В.П. Мещерский

Император Александр III

Приложения
Воспоминания Великого князя  
Александра Михайловича
Мемуары С.Ю. Витте

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 94(47)"18"

ББК 63.3(2)51

М56

Александр III – правитель, вступивший на престол при трагических обстоятельствах после гибели его отца от рук народовольцев. Император, видевший своей главной целью избежание революционных потрясений и сохранение процветания страны. Государь, которого нередко называют самым русским царем.

Книга «Император Александр III» князя В. Мещерского посвящена личности и царствованию российского правителя, вошедшего в историю с неофициальным титулом Миротворец. Она основана на уникальных материалах и впервые была издана в 1894 году вскоре после гибели императора.

Труд Мещерского дополнен фрагментами дневников выдающегося государственного деятеля рубежа XIX и XX веков министра С.Ю. Витте, а также главой из воспоминаний Великого князя Александра Михайловича – кузена императора.

Проект «Собиратели Земли Русской» реализуется Российским военно-историческим обществом при поддержке партии «Единая Россия».

Изображение на обложке: «Александр III, император»,
А. Вегер, гравюра на стали, 1882 г.

На форзаце — фрагмент карты Европейской России 1881 г.;
Всеобщий календарь на 1881 год. Приложение. Ф. Эйлер, 1881.
На нахзаце — фрагмент карты «Территориальный рост Российской империи»;
«Карта историческая от Иоанна Грозного до нашего времени», издание А.А. Ильина, 1890.

УДК 94(47)"18"

ББК 63.3(2)51

© Российское военно-историческое общество, 2023

© Оформление. ООО «Проспект», 2023

ПРЕДИСЛОВИЕ К СЕРИИ

Дорогой читатель!

Мы с Вами живем в стране, протянувшейся от Тихого океана до Балтийского моря, от льдов Арктики до субтропиков Черного моря. На этих необозримых пространствах текут полноводные реки, высятся горные хребты, широко раскинулись поля, степи, долины и тысячи километров бескрайнего моря тайги.

Это — Россия, самая большая страна на Земле, наша прекрасная Родина.

Выдающиеся руководители более чем тысячелетнего русского государства — великие князья, цари и императоры — будучи абсолютно разными по образу мышления и стилю правления, вошли в историю как «собиратели Земли Русской». И это не случайно. История России — это история собирания земель. Это не история завоеваний.

Родившись на открытых равнинных пространствах, русское государство не имело естественной географической защиты. Расширение его границ стало единственной возможностью сохранения и развития нашей цивилизации.

Русь издревле становилась объектом опустошающих вторжений. Бывали времена, когда значительные территории исторической России оказывались под властью чужеземных захватчиков.

Восстановление исторической справедливости, воссоединение в границах единой страны оставалось и по сей день остается нашей подлинной национальной идеей. Этой идеей были проникнуты и миллионы простых людей, и те, кто вершил политику государства. Это объединяло и продолжает объе­динять всех.

И, конечно, одного ума, прозорливости и воли правителей для формирования на протяжении многих веков русского государства как евразийской общности народов было недостаточно. Немалая заслуга в этом принадлежит нашим предкам — выдающимся государственным деятелям, офицерам, дипломатам, деятелям культуры, а также миллионам, сотням миллионов простых тружеников. Их стойкость, мужество, предприимчивость, личная инициатива и есть исторический фундамент, уникальный генетический код российского народа. Их самоотверженным трудом, силой духа и твердостью характера строились дороги и города, двигался научно-технический прогресс, развивалась культура, защищались от иноземных вторжений границы.

Многократно предпринимались попытки остановить рост русского государства, подчинить и разрушить его. Но наш народ во все времена умел собраться и дать отпор захватчикам. В народной памяти навсегда останутся Ледовое побоище и Куликовская битва, Полтава, Бородино и Сталинград — символы несокрушимого мужества наших воинов при защите своего Отечества.

Народная память хранит имена тех, кто своими ратными подвигами, трудами и походами расширял и защищал просторы родной земли. О них и рассказывает это многотомное издание.

В. Мединский, Б. Грызлов

В.П. Мещерский.
ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР III

Э. Гау. Портрет великих князей Александра Александровича
и Алексея Александровича. 1853

В том Царская Его заслуга пред Россией,
Что — Царь — Он верил Сам в устои вековые,
На коих зиждется Российская Земля,
Их громко высказал — и как с высот Кремля
Иванов Колокол ударит, и в мгновенье
Все сорок сороков в Христово Воскресенье
О Светлом Празднике по Руси возвестят, —
Так слово Царское, летя из града в град,
Откликнулось везде народных сил подъемом, —
И, как живительным весенним первым громом
Вдруг к жизни призваны, очнутся дол и лес, —
Воскресла духом Русь — сомнений мрак исчез —
И то, чтo было в ней лишь чувством и преданьем,
Как кованой броней закреплено — сознаньем.

А. Майков
С.-Петербург

ИЗ ЛИВАДИИ

14 октября

С радостным, но и тревожным чувством Ялта ожидала прибытия Государя Императора: слухи о болезни Его Величества проникли уже всюду. Отъезд Его Величества из Спалы замедлился, что возбудило еще сильнее опасения. В Спале замечались уже беспокоившие врачей болезненные явления, побуждавшие ускорить отъезд Больного на юг, в теплый климат. Продолжительный переезд по железной дороге утомил Государя; но еще более утомили Его церемонии встреч в Севастополе и Ялте. Первые дни пребывания в Ливадии были дни отдыха: вскоре Августейший Больной почувствовал Себя крепче, так что 25 сентября мог стоять обедню в придворной церкви и после того ездил в Ай-Тодор к Великой Княгине Ксении Александровне, и последующие дни совершал в экипаже прогулки к водопаду Учан-Су и в Массандру. Но вслед затем появились симптомы ослабления, встревожившие врачей: утрата аппетита и сна, ослабление деятельности сердца, усиление белковины и опухлость ног. Настали дни жестокой тревоги и сильного опасения. При Государе находятся постоянно врачи: Захарин, берлинский профессор Лейден — специалист по болезням почек, лейб-хирурги: Гирш и Вельяминов. Ежедневно, по несколько раз в день, осмотры и консультации врачей, следивших усиленно за явлениями болезни, возбуждали в окружающих Двор лицах, незнакомых с медицинскою наукой, мучительную смену надежд и опасений. В это же время приезжал в Ливадию харьковский профессор Грубе, с целью благодарить Его Величество за внимание, оказанное ему в пережитой им подобной же болезни. Он был принят Государем и, по возвращении от Его Величества, поддерживал во всех, собственным недавним опытом, надежду на благополучный исход недуга. Врачей особенно беспокоило в больном совершенное притупление аппетита, необходимого для укрепления деятельности сердца.

В пятницу, 7 октября, всех обрадовала весть, что аппетит явился, что Государь кушал достаточно и за завтраком, и за обедом. Со следующего утра оживились надежды известием, что появился и сон и что пробуждение Больного приносит ему бодрость, что количество белковины уменьшается. Между тем во всей России распространилась уже внезапная весть о болезни Государя, и смущение, питаемое слухами, нередко искаженными и преувеличенными, охватило все сердца, горящие любовью к Нему и надеждой на Него. Все слились в пламенной молитве о спасении возлюбленного Государя.

8 октября, в субботу, ожидался приезд Королевы Эллинов; с нею прибыла в Ливадию Великая Княгиня Александра Иосифовна. Ее Высочеству пришла благодетельная мысль пригласить с собою известного всему народу и любезного ему молитвенника о. Иоанна Сергиева. При проезде через Ялту со всех сторон неслись навстречу ему благословение, желание и надежды, а ясный и всегда радостный вид его оживлял надежду на милость Божью и на действенную силу всенародной, денно и нощно возносимой к Богу молитвы о Болящем. В тот же день, тотчас по приезде, о. Иоанн служил литургию в Дворцовой церкви, и затем служит ежедневно, по просьбе населения, в Ялте и в окрестных местностях. Несметные толпы стекаются к нему на молитву.

В тот же вечер прибыли в Ливадию Великие Князья Сергей и Павел Александровичи.

Наутро, 9 октября, в воскресенье, Государь почувствовал Себя в силах прибегнуть к величайшему духовному утешению, которого давно желала душа Его: перед обедней, пригласив к Себе духовника, протопресвитера Янышева, Он объявил ему Свое сердечное желание — приобщиться в тот же день Св. Таин. После обедни совершившееся таинство было несказанным утешением и успокоением для Благочестивого Государя, а весть о том ободрила всех новою надеждой.

Но и этот день, и следующий были для Болящего днями сильных, хотя и утешительных ощущений. В понедельник, 10-го числа, Государь пожелал видеть отца Иоанна Сергиева, принял его и вместе с ним молился, а вечером того же дня предстоял приезд в Ливадию Высоконареченной Невесты государя Наследника Цесаревича, вместе с Великой Княгиней Елисаветою Феодоровной. По приказанию Его Величества устроена была Ей в Ливадии торжественная встреча с почетным караулом и музыкой. Свидание Государя с Принцессой Алисой, давно желаемое и потому радостное, вместе с тем принесло Больному ощущение сильного волнения. Этого опасались врачи; но, слава Богу, ночь прошла благополучно.

С тех пор болезнь Государя сопровождается явлениями, продолжающими поддерживать надежду, но не устраняющими тягостных опасений: с одной стороны — поддержание сна и аппетита, усиление пульса и, важнее всего, бодрое душевное настроение Самого Больного; с другой стороны — продолжающийся отек ног, затрудняющий для Него движение на воздухе и преимущественно озабочивающий врачей. Все продолжают жить сменой волнующих ощущений надежды и страха и молитвой, которая отовсюду несется и наполняет всю душу народную, оживляя ее надеждой на милость Божью. Сам возлюбленный Государь наш, несмотря на болезнь Свою, не оставляет заботы о делах правления. По настоянию врачей, текущие дела и доклады, требующие рассмотрения, переданы Его Величеством на рассмотрение Наследника Цесаревича; но Сам Монарх решает важнейшие из них и утверждает Своею подписью все требующие оной бумаги и акты.

Письма из Ливадии
I

С глубокою скорбью Россия узнала — из бюллетеня о состоянии здоровья Государя Императора, датированного в Спале, — о тяжести недуга, постигшего Монарха. Естественно, каждый горел нетерпением иметь более частые и подробные сведения о положении возлюбленного Монарха, но не всякий понимал, что такие сведения невозможно доставлять газетам, которые Государь читал в часы досуга.

По-видимому, подобные, вполне основательные, соображения и удерживали врачей от опубликования более частых бюллетеней; этим же объясняется, почему со временем переезда Двора из Спалы сюда, в Ливадию, бюллетени не появлялись. Ухудшение в положении здоровья Августейшего Больного заставило отказаться от такой сдержанности, и бюллетени стали появляться правильно. Здесь и в Ялте мы узнавали их не из газет, а из рассказов сведущих лиц, так как местный листок Ялта давал эти бюллетени по телеграммам Северного Агентства, следовательно, всегда запоздалые. Каждый старался узнать всякую подробность о ходе болезни, радовался малейшему улучшению, печалился, когда бюллетень указывал на ухудшение.

Александр III.
Фотограф С. Л. Левицкий. 1880

Начало болезни все приписывают тому разрушительному влиянию, которое произвела на крепкий и здоровый до тех пор организм Государя Императора инфлюэнца, которою Государь Император захворал в январе. Тогда уже, при лечении, было констатировано присутствие белка в моче, указывающее на поражение почек. Тщательные наблюдения продолжались, и в положении Больного произошло заметное улучшение, так что в июне врачами было констатировано полное отсутствие белка. Ненастная холодная погода, стоявшая все лето, затрудняла успешное лечение, а новая простуда, во время поездки для отдыха в шхеры, снова ухудшила течение болезни, так как сочленовный ревматизм (в левом локте), которым Его Величество захворал в шхерах, отразился на всем организме, и уже в июле лейб-хирург Гирш, в великой горести своей, снова констатировал присутствие белка. Тогда же у Августейшего Больного появился дурной вкус, служащий характерным симптомом, и в августе врачи признали, что болезнь Государя Императора, нефрит, в полном развитии. Августейшему Больному советовали отдых и спокойствие, но для Государя, посвятившего все Свои заботы и помыслы величию и благосостоянию России, отдых казался немыслимым, когда предстояло еще столько трудов: Он не только лично обозрел войска Красносельского лагеря, дабы при неустанной заботе об образовании войск убедиться в сделанных успехах, но пожелал также участвовать на Смоленских маневрах, которые должны были происходить по Его указаниям и на которых ожидалось выяснение многих крайне важных в военном деле вопросов. С большим трудом удалось упросить Государя Императора пощадить Свои силы и Свое здоровье для блага горячо любимой Им страны и посвятить время серьезному лечению болезни. Тогда же врачами было предложено переехать в теплый, благодатный климат Ливадии, но Государь Император пожелал посетить Беловеж, где недавно был закончен постройкой новый дворец. Здесь, среди вековых лесов, надеялись на благоприятные результаты, тем более что приезд горячо любимого сына, Великого Князя Георгия Александровича, доставил Государю Императору высокое душевное утешение. К сожалению, дождливое лето и здесь оказывало вредное влияние, задерживая успешный ход лечения болезни, и, после непродолжительного пребывания в Беловеже, Царская Семья переселилась в Спалу. Призванный по совету русских врачей, для консультации, знаменитый профессор Берлинского университета Dr Лейден вполне присоединился к диагнозу, поставленному профессором Г.А. Захарьиным, и тоже посоветовал переезд в более теплый климат. Августейшему Больному угодно было согласиться с мнением врачей, и Царская Семья 21 сентября прибыла на пароходе Добровольного Флота Орел в Ялту, а отсюда проследовала в Ливадию.

Погода стояла здесь прекрасная, какая редко бывает в Ялте в октябре месяце. Небо часто бывало облачным, но дни были тихие и теплые. Тем не менее полагали, что такая погода продержится не долго, и в обществе говорили, что врачи предлагают остров Корфу в Ионическом архипелаге как зимнюю станцию для Августейшего Больного. Но мысль расстаться с Россией, по-видимому, была чрезвычайно тяжела Больному, и Государь Император на первое предложение врачей ответил, что никогда не оставит Россию. Так горячо любил Монарх Свою страну, что даже забота о здоровье не могла заставить Его примириться с временною разлукой со Своим народом.

Ливадия в последнее время была неузнаваема. Большая часть членов Царской Семьи собралась вокруг Монарха, и многие не могли прибыть сюда лишь потому, что решительно невозможно было найти для них помещения. Государь Император и Царская Семья занимали так называемый Малый Дворец, где Государь Император проживал, будучи Наследником Цесаревичем. Другие Высочайшие Особы помещались в Большом Дворце, в небольших домиках, назначенных для министра Двора и его секретаря, во фрейлинском доме и в садовом доме. Для первых чинов Двора возможно было отвести только по одной, по две небольшие комнаты, но все мирились с такими неудобствами и готовы были на еще большие неудобства, лишь бы иметь возможность служить обожаемому Монарху.

Письма из Ливадии
II

В последние дни пред кончиной Государя бюллетени казались более утешительными, и сердца всех забились радостною надеждой на то, что Его крепкой натуре удастся восторжествовать над злым недугом. Все вести из дворца указывали на то, что несокрушимая энергия Монарха, Его любовь к неустанному труду не покинули Больного. Государь вставал по утрам в обычный час и, приняв врачей, садился, как он делал это изо дня в день, за рабочий стол, чтобы лично читать все доклады и донесения, прибывавшие из Петербурга с курьерами. Государь Император был великий труженик Русской земли, и не один раз вспоминались мне слова бывшего министра финансов г. Грейга, говорившего в речи, обращенной к нижегородскому купечеству, что даже утро в день Благовещения, когда и птица гнезда не вьет, застает Русского Царя за рабочим столом. Даже когда злой недуг медленно подтачивал Его дорогие для России силы, Государь Император не изменял своей привычке к труду и каждый день передавал для отправки в Петербург рассмотренные Им и снабженные Его замечаниями бумаги. Просьбы близких и врачей беречь Свои силы и отказаться на время от обычных занятий, Государь Император оставлял без внимания, готовый положить жизнь Свою за Россию. Все это рассказывалось здесь о Монархе, об Его удивительной энергии, Его любви к Семье и России, Его постоянных заботах о близких. В высшей степени трогательно и интересно было наблюдать, как даже на иностранцев величавый образ Монарха производил глубокое, неизгладимое впечатление.

Никто не слышал никогда жалобы из уст Больного на мучительные страдания; напротив, Государь Император, видя душевные страдания близких сердцу лиц, всегда старался казаться спокойным и веселым. Когда прибыла в Ялту высоконареченная невеста Наследника Цесаревича, Государь Император потребовал мундир и, невзирая на затруднения, причиняемые отеками ног, пошел навстречу Невесте Первенца-Сына и сердечным, чисто отеческим, приемом сразу показал Ей, что встречает Ее как родную, дорогую Его сердцу дочь. Несмотря на упадок сил, Его Величество не пожелал отказать в приеме профессору Грубе, который явился благодарить за внимание, оказанное Государем Императором во время болезни, постигшей профессора Грубе. Единственно Государю Императору престарелый профессор был обязан своим спасением от смерти, и понятно было желание профессора Грубе лично выразить свою душевную признательность.

Этот факт мало известен, и я могу упомянуть о нем здесь. Профессор Грубе, как известно, заразился трупным ядом, и опухоль охватила уже всю руку до плеча. Единственное спасение заключалось в операции, но операция оказывалась невозможною, потому что сердце больного работало слабо. Спасения, казалось, не было никакого, и в квартире профессора уже собрались харьковские профессора, врачи и студенты-медики ожидать кончины любимого профессора. В эту минуту как раз была доставлена телеграмма министра Императорского Двора, графа Воронцова-Дашкова, в которой граф, по поручению Государя Императора, спрашивал о состоянии здоровья профессора Грубе. Этот знак Монаршей милости в такой степени обрадовал больного профессора, что сердце его начало усиленно работать. Этим моментом воспользовались врачи и произвели, так сказать, в последнюю минуту, необходимую операцию, которая спасла больному жизнь.

К сожалению, некоторое улучшение в состоянии здоровья Государя Императора, замечавшееся в последние дни и позволявшее ожидать поворота болезни к лучшему, продолжалось недолго, и затем появился бюллетень опять мало утешительный. День годовщины крушения Императорского поезда при Борках и чудесного спасения Царской Семьи от опасности должен был вызывать в Августейшем Больном тяжелые воспоминания, которые не замедлили отразиться на состоянии Его здоровья. Плохой, недостаточный сон не укреплял, силы Больного ослаблялись за день работой и страданиями, причиняемыми возрастающим отеком ног, а местный воспалительный процесс в левом легком затруднял дыхание. Несмотря на все это, Государь Император был покоен, и его не покидали обычные бодрость и сила воли. Его Величество не желал оставаться днем в постели и отказаться от обычных трудов, и еще 18 октября отсюда выехал курьер с большим пакетом рассмотренных Государем бумаг и докладов. Самочувствие Больного изменялось очень часто, и врачей пугало постоянное отсутствие аппетита у Больного. Однажды Государь Император, перед тем как отойти ко сну, пожелал покушать ветчины. Это было редкое желание у Больного, давно не высказывавшего никаких желаний, и вся Ливадия, несмотря на поздний час, радостно встрепенулась. С восторгом передавали друг другу о выраженном Государем Императором пожелании и выражали надежду, что с восстановившимся аппетитом пойдет улучшение состояния здоровья. К великому прискорбию, и на этот раз надежда оказалась обманчивою; появление аппетита было только минутною вспышкой, и уже на другой день снова возвратилось прежнее состояние, полнейшее отсутствие аппетита. С великою тревогой ожидались утром и вечером бюллетени, и на улицах Ялты, где бюллетени стали появляться своевременно, большие массы публики с нетерпением ожидали появления продавцов. Всюду народ собирался группами, и единственною темой разговоров служило состояние здоровья Монарха, который в трех верстах от Ялты, боролся с тяжким недугом. Во всех церквях шли непрестанные моления о ниспослании Великому Монарху исцеления.

(Из Московских Ведомостей)

Письма из Ливадии
III

20 октября, кроме кратких телеграмм, не было сил писать что-нибудь иное. То, чего с таким трепетом боялись, чему не хотелось верить, что казалось невозможным, совершилось: Государя не стало. Ни любовь и заботы, которыми окружали Августейшего Больного Государыня Императрица, Наследник Цесаревич и вся Царская Семья, ни старания лучших врачей и горячие молитвы миллионов подданных не могли устранить удара, который поразил Семью Царя и весь Русский народ. Кому приходилось терять отца и главу дома, тот оценит всю глубину горя, постигшего Царское Семейство. Но в лице Государя Императора сошел в могилу не только человек, который был главой Царской Семьи, но Монарх, служивший Своему народу, в продолжение недолговременной земной жизни Своей, образцом глубоко верующего христианина, любящего отца, идеалом семьянина, великое сердце Которого с одинаковою любовью охватывало всех подданных Его державы, привыкшей видеть в Нем Отца, Защитника и Покровителя.

Скорбь о почившем Монархе еще глубже оттого, что Всевышнему угодно было призвать Его к Себе в полном расцвете сил. Сколько великих планов и надежд угасло вместе с Ним. Если в непродолжительное царствование Свое Государь поднял Россию на такую высоту, на какой она при прежних монархах никогда не стояла, — если Он не мечом и бранными успехами, а делами мира заставил все народы высоко уважать Россию, так что даже враги привыкли видеть в Русском Царе главный залог европейского мира и решителя судеб Европы, то сколько благих результатов можно было ожидать впереди от мудрости и твердости преждевременно скончавшегося Монарха. Только впоследствии станет известным, сколько раз ужасы войны, готовые обрушиться на Европу, были устраняемы благодаря твердости и мудрости Монарха, заставлявшего умолкать личные чувства ввиду важных государственных интересов и блага подданных. Только последующее поколение в состоянии будет вполне оценить те услуги, которые Почивший оказал укреплению в народе монархического чувства, сплочению всех подданных в одну великую семью и развитию национальной гордости и любви к Отечеству. Ныне уже трудно встретить Русского, который, как это бывало еще так недавно, готов был за границей казаться всем чем угодно, только не Русским. Ныне всякий с такою же гордостью произносит: я Русский, как древний Римлянин произносил свое: civis romanus sum! Уж этого одного достаточно, чтобы сохранить Почившему вечную благодарность потомства. Но не место здесь, и не мне делать оценку царствования Почившего: это сделает история, в которой Александр III займет одно из самых почетных мест.

Многочисленные телеграммы поведали миру об истинно героической кончине Государя Императора Александра Александровича, и мое письмо, конечно, явится запоздалым. Однако я полагаю, что некоторые подробности, не упомянутые в телеграммах, будут так же дороги, как и прежде сообщенные.

М. Зичи. Смерть Александра III в Ливадии. 1895

Упадок сил Государя, замеченный 17 октября, продолжал увеличиваться и в следующие дни, и уже вечерний бюллетень 19 октября, прочитанный нам секретарем министерства Императорского Двора, произвел столь удручающее впечатление, что рука отказывалась записывать его. Не оставалось никакого сомнения, что положение дорогого Больного заставляет ожидать катастрофы и что, быть может, Ему суждено провести последнюю ночь. Рассказывали, что дыхание Больного затруднено в чрезвычайной степени и облегчается применением кислорода. Уже в продолжение 19-го приходилось неоднократно прибегать к этому средству. Невзирая, однако, на страдания, великий труженик Земли Русской неоднократно пытался заниматься делами; но силы уже изменили ему, и он чаще, чем раньше, ложился отдохнуть. Но твердость и бодрость по-прежнему не покидали Монарха; вместо того, чтобы жаловаться на страдания и искать утешения у других, Государь Император сам утешал Своих близких. Едва ли в это время Больной ошибался в оценке Своего положения, и тем более достойна удивления та твердость, с какою Император Александр III ожидал приближения кончины.

Поздно вечером, сдав свои телеграммы, возвратились мы в Ялту, чтобы рано утром, после тревожно проведенной ночи, снова поспешить в Ливадию. Первый бюллетень, выпущенный в 9 часов, указывал на чрезвычайно опасное положение Больного. Дыхание было затруднено, деятельность сердца быстро ослабевала. Второй бюллетень звучал еще безотраднее. Больной находился в полном сознании, но деятельность сердца все падала и падала, и дыхание становилось все более затруднительным. Из рассказов мы узнали, что Император всю ночь не смыкал глаз, хотя и прилег с вечера на постель.

Рано утром, раньше обыкновенного, Он пожелал одеться и попросил проводить Его к креслу. В последние минуты Своей жизни Он думал о России и шел к столу, чтобы заниматься! Только ближайшим известно, чтo Государь писал за столом. Дыхание становилось все труднее, и все чаще и чаще приходилось прибегать к помощи кислорода. В семь часов Государь приказал позвать к Нему Наследника Цесаревича и около часа беседовал с Ним наедине, после чего повелел позвать других Детей Своих и послал за отцом Иоанном (Кронштадтским), который проживал у настоятеля большой Ливадийской церкви, архимандрита Епифания. Августейший Больной около часа оставался в кругу Своей Семьи и, держа руку Государыни Императрицы, сердечно говорил с каждым из Детей Своих, а когда явился отец Иоанн, благословил Своих Детей. С этих пор Императрица и Дети уже не покидали комнаты больного Родителя (во втором этаже Малого Дворца, рядом с кабинетом Государыни Императрицы). По желанию Государя Императора во дворец были приглашены другие Великие Князья и Княгини и собрались в соседней комнате.

В десятом часу отец Иоанн покинул Дворец, чтобы отправиться в Орианду служить литургию, куда поехали и мы за другими, так как щемящая боль не позволяла оставаться спокойно в Ливадии. После отъезда отца Иоанна прибыл во Дворец протопресвитер Янышев, и Государь Император, находившийся все время в полном сознании, причастился Святых Таин.

В одиннадцать часов положение Больного сделалось особенно трудным, и казалось, что роковая минута приближается, но крепкий организм Царя-Богатыря еще раз восторжествовал над злым недугом, и Его Величество почувствовал некоторое облегчение. Подкрепляя от времени до времени свои силы вдыханием кислорода, Император каждому из присутствовавших Великих Князей и каждой Великой Княгине сказал прощальное слово и утешал родных. Силы постепенно слабели, все чаще и чаще голова Государя склонялась для отдыха на плечо Государыни Императрицы, сидевшей по правую руку Государя, поддерживая Его левою рукой. За креслом стояли Наследник Цесаревич и Его Высоконареченная Невеста, вокруг Них другие Особы Царской Семьи.

В Ливадии царствовала полнейшая тишина, не слышно было никаких разговоров, не слышно было стука проезжающих экипажей. Все мои товарищи, после сдачи второго бюллетеня на телеграф, уехали в Ялту; было тяжело оставаться одному в Ливадии, где не видно было ни одного лица, но еще тяжелее было уезжать из Ливадии в такую минуту, когда Великий Монарх борется со смертью. Через несколько минут после двух часов прибежавший курьер принес третий бюллетень, но было уже поздно: едва он передал бюллетень, как пронеслась роковая весть — Его Величество Император Александр III в Бозе почил!

Почти до последнего воздыхания Государь находился в полном сознании и ослабевающим голосом разговаривал с окружающими, находя для каждого ласковое слово. За три минуты до кончины видно было, что Государь желал еще что-то сказать и произнес, обращаясь к профессору Лейдену, следившему за биением пульса: «Кислороду!» Но прежде чем Лейден успел исполнить желание умирающего, Государь Император, поддерживаемый за плечи Наследником Цесаревичем, склонил свою голову на левое плечо Государыни Императрицы и испустил последний вздох.

А. Пазетти. Портрет императрицы Марии Федоровны.
1890-е

Государь умер, как говорилось в переданном мною вам официальном сообщении, на руках Императрицы и Наследника Цесаревича. Левая рука Почившего покоилась на колене, правая находилась в руках Государыни, которая не покидала своего места, пока с Почившим прощались родные, чины двора и служители. Последние целовали руку Усопшего и, обходя кресло, целовали Государыню Императрицу в плечо, пока Наследник Цесаревич, ныне благополучно царствующий Государь, заметив крайнее утомление Родительницы, поддерживавшей все время тело усопшего Монарха, не приказал прекратить прощание, пока тело Почившего будет положено на постель. В этом трогательном прощании слуг с Государем, Который был для них всегда добрым хозяином, сказалась та безграничная любовь, которую Почивший внушал каждому приходившему в личные к Нему отношения. И за эту любовь Почивший платил одинаковою любовью, для Его сердца все были равны, и как Он любил семью и родных, так любил и своих подданных, не делая различия между знатными и незнатными, между великими и малыми.

Весть о кончине дорогого Монарха быстро перенеслась из Ливадии в Ялту, а по редко следовавшим один за другим выстрелам с крейсера Память Меркурия и жители отдаленнейших дач узнали, что страдания Монарха кончились. В Ялте и в Ливадии видны были группы людей, обсуждавших печальную весть и передававших друг другу известные им подробности о кончине Монарха, Который умер верный самому Себе, таким же богатырем, каким являлся всегда при жизни.

В четыре часа на площадь перед малою церковью Ливадии новому Государю России, Императору Николаю II, приносили присягу Особы Царской Семьи, первые чины Двора, свита, придворные чины, находившиеся в Ливадии войска и Собственный Его Величества конвой. Первыми приносили присягу Великие Князья с Наследником Цесаревичем Великим Князем Георгием Александровичем. Все Великие Князья были в полной парадной форме, без шинелей, и только Наследник Цесаревич, ввиду холодной погоды, наставшей после утреннего дождя, имел сверх мундира шинель. По прочтении протопресвитером Янышевым Высочайшего Манифеста и формулы присяги первым подошел ко Св. Евангелию Наследник Цесаревич, а за ним другие Великие Князья. Тотчас после них приносили присягу первые чины Двора и Свита.

В день восшествия на престол Государя Императора Николая II Императорский штандарт на флагштоке Малого Дворца и флаги на судах в гавани были подняты, и Государю приносили поздравления как члены Его Семьи, так и чины Двора.

Письма из Ливадии
IV

Отдаленность Ливадии от центра России, незначительность ближайшего города Ялты, который не в состоянии был удовлетворять требованиям, предъявлявшимся в эти печальные дни, повлекли за собой то, что обряд положения тела усопшего Монарха во гроб и перенесение его в церковь последовали позже, нежели ожидалось. Приходилось не только ожидать прибытия профессоров Императорского Московского университета, Клейна и Зернова, и Харьковского университета, Попова, имевших произвести вскрытие тела для составления протокола, который должен храниться в Государственном Архиве, но и доставки из Петербурга как дубового, так и металлического гробов для принятия останков почившего Государя. Хотя телеграммы с приказами о вызове профессоров и о доставке необходимых вещей из Петербурга и были посланы своевременно, тем не менее доставка их затруднялась значительным расстоянием.

В эти дни ожидания тело почившего Монарха было перенесено из верхнего этажа в нижний и поставлено под образами в большой комнате. У изголовья священники, чередуясь, день и ночь читали Св. Евангелие. Тишина в Ливадии стояла глубокая, и Августейших Особ можно было видеть в те минуты, когда они два раза в день, в 2 часа пополудни и в 8 часов вечера, собирались в Малом Дворце на панихиды, на которых присутствовали также чины Двора, генерал-адъютанты, обер-прокурор Св. Синода, К.П. Победоносцев и лица свиты, находившиеся в Ливадии.

21 октября, в день восшествия на престол Государя Императора Николая Александровича, в Малой дворцовой Ливадийской церкви состоялось торжество миропомазания Высоконареченной Невесты Его Величества. Траур при Высочайшем Дворе был на этот день отменен, и приспущенный на флагштоке Императорский штандарт поднят.

23 октября на пароходе Добровольного Флота Орел прибыли в Ялту их королевские высочества принц и принцесса Вельсские, задержанные бурною погодой на один день в Севастополе. Принц Вельсский и его супруга, августейшая сестра Ее Величества Государыни Императрицы, были в глубоком трауре и встречены были на пристани Великим Князем Алексеем Александровичем, который проводил их высочества в Ливадию. В этот же день канонерская лодка Запорожец доставила из Севастополя высланные из Петербурга вещи, и фельдъегерь привез из Симферополя доставленную туда с курьерским поездом Императорскую золотую Корону и боевую шашку Почившего Монарха, которые должны венчать крышку гроба. В глубоком молчании большие толпы народа встречали выгрузку с парохода доставленных вещей, и особенно потрясающее впечатление производил (уложенный в обитый черною клеенкой ящик) гроб, который должен был принять тело усопшего Царя.

Когда тело усопшего Великого Миротворца было положено во гроб, вечером состоялся вынос дорогого для всех Русских праха Усопшего в Вознесенскую Ливадийскую церковь. Покойный Государь положен во гроб в форме Преображенского полка. О выносе тела Почившего я вас телеграфировал, но в краткой депеше, конечно, невозможно было дать даже приблизительную картину этой трогательной, но всегда остающейся в памяти церемонии.

Уже с полудня на Севастопольском шоссе, вблизи которого, в самой верхней части Ливадии, расположена Большая Ливадийская церковь, стали собираться народные массы, надеявшиеся, что им удастся поклониться праху усопшего Царя. Церковь только по сравнению с дворцовою церковью, еще более малых размеров, носит название Большой Ливадийской. На самом деле это маленькая, но красивая, выстроенная в строго-византийском стиле церковь, расположенная на площадке в Ливадийском парке. Перед церковью разбит цветник, а сама церковь по углам окружена стройным, вечнозеленым кипарисом. По повелению Государя Императора доступ в церковь должен был быть открыт для лиц всех званий, чтобы дать народу возможность поклониться праху Усопшего, который так часто посещал чудный уголок Южного Крыма и пользовался безграничными любовью и преданностью как русского, так и татарского населения. Незначительные размеры церкви, имевшей один выход, и большие массы желавших проститься с Усопшим причиняли некоторые затруднения, которые были устранены, наконец, тем, что был устроен выход чрез окно в северной стороне храма.

Благодаря вниманию, которое во всех случаях оказывали представителям печати лица, заведующие дворцовою полицией, за которое приносим искреннюю благодарность, нам удалось до постановки гроба осмотреть сделанные в церкви приготовления. Посреди церкви была устроена небольшая площадка, а на ней невысокий катафалк, обитый малиновым бархатом. Катафалк сверх бархата обит золотым генеральским шитьем. По углам катафалка стояли на высоких подставках четыре чудные экземпляра Latania Burbonica, громадные листья которых, сходясь посредине, образовывали над катафалком широкую зеленую сень. Налево от катафалка стояли три подставки для подушек с орденами: Св. Андрея Первозванного, Владимира и Георгия, а еще левее, ближе к стене, подставка для крышки гроба.

Густые массы народа окружали церковную площадку и покрывали соседние горы. Перед входными дверями был выстроен почетный караул от 16-го Имени Усопшего Императора стрелкового полка со знаменем и музыкой. Усыпанный кипарисами путь от Малого Дворца до церкви, который на протяжении двух верст тянется по парку, мимо конюшен и кавалерийской казармы, был занят людьми Собственного Его Величества конвоя, которые держали горящие факелы. Начавшийся перезвон колоколов заставил прекратить все разговоры; на церковную паперть вышел преосвященный Мартиниан, епископ Таврический и Симферопольский.

Ровно в семь часов Государь Император Николай Александрович, Наследник Цесаревич, Принц Вельсский, Великие Князья и генерал-адъютанты подняли гроб с останками Почившего Монарха и вынесли его на площадку перед Малым Дворцом, где гроб приняли люди Собственного Его Величества конвоя и поставили на носилки, которые затем были подняты конвойцами на плечи, так что золотой, ярко блестевший при свете факелов гроб был далеко виден всем. Медленно, шаг за шагом, двинулись люди с драгоценною ношей в гору, предшествуемые певчими и духовенством. За гробом шествовали Государь Император, бывший в форме лейб-гвардии Преображенского полка, и принц Вельсский, вдовствующая Императрица с Августейшею Сестрой, Принцессой Вельсскою, Высоконареченная Невеста Государя Императора, Великая Княжна Александра Феодоровна, Наследник Цесаревич с братом, Великим Князем Михаилом Александровичем, и сестрами и прочие особы Императорской Семьи, чины Двора, генерал-адъютанты и лица свиты.

М. Зичи. Спуск гроба с телом императора
на корабль в Севастополь. 1895

Когда при мерцающем свете факелов люди конвоя с гробом приблизились к церкви, раздалась тихая военная команда, солдаты взяли на караул, и горнисты затрубили поход. Труднопередаваемое впечатление производил этот военный сигнал, раздававшийся в ночной тиши, при приближении гроба с останками Того, Кто, в качестве начальника Рущукского отряда, Сам неоднократно отдавал приказ играть поход! Но прошло несколько секунд, и звуки военного сигнала были покрыты величавыми аккордами Коль славен.

Конвойцы медленно приблизились к паперти церкви и передали драгоценную ношу на руки Государя Императора, наследника Цесаревича, Принца Вельсского, Великих Князей и генерал-адъютантов, которые внесли гроб в церковь и уставили на катафалк. Маленькая церковь могла вместить только незначительную часть участвовавших в печальной процессии, и потому, после того как вошли в церковь Высочайшие Особы и лица свиты, двери были закрыты для публики на время служения панихиды. Когда, по окончании панихиды, Августейшие Особы простились с дорогим усопшим и в каретах возвратились во Дворец, двери церкви были открыты для всех желавших поклониться праху усопшего Монарха.

Покойный Государь за время болезни значительно похудел, но его доброе, открытое лицо мало изменилось, и только прекрасные глаза, очаровывавшие всякого своим ласковым, до глубины души проникавшим взором были теперь закрыты. Руки Почившего были сложены на груди на крест, и к ним прислонен маленький образок. Входившие, положив перед гробом почившего Монарха земной поклон, целовали правую руку его и затем, обходя вокруг гроба, покидали церковь через временный выход, устроенный в окне северной стороны, дабы не задерживать новые массы лиц, желавших поклониться праху Усопшего, беспрерывною волной входивших через двери. В продолжение целой ночи, невзирая на стоявшую непроглядную темноту, люди всех званий, и богатый и бедный, поднимались по Севастопольскому шоссе к Ливадийскому храму, расположенному в шести верстах от Ялты, и масса желавших войти в храм была так велика, что многие, после тщетных пяти-шестичасовых ожиданий, должны были возвращаться в город с надеждой застать на другой день меньшее число ожидавших доступа в храм. Но и на другой день многим, к их прискорбию, не удалось исполнить душевного желания, так как прилив желавших проститься нисколько не уменьшался до последней минуты пребывания гроба в церкви.

В день перенесения гроба в церковь Вознесения началось возложение венков к ногам усопшего Императора. Первый венок положил стрелковый 16-й полк своему незабвенному Шефу. Город Ялта, купечество, ремесленники города Ялты возложили серебряные венки, приготовленные ялтинскими мастерами. La colonie française de Jalta возложила большой лавровый венок с надписью Souvenir et regret; затем следовали венки от Татар, поселян Алуштинско-Дерикоевской волости, от Русского Общества Пароходства и Торговли, от Ялтинской прогимназии, от Греков Турецких подданных, от общества ялтинских приказчиков, от училищ Ливадийского, Никитского сада и т.д. Обращал на себя внимание венок от военного министра «Незабвенному Командиру от начальника штаба Рущукского отряда». Масса венков была так велика, что закрывала весь катафалк, и новые венки пришлось складывать на правой стороне церкви.

Для прощания с прахом Усопшего уже с вечера начали приходить отрядами воинские части, прибывшие из Одессы и расположившиеся за Ялтой в Массандре. Одна часть сменяла другую, так что почти все войска, около восьми тысяч, получили возможность поклониться телу Почившего. Этого возможно было достигнуть, благодаря строгой дисциплине, господствующей в армии. В строгом порядке входили солдаты, не мешая один другому, не задерживая товарищей, так что в то время, когда мимо гроба проходили десятки частных лиц, успевали проходить сотни солдат.

Панихиды служились у гроба два раза в день в присутствии Государя Императора, вдовствующей Императрицы, Особ Императорской Семьи, генерал-адъютантов и лиц свиты. День и ночь у гроба Почившего дежурили чины Двора, а священники читали Св. Евангелие.

БЮЛЛЕТЕНИ О СОСТОЯНИИ ЗДОРОВЬЯ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III

* * *

Здоровье Его Величества, со времени перенесенной Им в прошлом январе тяжелой инфлюэнцы, не поправилось совершенно; летом же обнаружилась болезнь почек (нефрит), требующая для более успешного лечения в холодное время года пребывания Его Величества в теплом климате. По совету профессоров Захарьина и Лейдена, Государь отбывает в Ливадию, для временного там пребывания.

«Прав. Вестн.» (17 сент. 1894)

Заключение врачей: берлинского профессора Лейдена, профессора Захарьина, доктора Попова и почетного лейб-хирурга Вельяминова на консилиуме 4 октября о состоянии здоровья Его Императорского Величества

Болезнь почек не улучшилась; силы уменьшились. Врачи надеются, что климат южного берега Крыма благотворно повлияет на состояние здоровья Августейшего Больного.

* * *

Ливадия, 5 октября, 11 час. вечера

В состоянии здоровья Государя Императора замечается ухудшение: общая слабость и слабость сердца увеличились.

* * *

Ливадия, 6 октября, 7 час. вечера

В состоянии здоровья Государя Императора перемены нет.

* * *

Ливадия, 7 октября, 10 час. вечера

Ночь на 7-е число прошла почти без сна. Утром Государь Император, как всегда, вставал. Общая слабость и деятельность сердца в том же состоянии. Отек ног, показавшийся в последнее время, несколько увеличился. В общем положение то же.

* * *

Ливадия, 8 октября, 8 час. 40 мин. вечера

За истекшие сутки Государь Император немного почивал; вставал в течение дня. Состояние сил и сердечной деятельности то же. Отеки не увеличиваются.

* * *

Ливадия, 9 октября, 8 час. 50 мин. вечера

За истекшие сутки Государь Император спал немного больше, встал в обычное время. Аппетит и самочувствие несколько лучше; в остальном перемен нет.

* * *

Ливадия, 10 октября, 8 час. 16 мин. вечера

В ночь на 10 октября Государь Император почивал с перерывами около пяти часов; вставал Государь по обыкновению. Аппетит несколько меньше, силы не увеличились.

* * *

Ливадия, 11 октября, 10 час. утра

В ночь на 11 октября Государь Император почивал лучше. Аппетит мал. Состояние сил и деятельность сердца не лучше. Отеки ног несколько увеличились.

* * *

Ливадия, 11 октября, 7 час. вечера

В течение дня замечались некоторые сонливость и легкие спазмодические явления. Аппетит лучше вчерашнего.

* * *

Ливадия, 12 октября, 10 час. утра

Ночью Государь Император почивал несколько часов. Сонливости не заметно. Аппетит есть.

* * *

Ливадия, 12 октября, 8 час. вечера

В течение дня сонливости не было. Аппетит и самочувствие лучше. Отек ног несколько увеличился.

В прошлое воскресенье, 9 октября, Государь Император приобщился Св. Тайн.

* * *

Ливадия, 13 октября, 11 час. утра

Ночью Государь Император спал мало. Утром Его Величество встал в обычное время. Аппетит и самочувствие, как и вчера. Отеки не увеличились.

* * *

Ливадия, 13 октября, 8 час. вечера

В течение дня ни сонливости, ни спазмодических явлений не было. Аппетит удовлетворительный. Отеки не увеличиваются.

* * *

Ливадия, 14 октября, 11 час. утра

Ночью Государь Император почивал довольно хорошо. Аппетит хороший. Сонливости и спазмодических явлений нет. Отеки несколько увеличились.

* * *

Ливадия, 14 октября, 7 час. вечера

В течение дня Государь Император кушал хорошо, с аппетитом, но чувствовал некоторую слабость. В остальном перемен нет.

* * *

Ливадия, 15 октября, 10 час. утра

Ночью Государь Император почивал довольно хорошо. Аппетит хорош. Вчерашней слабости нет; в остальном без перемен.

* * *

Ливадия, 15 октября, 7 час. вечера

В течение дня Государь Император кушал хорошо. Деятельность сердца несколько удовлетворительнее. Отеки не увеличились. Самочувствие лучше вчерашнего.

* * *

Ливадия, 16 октября, 10 час. утра

Ночью Государь Император почивал хорошо. Аппетит удовлетворительный. В остальном перемен нет.

* * *

Ливадия, 16 октября, 7 час. вечера

В течение дня в состоянии здоровья Его Императорского Величества никаких перемен не произошло.

* * *

Ливадия, 17 октября, 11 час. утра

Ночью Государь Император спал меньше. Аппетит есть. Отеки не уменьшаются.

* * *

Ливадия, 17 октября, 8 час. вечера

В течение дня Государь Император кушал мало и чувствовал Себя слабее. Обычный кашель, которым Его Величество страдает давно, вследствие хронического катара глотки и дыхательного горла, усилился, и в мокроте показалось несколько крови.

* * *

Ливадия, 18 октября, 11 час. утра

В состоянии здоровья Государя Императора произошло значительное ухудшение. Кровохарканье, начавшееся вчера при усиленном кашле, ночью увеличилось, и появились признаки ограниченного воспалительного состояния (инфаркт) в левом легком. Положение опасное.

* * *

Ливадия, 18 октября, 10 час. вечера

В течение дня продолжалось отделение кровавой мокроты; был озноб. Температура 37,8, пульс 90, слабость, дыхание затруднено; аппетит крайне слаб; большая слабость. Отеки значительно увеличились.

* * *

Ливадия, 19 октября, 10 час утра

В течение ночи Государь Император спал несколько часов. Отделение кровавой мокроты несколько уменьшилось. В остальном перемен нет.

* * *

Ливадия, 19 октября, 9 час. вечера

В течение дня Государь Император кушал мало. Явления ограниченного воспалительного состояния (инфаркта) в левом легком продолжаются. Дыхание затруднено; пульс слаб. Большая общая слабость.

* * *

Ливадия, 20 октября, 9 час. утра

Ночь Государь Император провел без сна. Дыхание сильно затруднено. Деятельность сердца быстро слабеет. Положение крайне опасно.

* * *

Ливадия, 20 октября, 11 час. 30 мин. утра

Деятельность сердца продолжает падать. Одышка увеличивается. Сознание полное.

Подлинные бюллетени подписали:
Профессор Лейден
Профессор Захарьин
Лейб-хирург Гирш
Доктор Попов
Почетный лейб-хирург Вельяминов

* * *

Ливадия, 20 октября

Утром Государь Император приобщился Св. Тайн в полной памяти.

ДОКУМЕНТЫ И НЕКРОЛОГИ НА СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА III

Телеграмма, полученная министром внутренних дел
от министра Императорского Двора из Ливадии,
20-го сего октября

«Государь Император Александр III, в 2 ч. 15 м. пополудни, сего 20-го октября, тихо в Бозе почил».

Министр Императорского двора
Граф Воронцов-Дашков

Редакцией «Правительственного Вестника»
получена 21 октября следующая телеграмма из Ливадии

Кончина Государя Императора Александра Александровича была праведная, как праведна жизнь Его, исполненная веры, любви и смирения. Несколько дней Он уже чувствовал приближение смерти и готовился к ней, как верующий христианин, не оставляя забот о делах правления. Два раза, 9 и 17 октября, Государь приобщался Св. Тайн. Не спав всю ночь, рано утром, 20-го числа, в Бозе почивший Император сказал уже Императрице: «Чувствую конец, будь покойна; Я совершенно покоен», — и, собрав всю Семью около Себя, пригласил духовника и приобщился с великим умилением, произнеся вслух ясным для всех голосом молитву пред причащением, сидя в креслах. Государь все время не терял ни на минуту сознания. После Обедни Он послал за о. Иоанном Сергиевым и вместе с ним молился; потом, через полчаса, призвал его снова, и о. Иоанн, вновь напутствовав Его молитвою и помазанием св. елея, приобщил Св. Тайн и оставался при Нем до самой кончины. В два часа пополудни усилился у Государя пульс, и взор Его как бы оживился, но уже чрез четверть часа, закрыв глаза и откинув голову, Он предал дух Всевышнему Богу, завещав народу Своему благословение мира и завет доброй жизни.

О почившем Государе

С.-Петербург, 20 октября

Не верилось в несчастье, а оно было близко, оно предчувствовалось, но ему не хотелось верить. Сердце сжималось от печали, от предчувствия и искало надежды, хотя бы намека на надежду в этих кратких, слишком кратких известиях о ходе болезни Государя. По этим намекам на силы Его, на выказываемую Им бодрость составлялись свои предположения, которые спешили осветить расспросами у знакомых врачей. Ловили всякий слух, допрашивали каждого приезжего с юга, справлялись с известиями иностранных газет, гадали, спорили и даже самый малый луч надежды принимали с уверенностью, что Государь будет жить. Все это доказывало, как велика была любовь к Государю и вера в Него, какие надежды возлагали на Его чуткое сердце, на Его русский разум, на Его любовь к России…

Еще на этих днях мы читали, как Он бодро борется со своим недугом, как Он хочет утешить беззаветно любящих Его Государыню и детей, работая через силу, не беспокоя никого ночью, сам одеваясь, без помощи прислуги, и пользуясь каждою минутою облегчения, чтобы посвятить его делам своего широкого царства. Он являлся Царем и мужественным человеком до последней минуты, до последнего биения сердца своего, полагая, что жизнь Его принадлежит не Ему, а Его родине, Его России, и мы до последней, роковой минуты не теряли надежды, и кончина Государя явилась для всех неожиданным горем.

И не у нас одних, не в одной России, во всем мире болезнь Государя отозвалась глубоко и еще глубже отзовется Его преждевременная кончина.

Все знают о том впечатлении, о тех симпатиях, которые широкою волною зашумели во всех концах Европы, и в особенности во Франции, когда пришли туда известия об опасной болезни Государя. Вечно занятое многообразными близкими вопросами, общественное мнение вдруг поняло, какая опасность надвигается и какой это удивительно честный человек, какой это Царь спокойный, искренний, любящий правду и ненавидящий ложь, и как многое от него зависело в этой Европе, полной культуры, богатства, художества, всяких чудес, но и полной затаенной вражды и ненависти. Все любящие мир почувствовали, что теряют самого могущественного друга мира. Где-то там на Севере, в снегах, в сказочной, угрюмой России сидел этот богатырь и думал свою ежедневную честную думу и делал свое ежедневное, тяжелое, ответственное дело Монарха. Чем-то сердечным, скромным и таинственно-трогательным Он был окружен в своей семье, в своем рабочем кабинете. Где-то раздавались воинственные речи, угрозы, шумели витии, думая потрясать мир, лились льстивые речи, заискивания извне, но Он продолжал свою упорную работу, чуя собственным сердцем то, что есть самое важное в жизни, и старался, чтоб это самое важное торжествовало. И это самое важное было — мир и правда. Самые недоверчивые, самые великие дипломаты должны были спрятать перед ним свое лгущее оружие. Никогда Европа не бывала перед таким явлением, какое представлял собою Почивший Государь. Она заключала столько союзов, которые назывались не только двойственными и тройственными, но даже священными; но все эти союзы имели в виду честолюбивые цели, грозившие миру. Боже мой, неужели Россия так слаба, неужели правда так немощна, а ложь так всемогуща, что только в этих тройственных и священных союзах сила вещей? И Он остался один с своей Россией, и около Него соединялись в союзы, грозили, высчитывали свои силы, клеветали на Россию, считая ее чуть ли не дикой ордою. Но Он оставался спокойным и сильным своей великой честностью человека и Царя и своим глубоким религиозным чувством. И Он победил Европу, Он заставил ее ценить мир и верить Ему, Русскому Царю, верить Его чистому сердцу.

Н. Сверчков. Император Александр III
в мундире лейб-гвардии Гусарского полка. 1881

И вот этот победитель миром, этот искренний служитель мира, этот ненавистник лжи, этот человек, в силы которого все верили, которого так любила Россия и который так любил ее, опочил навек…

Царствование Его, о котором мы говорим ниже, было слишком кратко для того, чтоб Он мог сделать все, чего желала Его истинно русская душа, Его правдивое русское сердце. Но Он совершил все, что мог. Он был сердцем своим всегда со своим народом и в радости, и в беде, Он не задумывался ни минуты сотни миллионов отпустить народу во время голода и был счастлив, что Русь вышла из этого испытания. Он почил в сознании Человека и Царя, который помнил всегда о смертном часе и своей совести, никогда не забывая, что он Царь и что Он обязан дать отчет перед Престолом Всевышнего. Истинно Русский Царь, выразитель лучших свойств русского человека, великий работник на престоле, Он много вынес и душевных тревог, правя таким огромным царством и утверждая в Европе мир. Неустанное трудолюбие, необыкновенное внимание к своим обязанностям сломили его здоровье. Не дожив нескольких лет до конца величайшего в истории мира столетия, Он оставил после себя вечную благодарную память: Он, и никто другой, утвердил во всей Европе сознание, что мир народов есть истинное, святое и величайшее благо. И за это мир Его благословлял и горячо любила Россия.

Он скончался, как жил, как расстаются с жизнью простые русские люди, крепкие своей чистой совестью, своей горячей верой в Бога и в бессмертие души. Сохраняя полное сознание, видя вокруг себя всех тех, кого Он любил, слыша рыдания и слезы, теряя все, что Ему было мило на земле, Он тихо отходил туда, где нет болезней и печалей…

Мир праху Государя, Который высоко держал знамя великого и миролюбивого русского народа, Который был искренним христианином, Который возвысил значение своей родины и любил превыше всего. Мир праху Государя, Который высоким своим примером, своей безупречной семейной жизнью, чистою, как кристалл, поднял нравственный характер русского человека и любовь к правде и искренности. Благодарная Родина вечно будет помнить в Нем своего доброго, мудрого, любящего и миролюбивого Государя и своего возлюбленного сына, Который отдал ей всю свою жизнь и служил ей до самопожертвования, до последнего биения своего благородного сердца.

* * *

Москва, 21 октября

О Боже, что сделалось, что свершилось над нами!

Царь Александр III уже навсегда оставил Русскую Землю, и величайший Дух Его уже навсегда покинул дела человеческие. Кто не содрогнется и не восплачет при этом страшном зрелище меча Божьего, покаравшего святую Русь?

Не стало Царя, носившего в Собственной душе всю душу крестоносного Русского народа!

Не стало Царя, дышавшего заветами истории и самоотверженно, до последнего издыхания, верно и неизменно служившего своему небесному призванию.

Не стало Царя, Поборника веры и ревнителя Церкви православной, озарившего лучами истинного благочестия Царский трон в поучение и разум Своему народу.

Не стало Печальника Русской земли, облегчавшего народные страды и денно-нощным трудом устранявшего нестроения и водворявшего всюду порядок и благоденствие.

Не стало Царя, торжественно возвестившего, среди смут и колебаний, истину самодержавия и поднявшего знамя его так высоко, что пред ним стали благоговеть западные народы.

Не стало Самодержца, вершителя судеб всего мира, облагодетельствовавшего и юг, и запад, и восток благами мира.

Слезы льются, сердце рвется, давит тоска великая, неугасимая…

Но не будем унывать и падать духом, как народы, не имущие упования. Царь, в Бозе почивший, научил нас веровать в Провидение.

Перекрестись, православный русский человек, и помяни душу почившего возлюбленного Царя нашего Александра III!..

Подъем русской промышленности в царствование Императора Александра Александровича

Мир во всем мире сознан покойным Императором как высшее общее благо и действительно укреплен Его доброй волею среди народов, участвующих в прогрессе. Всеобщее признание этого ляжет неувядаемым венком на Его могилу и, смеем думать, даст благие плоды повсюду. Найти способы к осуществлению этого христианского завета составило высший и великий Его труд, ответило истинному стремлению коренного русского народа и показало русскую силу с новой благотворнейшей стороны. Большинство приемов, примененных для этого оплакиваемым Царем, на общей памяти и на виду, но есть такие, которых многие не видят и даже не признают за способы быстрого умиротворения. Развитие русской промышленности, «равномерное ограждение и оживление всех ее отраслей»1 стоят здесь на самом видном месте. Пока столь большой и сильный русский народ, ставший уже в число передовых, не будет иметь своей собственной сильной промышленности — не исполнится истинное завещание Петра Великого, не будет объяснена настоящая причина, по которой рубились окна на запад и на юг, и не может быть понят весь смысл последних столетий истории. Надо было громко, со всею русской силою сказать: пора развиться русской промышленности как залогу экономической независимости и зрелости и как средству к достижению возможного народного благосостояния, просвещения и всяких видов прогресса; пора направить русские силы на покорение обильной природы страны, вывести ее из эпохи земледельческой в более сложную — промышленную, совершенно неизбежную по строю развития всего образованного мира. Своевременно сказал это Александр III в своих мероприятиях и предначертаниях, и в голосе Хранителя мира все поняли заветную и твердую мысль народную — коренное дело, занимающее отныне Россию. Быть может, и хотели бы иные все время и впредь видеть в России только 120-миллионный рынок для сбыта своих изделий и только обширнейшую местность, доставляющую избытки хлеба и сырья для богатеющих других стран, но сказанное Царем-Миротворцем было так естественно и просто, так чуждо какого-либо задора и так твердо поставлено, что нельзя было и подумать мешать России выполнить волю своего державного Вождя, всегда согласную с затаенною мыслью народа.

С самого начала своего царствования покойный Император ясно показал, что избрал путь покровительственной промышленной политики, но только в таможенном тарифе 1891 года вся Его мысль сказалась с полной ясностью, а в торговых договорах с другими странами она окончательно стала очевидною. Из этих актов видно, что для покровительства, а следовательно и для скорейшего внутреннего развития, были избраны коренные виды промышленности, подобные разведению своего хлопка, добыче и разработке своего железа и других металлов, каменного угля, соли и других ископаемых, обработке лесных материалов и тому подобных, для которых есть уже большой внутренний спрос и все условия для возможности на этих видах промышленности доставить новые заработки русскому народу вместо иноземного, от которого до тех пор такие продукты получались. На них назначены были таможенные пошлины настолько умеренные, что ввоз мог еще продолжаться, но и достаточно охранительные, чтобы внутреннее производство оградилось в своем зародыше от иностранного соперничества. Русский спрос тотчас стал возрастать, когда внутри страны стали оставаться миллионы, расходуемые производителями названных товаров, и стало уже ясно видно, что когда внутреннее производство, начатое на неисчерпаемых запасах русского сырья, перерастет домашний спрос, начнется выгодный для всех вывоз избытков, как это уже случилось на глазах с продуктами нефти, которых вывоз достиг до 60 мил. пудов, а к началу царствования был не более 1 мил. пудов в год.

Прошло не много лет, а русская действительность уже ответила мысли Царя не одною усиленной добычей каменного угля, чугуна, железа, стали, соды, хлопка и т.п., но и оживлением всей производительности. У меня под рукою нет новейших, наиболее интересных данных, но есть все, что собрано для периода первых десяти лет царствования. Сущность этих данных сводится к тому, что годовая сумма попавшей в отчеты внутренней заводско-фабричной и горной промышленности была в 1880 году равна 1220 мил. руб., а в 1890 году равнялась 1660 мил. руб., то есть ежегодно возрастала примерно на 45 мил. рублей. Ныне ее нельзя считать меньшею, чем 2000 мил. рублей. Чтобы смысл этой цифры стал ясным, полезно прибавить, что годовая сумма всяких зерновых хлебов (т.е. ржи, пшеницы, овса, гречихи, кукурузы и т.п.), производимых всею Россией, едва превосходит в среднем 2000 мил. пудов и вся их ценность много ниже ценности даже современных русских фабрично-заводских товаров, а продажная часть этих хлебных произведений России, т.е. та часть, которою главным образом должен удовлетворить земледелец свои иные потребности, едва составляет в год несколько сот миллионов рублей, недостаточных для покрытия неизбежнейших государственных расходов и не допускающих даже мысли о введении массы общих мер, необходимых для прогресса столь большой страны, как наша Родина. С производством одного хлеба, как бы много его ни родилось, не может никакой народ достичь сколько-нибудь сносных и прочных общих экономических условий, слагающихся при усилении труда и заработков на многоразличных видах промышленных производств, требующих истинного просвещения, действительных мер к обеспечению свободы труда и настойчиво обсуждаемых усилий всех участников.

Но направляя внутренние силы на разработку неисчерпаемых природных запасов страны, необходимо было позаботиться о том, чтобы дела этого рода прямо или косвенно не попали в чужие руки, что легко могло бы случиться, если бы капиталы, всегда дорогие в земледельческих странах и совершенно необходимые для расширения промышленных производств, добывались из других стран, как происходит это не у нас одних и как у нас не раз практиковалось в широчайших размерах. Конечно, в этом еще нет большой беды, потому что при современном ходе промышленных дел и при свободе внутренней конкуренции капиталу достаются лишь небольшие проценты, главная же часть промышленных оборотов расходуется на рабочих, на сырье, на перевозку и тому подобное, т.е. остается дома. Тем не менее страны, в которых промышленные предприятия ведутся на счет чужеземных капиталов, не только лишаются возможности быстро богатеть, но и не могут обладать полною экономическою свободою, а она для России не менее нужна, чем охрана территории и свободные торговые пути. Для обеспечения указанной стороны дела стало необходимым не только приложить заботы о понижении процентов на капиталы, но и облегчить возможность пользоваться ими в промышленности. Покойный Император разрешил и эту труднейшую задачу, как видно уже из того, что вместо прежних семи процентов на займы их стали получать за 3,5%, что ссуды под товары всякого рода сильно облегчились и что в числе задач преобразованного Государственного банка поставлено снабжение промышленности необходимыми для нее капиталами.

Если бы сверх указанного изложить весь последовательный ряд мероприятий и предначертаний, назначенных Александром III для подъема русской промышленности , то пришлось бы из года в год, почти по месяцам перечислять новые, небывалые у нас и часто совершенно самобытные приемы, которые он находил, преследуя основную цель — рост всех сторон русской промышленности, долженствующей доставить его народу новые средства снискивать заработки и богатеть, пользуясь тем, что есть в необъятной стране.

Церемония закладки Транссибирской магистрали
во Владивостоке. 1891

Словом, царствование Императора Александра III навеки будет блистать тем, что поставило интересы русской промышленности на самый первый план среди сложнейших задач Руководителя обширнейшей монархии, как царствование Императора Александра II блещет освобождением крестьян. Хотя оба способа одинаково рассчитаны на плоды в будущем для блага народного, но между ними, сверх других очевидных различий, есть много таких, которые укрываются от первого взгляда. Свободы крестьян давно и долго ждали не одни крестьяне, но и весь образованный мир, и ее осуществление составило блестящий и всеми сразу видимый исторический момент. Не таково, от многих еще сокрытое, развитие русской промышленности. Она дело более новое, она результат сложных усилий прогресса, и во многих умах еще не уложилась мысль о том, что без нее нельзя двигаться вперед, что с нею связаны теснейшим образом и общий мир, и вся будущность человечества, — словом, ее значение еще многие не разумеют в должностной мере, и только здравый ум крестьянина давно ждет преумножения своих заработков на фабриках и заводах, дающих новую жизнь целой окружности, и давно чует, что избыток его сил может найти полезное приложение, не отрываясь от земли, только при повсеместном распространении всяких видов промышленности. У того же, кто обнял передовое и нашел средства удовлетворить народному спросу, весь мир признал широкое любящее сердце и зрело обдуманную настойчивость. Они и необходимы были в деле, Им исполненном.

На гроб покойного Императора ляжет много драгоценных венков, но самым прочнейшим будет венок поднятой им русской промышленности. Она еще очень и очень молода. Она залог мира. Помешать ей извне теперь уже нельзя, и всюду преобладающие поклонники общего мира должны с покойным Царем встать за подъем русской промышленности. Отныне в нем сила, слава, возможность народного счастья и благополучно начатые победы России. Мы клялись Императору Николаю Второму служить правдой и последуем за ним в его новых победах на мирном пути, указанном России его оплакиваемым Отцом.

СТИХОТВОРЕНИЕ 1845 ГОДА

На святое крещение Его Императорского Высочества
Великого Князя Александра Александровича

Под сенью царственной нам дар от неба новый
И вестник милости Правителя миров,
Ты ныне Церковью усыновлен Христовой
К надежде, к радости отечества сынов.
О, сын наследника полсветныя державы,
Младенец Александр! Как много пред Тобой
Светил родных — лучами славы
Осиявают путь земной!
Да будет же Твой век России благодатен!
Как родом, так душой — будь Николаю внук!
Да будешь Ты земле и небесам приятен
И брату первенцу — всегда по сердцу друг!
Как Невский Александр — будь Князь благочестивый,
Как новый Александр, Герой позднейших лет,
Будь Александр миролюбивый!
Смиреньем будь велик, любя небесный свет!
Благословенному достойно соименный,
Еще величия России Ты прибавь,
И имя Русское во всех концах вселенной —
Своею жизнию прославь!

Б.Ф.

(Маяк, т. XXI, 1845 года)

ГОСУДАРЬ СКОНЧАЛСЯ…

Все последние дни Россия проводила в мучительной тревоге. Вести о ходе болезни уже не оставляли места разумной надежде, но сердце все еще отказывалось верить даже очевидности…

И вот — пресеклась дорогая жизнь. Нет более великого Миротворца, успокоившего измученную Русскую землю отрадною верой в вековые силы, создавшие и хранившие ее. Скована холодом смерти твердая рука, под охраной которой наша страна провела, увы, недолгие годы тихой, благотворно оздоровляющей жизни. Нет мудрого руководителя, так быстро воскресившего наши силы и, без войн, без жертв, без угроз, поставившего русское имя перед всем миром на почти забытую высоту. Нет Царя, который на высоте своего всемирного влияния, спокойным разумом, твердым словом, мощной рукой столько лет сдерживал, казалось, каждую минуту готовые разразиться столкновения. Вся Европа признавала Его Миротворцем и за последние годы привыкла думать и верить, что, пока жив Александр III, мирная жизнь народов обеспечена…

И вот Его не стало. Неисповедимые судьбы Божии отняли у нас, в самую цветущую пору, в возрасте только 49 лет, Того, чей могучий организм и железное здоровье обещали, казалось, столетнюю жизнь, обещали нам еще десятки лет Его неоценимой работы на благо России… Мог ли кто-нибудь год тому назад хотя бы на минуту вообразить себе предстоящие нам теперь похороны?

Среди общей скорби о невозвратной потере надежды наши сосредоточиваются ныне на Его Царственной Отрасли, на вступившем на престол предков Государе Императоре Николае Александровиче.

Августейший Родитель оставил Ему наследие, цветущее порядком. Но не легко выпавшее Ему священное бремя Самодержавного труда. И если вся Россия оплакивает кончину Его родителя, то что сказать о Его сыновней скорби при этой преждевременной утрате?

Да пошлет же Господь Своему новому Избраннику силы и крепость на исполнение Его великого служения. Да пошлет Господь и нам силы служить Нашему Самодержавному Государю верой и правдой без всякой шатости, дабы и дух Почившего порадовался нашей верности Его великим заветам.

Есть мгновения в жизни человека, когда все мысли, все заботы, вся суета дня, необходимая и неизбежная, — когда все это отступает от него, и душа его сосредоточивается в одной мысли, в одном порыве высокого умиления, возвышенной скорби, изливающихся в безмолвных и тихих святых слезах, очищающих и возвышающих душу. Такие мгновения не забываются, они оставляют след во всей жизни человека, и часто воспоминание о таком мгновении спасает его на краю падения. Такое мгновение переживаем теперь все мы, весь русский народ. Скончался Царь наш, любимый Царь, и все отошло от нас, кроме скорби о великой потере, кроме умиления пред образом Почившего, образом так нам знакомым и так дорогим. Этот образ светит и светил нам тихим и кротким светом, как бы в свидетельство о высоком достоинстве человека, о высоком призвании его на земле… Он был истинно Русский Царь, по духу и по всему нравственному облику своему. В Нем, в делах Его не было ничего приподнятого — не было того картинного героизма, который так любят в Европе и которым так восхищаются там; но Он был истинный герой в высоком смысле: «человек Он был, во всем значении слова». Он был истинным выразителем нашего, особенного, русского героизма, не ищущего картинной позы, не высказывающегося в красивых словах, молча и твердо исполняющего свой долг и не подозревающего даже, что в этом есть героизм. Разгадка этого героизма, разгадка величавого образа почившего ­Императора заключается в одном слове: Он был христианин.

Н. Я. Яш. Портрет Николая II. 1896

Как христианин, проникнутый высоким духом веры Своего народа, нес Он бремя забот семейных и среди общей легкомысленной шаткости показал нам, чем должна быть христианская семья; как христианин, покорно и со смирением поднял Он на Свои мощные плечи тяжкое бремя Самодержца, Отца, воспитателя и охранителя народа Своего и нес это бремя до последнего мгновения, до последнего дыхания жизни. С умилением и слезами читали мы, что Он, уже сломленный тяжким недугом, страждущий, прикованный к одру болезни, среди мучительных бессонных ночей, среди тягостных дней, не оставлял Своих державных трудов, — и Россия, одна Россия была предметом Его забот и мыслей. Он принял и недуг Свой, как христианин: Он молился и трудился, молился и трудился до последнего вздоха.

Мы знаем святые слова: «Больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя», — и Он, Почивший Царь наш, положил душу Свою за народ Свой. Что разрушило Его могучий организм, как не державные труды, заботы и огорчения? Подчинив Свою волю воле Божьей, Он нес эти труды всегда спокойный, всегда твердый, всегда снисходительный к слабости человеческой. И Он светил не только нам, но и всему миру. Чужие народы с изумлением и восторгом смотрят на это явление русского духа, русского героизма, величавого в своей смиренной простоте.

Вот какого Царя мы лишились, вот какая тяжкая скорбь нас постигла.

Но милостив Бог, скорбь не безутешная.

Нет места скорби отчаянной, тоске тяжелой и неутешимой в сердце того народа, который имеет трогательное упование на жизнь бесконечную, трогательную веру в общение живых с усопшими. Верит народ наш, что его любимый Царь, который теперь там, перед престолом Царя Царей, все же живет с нами; верует, что над ним сбудется все, что обещано христианам. Он был кроток, а сказано: «блаженны кроткие»; Он был милостив, а сказано, что милостивые «помилованы будут»; общий голос всего мира называет Его «миротворцем», а сказано: «блаженны миротворцы, ибо и они будут наречены Сынами Божьими».

Скорби народной не даст перейти в отчаяние еще и иная земная надежда.

Усопший Царь наш оставил нам Наследника Своего, только что вступившего на престол Государя нашего и Самодержца, оставил нам Его, выросшего и воспитанного в семье истинно христианской, среди примеров кротости терпения, любви и величайшего самоотвержения. В Нем надежда наша. Он, проникнутый тем же духом, как и почивший Державный Отец Его, которого мы оплакиваем вместе с Ним, — Он довершит дело и труд усопшего и твердо поведет Россию дальше по пути ее великого исторического призвания.

Теперь же, не падая духом, дадим волю скорби и слезам нашим. Будем плакать и молиться. Будем молиться за Него, за почившего Царя нашего, который теперь пред престолом Божьим молится за народ Свой, за Россию, за Сына Своего, — будем плакать и молиться, чтобы была услышана и наша, и Его молитва…

РОССИЯ В 1881 И В 1894 ГОДАХ

Все и каждый — и не в одной России, а в целом мире, — находятся под одним впечатлением, под впечатлением тяжкой, понесенной Русским народом утраты. На ней и около нее повсюду сосредоточены все мысли, все речи, вся передача их и устно, и письменно, и телефоном, и телеграммами. От полноты сердца глаголят уста — и общий клик их сливается в небывало единодушный хор хвалы и славословия почившему Помазаннику Божию, совершившему в краткий срок Своего царствования все предначертанное Ему Промыслом. Его великие царственные заслуги неудержимо и громко признаются всюду и всеми.

Иначе и быть не может; но иным это представляется как бы некоторою несдержанностью; высказывается мнение, что перед незакрытою еще могилой не время говорить о значении прошлого царствования… Не время говорить! Но возможно ли тут молчание?.. Правда, для фарисеев были острым ножом клики «Осанна» даже при торжественном входе Христа в ­Иерусалим, они тоже хотели заменить их молчанием, — но им было отвечено, что если народ умолкнет, то камни возопиют.

Значение только что минувшего царствования — сколь ни было оно кратковременно, продлившись всего 13 лет и 7 месяцев и 20 дней, — столь ясно и твердо определилось, что общая историческая оценка его измениться уже не может: оно само говорит за себя уже одними принесенными им плодами, помимо посеянных и добрых семян для будущего. Некоторое понятие о значении этого царствования может дать уже одно сопоставление того положения, в каком находилась Россия в тот момент, когда Почивший Монарх принял в Свои руки Царский скипетр с тем положением, в каком передал Он ее Своему Сыну, восшедшему ныне на прародительский престол, Государю Императору Николаю Александровичу.

Россия 1 марта 1881 года и Россия 20 октября 1894 года: сколь близки они одна к другой во времени, но какая неизмеримая между ими разница!

В момент перехода скипетра из рук Императора Александра II в руки почившего ныне Императора Александра III никто, ни вне, ни внутри, не считал положение России твердым и прочным в каком бы то ни было отношении: она являлась как бы больным, расслабленным колоссом. И она действительно болела тяжкой болезнью, парализовавшею весь ее организм, все ее силы. Она жила, но жила жизнью как бы обезматоченного улья, в котором все идет врознь, в котором все — добыча всяческой тли, всяческих паразитов, всяких воров, и внешних, и внутренних.

Это не было виной убитого 1 марта 1881 года Царя-Освободителя, родителя покойного Государя, — это было прямым результатом рокового хода истории и заключительным актом того преклонения перед всем идущим с европейского запада, которое непременно требовало перенесения оттуда и водворения на русской почве всего признаваемого там обязательным. В силу этого преклонения, длившегося в течение не одного, а целого ряда царствований, с каждым шагом все более слабла у нас долженствующая быть неразрывною связь между правительственною мыслью и историческими заветами святой Руси, заменяясь благожелательным стремлением заменить всяческое «русское варварство» всяческою «европейскою культурою». Все перечащее этим стремлениям считалось вредным преуспеянию страны, и в силу этого воззрения даже наше Православие представлялось силой, тормозящею прогресс, выдавалось за обскурантное ультрамонтанство и клерикализм, требующий обуздания, всяческого ограничения церковных влияний на народную жизнь. При таких все подчиняющих веяниях не могла не поникнуть русская государственная мысль, не могли не стать на ее место воззрения в большей или меньшей степени космополитические, со всеми присущими таковым воззрениям доктринами. Вся Русь заплатила тяжкую дань этим доктринам, заплатил им тягчайшую дань и Царь-Освободитель, павший, в научение всем, великою искупительною жертвой за общий грех увлечения мнимо-научными, мнимо-спасительными западными учениями.

Ничего так не желал Он, как блага своему государству, своему народу. В своей любвеобильности бывший даже более «человеком», в высшем смысле этого слова, чем «монархом», по своему мягкосердечию, человеколюбию и долготерпению, скорее принижавшим, чем превозносившим величие своих прав, он все свое более чем четвертьвековое царствование самозабвенно посвятил казавшимся благодетельными преобразованиям, даже превышавшим ожидания всяческих европейских либералов. И что же? К каким результатам привело все это?

Александр II.
Фотограф С. Л. Левицкий. 1866

Рухнул весь старый, завещанный историею, органический, сословный строй русской жизни — и взамен его явились нестроение и распадение, неизбежные при замене прочных устоев государственного управления зыблющеюся, рассыпающеюся, как песок, бессословностью, при которой всякое самоуправление естественно вырождалось в самоуправство, со дня на день добивавшееся большего и большего себе простора, во имя тех самых идей, которыми оно было создано. И во имя этих идей государственная власть все более и более стушевывалась, все более и более поступалась своими правами в пользу разных самоуправлений, сформировавшихся как бы в виде особых государств в государстве, из которых каждое стремилось к своим, чуждым общей государственной власти, целям, всего требуя от нее, но отнюдь не допуская ее вмешательства в свое, хотя и государственное, но отмежеванное от государственной власти дело. В результате вместо единовластия оказалось в стране многовластие: земство само по себе, суды сами по себе, железные дороги или банки сами по себе и т.д. — и все считали себя вправе распоряжаться по своим частям по-своему, не допуская в свой обиход никакого вмешательства государственной власти, которая таким образом являлась связанною по рукам и ногам в своих стремлениях оградить народ от обид и тяжких ущербов, какими ложилось на него все это разношерстное многовластие.

Стушевавшаяся, в силу усвоенных ею западных доктрин, пред разными внутренними управлениями, наша государственная власть, оставаясь верною этим доктринам, не могла давать надлежащего отпора и внешним на страну посягательствам, опиравшимся на те же доктрины. Поклонение западной идее фритредерства требовало подчинения русских финансовых и экономических интересов интересам европейской промышленности и европейских бирж. Преклонение пред западною культурой требовало поклонения представителям ее на русской почве — всем иностранцам и всем своим инородцам, в просвещенное, не русское, видение коих и предоставлялось благоустроение захваченных ими русских областей и окраин. В результате при внутренних настроениях и всеобщей разладице Россия и в экономическом, и в финансовом, и в иных отношениях оказалась предоставленною эксплуатации и своих проходимцев, и всяческих иностранцев и иноплеменников. Вся она пошла врознь и в порядках управления, и даже в территориальном отношении: чуть не каждая область в ней стала стремиться к обособлению от государственного целого. Обнаруженное всем этим бессилие государственной власти бороться с ею же самой созданными затруднениями сознавалось более и более. Этим бессилием поощрялись всевозможные проекты окончательного разрушения русского государственного тела — от оглашенного в газетах проекта обратить Россию в федерацию автономных областей, которым государственная власть передала бы все свои функции, с которыми-де неспособна совладать, до проекта полной передачи всех этих функций представителям земских самоуправлений и, наконец, до нигилистических проектов, авторы коих ради их осуществления не остановились пред целым рядом покушений на цареубийство, завершившихся катастрофой 1 марта.

Десятилетиями господства таких веяний все на Руси было потрясено и расшатано. Извратились понятия и о гражданском долге, и о семейной и житейской нравственности; в этих извращенных понятиях росло и воспитывалось и наше юношество, от которого, во имя западных идей, всеми мерами устранялось спасительное влияние Церкви, всяческое умаление значения коей в народной жизни представлялось необходимым в целях прогресса. При повсеместной в стране неурядице ее экономическая жизнь, в силу отсутствия всех забот о ней, которые возможны лишь при господстве во всем управлении единой твердой национально-государственной мысли, не могла надлежащим образом развиваться, несмотря на все обилие естественных богатств, и, так сказать, только прозябала. При заторможенном развитии экономических сил не могли процветать и государственные финансы, могущие опираться только на эти силы. Бюджетные дефициты явились хронической болезнью государства, а при хронических дефицитах не мог не пасть и государственный кредит: Россия была вынуждена заключать займы за займами на самых тяжких условиях, за нигде в Европе не обычные проценты. Финансовое расстройство было таково, что Россия объявлялась стоящею на краю банкротства. Понятно, что при таких финансах являлось невозможным удовлетворение многих настоятельнейших государственных нужд, являлись невозможными даже траты, необходимые для возведения военных сил России до уровня, соответственного ее международному значению. Могла ли при этом всем Россия занимать в ряду других стран подобающее ей положение? Удивительно ли, что она на Берлинском конгрессе должна была смириться пред европейским ареопагом, отказавшись от плодов своих побед, купленных дорогою ценою русской крови, а затем играть второстепенные, подчиненные роли при обсуждениях и решениях разных так или иначе затрагивающих ее политических вопросов? Удивительно ли, что она оказалась не только в финансово-экономической, но и в политической зависимости от Берлина?

Потерявшую обаяние внешней силы и расшатанную внутри, принял Почивший Царь дорогую Ему Россию. А такую ли Он ее оставил?

Весь мир преисполнен ныне величайшим уважением к созданному усопшим Монархом могуществу России. Весь мир признает, что Он, став превыше всех иных политических сил в Европе, явился распорядителем ее судеб, охранителем ее мира.

А. фон Бутлер.
Портрет императора Александра III. 1880-e

Военные силы России, и на суше, и на море, приведены во всех отношениях в такое положение, в каком они еще никогда не были с тех пор, как стоит Русская земля. Кроме неусыпных забот, много требовалось на это и денег. Но всяческие траты на действительные государственные нужды не оказываются уже ныне выше государственных средств. Вместо прежнего «банкротства» финансы государства пришли в такое положение, в каком они у нас, можно сказать, никогда еще не бывали. Не только все обыкновенные, ежегодно возрастающие, расходы легко покрываются из текущих доходов, но на текущие же доходы строятся тысячи верст железных дорог, и из остатков от этих доходов оказалось даже возможным, при тяжком бедствии неурожая, оказать народу нигде в мире не слыханную помощь более чем во сто миллионов рублей. Ни о каких бюджетных дефицитах, ни о займах для их покрытия нет более и речи. Вместо ряда новых займов совершен ряд конверсий для облегчения бремени, возложенного на русские податные силы прежними займами. А чем улучшены финансы? Обременением ли народа? Нет, они улучшены оказанием этому народу целого ряда благодеяний, внимательным, внушенным национально-русскою государственною мыслью отношением ко всем видам экономической деятельности народа: и земледельческой, и промышленной, и торговой. Не как на Западе, — Русский Самодер

...