Глава 1. Василиса
Как говорили в стародавние времена, честь имею представить: главная моя героиня — Василиса (не Микулишна — нет) Ивановна.
— Почему вдруг Василиса? — спросите вы.
Отвечаю сразу, чтобы не было никаких недомолвок: в семействе её отца — Пронина Ивана Васильевича, на свет появлялись только мальчики и все носили имена или Василий, или Иван: Василий Васильевич, Иван Васильевич, Василий Иванович и снова Василий Васильевич. А тут вдруг девчонка народилась.
Иван Васильевич заявил бескомпромиссно:
— Или Василий — или прости-прощай.
Елена Михайловна — мать новорождённой, предъявила ему свидетельство о рождении дочери, где фиолетовым по белому было выписано: Богатырёва Василиса Ивановна. В графе отец — стоял прочерк.
— Почему так?! — в сердцах воскликнул Иван Васильевич. — Я, однако, тож какое-никакое участие в этом принимал.
— Вот именно, — ответила Елена Михайловна, — ни-ка-ко-е!
И из дома родильного отправилась прямиком в дом родительский, а не в дом «двоюродного мужа». Двоюродный муж потом целый месяц уговаривал мать Василисы вернуться к нему.
Сначала Елена Михайловна сказала:
— Только через мой труп!
Потом снизошла до требования документально оформить отношения, и в дом Пронина вернуться только в качестве законной супруги: Прониной Елены Михайловны — никак иначе.
В конце добавила:
— Если условие не выполнишь — дочь переименую в Веронику или в Викторию — раз её папаша таким гадом оказался!
Папаша гадом быть не захотел и сделал всё так, как потребовала Леночка.
Тростинка-тростинкой, но такое упорство проявила, что твоя несгибаемая Жанна Дарк — и не гнулась, и не ломалась.
После чего зажили молодые, что называется душа в душу. Не сказать, что всё обходилось «без битья посуды»: время от времени от старой посуды в их семействе освобождались и таким экстравагантным способом. При этом всё делалось без громких высказываний и оскорблений — слышен был только звон бьющихся тарелок.
Почти всегда первым просил прощения Иван Васильевич. И не просто просил, а засыпал любимых своих девочек охапками цветов, серенадами под окнами и прочими оригинальными подарками. Какая женская душа против этого устоит?
Первой сдавалась Василя. А уж после натиска двоих: мужа и дочери — сдавалась и Лена-Леночка. Кстати, Василей дочь называл только папенька, видимо, сильно по сыну скучая. Мать всегда называла дочь полным именем — Василиса.
Так Василя и детские годы прошла, и школу весьма благополучно осилила, и в институт шагнула, выбранный по собственному вкусу, чем сильно огорчила родительницу.
Хотела Елена Михайловна, чтобы дочь или педагогом была, как она сама, или художником: у дочери художественные задатки просматривались весьма серьёзно, или, на худой конец, музыкантом — зря что ли столько лет за музыкальную школу по классу фортепьяно, платили?
— Всегда ручки чистые, всегда мягкий, белый кусок хлебушка, всегда на виду и в высоком парении, — мечтала вслух родительница, уверенная в том, что такие перспективы не могут не прельстить юную душу.
Василя же в медицинский документы подала, объявив родителям, что намерена стать хирургом — и никем более.
Давненько Леночка Михайловна посуду не била, а тут переколотила все стаканы и тарелки, которые давно нужно было заменить на новые.
На этот раз цветами её никто не осыпал, серенад под балконом не пел, и даже с виноватым личиком перед её глазами не явился.
Попереживала-попереживала Леночка, подумала-подумала, и решила, что Василиса всё равно в медицинский не поступит, потому как конкурс там — выше крыше. Туда и парня не каждого возьмут, а тут — девушка, юное создание.
Решила и успокоилась. Зря успокоилась — поступила девчонка. Причём многим парням нос утёрла. Например, Серёжка Витюшкин — дружок Васили ещё с детсадовских времён, спёкся ещё на первом экзамене, и сразу переметнулся в физкультурный, чтобы год не терять. Там его с руками-ногами взяли — тот ещё физкультурник был.
От неожиданного итога, Леночка Михайловна даже опешила и притихла на некоторое время: все негодные тарелки уже были разбиты, а новые бить не хотелось. Ко всему прочему уж больно счастливым было личико дочери. Такое счастье грех было пугать: убежит — не догонишь. Вот Леночка-Лена и решила повременить с претензиями и ультиматумами. Тем более кто знает, как дальше дело пойдёт…
Институт — это тебе не школа. В школе все свои, почти что родные, в крайнем случае — сильно знакомые. И все знали, что Василю задирать не след: ответ ждать себя не заставит.
А в институте чужие все и, как сказал один из преподавателей, «лучшие из лучших». К тому же такой цветник образовался, что в глазах рябило от пестроты.
Представляете, как на этом фоне Василиса смотрелась: в джинсах с разрывами на коленках, в курточке из чёрной кожи, и с волосами чуть длиннее, чем у пацана подростка? Да ещё и в бейсболке.
Разнопёстрые — с длинными, ухоженными волосами, в нарядах от кутюр, кто на «Вольво», кто на «Мерсе», кого папа доставляет к порогу института, кого личный водитель, кого — папик, а Василиса на своём байке. Байк правда, сильно крутой — не каждому по карману, но с нежной девушкой это как-то не вяжется.
Вот и посыпались на голову девушки смешки и подковырки, и спокойной, уверенной жизни, как ни бывало. Времена настали обоюдо-острые.
Студенческая жизнь чем-то семейную напоминает: притираться нужно друг к дружке, приспосабливаться, чем-то поступаться. И причём, как можно скорее, иначе «кирпичики» не сложить воедино в стройную систему, или хотя бы в стену, а всё строение начнёт шататься, угрожая завалить эти самые кирпичики. А как выстраивать эту стену, когда каждый считает себя индивидуумом, и притираться, а тем более приспосабливаться, не собирается? Потому на первом курсе, зачастую, как на линии фронты: если ни открытая война, то подковёрные «баталии».
Услышав имя Василиса, к девушке, время от времени, обращались то удивлённые, то насмешливые взгляды, за которыми обычно следовали либо скептическая улыбка, либо усмешка, либо язвительное замечание:
— Василиса Микулишна? В наше просвещённое время — такая древность?
И губки поджимались весьма недвусмысленно, порой полупрезрительно.
Василя отвечала язвительным и любопытствующим:
— Плохо знаете наше былинное творчество. Василиса Микулишна была гром-баба: и рост и вес не меньше, чем у хорошего мужика. При моих 174 см роста и 65 кг. веса — на Микулишну я явно не тяну. Мне и Ивановны вполне достаточно.
Одна дама, хорошая знакомая матери, нимало ни смущаясь, выдала на замечание девушки:
— Вы, Василиса, больше мальчика напоминаете. И дело тут не в росте, и не в весе — дело в поведении, в ощущениях, в одежде. Мне почему-то кажется, что вы даже платьица носить не умеете… А уж туфельки на каблуках — для вас вообще орудие пытки. Или я ошибаюсь?
Ох, как сильно Василя была огорчена высказыванием этой дамы. Если бы перед ней стоял парень — наверняка получил звонкую оплеуху, но на женщину девушка руку поднять не посмела. Однако с лица сменилась.
Как ни странно, Елена Михайловна даму поддержала, хотя и попыталась несколько смягчить высказывания оной.
— Во всём виноват её отец — Иван Васильевич, — сказала Леночка. — Он с детства воспитывал Василису, как мальчика… Никак не мог смириться, что опростоволосился перед предками, и вместо мальчика выдал девочку… Вот потому чуть ли не с пелёнок Василису с собой и на рыбалку, и на лошади вскачь, и на машине-мотоцикле погонять, и в тир пострелять. Как говорится, «и в мир, и в пир, и в добрые люди»…
— А что же вы, Леночка, не приобщили дочь к женским «привилегиям»? — не сдавалась дама.
— Как не приобщала?! — почти возмутилась Леночка. — Конечно, приобщала… Постирать-погладить, сготовить-испечь, побелить-покрасить Василиса может, как и положено девушке… Но, вот шить-вязать, или крестиком на пяльцах — не заставишь. Зато шашки-шахматы, кроссворды, на худой конец нарды — не просто чемпион двора, или школы — от области награды полны полки.
— Да, трудно придётся девушке в жизни, — посочувствовала дама.
И добавила с жалостью:
— Замуж ваша Василиса не выйдет… Нет, не выйдет.
Василиса фыркнула в ответ, села на свой байк и укатила, обдав привередливую даму пылью и выхлопными газами. Та закашляла в ответ и замахала холёными ручками. После этого водить дружбу с Еленой Михайловной перестала, посчитав её семейство странным и для общения — неприемлемым.
И Елена невольно задумалась:
— Права дама. Ох, права! У Василисы даже лучшие «подружки» — это Ванюшка Оборин, Мишенька Бровкин и Серёжка Витюшкин. Причём, что называется с горшкового возраста. Мелькала в этом содружестве одна девочка: Дашенька Волгина, да и та в прошлую осень уехала учиться в Москву.
Думала-думала Леночка, как переломить в дочери это мальчишество, так ничего и не придумала: у дочери главный авторитет — папочка, а мать — только для коллекции.
