Оглавление

Часть третья

Глава первая

1

Пятого января во второй половине дня в доме появился секретарь Мао Цзэдуна Дэн Фа и передал Владимирову приглашение Мао Цзэдуна послушать с ним старинную китайскую оперу в исполнении местных артистов.

— …Опера будет дана в нашем павильоне в четыре часа дня, — уточнил Дэн Фа.

В распоряжении Владимирова оставалось ещё два часа. До Яньцзалина было не более получаса ходьбы, однако Владимиров вышел из дома пораньше — слишком скользкая была тропа. А ехать верхом на лошади он не рискнул. Да и погода выдалась, как говорил Орлов, «нелётная». Кругом, куда хватало зрения, простиралась мрачная картина: снег, местами покрытый лёссовой пылью, к концу дня подмораживался, и вся округа сковывалась ледяным панцирем. От быстрой ходьбы стало жарко. Владимиров расстегнул ватную куртку, и холодный воздух приятно освежил грудь. Он только на одно мгновенье, на ходу закрыл глаза, и в его сознании всплыл осенний лес Подмосковья, таинственно шумевший под напором лёгкого ветра и роняющий на притихшую землю багряную листву… Владимиров открыл глаза и с ужасом увидел, что стоит в двух шагах от обрыва в ущелье…

…Мао Цзэдун и Цзян Цин уже ждали его у входа в своё жилье. Владимиров не мог обратить внимание на то, что Мао был одет слишком просто для публичного посещения оперы. На нём была поношенная ватная куртка, ватные штаны, а на ногах войлочные туфли. Но более всего Владимирова поразила шапка-кепи на голове Мао с поднятыми вверх наушниками. Зато Цзян Цин выглядела безупречно. Приталенный элегантный полушубок подчёркивал её стройную фигуру. На ногах замшевые ботинки на застёжках, а на голове шапка из белого меха. Все говорило о её хорошем вкусе. Владимиров поздоровался с Мао за руку. Цзян Цин только сдержанно кивнула головой и опустила глаза.

— Ну что, товарищ Сун Пин, — проговорил Мао. — Мы готовы. Идём?

— Идём, — ответил Владимиров.

До павильона было не более полукилометра. Цзян Цин шла впереди, Мао и Владимиров шли за ней.

— Пусть это не покажется вам, товарищ Сун Пин, странным, — сразу заговори Мао, — но я всегда с большим уважением относился к вашей стране, хотя и ни разу в России не был. Я прекрасно понимаю, в каких тяжёлых условиях приходится воевать вашему народу, однако я уверен: не за горами время, когда Советский Союз одержит победу над Гитлером. — Мао Цзэдун на какое-то мгновение прервал свою речь, старательно стряхнул с воротника куртки снежные крупинки, которые начали сыпаться с низкого неба, затем продолжил: — Сегодня мы подошли к такому рубежу в наших отношениях, когда единство антияпонских сил становится необходимой реальностью. В этом деле роль Коминтерна была заметной… Я полагаю, с роспуском Коминтерна кто-то поторопился. Я не говорю, что Исполком Коминтерна во всём был прав… Тем не менее, он сыграл положительную роль в международных делах…

Последние слова Мао настолько удивили и поразили Владимирова, что он не сдержал себя и сказал.

— А мне почему-то казалось, что в Яньани роспуск Коминтерна был воспринят с воодушевлением, как избавление от вмешательства в ваши дела…

Мао Цзэдун усмехнулся.

— Это были эмоции, связанные, порой, с ложным чувством собственного достоинства. Но, если эти чувства не отражают истины, то и наш разум окажется в ложном положении, а путь ошибочным, — витиевато ответил он…

Когда, наконец, дошли до павильона, Владимиров увидел здесь много народа и особенно молодёжи. Скорее всего, это были студенты университета и учащиеся гимназии. Большой зал павильона тоже был полон народа. Мао Цзэдун поздоровался со всеми вялым помахиванием руки и вместе с Цзян Цин и Владимировым прошёл к отведённым дня них местам.

Только тут Владимиров обратил внимание на то, что, и когда они шли, и здесь, не было охранников.

К ним тут же подошёл Жень Биши и сел рядом с Мао. Пока они о чём-то тихо говорили, Цзян Цин пояснила Владимирову.

— Опера, которую мы будем слушать, называется «Красавица». Она написана была в сто восемнадцатом году до новой эры на слова выдающегося поэта ханьской эпохи Сыма Сянжу…

В это время Мао Цзэдун повернулся к Владимирову и, прервал Цзян Цин словами:

— Товарищ Сун Пин, после оперы мне необходимо кое о чём с вами поговорить… Так что вы сразу не уходите.

Спектакль начался под восторженные аплодисменты огромного зала. Владимиров порой искоса поглядывал на Мао. Тот был весь поглощён происходящим на сцене. Во время коротких пауз в спектакле Цзян Цин наклонялась к Владимирову и тихо спрашивала: «Вам нравится?» Тот в ответ молча кивал головой. Владимирова поражало в опере множество музыкальных инструментов: гонгов, барабанов, трещоток и двухструнных скрипок, которые музыканты держали на коленях. Не менее поразительны были и яркие персонажи в масках: генерал, старик, императрица, учёный, девушка, предатель, шут и все в шёлковых костюмах. Одни — в красных, что символизировало, как подсказала Цзян Цин, честь и храбрость, другие — в черных, грубоватую доброту, третьи — в голубых, означающих признак буйного, заносчивого характера. Жёлтые костюмы означали скрытность, а белые — символ юности и печали. В спектакле было всё: пение, диалог, пантомимы и даже акробатика.

Когда спектакль закончился, Владимиров невольно обратил внимание на то, что никто не вставал с мест, пока Мао Цзэдун и Цзян Цин, в сопровождении Жень Биши, не вышли из зала.

Мао Цзэдун взял Владимирова под руку и отвёл немного в сторону от потока зрителей, хлынувшего к выходу из павильона.

— Я не так давно получил телеграмму от товарища Димитрова, — заговорил он тихо. — Телеграмма вызвала у меня глубокие раздумья. Скажу вам откровенно: она взволновала меня до глубины души той заботой, которую товарищ Димитров проявляет о нас и его готовностью помочь руководству Особого района в непростой момент нашей жизни. — Мао кашлянул в кулак и продолжал: — Лично я высоко оцениваю позицию товарища Димитрова и полагаю, что и товарищ Сталин разделяет мнение товарища Димитрова. Я думаю встретиться с вами и обсудить те проблемы, которые были затронуты в телеграмме товарища Димитрова.

— Я с удовольствием встречусь с вами, — ответил Владимиров.

Мао улыбнулся и подал ему руку.

— Вот и прекрасно, товарищ Сун Пин. — Значит, договорились. Вы нас не ждите, — добавил Мао. — Я ещё здесь задержусь… Да! Может, вам кого-нибудь из моих людей выделить?.. Ну, на всякий случай…

— Нет. Спасибо, — ответил Владимиров. — Я дойду сам…

…Домой Владимиров возвращался в кромешной тьме, освещая себе дорогу лучом электрического фонарика.

Сразу на выходе из Яньцзялина на тропе луч фонарика вырвал из темноты человеческую фигуру, которая двигалась ему навстречу. Владимиров подошёл ближе и узнал Чана.

— А ты что здесь делаешь? — немало удивился он.

— Так Коля сказал мне, что вы не будете на ужине, а пойдёте в Яньцзялин… Вот я и подумал пойти вам навстречу… Народ разный тут бродит. А вдвоём идти веселее…

2

Шестого января в первой половине дня Владимиров встретился с Бо Гу, который подготовил по его просьбе материал с анализом военно-экономического положения Китая.

Передавая ему папку с материалом, Бо Гу сказал:

— …Ничего хорошего нет… В ходе боевых действий войска центрального правительства потеряли, по нашим данным, около шестисот тысяч человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Японцы на сегодняшний день полностью контролируют девять китайских провинций с населением свыше ста миллионов человек. Да ещё карликовые, так называемые государства, которые каждое тянет на себя одеяло… Будете смотреть материал, обратите внимание, — продолжил Бо Гу, — на один важный момент. Практически на всей территории Китая, за исключением оккупированной японцами и Особого района, большое влияние американских миссионеров. Их тысячи, и они ведут работу не в пользу китайского народа…

От Бо Гу Владимиров сразу поехал домой. Не успел переступить порог дома, как появился Дэн Фа и сообщил, что Владимирова, Орлова и Риммара товарищ председатель Мао Цзэдун приглашает на обед, в два часа дня.

— …Доктор Орлов уже знает об этом. Мы ему сообщили, — добавил он.

Через час приехал и Орлов.

— Нас всех приглашают на обед к Мао! — с порога объявил он.

— Мы уже знаем, — ответил Владимиров. — Приезжал Дэн Фа… Однако, радиоузел оставлять нельзя…

— Это точно, — согласился Орлов. — Придётся нам с тобой отдуваться… Ты не знаешь, с чем связано это приглашение? — Поинтересовался он.

Владимиров в ответ пожал плечами.

…Ровно в два часа Владимиров с Орловым уже были у Мао и немало удивились, когда увидели у него чуть ли не весь состав Политбюро. Завидев вошедших, Мао Цзэдун неторопливо пошёл им навстречу. Каждому пожал руку, а Владимирова даже приобнял за плечи со словами:

— Теперь, почти все…

Не успел Мао закончить фразу, как в дверях появился Чжоу Эньлай. Он за руку поздоровался с Владимировым и Орловым. Затем к ним подошёл Кан Шэн.

— Вот видите, — проговорил он, широко улыбаясь. — Вы здесь самые почётные гости!..

Он ещё хотел что-то сказать, но Мао Цзэдун пригласил всех к столу. Владимиров и Орлов обратили внимание на то, что все блюда были приготовлены исключительно по-китайски. Правда, виски в бутылках с яркими наклейками были американские.

— Товарищ Сун Пин, и вы, товарищ Орлов, — обратился к ним Мао Цзэдун, — я прошу вас сесть рядом со мной. — И добавил, усмехнувшись: — Чтобы вас никто не увёл…

Обед начался с тоста Мао за великий китайский народ и скоро вылился в пиршество. Тосты шли за тостами, но что удивило Владимирова, ни одного за Мао и «верный курс, по которому он ведёт партию».

И уже под конец застолья Мао Цзэдун вдруг потребовал внимания и сказал.

— …Сегодня у нас за столом самые дорогие гости. — Он посмотрел сначала на Владимирова, затем перевёл взгляд на Орлова и продолжил: — Вот они!.. Рядом со мной!.. Это и честь для нас, и напоминание о том, что они представляют здесь великую державу, которая несёт на своих плечах основное бремя войны с фашисткой Германией. Поэтому я предлагаю выпить за них и в их лице за великую державу во главе с товарищем Сталиным!

Мао Цзэдуна поддержали с удовольствием и шумно, так, словно этот момент был отрепетирован заранее… По крайней мере, Владимирову так показалось. Ещё он заметил, что за всё время обеда за столом не было Цзян Цин. На это обратил внимание и Орлов. Когда они уже были дома, Орлов спросил.

— Интересно, почему за столом не было Цзян Цин?

Владимиров развёл руки, усмехнулся и сказал.

— Андрей Яковлевич, она профессиональная актриса и не участвует в спектаклях на уровне художественной самодеятельности.

…Каково же было удивление Владимирова, когда на следующий день к дому подъехал на низкорослой лошади Мао Цзэдун в сопровождении двух уже знакомых Владимирову молодых охранников. Владимиров проводил Мао Цзэдуна в дом. Риммар сходил за Чаном и тот принёс горячий чай, бутылку рисовой водки, стаканы и закуску из квашеной капусты и мочёных яблок, купленных им на рынке день тому назад. Мао взял с тарелки яблоко, откусил и положил обратно на тарелку.

— Вкусное… — сказал он. — Я когда-то очень любил такие яблоки. — С тяжким вздохом глянул на бутылку рисовой водки, поморщился и обронил: — Сегодня супруга потребовала от меня ничего не есть, и не пить… Разгрузочный день после вчерашнего обеда… — Пояснил он и отодвинул от себя тарелку с яблоками и капустой.

— Ну, хотя бы чай можно? — спросил Владимиров.

— Чай можно, — ответил Мао и выразительно глянул на Чана.

Владимиров всё понял.

— Чан, спасибо… Можешь быть свободным…

Тот кивнул головой и вышел из дома. Мао, как показалось Владимирову, почему-то с облегчением вздохнул.

— Я вот о чём решил с вами поговорить… — продолжил он. — За последнее время я много думал, и то решение, которое я принял, далось мне нелегко… — И, видя, что Владимиров не совсем понимает его, объяснил: — Я говорю об антияпонском фронте, но не только с Гоминьданом, а в союзе со всеми, кто заинтересован в нём. — Мао сделал паузу, словно хотел убедиться, что Владимиров верно воспринимает его мысли. Затем снова продолжил. — В нашей борьбе за свободу и независимость китайского народа я всегда стремился учитывать опыт вашей партии. Хотя и не всегда мне удавалось это делать. — Вдруг признался Мао. — И всё потому, что порой не на кого было опереться с одной стороны, а с другой — у нас в партии ещё не изжито явление, когда одни в корыстных целях могут очернить других… Я имею ввиду товарищей Ван Мина и Чжу Дэ. Я прошёл с ними тяжёлый и длинный путь, где были и победы, и поражения. Я знаю, оба они внесли неоценимый вклад в дело нашей революции…

Мао говорил долго и спокойно, взвешивая каждое сказанное им слово. Несколько раз он вставал с места, закуривал и снова садился за стол. Порой он вдруг умолкал и чутко прислушивался к тому, что происходило на улице. Подходил к двери и тоже прислушивался. Затем говорил и говорил. Несколько раз восхищался победами Красной Армии и мудрым руководством Сталина. Потом оборвал свою речь на полуслове и спросил.

— …Товарищ Сун Пин, у вас есть пару листов бумаги?

— Есть, — ответил Владимиров, подошёл к книжной полке, взял бумагу и подал её Мао.

— И ручку, — попросил тот.

Владимиров подал ему свою ручку.

— Я хочу в вашем присутствии составить телеграмму товарищу Димитрову и выразить ему благодарность за его внимание к нам. И заверить, что лично я и мои товарищи-единомышленники не свернём с намеченного пути.

Мао быстро составил текст телеграммы и протянул её Владимирову.

— Я попрошу вас прямо сейчас, если можно, отправить её в Москву.

И стал прощаться.

Проводив Мао, Владимиров вернулся в дом и внимательно стал читать телеграмму. В ней Мао Цзэдун выражал, как он и говорил, благодарности Димитрову и просил понять политику, проводимую руководством Особого района, а также излагал проблемы, которые в ближайшее время будет решать ЦК КПК по укреплению рядов партии на основе сплочения и единства. Упоминал и имя Ван Мина, как своего соратника. И заканчивалась телеграмма словами: «…По отношению к Гоминьдану наша позиция остаётся неизменной: в её основе заложена необходимость укрепления единого фронта против японских фашистов».

Прочитав телеграмму до конца, Владимиров отнёс её Риммару.

— Отправь на имя Димитрова… — сказал он.

— Шифровать? — уточнил Риммар.

— Не надо, Коля… Эта телеграмма не нуждается в шифровке…

3

Уже вечером Владимиров не без удивления узнал от Орлова, что в этот же день Мао Цзэдун навестил и Ван Мина. Об этом сообщила Орлову Роза Владимировна.

— …Она сказала, что Мао пробыл у них больше часа, пил чай с ними и пожелал её мужу скорейшего выздоровления, чтобы приступить к работе. Вот так, Пётр Парфёнович! — сделал заключение Орлов. Не сдержался и спросил: — Что бы это могло значить?

Владимиров ответил не сразу: было на чем задуматься. Два визита Мао в один день: сначала сюда, затем к Ван Мину… И телеграмма Димитрову… Всё это могло означать: или Мао лавирует, или серьёзно намерен пересмотреть своё отношение к антияпонскому фронту, и к так называемой «Московской группе».

— Ты знаешь, Андрей Яковлевич, — начал медленно говорить Владимиров, — тут всё возможно. И потому какие-либо выводы, по-моему, делать рано…

…Девятого января приехала Цзян Цин. Владимиров помог ей снять меховую куртку. Шапку Цзян Цин снимать не стала, и Владимиров догадался: она приехала не на долго. И, словно в подтверждение его догадки, Цзян Цин сказала.

— …Я на несколько минут… Но сначала скажите, как вам опера? Понравилась? Тогда вы быстро ушли, а в прошлый раз я просто не могла к вам подойти…

— Опера прекрасная, — ответил Владимиров.

Цзян Цин оживилась и в её глазах загорелись искорки.

— Помните, я как-то говорила вам о поэте ханьской эпохи Сыма Сянжу? Именно в то время в Китае появились и прекрасные оперы, первые крупные произведения художественной прозы, и даже книги о фантастических приключениях. Не верите? — на лице Цзян Цин появилось нарочито-обиженное выражение.

— Верно, — ответил Владимиров. — Вам не верить я не могу…

Цзян Цин бросила взгляд на настенные часы, вздохнула, и лукавое выражение на её лице сменилось на грустное.

— Вчера к нам приезжали Жэнь Биши и Линь Боцюй, — продолжила она. — Я в это время была на кухне. Я бы не стала прислушиваться к их разговору, но мой муж завёл патефон и поставил пластинку с какой-то оперой. Он всегда так делает, чтобы никто не мог подслушать, о чём идёт разговор. Так вот: Жэнь Биши и Линь Боцюй настойчиво советовали мужу избавиться от Кан Шэна. А Линь Боцюй даже сказал: «Пока он не избавился от нас…» Мой муж ответил, что Кан Шэн пока ему нужен, потому что через него идут переговоры с американцами… Потом на кухне появился один из поваров и я вынуждена была отойти от двери. А когда повар ушёл, я снова приоткрыла двери. Они уже говорили о Ван Мине. Жэнь Биши сказал, что если Ван Мин публично не признает свои ошибки, на съезде могут возникнуть неприятности. Потом приехал Чжу Дэ и муж попросил его срочно расквартировать в Яньане батальон из сто двадцатой дивизии и ещё он сказал, что командир дивизии делегат седьмого съезда и ему можно доверять… Вот и всё, — сказала она и подняла на Владимирова глаза, полные тревоги и растерянности.

Владимирову, вдруг, стало жалко Цзян Цин. Он шагнул к ней, чтобы обнять и успокоить, но Цзян Цин загородилась от него руками.

— Не надо… — тихо проговорила она. И тут же добавила: — Вы знаете, чего я больше всего на свете хочу? Побывать в Москве… Я столько уже наслушалась о Москве разного, что хочется самой посмотреть, какая она…

4

Пятнадцатого января Совинформбюро сообщило об успешном завершении Житомирско-Бердичевской операции. К этому времени, по сведениям Совинформбюро, ударные группировки Первого Украинского фронта в ходе наступления освободили города: Радомышль, Новгород-Волынский, Бердичев и Белую Церковь.

Радиостанция американского агентства «Вашингтон Пост» в этот же день прокомментировала выступление президента США Рузвельта в Конгрессе, где он заявил: «…Мы должны держаться вместе, чтобы не висеть порознь», назвав эти слова очередным призывом к лидерам СССР и Великобритании сохранять союз и дальше. Прочитав это сообщение, Владимиров не сдержался.

— Если бы и в Яньани и в Чунцине так думали… — сказал он.

Орлов, который в это время уже собирался ехать в госпиталь, словно, возражая Владимирову, заметил:

— Думают. Ещё и как думают! Вчера я встречался с Чжу Дэ. Он рассказал, что Чан Кайши намерен на территориях, подконтрольных КПК, создать народно-освободительную лигу с участием американцев.

— Это что-то новое… — недоверчиво проговорил Владимиров. — Только кто ему позволит? Думаешь, здесь согласятся?

— В том-то и дело, — усмехнулся Орлов. — Это будет очередной повод к гражданской войне.

Владимиров удручённо покачал головой.

— Нет, нет, Андрей Яковлевич. Это чья-то очередная утка! — не поверил он.- И гнездится она вовсе не в Чунцине, а в Яньани. Я в этом уверен. И делается с целью заставить Москву поволноваться…

…На другой день в доме появился Дэн Фа. Учтиво поздоровался с Владимировым и на его скуластом лице засияла улыбка.

— Товарищ Сун Пин, — сказал он, — вам бы поближе к нам перебраться надо… А то чуть ли не каждый день за вами приходится ходить…

— А у вас разве нет лошади? — насмешливо спросил Владимиров, зная, что Дэн Фа боится ездить верхом.

— Лошадь есть, — ответил тот. — Однако, я предпочитаю ходить пешком… Так полезнее для здоровья. — И добавил: — Товарищ Мао Цзэдун просит вас прямо сейчас приехать к нему.

…Когда Владимиров подъехал к жилищу Мао Цзэдуна, увидел его у входа в пещеру. Мао о чём-то оживлённо беседовал с охранниками. Завидев Владимирова, Мао Цзэдун сделал ему навстречу несколько шагов и остановился. Владимиров спешился с лошади, подошёл к Мао и поздоровался с ним. Мао, не выпуская его руки из своей мягкой по-женски ладони, улыбнулся и спросил.

— Как ваше здоровье, товарищ Сун Пин?

— Спасибо… Хорошее, — ответил Владимиров.

— Хорошее здоровье дороже золота… — заметил Мао и тут же поинтересовался: — Из Москвы что-нибудь есть?

Мао явно имел ввиду ответ на его телеграмму Димитрову.

— Пока нет, товарищ председатель…

Мао отпустил руку Владимирова.

— Подождём… — обыденным голосом проговорил он и пригласил Владимирова пройти в жилище.

Здесь было тепло и уютно. Их встретила Цзян Цин. Приветливо, но сдержанно поздоровалась с Владимировым и предложила чай.

— Спасибо, — поблагодарил тот. — Не надо беспокоиться…

— Нет, нет! — бурно возразил Мао. — Будем пить и чай и ещё кое-что. Меня на днях угостили рисовой водкой особого приготовления. Одну бутылочку я оставил про запас. Она нам и пригодится сегодня!.. Я правильно говорю? — Обратился он к Цзян Цин.

— Правильно, — согласилась та и ушла на кухню.

А Мао продолжил:

— Я вот о чём часто думаю… В существующих на территории Китая, как в древности, так и в наши времена, всегда на первом месте стояла проблема отбора наиболее талантливых людей для управления государствами. Такой же подход к выбору правящего класса, или проще сказать, государственных людей, себя оправдывал. И в этом во многом заслуга идей Конфуция, о котором мы с вами уже не раз говорили. — Мао потянулся к пачке сигарет, которая лежала на краю стола, достал одну и прикурил от пламени свечи. И только после этого продолжил: — Я хотел бы обратить ваше внимание на довольно знаменательный факт. Конфуций появился на исторической арене Китая в непростое время: междоусобные войны, многочисленные беды людей и естественное их стремление, как и в наши дни, к миру, порядку и благополучию. Прошли с тех пор тысячелетия, и мы снова оказались в таком положении. Помните, я вам как-то говорил: стержнем философских идей Конфуция была идея о соблюдении всеми норм нравственной морали, когда отец должен быть отцом, а сын — сыном? Ну и так далее. Всё это беспощадно разрушено. И китайский народ платит дорогую цену. — Мао затянулся дымом, приподнял подбородок, выдохнул дым и спросил. — А знаете почему? Потому что после Конфуция его учение было предано забвению и на первое место вышли деспотизм и самодурство. Император Цинь Шихуанди в 213 году до новой эры распорядился даже сжечь на кострах все сочинения Конфуция и живьём закапывать в землю его последователей…

В это время из кухни вышла Цзян Цин с большим подносом и расставила на столе чашки с чаем, рюмки, две тарелочки с земляными орешками и бутылку рисовой водки. Мао отложил сигарету в пепельницу и энергично потёр ладони, затем снял с бутылки стеклянную пробку и почти с торжественным видом разлил водку по рюмкам. Приподнял свою и, любуясь переливом света от свечи на стекле, произнёс:

— Давайте выпьем за понимание, которое приведёт нас с вами на широкую дорогу сотрудничества во всех областях! Пройдёт время, и наши потомки убедятся: мир и спокойствие на земле могут обеспечить только два великих народа — ваш народ и мой!

После того, как выпили, Мао закусил одним орешком и сделал глоток чая. Причмокнул губами и обронил:

— Прекрасный чай!..

Владимиров тоже закусил орешками и запил крепко заваренным душистым чаем.

— Действительно, прекрасный чай, — согласился он. — Такой чай могут заваривать только прекрасные женщины. — Добавил он.

Однако Мао пропустил мимо ушей слова Владимирова.

— На чём мы остановились?.. — спросил он.

— На наших народах, — подсказал Владимиров.

Мао Цзэдун слегка наморщил лоб.

— А до этого?

— На учении Конфуция…

— Да, да!.. — оживился Мао. — У Конфуция есть мудрое наставление: передавать, а не создавать, верить в древность и любить ее. И ещё четыре философских концепции. Первая, — Мао загнул мизинец на левой руке, — это Жень, что означает…

— Гуманность, — продолжил Владимиров.

Мао коротко хмыкнул. Он не любил, когда его перебивают или поправляют, но на этот раз отнёс это к тому, что Владимиров продолжил его мысль, спокойно.

— Верно, — сказал он. И продолжил: — Вторая — Ли, что означает Правила поведения. — И Мао загнул ещё один палец. — Это она требует быть преданным делу, которому ты служишь, и почитать того, кто стоит над тобой. Далее идет Чжун юн — учение о пути развития общества. И, наконец, четвёртая концепция — это отношение людей к вере, которую они добровольно исповедуют. Я не спорю, в философском учении Конфуция можно найти и другие не менее важные концепции, применительные к государству и управлению им, но я уверен — и этих достаточно, чтобы иметь современное, демократическое, национальное государство…

Слово «национальное» Мао подчеркнул особо и Владимиров вдруг понял: в этом и есть смысл всего их разговора.

Мао прервал свою речь, разлил водку по рюмкам, чему-то улыбнулся и спросил:

— Товарищ Сун Пин, а за что вы хотели бы выпить?

Владимиров, не задумываясь, ответил:

— За нашу победу.

— Я помню, вы и в прошлый раз предлагали выпить за вашу победу, — заметил Мао. — А я вам ответил: «И за нашу победу!» Давайте выпьем за нашу общую победу!

— Я согласен, — ответил Владимиров. И добавил: — И чтобы она быстрее наступила…

Уже под конец застолья к ним вышла Цзян Цин.

— Что-нибудь ещё надо? — спросила она у Мао.

Тот обнял её за талию и привлёк к себе.

— Я тебе потом скажу, что мне надо… — ответил он и подмигнул Владимирову. — Иди лучше к себе.

Когда допили водку, Мао ещё раз напомнил о телеграмме Димитрову.

— …Если ответ придёт на вас, — сказал он, — сообщите мне сразу…

Глава вторая

1

В ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое января Риммар принял шифровку от «Кедра». В ней сообщалось, что глава японского правительства генерал Тодзио подписал директиву Имперской Ставки о подготовке к наступлению японских войск в Центральном Китае. И уже под утро Совинформбюро сообщило о начале проведения операции по окружению и уничтожению крупной группировки войск противника на Звенигородско-Мироновском выступе силами Первого и Второго Украинских фронтов. И успешном наступлении советских войск Ленинградского фронта. Радиостанция американского агентства «Ассошиэйтед пресс», ссылаясь на военное ведомство, сообщило об общих потерях американских войск с первого дня войны. Они составили около девяноста тысяч человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

…Новая неделя началась у Владимирова со встречи с Мао Цзэдуном. На этот раз она состоялась довольно поздно вечером. Несмотря на то, что в помещении было тепло, Мао всё время поёживался. Выглядел он усталым. Разговор Мао начал с того, что сообщил Владимирову о повышенном интересе американцев к Особому району, которое они стали проявлять в последнее время. И, вдруг, резко сменил тему разговора.

— …Чан Кайши никогда не допустит наших представителей в центральное правительство Китая… — заявил он. — Но мы заставим его это сделать. Или он потеряет всё, — Мао Цзэдун говорил ровным, спокойным голосом, как будто речь шла о чём-то обыденном. Потом, махнув небрежно рукой, добавил. — …Он и правительство подбирал под стать себе. С кем там вести переговоры?..

На этом месте Мао умолк и устало откинулся на спинку кресла. Владимиров воспользовался возникшей паузой.

— Я согласен с вами, — сказал он, — однако, выстраивать отношения с Гоминьданом рано или поздно всё равно придётся. Хотя бы для того, чтобы иметь единый антияпонский фронт. Без этого агрессора не остановить. Вы же не будете это отрицать? На марионеточные, так называемые государства, надежды возлагать не приходится.

Мао Цзэдун вяло кивнул головой.

— Да… Вы правы… Но не всё так просто…

Слова Мао прозвучали отрешённо, но в них Владимиров на этот раз не услышал обычной в таких разговорах ненависти к Чан Кайши. «Значит, лёд тронулся», — подумал он, а вслух сказал:

— У меня есть достоверные сведения о готовящейся крупной наступательной операции японцев в Центральном Китае. Предположим, эта операция закончится для японцев успешно. Кто будет следующим? Нанкинские власти в союзе с японцами, Маньчжоу-Го тоже на их стороне, генералы-милитаристы воевать против Японии не собираются…

Мао снова кивнул головой и повторил:

— Да… Вы действительно правы… Но я опасаюсь одного — война с Японией может оказаться долгой, если не вступит в неё Советский Союз. И ещё: мы не можем расценивать ту помощь, которую вы оказываете Чан Кайши, как помощь китайскому народу. Это наше твёрдое мнение. И никто нас не переубедит в обратном…

— Но, согласитесь со мной, — прервал его Владимиров, — длительная война истощит силы Китая. Народ в тяжелейшем положении…

Мао ничего не ответил. Закурил и встал, рукой показывая, чтобы Владимиров сидел, и медленно заходил по помещению. Потом остановился перед рабочим столом, заваленным бумагами, о чём-то задумался. Из такого состояния его вывел стук в дверь и в помещение вошёл его начальник охраны.

— Я прошу прощения, — сказал он. — Привезли телеграмму из Чунцина… — и замер у двери в ожидании ответа.

Мао рассеянно посмотрел на него, потом медленно подошёл и взял телеграмму. Прочитал про себя и небрежно сунул в карман куртки.

— Идите, — сказал он начальнику охраны, а Владимирову пояснил: — Ничего особенного… Я вот о чём сейчас подумал… — Продолжил Мао так тихо, словно рассуждал сам с собой. — Среди наших товарищей, особенно среди тех, кто учился или работал в Москве, бытует мнение: в истории государства личность имеет второстепенное значение. Я не согласен с этим. Давайте обратимся хотя бы к истории Китая. В 1206 году монголы, преодолев внутренние распри, объединились и провозгласили Чингиза великим ханом. И с этого момента началась новая эпоха их экспансии во главе с Чингизом в Китай. Дело Чингиза продолжил его внук Кубла-хан, который в 1279 году завоёвывает Ханчжоу и повелевает строить здесь новую столицу Ханбалык, а для себя роскошный дворец. Кстати, этот дворец находился на месте, где сегодня расположен императорский дворец в Пекине. — Отвлёкся от своей мысли Мао и тут же продолжил: — Однако, в 1294 году Кубла-хан умирает и империя монголов, покорившая к этому времени, чуть ли не весь европейский континент, развалился. Или другой пример, совсем свежий. В 1908 году, после смерти китайского императора Гуансюя и императрицы Цыси на трон вступает их трёхлетний сын Пу И. И империя снова рухнула. То же самое можно сказа и о Германии и даже о России… Ну, ладно. Не буду больше вас утомлять своими разговорами… Из Москвы ничего нет? — спросил Мао и безнадёжно махнул рукой. — Знаю, знаю… Если бы что-то было, вы бы мне уже сообщили…

…Возвращался Владимиров домой, когда было уже около полуночи. Началась метель. На выходе из Яньцзалина его окликнул часовой. Владимиров назвал себя. Часовой подошёл к нему и, убедившись, что это он, посоветовал:

— Будьте осторожны, товарищ Сун Пин: приморозило и тропа стала скользкая.

Владимиров поблагодарил часового и, подняв воротник куртки, пошёл. Метель тем временем стала ещё сильнее. Порывистый ветер бросал в лицо колючий снег, похожий на пыль, который тут же таял на лице. Он уже прошёл с полкилометра, когда луч фонарика выхватил из темноты силуэт волка. Тот стоял на тропе и даже не шелохнулся, несмотря на яркий свет фонарика, направленного на него. Владимиров остановился и медленно опустил руку в карман за револьвером. Он сразу догадался: перед ним был матёрый волк-одиночка.

— Ну что, друг, разойдёмся по-хорошему… — проговорил Владимиров негромко, нащупав рукоять револьвера. Волк по-прежнему стоял на месте и смотрел на Владимирова горящими огоньками глаз. Так прошло не менее минуты. Странно было, но Владимиров не испытывал ни страха, ни желания убить волка. «Интересно, что у тебя на уме?» — подумал он, всё ещё не готовый стрелять в волка. Наверное, неожиданная встреча с человеком на тропе привела и волка в замешательство. Броситься на человека он боялся, но и уступать ему тропу не хотел. Однако, шаг вперёд, который сделал человек, инстинктивно заставил волка отпрянуть в сторону. Владимиров постоял ещё некоторое время, освещая фонариком то место, куда отпрыгнул волк, но тот, словно, сквозь землю провалился.

…Дома Владимирова ждали Орлов и Риммар.

— Пётр Парфёнович, ну ты и даёшь! — укоризненно проговорил Орлов. — Мы тут чёрт знает что передумали… Коля уже собрался идти тебе навстречу…

— Всё в порядке, — успокоил их Владимиров и рассказал о встрече с Мао.

Орлов молча выслушал, потом сказал:

— Мао никогда не откажется от своей цели. Всё остальное — это только ширма для отвода глаз. Я бы на твоём месте так и доложил в Центр…

2

На следующий день Орлов не успел ещё уехать в госпиталь, как в доме появился Кан Шэн, без Сяо Ли и без охранников, которые обычно его сопровождали. Поздоровавшись со всеми, Кан Шэн сказал:

— Вот… Приехал к вам пораньше, пока вы все не разъехались… — шумно сквозь зубы втянул в себя воздух и совсем уже неожиданно спросил: — Угля хватает?..

— Спасибо, товарищ Кан Шэн, хватает, — ответил Владимиров.

Кан Шэн перевёл взгляд на Орлова.

— А вы, я вижу, в госпиталь собрались?

— Надо, — коротко ответил тот.

— Ну да… — Кан Шэн обвёл комнату рассеянным взглядом. — Присесть можно?

— Присаживайтесь, товарищ Кан Шэн, — ответил Владимиров. — Может вас чаем угостить? Наш повар умеет прекрасно заваривать чай…

Кан Шэн небрежно махнул рукой.

— Знаю я вашего повара… А от чая не откажусь.

Владимиров сам налил чай Кан Шэну в кружку и подал ему.

— У нас без сахара, — пояснил он.

— Я не пью чай с сахаром, — усмехнулся Кан Шэн. — Сахар вредит здоровью. — Сделал несколько глотков и продолжил: — Весь город говорит о вашем Ван Мине. Даже на рынке…

Владимиров предупредительно поднял руку.

— Товарищ Кан Шэн, во-первых, Ван Мин не наш, а ваш. А, во-вторых, мне кажется, вы преувеличиваете, говоря о том, что в городе больше не о ком или не о чём говорить, как о Ван Мине.

Кан Шэн снова натянуто усмехнулся.

— Действительно, вы правы… — проговорил он. — Я немного преувеличиваю. Тем более, что Ван Мин признался лично председателю товарищу Мао Цзэдуну, который на днях был у него дома, в своих ошибочных взглядах и попросил товарища Мао на предстоящем съезде партии не поднимать вопрос о его заблуждениях и ошибках… — Всё это Кан Шэн произнёс, как показалось Владимирову с каким-то упоением.

— Ну, ладно… Я поехал… — сказал Орлов. — Мне пора…

— Поезжай, Андрей Яковлевич, — ответил Владимиров. — Служба — есть служба, а работа — работой…

Кан Шэн догадался, о чём сказал Владимиров, но промолчал. Допил чай и, видимо для большей убедительности, добавил:

— Председатель товарищ Мао Цзэдун после посещения товарища Ван Мина доложил членам Политбюро, что здоровье Ван Мина идёт на поправку благодаря доктору Орлову, и скоро он может приступить к работе… Ну что… Спасибо за чай, — проговорил Кан Шэн, вставая с места. — Действительно, ваш повар умеет прекрасно его заваривать. — Посмотрел на часы и заторопился. — У меня через полчаса встреча с американскими миссионерами. — Пояснил он. — И опаздывать я не могу. До свидания, товарищ Сун Пин. Провожать меня не надо… Я не женщина.

Когда за Кан Шэном закрылась дверь, из радиоузла вышел Риммар.

— Ты слышал, что он сказал? — спросил у него Владимиров.

— Слышал…

— Ну и что?

— По-моему Кан Шэн намеренно сказал о миссионерах, — ответил Риммар.

— Я тоже так думаю, — согласился Владимиров. — А на счёт Ван Мина?

— Не знаю… Поезжайте к нему, — посоветовал Риммар.

…Двадцать седьмого января Владимирова снова пригласили к Мао Цзэдуну. Это уже было третье приглашение за неделю. На этот раз его встретила Цзян Цин. Она была одна. Глаза её засияли, и в какой-то момент Владимирову даже показалось, что она готова броситься ему на грудь, и потому поспешно спросил:

— А где товарищ Мао Цзэдун?

— Он сейчас придёт, — ответила Цзян Цин и сразу потускнела. — Он на кухне вместе с поваром готовит какое-то старинное китайское блюдо, чтобы угостить вас…

Владимиров был поражён услышанным. Цзян Цин, видимо, заметила это и сказала:

— Не удивляйтесь… Он любит готовить…

В эту минуту из кухни в сопровождении повара вышел Мао. Повар держал в руках большой поднос с глиняными горшочками и чашками с приправами. Увидев Владимирова, Мао широко развёл руки.

— Здравствуйте, товарищ Сун Пин! — произнёс он и пошёл ему навстречу. — А мы вот решили вас угостить старинным китайским блюдом!.. Его готовили в моей семье… И заодно поздравить вас с освобождением Ленинграда!.. — Наверное на лице Владимирова появилось такое удивление, что Мао сначала посмотрел на Цзян Цин, затем снова перевёл взгляд на Владимирова, и спросил:- А вы не знали?..

— Нет, не знал, — признался тот.

— Ну, вот!.. Значит, я сделал для вас заодно и приятный сюрприз!

Эта новость действительно была приятной.

Повар, тем временем, поставил поднос на стол и отошёл в сторону. На подносе оказалось не одно, а несколько блюд: отварной рис с приправой из красного перца, свинина в кисло-молочном соусе, говядина с тушёной капустой и отварная курица в соевом соусе с репчатым луком, морковью и чесноком. Мао придирчивым взглядом окинул всё, что стояло на столе и обратился к Цзян Цин.

— Мне кажется, здесь чего-то не хватает… — сказал он.

Повар раньше, чем Цзян Цин догадался, чего не хватает. Быстро сходил на кухню и вернулся с бутылкой рисовой водки и тремя рюмками.

— Что ещё не хватает? — чуть насмешливо спросила Цзян Цин. Мао с удовольствием потёр ладони.

— Теперь всего хватает!.. — ответил он. — Ну что, друзья мои, за стол!

Когда расселись, Цзян Цин потянулась к бутылке с водкой, чтобы разлить её по рюмкам, но Мао остановил её.

— Нет, нет!.. — сказал он. — Сегодня я сам!.. — Разлил водку по рюмкам и продолжил: — Я всегда был уверен: рано или поздно — наши пути сойдутся. И перед КПК, и перед ВКП (б) стоят одни и те же задачи, только условия их осуществления разные… Ну что, давайте за это и выпьем!

Цзян Цин только пригубила и поставила рюмку на стол. Мао не стал возражать.

— Хорошая водка, — заметил Владимиров. — Ей даже лечиться можно от простудных заболеваний…

Похвала Владимирова пришлась Мао по душе.

— Это у меня из старых запасов, — пояснил он. — Что вам больше нравится из закусок? — Спросил он. — Мне — вот эта свинина. Но и курица тоже вкусная. Она приготовлена по особому рецепту…

После того, как закусили: Мао — свининой, а Владимиров — курицей, Мао снова разлил водку по рюмкам. Цзян Цин подливать не стал. Поднял свою рюмку и произнёс:

— Однажды наш великий Конфуций сказал: «Там, где пребывает благородный муж, нравы неизбежно меняются к лучшему». Вы, товарищ Сун Пин, человек благородный. Я это заметил сразу. Поэтому предлагаю выпить за вас, и в вашем лице за великий и героический русский народ.

Лихо опрокинул в рот рюмку с водкой и замер, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Потом с удовольствием выдохнул. Владимиров поблагодарил Мао.

— Я польщён вашим вниманием ко мне и особенно словами, сказанными о русском народе. Я согласен с вами, наши дороги сойдутся в один широкий путь, по которому следом за нашими народами пойдут и другие народы. Возможно, это произойдёт ни завтра, но всё равно произойдёт.

Владимиров произнёс эти, на первый взгляд, пафосные слова, просто и от души. И снова попал в цель: Мао довольно улыбнулся и приложил правую руку к сердцу. После того, как Владимиров выпил, Цзян Цин пододвинула к нему поближе тарелку с говядиной и тушёной капустой.

— Попробуйте это… — предложила она. — Тоже очень вкусно… Я обожаю это блюдо…

Говядина, действительно, оказалась вкусной. Мао, тем временем, снова разлил водку по рюмкам.

— Я отношусь к застолью, — проговорил он, — как к ритуалу. По мнению Конфуция, ритуал был создан древними правителями, а они действовали по воле небес. — Неожиданно заявил Мао и шутливо добавил: — Так что мы с вами всё делаем по воле небес!..

— Не возражаю, — ответил Владимиров. — Лишь бы черти потом нас не попутали…

Мао поднял вверх указательный палец.

— О!.. — воскликнул он. — А эти черти совсем рядом с нами!.. Нет, я за хорошие отношения с Гоминьданом, но без Чан Кайши! Я разделяю озабоченность товарища Димитрова по поводу наших не простых отношений с Гоминьданом. Вы человек опытный в такого рода делах. Подскажите, что мы можем сделать, чтобы убедить и товарища Сталина, и товарища Димитрова в нашем искреннем стремлении изгнать с китайской земли японских фашистов?

На этот раз вопрос Мао не носил риторического характера, как это случалось часто.

— Мне трудно вам советовать, — начал говорить Владимиров, стараясь обдумать свой ответ. — За вашими плечами огромный опыт политической борьбы, но я постараюсь высказать своё мнение. По-моему, не надо никого убеждать: ни товарища Сталина, ни товарища Димитрова. Надо найти пути объединения на антияпонской основе со всеми национальными и патриотическими силами Китая, изгнать врага со своей земли, а уже потом решать, кто прав, а кто не прав. Вы сказали, что застолье для вас — ритуал. Позвольте мне тоже обратиться к мудрым словам Конфуция, который однажды сказал: «Свои и большие, и малые дела люди совершали в соответствии с благопристойностью». Это и будет моим ответом.

Мао широко развёл руками.

— Ну, вот видишь! — обратился он к Цзян Цин. — Я тебе не раз говорил: товарищ Сун Пин ещё и большой дипломат!.. — Потом повернул голову к Владимирову и продолжил: — Всё верно, товарищ Сун Пин… В нашей не простой жизни ничего не даётся без труда, а, порой, и горьких ошибок…

3

Последние дни января выдались на редкость холодными. Ночами температура опускалась до тридцати градусов. Даже днём, при солнечной погоде, мороз пробирал до костей. Казалось, застыл и весь город: улицы опустели, в харчевнях и на рынке — ни души.

…Двадцать восьмого числа пришло сообщение Совинформбюро об успешной наступательной операции войск Первого и Второго Украинских фронтов на Звенигородско-Мироновском направлении, в результате которой создались условия для прорыва к Южному Бугу и Днестру. Противник, отступая, оставил Шепетовку, Ровно и Луцк. В этот же день Совинформбюро сообщило и об успешном наступлении войск Третьего и Четвёртого Украинских фронтов на Никопольско-Криворожском направлении. Одновременно, по сведениям Совинформбюро, началось наступление советских войск и на Нарвском направлении. Однако, ни американские, ни британские радиостанции о событиях на Восточном фронте не упоминали. Они на все лады комментировали разногласия, которые возникли между Москвой с одной стороны, и Вашингтоном с Лондоном с другой в связи с затягиванием союзниками передачу части итальянского флота Советскому Союзу, о чём было решено в Тегеране на встрече лидеров трёх держав. Но уже утром двадцать девятого января британское агентство «Рейтер», ссылаясь на источник в правительстве, сообщило, что Москве вместо итальянских кораблей будут переданы великобританские из состава своего флота линейный корабль «Роял Соврин», один крейсер и несколько транспортных судов водоизмещением по двадцать тысяч тонн каждый.

…Во время завтрака Владимиров, отвечая на вопрос Орлова: «Что там у нас?», сказал:

— У нас всё в порядке, Андрей Яковлевич. На всех фронтах идёт наступление. А вот что происходит здесь — непонятно. — И пояснил: — По тем сведениям, с которыми меня ознакомил Кан Шэн, против их восьмой армии японцы держат пять пехотных дивизий и одну кавалерийскую дивизию. Это примерно сто тысяч человек! А против их четвёртой армии и того меньше! Две пехотные дивизии и три бригады. Всего примерно шестьдесят тысяч человек! Это о чём говорит?

— Всё о том же, — ответил Орлов.

— Вот и я об этом говорю… — и Владимиров покачал головой. — А теперь возьмём во внимание то, что происходит на других фронтах. Центральное правительство вынуждено держать только на Тибетском и Синьцзянском направлениях до ста тысяч войск и против Сычуаньских генералов-милитаристов ещё сто тридцать тысяч. Что получается?

Орлов отодвинул от себя чашку с недопитым чаем и чуть насмешливо глянул на Владимирова.

— А то и получается, Пётр Парфёнович, что в этой войне не видно ни конца, ни края… — И, заметив, что Владимиров не понял его, пояснил: — Тут, мне кажется, проблема поглубже, чем мы иногда представляем себе. Есть силы, которым выгодно проливать реки крови. Они наживаются на этом. А Гитлер, Муссолини, Рузвельт и Черчилль и даже Чан Кайши — это пешки на их шахматной доске…

— Ты это серьёзно? — Владимиров с некоторым удивлением посмотрел на Орлова. — А, впрочем, ты прав… Но, тогда возникает ещё более прозаичный вопрос: кто мы с тобой?..

В этот же день Риммар поймал волну, на которой работало радио Берлина. Диктор сообщил о казнях бывших соратников Муссолини, которые «предали дуче». В числе казнённых был и зять Муссолини, бывший министр иностранных дел Италии граф Чиано и несколько генералов.

…Вечером Орлов вернулся домой, когда на улице уже сгустились сумерки. От ужина отказался.

— Я только чай попью, — сказал он.

— Оперировал много? — поинтересовался Владимиров.

— Да нет… Три операции, но все тяжёлые… Была у меня сегодня Цзян Цин, — продолжал он. — По всей видимости, ей тоже придётся ложиться на операцию… У неё серьезные проблемы по женской части… Да, и ещё! Она рассказала, что к ним приезжал Кан Шэн и снова убеждал Мао в том, что Чжу Дэ для руководства вооружёнными силами устарел и его надо заменить…

— А на кого? — спросил Владимиров.

— Он не сказал, но, надо думать, коли предлагает убрать Чжу Дэ, значит, у него кто-то есть на примете.

Владимиров задумался. Трудно было поверить, что Мао рискнёт отстранить Чжу Дэ от командования армиями КПК. Слишком большой авторитет имел Чжу Дэ не только среди командиров, но и среди рядового состава. «А, впрочем, чем чёрт не шутит…» — подумал Владимиров про себя, а вслух сказал:

— Непотопляемый этот Кан Шэн… Он давно подбирается к Чжу Дэ… Не даром чуть ли не половину должностных обязанностей начальника Главного штаба он сумел прибрать к своим рукам…

— Ты думаешь, Мао уступит ему? — недоверчиво спросил Орлов.

— До съезда навряд ли, — ответил Владимиров. — А после съезда всё может быть…

Орлов допил чай и ушёл в свою комнату, а Владимиров направился в радиоузел. Увидев его, Риммар оживился и подал ему наушники.

— Левитан выступает!.. — сказал он. — Послушайте! А я выйду на минутку.

Владимиров надел наушники и сразу услышал: «…Советские войска на Ленинградском и Волховском направлениях, — говорил Левитан торжественным голосом с металлическим оттенком, — продвинулись вперёд на двести пятьдесят километров! В ходе боёв противник потерял около ста тысяч убитыми и ранеными, уничтожено триста немецких танков и сбито девяносто семь самолётов!.. Войскам Первого Украинского фронта на двадцать девятое января после ввода в бои из второго эшелона восемнадцатого танкового корпуса и кавалерийского корпуса генерала Селиванова, удалось значительно продвинуться вперёд, отсечь Корсунь-Шевченковскую группировку неприятеля от остальных войск и приступить к её уничтожению!..»

Левитан говорил, а Владимиров вдруг представил себе, что сейчас происходит в Москве и предательская тоска по дому сжала его сердце, да так сильно, что он чуть не застонал. В это время вернулся Риммар и, видимо, заметил, что с Владимировым происходит что-то неладное.

— Что с вами, Пётр Парфёнович? — тревожно спросил он. — Вам плохо?

Владимиров отрицательно качнул головой.

— Нет, Коля… Все нормально…

Уже поздно вечером Риммар принял очередную шифровку от «Кедра». В ней сообщалось, что император Японии Хирохито назначил главу правительства генерала Тодзио по совместительству и начальником Генштаба японской армии…

4

Февраль пришёл почти с ежедневными сообщениями Совинформбюро, которые радовали сердце и согревали душу, и в то же время вызывали чувство тоски по Родине. Там разворачивались грандиозные по масштабам исторические события — страна освобождалась от фашистской нечисти, а здесь изо дня в день повторялось одно и то же.

…Восьмого февраля Совинформбюро сообщило об освобождении войсками Третьего и Четвёртого Украинских фронтов Николаева и ликвидации вражеской группировки войск на левом берегу Днепра. На очереди ждал своего освобождения Крым. Распутица и снежные заносы с буранами на какое-то время приостановили наступление войск Третьего Украинского фронта, однако уже семнадцатого числа Совинформбюро передало сообщение о возобновлении наступления войск Третьего Украинского. В доме все воспряли духом.

…Двадцать второго февраля стало известно об освобождении Кривого Рога и выходе советских войск на рубеж рек Саксалань и Ингулец, и об успешном завершении Украинскими фронтами Корсунь-Шевченковской, Кировоградской, Ровенско-Луцкой и Никольско-Криворожской операций. И в этот же день Совинформбюро сообщило о готовящейся операции по изгнанию немецко-фашистских войск с Крымского полуострова и выходу к границе СССР.

…Вернувшись из госпиталя, Орлов сказал:

— Пётр Парфёнович, надо посоветоваться. У меня в госпитале три врача-иностранца, которые имеют отдалённое представление о врачевании, но настойчиво пытаются под разными предлогами сблизиться со мной. Один из них доктор Фрей, выдаёт себя за терапевта. Говорит, что учился в Венском мединституте. В Китае с 1939 года, но ни разу я от него не слышал, как он попал сюда. Хорошо говорит и по-китайски, и по-английски. Но однажды, совершенно случайно, я услышал, как он выругался по-немецки. Второй доктор Мюллер, еврей, родом из Германии, из Дюссельдорфа. Тоже выдаёт себя за терапевта. Хотя разбирается в медицине на уровне фельдшера. Но вот что интересно: оба, мне кажется, пытаются собирать военную информацию и сведения о состоянии дел в Особом районе. И третий — доктор Би Мейтис, сын китаянки и малайца. Учился в Берлине. Воевал в Испании против Франко. Прекрасно говорит на китайском, немецком и английском языках. Но в медицине профан. Тем не менее, врачует. Все трое вхожи в доме военных и гражданских руководителей. А с некоторыми из них даже в приятельских отношениях…

— И что из этого следует? — прервал его Владимиров.

— Так идти мне с ними на сближение или нет? — в свою очередь задал вопрос Орлов. И тут же продолжил: — Есть у меня одна мысль, но мне сначала надо кое-что уточнить…

Уже на третий день после этого разговора Орлов сообщил:

— Ну что, Пётр Парфёнович, я кое-что сделал. Есть в госпитале один фельдшер. Работает с первого дня его приезда в Яньань. И большой любитель выпить. Я угостил его спиртом из своего резерва и поговорил с ним об этих докторах. И знаете, что он мне рассказал?..

И Орлов сделал выжидательную паузу.

— Нет, — усмехнувшись, ответил Владимиров.

— И я до этого не додумался бы! — продолжил Орлов. — Так вот: Фрей и Мюллер приехали сюда вместе с доктором Ма Хайдэ, а Би Мейтис значительно позже. Но не это самое интересное. Ты помнишь, не так давно в Яньань приезжали американские миссионеры?

— Припоминаю… — ответил Владимиров.

— Так вот, на второй день после их встречи с Кан Шэном один из миссионеров приезжал в госпиталь и долго беседовал с Би Мейтисом, затем с Фреем и Мюллером отдельно. Вот такие пироги, Пётр Парфёнович… — закончил свой рассказ Орлов.

Владимиров слегка задумался.

— Интересно… — проговорил он. — Что общего у миссионеров с этими врачевателями?..

— Ну, об этом знают только они, — ответил Орлов. — И я не думаю, что и встреча с Кан Шэном, и в госпитале — это случайные явления.

Не соглашаться с Орловым было нельзя.

— Выходит, Кан Шэн продолжает налаживать контакты с американцами?..- спросил Владимиров.

— Он уже давно этим занимается, — ответил Орлов. — И делает это не по собственной инициативе…

…Двадцать пятого февраля в полдень приехала Цзян Цин. На улице было холодно и Владимиров сразу предложил ей горячий чай, а Риммар поставил на стол свежеиспечённые рисовые лепёшки с изюмом, старательно приготовленные Чаном. Цзян Цин обворожительно всем улыбнулась и проговорила:

— Как приятно, когда за тобой ухаживают сразу двое мужчин! — сделала глоток чая и продолжила: — На улице мороз, а у вас тепло… — Потянулась к своей сумке, которую повесила на спинку стула, достала из неё виниловую пластинку и подала Владимиров. — Это песни моего любимого композитора Не Эра. Он гениальный музыкант! Вся его музыка пронизана древними народными напевами, светом и ритмом жизни… Я хочу подарить эту пластинку вам. Вернётесь в свою Москву, заведёте патефон, поставите пластинку… — Она на мгновение замялась, затем произнесла: — И вспомните о нас…

Владимиров был тронут и подарком, и словами Цзян Цин.

— Спасибо, — сказал он. — Это действительно дорогой для меня подарок.

Цзян Цин снова улыбнулась, кротко вздохнула и продолжила:

— Моя жизнь до приезда в Яньань была настолько романтичной, что порой я чувствовала себя птицей, парящей в небесах… А с музыкой Не Эра я познакомилась, когда жила в Шанхае. У нас в театре было много поклонников его музыки. Однажды в пьесе Ибсена «Кукольный дом», где я играла заглавную роль, я вопреки воле режиссёра, исполнила одну из песен Не Эра. Зал рукоплескал и гудел от восторга, а режиссёр после спектакля подбежал ко мне и при всех расцеловал!..

Цзян Цин говорила всё это с тихим восторгом, и от этого казалась ещё более очаровательнее. Потом резко оборвала свою речь и стала прощаться. Владимиров пошёл её провожать. У ворот нетерпеливо переминались с ноги на ногу двое охранников. Владимиров придержал Цзян Цин за локоть. Она замерла и насторожилась.

— Можно вам задать один вопрос? — спросил он.

— Задавайте… — совсем тихо ответила Цзян Цин.

— Скажите, вы в Шанхае снимались в кино под именем Лин Пинь?

— Да… — ответила она. — А вы откуда знаете?

— Один из ваших поклонников рассказал. Но это не важно. Скажите, вы с Кан Шэном познакомились тоже в Шанхае?

— Да… — слегка растерянно ответила Цзян Цин. И тут же добавила: — Это он предложил мне вступить в КПК и поехать в Яньань… С тех пор актриса Лин Пинь умерла, а вместо неё появилась Цзян Цин…

В голосе Цзян Цин Владимиров услышал нотки не то разочарования, не то сожаления. Владимирову, вдруг, стало не по себе.

— Простите меня, если я, не желая этого, заставил вас вспомнить о грустном… — сказал он.

— Нет, нет! Что вы! — возразила Цзян Цин. — Скорее, всё наоборот…

5

Март в долину не пришёл, а ворвался вместе с долгожданным теплом и шумными ручьями от таявшего в горах снега. Они срывались в о