Наше несчастье достигает апогея, только когда счастье уже поманило и показалось совсем близким.
На самом деле, когда все надежды на слияние того и другого разбиваются об очевидность физической смерти, тщеславие и жестокость неизбежно возрастают. Ну, справедливости ради, – неожиданно заключил он, – то же самое можно сказать и о любви.
Дионисийская жажда высвобождения животных инстинктов и злого начала, сформулированная венскими акционистами, прослеживается и на протяжении последующих десятилетий.