Тамара Злобина

Портрет дамы

Мистический детектив

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Тамара Злобина, 2018

Первое дело частного детектива Татьяны Рябининой оказалось не таким простым. Её клиентка была задушена в собственной квартире, прямо под прекрасным портретом молодой дамы с белым шарфом. Орудием убийства стал тот самый белый шарф.

16+

ISBN 978-5-4493-5890-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Портрет дамы
2. Глава 1. Знакомство
3. Глава 2. Случай решает всё
4. Глава 3. Дневник
5. Глава 4. Карма на санскрите — деяние
6. Глава 5. Адвокату — адвокатово
7. Глава 6. Назвался груздем…
8. Глава 7. Рутина
9. Глава 8. Требую продолжения банкета
10. Глава 9. Портрет дамы
11. Глава 10. Женщина-ребёнок
12. Глава 11. День откровений
13. Глава 12. Встреча с примой
14. Глава 13. Отольются кошке мышкины слёзки
15. Глава 14. Ненависть привязывает
16. Глава 15. Тёмная лошадка
17. Глава 16. Пазл почти сложился
18. Глава 17. Беседы тет а тет
19. Глава 18. У лжи короткие ноги
20. Глава 19. Отдохновение
21. Глава 20. Чёрно-белое кино
22. Глава 21. Время посещений
23. Глав 22. Каждый получает по заслугам
24. Глава 23. Суд

Глава 1. Знакомство

Это расследование явилось началом «сольной карьеры» частного детектива Татьяны Рябининой, когда у неё было слишком много амбиций и мало опыта.

Первое дело — дело давнее, но она помнила его, словно это было вчера. Татьяна только что ушла из прокуратуры, решив заняться частным сыском, и на практике постигать азы новой профессии.

Дело «подкинул» ей друг и соратник: начальник районной прокуратуры Кузьмин Игорь Сергеевич. Взяв над ней негласное шефство, бывший начальник иногда давал советы, и весьма конструктивные, ненавязчиво наводя на правильные выводы, иногда по-отечески журил за горячность и торопливость.

— Любое дело, Рябинина, должно созреть! — говорил он, наблюдая за действиями своей подопечной. — Не торопи его необдуманными действиями: в противном случае достанется незрелый плод, о который способен обломать зубы и не такой асс.

Такая позиция наставника казалась Тане притянутой за уши, и она не понимала, как можно затягивать расследование, ведь преступника можно: а) спугнуть, б) упустить, и, наконец, в) дать время запутать следствие или уничтожить следы преступления.

— Созревший плод падает в руки сам — стоит лишь потрясти дерево, — внушал с уверенностью Кузьмин.

Рябинина в ответ на мудрствование наставника, смеялась:

— Гораздо чаще этот плод падает не в руки, а на голову!

Игорь Сергеевич почти всегда игнорировал её выпады, понимая, что она задирается не из вредности, а чисто риторически.

Итак, Татьяна получила дело из рук своего друга и учителя в то время, когда ещё полностью не вошла в роль частного детектива, хотя старательно исполняла её.

Дело было нетрудным, даже для начинающего, неопытного детектива: некая состоятельная дама (владелица престижного салона моды), вдова полковника, бывшего начальника районного управления милиции, друга её наставника, сомневаясь в честности и порядочности своего юного бойфренда, пожелала с помощью частного детектива узнать немного больше того, о чём знала.

Кузьмин попросил Таню помочь в этом щекотливом деле, и она, не испытывая особого желания (предстояло копание в чужом грязном белье), вынуждена была согласиться на предложение, чтобы не обидеть отказом друга.

Первое знакомство с клиенткой происходило на нейтральной территории — в кафе, неподалёку от УВД в час, когда там бывает меньше всего народа. Общение дало ей не слишком много пищи для воображения: пришлось довольствоваться чисто внешними впечатлениями. Мадам говорила скупо, выдавая минимум информации, хотя по глазам угадывалось, что ей хочется сказать больше.

Эту сдержанную холодность Рябинина восприняла, как признак того, что дама то ли не особенно доверяет ей, видя её молодость, и предполагая отсутствие достаточного опыта, то ли потому, что частный детектив — женщина.

Пока дама излагала своё дело, Татьяна внимательно изучала её лицо, пытаясь, как человек несколько сведущий в физиогномике, определить характер заказчицы.

На вид клиентке было около пятидесяти лет. Бесспорно интересное, какой-то достойной привлекательностью, лицо. Несколько полновата, но очень искусно маскирует этот недостаток, прекрасно сшитой, со вкусом подобранной одеждой. Макияж, цвет волос, цвет глаз сочетаются с цветовой гаммой одежды, создавая впечатление мастерски написанного полотна, но души мастера, создавшего этот шедевр, Татьяна не почувствовала.

Из общей картины этакого натуралистического романтизма выпадали лишь губы и глаза, почти контрастные друг другу, и, в целом, остальному полотну: губы дамы, несколько припухшие, чуть капризные, как у ребёнка, глаза же — женщины, обременённой опытом, видавшей и потрясения и потери.

Вот и всё, что Татьяна смогла понять о своей клиентке, во время их первой встречи, используя науку под неуклюжим названием физиогномика. Дама, назвавшаяся Линой Евгеньевной Вороновой, была женщиной несколько скрытной и первому взгляду малопонятной.

Бойфренда, за которым Рябинина должна была проследить, звали Таро Андреем, и он являлся студентом третьего курса местного университета. По описанию клиентки: высок, строен, недурён собой. Молодцу 23 года. К скупой характеристике прилагалась, небольшого размера, фотография.

Этих, хоть и весьма скупых данных, Татьяне вполне хватило, чтобы отыскать Андрея в немалой толпе студенческой братии. Приняв облик студентки, она следила за ним целую неделю, органично вписавшись в круг его друзей под именем Ирочки Славиной из параллельного курса, свободно посещая лекции вместе с новыми друзьями.

Удивляло то, что никто из педагогов не обратил на неё внимание, приняв, видимо, за студентку этого курса. Действовала Таня сообразно обстановке: в меру любопытства, в меру настойчивости, чтобы не особенно выделяться из коллектива. От всех остальных отличалась лишь большой «любовью к фотографии», не расставаясь с фотоаппаратом ни на минуту.

К концу недели она уже имела достаточно материала для предъявления заинтересованной стороне. Но, если честно, Андрей не вызывал в ней негативных чувств, даже более того: он импонировал своей открытостью, доброжелательностью и простотой. Единственное, что удивляло Таню, так это то, как он мог стать альфонсом с его умом, достаточно богатым внутренним миром, удивительной честностью и правдивостью. Личные качества парня никак не соответствовали этому, весьма непривлекательному, определению — альфонс.

Негативное отношение к мужчинам, живущим за счёт женщин, не позволило Рябининой ничего скрыть из того, что она нарыла за неделю жизни интересами студенческого братства. Татьяне очень хотелось понять причину, заставляющую молодого, интересного парня иметь связь с женщиной почти в два раза старше него, но это оказалось непросто: корни явления были гораздо глубже, а её опыт позволил ухватить только то, что лежало на поверхности. Да и времени для этого было маловато.

Подборка фотографий оказалась внушительной, поэтому потребовала определённой сортировке: сокурсницы, подруги, близкие подруги. Была даже аудиозапись одного разговора во время встречи с некой Мариной Ерофеевой, которая, по мнению начинающего детектива, представляла для клиентки наибольшую опасность.

В общем, ко второй встрече с Линой Евгеньевной, Таня подготовилась основательно: подобрала фотографии, составила подробную пояснительную записку, приложила аудиозапись.

Воронова назначила ей встречу у себя дома на семь часов вечера. Татьяна ехала к клиентке, борясь с волнением, пытаясь представить, как пройдет встреча. Волнение было вполне понятным, ведь это её дебют в новом качестве.

Девушка переживала убедительны ли её выводы, поверит ли ей заказчица. Её волновало и то, какова будет реакция заказчицы на её доказательства «неверности бойфренда»?

Могло быть, как минимум, два вида оной: если дама хочет расстаться с парнем — тогда выводы позволят сделать это обоснованно, но, если Лина Евгеньевна хочет проверить его, так сказать, «на вшивость», то реакция может быть непредсказуемой.

Подъехав к элитному дому заказчицы, в престижном районе города, Татьяна почти успокоилась, убедив себя, что сведения не содержат ничего такого, что могло бы вызвать у женщины негативную реакцию: Андрей Таро, хоть и общительный молодой человек, но не бабник. По крайней мере, на Таню он произвёл именно такое впечатление.

Девушка, к которой у Андрея было нечто большее, чем дружеское расположение, та самая Марина Ерофеева, не была студенткой, что Рябинину слегка удивило. Следовало бы ожидать, что он отдаст предпочтение одному из тех очаровательных созданий, окружающих его весьма плотным кольцом, как в стенах университета, так и в не его. Однако Андрей оставил маленький, тщательно охраняемый от чужого взгляда, участок своей души, своей жизни, для молодой и, несомненно, красивой Мариночки.

Выйти на Марину Рябинина смогла лишь на четвёртый день плотного сидения на хвосте подопечного. В результате первого «боевого крещения», она поняла, что неделя слишком большой срок для его выполнения: через три-четыре дня становится невероятно сложно наблюдать за объектом, не привлекая к себе внимания окружающих. К концу шестого дня у Татьяны возникла уверенность, что Андрей подозревает её в том, что она серьёзно увлеклась им, а отдельные девицы из его окружения, стали явно намекать на то, что Таня слишком запала на их друга, и это становиться ему неприятно. Пришлось срочно сворачивать «шпионскую» деятельность и исчезать, никому ничего не объясняя.

* * *

Дама встретила Рябинину очень приветливо, предложив сигареты и «чего-нибудь выпить», но та вежливо отказалась.

— Надеюсь, Татьяна, от кофе вы отказываться не станете? — с открытой, так идущей к её лицу, улыбкой, сказала хозяйка, жестом приглашая гостью присесть.

Татьяна, как можно изящней, плюхнулась в кресло, и, пока хозяйка готовила на кухне кофе, заинтересованно оглядела обстановку.

Если прихожая — лицо квартиры, то зал — лицо хозяйки, и это лицо так же ухожено, и так же своеобразно, как и хозяйка. Заметно, что здесь было приложено немало сил, времени и денег, чтобы создать не только комфорт, но и духовности, однако, последнее не совсем удалось: нет-нет, да и вылезали предательски длинные ушки, ведь вкус, по мнению Татьяны, как и интеллигентность — не приобретённое, а врождённое качество.

Но одна вещь Таню просто поразила: большой портрет на стене. На этом портрете была изображена молодая, божественно красивая женщина. Широко распахнутые в мир, доверчивые глаза, чувственные сочные губы и летящий белый шарф. В лице женщины было что-то волнующе-прекрасное, словно сама Красота, сама Вечность застыла на мгновенье, давая возможность, простым смертным, прикоснуться к этому таинству.

Внимание Рябининой привлёк белый, воздушный шарф, висящий на спинке кресла-качалки, стоящей у окна. В голове возникла ассоциация: такой же шарф был у Айседоры Дункан, когда она зацепилась им за проезжавшую мимо машину и была задушена.

Татьянины размышления прервало появление хозяйки, павой вплывшей в комнату. Её поведение, вид, красноречиво говорили о том, что женщина безмерно довольна и собой, и своей квартирой, и своей жизнью.

— «Ну что ж, довольная моя, — съязвила Таня про себя, — сейчас я тебя огорчу до невероятности, и эта маска благодушия спадет, а я посмотрю, что под ней».

Они пили прекрасный, ароматный кофе, беседовали о приятных, милых сердцу, пустячках, но каждая из них ждала своего момента: Таня — чтобы выложить компромат на стол, Лина Евгеньевна — чтобы принять его достойно.

Первой не выдержала хозяйка:

— Танюша, я вас совсем заболтала, а ведь вы, наверное, пришли ко мне… не с пустыми руками?

— Вы правы, Лина Евгеньевна, — ответила Танюша, — не с пустыми.

— Так давайте же мне то, что принесли.

Неторопливо открыв сумочку, гостья достала большой конверт с фотографиями и пояснительной запиской, дополнив его аудиокассетой. Заказчица взяла «подарок» с опаской, чуть ли не двумя пальчиками, словно, боясь замараться, и произнесла:

— Вы не обидитесь, Танечка, если я покину вас буквально на две-три минуты?

— Конечно, нет, — заверила Таня, невольно улыбаясь, глядя женщине в лицо. Улыбка возникла сама собой и она, понимая всю её нелепость в данной ситуации, и стараясь смягчить своё поведение, вдруг ляпнула первое, что пришло в голову:

— Мне знакомы ваши глаза! Я уже где-то видела их.

— Конечно, — усмехнулась её бестолковости хозяйка. — ведь мы с вами не в первый раз встречаемся.

— Дело вовсе не в этом. — замялась Таня, — я видела эти глаза… На портрете!

Догадка, вспыхнувшая внезапно, удивила и обескуражила:

— Именно на портрете! Дама с белым шарфом?..

— Это я, — улыбнулась хозяйка нежно и мечтательно, становясь невероятно похожей на портретное изображение. — Но много лет назад.

Повисла неловкая пауза: Татьяна не осмеливалась задать наводящий вопрос, а хозяйка, видимо, не хотела рассказывать большего.

— Извините, Таня, я вынуждена всё же вас оставить.

Лина Евгеньевна плавно удалилась из зала, попросив гостью не скучать, а та в свою очередь искренне заверила её в том, что о ней беспокоиться не стоит.

Татьянино одиночество среди роскоши чужой квартиры затянулось гораздо дольше трёх минут, и она начала подозревать, что «бомба» разорвалась с большим эффектом, чем можно было предположить, и, поэтому у неё возникло естественное желание немедленно уйти по-английски, чтобы избавить хозяйку от своего присутствия. Однако это желание показалось Тане проявлением невоспитанности, поэтому она осталась на месте, поглядывая то на окно, то на дверь, за которой скрылась Воронова.

Наконец, хозяйка возвратилась, и Рябинина, внутренне напрягшись, приготовилась к выплеску эмоций, но этого не произошло. Вглядываясь в лицо Лины Евгеньевны, она старалась прочесть в нём ответ на мучивший вопрос, но лицо женщины не выражало ничего, словно и не было ни фотографий, ни аудиозаписи, ни подробной пояснительной записки к ним.

Хозяйка предложила бесстрастным голосом:

— Может быть ещё кофе?

Татьяна восприняла это, как намёк на то, что пора уходить.

— Извините, Лина Евгеньевна, — произнесла она полу смущённо, — но мне пора.

— Подождите немного! — дама сорвалась с места — Я сейчас кое-куда позвоню. Это не займёт много времени, уверяю вас, Танечка!

— «Знаю я это ваше «недолго»! — возмутилась та про себя, горя единственным желанием оставить и эту квартиру, ставшую вдруг такой неуютной, и эту холеную, недоступную её пониманию, женщину.

Однако дама действительно возвратилась очень быстро, держа в руке обычный почтовый конверт. И только тут Таня заметила, как печальны, как несчастны, её глаза, и ей стало не по себе: охватило чувство вины и сочувствия. Хотелось дотронуться до руки женщины и сказать:

— «Да не переживайте в так! Что Бог не делает — все к лучшему… Всё рано или поздно проходит: и боль измен, и горе утрат, и даже смерть: всё раны рано или поздно зарубцовываются».

Она была уже готова произнести эти слова вслух, но дама её опередила, протянув конверт, со словами:

— Это вам, Танечка.

Рябинина попыталась обозначить свой отказ жестом, но клиентка, по видимому, будучи готовой к подобной реакции, перехватила её руку и вложила в неё конверт.

— Не отказывайтесь, пожалуйста, Таня. Каждый труд должен быть оплачен.

— Но, Игорь Сергеевич… — начала та, не успев закончить мысль, потому что Лина Евгеньевна перебила её:

— Игорю Сергеевичу знать необязательно — это должно остаться между нами.

— Что это? — не поняла Рябинина.

— Всё! — однозначно ответила хозяйка, умоляюще глядя ей в глаза. — Обещайте, что не расскажете ничего из того, что вам удалось узнать… Пожалуйста.

— Да-да, конечно, — поспешила успокоить хозяйку Татьяна. — Я ничего, никому рассказывать не стану.

— Спасибо. — Воронова вздохнула с облегчением, и девушка поняла, что должна, как можно скорее покинуть квартиру, чтобы больше не терзать хозяйку своим сочувствующим взглядом. Поблагодарив, и, как можно теплее, простившись с Линой Евгеньевной, одарившей Татьяну в ответ усталой улыбкой, она ушла, уверенная в том, что её миссия закончена, а эта встреча — последняя.

Ни первое дело, ни первый гонорар не доставили Рябининой удовлетворение, зато она своей работой принесла женщине большое разочарование и даже более того — удар.

Дома, вскрывая конверт Татьяна сильно сомневалась в том, что заслужила хоть какую-то благодарность за «содеянное», и удивилась, найдя в нём четыре зелёненьких бумажки, на каждой из которых красовалось число 50.

— Ого! — удивилась она вслух. — Двести долларов?! Вот это да… Мой первый гонорар в валюте.

Глава 2. Случай решает всё

Утро было туманным, меланхоличным и почти соответствовало настроению Татьяны. Она была свободна ото всего, а это означало: никому не нужна. И хотя в кармане завелась кое-какая денежка, внутренний настрой был не намного выше нулевой отметки.

Тревожило сомнение: понадобиться ли её помощь в качестве частного детектива кому-нибудь кроме дамы, уличившей с её помощью в неверности своего юного бойфренда? И, вообще, было много сомнений, как насчёт прошлого, так и насчёт будущего и настоящего. Тряхнув своей рыжекудрой головой, новоявленный детектив попыталась отогнать невесёлые мысли, произнеся в ответ своим сомнениям:

— Не ошибается тот, кто ничего не делает! Надеюсь, ты не станешь бездельничать, Татьяна, свет Владимировна?

И тут раздался резкий телефонный звонок, вызвавший в ней какое-то нездоровое ощущение опасности. Таня осторожно подняла трубку, и так же осторожно, поднесла к уху.

— Алло, Татьяна, это Кузьмин. Ты уже на ногах?

— Да.

— Тогда одна нога там — другая здесь.

— «Лучше не представлять себе, что из этого получиться!» — усмехнулась она мысленно.

Уточнила:

— Так где же должна быть моя вторая нога?

— А что, разве я не сказал? — удивился Кузьмин — Приезжай на квартиру к Лине.

— Что-то произошло? — насторожилась девушка.

— Произошло… — ответил Сергеич твёрдо, с явным нежеланием вдаваться в подробности по телефону.

— Приезжай немедленно! — и повесил трубку.

— Вот так всегда! — проворчала Таня, всё ещё держа трубку в руке, словно собираясь высказать своё недовольство именно ей, на то, что бывший шеф, как обычно, оборвал разговор, не объяснив ситуацию.

— Бросит трубку, а ты потом ломай голову, думая что произошло?! — Последние слова Таня уже договаривала на лестничной площадке, ожидая появление лифта.

Раннее утро. Редкие прохожие. Туман густой и тяжёлый. Влажность такая тугая, что трудно дышать. На остановку Рябинина летела, как на первое свидание, вспоминая голос Кузьмина, чуть подрагивающий даже тогда, когда он старался казаться спокойным.

Повышенная ли влажность участила дыхание, или в этом было виновато волнение, которое девушка испытывала, перебирая мысленно то, что могло случиться после её ухода — не понятно.

— Что, если с Вороновой произошёл сердечный приступ, а рядом не было никого, кто бы помог ей: позвонил бы в скорую помощь, дал таблетку? — ломала голову она. — Почему ты не поинтересовалась её состоянием, не предложила помощь? Взяла деньги и ушла прочь, посчитав миссию выполненной? Какое непростительное равнодушие, сударыня, тебе не кажется?

Самобичевание прервалось на самом интересном месте: она подходила к дому Лины Евгеньевны. Возле подъезда толпился народ и о чём-то тихо переговаривался. Поодаль стояли милицейский УАЗик и скорая, и Таня поняла, что это серьёзно: гораздо серьёзней, чем она могла себе представить.

На четвёртый этаж поднималась по лестнице, шагая сразу через две ступеньки — лифт не вызывался, хотя по всем признакам работал, и это еще более усугубило подозрение, переходящее в уверенность.

Возле знакомой двери стоял сержант с рыжеватыми усами и глазками цвета осенней зелени, с явным намерением «не пущать». В результате сбивчивых и торопливых объяснений, что она явилась по вызову Кузьмина, сержант, молча, открыл дверь, кивком головы приглашая войти.

В квартире Лины было людно, но на Рябинину никто не обратил внимания: каждый был занят своим делом. Она спросила молоденького лейтенантика, где Кузьмин, и тот услужливо взялся проводить её. Они пробились на кухню, довольно вместительную, оборудованную по последнему слову техники.

Восседавший за столом плюгавенький мужчина, о чем-то настойчиво интересовался у пожилой женщины, опасливо примостившейся на краешке стула. Игорь Сергеевич стоял у окна и разговаривал с мужчиной, показавшимся Тане знакомым.

— Здравствуйте! — поздоровалась она со всеми, направляясь к парочке у окна.

Игорь Сергеевич оторвал взгляд от собеседника и посмотрел на неё взглядом человека, потерявшего что-то очень дорогое, важное.

— Здравствуй, Татьяна. Ты приехала?

— Да, Игорь Сергеевич — ответила она тихо, чувствуя всю тяжесть момента. — Что все-таки произошло?

— Ты ещё не видела Лину?

— Нет… Там в зале столько народа…

— Идём.

Кузьмин взял её, как маленькую девочку, за руку, и провел в зал.

В зале находились эксперт-криминалист Кутник Валентина Андреевна — крупная высокая женщина, и мужчина в белом халате, Татьяне незнакомый. Они, своими разнокалиберными фигурами, почти полностью закрывали диван, на котором только вчера восседала хозяйка дома, потчуя её кофе.

Теперь Лина Евгеньевна лежала на нём. Лежала в какой-то неестественной, неудобной позе, как если бы упала, или была брошена на диван какой-то грубой силой.

Тело было расположено так, что тёмное, искажённое судорогой, лицо женщины, словно по иронии, оказалось как раз под прекрасным портретом, которым Таня любовалась вчера, удивляясь и восхищаясь, сочетанию красоты и вечности.

Контраст двух лиц: лица на стене и лица на диване был так разителен, что она с трудом сдержала вскрик.

Кузьмин, молча, смотрел на её реакцию, а она едва смогла выдавить фразу:

— Как же это?… Когда?

— Криминалист предполагает, что смерть наступила вчера, около девяти вечера.

Лицо наставника было суровым, взгляд тяжёл. Волнение выдавали только руки. Они словно не находили места: то хватались за форменную фуражку, то доставали платок из кармана, чтобы вытереть со лба воображаемый пот, то начинали теребить лацкан мундира. В таком возбуждении Татьяна видела шефа лишь однажды, когда год назад его жена Ниночка пострадала в результате ДТП и находилась в реанимации. С женой тогда всё обошлось, но теперь всё гораздо серьёзней: Лина мертва…

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что её жизнь прервал тот самый белый, воздушный шарф, что на портрете оттенял нежность и неординарность лица молодой красавицы Лины. Сейчас же этот шарф являл собой орудие убийства, змееподобной лентой обвивающее шею хозяйки квартиры, уродливым узлом разрывая все связи с красотой и жизнью.

— Как же так, Лина? — не выдержал Игорь Сергеевич. — Как же это случилось, дорогая? Кто посмел поднять руку на такое безобидное, нежное существо? Что за ублюдок был здесь?

Рябинина взяла руку наставника в порыве сострадания, желая успокоить, поддержать друга, но мягкий жест сочувствия не произвел на него никакого впечатления, убеждая в том, что гибель Лины очень сильно подействовала на старшего товарища.

Сергеич неожиданно поинтересовался:

— Когда ты с ней виделась в последний раз?

— Вчера, — не раздумывая, ответила Татьяна.

— Во сколько? — вскинул брови он.

— После семи вечера.

— Тогда ты должна поговорить со следователем, ведущим это дело.

— Должна?

— Если у тебя есть хоть какие-то сведения, касающиеся Лины, ты должна рассказать следователю.

— И о своём расследовании? -уточнила Татьяна.

— Но сначала ты всё расскажешь мне. Пойдем в спальню — на кухне следователь опрашивает соседку.

Не успела Таня по достоинству оценить спальню, которая декорирована в стиле позднего ренессанса, как Игорь Сергеевич чуть ли не силой усадил её в мягкое кресло, а сам устроился на низком пуфике, приготавливаясь выслушать рассказ.

— Излагай с самого начала и поподробней, не пропуская ничего — пусть даже тебе это покажется совершенно неважным или бессмысленным.

Татьяна рассказала ему всё, начиная со встречи в кафе, своего внедрения в студенческую среду, слежки и фотографирования, и, заканчивая вчерашней встречей и разговора во время кофепития.

Чуть помолчав, Кузьмин начал рассуждать вслух:

— Твоё досье при досмотре было, к сожалению, обнаружено. Следователю не составит труда выйти на Таро, а значит всплывет и твоя фамилия… Не хотелось бы мне этого, Татьяна… Сама понимаешь, ведь это я посоветовал Лине обратиться к тебе… Всплывёт и моё имя, а это мне сейчас ни к чему: с начальством сейчас очень натянутые отношения… Да я, помнится, тебе рассказывал на днях о своих проблемах.

— Не волнуйся, Сергеич, твое имя не всплывет — уж я что-нибудь придумаю.

— Ладушки, — несколько успокоился Сергеич, разминая, привычным движением пальцев правой руки, лоб, что обычно говорит о лихорадочной работе его мысли.

— Но появление тебя, фотодокументов выведет в главные подозреваемые молодого человека, а это…

— Это будет ошибочной версией! — уверенно произнесла Таня.

— Почему?

— Потому что Андрей не способен на убийство.

— Ты точно уверена? — усмехнулся Кузьмин, прищуривая правый глаз. — Прежде чем отвечать — подумай хорошенько.

— Андрей, добрый, мягкий. Он не мог сделать этого.

— А что если обстоятельства заставили его? Ну, просто выхода иного не было?

— Какие обстоятельства?! — возмутилась Татьяна полушёпотом.

— Ты же знаешь, что парень жил за счёт Лины?… Знаешь?

— Знаю, — подтвердила та, не понимая, куда он клонит.

— А что если после этого разоблачения Лина решила отказать ему в помощи, порвать с ним?

— Ну и что? — удивилась девушка. — Убийством тут ничего не исправить. Ему не выгодно это убийство!

— Как сказать. — Сергеич блеснул глазами. — Как сказать… Видишь ли, Татьяна, пропали некоторые вещи Лины: пара дорогих серёг, ожерелье, кольцо с бриллиантом, подаренное супругом в день тридцатипятилетия, и ещё кое-что по мелочи: часы, браслеты, цепочки с кулонами… А это работает на мою версию.

— Нет-нет! Андрей никогда бы не сделал этого! Он не такой! Он не мог! — воскликнула Татьяна.

— Как ты можешь с уверенностью утверждать это? Ты его знаешь всего несколько дней, а утверждаешь, что он не способен. Каждый из нас способен на отчаянный поступок, когда припёрт жизнью к стенке!

— И все-таки я не согласна с тобой! Тут просто не тот случай.

— Возможно, — в раздумье произнёс Сергеич. — Но уверен, что именно эта версия станет в расследовании основной.

— И меня это пугает. — ответила Татьяна. — Зная наши доблестные правоохранительные органы, мне искренне жаль парня, потому что он не заслуживает такого испытания.

— Каждый из нас рано или поздно проходит свою долю испытаний. — нахмурился Кузьмин. — Сия чаша никого не минует…

Татьяна смотрела на бывшего шефа с явным желанием выразить протест, и тот слегка пожурил её, не одобряя горячности:

— Ты слишком эмоциональна, Татьяна, а в нашей работе это скорее недостаток, чем преимущество.

— Наверное, поэтому из меня и не получился настоящий прокурорский работник. — усмехнулась Татьяна.

Понимая, что спорить с бывшим шефом бесполезно, она замолчала, обдумывая, чем можно помочь Андрею, но не смогла найти ответа на мучающий её вопрос. А Кузьмин вдруг произнёс:

— Рассказать об этом парнишке всё-таки придётся: от этого никуда не деться… Естественно, не упоминая того, что я причастен к этому кое-каким боком.

— Естественно. — согласилась Таня полу саркастически.

Правая бровь Сергеича вновь взлетела вверх, выдавая не то недоумение, не то возмущение.

— Извини?! — произнесла она, осознавая, что переборщила в своём стремлении защитить парня.

Игорь Сергеевич деликатно пропустил мимо ушей и сарказм, и извинения, и, как ни в чем не бывало, поинтересовался:

— Ты готова говорить со следователем?

— Вполне.

Следователь Михаил Иванович Селезнёв, тот самый плюгавенький мужичок, которого Таня видела на кухне лишь со спины, был знаком ей по работе в прокуратуре, но это знакомство, так сказать, шапочное: здравствуйте — до свиданья. Теперь же оно должно было перерасти в сотрудничество, однако этого не произошло.

Въедливый следователь с глазами буравчиками, проникавшими в самую душу, Татьяне не понравился: во-первых: он вел себя так, словно вовсе не знал Рябинину, во-вторых: видимо, считал именно её виновной во всех смертных грехах, и Таня в ответ начала нервничать и грубить.

Следователь смотрел непонимающе, не одобряя её поведения, и тогда Татьяна пояснила:

— И ваше поведение, господин следователь, оставляет желать лучшего.

— Вы ошибаетесь, Татьяна Владимировна, — бесстрастно ответил Селезнёв, — моё поведение вполне соответствуют требованиям законов прокуратуры.

И тут же добавил, не отводя от неё колючего взгляда:

— А вот меня удивляет ваша реакция… Вы, как я знаю, юрист по образованию, но вместо того, чтобы помогать следствию становитесь в позу… Не понятное поведение.

Тане очень захотелось возмутиться:

— Какая специфическая психология: я же оказываюсь и виновной!

Но тут появился Кузьмин, и она не успела поделиться своей мыслью со следователем.

— Михаил Иванович, — обратился Сергеич к следователю. — вы еще не закончили разговор?

— Нет, Игорь Сергеевич, — ответил следователь, пытаясь пригладить остатки волос надо лбом. — но скоро, видимо, закончим.

— Хорошо, — произнёс Сергеевич, поглядывая на сердитое лицо девушки. — Татьяна Владимировна, когда закончите беседу, подойдите, пожалуйста, ко мне.

— Непременно.

После ухода Кузьмина, Селезнёв несколько смягчился и продолжал уже более миролюбивым тоном:

— Нам осталось выяснить буквально пару моментов…

Рябинина понимающе кивнула, приготовившись отвечать, надеясь на более снисходительное отношение к себе, и снова ошиблась: буравчики вновь впились в неё с прежней силой, пытаясь вывернуть весь её мир наизнанку.

— Лина Евгеньевна не говорила вам откуда она узнала о том, что вы специализируетесь в частном сыске? Насколько я понял, вы только начали свое дело, и широкому кругу населения неизвестны?

— Она сказала только, что ей порекомендовал кто-то из знакомых, и я не стала вдаваться в подробности.

— Так-так, так-так — словно барабанил, следователь. — А вы не предполагаете кто бы это мог быть?

— Нет, не предполагаю… Вряд ли у нас есть общие знакомые.

— Почему вы так решили, Татьяна Владимировна?

— Мы обретаемся в разных кругах.

— Отчего же в разных? — на лице следователя отразилось непонимание. — Муж Лины, был начальником Следственного отдела Кировского РУВД, так сказать, нашим коллегой.

— Об этом факте я узнала от самой Лины Евгеньевны — пояснила Татьяна. — Раньше я не встречалась ни с её мужем, ни с ней самой.

И снова в ответ — нудное, действующее на нервы:

— Так-так, так-так. А Андрея Таро Вам раньше не приходилось встречать?

— Нет, — твёрдо, с явным желанием, чтобы этот разговор, наконец, закончился, произнесла Татьяна. — О существовании этого молодого человека я узнала со слов Вороновой.

И опять: -так-так, так-так.

— Нудист! — определила она про себя. — Несомненный нудист!

Селезнёв задал ещё несколько вопросов о семье Андрея Таро и его девушке Марине, перемежая вопросы дурацкими «так-так». Наконец, следователю, видимо, надоело общество Татьяны, и он отпустил её, напомнив, что Игорь Сергеевич пожелал видеть Рябинину по окончании беседы. Подписав протокол, и облегчённо вздохнув, она оставила следователя на кухне.

Квартира к тому времени почти опустела: труп хозяйки, по-видимому, увезла скорая, уехала и следственно-оперативная группа. Остался только молоденький лейтенант. Он козырнул Татьяне и сказал, что Кузьмин ожидает её в машине. Любезно поблагодарив лейтенанта, ещё не испорченного сознанием своего высокого предназначения, Таня спустилась вниз по лестнице, торопясь покинуть этот дом.

Сергеич, заметив её в дверях подъезда, подал знак рукой, приглашая к себе в машину.

— Садись, Татьяна, довезу куда скажешь.

— Да я пока не решила куда.

— Коля, — обратился шеф к водителю, — поезжай в наше кафе, я сегодня не завтракал… Ты не против, Таня, попить чайку с фирменным пирогом? Время есть?

— Подкрепиться не откажусь. — ответила та. — А время для этого у меня есть всегда.

Машина тронулась с места и Кузьмин поинтересовался:

— Как тебе Михаил Иванович?

— Нудист! — раздражённо выпалила она.

— ???

— Зануда, каких мало. — пояснила Татьяна своё определение, видя явное непонимание собеседника.

— Невзрачный, но въедливый. — улыбнулся Кузьмин. — Под землей на три аршина видит.

— По моему, он меня видит в роли убийцы! — распустилась Таня чёрным юмором, как черная роза лепестками.

— На воре и шапка горит? — пошутил наставник.

— И ты туда же?! — не восприняла она шутку.

— Да ладно тебе, Татьяна, — миролюбивым тоном произнёс он. — Это у него такая манера с контингентом работать.

— Но я — не контингент!

— Для него все равны. — уже не улыбаясь сказал Кузьмин. — Не хотелось мне, чтобы он вёл дело Лины…

— Как ты думаешь, Сергеич, для нас это чревато последствиями?

— Не думаю. — в раздумье произнёс Сергеич. — Хотя… Кто знает?

— Пожалуй, я подключусь к этому делу, чтобы «буравчик» дров не наломал.

— Какой буравчик?

— Ну, нудист.

— Совсем запутала! — рассмеялся Кузьмин. — То буравчик, то нудист… Не слишком ли много эпитетов для одного следователя? Хотя и то, и другое Селезнёву очень подходит.

— Почему? -поинтересовалась Татьяна.

— Потому что он — дуб прямолинейный, и дальше носа ничего не видит! — вдруг начал сердиться Кузьмин, заставляя девушку задуматься о том, чего ждать от этого расследования дальше.

Балуясь чайком, за уединённым столиком, наблюдая, как Сергеич и Коля уплетают фирменный, от тёти Кати, пирог, Рябинина соображала с какого бока подступиться к делу, навязанному ей предателем-случаем, ясно понимая, что обладает для этого ничтожно малым количеством информации.

Когда трапеза, наконец, закончилась, она приступила к делу:

— Сергеич, мне нужна твоя помощь!

— Какая именно? У меня минут пятнадцать есть.

— Ты давно знаешь… знал Лину Евгеньевну?

— Как минимум лет десять.

— Какая она?

— Что ты имеешь ввиду?

— Ну, какая она: добрая, злая, спокойная, уравновешенная или нервная, замкнутая или общительная?

Сергеич задумался лишь на пару секунд, пытаясь достать с какой-то полки своей памяти представление о Лине Евгеньевне:

— Лина — добрая, открытая. Даже слишком открытая. Доверчивая душа… Наивная, как неопытная девчонка. Но, вместе с тем, могла быть и твёрдой, даже порой жестокой… непредсказуемой, как все женщины.

Кузьмин резко остановился, словно натолкнувшись на невидимый барьер, за которым что-то осталось, и это что-то было видно лишь ему одному. Молчание длилось всего три-четыре секунды, и за это время, видимо, перед глазами старшего друга, всплыла картина, очень знакомая, но не совсем приятная, поэтому его лоб наморщился, как от боли. И было ясно, что боль эта вовсе не физическая.

Затем он достал из своей кожаной папки, с которой не расставался никогда, небольшую книжонку с тиснением на обложке «Ежедневник».

— Из-за этой штуки я и поспешил к Лине, когда услышал о её гибели. — произнёс он. — Это дневник… Я не мог допустить, чтобы посторонний, чужой человек копался в её записях, измеряя поступки и слова Лины с высоты своего понимания нравственности и безнравственности… Я решил отдать его тебе, Татьяна.

— Но почему мне? — запротестовала Татьяна. — Ведь я её совсем не знала.

— Теперь это не столь важно. — ответил Кузя. — Хочу доверить именно тебе последние полтора года жизни Лины… Возможно, дневник поможет открыть тайну её трагической гибели.

Глава 3. Дневник

Татьяна долго не решалась открыть дневник Лины, хотя он ужасно притягивал её.

Девушка намеренно отодвигала ту минуту, когда, наконец, возьмёт его в руки. Неспешно приняла душ, долго и с азартом оттирая себя до блеска, с видимым удовольствием выпила кофе, откусывая от любимого бутерброда с ветчинной колбасой маленькие кусочки, посмотрела новости по ОРТ, которые почему-то сегодня не трогали, рекламу, которая не раздражала назойливой глупостью. И даже тогда, когда новости закончились, она еще долго тянула с этим шагом.

Её руки сами потянулись к гадальным костям, к которым она не прикасалась уже давным-давно, и неожиданно для себя Татьяна решила:

— Да, это именно то, что сейчас мне нужно более всего — их совет!

Возможно, многие стали бы смеяться, назвав это чудачеством, но с недавнего времени, девушка стала доверять этим предсказаниям, испытав их верность на себе неоднократно, хотя и делала это очень редко, думая, что не стоит слишком часто «пытать» Тайну, ибо это — чревато.

Достав мешочек из чёрного бархата, и, высыпав в ладошку три гладких, отполированных неоднократным прикосновением, кубика, она нежно, как что-то живое и хрупкое, грела их в ладонях, нашёптывая всяческие нежности, разговаривая с ними, пытаясь расположить к себе, дать понять, что её сейчас волнует более всего, что она хотела бы узнать.

Замерев на несколько секунд, закрыв глаза и затаив дыхание Таня, наконец, произнесла вслух:

— Куда толкаешь ты меня Господин-случай, что несешь с собой?

Кости, как живые, выпорхнули из её ладоней, и, ложась полукругом, открыли взору комбинацию 4, 21, 25. Попытка определить что же означает эта комбинация на память ничего не дала. Пришлось достать распечатку из семи листов с расшифровкой комбинаций. «Позор и бесчестье падут на ваш дом, если вы не сумеете критически оценить положение вещей».

— Только этого мне и не хватало! — возмутилась она такой трактовке, удивляясь её актуальности.

— Следователь Селезнёв, пожалуй, готов на более жёсткие меры, — усмехнулась девушка, вспоминая общение с работником прокуратуры.

— Позор и бесчестье — пожалуй, некая гипербола, иносказание. Но неприятности, при таком стечении обстоятельств, видимо, неизбежны. — размышляла она вслух.

— Хотя я думаю в моих силах смягчить их удар, и даже свести к минимуму его последствия.

Налив ещё одну чашечку кофе, Таня уже думала совсем о другом, напрочь забыв о своём беспокойстве.

— Давай, Татьяна, думай, думай! Попытайся представить… Что если допустить элемент случайности, нечаянности? Вдруг дама застала кого-то, на месте преступления, крадущего её драгоценности, и стала грозить разоблачением, и тогда грабитель, в порыве страха и гнева, или чтобы припугнуть её, взял этот злополучный шарф, ставший в его руках орудием убийства. Осознав, что дама мертва, испугался ещё больше и убежал…

Замок не был взломан, и, если грабитель проник туда, то, скорее всего у него был ключ. Но тогда это был не Андрей! Почему? А потому что он всегда бы смог найти предлог своего присутствия в квартире. Версия явно не выдерживала никакой критики. Следовательно, никакой случайности или нечаянности там не было. Дама знала посетителя в лицо, и сама открыла ему дверь.

Мысли Татьяны прервал телефонный звонок, возвращая от предположений и версий в реальность. Звонил Кузьмин. Он сообщил, что взяли Таро, который появился на квартире Лины, утверждая, что пришёл поговорить с ней.

— Соседка рассказала следователю, что около восьми вечера в квартире Лины был сильный шум. Она утверждает, что слышала два голоса: женский и мужской. Пара громко скандалила. Лина плакала, кричала, что он — неблагодарный мальчишка, что она доверяла ему, боготворила, как могла, поддерживала, а он подложил ей такую свинью. Мужской голос было слышно хуже, но соседка уверяет, что слышала слово — убью. Слышала хорошо. Потом хлопнула входная дверь и все затихло.

— Заключение судебно-медицинской экспертизы готово? — спросила Татьяна.

— Смерть наступила в результате асфиксии в районе 21 часа. Никаких следов насилия, кроме странгуляционной борозды на шее, не обнаружено.

— А это значит, — сделала вывод Татьяна, — что когда Андрей уходил от Лины она была жива.

— Ему ничего не стоило вернуться назад через некоторое время. — ответил на её вывод полковник. — Поразмыслил на досуге, чем для него чреват разрыв с Линой и вернулся…

— Чтобы убить? Зачем ему это? Если её помощь была необходима Андрею, то смерь, напротив, была невыгодна!

— Ну почему убить? — не согласился Сергеич. — Возможно изначально у него были совсем другие намерения: попросить прощения, помириться. Но, встретив полное непонимание, а, возможно, и агрессивное нежелание не только не прощать, но даже больше не видеть его, в гневе схватил шарф и…

— Андрей вполне уравновешенный, спокойный человек и такое поведение с ним никак не вяжется.

— Ну, это первое впечатление, Таня, и оно ничем не подтверждено. Первое впечатление зачастую обманчиво.

— Не забывай, Сергеич, что я изучала его почти неделю. — напомнила Татьяна.

— Иногда и года мало. Да что там года — и жизни порой не хватает, чтобы узнать на что способен человек. Я, например, до сих пор не знаю, какая ты на самом деле, хотя знаком с тобой гораздо дольше недели.

— Игорь Сергеевич! — начала сердиться девушка. — Разговор не обо мне. Хотя слышать от вас такое обидно. Разговор идёт об Андрее. Он — не преступник!

— Слова-слова, одни слова. Где доказательства? Ты же знаешь, что Фемида слепа и глуха к словам — нужны факты. Уверена в его невиновности — докажи! — твёрдо, почти приказным тоном, ответил Кузьмин на её эмоциональный всплеск, и Татьяна поняла, что он абсолютно прав: слова к делу не пришьёшь.

— Договорились. — ответила она, понимая, что сама себя загнала в ловушку, и что теперь ей не отвертеться от этого дела.

— Договорились. — повторил за ней Кузя.

— Но с одним условием. — поспешила Татьяна выторговать для себя некоторые льготы.

— С каким ещё условием? — в голосе полковника явно сквозило недовольство.

— Я должна быть в курсе официального расследования.

— Татьяна, укоризненно произнёс Кузьмин, — ты же знаешь, что тайна следствия — звук не пустой…

— Знаю-знаю! — перебила она. — И поэтому не настаиваю на доскональном её знании — согласна на краеугольные, так сказать, камни.

— Будут тебе камни! — рассмеялся в трубку Кузьмин. — Уж это я тебе обещаю.

— Есть, товарищ полковник, — согласилась Татьяна, рапортуя. — Разрешите приступить к выполнению задания?

— Приступайте, товарищ частный детектив! — разрешил он, поддерживая игру.

Положив трубку, Таня некоторое время смотрела в окно, стараясь думать о чём-то нейтральном: о небе, облаках, о том, что ей нет ещё и двадцати пяти, и что в её возрасте женщина должна, наверное, думать о нарядах, развлечениях, кавалерах, а у неё на уме — расследования, подозреваемые, статьи уголовного кодекса.

Улыбнувшись своим мыслям, она поняла, что её сетования — скорее дань обстоятельствам, чем серьёзные угрызения.

— Не ко времени ты, Татьяна, решила покопаться в своей душе, — отчитала сама себя вслух. — У тебя на шее непростое, весьма запутанное дело. Под угрозой судьба человека, который, я уверена, не убивал Лину, однако, не смотря на это, находится под стражей, а ты тут рассуждаешь о своих переживаниях! Не понимаю тебя и не одобряю!

Осудив и заклеймив себя таким образом, Татьяна решила продолжить рассуждения, прерванные звонком Кузьмина.

— Помнится, что я уже одну версию отмела? Тогда, может быть, эта версия имеет право на существование: после моего ухода от Лины у неё появляется Таро — это подтверждает и соседка Между ними происходит ссора. Затем Андрей уходит, хлопнув дверью, а Лина ещё некоторое время рыдает, т.е. в это время она ещё жива…

Возможно, что Андрей, осознав всю глупость своего поведения, через некоторое время возвратился назад, чтобы помириться, но Лина непреклонна, и тогда Андрей, в порыве гнева и досады, берет шарф… Эта версия непременно будет рассматриваться следствием как основная. Но она не может быть правильной, ибо совершенно не вяжется с тем, что я успела узнать об Андрее: его характере, темпераменте, моральном облике, отношении к людям…

Что могло случиться ещё? Вряд ли Лина уходила куда-то из дома: она была очень расстроена, плакала, а значит выглядела недостаточно хорошо для выхода куда бы то ни было. Значит версию, что она в сердцах могла привести кого-нибудь постороннего к себе, чтобы отомстить Андрею, нужно отмести сразу, как ошибочную. Кто-то пришёл — она открыла. Значит, гость был достаточно хорошо знаком ей, в противном случае она бы его не впустила.

Воспользовавшись плохим настроением хозяйки, снижением внимания, рассеянностью, вечерний гость, улучив момент, снял злополучный шарф и задушил свою жертву. Затем забрал все ценное и ушёл. Хотя использование в качестве орудия убийства подручного средства скорее говорит о спонтанности, непреднамеренности убийства…

Эта версия показалась Татьяне более правдоподобной, и она решила, что работать нужно именно её. Тем более, что отработкой версии виновности в убийстве Андрея Таро, по видимому, вплотную займётся Селезнёв, и поэтому не стоит тратить на это время. Придётся выявить всех друзей и хороших знакомых Лины, да и Андрея тоже, пока это единственно верная линия расследования, а значит Татьяне предстоит много работы: дом моделей, которым владела Лина, студенты-сокурсники Андрея, Марина. И самый первый, пожалуй, самый главный шаг — сбор информации на месте происшествия.

— Ну а пока все-таки придётся заняться дневником Лины Евгеньевны — этого не избежать, — решила Татьяна и, забравшись с ногами на диван, укрыв ноги мягким пледом, взяла в руки «Ежедневник», начала читать:

11.03. Я никогда не писала раньше дневников, и не знаю, как это делается, но вчера Нина Кузьмина посоветовала начать его, уверяя, что сейчас мне это необходимо.

Вчера было сорок дней Виктору. Собрались самые близкие друзья. Помянули. Вспомнили. Несмотря на дружеское участие, на тёплые слова, сказанные в этот вечер, у меня было какое-то странное ощущение, словно собравшиеся чувствуют себя виноватыми передо мной. Почему? В чём? В том, что постепенно отдаляются? Но это вполне понятно, ведь в большей степени это друзья Вити: его сослуживцы, сокурсники, друзья детства. К своим друзьям я могу причислить, пожалуй, только Игоря и Ниночку Кузьминых.

Когда все разошлись я всплакнула, вспоминая о том, какие интересные у нас собирались компании, как было хорошо, как весело… Душой нашей компании был Витя. Погибла душа — пропала и компания. Друзья приняли смерть Виктора, смирились с ней. Я же до сих пор не могу, не хочу верить в это! Мне всё кажется, что вот-вот раздастся звонок в дверь, я побегу открывать её, а на пороге он: улыбающийся, несуразный, дорогой мой Витя! Но проходят дни, а в дверь никто не звонит, никто не тревожит мой треклятый покой, и мне начинает казаться, что я постепенно схожу с ума от этой чудовищной тишины.

Ушла с головой в работу: готова работать круглые сутки, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, чтобы не оставаться наедине с собой. Совсем загоняла подчинённых — они уже начинают понемногу роптать. Но зато создали новую коллекцию «Весна-лето». Говорят — получилось неплохо.

Привлекла к работе двух молодых художников-модельеров Настю Волошину и Андрея Таро. Очень талантливые ребята. Сколько набросков! Сколько проектов! Живу только на работе. Дома умираю. Каждая вещь напоминает о прошлом, о Вите, о нашей жизни, нашей любви. Слезы текут ручьём. Вот и сейчас не могу удержаться…

Прочитав первую запись, Таня отложила дневник в сторону, раздираемая сомнениями: имеет ли она право вторгаться в личную жизнь человека, пусть даже погибшего. Но, поразмыслив немного, понимает, что её сомнения основаны не столько на этических соображениях, сколько на опасении стать свидетелем чего-то ужасного, трагического.

Барьер слишком крут, и, поэтому она не в состоянии продолжить чтение. Однако здравый смысл укрощает страх, нашёптывая, что в дневнике могут быть какие-то зацепки. Пересилив себя, Татьяна всё-таки открывает дневник на закладке. Её взору предстают две последние записи.

Одна из них совсем короткая.

16.09. Снова приходил Виктор. Звал меня с собой, напоминая, что у него всё готово к моему появлению. Просила его немного подождать, и он начал сердиться, говорить, что не понимает меня, что скучает, не может больше без меня, и что я начинаю забывать его. Пыталась оправдываться, но Витя сказал:

— Не лги хотя бы себе! Зачем тебе этот мальчишка? Он не любит тебя и никогда не любил! Он спит с тобой за деньги!

Я разрыдалась, и Виктор исчез.

За короткой записью, показавшейся Татьяне настолько странной, словно написанной кем-то другим, я не Линой, следовала запись более обширная, и она приступила к ней.

17.09. Мы слишком много наговорили друг другу. Я назвала его в запальчивости обманщиком, неблагодарным и глупым мальчишкой. Он, в ответ, назвал меня истеричкой, несправедливой и эгоистичной. В гневе я подняла на него руку, готовясь ударить по лицу, но, увидев его широко открытые, почти обалдевшие глаза, опустила её, так и не осмелясь сделать это. Он закричал отчаянно:

— Все, это — конец! Между нами всё кончено! — и выбежал из квартиры, что есть силы, хлопнув входной дверью.

Слезы хлынули у меня рекой. Я шаталась по квартире, как раненный зверь, звала то Витю, то Андрея, моля о помощи, но никто не отвечал.

Сколько провела в таком состоянии — не знаю. Выпила немного коньяка, чтобы успокоиться, но он не подействовал. Наконец, решила записать свои переживания в дневник, вылить на его страницы всю тяжесть моего раскаяния. Зачем я сделала это?! Зачем наняла частного детектива, чтобы узнать всё?! К чему мне это знание, когда я теперь потеряла всё, оставшись, как пушкинская старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке», у разбитого корыта?… Звонок?… Андрюша?! В