Оглавление

ЧАСТЬ 1
Та девочка, тот мальчик

Глава 1

Новоторжский уезд, май 1861 года

Тишину дремавшего майского леса бесцеремонно нарушили стук копыт и детские голоса.

— Спорим, я первый дома буду, — задыхаясь от быстрой езды, выпалил темноволосый мальчишка, придержав разгоряченного коня.

— Я и спорить не буду, — ответил гарцующий рядом юноша. Он был похож на первого, но старше и более плотно сложенный. — И так ясно, что по этой тропе к усадьбе не проехать.

— Дорога тут точно ближе — заодно и проверим. — Братьев догнал ещё один мальчик.

— Хорошо, но только чтобы отец не узнал: проведает, что я вас в лес одних отпустил, устроит мне, — подумав, согласился старший. — И на что спорить будем?

— А давай на твою лодку, — не раздумывая выпалил первый наездник.

— Хорошо, но, если проиграете вы, отдашь своё седло.

— Отлично.

Двое мальчиков свернули в лес и поехали по еле заметной тропинке, а юноша продолжил путь по дороге.

— Саша, а ты не боишься, что Михаил расскажет Петру Андреевичу, что мы поехали через лес без взрослых?

— Нет, Костя, это не в его духе. И согласись, однообразие вгоняет в скуку. Мы эту дорогу вдоль и поперёк знаем. То ли дело попытаться найти верный путь самим.

— Наверное, ты прав. — Друг несколько минут молчал. — Только как бы на неспокойных людей не натолкнуться. Ведь бунтуют мужики.

— Так это далеко, не у нас. Отец в добрых отношениях с крестьянами.

— Все так говорят — в добрых, а потом раз — и с вилами к дому идут. Хорошо, если пошумят да разойдутся. А то ведь…

— Что? — иронически произнес Саша, уверенный в своей правоте. И это не укрылось от Кости.

— А то, что у Пушкина написано: «бессмысленный и беспощадный бунт». Читал ведь?

— У нас такого не будет.

— И хорошо. Разве я хочу, чтобы было? Совсем не хочу. Просто вспомнилось.

Мальчики замолчали, подчинившись величественной тишине природы. До усадьбы нужно было проехать несколько километров, и не везде тропа различалась так же четко, как возле дороги. Этот лес был очень стар. Он помнил спокойные времена без людей и первых крестьян, отвоёвывающих каждый кусочек пашни у исполинских сосен.

Александр, младший сын князя Петра Андреевича Трубецкого, был источником постоянного беспокойства не только для родителей и бесчисленной родни, постоянно гостившей в имении, но даже для соседей. Его забавы порой были опасны. Однажды, начитавшись романов Фенимора Купера, он подговорил дворовых мальчишек играть в индейцев и заблудился в лесу. Ему приключение понравилось, однако тем, кто вёл поиски, было не до веселья. Ведь совсем недавно он устроил сплав на плоту и пытался удрать в странствие с цыганским табором.

Потому-то отец строго-настрого запретил отпускать Сашу куда-либо без присмотра старших.

Полумрак и мерное движение навеяли на Костю воспоминания о раннем детстве. Тогда он жил в маленькой деревеньке отца, и родной дом не казался бедным и старым. Мальчик считал его самым лучшим, а отца — самым сильным и добрым человеком на земле. Бывало, они со старшим братом и сестрой ходили вот в такой же точно лес, который начинался сразу за деревенской околицей. Костя очень любил собирать ягоды и грибы, наблюдать за мелкими доверчивыми зверьками и птицами. Больше всего запомнились мальчику минуты отдыха: они выбирали светлую зелёную полянку, рассаживались поудобнее и весело болтали о разных интересных вещах. Сестричка доставала из корзинки и выкладывала на чистую тряпицу нехитрый обед.

Вольная жизнь закончилась, когда отец, вконец измученный бедностью, нашёл место в столице, поручив детей заботам разных родственников. Так три года назад Костя Муратов очутился в богатом тверском поместье Трубецких и стал лучшим другом Саши.

— Смотри, Костя, — тихо позвал Саша, который тщательно выбирал путь, ориентируясь по приметам, которым его научил местный лесник Федор Матвеевич, — просвет. Скоро приедем.

И точно, через сотню метров друзья оказались в самом отдалённом уголке верхнего парка, где, заигрывая с южным ветром, тихонько напевала эолова арфа. Они пустили коней лёгкой рысью: на ухоженных дорожках можно было не опасаться коварных, укрытых в траве коряг. Вот и липовая аллея, которая ведёт прямо к парадному крыльцу.

— Знаешь что, Костя, давай через парадное не пойдём: вечерняя служба закончилась, нечаянно можем встретиться с отцом.

Над высоким куполом дома мирно проплывали кучевые облака, обещавшие, однако, к вечеру собраться в тучи. Пока май баловал теплом и тишиной, и кто-то даже катался на лодочке по огромному пруду. Приглядевшись, Саша узнал кузину и её гувернантку, часто гостивших в имении. Помахав девушкам и договорившись о прогулке перед сном, всадники направились к дворовым службам: через окна было видно, как суетятся на кухне повара и слуги.

Мальчики уже спешились, когда к ним подъехал Михаил.

— Ну, что ж, ваш путь действительно ближе, — бросил он и, лихо спрыгнув с коня, без дальнейших слов отправился к дому.

— Никак дуться вздумал, что не по его вышло, — поделился с другом Саша.

***

Вечер выдался тёплый и тихий, и ничто не могло помешать лодочной прогулке. Саша и Костя подошли к беседке чуть раньше назначенного срока и стали невольными свидетелями чужого разговора. Мужской голос явно принадлежал Михаилу. Ему недавно исполнилось шестнадцать, и он был зачислен в гусарский полк, чем очень гордился. Сейчас юноша гостил в отцовском имении и не собирался отказываться здесь от развлечений, участником которых бывал в Москве.

— Луша, ну чего ты боишься, — уговаривал он кого-то. — Вот, посмотри, какие я тебе серёжки в городе купил.

— Не надо, барин, пустите меня, я домой побегу, — ответил испуганный девичий голос.

— Да не противься, глупая, дай поцелую только, — не унимался Михаил, и интонации, прозвучавшие в его голосе, очень не понравились Саше. Он хорошо помнил, как, пытаясь добиться от брата желаемого, Михаил вначале просил, потом угрожал именно таким тоном — а иногда мог применить силу.

Мальчик оттянул друга немного в сторону и прошептал: «Отвечай мне громко и непринуждённо — спугнём братца так, чтобы он не заподозрил, будто мы поняли, что он тут делает». И тут же перейдя от слов к делу, Саша громко спросил:

— Ну, что же, Костя, наверное, здесь нам Верочка встречу назначила?

После этих слов за тонкой стеной беседки стало тихо.

— Кажется, здесь, — ещё громче ответил товарищ.

Ребята услышали быстро удаляющиеся в разные стороны шаги.

— Эй, кто здесь? — войдя в роль и не желая останавливаться, крикнул Саша и уверенно зашагал по аллее — куда, как он предполагал, направился незадачливый дон жуан. Но тут его остановил девичий смех: по едва заметной тропинке спешила кузина Вера и её молоденькая гувернантка-подружка Поленька.

— А вот и мы! Ничего, что задержались? — звонко выкрикнула Вера и, схватив мальчика под руку, решительно повлекла в сторону пруда. — Я непременно хочу кататься!

Лёгкая белая лодочка скользила по глади пруда. Солнце готовилось скрыться за деревьями, и последние лучи окрасили листву в неуловимый нежно-золотистый цвет. Было очень тихо — как, наверное, бывает только на воде. Костя поднял весла, и лодка застыла, не нарушая очарования майского вечера. Говорить не хотелось, а только сидеть вот так тихонько и смотреть, как под тонкой гладью снуют маленькие рыбки и перекликаются на ветвях береговых кустов ласточки.

Саша смотрел на Веру, которая задумалась, положив голову на плечо Поленьки. И ему казалось, что это самая красивая из всех знакомых ему девушек. В кремовом платье с кружевной пелериной, длинными вьющимися волосами, обрамляющими нежное белое личико, Вера и вправду была очень мила.

«Наверное, такими были средневековые дамы сердца, ради которых рыцари совершали подвиги», — решил мальчик.

Они катались уже целый час, когда мирную прогулку прервал Михаил. Он, по–видимому, догадался, кто помешал его свиданию.

— Эй, там, на лодке, — громко крикнул юноша, — быстро плывите сюда, отец вас обыскался.

— Саша, — наклонившись к самому уху друга, зашептал Костя, — мне кажется, он рассказал о нашем секрете.

— Не думаю: брат не настолько плох, как тебе кажется. Почему ты его не любишь? — тихо ответил Саша и, обращаясь к девочкам, громко произнес: — Милые дамы, извините за вынужденное окончание прекрасной прогулки. Надеюсь, мы совершаем её не в последний раз.

«Дамы» переглянулись, удивленные столь церемонным обращением.

— Александр, ты настоящий рыцарь, — еле сдерживая смех и стараясь подделаться под его тон, сказала Вера. — Мы принимаем приглашение и обещаем встретиться с вами в назначенный срок.

Тем временем лодка, направляемая уверенными ударами весел, причалила к берегу, и Михаил помог барышням выйти. Он подождал, пока брат привяжет судёнышко, и вместе с друзьями зашагал к дому.

— Отчего отец ищет меня? — обратился к нему Саша.

— Не знаю. Может, и не ищет, — равнодушно произнёс тот. И, помолчав, добавил: — Кстати, лодка теперь твоя — я приказал её просмолить и покрасить.

***

На следующее утро Сашу разбудили очень рано, ещё до восхода солнца. Он сам попросил об этом своего друга — немолодого лесника Фёдора Матвеевича, который обучал его премудростям охоты, рыбной ловли, рассказывал, как вести себя в лесу, узнавать травы, ягоды, грибы.

— Вставай, барин, а то рыбы тебе не видать, — громким шёпотом сообщил он Саше и тут же скрылся за дверью.

Мальчик сонно потянулся и, перевернувшись на другой бок, натянул на голову одеяло. Было ещё темно, он представил утреннюю прохладу и сырость и вдруг ужасно не захотел покидать уютную теплую постель. Но закружились мысли: он вспомнил тайную ямку, где обязательно должна водиться щука. Проснулся азарт — и сон был забыт. Он встал, тихонько собрался, прихватил подготовленные с вечера снасти и наживку — золотистых маленьких карасиков — и направился к реке.

Землю укрывал густой, похожий на молоко туман, но Саша точно знал место. Устроившись и разобрав снасти, он забросил удочку и принялся ждать. Было тихо; земля, выстудившись за ночь, дышала прохладой. В реке гуляла рыба: в запале охоты выпрыгивали из воды молодые щучки, резвились проворные верхоплавки. Занялся рассвет: солнце, большое и белое, поднималось из-за невысокого, заросшего зелёной сочной травой холма. Лучи играли в капельках росы, застывших на искусно вытканных узорах паутины.

Саша так засмотрелся на привольный мир, от которого отвык в казармах училища, что не сразу почувствовал ожившее в руках удилище: долгожданная щука заглотила наживку. Мальчик начал осторожно, как учил Фёдор Матвеевич, выводить хитрую рыбину и с немалым усилием вытянул её на берег. Великолепная пятнистая хищница забилась, заплясала по траве, но вырваться из крепких мальчишеских рук не смогла. Правда, победа не далась Саше легко: освобождая щуку от крючка, он не уберёгся от острых зубов. Он быстро замотал палец платком и в следующий раз был осторожнее, а потом справлялся как опытный рыбак.

Солнце начало припекать, и клёв прекратился. Уложив добычу в котомку, Саша не спеша направился домой. Туман рассеялся, но трава ещё не обсохла. По дороге попадались крестьяне из ближних деревень, которые спешили по своим делам. Некоторые просто приветствовали молодого барина, другие останавливались поговорить, а увидев богатый улов, не скупились на похвалу.

На подходе к дому мальчик обратил внимание на пыльную, запряженную парой утомленных коней карету. «Ни у кого из наших знакомых нет такого экипажа, — подумал он, ускоряя шаг. — Наверное, гости».

В нескольких шагах от подъезда он заметил Костю с дорожным сундучком.

— Что это ты делаешь? Почему у тебя сундучок?

— Ой, Саша, а я тебя обыскался, — ответил друг, пристраивая вещи на задке экипажа. — Брат забирает в нашу деревню. Отцу дали отпуск, и Ивана отпустили на недельку, захватим Анфису и…

— Вы тотчас едете? — перебил Костин торопливый рассказ Саша.

— Нет. Твой отец предложил Ивану отдохнуть — он ведь сутки в дороге. Сейчас в баньку сходит, потом позавтракаем и в путь.

— Славно, славно. — Саша обрадовался и потянул друга за собой. — Идём, покажу, каких щук наловил. Место новое мне Федор показал — отличное место! Рыбы там…

И, забыв про всё на свете, мальчики побежали на кухню — передать улов повару с непременным условием зажарить рыбку поскорее.

***

Саша проводил друга до границ усадьбы и, пустив коня тихой рысью, неторопливо ехал домой. Послеобеденное солнышко припекало совсем по-летнему: ничто не нарушало полуденную тишину, не побуждало к поспешным действиям. Чуть слышно перекликались птицы, направлялись по своим делам бабочки и пчелы. Казалось, можно ехать вот так всю жизнь, что это тепло, это солнце никуда не денутся и будут существовать вечно. Саша с тоской думал о том, что через каких-то два месяца ему снова придётся возвращаться в холодный каменный Петербург.

С раннего детства мальчик знал, что отец твёрдо намерен дать обоим сыновьям образование в престижном Пажеском корпусе. Первым в Петербург отправился Михаил. Он приезжал на каникулы и, судя по рассказам, был вполне доволен жизнью вне родного дома. Когда отец объявил, что в корпус пора поступать и младшему сыну, тот не особенно расстроился: ведь брат был вполне доволен учёбой. Но первые же дни показали: никто не будет потакать его проказам. Холодные коридоры, строгий распорядок дня, ежедневные занятия стали ненавистны Саше в первый же месяц. Единственной отрадой был верный друг Костя. Юный князь категорически отказался ехать без него, а Петр Андреевич не был против такого условия.

Нынешняя разлука стала первой с тех пор, как Костя поселился в поместье Трубецких. И Саше было непривычно ехать сейчас одному по дороге и не слышать голос друга, его меткие комментарии, истории, шутки.

Отдав поводья конюшенному, мальчик отправился в библиотеку. Книги занимали пространство от пола до потолка: в массивных деревянных шкафах стояли тысячи томов. Большинство на немецком, французском, итальянском и английском языках. Попадались и старинные рукописные фолианты, которые он мог снять с полки только вместе с Костей. Кожаные кресла и диваны, канделябры на сто свечей позволяли не беспокоиться о времени суток. Читал Саша с ранних лет — увлеченно, взахлеб: часы за книгой пролетали незаметно. Порой мальчик засиживался до поздней ночи, а утром дядька, не найдя воспитанника в постели, приходил за ним сюда.

Сегодня Саша поднялся в библиотеку впервые после долгого перерыва и с интересом принялся изучать новые книги: отец регулярно пополнял и без того обширный фонд. Он отобрал несколько романов и, сложив их внушительной горкой на письменном столе, устроился в большом кожаном кресле у окна. Первой в руки попала «Крошка Доррит» Чарльза Диккенса. Как, оказывается, ему недоставало не только вольности в поступках, но и простой свободы в выборе круга чтения!

***

Дверь отворилась, но мальчик поначалу не обратил на это внимания. Вошедшие видеть его не могли.

— Что, Павел Львович, у Маркова, слыхал я, крестьяне не соглашаются грамоты подписывать[1]?

— Упрямятся, Петр Андреевич, уж мочи нет с ними объясняться. И жаль их, но иной раз хоть кричи. Ваши-то многие грамотные: помните, как поначалу в школу детишек отдавать не хотели, зато теперь польза видна. И, знаю, вы старост собирали в марте, беседовали с ними. А вокруг что творится: слухам верят, друг перед дружкой умнее хотят показаться. Да и письма подметные много бед наделают ещё.

— Попадались и мне. Такое пишут — настоящее мракобесие! Я даже себе выписал кое-что, вот послушайте: «Земля помещичья отдаётся вся крестьянам. Во время жатвы на работу к помещикам не ходить: пусть собирает хлеб со своим семейством — что соберёт, то и eго». Или ещё: «Так вот оно как: два года живите, царь говорит, покуда земля отмежуется, а на деле земля-то межеваться будет пять либо все десять лет». — Князь вздохнул. — Думаете, скоро управимся с межеванием и выкупами?

— Боюсь, дорогой Петр Андреевич, не всё гладко будет. В собраниях толковать одно, а на деле вовсе не то выходит.

Павел Львович был одним из первых в уезде мировых посредников. Его кандидатура устроила всех: и местное дворянство, и крестьян. Первые знали его как человека образованного, много сделавшего для своего города. Он, например, был попечителем и главным жертвователем для местной больницы. А вторые — как доброго барина, в имении которого никогда не допускались жестокость и произвол.

Саша отложил книгу и с интересом слушал взрослых. Такие серьёзные разговоры велись за столом, лишь когда к отцу приезжали коллеги или владельцы больших имений. Но чаще мужчины уходили в кабинет, куда детей не допускали. Что-то, наверное, писали в газетах и журналах, но мальчик их не читал. Он понимал, что в России происходят большие изменения, однако внимание быстро перескакивало на свои заботы и слишком задумываться о чём-то кроме учебы и забав ни времени, ни желания не было.

Позвали к обеду. Саша подождал, пока отец и гость выйдут, и отправился в столовую.

***

Луч солнца медленно подобрался к тому месту, где занавески были недостаточно плотно задёрнуты, и ярким зайчиком заплясал на лице спящего мальчика. Он беспокойно потянулся и с головой забрался под одеяло: после вчерашнего поспать хотелось подольше. Но к первому вестнику утра добавился еще один. «Тук-тук» — навязчивый звук от окна не давал покоя.

— Да что же это?

Щурясь от яркого света, Саша выглянул во двор. Там собралась стайка местных мальчишек, привыкших к тому, что молодой хозяин придумывал какие-нибудь игры. Теперь и они приготовили ему развлечение.

— Барин, выходи, мы тут такое нашли… — громким шёпотом сказал самый отчаянный, внук Фёдора Матвеевича.

— Что, Степка? — ещё не проснувшись окончательно, но предвкушая что-то интересное, уточнил Саша.

— Гнездо. Наверное, соколиное: можно птенца достать и охотника из него воспитать.

Сон как рукой сняло. Это была давняя мечта — вырастить собственного охотничьего сокола.

— Уже иду.

Поправляя на ходу одежду, он вышел во двор и вместе с ребятами отправился за Стёпкой, который был немного старше других и потому обычно верховодил.

Как будто и не было года в училище… Хотя, конечно, изменился и он, и его друзья. Кто-то перерос время игр и уже работал наравне со взрослыми, но оставались и верные товарищи, которых он помнил с раннего детства.

— Так где, говоришь, гнездо?

— А помнишь утёс на Старухе, там ещё окунь хорошо берёт?

— Конечно, помню.

— Там, почти под самым верхом, в расселине.

— Да как же туда добраться? — Саша резко остановился.

— Можно попробовать, — успокоил Стёпка и потянул за рукав, приглашая продолжить путь. — Сначала вброд речку перейдём, а потом полезем: должно получиться. Я-то почти забрался, но забоялся. Думаю, вдвоём надо, чтобы было кому помочь. Вообще-то я гнездо дней десять как приметил, понаблюдал малость, точно говорю — соколиное.

Прошагав пару вёрст и успев пересказать друг другу все новости, ребята добрались до реки в том её месте, которое давным-давно кто-то назвал Старухой.

Крутой утёс её высокого берега одолеть пытались чуть ли не все мальчишки в округе. Многие были нещадно пороты за это родителями: ведь местное предание гласило, что когда-то здесь разбился непослушный паренёк.

Саша принялся карабкаться первым: он довольно легко преодолел начало пути и почти не устал. Подъём становился более крутым: пальцы не так быстро находили уступы и впадины.

— Барин, давай дальше не полезем, что-то боязно, — наконец сдался Степан. Он дышал тяжело, волосы на лбу слиплись от пота.

— Ну уж нет, смотри, немного осталось, — заупрямился Саша. Он выглядел не лучше, но отцовский характер не позволял отступать.

Мальчики добрались до небольшой ровной площадки. Вдвоём они размещались на ней с трудом. Отсюда казалось, что до гнезда можно дотянуться рукой. Но это было не так: заветная цель оказалась не над ними, а в стороне, по диагонали.

Саша попробовал найти путь наверх, но вскоре понял, что его нет: каменная стена была ровной и гладкой, будто каменотёс нарочно отшлифовал её. Да, птицы выбрали это место не зря. Вряд ли мог найтись опасный враг, способный до них добраться.

— Степка, ты прав, ничего не выйдет, — наконец сдался и Саша. — Придётся нам спускаться.

И тут мальчики впервые за всё время посмотрели вниз.

— Ой, а как же мы слезать-то будем? — первым нарушил молчание Степка, высказав то, о чём подумали оба. Представить обратный путь было нелегко: вверх забираться — одно, но как вслепую нащупывать мелкие невидимые выемки? Саша всё же попытался начать, но не смог дотянуться до надёжной опоры. Они оказались в ловушке.

— Нужно за помощью послать, но так, чтобы отец не узнал, — решил Саша и, сложив руки рупором, закричал: — Ваня, беги домой, зови дядьку Фёдора. Да осторожней, чтобы никто из взрослых не услышал. — Он немного отдышался и добавил: — И не забудьте верёвку взять.

Двое ребят, о чём-то посовещавшись с остальными, бросились в сторону имения, а огненно-рыжий Колька начал проворно карабкаться вверх по камням.

— Чего это он надумал? — недоуменно протянул Степка и собрался было переадресовать вопрос вниз, но мальчишка как раз затараторил:

— Эй, слушайте-ка! Мы решили — так не спуститься. Фёдор Матвеевич с ребятами обойдут через мост и поверху сюда доберутся. — Посчитав задачу выполненной, мальчик проворно спустился вниз.

— Думаю, они верно догадались, — пробормотал Саша и уселся на площадке. — Будем ждать.

Стёпка последовал его примеру. Неудачливые разорители птичьих гнезд примостились рядышком на уступе непокорённого утеса. Здесь они были равны: темноволосый задумчивый сын князя и беспечный, с вечно растрёпанной копной светлых с рыжинкой кудрей, крепостной мальчишка. Под ними простирался живописнейший пейзаж великой Русской равнины. Хорошо видны были изгибы узкой беспокойной речушки, которая через несколько вёрст сливалась с другой, более полноводной. Поле, по которому пришли ребята, постепенно переходило в редколесье, а затем в дремучую чащу. Над ними сновали проворные птицы. И было очень-очень спокойно.

— Хорошо всё-таки здесь, — нарушил молчание Саша.

— Да что ты, барин, в городе-то, поди, лучше, — лениво отозвался разморённый солнцем и тяжёлым подъёмом Степан.

— Нет, не лучше.

— Как так?

— Ну, вот ты можешь утром встать, на рыбалку пойти, в лес, просто с ребятами погулять. Так?

— Ну да, если мамка делать что-нибудь не заставит. Я-то ведь в школу немного успел походить. Да потом папка в город уехал, надо было помогать по хозяйству. Но теперь строго староста наказал всем с осени учиться.

— Правда? Это хорошо, что учиться. — Саша не особо задумывался, чем занимаются товарищи, пока сам он живёт за пределами усадьбы. Хотя об устройстве школы для местных детей он немного знал из разговоров взрослых.

— Наверное, хорошо. Читать мне нравится, да я пока медленно всё разбираю, — признался Степка.

— Ничего, дело наживное, — подбодрил его Саша. — Ну, а в городе у меня всё строго по расписанию, — продолжил он. — Подъём, завтрак, гимнастика, уроки, обед, даже прогулка — всё по часам. — Он невесело вздохнул. — Нет, ребята у нас хорошие. Добрые. Учителя тоже. Но воли-то нет. Простора этого.

— Тогда твоя правда, — кивнул Степка, — в неволе что за жизнь.

— Да.

Ребята снова замолчали. Время шло, солнце разогрелось не на шутку, а укрыться от него было негде.

— Ну, где же Фёдор Матвеевич? — в который раз вздохнул Саша и вдруг услышал над собой знакомый хриплый голос.

— Здесь я, батюшка, здесь, сейчас вызволю вас. — Над ними закачался конец крепкой веревки. — Давайте-ка по одному. Веревку вокруг себя обвязывайте, а я вас потащу.

— Фёдор Матвеевич, наконец-то, — радостно приговаривал Саша, надежно затягивая узел вокруг талии Степана.

— Барин, что ты, давай первым, — попытался отговориться мальчик.

— Нет уж. Я старший и отвечаю за тебя, не спорь.

— Ох, и влетит же вам от Петра Андреевича, — высказал Саше свою мысль лесничий, когда они шли обратно.

— Зачем беспокоить отца, у него и без того забот хватает. Потому говорить ему ничего не станем, — как можно более беззаботно возразил Саша.

— Не станем? — лукаво протянул Фёдор Матвеевич. — Ну что ж, добро, коли так.

— Фёдор Матвеевич, можно спросить? — выдержав паузу, решился спросить мальчик.

— Отчего ж нет?

— А ты свободный теперь?

— Вон о чём думаешь, барин, — тот даже остановился. — Свободный я уже давно. Ведь батюшка ваш, храни его Господь, вольные многим подписал.

— Правда?

— Правда.

— А другие, кому вольную не давали, они как? — помолчав, уточнил Саша. Ему хотелось узнать, что думают о воле люди за пределами знакомого ему круга.

— Думают чего? Да по-разному. Времени мало прошло: как жили, так и живут. Ведь ещё два года крестьяне с хозяевами связаны будут: и оброк платить, и землю обрабатывать. Без этого никак. А вот чего сейчас и вправду много, так это разговоров о самой земле.

— Отчего так?

— Так это самое главное и есть: ведь она наша кормилица. Она хлебушек родит, без неё и жизни нет. Потому и толкуют: сколько кому отрежут, да где, да сколько выкупных отдавать придется.

— Выкупных — что это такое?

— Платежей, вот что. Только я, барин, не шибко в этих делах силён. У батюшки аль у управителя поспрашивай — они лучше растолкуют.

— А бунтовать наши мужички будут? — всё же решился уточнить Саша.

— Что ты, милый, это против кого же? Твой батюшка человек честный, справедливый. Доверие к нему у общества большое. И все окрестные помещики его уважают. Так что не волнуйся, у нас всё миром порешится.

Приятно было слышать такие слова об отце, человеке строгом и замкнутом, не слишком ласковом к сыновьям. Значит, местное общество видело генерала Трубецкого иначе. Саша решил поразмышлять об этом, когда будет свободная минута.

 Уставная грамота — документ, обязательное составление которого каждым помещиком в ходе Крестьянской реформы в России было предусмотрено «Манифестом об отмене крепостного права».

Глава 2

Лужский уезд, октябрь–ноябрь 1861 года

«…Габриэль тихонько спрыгнул с коня и укрылся в тени каменных стен. На балконе замка стояла та самая девушка, которую он видел в озёрном отражении.

— Да, Лариана, видно, записи в Книге не меняются, — шёпотом говорила с кем-то повзрослевшая девочка с портрета. — Никогда мне не быть счастливой здесь, на Земле. Наверное, лучше было мне остаться у вас, на Альбагане.

— Неправда. Земля необыкновенна, я покажу тебе самые укромные её уголки и прекраснейшие творения людей, — тихо, чтобы не напугать девушку, вступил в эту странную беседу Габриэль. Он вышел из полумрака и протянул ей руку:

— Разреши пригласить тебя на танец, незнакомка.

Элиза почти не испугалась и почему-то сразу поняла, кто говорил с ней. Что ж, вот и в её жизни произошло чудо, о котором пишут в сказках.

В старом герцогском замке сияли огни и играла дивная музыка. Бал был в разгаре: веселились, танцевали и беседовали гости. И никто не замечал, что под звёздным небом кружится в свете луны ещё одна пара. Соединить которую было угодно самой Судьбе»[1].

Елизавета Сергеевна закрыла книгу и положила её на столик около Дашиной кровати.

— Ой, мама, это моя любимая сказка. — Девочка выпорхнула из уютной постели и закружилась по комнате.

«Они кружились и кружились в медленном танце под светом луны», — нараспев проговорила она, засмеялась, подбежала к маме и обняла её за шею.

— Глупышка, — ласково сказала та и погладила девочку по голове.

— И моя, и моя любимая сказка, — раздался тонкий детский голосок из соседней кроватки.

— Конечно, Танечка, и твоя.

— Скоро я поеду на свой первый бал, — не унималась старшая. — Я буду танцевать лучше всех, правда. — Она закружилась раскинув руки, а потом упала на мягкий ковер и засмеялась звонко и радостно.

Смех её отразился от высокого потолка детской, облетел комнату, пробежался по раме тёмной старой картины и, вылетев в коридор, устремился на первый этаж, в кабинет хозяина дома.

«Опять девочки расшалились», — подумал граф и углубился в чтение служебных документов.

***

Старинный дом рода Лидовских стоял на крутом берегу реки Оредеж. Именно сюда после многолетних скитаний привёз граф Алексей Дмитриевич молодую жену и маленькую дочь Дашеньку. Путешествие его по окраинам великой империи было вынужденным.

После выпуска из Императорского училища правоведения молодой граф пребывал в состоянии некоторой эйфории: ему хотелось потрудиться на благо страны. Однако дела в имении были расстроены, недавняя смерть отца сделала его старшим мужчиной в семье, с обязанностью заботиться о сёстрах.

В Лужском уезде были рады новому человеку. Почти сразу поступило приглашение стать уездным судьёй: охотников получить эту должность не находилось несколько лет. Алексей Дмитриевич с радостью согласился. И совсем скоро узнал о реальной жизни такое, чего не описала Анна Радклиф в самом страшном из своих романов.

— …Но ведь это убийство, — в который раз жёстко повторил граф, начинающий выходить из себя от невнятного лепета пристава. — Человека продержали на морозе без одежды всю ночь. За что? За разбитую вазу? Это дикость, дикость!

— Никак не могу согласиться, — тихо, но настойчиво отозвался тусклый голос. — Заболел, здоровье слабое у мужичка оказалось. Так в протокол и внесу, а вы извольте вот здесь подпись поставить.

— Не стану я такое подписывать!

— Воля ваша, — вздохнул пристав.

Оказалось, этот случай был далеко не первым. Дворовые люди бывшего предводителя дворянства то убегали, то умирали с пугающей частотой. После записки молодого графа губернатор пригласил его на личный приём и по-отечески объяснил, что издавна в дворянском обществе действует круговая порука: «Никто ни в чьи дела не вмешивается. И уж точно не пишет донесений в любые государственные учреждения».

Алексей Дмитриевич был возмущён, но смириться не захотел: написал пламенный памфлет и отправил его в столичный журнал. Графа заметили. Цензор показал сочинение императору, и тот распорядился перевести не в меру пылкого судью в Иркутск.

Приказы Николая Павловича игнорировать было нельзя. Алексей Дмитриевич определил сестер на попечение тётушки, уладил дела с имением, простился с товарищами и отправился к месту службы.

Отсутствовал он ни много ни мало пять лет. Письма в дом тётушки то приходили из самых неожиданных мест, заставляя сестёр, Анну и Нину, заглядывать в атлас Российской империи, то не приходили вовсе.

Вернулся изгнанник, когда на престол взошёл новый император. Да не один.

— Моя жена, Елизавета Сергеевна, — представил он тёте и сестрам миловидную юную женщину. Та явно смущалась пристальных взглядов и крепче прижимала к себе маленькую дочку.

Тёмные, почти чёрные волосы и неожиданно яркие синие глаза провинциальной барышни притягивали взгляды многих мужчин. Покорить же сердце красавицы смог только граф Лидовской.

«Господи, как я попала сюда, за столько вёрст от дома? Обратно хочу, к маме», — думала Лиза, мило улыбаясь.

«Ах, бесстыдница. Улыбается, как будто всё так и должно быть. Взялась невесть откуда, да ещё с дитём. Все ли там было как надо, со свадьбой-то? Алёшенька даже благословения у меня не попросил», — старательно изображала радость Прасковья Михайловна.

— А девочка-то какая миленькая, — щебетали Анна и Ниночка, выпросив у смущённой невестки разрешения понянчить племянницу.

С того дня минуло пять лет. Алексей Дмитриевич стремительно двигался по служебной лестнице: в Министерстве внутренних дел нашлось место для деятельного графа. Общество понемногу оживало, и все вокруг говорили о скорых реформах и преображении государства…

***

Деревянный трёхэтажный особняк с простыми классическими колоннами сразу понравился Елизавете Сергеевне. Внутри всё дышало стариной: шпалеры с античными сюжетами, резная мебель, портреты в тяжёлых рамах. Вокруг уединенного имения тянулись леса. Здесь же был устроен отличный уголок для молодой семьи. Вокруг дома — регулярный парк, ухоженный, со стройными аллеями и тенистыми беседками. Приятно было, спустившись по каменным ступеням, посидеть на берегу тихой речки.

После Даши у молодой четы появились на свет еще трое детишек — Серёжа, Танечка и Илюша.

Алексей Дмитриевич с началом работы комиссий по крестьянскому вопросу всё больше времени проводил в Петербурге, что, конечно, огорчало молодую супругу.

«Милая, ты же знаешь, что врачи беспокоятся о твоём здоровье. Климат петербургский так жесток. Потерпи, скоро попрошу отпуск, отдохнем на водах, ты окрепнешь — тогда и переедем», — был его ответ.

Тем временем для старшей девочки нашли молоденькую гувернантку — англичанку Элеонору Грин. А ещё к Даше стал приезжать из соседнего имения учитель танцев — бывший артист крепостного театра Егор Васильевич.

С этого-то всё и началось. Учитель хвалил успехи Дашеньки и имел неосторожность порекомендовать маме свозить её на детский бал. Конечно, девочка восторженно подхватила такую восхитительную идею. Теперь только и разговоров было, что о бале, о столице, о нарядах и бальных туфельках.

***

Тёмным октябрьским вечером граф приехал со службы раньше обещанного и незаметно прошёл в гостиную. Сцена, которую он увидел, наполнила сердце светлой грустью.

«Как же мне не хватает всех вас. С каким удовольствием я забрал бы Лизоньку и малюток в столицу», — думал он, глядя, как веселятся Даша и Сережа.

Дети воображали себя на балу. В последнее время это стало их любимой забавой, и главной зачинщицей, конечно, была старшая дочка.

— Ну, как ты держишься, — наставляла Даша брата. — Ах, какой неуклюжий! Выпрямись — вот так, руки ровнее, — говорила она, явно повторяя слова учителя.

Алексей Дмитриевич замер, не желая нарушить очарование семейного вечера: ему ужасно хотелось просто стоять и смотреть на свою семью.

Наконец Дашу устроило всё, и она дала команду мисс Грин, которая ожидала у большого черного рояля.

— И раз-два-три, раз-два-три, — продирижировала та, и залу наполнила мелодия лёгкого модного вальса.

Дети кружили по комнате, а Алексей взглянул на жену: она сидела в глубоком кресле с Илюшей на руках — видимо, читала ему книжку, но теперь отвлеклась и наблюдала за старшими.

Он снова вспомнил момент их первой встречи. Обстановка того семейного вечера очень напоминала нынешнюю. В роли танцующей пары выступали недавние знакомые — юный граф и провинциальная барышня. А в таком же глубоком кресле сидела Лизина маменька с крошечной внучкой на руках. Это был, ах да — 1849 год, канун Рождества. Он как раз принимал участие в сомнительном, но сулящем хорошую прибыль предприятии: вдали от удушающих столиц у слишком принципиального чиновника юридического ведомства открылся коммерческий дар. А средства семье Лидовских, почти разорившейся из-за мотовства старого графа, были ох как нужны.

Алексей Дмитриевич направлялся в Иркутск, и ему необходимо было купить лошадей и запастись провиантом, для чего пришлось остановиться