Оглавление

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

⠀

Папе
Я тебя очень люблю

Сейчас. Сентябрь

Nothing’s gonna change my love for you[1].

— Боже, как банально, — едва слышно произношу я скорее самой себе и закатываю привычно глаза.

Впрочем, даже если бы я крикнула это на весь зал, вряд ли кто-то услышал бы меня, потому что все взгляды сейчас устремлены на лестницу, по которой спускались, сияя своими голливудскими улыбками, мой брат со своей невестой. Нет, не так. Спускалась девушка, которая не вызывала во мне никаких теплых чувств, потому что ни на один процент не соответствовала моему представлению о том, что нужно моему брату, и собственно мой младший брат, который влюбился и потерял голову, а вместе с ней и неприлично большую сумму денег, результат чего теперь красовался на безымянном пальце этой девицы.

Наши родители, стоящие внизу лестницы вместе с родителями Элины (для семьи — Эл), улыбались примерно так же лицемерно, как и парочка, держащаяся за руки и идущая будто в замедленной съемке, являя себя взорам всех собравшихся, а их, к слову, было немало.

Стоит отметить, что со стороны невесты здесь присутствовало лишь несколько ее близких подруг и коллег, которые, понимая свое место на этой вечеринке, удачно отстранились от более привилегированного общества и хихикали в самом углу зала. Остальные чувствовали себя здесь в своей стихии, и стоит признать ― я была и всегда буду одной из них. Итак, тут у нас собрались спортсмены — друзья брата по команде, все приближенные к команде и спорту, а также друзья семьи, которые считаются аристократией. Все это благодаря нашим родителям, которым посчастливилось родиться богатыми и титулованными, а потом они лишь приумножили и без того немалое количество денег.

Мой младший брат Дани, наконец спустившийся по лестнице и теперь принимающий поздравления, — настоящая звезда футбола, которая купается в лучах славы и безумных гонорарах. И вот этот молодой, двадцатисемилетний красавец из миллиона своих поклонниц выбирает самую невзрачную, самую глупую девицу, с которой я не могу общаться, поскольку между нами нет ничего общего, и, конечно же, разница в возрасте в восемь лет, очевидно, является целым провалом между поколениями.

— Ты меня даже не поздравишь?

Я оборачиваюсь на любимый голос брата и пытаюсь изобразить на своем лице самую лучезарную улыбку, которую могу выдавить после трех бокалов шампанского.

— Конечно, с помолвкой, братишка.

Я обнимаю его за плечи, это тот редкий случай, когда мне не надо привставать на носочки, а каблуки помогают мне, а не только служат орудием пытки.

— Почти искренне. Хвалю! — Он улыбается и привычно толкает кулаком в плечо.

Я надеюсь, что наши отношения с братом не изменятся, несмотря на его женитьбу, хотя и понимаю, что это практически нереально. Его девица — а, нет, невеста — хочет детей как можно быстрее, видимо для того, чтобы привязать к себе самого красивого, умного и талантливого мужчину Португалии или хотя бы в случае чего иметь достаточное количество алиментов.

Одним словом, мое доверие к этой особе болтается где-то на уровне нуля, грозясь упасть в пропасть мелких пакостей, а если что-то пойдет не по плану, то я могу и опозорить ее на всю страну, всего лишь упомянув в своем утреннем шоу, просмотры которого приближаются к отметке в десять миллионов.

— Не думал, что ты вырвешься, — доносится до меня голос Дани.

Внутри все опускается, а по спине пробегает холодок. Я прекрасно знаю, что в этом зале не хватает только одного человека, без которого мой брат не захотел бы праздновать помолвку. Резко оборачиваюсь на того, к кому обращены его слова, и ощущаю, как бешено начинает биться сердце.

Передо мной, будто в дешевом фильме, расступаются люди, пропуская к нам с братом того человека, которого я не хотела бы видеть на этом вечере. Хотя нет, я вообще не хочу его видеть больше никогда в жизни, только если в списке самых главных ошибок моей жизни, который я буду составлять на смертном одре.

— Для тебя я всегда найду время.

Я наблюдаю за тем, как мой брат обнимает мою ошибку номер один, смеясь, приподнимает его и опускает на землю, похлопывая по спине.

— Что это у тебя на лице? — Дани смеется и щекочет отросшую бороду своего лучшего друга, хотя мне не нравится даже мысль о том, что он может значить для брата больше, чем я.

— Убери руки, — смеется он и наконец смотрит на меня своими синими глазами, в которых раньше я тонула. — Марианна!

Он кивает, будто при официальной встрече, и я совсем этому не удивляюсь. Он хотел бы встречаться со мной ничуть не больше, чем я с ним.

— Ники[2]! — подношу к губам свой полупустой бокал шампанского.

— Ник, теперь меня называют так.

Я не могу удержаться и поднимаю на него глаза, которые мгновенно закатываю, как делала это миллион раз перед ним.

— Пусть называют. Ты всегда будешь малышом Ники, другом моего младшего братишки.

Уверена, он запросто читает в моем взгляде злорадство, с которым я произношу каждое слово.

— А ты ничуть не постарела, Марианна, — усмехается он, прислоняется к барной стойке, возле которой мы стоим, и осматривает зал.

— Как мило, давно ли ты обрел голос? — Я допиваю одним глотком шампанское и ставлю бокал позади него.

— Как только избавился от тебя в своей жизни. — Он снова усмехается, что крайне злит меня, хотя я и не планировала злиться вдвое больше сегодня, достаточно мне Элины.

— Поменьше сомнения в голосе, и я поверю. — Я точно так же откидываюсь на стойку позади нас, стараясь сохранить целомудренное расстояние между этим человеком и собой, слишком хорошо зная, чем заканчивается наше тесное общение.

Он осматривает меня с ног до головы, и я стараюсь выдержать этот взгляд.

— Сносно выглядишь для своего возраста, — в очередной раз усмехается он и переводит взгляд на зал, видимо, в поисках очередной жертвы.

Не могу не отметить лживость его замечания, ведь то, что я выгляжу прекрасно, неоспоримо, хотя и не собиралась наряжаться для этого мероприятия, а это его «сносно» лишь красноречиво говорит о том, что мой внешний вид не ускользнул от него. На мне платье цвета слоновой кости с зелеными и синими вставками, у него открытый верх, обнажающий живот, а спина перекрыта лишь парой тесемок. Мои каштановые волосы завиты и рассыпаются по плечам и спине, легкий макияж — ничего яркого, это все осталось в моей юности.

— Ники, мне всего тридцать два. В этом возрасте женщина только расцветает и узнает все о своей сексуальности.

Я оборачиваюсь к нему на последних словах и облизываю губы, слишком явно демонстрируя подтверждение своим словам. И я добиваюсь той реакции, которую хотела. Маленький друг моего брата, которым он всегда будет, напряженно сглатывает и выпрямляется под моим взглядом.

— Не играй с огнем, Марианна. — Он оказывается рядом, так что я чувствую жар его тела даже под одеждой. — Я уже не тот мальчишка, с которым ты забавлялась. В этот раз одной лишь ненавистью может не закончиться.

Он непозволительно приближается к моим губам, и мое сердце неожиданно для меня совершает сальто. Я практически подчиняюсь своим странным желаниям и готова сделать шаг в его сторону.

— Николауш, милый, ты приехал! — раздается громкий голос моей матери прямо возле меня.

Я чувствую, как губы Ники касаются моей щеки, и до меня долетает его шепот, предназначенный лишь мне одной:

— Люди меняются, и не в лучшую сторону.

Уверена, он заметил хищную улыбку на моем лице, потому что я слишком люблю эти игры, люблю борьбу, и когда жертва сама просится на стол, чтобы быть разделанной и поданной, я не могу отказать себе в удовольствии, даже если это и будет слишком просто. Хотя с Ники никогда не было достаточно просто.

— Милый, как я рада тебя видеть!

Моя мать, высокая брюнетка с точно такими же разбросанными по плечам волнистыми волосами, как у меня, прижимает Ники к своей пышной груди, целует в обе щеки ярко-алой помадой и передает моему отцу — седому мужчине одного роста с малышом и шире его в плечах, с доброй улыбкой и хитрыми зелеными глазами. Он по-отечески обнимает его и отпускает, чтобы получше разглядеть.

— Когда же мы виделись в последний раз, Николауш?

Мы смотрим друг на друга, и я знаю, что подумали об одном и том же: мы точно знаем, как долго не виделись и когда была та самая последняя наша встреча.

Пять лет два месяца и восемнадцать дней назад. Я бы сказала и количество минут, чтобы быть точной, но мое сердце и без того знает, когда стало черствым и перестало понимать значение слова «любовь».

— Да, много времени прошло, сеньор Инфернати[3]. Рад снова быть в кругу семьи. — Его щеки становятся чуть розовее от этого слова, и я против своей воли чувствую нежность к нему.

Итак, вот он, лучший друг моего брата, самая удачная инвестиция моего отца, предмет обсуждений с подругами моей матери — Николауш Параисо[4], мужчина в самом расцвете своих двадцати семи лет. Молод, холост, чертовски красив: высокий, мускулистый, с идеальными кубиками и косыми мышцами, от которых захватывает дыхание, — и я знаю это не только потому, что видела своими глазами, но и потому, что его тело не пропадает с экранов телевизоров. Безумные синие глаза, в которых виден океан, черные волосы, выбритые на висках и более длинные посередине, падающие на глаза, и отросшая борода, которая отчего-то не делает его старше, а лишь придает мужественности. На нем отлично сидящий синий костюм и белая рубашка, расстегнутая на две пуговицы.

Малыш Ники — именно так я называла его с первого дня, когда он пришел с Дани после тренировки и остался на обед, а после практически поселился у нас дома. И он навсегда остался для меня малышом, несмотря на то что теперь его лицо и тело мелькают в рекламе, на билбордах, а периодически его все-таки можно заметить на матчах. Но это я преуменьшаю, ведь мне нисколько не нравится признаваться в том, что без меня его жизнь стала именно такой, как он и мечтал. Ники не менее популярен, чем мой брат, а может, и больше, потому что ему удалось заполучить-таки контракт с английским клубом и вырваться из Лиссабона.

— Ты надолго к нам? Будешь на свадьбе?

— Конечно, Дани попросил меня быть шафером.

— Чудесно, просто замечательно! — Моя мать чуть ли не хлопает в ладоши от радости, чем вызывает скептическую гримасу на моем лице.

— Меня вызвали в сборную, так что я побуду дома какое-то время.

— Отличная новость! Это большая честь, тебя уже пару лет не вызывали. — Мой отец удовлетворенно кивает, так как всегда был футбольным фанатом, а с тех пор, как Дани и Ники занимаются этим профессионально, стал разбираться в футболе уже на другом уровне.

— Да, были проблемы со связками, но теперь все отлично, и я готов играть.

— Тебе есть где жить? Ты же знаешь, наш дом всегда в твоем распоряжении, милый.

Моя мама, как всегда, изображает само радушие, хотя мы знаем, что она за человек. А вот если бы еще узнала, что он за человек, то, наверное, не стала бы раздавать приглашения пожить в нашем доме.

— Все хорошо, я поживу в гостинице, а дальше посмотрим, как пойдут дела у команды. Спасибо, сеньора Инфернати.

Ники благодарно целует мою маму в обе щеки. Меня уже тошнит от этой семейной идиллии.

— Шампанское закончилось, вечер стал томным, и мне рано вставать. Передайте Дани, что я рада за него. — Я целую родителей на прощание и уже собираюсь удалиться с этой вечеринки, грозящей стать для меня вечером непрошеных воспоминаний, как знакомая тяжелая рука ложится на мое плечо в попытке остановить бегство.

— Я тоже уже поеду, провожу тебя.

И я против своего желания наблюдаю, как Ники прощается с моими родителями и в попытке быть учтивым и искренним одаривает улыбками, но в ответ получает привычную уже фальшь. Против воли мне становится его немного жаль, даже такой, как он, заслуживает хорошего отношения к себе, хотя мои родители в принципе не способны на глубокие чувства. Когда он снова оказывается возле меня, я осматриваю его с ног до головы, впитывая этот образ, и понимаю, что жизнь к нему более чем благосклонна, жалеть точно не о чем. И уже порядком устав от притворства вокруг, делаю попытку уйти, вырваться и наконец покинуть зал, но чувствую холодное прикосновение его пальцев к своему локтю, а уже через мгновение он практически тащит меня к выходу.

— Без рук! — Мне удается освободиться от его хватки, как только мы оказываемся на улице и холодный воздух касается моей обнаженной спины, но даже это не кажется таким болезненно холодным, как взгляд Ники, обращенный на меня.

— Я хотел предупредить тебя, Марианна.

Я хмыкаю и складываю руки на груди, отгораживаясь от любых слов, которые он способен адресовать мне.

— Я пробуду в городе достаточно долго, и, конечно, не обойдется без неловких встреч, я все еще лучший друг твоего брата. Поэтому ограничимся сухими приветствиями, постарайся не выводить меня из себя, и все останутся целы.

Наигранная улыбка на моем лице расползается так медленно, будто у Чеширского Кота, и я получаю безумное удовольствие, наблюдая за тем, как по мере ее появления его глаза загораются адским пламенем, а лицо становится мрачнее.

— Малыш, ты последнее, что меня интересует в этом городе. — Я разворачиваюсь на каблуках, чтобы позвать парковщика, затем на какую-то секунду снова обращаю взгляд своих накрашенных глаз на Ники. — Но рекомендую тебе здесь не задерживаться, жители этого города слишком легко могут сломать тебя. — Я улыбаюсь самой хищной улыбкой, на которую способна, и подзываю парковщика.

Мы стоим на прохладной улице в полной тишине, каждый погруженный в свои мысли. Так, наверное, смотрится со стороны. На самом деле я разглядываю Ники, стараясь впитать в себя его образ. Он хорош собой, стал гораздо лучше с тех пор, как мы виделись в последний раз, и тем более намного привлекательнее, чем тот мальчишка, что попал в нашу семью много лет назад.

Когда наконец подгоняют мой новенький Audi S8[5], я почти готова забыть все старые обиды и оставить в покое малыша, лишь бы наши встречи были редкими и непродолжительными. Уже сев в машину и пристегнув ремень безопасности, я бросаю прощальный взгляд на Ники.

— Удачи, малыш! Надеюсь, ты не провалишься сквозь землю и не сгоришь в адском пламени, — повторяю я его слова, сказанные мне в последнюю нашу встречу, лишь включив частичку «не», и трогаюсь с места, не разрешая себе услышать его ответ.

Привычная поездка по Ponte 25 de Abril[6] меня не расслабляет и не радует как обычно, хотя я и выжимаю газ, стараясь как можно скорее оказаться у себя дома, в моей прекрасной квартире с видом на весь город. Единственное, что меня радует, — это то, что я уже давно не подросток и не влюбленная девушка, которая когда-то находилась рядом с Ники. Теперь мне уже далеко не двадцать два года, и я умею размышлять, и не совершаю неправильные, глупые поступки, и не бросаю слов на ветер. Хотя и вынуждена признать, что сегодня во мне воскресла та часть, которая умерла много лет назад, та, которая любит играть и провоцировать, которой нравится задевать его и показывать силу моего влияния на него. Его глаза горели точно так же, как и всегда рядом со мной. Но эта игра привела нас к неправильному концу, и мне пришлось собирать себя по кусочкам после Ники дьявола-младшего.

Когда я паркую машину на подземной стоянке своего кондоминиума, я более чем полна решимости не дать себе окунуться в этот омут снова. У меня волшебная жизнь, о такой люди могут только мечтать. А острые ощущения можно получить и другим способом, и, наверное, они будут примерно такими же, как были у меня когда-то рядом с моим дьяволом.

Я открываю дверь квартиры с единственным желанием поскорее избавиться от каблуков и оказаться в постели. Мой привычный график вряд ли можно назвать нормальным: подъем в четыре утра, душ и завтрак, поездка до работы, и в пять я уже сижу на гриме, чтобы через тридцать минут выйти в эфир и снова радовать всех своей улыбкой и колкими замечаниями. Поэтому единственное, что мне сейчас нужно, — забыть о неприятной встрече и не менее неприятных новостях.

Входя в квартиру, надеюсь наконец оставить мысли о прошлом, но резкий запах запеченного мяса ударяет в нос, и возникает ощущение, что я слишком близка к своим воспоминаниям, несмотря на все попытки это предотвратить. Пока я сижу на пуфе в коридоре, стараясь развязать ремешки на ужасно неудобных туфлях, из кухни медленно выходит герой, но не моей жизни, хотя, может, в какой-то степени без него моя жизнь не была бы такой, как сейчас.

Сам[7], как и всегда, выходит в коридор, чтобы встретить меня, и на нем неизменные низко сидящие джинсы, рубашка с закатанными до локтей рукавами — так, как мне нравится. Волосы взъерошены, а капельки пота стекают по его красивому загорелому лицу. Он вытирает руки полотенцем, которое тут же заправляет в задний карман, и наконец смотрит на меня своей чудесной, сладкой и заманчивой улыбкой, так что ямочка на левой щеке становится еще заметнее.

— Как провела время, красотка?

— Не говори как подросток, тебе не идет.

Сам хмыкает и опускается передо мной на колени, берет мою ногу в ладони и одним движением расстегивает ремешки, освобождая ступню от заточения, а затем проделывает то же самое со второй.

— Видимо, все прошло не так, как ты хотела?

— Твой брат явился, — выстреливаю я этим заявлением прямо в лицо Саму и наблюдаю, как на переносице появляется морщинка, губы перестают улыбаться и в глазах появляется странный блеск, хотя я прекрасно знаю, что он означает.

— Что он там делал?

— А ты как думаешь? Он все еще верит, что является лучшим другом моего брата, и, к несчастью, Дани тоже так считает и даже позвал Ники стать его шафером. Все должно было быть не так.

Сам, поднимаясь, возвышается надо мной, глядя покровительственно на совершенно ошеломленную меня, хотя чувствовать растерянность совсем не свойственно Марианне Инфернати.

— Он спрашивал обо мне?

— С чего это?

— Я как-никак его брат.

— Ни ты, ни тем более я не представляем собой ничего значимого в его жизни. Так что нет, он не спрашивал о тебе.

— Почему ты все еще веришь, что ничего не значишь для него? Полагаю, что таких, как ты, не вычеркивают просто так из памяти, Марианна.

— Действительно. Ты прав, разрушение его жизни — веский повод всегда хранить воспоминания обо мне в своем сердце.

— Во-первых, пойдем. — Он протягивает руку, так что у меня не остается никаких вариантов, кроме как схватиться за нее и быть поднятой одним движением с мягкого пуфа.

— А во-вторых? — я слышу в своем голосе толику надежды, хотя рассудительная часть меня и знает, что доводы Сама не смогут убедить меня в благородных чувствах его брата.

— Ты ничего не разрушила. Он на всех билбордах мира, о нем грезят все девочки, девушки и женщины вне зависимости от города, страны и возраста. Его лицо на всех экранах в этом ублюдском городе, и я не знаю, где спрятаться, чтобы не видеть его. Разве это не то, о чем все мечтают? Это разве разрушенная жизнь?

Я сажусь на барный стул, и тут же передо мной оказывается бокал моего любимого белого вина.

— Я его сломала. — Я выпиваю залпом вино и понимаю, что оно сегодня не способно заглушить то чувство, которое зародилось из-за возвращения Ники в Лиссабон.

— Чушь! — взрывается Сам, наливая себе бокал красного сухого вина и пристально разглядывая меня.

— Может быть. Но не кажется ли тебе, что его вряд ли обрадует новость о том, что мы живем вместе?

— Он не интересовался моей жизнью пять лет, вряд ли станет сейчас. К тому же какая разница, мы ведь просто друзья.

Сам ласково проводит ладонью по моей щеке, так что внутри зарождаются странные чувства, которым нельзя появляться, и я заставляю бабочек порхать подальше от меня.

— Друзья… Нам не верили ни десять, ни пять лет назад, вряд ли сейчас поверят.

— Какая разница? Мы свободные люди и делаем только то, что хотим. А мы хотим быть вместе.

Я не поняла, он спрашивает или утверждает, но в любом случае моя жизнь без него не будет полноценной. Однажды я уже сделала выбор в его пользу и еще ни разу не пожалела. Он стоит каждой слезинки, которую я пролила, и каждого ушедшего в эту или любую другую дверь мужчины. Сам — моя карма, моя половина, мой гештальт и просто мой.

— Делаем и продолжим во что бы то ни стало. Спасибо, мне легче. — Я с признательностью за все, что он делает для меня, улыбаюсь и встаю со стула. — Пойду спать. Это был длинный вечер.

— Я всегда буду рядом. Мы это выбрали, вредина.

Только когда хлопнула дверь моей спальни, я, кажется, снова начала дышать.

Оказавшись в темноте своей комнаты, я присела на корточки, чтобы вытащить из-под кровати старую, потертую коробку. Откинув крышку в сторону, достаю несколько толстых тетрадей, разбираю их в поисках той единственной. «Тот самый год» — написано на корочке, и я с трепетом открываю первую страницу своего прошлого, которое, я думаю, никогда до конца меня не отпустит и будет преследовать, пока один из нас не сдастся.

Именно тогда мы и встретились в первый раз и я в первый и последний раз сказала ему правду.

 «Ничто не изменит моей любви к тебе».

 Ники — производное от Николауш. Имя происходит от греческого слова Νικόλαος (Nikolaos), что переводится как «победоносный».

 Inferno — ад (португ.).

 Paraíso — рай (португ.).

 Audi S8 — представительский седан, выпускаемый подразделением Audi Sport GmbH немецкого концерна Audi AG в городе Неккарзульм.

 Мост 25 апреля — висячий мост, соединяющий Лиссабон на северном (правом) и Алмаду на южном (левом) берегу реки Тежу.

 Сам — производное от Самаэль (начальник демонов, разрушительная сила, был низвергнут с небес, эгрегор зла, единение злых людей и злых желаний и мыслей).

Пятнадцать лет назад

— Марианна, ты не могла бы вести себя прилично, у нас гости.

Голос моей матери останавливает меня перед распахнутыми дверьми нашей столовой и заставляет оторваться от телефона. Я медленно поднимаю голову и устремляю взгляд прямо на нашего гостя, как выразилась моя мать, хотя едва ли я назвала бы его именно так.

За нашим шикарным обеденным столом на двенадцать персон, рядом с моим братом, расположился мальчишка, едва ли старше моего брата. Он с любопытством рассматривает меня, вызывая странное желание показать ему, что я не похожа на моих родителей и брата и рядом со мной можно обрести только проблемы. Но его глаза блестят, вызывая во мне интерес, и, возможно, против своей воли я делаю шаг в столовую и убираю телефон в задний карман моих вызывающе коротких шорт.

— Мамочка, я всегда веду себя прилично.

Я изображаю самую лживую и лицемерную улыбку, которую только могу изобразить, и с шумом отодвигаю стул, стоящий напротив моего брата. Я хотела бы сказать, что не специально, но на самом деле я демонстративно и намеренно усаживаюсь на стул так, что мой и без того короткий топ задирается почти непозволительно высоко. Я замечаю еще более любопытный взгляд этого мальчика, и он заставляет меня искренне улыбнуться, что прежде мало кому удавалось.

В столовую входит мой отец и ставит на середину стола, прямо между нами, arroz de marisco[1], от которого исходит умопомрачительный запах.

— Выглядит потрясающе, вы настоящий шеф-повар, — голос нашего гостя кажется слишком взрослым для его возраста, и его хрипотца заставляет меня немного поморщиться от странного ощущения внизу живота.

— О нет, отец хотел бы, но осыпать похвалами надо нашу кухарку Марию. Она превзошла саму себя. — Я неестественно смеюсь и устраиваюсь на стуле удобнее, поставив ногу на его край и обнажая и без того почти голое бедро с татуировкой в виде цветов по линии чулок.

Отец садится на свое место во главе стола, бросает на меня взгляд и, как всегда, качает головой.

— Марианна, тебе стоило бы переодеться, — строго говорит он.

— Я не задержусь, — парирую я и протягиваю брату свою тарелку.

Отцу только и остается, что посмотреть на мою мать и сдержанно дернуть головой в знак неодобрения.

— Даниэль, расскажи нам, как твои тренировки. — Отец возвращает все свое внимание на моего тринадцатилетнего брата.

Они с матерью всегда называют нас только полными именами, будто мы в светском обществе каждый день, хотя едва ли подобный обед можно назвать частым явлением в нашем доме. Мне кажется, до этого я не видела родителей пару дней, а может, и больше. Они вообще не утруждают себя общением со своими детьми: с моим братом, который почти все свободное время уделяет футболу, и со мной, семнадцатилетней девчонкой, которая точно не оправдала их ожиданий, и мой бунтарский период, как им нравится говорить, усугубляет и без того сложные отношения между нами.

— Тренер нас очень хвалит. С тех пор как Николауш появился в нашей команде, он только и говорит о нашей блестящей карьере. Он уверен, что наша игра вдвоем будет замечена клубами. — Мой брат похлопывает своего приятеля по плечу и улыбается своей самой потрясающей улыбкой, которая заслуживает только глянцевых журналов, рекламных плакатов и роликов на телевидении.

Несмотря на то что родители уже давно определили для себя, кто именно будет их любимым ребенком, и делали все возможное, чтобы мы с братом недолюбливали друг друга из-за предписанных нам ролей в семье, мы с Дани предпочли выбрать для себя другой сценарий отношений и обожаем друг друга. Осмелюсь сказать, что он, скорее всего, единственный человек, которого я могу назвать близким, которому доверяю все свои секреты, а еще он единственный, кого я по-настоящему люблю.

— Значит, Ники, ты играешь с моим братом в одной команде?

Я закидываю в рот кальмара и устремляю взгляд прямо на малыша, который, кажется, не знает, куда деться от такого внимания к его персоне. Он делает глоток воды, держа стакан дрожащими руками. Я автоматически делаю вывод, что он никогда не обедал за таким столом, как этот, и не бывал в кругу таких людей, как мои родители. Впрочем, как я уже говорила, мы с братом тоже не часто удостаиваемся внимания своих родителей и тем более семейного обеда.

— Меня зовут Николауш. — Он откашливается и снова делает глоток воды. — Да, я пришел в команду пару месяцев назад, после того как мы переехали из Фолка.

— Господи, что за дыра! Это вообще где? — Я всем своим видом показываю презрение и достаю из кармана шорт свой телефон, отдавая теперь свое внимание ему одному.

— Марианна! — Моя мать бросает на меня взгляд, полный гнева, но она уже не способна вызвать во мне хоть какие-то чувства.

— Ничего, сеньора Инфернати. Фолка — небольшая деревня на побережье, недалеко от Назаре, — поясняет малыш, но я уже не слушаю ни его, ни своих родителей.

— Без разницы, Ники. Видимо, единственное, что было примечательного в этой деревне, — ты, а раз ты теперь здесь, значит, теперь и нам удастся повеселиться. — Я вскакиваю с стула, поправляя волосы, упавшие на плечи. — Как обещала, не буду больше обременять вас своим обществом. Увидимся, — больше обращаюсь я к брату, чем к любому из присутствующих, и выбегаю из дома, прежде чем моя семья успеет сказать что-нибудь мне вслед и тем самым попытается испортить мое неожиданно поднявшееся настроение.

 Аррош де маришку — португальское блюдо, состоящее в основном из риса и морепродуктов, таких как креветки, а также частей более крупных животных, таких как омары и моллюски, приготовленных в кастрюле. Оранжево-красный цвет блюду придают измельченные части морских животных. В качестве основной приправы используется кориандр.

Десять лет назад

11 сентября

Позади хлопнула дверь, но я даже не вздрогнула от этого знакомого звука, который всегда первым приветствовал меня в стенах этого огромного и, по сути, безлюдного дома. Несмотря на цветы, стоящие возле зеркал у самого входа, ковер на лестнице и фотографии, развешанные на стенах, этот дом всегда был пустым и холодным.

Мой дом. Хотя можно ли его так называть, ведь последние пять лет я провела в поисках себя в самых разных уголках земли. Пять лет я пыталась понять, кто я и зачем нужна в этом мире. И нужна ли вообще.

Чемодан упал возле меня, отчего пластиковая ручка разбилась и разлетелась осколками по полу. Но, кажется, это единственное, что может потревожить дом. Только громкие звуки способны вдохнуть в него хоть какую-то жизнь. Он был безмолвен, как и всегда.

Хотела бы я, чтобы мои родители встретили меня? Хотела бы, чтобы мой единственный брат приветствовал меня после долгой разлуки своей обезоруживающей улыбкой? Ответ: скорее да, чем нет. Но их здесь нет. Мои родители, как всегда, лишь прислали автомобиль в аэропорт, чтобы убедиться, что по дороге я опять не выкину какой-нибудь фокус. Их я могу винить в равнодушии. А вот брата не могу. Он наверняка занят на очередной тренировке. Мой маленький чемпион будет большой футбольной звездой и обязательно получит «Золотой мяч», завоюет Кубок УЕФА и будет на всех обложках глянцевых журналов улыбаться этой самой улыбкой, которая зарождает в твоем сердце надежду на светлое и самое безоблачное будущее.

Я перешагнула через упавший чемодан, убежденная в том, что, как только я поднимусь по лестнице и скроюсь в своей комнате, наша домработница уберет и разлетевшиеся кусочки ручки, и мой чемодан, скрыв его в чулане под лестницей, пока ей не представится возможность с помощью остальной прислуги поднять его в мою комнату и разложить вещи по своим местам в шкафу, наверняка ставшем воплощением желаний моей матери о дочери — нежной принцессе во всем розовом.

Мне хочется чувствовать мягкость персидского ковра, поэтому я скидываю кеды прямо возле лестницы и погружаю пальцы в его ворс, который мгновенно впитывает запах уставших от перелета длительностью в девятнадцать часов ног. Это вызывает на моем лице улыбку, потому что хотя бы так этот дом обретает немного жизни.

Это, наверное, нескромно, но я точно была самым ярким и светлым созданием в нашем доме в пригороде Лиссабона. Пусть мой брат и является самым добрым человеком во всем этом омерзительном мире, но я точно самая заводная в нашем семействе. Уверена, именно поэтому за пять лет здесь все будто покрылось пылью и паутиной.

Открывая дверь в свою комнату, я не рассчитываю обнаружить там ничего, что могло бы рассказать о том, какой я на самом деле человек или каким человеком я стала. Пять лет назад, в семнадцать лет, я уехала на поиски себя, находясь в эпицентре бури под названием «подростковый бунт» и ненавидя каждое слово, вылетающее изо рта моих родителей. Моя комната была жалкой пародией на комнату идеальной дочери, которую так хотели мои родители. Розовые стены, на кровати розовое постельное белье с оборками, будто мы в семидесятых. В моем шкафу преимущественно платья пастельных оттенков и десятки туфель на слишком высоких каблуках, чтобы я выглядела достаточно статной на вечерах, посвященных каким-то людям или событиям, которые стираются из памяти на следующий день.

Я падаю на кровать, раскидывая руки в стороны, и упираюсь взглядом в потолок, белый, словно новая страница моей жизни. Она еще не омрачена никакими событиями, и я могу написать или нарисовать что угодно. Вот только что я хочу там увидеть?

Глаза сами собой закрываются, хотя мне казалось, что я совсем не устала после перелета.

Черт, это был ужасно долгий день.

Слышу, как хлопает дверь, и нехотя открываю глаза. Свет такой яркий, что они сами закрываются, вновь не давая мне увидеть того, кто потревожил мой сон. Чувствую, как под чьим-то весом прогибается кровать, и предпринимаю очередную попытку разлепить глаза. На этот раз мне удается увидеть белый потолок. Я поворачиваюсь, и прямо передо мной, слишком близко даже для наших теплых отношений, оказывается красное, распаренное лицо моего брата, а капелька пота с его носа капает прямо на мой лоб, отчего лицо Дани озаряется улыбкой, и, несмотря на мой протест, он трясет влажными от пота волосами, и все мое лицо вмиг оказывается мокрым.

— Фу! — Я пытаюсь сбросить брата с кровати, но за эти годы он явно стал куда сильнее, и мне едва удается самой выползти из-под него и подняться на ноги.

— Иди сюда, красотка!

Дани так быстро оказывается возле меня, что я даже не успеваю оттолкнуть его и оказываюсь прижатой к мокрой насквозь футболке, но теперь не ощущаю отвращения, как всего мгновение назад, и сцепляю руки на его широкой спине.

Из всех своих путешествий я вынесла не так много уроков, но одно узнала точно: моя жизнь не будет полной, если мой брат будет слишком далеко от меня. Он тот, кто привносит в нее немного спокойствия, рациональности и остужает мой пыл. А рождение брата — единственное, за что я благодарна нашим родителям. За время, проведенное вдали от них, я поняла, что хотелось бы найти куда больше причин для теплых чувств, но, видимо, стоит радоваться хотя бы одному поводу.

— Ты стал такой большой, я едва достаю тебе до шеи.

Я отстраняюсь от брата, отхожу на пару шагов и разглядываю его. Он такой взрослый, красивый и возмужавший, темные волосы отросли и падают на глаза, а на щеках и скулах появилась юношеская щетина.

— Это ты еще не видела меня на поле, — усмехается он и отбрасывает волосы с лица. — Мне нужно принять душ, а потом ты расскажешь мне все о своих приключениях. — Он играет бровями и уходит из комнаты под мой громкий смех.

Иногда мне кажется, что старший из нас двоих именно он.

Дверь комнаты закрылась, и мне вдруг снова стало холодно и одиноко в стенах, казалось бы, моей комнаты. Оборачиваюсь к шкафу, который в мои более ранние годы был увешан розовыми платьями и кружевными юбками. Мать так хотела, чтобы я была похожа на нее, — идеальная, примерная девочка, которая каждый раз в обществе делает реверанс и улыбается самой искренней улыбкой, чуть ли не пукает сахарной ватой. Меня тошнило от этого образа и от того, что мать упорно навязывала мне его. Наверное, это было одной из причин того, почему я стала полной противоположностью этой девочки.

Из глубины шкафа достаю свои самые короткие шорты и едва прикрывающую грудь майку. Надевая их, вспоминаю, как несколько лет назад я решила уехать подальше отсюда и найти свое место в этом мире. Я была наивна и верила в свою исключительность. Вот только ты просто человек, а исключительным становишься со временем. Хорошо, что мне удалось осознать это и вступить на путь, благодаря которому я стану тем человеком, которым хочу быть.

Я выхожу из комнаты и прикрываю за собой дверь. Разглядываю появившиеся на стенах фотографии моего брата и его трофеи, испытывая одновременно гордость, зависть и странное ощущение одиночества. Но не успеваю разобраться в этом клубке чувств, как позади слышу звук открывающейся двери и оборачиваюсь, чтобы увидеть Дани.

Но передо мной совсем не мой брат.

В дверях ванной комнаты для гостей стоит молодой мужчина в одном полотенце, висящем на бедрах непозволительно низко и не оставляющем пространства для фантазии. Он будто слеплен итальянским скульптором, только глины оставалось слишком много, и скульптор решил уделить внимание тем частям тела, которые прикрывались листочком в «целомудренном» мире Древнего Рима.

Если бы я была той самой идеальной девочкой из фантазий моей матери, то покраснела бы и потупилась. Но я не из тех, кто стесняется и смущенно опускает взгляд в пол. Мои плечи расслабляются, а руки непроизвольно соединяются под грудью, я хотела бы скрыть свое отношение к этому подобию греческого бога. Прикусываю губу, продолжая разглядывать его. Он высокий, я едва достала бы до его плеч. Короткие волосы, с которых стекают капли. Идеально высеченный нос, губы как на картинах — алые и пухлые, только пробивающаяся щетина на щеках, кричащая о его юном возрасте, но нисколько меня не останавливающая. Мускулистая шея, острые ключицы, накачанные руки, плоский живот и поросль волос, ведущая прямо туда, где почти все это время находится мой взгляд. Я уверена, что этот мальчик — нечто во всех смыслах этого слова, несмотря на то что полотенце сейчас лишает меня возможности лицезреть наверняка его самую выдающуюся часть.

— Увидела что-то интересное? — слышу я.

Я резко отворачиваюсь от дьявола в дверном проеме и смотрю на брата, застывшего совсем рядом от меня.

— Ничего я не увидела, думала, вызывать ли полицию. К нам в дом пробрался какой-то… — И вот тут я поняла, что мои щеки полыхают, как в дешевом сериале.

— Ну конечно! — Дани громко смеется, отходит от меня в сторону лестницы и спускается по ступенькам. — Кстати, ты ведь помнишь Николауша, моего приятеля по команде? — слышу я уже удаляющейся голос брата.

Но, сказать честно, я совсем не помню никакого Николауша. Снова оборачиваюсь к парню.

— Ты собираешься одеваться или так и будешь ходить в одном полотенце? — зло спрашиваю я и удаляюсь вслед за братом.

Уже ночью я лежала в своей постели и в отчаянных попытках заснуть готова была перейти к подсчету овец в голове. Давно перевалило за полночь, а наши родители так и не появились дома. Я могла бы сделать вид, что меня это сильно беспокоит — отсутствие любви с их стороны и нежелание со мной видеться и разговаривать, но, по правде, я сама не горела желанием общаться с ними в первый день своего приезда. Мы никогда не были близки, и делать вид, что расстояние это изменило, бессмысленно. Мы были слишком непохожи и потому воспринимали как само собой разумеющееся свое холодное отношение друг к другу. Когда я была младше, мне казалось, что я из приемной семьи, потому что невозможно быть настолько разными, чтобы даже не уметь слышать друг друга, не говоря уж о том, чтобы слушать и понимать.

Дверь тихонько скрипнула, и я автоматически отодвигаюсь к краю кровати, отводя одеяло в сторону и освобождая место для брата. До моего отъезда мы часто вот так вместе лежали, смотрели в потолок и мечтали. В основном это касалось потрясающей карьеры Дани, но и моим мечтам находилось место, вот только они всегда были размытыми — я не представляла, чего хочу от этой жизни.

Кровать прогнулась, и я повернула голову в сторону брата.

— Какого?.. — Буря эмоций захлестнула меня, как только я поняла, что рядом со мной совсем не Дани.

— Не кричи, а то разбудишь брата. — Он приложил холодные пальцы к моим губам, отчего по спине пробежали мурашки.

Мне оставалось только кивнуть, глядя, как его рука спустилась вниз, замерев на его плоском животе. Вторую же он запрокинул за голову, даже не смотря на меня.

— Ты ничего не попутал? Вообще-то это моя комната. А ты кто вообще такой? — Мне показалось, что мой голос вот-вот сорвется на крик, но на самом деле я вовсе не была так возмущена, как подобало бы порядочной девушке в подобной ситуации.

Мне было интересно. Он был похож на моего брата, а с другой стороны — совершенно другой, и это подстегивало во мне желание узнать, что скрывается за этой картинкой.

— Пока тебя не было, я часто ночевал в этой комнате. Конечно, втайне от твоей семьи.

Он повернул голову, рассматривая меня в темноте комнаты. Не знаю, видел ли он что-то, но мне казалось, что его взгляд способен прожечь меня насквозь и увидеть то, что я старательно скрываю.

Наверное, меня должны были испугать его слова, но они не были столь отталкивающими. Хотя если подумать, это явно что-то нездоровое.

— Я должна узнать, зачем ты это делал? — Я поворачиваюсь на бок и заправляю за ухо выбившуюся прядь ярко-красных волос.

— Казалось, что только в этой комнате осталась жизнь. После твоего отъезда дом стал невыносимо холодным. — Он повторяет мои движения, и мы просто смотрим друг на друга.

В моей голове крутятся вопросы: много ли он времени проводит у нас дома? как долго они дружат с Дани? почему сейчас он лежит в моей постели и это кажется таким правильным и безумным одновременно?

— Есть еще одна причина, почему я сейчас здесь.

Моя бровь приподнимается в немом вопросе, но сомневаюсь, что он видит это.

— Поделишься?

Он молчит несколько секунд, прежде чем подать голос, и они кажутся мне вечностью.

У меня было достаточно мужчин в жизни, чтобы осознавать, что происходит, когда мужчина и женщина находятся в одной постели. Я не могу назвать себя шлюхой, так же как и девственницей. Я скорее имею опыт, о котором лучше никому не знать. Но сейчас, в этой постели, я чувствовала себя совсем неопытной маленькой девочкой. Под его взглядом я ощущала робость, которая мне не присуща, и эти ощущения заставляли меня нервничать.

— Помнишь, когда мы познакомились, ты сказала, что самое интересное, что было в моем городе, — это я. А потом ты уехала, и мне не удалось узнать, почему ты так сказала.

Я уже открыла было рот, чтобы сообщить ему, что не помню ничего такого. Ни нашего знакомства, ни своих слов. Как давно это вообще было? Мой несносный характер нередко провоцировал меня на необдуманные слова и поступки. Очень похоже на меня — сказать что-то подобное мальчику младше меня, когда бы это ни произошло. Но почему я его совсем не помню?

Он успевает вновь положить руку на мои губы, заставляя проглотить невысказанные слова.

— Можешь не отвечать. Я знаю ответ. Да и твой взгляд сегодня днем был куда красноречивее любых слов. — Я слышу улыбку в его голосе и сама непроизвольно улыбаюсь.

Давно ли мне стали нравиться маленькие мальчики? Я ведь старше его года на четыре или даже больше. Он еще учится в школе, как и мой брат, и это выглядит совсем уж дико.

— То, как ты смотрела на меня, это не то же самое, что девчонки в школе или на трибунах стадиона. Почему их взгляд отличается от твоего?

Его пальцы проходят по моей скуле, и спина непроизвольно выгибается под этими ласками. Глаза на мгновение прикрываются, и я обдумываю его слова всего секунду. Мне не нужно время, чтобы дать ответ. Он очевиден.

— Они хотят тебя как принца, идеализируя тебя и представляя ваш долгий счастливый роман. А я видела красивое тело и милое личико.

— Помоги избавиться от них, — выпаливает он так, что кажется, что его слова повисают в воздухе.

— Что ты имеешь в виду? Как избавиться? Убить?

— Боже, ты совсем чокнутая. Нет, конечно. — Он улыбается так, что я вижу его улыбку, и переворачивается на спину.

Мы молча лежим. Я разглядываю мужчину или, скорее, мальчика в моей постели, а он разглядывает потолок. Наше молчание, кажется, длится непозволительно долго, так что оно начинает напрягать меня. Но я вижу, как двигаются его глаза, будто он пытается прочитать что-то на потолке, как он сглатывает, будто делает сложное упражнение, как перекатываются мускулы на его руках от каждого непроизвольного движения и как размеренно опускается и поднимается его грудь, на которой нет ни единого волоска.

— Притворись моей девушкой, чтобы они больше не смотрели на меня. Это очень отвлекает от футбола, а я должен сконцентрироваться на нем. От этого зависит все.

Его голос почти дрожит, и на последних словах весь воздух покидает его легкие. Он опустошен, и мне кажется, его даже немного трясет после сказанных слов.

— И как ты себе это представляешь?

Я хотела бы, чтобы мой голос говорил о том, что это совершенно безумная просьба от человека, которого я вижу в первый раз в жизни. Но совсем не уверена, что мне это удалось. Скорее напротив, в нем будто зарождается семя надежды, и это нисколько меня не радует. Я не намерена притворяться девушкой какого-то школьника. Ни ради него, ни ради кого бы то ни было в этом мире.

— Ты только приехала, никто не знает, где ты была и чем занималась. Просто покажем, что у нас роман, хотя и не знаю, как это делается. Но они перестанут меня преследовать, а потом мы вернемся к нормальной жизни. Ты моя единственная надежда, я не знаю, что еще сделать, чтобы они не крутились рядом.

— Стой, не торопись. — Я сажусь на кровати, поджимая под себя ноги, и смотрю прямо на этого мальчика, который сейчас будто сжался до размера маленького испуганного кролика и смотрит на меня своими жалостными, светящимися в ночи глазами. — Ты славный мальчик, Ники. Уверена, что мой брат дружит с тобой за какие-то твои потрясающие внутренние качества. Но я не мой брат. Я вижу тебя чуть ли не в первый раз в жизни. С чего я буду помогать тебе?

— Дани говорил, что ты всегда поможешь.

— Ему да, но тебя-то я совсем не знаю. Почему ты хочешь отпугнуть девчонок? Может, ты из этих?.. Тогда просто скажи, и они сами сбегут.

— Я не из этих. — Он откидывает в сторону одеяло и резко вскакивает с кровати, оставаясь стоять возле нее во весь свой рост, видимо, надеясь меня запугать своими габаритами. — Прямо сейчас могу тебе доказать, — с какой-то яростью в голосе говорит он и окидывает меня взглядом.

Я сплю в одной футболке, так что бедра без одеяла оказываются перед ним совершенно обнажены.

— Ты не отдаешь себе отчета в том, о чем просишь. Встречаться — это не ходить за руки. Придется целоваться, и кто знает, что еще. Ты на такое готов? И ты подумал о Дани, что он скажет?

— Я все понимаю. Дани знает, он и предложил попросить тебя. Сказал, что ты всегда помогаешь в безвыходной ситуации.

Я слушаю его и не верю своим ушам. Хотя что еще могли придумать два малолетних дебила, которые только и делают, что играют в футбол или смотрят его.

— Ох, малыш Ники, вы совсем плохо подумали. — Я мотаю головой, словно пытаясь отмахнуться от этой идиотской просьбы. — Мы же не в дешевом американском фильме о школе.

Я встаю с кровати и медленно подхожу к мальчику, который кажется таким ранимым и маленьким. Ему нужна помощь, вот только я не тот человек, который может ее оказать. Хотя…

— Иди сюда.

Я беру его за руку и кладу ее на оголенную ягодицу, заставляя немного сжать, отчего по телу пробегает дрожь. Чувствую, как он нервничает от моих прикосновений, и на губах появляется зловредная улыбка моего превосходства. Привстаю на носочки, вдыхаю аромат его мыла, «морской бриз» или что-то подобное, невинное и свежее. Он наклоняется ко мне, так что я ощущаю его дыхание на своем лице. Он совсем близко, и, как бы ни было сложно это признать, я собираюсь сделать то, о чем думала с того момента, как увидела его в ванной комнате, и то, о чем обязательно пожалею.

Мои губы находят его так быстро, решительно, я будто сама набрасываюсь на него и требую ласки. Губы впиваются в него, стремясь к сладости удовлетворения острого желания. Он медлит, кажется, целую вечность, но я чувствую животом, что дело точно не во мне. Я делаю шаг к нему, подталкивая к действиям, и наконец ощущаю, как приоткрываются его губы в поисках наслаждения. Мы изучаем друг друга, узнаем в самый первый раз, и мне не хочется в этом признаваться, но это был лучший первый поцелуй в моей жизни.

Совсем не хочу отрываться от него, но, зная себя, понимаю, что последствия затягивания этого сладкого поцелуя могут стать для меня неприемлемыми. И разрываю наш поцелуй, делая шаг назад.

— Ты все очень усложнил только что, малыш. Но обещаю тебе, я подумаю над твоими словами. А теперь проваливай из моей спальни и не говори ни слова.

Дверь позади меня хлопнула, и я рухнула в постель.

Да, вот тебе и первый день дома после долгого отсутствия. Этот Ники принесет в мою жизнь большие проблемы или большую удачу.

17 сентября

Мне казалось, что каждый мой шаг находится под пристальным вниманием окружающих. Они все следят за тем, как правая нога приподнимается, чтобы опуститься и коснуться неровной плитки, и как потом ее движение повторяет левая нога. Мои шаги громко отдаются в ушах, и, кроме этого, я не слышу почти ничего, разве что слишком громко кричащие в моей голове мысли. Короткая юбка шуршит, и ветер может заставить ее приподняться непозволительно высоко, обнажая мои бедра, на которых от прохлады выступили мурашки. Волосы колышутся от каждого движения, и я воображаю себя чудесной нимфой с ужасными намерениями. Но я уже ступила на эту дорожку и сделать шаг назад — значит перестать быть собой.

Я вижу, как люди поворачивают головы в мою сторону, и понимаю, что они думают про меня.

Школа Святого Луки — частная элитная школа только для избалованных детей из богатых семей или выдающихся учеников, чьи таланты легко компенсируют отсутствие у них денег. Ведь пройдет всего каких-то несколько лет, и они станут жертвовать школе миллионы в благодарность за то, что здесь позаботились о них и сделали верхушкой общества.

Мы с Дани относились к первой категории, и меня в этой школе терпели только ради денег родителей и с радостью выпустили пять лет назад с надеждой, что я больше никогда не появлюсь в ее стенах. А вот Дани оказался талантлив и скорее по счастливой случайности еще и сыном богатых родителей, чьи деньги являются приятным бонусом к его будущему величию на футбольном поле, я в этом не сомневаюсь.

И вот пять лет спустя я снова на этой дорожке, под плитками которой я прятала травку и презервативы. И черт, эта школа помнит меня. Ученики заинтересованно поворачивают головы в мою стороны, а учителя переглядываются, наверное, ожидая от меня чего-то похуже того, что я творила в стенах этой школы. Они себе даже не представляют, что я собираюсь сделать.

Моя уверенность и решительность постепенно утихают, по мере того как я приближаюсь к футбольному полю нашей школы. Я вижу, как Дани передает мяч маленькому Ники, и тот, обходя защитника, вырывается к воротам и забивает гол, как мне кажется, даже не прикладывая слишком много усилий. Он улыбается и наскакивает на Дани, скандируя их имена и будто не замечая никого вокруг. Они такие юные и талантливые, впереди целый мир, и надеюсь, ни одного из них не разочарует их будущее. Вот только за Дани я уверена, а Ники сделал неверный выбор, оказавшись в моей спальне. Его будущее и перспективы еще под большим вопросом.

Я останавливаюсь у трибуны, на которой сидят несколько болельщиц, наблюдая за происходящим, а чуть выше на скамейках расположилась группа поклонниц, и я назвала бы их немного сумасшедшими. Пять девчонок, наблюдающих за моим братом и его другом с нескрываемым желанием. И если Дани, поворачиваясь к ним, улыбается, подмигивает и чуть приподнимает футболку, демонстрируя идеальный торс, то милый Ники соединяет брови на переносице, сжимает челюсть так сильно, что выступают желваки, и, сложив руки на груди, пихает Дани в плечо. Они слишком по-разному относятся к этому спорту и происходящему вокруг них.

Хотя не мне винить Ники за реакцию. Да, можно было бы наслаждаться происходящим, как мой брат. Ведь он знает, что интрижка, даже если и испортит его игру, не скажется на его состоянии и перспективах. Он все так же будет сыном своих родителей, и они найдут, как применять его таланты за пределами футбольного поля. Конечно, при худшем развитии ситуации. А вот для Ники это слишком серьезно. Он не может пожертвовать карьерой и перспективами ради девчонки, которая через пару месяцев скажет ему, что беременна, ради того чтобы навсегда обеспечить себе алименты и фамилию звезды футбола.

Я правда все понимаю, вот только не уверена, что он выбрал правильный путь решения проблемы. Но это его выбор, даже если я и считаю, что лучше было бы продолжать игнорировать девчонок, которые рано или поздно сами потеряют интерес к неприступной крепости, но кто я такая, чтобы подсказывать ему, как лучше поступить. И вполне очевидно, что его выбор был ошибочен хотя бы потому, что я совсем не хороший человек, и я воспользуюсь им, каким бы чудесным другом он ни был моему брату.

Я продолжаю наблюдать за братом и Ники, прислонившись к перилам, отделяющим трибуны от поля. Наконец Дани замечает меня и, сбавив темп, приближается ко мне, хотя взгляд его устремлен поверх меня.

— Что ты тут делаешь? И не ври, что решила посмотреть на мою игру, не поверю. — Он прижимает свои губы к моей щеке, и я чувствую запах его пота.

— Фу, отодвинься. От тебя воняет.

Я отпихиваю брата, касаясь его насквозь мокрой футболки, и морщусь от неприятного ощущения. Дани смеется и не делает и попытки отстраниться от меня, вызывая на моем лице ответную улыбку.

— Так зачем ты здесь?

— Я не к тебе пришла, — отвечаю я и киваю в сторону бегающего по кромке поля Ники дьявола-младшего.

Дани недоверчиво ухмыляется и делает шаг ко мне, будто боясь, что нас могут услышать.

— Только не сделай хуже. Я сказал, что ты поможешь, а не испортишь все, Марианна.

— Как пойдет, — пожимаю я плечами. — Надеюсь, вы не слишком близки.

Я заглядываю в глаза брата и вижу в них предостережение. Но если он так боится за своего друга, не стоило его отправлять ко мне.

— Мы очень близки. — Дани бросает взгляд на Ники, роящегося в своей спортивной сумке, видимо, в поисках полотенца, потому что пот струится с него и капает даже с носа. — После того как ты свалила и оставила меня одного, он был единственным, кто хоть как-то помогал справиться со всем этим дерьмом дома.

Только Дани мог заставить меня чувствовать себя виноватой настолько, что лицемерная улыбка сползает с моего лица, а глаза устремляются в пол.

— Прости, но я должна была уехать, находиться рядом с ними было уже невыносимо.

— Не извиняйся, ты все сделала правильно. Но Николауш помог мне, и я буду всегда ему благодарен. Поэтому ради меня постарайся помочь, а не сделать хуже.

Дани берет меня за подбородок и заставляет поднять на него глаза. Моя идея больше не кажется такой уж гениальной, если на кону стоят любовь и признательность моего брата. Но если мне удастся сыграть эту роль безупречно, то никто не останется с разбитым сердцем. По моему, как мне нескромно представлялось, идеальному плану, в конце я оказываюсь в выигрыше, Дани — звездой футбола, Ники — там же, на пьедестале, с Кубком УЕФА — и, возможно, оба с приятными на вид и умными девушками, но это необязательно.

— Марианна, пообещай мне, что не будешь собой.

Хватка Дани была достаточно сильной, чтобы у меня не возникало желания соврать ему. Хотя я и так старалась никогда этого не делать.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы ты не был во мне разочарован.

Кажется, его вполне удовлетворил мой ответ, хватка ослабла, и я ощутила на щеке приятное прикосновение его мокрых губ.

— Спасибо.

Это простое слово как-то неприятно отозвалось у меня в желудке и поселило ощущение того, что я все же предаю брата, если хочу не только помочь Ники, но и получить свою долю радости от этого глупого, по-киношному ненормального плана.

Дани отходит от меня, и мне остается только наблюдать за тем, как он медленно подходит к Ники, что-то ему говорит и, наконец, Ники оборачивается ко мне и бросает взгляд, тот, который я не хотела бы видеть, но его глаза полны надежды. Нервно сглатываю и считаю количество шагов, которые он делает, приближаясь ко мне.

Десять. Девять. Восемь.

У меня еще есть шанс спасти его от себя, спасти себя от праведного гнева Дани, спасти брата от разочарования во мне.

Семь. Шесть. Пять.

Это не просто игра, которую затеяли дети, это чувства, страсть. Отдавать часть себя другому человеку — больше, чем просто играть в пару.

Четыре. Три. Два.

Он такой молодой, даже маленький. Но безумно привлекательный, я не виню девчонок, сидящих на самом верху и разглядывающих его, пытаясь запечатлеть в памяти каждую его часть. Он слеплен очень талантливым создателем. Черные волосы, такие типичные для португальцев, влажные от пота, светятся на солнце, создавая непередаваемый свет, исходящий от него. Красивая линия скул и подбородка — через несколько лет он сможет быть идеальным лицом какого-нибудь парфюма и красоваться на обложках. Его синие глаза смотрят прямо на меня, и мне кажется, он даже не моргает, отчего мое ненормальное сердце делает странный трюк в груди, а может, предупреждает, что эта «не игра» будет для меня более опасной, чем я представляю себе.