Оглавление

Книги цикла «Катрина»:

Дилогия 1910 года:

«Катрина: Меч зари»

«Катрина: Земля падших»

Калининградская дилогия:

«Катрина: Число начала»

«Катрина: Реквием ангела, исповедь демона»

Официальное сообщество: vk.com/katrina_universe

Глава 1. Конкуренты

Что же нам делать с цивилизацией, которая всегда рассматривала этику как важную часть человеческой жизни, но не способной рассуждать почти о поголовном убийстве всех и каждого, — разве что в отвлеченных и теоретико-игровых терминах?

Дж. Р. Оппенгеймер

После заката красного осеннего солнца ветер усилился. Багровые отсветы последних солнечных лучей покинули высокие шпили старинных калининградских зданий. Длинные тени от прохожих, стелившиеся по тротуарам еще несколько минут назад, растворились с наступлением сумерек. Небо становилось все глубже, бледная арка дня блекла вдали над горизонтом, уступая свои просторы ночной тьме.

По вечерним улицам Калининграда быстро мчалась черная машина. Сверкающая, лаковая с тонированными стеклами и сербскими номерами. Преломленный город стремился в черном отражении ее полированного корпуса. Форд-Мустанг Шелби GT 500E 1967 года. Элеанор.

В холодной дымке тихо разносилось эхо колокольного звона с вечерней службы.

Приютившиеся недалеко от центра города пятиэтажки, днем казавшиеся невзрачными и увядающими, сейчас, с наступлением темноты, обрели свое мрачное величие. В этом районе особенно сильно раскаркались вороны. Эти птицы всегда знают, где просыпались осколки смерти. Они кружили над одним из домов, что был у дороги, укутанный ветвистыми дубами, во дворе которого стояла всего одна машина. BMW цвета антрацитовый металлик.

К тротуару возле среднего подъезда подъехал Форд-Мустанг. Американская машина-легенда с сербскими номерами, появившаяся в старом районе европейского города смотрелось здесь странно и слишком броско. Возможно, ее приманило то же, что привлекло кружащих в синеющем небе ворон. Смерть.

Неистовый рык четырехсот семидесяти пяти сильного двигателя замолчал, как и басистая шумная музыка в салоне. Яркие фары погасли, но дверца со стороны водителя не открывалась еще некоторое время.

Но вот отзвуки колокольного звона стихли, и дверца автомобиля тут же распахнулась.

На подмоченный дневным дождем асфальт опустился туго завязанный кожаный ботинок военного фасона. Из машины вышла девушка в длинном кожаном плаще с роскошными черными волосами, закрывающими часть красивого бледного лица. Она закрыла дверцу своего автомобиля и уверенным шагом направилась к подъезду.

Когда брюнетка вошла в дом, она вдруг остановилась, словно напоровшись на невидимую преграду. В подъезде не звучало никаких звуков, но она к чему-то прислушивалась, будто ведомый только ей одной тихий шепот говорил на ухо, что тишина обманчива.

Насторожившаяся девушка медленно двинулась вверх по лестнице. Она пыталась понять, в чем дело, и уже начинала догадываться о том, что она увидит, зайдя в квартиру, в которую направляется. Поднявшись на четвертый этаж, она свернула направо, заметив нужный ей номер на двери.

Приотворенная дверь обнажала часть квартиры. Коридор затопляла темнота. Гостья вошла внутрь и плотно закрыла за собой дверь. В маленькой прихожей стало совсем темно. Девушка просто стояла на одном месте, разглядывая помещение. Она уже поняла, что увидит. До нее здесь побывали чужие.

Проведя тонкими пальчиками по столику для писем, она двинулась в зал. По пути бросила взгляд в дверной проем в кухню: там все перерыто, старый холодильник стоял косо, был выдвинут из угла. Дверцы шкафов открыты, на полу беспорядочно валялись кухонные приборы, посуда и припасы. Кто-то очень торопился и после обыска не прибрал за собой.

Что же заставило их уйти, пыталась понять девушка.

Она шагнула в зал, где был такой же беспорядок, и увидела скрючившегося на полу пожилого человека. Он был бездвижен. Она ничуть не удивилась увиденному, просто медленно обошла его, так, чтобы могла получше его разглядеть. Он лежал в луже крови, казавшейся сейчас совсем черной. Руками он зажимал живот, ноги его были подобраны. Лицо выражало скорбь. Брови умоляюще подняты, глаза зажмурены от страха, а побелевшие губы исказила боль. Одинокий старик и не ждал помощи со стороны. В муках он ожидал лишь, когда придет смерть и избавит его от боли.

Гостья плавно опустилась на колено рядом с умирающим стариком и протянула руку к его шее, чтобы убедиться, что он еще жив. Не успели ее пальцы коснуться его пульса, как вдруг он распахнул свои блеклые, измученные глаза. Она медленно убрала руку с его шеи и склонилась над ним, потому что услышала, как старик что-то прошептал, глядя на нее глазами полными ужаса, словно она — сам дьявол.

— Что? — тихо спросила девушка.

Тот продолжал смотреть на нее с тем же диким ужасом.

— Что ты сказал? — переспросила она с той же невозмутимостью.

Он замотал головой.

— Нет! Нет! Я знаю, кто ты, — хрипло прошептал старик, уклоняясь подальше от нее.

Девушка холодно посмотрела в его глаза.

— И что с того?

— Зачем ты пришла? Уходи. Уходи! — застонал он, потом поднял глаза к потолку. — Господи, пусть она уйдет. Прошу!

— Успокойся, Вайнер, — пренебрежительно произнесла девушка. — Я не за тобой. Мне ты не нужен. От тебя мне нужно только одно, и ты знаешь что это. Скажи это мне, и все будет кончено. Я помогу тебе избавиться от этих мук, — она повела рукой в сторону его окровавленных рук, которыми он зажимал рану. — И расскажи о тех, кто это сделал. Они приходили за тем же, за чем пришла и я. Не так ли?

— Да, да. Но я ничего им не сказал. Никто не должен знать, — прохрипел старик, с трудом разжав пересохшие губы.

— Это похвально, — поощрительно произнесла брюнетка. — Доверься мне, скажи то, что мне так нужно.

Тот отрицательно покачал головой.

— Нет, я не скажу. Не скажу, — устало проговорил хозяин квартиры. — Ни им, ни тебе.

— Не скажешь ты, найду я сама.

— Нет, нет того, что ты ищешь.

— Что за ложь, старик! Я знаю, когда мне врут, — гневно прошипела гостья.

— Я говорю правду… — он сипло закашлялся, и с его сухих синих губ повисла струйка крови. — Боже, — взмолился старик, — пусть она уйдет! Дай мне умереть. Прогони нечистую. Умоляю!

— Перестань! — прикрикнула она. — Они его нашли? Отвечай!

— Уходи, не мучай меня, — все с тем же ужасом в глазах простонал старик. — Мне больнее из-за того, что ты рядом.

— Как давно они ушли? — требовательно спросила девушка, нависнув над ним.

— Прошу…

— Отвечай на вопрос!

Старик снова закашлялся. Потом посмотрел на девушку обреченными уставшими глазами, в которых больше не было ни капли страха.

— Нету власти у тебя надо мной, ибо моя душа принадлежит Богу, — сказал старик и, выдохнув, замолчал навеки. Гримасу боли закрыла маска, которую на его лицо навсегда набросила смерть.

— Ты мне не нужен, — тихо обронила девушка и поднялась с колен.

Входная дверь слегка скрипнула.

Внимание, с каким девушка рассматривала умершего, тут же сменилось незамедлительной инстинктивной реакцией. Глаза ее вспыхнули яростью. Она посмотрела в сторону, откуда раздался звук, и с пугающим неистовством бросилась в прихожую. С силой распахнув входную дверь, выскочила в подъезд, глянула вниз между лестничными пролетами: с военной прытью кто-то спускался на первый этаж.

Она ворвалась обратно в квартиру, ловко пробежала среди всего беспорядка, царящего в кухне, и остановилась возле окна. На улице из подъезда выскочили двое поджарых мужчин и понеслись к BMW цвета антрацитовый металлик, стоявшему в стороне от подъезда.

Девушка быстро распахнула окно, запрыгнула на подоконник и без колебаний выпрыгнула в темноту. Полы кожаного плаща с хлопками взмыли в воздух. Она беззвучно приземлилась на ноги, слегка присев и сняв с ремня на бедрах пистолет-пулемет, бросилась к отъезжающему BMW. Выскочив на дорогу, она направила оружие в сторону автомобиля, который понесся на нее, набирая скорость, и выстрелила в лобовое стекло несколько раз. Но силуэты в салоне вовремя пригнулись. В следующее мгновение BMW с визгом тормозов резко развернулось в управляемом заносе, и боком машина сбила брюнетку. От удара девушка перекатилась через крышу, обкрутившись вокруг себя, и взмыла в воздух. Полы плаща обвили ее, а затем распахнулись, словно крылья, потом она стремительно свалилась на тротуар и прокатилась по земле несколько метров. Автомобиль круто вывернул на выезде из двора и унесся прочь.

Навалилась тишина. В ночной пустоте носился теперь лишь ветер.

Девушка чуть шевельнулась, затем медленно приподнялась на руки, отслеживая глазами, как BMW цвета антрацитовый металлик исчезает вдали. Она еще немного отлежалась после падения на холодном тротуаре под ветвями дуба, уходящего в пустое чернильное небо, потом подтащила к себе свое оружие и лежа закрепила его у себя на ремне. С легкостью и кошачьей грацией поднялась на ноги, игнорируя последствия от столкновения с автомобилем, словно травмы не отдавались пламенем боли.

Не торопясь, не обращая внимания на взгляды перепуганных шумом жителей дома смотрящих во двор из своих окон, она вернулась к подъезду. Девушка, лишь недовольно нахмурив брови, обвела глазами все окна, из которых выглядывали жильцы, отчего те тут же попрятались за шторами и занавесками.

Она шагнула в квартиру Вайнера и закрыла входную дверь на замок, чтобы оградить себя от лишних хлопот. Прокрутилась вокруг себя вправо, влево, оглядывая беспорядок в квартире цепким взором, воссоздавая в уме, как все могло выглядеть до погрома.

Девушка начала искать в тех местах, куда по виду не добрались люди, за которыми она гналась. Ей многое стало понятно в тот момент, когда несколько минут назад эти двое мужчин, убивших Вайнера, по неосторожности скрипнули входной дверью.

Они бросили здесь все в таком виде потому, что приехала она. Услышали звук мощного мотора с улицы, фары, возможно, засветили окна. Опасения убийц подтвердились, во дворе остановилась машина, которая никогда не могла бы оказаться здесь просто так. Убийцы поспешили покинуть квартиру, но куда бежать? Внизу — она, поднимается в квартиру Вайнера. Оставалось только переждать на лестничной клетке этажом выше. А то, что они попытались подслушать ее разговор с Вайнером, свидетельствовало о том, что они вряд ли нашли здесь то, что искали.

Несколько вопросов оставались без ответов.

Кто они? Кто их послал? И зачем они убили Вайнера?

Последнее обстоятельство было наиболее бессмысленным.

Девушка зашла в дальнюю спальню. Как и в остальной квартире, здесь был ужасный беспорядок, учиненный убийцами Вайнера. Возле окна стоял письменный стол, заваленный старыми книгами и бумагами, на кровати тоже были разложены книги, среди которых поблескивала обложка какого-то журнала. В этом интерьере он казался лишним.

Она взяла журнал в руки. Название гласило:

ИНТЕРЕСНАЯ ЖИЗНЬ
журнал об интересных личностях и событиях

Она быстро пролистала журнал и вдруг из него выпал листок с записью, сделанной рукой Вайнера. Это было имя журналиста, работающего на «Интересную Жизнь», и номера его домашнего и рабочего телефонов. Сочтя это небесполезной информацией (журналист может что-то знать), девушка положила листок во внутренний карман своего плаща.

В течение следующего получаса она тщательно пролистывала все книги, разбросанные по комнате, ища спрятанные между страницами записки, на которых могло бы быть искомое. Она разбирала кипы научных работ Вайнера. Из его записей мало что можно было понять, но среди них не было ничего, что могло бы привлечь ее интерес. Тем не менее, она не могла не отметить, сколь тщательно и любовно он решал свои формулы и высчитывал неизвестные ей величины.

Через несколько минут поисков она закончила с бумагами. Девушка оглядела комнату. Картин у старика не было. Она вышла из спальни и зашла в ванную комнату. Отдернула занавеску для душа, и забралась в ванную, открутила душевой смеситель и проверила, не спрятано ли там чего. Пусто.

Как и в туалете за бачком и внутри бачка, как и в другой спальне, как и на антресолях, в подушках, среди белья и на задних стенках мебели.

Того, за чем она пришла, здесь не было, а единственный, кто знал ответы, теперь мертв.

Брюнетка прошла в гостиную и ровно села в кресло, откинувшись на спинку и разложив руки на подлокотниках. Ее нисколько не смущало тело мертвого Вайнера, лежащее на полу в луже крови. Она даже ни разу не глянула в сторону убитого старика, с отвращением или, хотя бы, с чувством легкой неприязни, ведь от тела исходил густой тошнотворный запах крови. Гостья вдумчиво разглядывала стеллаж и сервант на противоположной стене, в которых ранее производила обыск. Она осознала, что на стенах совсем нет фотографий. Ни одной. Так не бывает. Значит, все фотографии лежат в фотоальбомах.

Девушка поднялась и подошла к стеллажу и довольно быстро нашла там старый потертый фотоальбом. Сев за маленький столик, включила настольную лампу и открыла альбом. Первые страницы занимали старые, пожелтевшие черно-белые фотографии родителей Вайнера. Через некоторое время начались его детские фотографии. Сейчас, на этих фотографиях, Вайнер взрослел, его жизнь раскинулась перед глазами гостьи. Но, несмотря на то, как печально закончилась эта жизнь, все эти фото не произвели на нее ни малейшего впечатления. Ее внимательный и безразличный взгляд скользил по годам, запечатленным на бумаге. Школьные фото, выпускные, свадебные. На всех них рядом с Вайнером был один человек, очень похожий на него. Брюнетка отлистала несколько страниц назад. Перед ее глазами оказалась фото, на котором были изображены молодой Вайнер, похожий на него паренек постарше и лысеющий мужчина с ружьем. А под фотографией женской рукой была сделана подпись:

Саша и Гера с отцом на охоте. Июнь 1946 г.

«Вероятно, Гера, Георгий — старший брат Вайнера», — подумала девушка.

Дальше были несколько фотографий со свадьбы Геры, дня рожденья его сына, потом фотографии с большого семейного пикника, где сын Георгия был уже постарше. Несмотря на то, что Вайнер женился раньше своего брата, детей у него, судя по фотографиям, не было.

Быстро пролистав альбом до конца, девушка оказалась немного удивлена, к концу фотографий становилось все меньше и меньше, а Георгий и его семья пропали со снимков с середины альбома. Скорее всего, с ними случилось какое-то несчастье. Последней фотографией был траурный портрет пятидесятилетней жены Вайнера. Дальше оставалось несколько пустых страниц, и альбом закончился.

Девушка гневно прошипела, раздосадованная тем фактом, что Вайнер был совсем одиноким стариком, и своими тайнами поделиться ему было просто не с кем. Она выключила лампу и устало повернулась к телу убитого.

— Неужели у тебя совсем никого не осталось, Вайнер? Как же так?

Но в ответ покойный лишь хранил молчание.

Гостья вернула фотоальбом на свое место. В прихожей возле телефона нашла записную книжку и пролистала ее. В ней было не много телефонных номеров, но они могли пригодиться. Она взяла записную себе. Вдруг девушка вскинула глаза на входную дверь, словно разглядела что-то за ней.

Раздался звонок в дверь.

Она подбежала к открытому окну в кухне и выглянула из темноты квартиры на улицу. Возле подъезда, в нескольких метрах за ее Фордом-Мустангом, стояла патрульная машина.

Снова раздался звонок в дверь.

— Откройте! Полиция! — резко прозвучал требовательный голос за входной дверью. — Нас вызвали жильцы дома из-за перестрелки во дворе. Откройте, гражданин Вайнер, мы должны убедиться, что на вашей жилплощади нет посторонних.

Ненадолго голос умолк, но потом зазвучал снова:

— Если вы не откроете дверь в течение десяти секунд, я буду вынужден самостоятельно обеспечить доступ в вашу квартиру! Я начинаю отсчет! Раз… — по прошествии десяти секунд и через несколько глухих ударов всем телом в дверь, ему удалось разорвать цепочку, на которую была закрыта дверь.

В квартиру с топотом ввалился лейтенант и два сержанта. Не решившись включить свет, лейтенант осветил себе путь служебным фонариком и, пройдя два шага по прихожей, остановился, наткнувшись на густой запах крови. Он тут же развернулся и направил луч света на сержантов:

— Осмотрите квартиру! — скомандовал он, захлопывая входную дверь.

Из гостиной его окликнул сержант.

Когда лейтенант вошел в гостиную, сержант направил луч своего фонаря на тело Вайнера.

— Товарищ лейтенант, у нас тут совершено убийство. Наверное, это и есть хозяин квартиры.

Второй сержант остановился у входа в комнату и сообщил, что в квартире никого нет. Лейтенант хмуро уставился на блестящее посреди темноты багровое пятно, в котором лежал труп.

— А входная дверь-то как оказалась закрытой? — проговорил он.

Первый сержант с недоумением перевел на него взгляд.

С улицы громыхнул звук мощного мотора и шумная рок-музыка.

— Что за… — лейтенант бросился в кухню, загребая ботинками валяющиеся на полу предметы.

Миновав криво стоящий кухонный стол, лейтенант выглянул в открытое окно. Ярко освещая дорогу, быстрее ветра из двора уносилась Элеанор. Машина круто вывернула на широкую улицу и через мгновение растворилась в далекой гостеприимной ночной тьме.

Лейтенант опустил глаза на младшего сержанта, стоящего возле патрульной машины.

— Твою мать!

— Машина будто сама ожила! — попытался оправдаться младший сержант.

— Ты номер-то записал?

— Не успел, но номера иностранные.

Побагровевший лейтенант молча засунулся в квартиру. Напоровшись на стол, он вышел из кухни и прошел в гостиную. Насветил фонариком на мертвого Вайнера, хмыкнул и глянул мрачным взглядом на худощавого сержанта, также смотрящего на труп и потирающего лоб под сдвинутой фуражкой.

— Все, сержант, — произнес лейтенант, — вызывай следователей. Скажи, мы в полном дерьме.

Глава 2. Новый темный мир

Среди заброшенных могил

Зачем все время бродит он?

Встревожить то, что гроб сокрыл?

Нарушить спящих вечный сон?

Дж. Ленгхорн

Рай сменился адом. По ушам ударил громкий шум.

Это был шум умирающего мира. Мира видимостей, фантомов, грез, которыми себя окружает каждый из нас. Когда мы пробуждаемся от иллюзий, мы всегда слышим этот шум. В какой-то момент его слышали все. Наверное, многим кажется, что умирают они. Я не исключение. Отчасти это правда. Вместе с осколками в пустоту уходит часть тебя. Я был глуп, но лучше бы не умнел.

Наконец я осознал, что в жизни с тобой может произойти что угодно. Осознал, что счастье лишь прелюдия к страданиям. Оно притупляет бдительность, причиняя еще большую боль потом. Теперь я верю, что смертно все. Даже счастье.

Особенно счастье.

Я продолжал вспоминать, как в ветреной тишине по крышке гроба били холодные капли дождя. Омраченные горем лица смазались под бурым утренним небом. Я и не смотрел на них. Только на ее фотографию на могильной плите и землю, залитую месивом грязи. Она теперь всегда будет в земле. Сейчас в моей душе ничего не было, но она была не пуста. Что-то оставалось внутри и рвало меня на части.

Картины сегодняшнего утра целый день всплывали перед глазами. Темноту иногда нарушали вспышки молний, освещая через узкий проход на крышу тесную комнатку чердака, вместе с квартирой доставшегося Марине по наследству. Я использовал это помещение как проявочную для фотографий. Тогда я жил мечтами, надеялся открыть собственную фото-студию, устраивать выставки, а когда-нибудь завести свою галерею, разбогатеть и обеспечить Марине красивую жизнь. Теперь эта комнатка на чердаке и все мои мечты навсегда останутся пустыми.

Сидя на старом сундуке вечером после похорон, я с тоской смотрел на фотографию, лежавшую на полу. Темноволосая девушка с лучистыми голубыми глазами, освещавшими мне мир. Лицо, которое со временем сотрется с камня, выцветет на бумаге и исчезнет из памяти.

Моя Марина… Она была для меня всем.

Я нуждался в большой порции коньяка или общения, поэтому из Мариныной квартиры отправился в бар, где надеялся ненадолго потерять эту боль и залить пустоту алкоголем. Забыться хотя бы на один вечер. Я решил, что буду пить рюмку за рюмкой до боли в печени в компании Тима, который должен был скоро подъехать.

Тим работал вместе со мной в журнале «Интересная жизнь» вторым штатным фотографом. Мы были знакомы задолго до того, как стали работать вместе и на протяжении всех лет поддерживали друг друга. Поэтому мне было необходимо именно его общество. В последний раз мы виделись до его отъезда в отпуск. Тогда Марина еще была жива. Тогда у меня еще было будущее. Все изменилось в один день. В одно мгновение из-за какого-то невнимательного водителя.

Опрокинув очередную рюмку в баре, скривившись не то от душевной боли, не то от ощущения будто глотнул огня, я пытался отогнать скверное ощущение, что завтра легче не будет оттого, что я надираюсь в стельку. Тяжелые мысли сверлили, не переставая. Я оказался в замкнутом круге своего сознания, в центре которого перед глазами чернел гроб моей девушки.

И еще это назойливое чувство… будто за мной кто-то наблюдал… Там, на кладбище.

Воспоминания вновь нахлынули. Всюду стоял запах мокрой земли. Бесцветные капли на фоне громад бурых туч сливались с чернотой зонтов. Люди почтительно замерли вокруг разрытой могилы, но я их не замечал. Откуда-то из глубины траурных фигур моей спины касался безразличный взгляд, неустанно ловивший каждый осколок боли в моей душе. Безмолвный свидетель страдания.

Я опрокинул пятую рюмку, желая забыть хотя бы на минуту о том, что я больше не увижу ослепительной улыбки, которая согревала мою душу, не услышу ее голоса, что наполнял одинокую тихую пустоту вокруг меня, и не прикоснусь к ее нежной коже. Больше никогда. Ее нет. Нет рядом сейчас, и уже не будет теперь.

— Господи! Друг, ты пьешь и не закусываешь уже пятую рюмку, — воскликнул бармен, с жалостью глядя на меня. — Поверь, я много народу повидал и с уверенностью могу сказать, что ты не из тех, кто сможет нормально добраться до дома, если будешь продолжать в том же духе.

— Меня друг до дома довезет. Налей еще, — постучал я по рюмке.

— У тебя что-то случилось? — он отставил стакан, который протирал салфеткой, и вгляделся в мое лицо. Ну и что увидел? Здесь темно, будто в чулане. — Без обид, парень, но выглядишь ты отвратительно.

— Знаю, — сухо ответил я и снова постучал по рюмке пальцем: — Налей, а?

— Ну, как хочешь… — сказал бармен, наконец, выполняя мою просьбу.

Грянул гром. В бар вошла молодая брюнетка в кожаном плаще, поблескивающем с дождя. По прядям ее черных волос скатывались маленькие капельки дождевой воды. Вместе с ней в помещение ворвался и шипящий звук непогоды, который стих, как только за девушкой захлопнулась дверь. Она оглядела всех с порога, медленно двинулась вглубь помещения и села почти спиной ко мне за ближайший к выходу столик.

— Но на дне рюмки ты утешения не найдешь, — дружелюбно улыбнулся бармен. Забудется на какое-то время, это да, а проблемы останутся.

— Оставь меня, — я осушил шестую рюмку и, взглянув на бармена, лениво махнул через плечо. — Лучше прими заказ клиентки. Трещишь тут… Ты не знаешь, почему я сюда приперся, — продолжал бормотать я себе под нос.

Бармен покинул меня и отправился к девушке. Тима все не было. Его телефон не отвечал. А белое стекло пустой рюмки тускло поблескивало в полумраке бара. Я убрал сотовый в карман и посмотрел через плечо на столик, где только что устроилась девушка.

Бармен принял у нее заказ, кивнул мне и вернулся за стойку. Потянулся за запыленной темного цвета бутылкой, стоявшей на верхней полке бара, достал штопор, ввинтил в пробку бутылки штопор и налил в чистый бокал для вина темно-красную прозрачную жидкость.

— Я это не заказывал, — хрипло пробормотал я.

— Так это и не для тебя. Сам же сказал, чтобы я принял заказ у посетительницы.

— И что же она заказала?

— Тебе это так интересно?

— А чем еще мне интересоваться?

Бармен терпеливо улыбнулся, удивленный моим внезапным порывом к общению.

— Самое дорогое красное сухое вино, которое только у нас есть. И добавила «Если сможешь найти» — процитировал он с нарочито капризной интонацией девушку, сидящую за столиком позади меня.

Я посмеялся.

— Так и сказала?

— Так и сказала, — заверил он. — Но не суди строго, все они богатые тусовщицы такие. А вообще-то, у нее очень приятный акцент.

— Акцент? — переспросил я.

Бармен выразительно кивнул, подхватил на ходу бокал с вином и с улыбкой двинулся к брюнетке в черном кожаном плаще.

Я посмотрел в зеркало барной стенки на богатую гостью. В осанке посетительницы сквозила гордость и изящество. Холод, который она впустила вместе с собой, так и не рассеялся. Когда она вошла в бар, разговоры поутихли. Это было неподходящее ей место. Но дороговизна ее одежд бросилась в глаза. Нечто иное. Что было стремительнее возможности поймать это. От чего мои мысли на мгновение вынырнули из могильного мрака, которым сейчас была окружена моя Марина. С появлением посетительницы в баре что-то изменилось.

Бармен ловко поставил бокал ее столик. Я наблюдал за ними через зеркало, когда в окнах вспыхнула молния, и на мгновение показалось, свет прошел сквозь брюнетку. Мистика! Отражение девушки пропало из виду, словно кроме бармена у столика никого больше не было. Я тут же оглянулся и вгляделся в ее ровную спину.

— Спасибо, — поблагодарил бармена ее приятный спокойный голос, оттененный мелодичными нотами того самого акцента.

— Пожалуйста, — бармен двинулся в мою сторону, улыбаясь теперь мне.

Отвернувшись к барной стойке, я бросил взгляд в зеркало и убедился, что в отражении мне больше ничего не мерещится.

— У тебя такой вид, будто ты привидение увидел, — вероятно, бармен ждал от меня продолжения разговора. — Может, хватит? — он постучал пальцем по рюмке.

— Сейчас я не в настроении говорить о привидениях. Лучше налей мне чего-нибудь другого.

— Кофе, например? Ты же коньяк даже пить не умеешь. Морщишься, после каждой рюмки головой мотаешь… Слушай, — он открыл дверцу холодильника, достал оттуда желтый сверток и положил его в микроволновку, — тебе нужно закусить. Давай так, я тебе гамбургер за счет заведения, а ты расскажешь, что тебя заставило торчать здесь и надираться в стельку.

— Нечего рассказывать. Я уже говорил, что жду друга. А он задерживается, — я достал телефон, часы показывали две минуты десятого. Потом глянул на микроволновку и сглотнул слюну. — А от гамбургера за счет заведения не откажусь. Но потом ты снова нальешь мне выпить.

Я чувствовал, что мне нельзя трезветь. Не затем я сюда пришел. Мне нужно отключиться. Необходимо. Потому что воспоминания преследовали как адские псы…

Глухие удары волнами прокатывались по полированной крышке гроба. Зеркальные струйки дождя извивались на сгибах черного дубового ящика, скрывавшего от меня любимое лицо Марины, которое я теперь никогда больше не увижу. Работники в поношенных одеждах опускали гроб в могилу, сырые стены которой оползали и блестели в косом свете серебристой полоски утреннего неба над горизонтом. Чей-то пристальный взгляд заставил меня оглянуться. Но я увидел лишь тень, скользящую среди траурных фигур.

Окна бара засветили фары машины. Микроволновка звякнула, оповещая о том, что гамбургер готов, а я посмотрел себе через плечо, думая, что это заходит приехавший Тим. Бармен хозяйственно взял тарелку с гамбургером полотенцем и поставил передо мной.

— И чашку кофе, пожалуйста. «Самого дорогого», — добавил я со злой иронией обращенной ко всему миру, что больше не существовал для меня. — «Если есть».

Бармен засмеялся и начал готовить кофе.

Я откусил гамбургер и почувствовал, насколько сильно проголодался. Через минуту бармен поставил рядом со мной чашку приятно пахнущего дымящегося кофе и покинул барную стойку. Его подозвали парни, обсуждавшие футбольный матч, чтобы заказать еще несколько литров пива и пачку чипсов.

Проглотил последний кусок и протолкнул его глотком кофе. Есть больше не хотелось и оставалось теперь лишь вернуться к коньяку. Я жестом подозвал к себе бармена. Он подошел почти сразу.

— Повторить?

— Да. Коньяк. Тебе ведь хочется заработать денег, верно?

Бармен замялся:

— Я всегда не против заработать, просто тебя уже несет. Сколько бы ты ни выпил, лучше не будет. Это заблуждение, что выпивка заглушает негативные эмоции. Она их прячет, но они остаются.

Пока он говорил, я и не заметил, как в бар снова проник шум дождя и раздались шаги.

— Все верно! — услышал я за спиной знакомый баритон.

Позади стоял Тим в промокшем пиджаке и смотрел на меня с нескрываемым сожалением.

— Тим!

— Сколько уже выпил? — он сел рядом и мельком посмотрел мне в лицо, пытаясь найти там ответ на свой вопрос.

— Не считал.

— Шесть рюмок, — услужливо сообщил бармен.

— Да, — протянул я, задержав на том гневный взгляд, — пять или шесть.

— Может даже семь, — снова вклинился бармен.

— О-о-о! — воскликнул Тим. — Все, Марк! Пойдем.

— Я не помню седьмой, — поспешил заявить я.

— Ну, все! Допились, — усмехнулся Тим. — Марк, заканчивай с этим. Я знаю, что Марина была для тебя всем, — он снова посмотрел на меня с горечью. Видя, что я хочу что-то сказать, он поспешил продолжить. — И знаю, что она останется для тебя всем, — видя, что я вновь хочу перебить его, он добавил: — Я не призываю тебя перестать оплакивать ее. Это твое право. Она была чудесным человеком. Оплакивай, но не так! — он указал на рюмку. — Она бы не хотела такого горя.

— Еще бы она не хотела такого горя! — резко огрызнулся я. — Ведь горе-то по причине ее смерти! Сегодня ее закопали!

Поняв, что наш с Тимом разговор носит слишком личный характер, бармен деликатно удалился, сделав вид, что у него есть работа в другом конце стойки.

А меня спьяну понесло выговориться:

— И не говори о том, чего бы она хотела, Тим! Потому что единственно важное, чего бы она хотела, это жить, дышать, быть сейчас рядом, а не лежать в тесной дубовой коробке в холодной мокрой земле.

— Марк, пойдем, хватит ныть. Посмотри на себя, — одной рукой он взял меня за плечо, а другой указал на отражение в зеркале бара. Там отражался тот, с кем я избегал встретиться взглядом всякий раз, как смотрел в отражение бара. Молодой человек с лицом, когда-то давно казавшимся мне приятным и заметно потускневшим в последние дни. С зелеными глазами и каштановыми волосами, которые сейчас лезли в глаза, спадая на лицо. В расстегнутой болотного цвета куртке с небрежно развалившемся на плечах капюшоном, купленной в супермаркете. Под ней виднелась белая футболка, я носил ее, не снимая, не помню сколько, возможно, когда-то футболка была белее. Отвратительный, изможденный взгляд моего усталого двойника в зеркале вызывал раздражение. Тошно смотреть.

Тим похлопал меня по плечу:

— Не этого парня полюбила Марина. Поднимайся, и перестань болтать всякую чушь. Поднимайся! Сколько ты уже здесь сидишь?

Я спрыгнул с табурета и одернул футболку и куртку, расправил плечи.

— Ровно столько, сколько ты добирался сюда.

Тим начал оправдываться, что чудом нашел это бар, но я его не слушал. Я посмотрел на красотку брюнетку, которая сидела за соседним столиком, глядя в темноту за окном, и, наверное, решала в уме какие-нибудь интриги на работе, неспешно потягивая свое дорогое красное вино.

— Пойдем, тебе нужно выбраться в мир, — Тим махнул рукой, чтобы я следовал за ним к выходу.

— Там нет мира, Тим. Того мира, что ты думаешь, я больше не увижу, — себе под нос продолжал ворчать я. — Там лишь новый темный мир. Луна упала на Землю, и осталась лишь пустота. Там лишь пустота.

Я поплелся за Тимом к выходу. Он уже вышел и придержал для меня дверь, впуская стылый синий свет уличного фонаря и шум дождя.

Напоследок я обернулся на ходу, чтобы разглядеть получше лицо этой одинокой брюнетки. Она чуть опустила голову, заглядывая в полупустой бокал, немного приподняв плечи и опираясь руками на столешницу. Плавно она вертела бокал то в правой, то в левой руке, медленно перебирая пальцами по гладкой поверхности стекла. Ее лицо в прорези черных волос казалось совсем белым из-за синего света уличного фонаря.

И тут она перевела на меня взгляд. Не шевелясь, она просто подняла глаза. Холодные и бездонные. Смотревшие совсем не дружелюбно, сапфировые, они согревали своим холодом. Выражение лица не изменилось. Казалось, она ждет, когда я перестану пялиться, и переведет с меня взгляд не раньше, чем это сделаю я. Сделать это было так же сложно, как смотреть на нее. Коньяк давал о себе знать. Я просто проваливался в ее взгляд, все больше чувствуя себя неловко.

Мне отчетливо показалось, она хотела, чтобы я ушел. Словно в тумане я развернулся и вышел под дождь, где уже с минуту стоял вымокший и недовольный Тим. Мы зашагали к его подержанному Опелю Корса. Тим поспешил сесть в машину. Я сел на переднее сиденье и повернулся к нему.

— Слушай, будь человеком, отвези меня в мою старую квартиру, — я умоляюще посмотрел на него. — Знаю, это далеко, но я не могу возвращаться в квартиру Марины.

— Ладно, Марк. Буду человеком и отвезу в твою квартиру, — он повернул ключ зажигания, и салон наполнился негромким звуком мотора, вперемешку с капельной дробью дождя. — А что это была за девушка, на которую ты так засмотрелся?

Мы выехали на дорогу. Я устроился поудобнее, немного сполз с сиденья, переплел руки на груди и повернул голову в забрызганное дождем окно, за которым плыли неясные огоньки одиноких уличных фонарей, и светофоров.

— Я не знаю кто она.

— Просто пьяный интерес?

— Просто интерес.

Тим быстро глянул на меня.

— Она тебе понравилась?

— Она не отражалась в зеркале одно мгновение, — задумчиво протянул я.

— Значит, пьяный интерес.

— Возможно.

— А ключи от своей квартиры у тебя с собой?

— Да, я собрал кое-какие вещи в квартире Марины и захватил свои ключи.

— Какие вещи? Где они сейчас? — спохватился Тим.

— На мне.

— А больше ничего? Сумка, например?

— Нет. Мне хотелось убраться оттуда поскорее, поэтому много вещей я не брал. И уходить было сложно, — задумавшись об этом, я перевел взгляд в пространство за окном. — Казалось, вот уйду, и все… Если выйду за входную дверь с вещами, она не вернется. Никогда. Но она все равно не вернется.

— Мда, Марк… тяжело тебе.

Тим глянул на меня с сожалением. Какое-то время мы ехали молча. Глухой размеренный стук дворников звучал усыпляюще. В этой тишине меня вновь одолели болезненные воспоминания…

С трудом можно назвать те горькие часы последнего расставанья утренними часами. Я смотрел только на ударяющиеся о крышку гроба комья сырой земли, осознавая себя здесь совсем одним. На дне могилы гроб смотрелся пугающе брошенным. Вскоре земля полностью скрыла рваное отражающееся в его лаковой крышке небо, заточенное в темную раму оползающих стен могилы. Все так нереально. Эфемерно. А потом толпа начала рассеиваться, обтекая меня, словно оставляя наедине с ней. И на секунду я увидел фигуру женщины, смотревшей на меня из толпы…

— Сегодня на похоронах мне показалось, что на меня кто-то смотрит, — вслух вспомнил я. — Это было чувство, от которого не отделаться. Чей-то взгляд видел мою боль, мое одиночество… мою душу, Тим, Это чувство преследовало меня весь день. Со мной что-то не так?

Тим обеспокоенно посмотрел на меня.

— Нет, дружище. Ты в порядке.

Молчание, последовавшее дальше, стало невыносимо натянутым и я решил сменить тему ради Тима.

— Как отпуск? — спросил я.

— Нормально. Варшава понравилась, особенно Юле. Кучу фоток наснимали, потом скину. Получились не фотографии, а произведения искусства. Думаю показать их в арт-отделе, возможно, пригодятся для верстки, может, что-то о Польше будем писать, — по лицу Тима пробежала тень. — Сегодня заезжал в редакцию журнала. Это правда, что с Павлом Вольским случилось какое-то несчастье?

— Да, жесть. Он повесился.

— Странно.

— Еще как.

— Я о том, что столько всего плохого случилось за последнее время.

— Я тоже. В общем, журнал собирается дать некролог или памятную статью о Вольском. На днях все писали пару слов в память.

— А кто напишет статью?

— Не знаю. Но я не раз делал фото для статей Вольского, мы часто пересекались, общались, поэтому хочу поучаствовать. Сделать для него что-нибудь в последний раз.

— Ты серьезно?

— А что?

— Ну из-за Марины.

— Это здесь не при чем. Мне нужно отвлечься и заняться каким-то делом. Побыть среди людей. Либо так, либо выпивка. Дома отсидеться я не против, только не хочу зачахнуть в пустой квартире. Я переговорю завтра с Лидией или главным редактором, узнаю, чем могу помочь.

— Ну, как скажешь, — неуверенно протянул Тим и усмехнулся, — Лидия становится человеком только тогда, когда в жизни ее подчиненных случается истинное горе.

— Знаешь Тим, никогда бы не подумал, что Павел способен на самоубийство. Он вроде повесился в ванной на леске для занавески в душе. Ничего не предвещало. Я не понимаю. Зачем?

— Не знаю, он был одиноким человеком, — озвучил мои мысли Тим. — В сорок пять лет ни жены, даже бывшей, ни детей. О чем-то это говорит, Марк.

— Он был трудоголиком, как и мы.

Тим передернул плечами и с суеверным возмущением возразил:

— В каком смысле, как и мы? Я на тот свет не тороплюсь, каким бы трудоголиком ни был. И тебе не советую.

— Как получится, — безразлично отозвался я.

Тим остановил машину на светофоре и вгляделся в меня.

— Марк, только глупостей не натвори! — предупреждающе сказал он.

— Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством.

— Ну и хорошо. Я рад, что ты еще не все мозги залил коньяком.

Машина тронулась и свернула налево.

— Вольский над какой-то статьей работал, — продолжил я. — И не закончил.

— Ты не думаешь, что это странно? Обычно самоубийцы заканчивают важные для них дела, прежде чем лезть в петлю. А что за статья?

— Не знаю. Там фотограф не требовался. Кажется, какая-то статья на научную тему.

Тим хмыкнул.

— Научную? Что же это за научная статья, которую одобрил бы главный редактор?

— Я не знаю. Павел вроде бы обо всём договорился.

— Н-да, странности, — задумчиво протянул Тим.

В промозглой темноте впереди показалась моя двухподъездная семиэтажка с аркой для въезда во дворы соседних домов, что возвышалась неподалеку от перекрестка. На соседней улице находился госпиталь, поэтому перед домом временами проезжали машины скорой помощи. Возле каждого подъезда стояло по засыхающему дереву, которые с каждым летом цвели все меньше. Следом виднелась длинная хрущевка, а дальше улица таяла в темноте.

В этом доме мне предстояло провести одну из худших ночей в моей жизни. Сегодняшнюю.

Тим свернул к тротуару.

— Ну, все, конечная, — сказал он.

— Да, спасибо, что подвез.

— Ключи точно есть?

— Точно. Счастливо доехать! До завтра! — я вышел из машины под громкий шелест дождя, накидывая капюшон. В лицо ударил сырой воздух, пахнущий сбитой с веток листвой.

— Утром прими аспирин, — посоветовал вслед Тим. — Пока!

Я захлопнул за собой дверцу и зашагал к ближнему к перекрестку подъезду. Опель позади тронулся и умчался по мокрой дороге. Забежав в подъезд, я подошел к решетчатой двери лифта, нажал на кнопку. Лифт не сдвинулся с места. Пришлось идти по лестнице.

Не знаю, сколько уже не видел эту дверь. Первую справа от лестницы на шестом этаже. Отпер замок, толкнул дверь вперед, и она, сварливо поскрипывая, медленно отворилась, открывая вид на длинный узкий коридор. По левой стене от потолка тянулись полоски света, падающего с улицы. Две комнаты и кухня располагались справа от коридора, а ванная в его конце. Днем в это время года солнце заливает все комнаты прозрачным остывающим светом.

Чувство отчуждения, которое я ощутил, странным образом переплелось с трепетным ощущением возвращения к чему-то родному. Словно и не было тех лет, что я провел с Мариной.

Не снимая ботинок, прошел в кухню. В темноте напоролся на стул, стоявший на пути, возле стола. Я и забыл, какие здесь маленькие комнатки. Щелкнул по выключателю. Старая люминесцентная лампа загудела и замигала и из-под большого слоя пыли дала совсем мало света. Кухню залил тусклый голубоватый свет, освещая паркетный пол, дешевую кухонную стенку, советский холодильник, газовую плиту, работающую от газовых баллонов, и хлипкий кухонный стол. Я включил холодильник в розетку и открутил перекрытые краны воды в трубах.

Когда-то эту квартирку мне подарили родители на восемнадцатый день рожденья, и я радовался как ребенок. Мне было все равно, какая она, главное, что отдельная квартира. Целиком и полностью моя. Потом мне захотелось чего-то большего, и она стала надоедать. Но сейчас, несмотря ни на что, она мне снова нравится, нужно только избавиться от старья и сделать небольшой ремонт.

Посреди зала спинкой к выходу стоял диван, еще кое-какая мебель по-над стенами, телевизор и старенький DVD-плеер в углу.

В спальне я стащил с себя куртку и повалился на мягкую немного припыленную кровать. Перевернулся на спину и разложил руки в стороны. На лице появилась слабая, довольная вялым гостеприимством собственной квартиры улыбка. И тут же ее стерло нечто темное, сидевшее глубоко в душе. Очередное воспоминание…

Траурная процессия рассеялась, навсегда оставив ее одну. Утешая друг друга, облаченные в черные одежды родственники и знакомые удалялись к стоявшим в стороне машинам. Марина осталась лишь бесплотным воспоминанием и единственным доказательством ее существования служила надгробная плита с изображением ее лица.

Эта была черта, разделившая мою жизнь на «до» и «после».

Долгий тяжелый день в конечном итоге помог мне отрешиться от собственной жизни. Сон медленно наваливался на меня.

— Марк… — из темной тишины полушепотом позвал женский голос. — Марк…

Я открыл глаза и уставился в потолок, пытаясь понять, показалось мне или нет. За окном по-прежнему барабанил дождь. Только дождь и никакого шепота. Сильный порыв ветра. Сквозняк. В квартире кроме меня никого нет!

Выбросив послышавшееся в полудреме из головы, я снова закрыл глаза, позволяя бесплотным волнам уносить сознание от берегов бодрствования.

— Марк… — вновь маняще прошептала незнакомка. — Впусти меня…

Цепенея, я распахнул глаза, от испуга не находя сил посмотреть по сторонам.

— Господи! — с паром в простывший воздух поднялся мой выдох.

Легкое движение у окна привлекло мой взгляд. Не успев разобрать, что вижу, я почувствовал, как внутри меня всё сжалось. Черная фигура в длинном одеянии возвышалась возле кровати. Все, что я мог разглядеть, это женский силуэт на фоне окна, ночной свет за которым начал гаснуть.

Как зверь, она медленно наклонялась, нависая надо мной. От этого зрелища стыла кровь. На мгновение мне показалось, что я не в состоянии пошевелиться. Но я преодолел оцепенение и рывком соскочил с кровати.

— Что за черт! — в страхе крикнул я.

Она занесла ногу вперед и шагнула на кровать. Ничего не говорила и грациозно, медленно переставляя ноги, шла ко мне. Казалось, будто она улыбается, глядя на меня сверху вниз. Смеется надо мной, играя в свою игру. Она спустилась на пол рядом со мной, и я отпрянул назад, ударившись спиной о стену.

— Кто ты такая?

Она подошла совсем близко. Я хотел было увернуться вправо, влево, но она уперлась ладонями в стену, не давая мне такой возможности. Незваная гостья наклонилась ко мне, вперед. Ее губы почти касались моей щеки.

— А кем ты хочешь, чтобы я была? — все тем же зловещим и пленительным шепотом спросила она.

Мне казалось, я ее знаю. От нее шел приятный одурманивающий запах, как дым заползающий в легкие, но в нем таился пугающий могильный холод, оттенок размоченной дождем земли.

Я не стал отвечать на ее вопрос и только твердил свое:

— Что ты делаешь в моей квартире? Откуда знаешь, как меня зовут?

Она подалась назад и заглянула в мои глаза.

— Я узнал тебя! — прошептал я.

Она улыбнулась чуть шире и чуть насмешливее. Ее ладонь коснулась моей шеи.

— Я ждала тебя. Я думала, ты пойдешь за мной.

Она была так же красива, как я ее запомнил. Она подтянула меня к себе, и мы повернулись на месте так, что теперь она была спиной к стене, а я стоял совсем близко. Она убрала руки с моих плеч и прижала их к стене, подавшись ко мне. Руки ее напряглись и сильнее прижались к стене.

Она выгнула спину, поставила согнутую в колене ногу на стену и в следующий момент превратилась в шакала. Порывисто выгибаясь, она поползла по стене, по паучьи перебирая лапами и буравя меня горящими желтыми глазами.

Это ужасное существо зарычало:

— Пойдем со мной в новую жизнь, в новый, прекрасный темный мир, — ее плечи и голова уткнулись в потолок, и она с легкостью переползла на него. — Только впусти меня. Открой дверь квартиры.

Я закричал, попятился, кровать сбила меня с ног. Крик заполнял мою глотку. Зверь на потолке засмеялся. И вдруг остатки ночного света за окном погасли. Меня захлестнула непроглядная темнота. Под тяжестью многих тысяч тон тьмы мои ребра не выдержали и с болью треснули, вонзившись в меня и обрушив тьму на мое истекающее кровью тело.

Открыл глаза.

В комнату светил дневной свет. По небу за окном проплывали рваные облака и тучи. Я лежал так же, как и заснул. На спине, широко разложив руки по кровати. Тело затекло.

Поднялся и сел, потер заросшее щетиной лицо руками.

Это всего лишь сон.

Глава 3. Проекция на внешнюю плоскость

Тоска о минувшем, как черная мгла, На радости и на печали легла;

И в смене то горьких, то сладостных дней
Все та же она — ни светлей, ни темней

Т. Мур

Автобус пришел через несколько минут. Доехав до центра города, я перешел через загруженную автомобилями улицу, на другой стороне которой возвышалось высокое четырехэтажное здание постройки начала прошлого века.

Подвал занимала типография, в которой печатались многие местные издания, в том числе и наш журнал, а на втором этаже располагались все отделы нашей редакции.

Я поднялся по просторной бетонной лестнице в здание. Шаги эхом отдались в высоких стенах пустого холла. Над столом охранника тихо похрустывали страницы раскрытой газеты. Я поздоровался, проходя мимо. Тот бросил на меня приветливый взгляд поверх газеты, на первой полосе которой жирным шрифтом виднелся заголовок: «Печальная статистика: количество без вести пропавших горожан увеличивается каждый декабрь».

— Марк!

— Да, — отозвался я, замедлив шаг.

— Как тебе эти следователи? Припарили, да?

— Какие следователи? — остановился я.

Охранник небрежно махнул рукой:

— Из полиции. Вчера терлись тут полдня, всех расспрашивали о Вольском. С тобой еще не говорили?

— Нет. Меня не было вчера.

— Значит, еще раз приедут. С Лунгиным из розницы тоже пока не беседовали.

— Хорошо, буду иметь ввиду. Ладно, Кирилл, побегу я.

Новость о следователях смутила и обескуражила.

Я поднялся на второй этаж мимо указателя с перечнем офисов и зашел в двухстворчатую дверь с табличкой:

РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА «ИНТЕРЕСНАЯ ЖИЗНЬ»

Следующая двухстворчатая дверь слева вела в самое сердце редакции, где за столами, заставленными мониторами, принтерами, телефонами, папками и кипами бумаг работали корреспонденты. В конце комнаты за деревянной перегородкой с окошками располагался кабинет редактора.

Я без стука ворвался в кабинет.

Неохотно Мария Андреевна оторвала взгляд от листа бумаги и мельком посмотрела на меня сквозь челку темно-красных волос, поверх прямоугольных очков в черной оправе. Медленно отложила листок бумаги, откинулась на спинку стула и, сняв очки, вопросительно подняла брови.

— Ничего, что я без стука? — вспомнил я.

— Ну, уж в следующий раз постарайся постучать, Меерсон. В чем дело?

— У меня сейчас нет никаких заданий, я могу помочь, если нужно что-то сделать в связи со смертью Вольского. Это единственная возможность для меня занять себя чем-то.

— Хорошо, что ты об этом напомнил, верстальщикам нужно фото к некрологу. Найди и отправь в верстку. Понял, да?

— Хорошо, сделаю. Мария Андреевна, а кто пишет некролог?

— Я сама, а что?

— Нет, ничего.

— Что-нибудь еще?

— Да, Павел писал статью, я хотел предложить, может быть нам следует издать ее, несмотря на случившееся? Ведь это последняя статья Вольского.

— Марк, для начала, все-таки закрой дверь, — она вяло указала рукой, в которой держала очки, в сторону входа. — И где статья? Он мне ничего не присылал.

Я закрыл дверь, прошел и сел перед ее столом на удобный стул.

— Не знаю. Кажется, она не закончена. Нужно поискать.

— Кто, по-твоему, этим займется?

— Я могу.

— И с чего ты собираешься начать? Мы вчера с системным администратором проверяли рабочий компьютер Вольского, никаких новых материалов там нет. Всё только по уже сданным темам. Если статья и существует, то, скорее всего она у него дома.

— А квартира Павла, наверное, опечатана?

— Поезжай, на месте разберешься. Найди статью. Если она закончена, я пропущу ее в номер. У его соседей есть ключи. Кристина Боголюбова сейчас отправляется туда.

— Кристина? Зачем?

— Похоже, у полиции есть основания предполагать убийство. Если бы им нужно было просто исключить преступление в случае самоубийства, проверкой занимался бы участковый. Но так как вчера пришли следователи, значит, они открыли дело. Тут что-то не чисто. Если сотрудника нашего журнала убили, мы первые должны знать правду. Это первый случай в нашей редакции. Кристина вызвалась собрать информацию. Пусть проникнется жизнью Вольского, поговорит с соседями, поищет друзей, родственников. Может быть врагов. В общем, Боголюбова должна постараться. Короче, ты отправишься с ней. Если хочешь, чтобы мы напечатали эту статью, достань ее сегодня, потому что завтра мы сдаем все материалы в печать. Выпускать статью умершего Вольского в другом номере уже будет не этично.

— А Боголюбова не слишком молода для такого задания? Поручите это тому же Воронину, он хорошо знал Вольского.

— Марк, Боголюбова сама вызвалась. И я уже согласилась. А ты занимайся своим делом. Только не углубляйся во все эти драматические темы. У тебя самого случилось несчастье с невестой, так что… — опустив окончание фразы и замолчав, она поднесла к губам дужку очков.

— Я теперь не вижу других тем.

Во взгляде Марии Андреевны скользнула жалость.

— Значит нужно начинать их искать. От жизни нельзя убежать. Она этого не прощает.

Я не собирался говорить с ней об этом. Потер лицо рукой. Мутная пелена окутывала и спутывала мысли после вчерашнего посещения бара.

— Не верю, что смогу их где-нибудь найти, — сказал упрямо я, выразительно ставя точку и завершая разговор.

Она не стала со мной спорить и сделала вид, словно я ничего не говорил.

— И еще Марк, следователи брали адреса и телефоны наших сотрудников. Особенно заостряя внимание на людях, общавшихся с Вольским. Застали всех врасплох, со всеми говорили наедине. Честное слово, эти двое задавали странные вопросы. Они очень долго продержали Романа Воронина. Спрашивали и про тебя. В общем, своим появлением переполошили редакцию. Они очень въелись в несколько кандидатур, включая тебя. Интересовались, почему ты отсутствуешь. Так что не удивляйся, когда они с тобой свяжутся.

— Буду иметь ввиду.

— Я говорила это нашим людям вчера, и скажу тебе. Работа следователей формулировать вопросы так, чтобы тот, кого они расспрашивают, чувствовал себя не в своей тарелке. Не поддавайся на провокации в разговоре с ним. Понял да?

— Кажется вы хорошо в этом разбираетесь…

— Мой первый муж был майором полиции. Я четыре года прожила в условиях подозреваемой, и кое-что в этом понимаю, — скучающим голосом проговорила Мария Андреевна, словно то были самые неважные четыре года ее жизни. — Всё, бегом догоняй Боголюбову. И передай, чтобы она занесла, наконец, свою статью о клофелинщиках. Стой! У тебя нездоровый вид и глаза красные. Ты как? В порядке?

— Да все хорошо.

— Ну да, конечно. У меня тут есть аспирин. Выпей, пока голова не разболелась, — она достала из верхнего ящика стола пачку таблеток и протянула мне. — Бери всю упаковку, потом вернешь.

Она бросила мне пачку. Я поймал.

— От передозы аспирина еще никто не умер, — пошутила она и глянула на часы.

— Ухожу, — заверил ее я, подходя к деревянной двери со стеклом и жалюзи.

— Дверью не хлопать, — крикнула она мне вслед.

— Спасибо за аспирин.

Я поспешил к выходу, рассчитывая догнать Боголюбову. Спустился в холл и от лестницы спросил Кирилла, не выходила ли Кристина Боголюбова. Тот оторвался от газеты, прищурился, вспоминая, и сказал, что не видел, чтобы она выходила. Я поднялся обратно в редакцию, прошел по коридору мимо двери в дизайнерский отдел и завернул в буфет, где Боголюбова любила обдумывать свои статьи за чашкой крепкого черного кофе и разговорчиками с буфетчицей Аней. И тут же услышал обрывок их разговора.

— …я бы, например, не решилась на самоубийство, — тревожным голосом сказала блондинка в бежевом блейзере, стоявшая ко мне спиной. — Но вот, что толкнуло его на такой отчаянный шаг, мне предстоит выяснить.

— Да, Кристинка, — заворожено произнесла Аня, — ну и напросилась же ты на работку

— А что такого? Мне самой интересно, что произошло с Вольским — возразила Кристина.

— Ну не знаю, — вздохнула буфетчица. — Некоторые вещи знать не безопасно. Ты же не журналист федеральной газеты.

— Простите, что прерываю вашу беседу, девушки, — вклинился я, — но наш редактор считает, что ты, Кристина, уже в пути. Она будет очень расстроена, если обнаружит, что ты еще здесь.

— Ой, — сказала Кристина, — ладно, все, Аня! Я побежала. Спасибо, что предупредил, Марк, — повернулась она ко мне.

Аня помахала ей вслед, и мы с Кристиной вышли в коридор.

— Мы поедем вместе в квартиру Вольского. Мне нужно взять кое-что.

Кристина посмотрела на меня недоверчиво.

— Что кое-что?

— Статью, которую Вольский не закончил.

Я открыл дверь на лестницу и пропустил Кристину вперед.

— Разве вешаются люди, не закончив начатое дело? Тем более, я слышала, что Вольский жизни без журналистики не видел.

Я пожал плечами, спускаясь за ней по ступенькам.

— Может быть, и закончил. Просто не успел сдать.

Она остановилась. Я резко затормозил, чтобы не налететь на нее.

— Слушай, — воодушевленно начала Кристина, — ты ведь работал с Вольским! А я его совсем не знала. Расскажи о нем. Мария Андреевна ждет от меня результатов. А чтобы были результаты я должна разобраться в материале не хуже следователей.

— А зачем вообще занялась этим делом?

— Хочу быть полезной, — она застегнула блейзер и двинулась к выходу. — Пойдем, Марк. Надеюсь, ты не станешь отрицать, что наш журнал по содержанию иногда уступает крупным центральным изданиям. Нам нужны резонансные темы. Я не собираюсь менять профиль нашего журнала, но предоставленную мне возможность использую максимально. И потом, это просто доброе дело.

Мы вышли на улицу. По лицу стегнул ветер. Над домами синели набегающие тучи, и лишь над горизонтом пролегла яркая прорезь ясного осеннего неба.

— Я уверенна, люди, которые его знали, напишут качественно, но осторожно. А я готова копать, — мы остановились под навесом автобусной остановки. — Независимо от того, убили его или он повесился, меня беспокоит причина. Именно в ней вся трагедия. Именно мотив открывает нам глаза на жизнь. И каждый из наших читателей задумается всерьез о том, что произошло с незнакомым человеком… Что?

И хотя мне не было дела до чужих трагедий, теряющихся в тени моей собственной утраты, я смотрел на Кристину, улавливая в ее словах отзвук тепла и подлинной человечности, долетевший до меня сквозь целую вселенную.

— Может быть, ты справишься не хуже остальных, — сказал я. — Кажется, теперь я понимаю, почему ты взялась за это нелегкое дело. Наверное, главное как раз заключается в том, чтобы рассказать людям о причине. Ты совершенно права.

Она радостно засияла.

— А что ты написал о Вольском? Все ведь писали пару слов о нем для некролога.

Я засунул руки в карманы куртки и задумался, глядя на здание на противоположной стороне улицы. Мне не хотелось лгать ей.

— Что и все, несколько добрых ничего не значащих слов, — сказал я. — Раньше я всерьез не задумывался о таких вещах. О том, что человек чувствует, зная, что сейчас умрет, и при этом делает это. Убивает себя. Наверное, он ощущает полную пустоту. Просто вакуум в душе. И, наверное… он должен чуточку ненавидеть себя, чтобы убить.

Мои слова, должно быть, прозвучали для Кристины угнетающе, потому что она некоторое время молча смотрела куда-то в сторону.

— Ты говоришь так, словно не веришь, что его убили, — ответила она.

— Выяснить, что там произошло, это ведь твоя работа. А я просто близок к тому, чтобы почувствовать в душе вакуум.

Автобус был почти полон. Мы пробрались на пустое сиденье. Всю дорогу Кристина расспрашивала меня о Павле. Ее интересовали любые подробности. Мне особо нечего было ответить. Пришлось сказать, что когда приедем в его квартиру, она сама на все посмотрит и составит свое мнение.

Автобус остановился на нужной остановке на окраине города. Пройдя от остановки через рынок и миновав проспект, по которому тянулась длинная пробка, мы попали во дворы.

Я никогда не был у Вольского. Его дом мы искали долго. Вокруг стояли одни пятиэтажки. Из подъездов доносился запах сырых подвалов, фасады многих домов выглядели обшарпано и уныло. Под тротуарами стремились ручейки дождевой воды. Кристина шла, брезгливо поглядывая под ноги, аккуратно переступая лужи и с интересом разглядывая окружающие дома.

— Не могу жить в таких местах, — сказала она.

— Я сейчас в подобном доме живу, — вслух вспомнил я.

— Серьезно? И как?

— Нужен капитальный ремонт. Но я не жалуюсь, — мы остановились перед проезжающей Волгой. Кристина отступила на шаг назад, чтобы на ее сапожки и блейзер не попали брызги из лужи из-под колес. — Мне все равно, где жить.

— Почему?

Мы свернули в соседний двор.

— Это сейчас не самое важное.

— А что важно?

— Просто каким-то образом двигаться дальше.

— О, мы пришли, — сказала Кристина, глядя на табличку с номером на торце дома. — Квартира Павла в следующем подъезде, — добавила она понизив голос, потому что из опущенного окошка стоящего рядом BMW цвета антрацитовый металлик с растрескавшимся лобовым стеклом на нас смотрел водитель.

Мы зашли в подъезд и поднялись по узенькой окрашенной по боку лестнице на четвертый этаж. Кристина подошла к двери квартиры номер 34. Нажала пальчиком на кнопку звонка.

— Соседи в курсе, что мы должны прийти? — кивнул я на дверь.

— Да, Мария Андреевна звонила сегодня утром.

Через полминуты к двери подошли, и зазвякали замки. Дверь открылась на четверть, в проеме стоял немолодой мужчина в теплой серой рубашке:

— Да?

— Здравствуйте! Журнал «Интересная Жизнь», мы пришли взять у вас ключи от квартиры 33, — сказала Кристина. — Мы заберем материалы Павла Вольского для журнала, которые он не успел сдать, и тут же вернем вам ключи.

— Да, конечно, — сказал мужчина и ушел вглубь квартиры. — Вы заходите, — пригласил он нас из дальней комнаты.

— А у нас обувь грязная, — громко сказала Кристина с лестничной площадки в квартиру.

— Ничего, у меня уборка, так что заходите.

Кристина обернулась на меня, потом зашла в квартиру и осмотрелась. Я следом. Безвкусный интерьер. Через открытые двери виднелись плотно заставленные мебелью комнаты.

Хозяин квартиры вернулся, протягивая Кристине связку ключей. Она передала их мне и повернулась к мужчине:

— А вы хорошо знали Павла?

— Ну, в общем, знал, да. По выходным вместе пивка выпивали, там… на дачу ко мне когда-то ездили. Но, вообще, Павел был человеком не компанейским, поэтому случалось такое не часто. А что? — он сложил руки на груди и прислонился плечом к стене.

— Кристина… — я показал в сторону двери в подъезд, — я пойду, осмотрюсь там.

— Да, хорошо. А я пока переговорю с… — она посмотрела на хозяина квартиры.

— Дмитрий, — сказал тот, — Дмитрий Краснов, — он протянул и пожал руку Кристины, потом мою.

— Очень приятно, — проговорил я и вышел.

Позади меня еще слышались голоса, когда я шел к оббитой дермантином двери квартиры номер 33.

— Как вы думаете, какова причина такого отчаянного поступка Павла? — слышался голос Кристины.

Дмитрий Краснов что-то увлеченно начал ей отвечать.

Я нашел в связке ключ для верхнего замка. Замок туго поддался, и дверь тут же приоткрылась. Не увидел на двери ничего, что указывало бы на минувшее присутствие полиции. Дверь не была ни опечатана, ни загорожена лентой, на ней даже не было записки, где указывался бы номер телефона для тех, кто может поделиться полезной информацией. Это было странно. Если в полиции открыли дело об убийстве, на двери должно было быть хоть что-то, что указывало бы на проведение следственных работ. Я задержался в дверях, разглядывая на дверной раме следы клейкой ленты на случай, если ее кто-то сорвал, но не увидел и их.

Оставив дверь, я зашел в темную прихожую с салатового цвета обоями и старым шкафом для одежды, казавшимся совсем черным в таком мраке. Меня шквалом овеял спертый воздух, похожий на дыхание смерти. Тени лежали как-то иначе, и все более напоминало каменную пещеру, чем жилое помещение. Шторы на всех окнах задернуты. Если Вольский повесился, то сделал это вечером. Если же нет, то закрытые шторы наводили на куда более тревожные версии. Комната напротив входа оказалась гостиной. Здесь стояло мало мебели, но темные со сложным режущим взгляд узором обои создавали ощущение загроможденности. Дверь в стене с сервантом вела в соседнюю комнату. В спальне помимо кровати стоял большой книжный шкаф. Некоторые полки были почти пусты, и повсюду на полу лежали книги. Создавалось ужасное впечатление, будто Вольский хотел как можно больше прочитать перед смертью, поэтому оставлял прочитанные книги где попало и брался за новые. Как и в предыдущей комнате, никаких рабочих бумаг здесь не было.

Выйдя в коридор, я тут же уперся взглядом в чернеющий дверной проем ванной комнаты. Возникло неприятное ощущение холода, пробирающегося по спине при мысли о том, что то же самое видел Павел за несколько минут до своей смерти, как если бы вешаться шел теперь я. Он не стал включать свет, чтобы не видеть собственных конвульсий. Цвета вокруг померкли, звуки заглохли. Легкая дрожь коснулась коленей Павла, перед скорой встречей со смертью. Перед единственным и неотвратимым концом. Окружающая квартира и целый мир за ее пределами растворились для Павла как сон.

Выбросив из головы эту картину, я зашел в третью комнату.

Кабинет Вольского. Определенно. Через щель между шторами в помещение протискивался промозглый дневной свет. На письменном столе стоял компьютер, принтер и лежало несколько распечатанных листов. Маленький столик для писем использовался Павлом, как подставка для старой печатной машинки. На подоконнике столбцами разложены папки. Возле пустой стены стоял двухместный диванчик, заваленный листами с текстами.

Листы на столе оказались частью копии научного доклада некоего профессора Вайнера и явно имели отношение к последней статье Вольского. Недавно Павел упоминал фамилию Вайнера. Я взял из нижнего ящика стола пустую папку, сложил туда копии работы Вайнера, решив, что эти бумаги могут пригодиться, если статья Вольского незакончена и ее придется дописывать другому журналисту. Теперь нужно было найти саму статью.

К счастью домашний компьютер Павла не потребовал пароля. Среди документов на жестком диске никаких недавно измененных или созданных файлов не хранилось, а корзину не очищали уже пару месяцев. Без сомнений. У Вольского оказался на удивление свободный, упорядоченный и незахламленный жесткий диск. Так обычно бывает, если пользуешься еще и ноутбуком. Но поискав ноутбук, я его не нашел.

Кристина зашла в квартиру и теперь крутилась где-то в соседних комнатах, оглядывая квартиру.

Минут пятнадцать просидев на присядках возле дивана и просматривая материалы, заголовки которых мне уже были знакомы по предыдущим выпускам журнала я так и не нашел той самой статьи. Я стал заглядывать под мебель, чуть отодвинул диван от стены. На сером слое пыли, накрывающем паркет, среди завалявшегося мусора лежала новенькая визитка. Я поднял ее и отряхнул.

ЭРЛИХ ЮРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

Редактор газеты «ИЗВЕСТИЯ ДНЯ»

Прочитал я, затем задвинул диван на место.

— Не нашел?

Я обернулся. Кристина стояла у двери.

— Нет.

Нагнулся за папкой с докладом Вайнера и сунул туда визитку.

— Ты что-нибудь нашла? — спросил я.

— Я немного осмотрелась, поймала настроение. Складывается противоречивое впечатление. Яснее картина не стала. Кстати! А ты заметил, что дверь Вольского не опечатана? Я боялась, мы не сможем попасть сюда из-за расследования.

— Да, заметил. Странно, правда?

— Да, — задумчиво протянула она.

Мы вышли в коридор.

— Ладно, пойдем, — сказала Кристина чуть разочаровано. — А ты везде искал?

— Похоже, в этой квартире статьи Вольского уже нет. Павел говорил мне, что собирается начать писать для крупных газет. И, кажется, я знаю, о какой из них шла речь.

Мы вышли в подъезд.

— Но это не важно.

— Почему?

Я закрыл дверь на ключ, и повернулся к Кристине.

— Если его статью напечатают в газете, тогда незачем помещать ее в наш журнал. Странно вот что, обычно он распечатывал два экземпляра каждой статьи. Одну в редакцию, другую всегда оставлял у себя.

Кристина позвонила в квартиру соседа.

— Тогда, если Вольский делал по два экземпляра каждой своей статьи, где второй? Один в газете, а другой?

— Не знаю. Не важно.

— Важно. Это не только последняя статья Вольского, ее исчезновение может что-то означать, мы должны…

— Все, что я был должен, я попытался сделать. Я хотел найти его статью. Не получилось. А ты и так работаешь над своим криминальным материалом.

— Да, но пока еще ничего не нарыла, — заметила Кристина.

— Ты только начала.

Дверь открылась, и на пороге своей квартиры показался Дмитрий Краснов. Я протянул ему ключи.

— Скажите, вы видели, чтобы здесь ходили из полиции? — спросил я хозяина квартиры. — К вам, например, заходили?

— Да, как я уже рассказал вашей коллеге, — ответил тот, кивнув на Кристину, — ходили тут какие-то люди. Расспрашивали что да как, узнавали, не слышал ли я чего в то утро.

— Утро? — переспросил я. — Но у него в квартире все шторы задернуты.

— Они сказали, дело было утром. Возможно ранним, не знаю… Но, во всяком случае, я ничего не слышал. Я уже сказал вашей коллеге, что считаю, Павел повесился. Скрытный он был, одинокий, а такие часто так кончают… — многозначительно покачал головой он. — Непонятно, только, зачем утром-то вешаться. Это как же получается, проснулся и в петлю, так что ли? — он хмыкнул. — Но это не убийство, я вам точно говорю. Павел был мужик здоровый, если что, так шум бы поднял немалый! А я ничего подозрительного не слышал.

— Если эти люди еще придут, — Кристина протянула ему свою визитку, — позвоните мне вот по этим телефонам. Мне будет очень любопытно узнать, чем они интересовались.

— Хорошо, — сказал Краснов и получше рассмотрел визитку.

Я шагнул к лестнице.

— Спасибо, что уделили нам время.

Кристина попрощалась и последовала за мной. Дверь за нами тут же хлопнула.

— Зачем ты дала ему свою визитку? А если следователям будет очень любопытно узнать, чем интересовалась ты? Одно дело стараться для Марии Андреевны, другое подставляться из-за самоубийцы.

— Как ты можешь так говорить? — возмутилась Кристина. — Вы с Вольским проработали, я не знаю сколько…

— Три года. И что это меняет?

Кристина остановилась на первом этаже.

— Многое! Ты же ничего для него не сделал. Может быть, собирался, но этого недостаточно! — горячилась Кристина. — Марк, от тебя не ожидала, — назидательным тоном сказала она.

— Я девушку свою вчера похоронил. Понимаешь? — не выдержал я, — И мне наплевать, кто вокруг умирает. Это не мои заботы. Главное, нет ее. Мне будет все равно, даже если умру я! Так я ее любил. А ты говоришь мне, что я должен что-то Вольскому. Плевал я на него. Я приехал за его статьей только потому, что не хочу оставаться наедине со своими мыслями. Наедине с тем бессмысленным мусором, во что превратилась моя жизнь буквально за одно нелепое мгновение. Я сделал это для себя.

Договорив, я тут же осекся. Кристина выглядела испуганной и смотрела на меня извиняющимся взглядом. Мы оба почувствовали себя неловко.

— Ой, прости, — сказала она севшим голосом. — Прости, Марк, я не знала. Я не знала. Ну теперь всё понятно.

— Это ты прости. Мне не нужно было этого говорить. Ты ведь действительно не знала, — сказал я, прикрыв глаза рукой. — А я… мне просто, в самом деле, все равно, и…

Я не смог закончить фразу.

Сочувствие, с каким Кристина смотрела сейчас на меня, было невыносимым и одновременно таким нужным.

— Понимаю, — сказала она.

— Повесился Вольский или, как подозревают следователи, его убили, для Павла это уже не имеет никакого значения, — я сделал паузу, видя, как Кристина пытается сдержать свое несогласие. — Но, если ты хочешь сделать что-то хорошее, это твое право, — сказал я и, сделав над собой усилие, подбадривающе похлопал ее по плечу.

Всё равно вышло как-то натянуто.

— Тогда отдай мне эту папку. Возможно, удастся что-нибудь нарыть.

Я протянул ей папку. Она взяла ее, открыла и прочитала то, что было написано на визитке вслух.

— Я собираюсь зайти куда-нибудь перекусить, я сегодня не завтракал. Ты сейчас на работу?

— Ты всегда не завтракаешь?

— Нет, просто ночевал в старой квартире, в которой не жил уже больше трех лет. Там сейчас и крошки хлеба не найти.

— Тогда я составлю тебе компанию.

Мы вышли из подъезда. Напротив по-прежнему стоял антрацитовый BMW. Увидев нас водитель начал звонить по сотовому.

Кристина замедлила шаг и тихо заговорила:

— Мне кажется или он действительно пасет квартиру Вольского?

Возможно, Кристина права. Мы пробыли в доме около получаса, а BMW все еще стояло здесь, и приехало за какое-то время до нас. Если машина кого-то ждала, за это время пассажир уже должен был выйти.

— Нужно выяснить, — заговорщицким тоном проговорила Кристина.

Она решительно направилась через дорогу к машине. Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ней.

— Кристина! — тихо позвал ее я, но она не остановилась.

Человек в BMW отвел глаза от приближающейся Кристины, спешно убрал телефон, поднял тонированное стекло и завел машину.

— Простите, — постучалась Кристина в стекло, нависая над его окном, — я работаю в журнале «Интересная жизнь». Мне нужно задать вам несколько вопросов…

Но BMW резко вывернул от тротуара так, что Кристине пришлось отскочить назад.

Я придержал ее за локоть.

— Ты в порядке?

— Да, — сказала она, глядя, как BMW заворачивает за дом. — Ты видел! Понимаешь, почему он уехал? Не нравится мне все это. Разбитое лобовое стекло. Водитель выглядел подозрительно. Я прямо почувствовала от него угрозу.

— И пошла, рассказать ему, где работаешь.

— Ну, я же не думала, что он прямо возьмет и уедет. Тут дело нечисто.

— Не чисто, не лезь, — предостерег я, твердо глядя на Кристину.

— Ты запомнил номер? — настойчиво спросила Кристина, по-прежнему глядя в сторону, куда уехала машина. — Я сегодня не надела линзы.

— Я не смотрел на номер. Пойдем, есть хочется, — я легонько дернул ее за локоть. — Не забывай, ты не Лоис Лейн, рядом с тобой нет Супермена, который бы вытащил тебя из неприятностей.

Кристина окинула меня беглым взглядом и кивнула.

— Это уж точно.

— Наверняка, это был полицейский. Понятно теперь, почему дверь не опечатана. Следователи, видимо, считают, что предполагаемый преступник может вернуться в квартиру Вольского. Поэтому пасут его подъезд. Ты уверена, что не узнала водителя? Может это был один из следователей, которые приходили вчера в редакцию.

— Меня опрашивал один из них, второго я не видела, он в это время оставался в кабинете Марии Андреевны. Водитель точно не тот, кто меня опрашивал.

— Пойдем! — снова позвал я и двинулся в сторону, откуда мы пришли.

Я услышал, как Кристина тяжело вздохнула позади меня и зашагала вслед, шурша сбитыми ночным дождем листьями. В серых обветшалых дворах по-прежнему не было людей. На ветках пустых деревьев громко каркали вороны, и карканье эхом разносилось по округе. Небо становилось все тяжелее, предвещая очередную грозу.

Мы перешли дорогу, нашли среди рыночных ларьков скромную забегаловку и устроились за столиком, накрытым клетчатой скатертью, под большим шатром, натянутым над четырьмя столиками. Заказали по чашке кофе, по хот-догу, стакан воды и картушку фри для меня. Стакан воды принесли сразу. Я выложил на стол пачку аспирина, выдавил две таблетки и выпил.

— Ты в порядке? — спросила Кристина.

Я подпер ноющий висок рукой, но мой ответ был не о физической боли:

— Нет.

Молодая толстенькая девушка-официантка с усталым от жизни взглядом поставила нам тарелки с хот-догами и картошку передо мной. Потом принесла кофе.

— Может пивка? — спросила она бесцветным голосом.

— В другой раз, — сказала Кристина, увидев, что я, почти отключившись, не заметил предложения официантки.

Кристина осторожно взяла дымящийся на ветру стаканчик и потянула кофе. Через минуту я тоже подтащил к себе тарелку с завтраком и с удовольствием откусил хот-дог.

Кристина потянулась к папке, достала научный доклад и начала просматривать его, не притронувшись к еде.

— Ход-дог быстро остывает, — предупредил я.

— Есть люди, которые завтракают по утрам, — улыбнулась Кристина. — Я одна из них.

Я засунул в рот последний кусочек хот-дога и принялся за хрустящую картошку.

— Могу поспорить, Вольскому потребовался не один час, чтобы разобраться во всем этом, — сказала Кристина, медленно листая страницы, потом достала из доклада вложенный тетрадный лист со смятыми краями. Ее глаза несколько раз внимательно вчитались в текст, потом она передала лист мне с застывшим лицом. — Понятия не имею, что это значит, но ничего более удивительного я не видела раньше.

Написанные от руки в хаотичном порядке по листу были разбросаны записи: «Двойственные показатели массы. Проекция на внешнюю плоскость. Двойственная масса, заключенная в веществе, сжатая в преломленном пространстве алгебры V3. Параллельная теория. Переобразование энергии в вещество. Механика начал. Начало — величина?»

— Это почерк Вольского? — спросила Кристина.

— Нет, наверное, это записи профессора.

— Думаешь, об этом статья Вольского?

— Может быть.

— Сложно представить, чтобы наш журнал опубликовал такой материал.

Кристина взяла у меня лист, еще раз просмотрела его, вложила в доклад и бережно вернула бумаги в папку.

— Так значит, ты собираешься копаться во всей неразберихе под носом у следователей? А в финале будет шокирующее разоблачение, как это бывает в детективных романах?

— Возможно, все окажется намного проще. Для начала выполню поручение Марии Андреевны, поищу родственников, друзей, врагов Вольского. Потом позвоню редактору газеты «Известия дня», узнаю, не продал ли Вольский свою статью им, выйду на профессора, который написал эту тарабарщину, — она постучала ноготком по папке. — Побеседую с ним. Свяжусь со следователями и уточню у них все, что останется неясным по поводу смерти Вольского, и тому подобное. И если ничего не нарою, тогда сяду дома с кружкой горячего чая и успокоюсь, поняв, что сделала всё что могла.

— А ты сама в какую версию веришь? Думаешь, Вольского убили, или он сам справился?

— Если подумать, даже за профессиональную деятельность Вольского незачем убивать. Наш журнал не профилирован на громкие злободневные статьи. Мы расширяем кругозор читателей, рассказываем об интересных событиях и людях, у наших журналистов меньше врагов, чем у свободных блогеров. Так что разумом понимаю, что Вольский, как ты говоришь, мог сам справиться. Но чутье мне подсказывает, что в этом деле нужно покопаться. За сегодняшний день я не раз в этом убеждалась. А там посмотрим.

— Часто чутье молчит, когда мы нуждаемся в нем больше всего и бьет тревогу на пустом месте, — сказал я и допил остывший кофе.

— Может быть, — задумчиво проговорила Кристина, глядя вдаль, на рынок и людей, заторопившихся после того, как в небе гулко разлился гром. — А может, не нужно заливать чутье выпивкой, тогда и молчать не будет, и аспирин пить не придется.

— Какой выпивкой?

— Да ладно тебе, я еще в редакции уловила твой перегар. Ну, теперь-то я хотя бы понимаю, почему ты пил.

— Пойдем, Шерлок, дождь сейчас начнется, намочит твое пальтишко, — сказал я, вставая из-за столика.

Кристина допила кофе, взяла папку со стола и хитро взглянула на меня.

— Ну, пойдем. Когда я узнаю какую-нибудь страшную тайну про Вольского, я тебе позвоню и все расскажу, чтобы ты знал, что был неправ.

— Да, только этого и не хватало для счастья. Ладно, договорились, — проговорил я в полной уверенности, что этого не случится.

Получше запахнувшись от ветра, мы двинулись к остановке.

Когда мы вернулись в редакцию, каждый отправился заниматься своей работой. Вот только я уже через несколько минут отправил фотографию Вольского для верстки и освободился, а Кристина все печатала и печатала, когда я возвращал Марии Андреевне аспирин. Кристина лишь устало улыбнулась мне и вернулась к работе.

Мария Андреевна не удивилась, что мне не удалось найти статью Вольского.

— Вряд ли он вообще ее начал писать, — сказала она, просматривая служебные сообщения в своем смартфоне и добавила, что я могу возвращаться к своим делам.

Дел у меня больше не было, я вернулся в дизайнерский отдел и остаток дня провел над душой у Тима, который проявлял старые фотографии. Рассказал ему о поездке в квартиру Вольского.

— Вот и хорошо! — решительно сказал Тим, согнувшись над лотком с жидкостью для проявки, где на дне плавала бумага с явно не удавшимися фотографиями. — Пусть Боголюбова не поет тебе про высший долг. У самой-то, наверное, есть какой-нибудь должок, — ехидно процедил Тим, — но она на него забила, а другим парит мозг. Знаешь, как люди, бывает, подают нищим милостыню не от великой заботы о ближнем, а лишь бы заткнуть свою совесть, которая все зудит совсем по иным причинам.

— Нет, Кристина прирожденный борец за правду. Когда-нибудь она построит хорошую журналистскую карьеру, если будет двигаться в том же направлении. Но сейчас она готова наивно рыть на ровном месте. Все в молодости наивны.

— Как скажешь, старичок, — проворчал Тим, вешая фотографию для просушки. — Сам вчера пялился на ту красотку брюнетку в баре, как ботаник на выпускном.

— Кстати, она мне снилась сегодня.

Тим даже отвлекся от работы, застыв, и посмотрел на меня с видом гения, который постиг непостижимое.

— Ты смотри! И жаркий был сон? — лукаво спросил он. Выражение его засвеченного красным светом лица было как у искусителя. Он сделал шаг вперед, вопросительно таращась исподлобья.

— Тим, как друг должен тебе признаться, что ты меня пугаешь. Тебе известно, что долгое пребывание в помещениях с красным освещением плохо действует на психику? Кстати, что ты делаешь?

— Сам не знаю. Воронин пишет очерк об истории города, поэтому Лидия припарила меня сделать для его статьи фото из архивных пленок. Нет, я серьезно. Она тебе так понравилась, что приснилась этой же ночью?

— Ну… это был кошмар, вообще-то. Она там ползала по стене моей спальни. Не знаю, почему она приснилась мне, но прошу тебя, не пытайся сказать, что я увлекся какой-то девушкой в день, когда похоронил Марину. Кем бы ни была эта девушка из бара, ни она, ни другая не заменит Марину.

— Причем здесь замена, Марк! Не подаваться же тебе в монахи. Никто и не должен заменять Марину, просто у нормального мужика должны быть отношения.

— Да, ты прав, — согласился я, — Но я только вчера видел, как крышка гроба навсегда закрыла лицо моей любимой, Тим. Мне нужно время.

Глава 4. Вопросы

Хорошую информацию трудно добыть. Сделать с ней что-нибудь — еще труднее.

Р. Л. Асприн

«Мифические персоны»

Мне было сложно переступить порог этой квартиры и страшно покидать ее пределы.

После работы мы с Тимом отправились в квартиру Марины. Там остались все мои вещи. По пути заехали в пиццерию, перекусили. На улице вновь начался дождь, лишь усилившийся с того времени, как мы решили переждать, когда он закончится.

Опель Тима остановился возле высокого здания, стоящего углом на перекрестке на одной из центральных улиц. К горлу подступил комок. Возвращаться сюда всегда было так привычно. Но только не сегодня. Я оглядел дом через зеленоватое окно машины. Вчера мне казалось, что я никогда не вернусь в квартиру на пятом этаже, что вдоль по лестничному коридору направо. И вот уже сегодня возвращаюсь за своими вещами, хотя думал, что без Марины мне больше ничего не нужно. Даже жизнь.

А теперь мне нужна моя одежда, еда, крыша над головой, пусть любая, но мне это нужно. Существование каким-то образом продолжается. Я не могу просто заставить себя не дышать, как это сделал Вольский. Выходит, мне нужна жизнь. Без Марины. Значит — да. Но какое оно, будущее без любимого человека?

Мы поднялись на стареньком скрипучем лифте внутри решетчатой шахты на темный пятый этаж. Единственный источник света, узенькое отжелтевшее окошко в конце коридора, отблесками отражалось в крашенных зеленоватых стенах между дверей. Тим и я прошли мимо трех дверей и остановились возле квартиры 67. Я запустил руку в холодный карман мокрой куртки, достал ключи и понял, что это ключи от моей квартиры. Сунул их обратно, достал ключи из другого кармана. Они, зацепившись за шов куртки, выпали и со звоном упали возле мокрого следа рядом с дверью. Я по