автордың кітабын онлайн тегін оқу Я умру, если остановлюсь
Валерий Злобин

Кітап туралы Қазір оқып жатыр1 Тегін фрагмент

Валерий Злобин

Я умру, если остановлюсь...

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Дизайнер обложки Ксения Пушкарёва

Главный герой — Мэтью Клоуфорд — с детства живёт в постоянном движении, и всё из-за редкой болезни, которая убьёт его, если он остановиться дольше, чем на пару минут.

18+

Эмма больше не могла ни на секунду унять своё любопытство, которое, к слову говоря, всегда выходило ей боком. Ещё в школьные годы оно доставляло ей немало хлопот и чаще всего служило причиной для конфликтных ситуаций со всеми вытекающими. Идиотка, будешь знать, как покупать билет в последний момент, — запричитала она про себя и, положив сумку на колени, вжалась спиной в угол сиденья, прислонившись плечом к завешанному белоснежной шторой окну двухместного купе. И когда мужчина в багровой кожаной куртке поверх гавайской майки снова показался в дверях, Эмма с ходу выпалила первое, что пришло ей в голову:

— Зачем ты это делаешь?

Застыв на мгновение в проходе, мужчина удивлённо оглянулся, убедившись, что незнакомка говорит именно с ним, а не с проводником, чья неопрятная бородка могла вызвать подобный вопрос.

Однако девушка точно говорила с ним. Сомнений больше не было.

Растерянно усевшись на мягкое сиденье напротив Эммы и, практически слившись с обитым красной кожей салоном, он ответил то, что отвечал каждый раз, когда ему не хотелось заводить беседу о своём тяжёлом детстве и не менее тяжёлом недуге:

— О чём это ты?

— Каждую станцию, примерно за три минуты до остановки, — начала Эмма и её карие с золотым ободком глазки засверкали сквозь копну огненно-рыжих волос, — ты выходишь из вагона и идёшь в конец поезда, после чего покидаешь и его. Затем бесцельно бродишь по перрону, тщательно избегая каждого, кто встаёт на пути, будь то потерявшийся мальчишка-путешественник или пожилая дама, уставшая в одиночку тащить громоздкий багаж. После чего, ровно за минуту до отправления, поднимаешься в последний вагон и неспешно возвращаешься в купе. Таким образом, мы и вернулись к моему первоначальному вопросу: зачем ты это делаешь?

Мужчина усмехнулся и демонстративно похлопал в ладоши.

— Браво, мисс Марпл!

— Мне всего двадцать шесть, вязать я не умею, так как усидчивость не входит в ряд моих положительных качеств, да и растения у меня в квартире долго не живут. Был кактус, да и тот сдох пару месяцев назад.

Лицо незнакомца изменилось, преисполнилось неким уважением к любознательной и начитанной соседке. Перед ним сидела не одна из тех дурнушек, которых он поголовно встречал в каждом городе. Нет-нет.

Эта девушка была особенной.

Он почувствовал это.

И Эмма, почувствовав нечто подобное по отношению к незнакомцу, расслабилась и, прищурившись, взглянула на мужчину в безвкусных серых джинсах, что держались на его узкой талии исключительно на добром слове, ну и ещё на потрёпанном ремне из кожзама.

— Следующая станция конечная, — спустя минуту молчания сказал он. — Вряд ли я успею рассказать всю историю.

— Ехать нам около двух часов, да и после я никуда не спешу. Мы могли бы сесть…

— Нет, не могли бы, — болезненно и грустно усмехнулся незнакомец и опустил глаза в пол. — В этом и проблема. Я не могу остановиться. Я умру, если остановлюсь…

— Мой отец, Клейн Клоуфорд, был человеком вспыльчивым и порой излишне прямолинейным. Знаете, у всех есть фитиль, стоит который поджечь, как человек превращается в монстра. Так вот, у моего отца такого фитилька и вовсе не было. Наверное, поэтому на моё шестилетие он обрушил на меня правду, как Ниагарский водопад за секунды обрушивает около миллиона галлонов воды в заполненную туманом природную чашу…

Незнакомец замолк на мгновение, после чего, хлопнув себя ладонью по лбу, добавил:

— Где же мои манеры?! Меня зовут Мэтью.

— Нет, мы должны были свернуть на автостраду 44 и ехать через Талсу до грёбанного Миссури, чёртов ты мудак! — хрипло рявкнул Клейн и снова разразился диким кашлем, который окончательно разбудил лежавшего в полудрёме Мэтью.

Но даже факт очередной ссоры между братьями Клоуфорд не мог испортить Мэтью настроения в столь замечательный день. Лучи утреннего солнца уже обволакивали дом на колёсах, мчащийся по автостраде 40, и проникали прямо в салон, в котором пахло ароматными… Гренки? — обрадовался Мэт и подорвался, будто солдат, услышавший голос своего командира.

— Кто это у нас здесь проснулся?! — на испещрённом усталостью лице Клейна Клоуфорда неожиданно возникла искренняя улыбка.

— Племяш! — глядя через вшитое в корпус зеркало, прикреплённое вместо зеркала заднего вида (в трейлере оно как-никак было водителю ни к чему), крикнул Стивен. — Кто у нас тут совсем взрослый, а?

— Я, — робко ответил Мэтью, садясь на край дивана и протирая заспанные глаза.

— Не слышу!?

— Я! — весело повторил Мэт и ловко соскочил с дивана в тапочки с мордашками медвежат.

— Поздравляю, сын! — холодно добавил Клейн и злобно взглянул на брата, сидевшего за рулём, от чего тот аж съёжился. — Я пожарил твои любимые гренки, молоко возьми в холодильнике и… — поздравления никогда не были его сильной стороной, — наслаждайся праздником!

Мэтью налил в стакан молока из картонной коробки и сел за «праздничный» стол, чтобы умять любимое лакомство. Он отдёрнул жалюзи с окна и принялся наблюдать за лучами солнца, пляшущими сквозь кроны деревьев, что тянулись вдоль дороги высокой зелёной стеной.

— Вдаль автострады и леса-то быть не должно! — вновь заворчал Клейн.

— Ну, свернул не туда, — вздохнул Стивен. — Всякое бывает!

— Наградила же меня природа таким тупым усатым хорьком вместо брата.

Стивен криво улыбнулся в ответ, глядя на брата, и оба, будто по чьей-то команде, громко засмеялись, от чего Мэтью аж вздрогнул и выронил лакомство из рук обратно в тарелку. Он напугано посмотрел на отца, побледневшего от смеха, за которым последовал новый хриплый приступ кашля. Сухого, ужасного кашля, словно разъярённый демонтажник стучит огромной кувалдой по грудной клетке. Мэтью такие приступы по необъяснимой причине очень злили. Ему то и дело хотелось крикнуть, чтобы отец прекратил задыхаться и нарушать благоговейную тишину (и под тишиной он подразумевал гул колёс, несущих пассажиров чёрт знает куда по идеально ровной автостраде с неизвестным номером).

— Извини, что так мало, — сказал отец, незаметно усевшись за столик напротив сына, поглощённого мыслями. — Первую порцию я слегка спалил. Нам с твоим дядей не привыкать есть угли, да, Стив? — скрестив руки перед собой, бросил он в сторону водителя.

— Чего? Угли? Ничего не знаю! Я шеф-повар от Бога, ещё матушка, упокой Господь её душу, поговаривала, что у меня дар.

— …ишь, как дышишь! — ухмыляясь, вякнул отец и вновь загромыхал, как вечернее чернильное небо после дневного солнцепёка.

— А в гости к маме мы заедем? — спросил Мэтью неожиданно даже для себя.

— Нет, — отрезал он.

— Почему мама не поехала с нами?

— Потому что, — грубо рявкнул Клейн.

— Но я хочу к маме, хочу, чтобы она… — не унимался Мэтью.

— Племяш, твоя мама просто… — начал было Стивен, слегка отпустив педаль газа. Он славился тем, что мог мирно, с присущей дипломатам изящностью, решить любой конфликт. Даже будучи пьяным в драбадан, ему всегда удавалось выйти сухим из воды, а точнее целым и невредимым уйти от драки в переулке за баром. Как любили поговаривать друзья: «Язык-то подвешен, ему б разумное применение найти!»

Но не в этот раз. Его прервал стук массивного кулака по столу, от чего тарелка с последним кусочком любимого деликатеса подскочила на месте. Лицо Клейна наполнилось яростью, после долгого приступа кашля капилляры в его глазах полопались, от чего взгляд стал столь диким, что Мэтью невольно втянул голову в плечи.

— Твоя мать бросила тебя, потому что не захотела жизни, к которой я веду тебя сейчас! Понимаешь? — он запнулся, взглянул на ёрзавшего за сиденьем Стивена. — Она ушла, потому что не смогла бы вынести такой жизни. Понимаешь, сынок… эм… ты болеешь редкой… даже… уникальной болезнью. Почему мы, по-твоему, постоянно движемся? Куда-то едем и никогда не сидим на месте, м? Знаешь почему?

— Нет, сэр, — дрожащим голосом ответил Мэтью.

— Потому что врачи сказали, что твой мозг слишком чувствителен к каким-то там магнитным полям… я не учёный, сам знаешь, твой отец умом не блещет, но суть мне уловить удалось. Если ты не будешь двигаться в пространстве, если остановишься дольше, чем на пару минут, то всё! Отправишься к нашей любимой бабуле, упокой Господь её душу, понимаешь?

— Да, сэр, — сердце Мэтью бешено колотилось в груди, будто разъярённый демонтажник решил и там заняться своеобразной «реконструкцией».

— Вот и… — сквозь кашель сказал Клейн, — отлично! — он взъерошил слегка дрожащей рукой волосы сына, после чего поднялся из-за стола и спокойно добавил: — Доедай свой праздничный завтрак, сегодня нас ждёт отличный день!

Но у Мэтью что-то будто застряло в горле, и, глядя на последний кусочек запечённого с яйцами хлеба, он вдруг понял, что больше в него не влезет. И чем дольше он об этом думал, тем ближе тяжёлой поступью приближалось к нему осознание того, что жизнь его изменилась, как изменилась жизнь Фродо, на чью долю выпало отнести кольцо Всевластия в мрачный тёмный Мордор.

В тот день Мэтью возненавидел гренки.

А ещё возненавидел отца, который как ни в чём не бывало, вернулся на пассажирское место и спустя пару мгновений дорожной тишины учинил новый спор с братом.

— А как же сон? — спросила Эмма.

— Я сплю по 4—5 часов в день каждый раз, когда мне удаётся найти что-то, что находится всё это время в постоянном движении.

— А если не найдёшь?

— Всегда можно найти попутку, — отвечал Мэтью нудно и монотонно, ведь ни одного нового вопроса за последние две минуты, как и за прошедшие 18 лет, он не услышал. — И всегда можно предупредить человека о том, что один раз в семь миллиардов случается такое, что человек рождается с обострённой формой танатофобии.

— Это же просто фобия? Боязнь смерти, если я не ошибаюсь, — поинтересовалась Эмма.

С каждым новым вопросом симпатия Мэтью к рыжеволосой незнакомке перерастала в нечто большее. Похоже, он медленно и бесповоротно влюблялся в Эмму. Она действительно была уникальной, особенно в те моменты, когда задавала вопросы и тут же сама отвечала на них. Многих такая черта характера раздражала, но только не Мэтью. Мэтью это нравилось. Разговоры с людьми, склонными к размышлениям всегда разжигали в его сердце огонь и надежду.

Путешествуя из города в город, из штата в штат, он видел людей, которые озабочены повседневными проблемами. Они постоянно спешат, копошатся, будто муравьи, пляшущие под дудку невидимого озорника с лупой. Среди них, конечно же, ему попадались люди, преследующие определённую цель, что, несомненно, вызывало чувство гордости и уважения. Однако большинство из них бесцельно бродили по муравейнику жизни из одной секции в другую, безвольно выполняя заповеди, навязанные родственниками и обществом.

В возрасте 22 лет, впервые посетив Нью-Йорк, Мэтью был поражён тем, как прекрасен город, о котором он так много читал в книгах и статьях. Жизнь в « Большом яблоке» буквально кипела, и это казалось ему таким восхитительным и таким воодушевляющим. Он впервые очутился там, где всё и вся находится в постоянном движении. Совсем как он.

И именно в Нью-Йорке годами позднее, одним осенним днём он и узнал то, что заставило его пересечь девять штатов и сесть на тот самый поезд, в котором любопытная рыжеволосая незнакомка заведёт разговор, который впоследствии и заставит его остановиться…

— В инстаграме? — переспросил Мэтью у девочки, что едва успевала следовать за ним через перекрёсток мира — прямо через Таймс-Сквер, где его и угораздило попасть в объектив юного фотографа-фрилансера.

— Да, — не унималась она, закрывая крышечкой 50-mm объектив изувеченного временем фотоаппарата с маркировкой 60D в правом верхнем углу. — Неужели, ты не знаешь что такое инстаграм? Все знают, что такое инстаграм!

— Я — нет! — Мэтью услышал, как сильно его голос стал похож на голос отца, отчего ему вдруг стало тошно, и он решил стать мягче и даже изменился в лице. И вновь повёл себя совсем как отец. — Что это такое? — спросил он голосом заботливого родителя, чьё чадо упало посреди детской площадки и разбило коленки.

— Социальная сеть, — пояснила она, — где люди выкладывают фотографии и делятся своей жизнью с другими.

— А если делиться нечем? — грустно заметил Мэтью, слегка сбавив темп. Он понял, что отвязаться от навязчивого подростка ему не удастся, поэтому решил попутно внимательнее разглядеть Таймс-Сквер, пусть и под пристальным надзором девушки в яркой жёлтой курточке.

— Тогда люди притворяются и выставляют фото, где путём хитрых манипуляций проецируют жизнь, о которой мечтают! Я знала одну су… девку, так она садилась на пол, засовывала колени под футболку и селфилась, мол: «Смотрите, какие у меня большие сиськи». Дура дурой, но фолловеров-то она себе набила и в итоге за счёт рекламы сделала грудь.

— А толку-то? — спросил Мэтью, хоть и не понял половины из произнесённых ею слов. Никогда прежде он не был таким отстранённым. Видимо, город сильно влиял на него, особенно Таймс-Сквер — перекрёсток мира, представлявший собой олицетворение его нелёгкой жизни.

Его завораживала обрамлённая высотками, пронзающими осеннее небо, площадь с сотнями билбордов и рекламных щитов, каждый из которых взрывался фейерверком красок и эмоций, что заполняли пустоту в сердцах туристов и местных суетливых муравьёв.

— Деньги всем нужны — кто на что горазд, тем и гребёт! Так вот, я выложу фотку в свой аккаунт с хештегом, — она забавно ударила средним и указательным пальцами левой руки по тем же пальцам на правой, изобразив решётку. — И если она тебе понравится, то ты сможешь выкупить её в хорошем качестве, написав мне в директ!

Мэтью резко остановился, но мысль, что, несмотря на усталость в ногах, ему нельзя долго стоять на месте, заставила его продолжить движение. Только этой мысли предшествовала другая, воодушевляющая и радостная, что и дёрнула Мэтью застыть на мгновение посреди Таймс-Сквер в самой оживлённой в мире толпе. Даже девочка, наконец подхватившая темп и не сводящая взгляд пепельных глаз с мужчины, выпавшего из 80-ых годов, врезалась ему головой в локоть. Однако её безустанную болтовню столкновение не остановило. Она продолжала говорить и говорить на своём подростковом диалекте.

— Есть ли возможность, предположим, найти человека, если знаешь только имя и фамилию?

— Если он не сидит под левым ником, да ещё и указал настоящие данные в био, то… — она замялась. «Боже, неужели этот ребёнок умолкает?» — успел подумать Мэт за отведенную ему на звуки перекрёстка мира секунду, — вполне возможно.

— Можешь помочь? — надежда поселилась в душе Мэтью, наполнив радугой монотонные пейзажи её пустынных равнин. Он боялся этого чувства, как боялся и любых других сильных эмоций. Его образ жизни никто и никогда не мог постичь, а уж принять и подавно. Он видел десятки, сотни, нет! тысячи людей. Делился своей историей в надежде найти понимание, и, изредка, ему это удавалось, однако чаще всего он натыкался на титановую дверь бункера с табличкой «ЧТО ЗА БРЕД, ПРИЯТЕЛЬ?», висевшую прямо над входом.

Месяцы сделали Мэтью холодным и чёрствым, а годы — одиноким. Возможно, поэтому таблоид с надписью «Движение — это жизнь» так обозлил его и не позволил насладиться общением с девочкой в жёлтой куртке, которую он встретил посреди перекрёстка мира.

— А фотку купишь? — её серые глаза, казалось, наполнились синеватым цветом. «И вправду, душа у каждого цветёт своими оттенками!» — подумал вдруг Мэтью. Он не мог вспомнить: его это мысль, или он прочёл нечто подобное в одной из тысяч книг, заменявших ему друзей в долгих бесцельных скитаниях.

— Далеко пойдёшь! — улыбнулся Мэтью и достал из внутреннего кармана бумажник. Такой лёгкий, что порыв ветра мог без особых усилий выбросить его в космос.

— Не густо, — поджав губы, хмыкнула девочка в жёлтой курточке. — Но моя мама, Мила, говорит, как и все у неё на родине любят говорить: На безрыбье и рак — рыба. Давай пятёрку!

— За написание статей в интернете много не получишь! — выпалил Мэтью. И вновь резко изменил интонацию. Вылитый отец. — Так что, поможешь мне её найти?

— Не вопрос, Марти, — усмехнулась она и достала из кармана телефон, что едва помещался в её крохотных ладонях. — Кого ищем-то?

— Мою маму… — задыхаясь, произнёс Мэтью и в последний раз в жизни оглянулся на пестрящий на фоне чернильного неба перекрёсток мира, гордо именуемый муравьями Таймс-Сквер.

— И ты хочешь найти мать, зная лишь отметку геолокации по единственной в её инстаграм-профиле фотографии? — взгляд Эммы нейтрализовал все системы безопасности, какими только успел окружить себя Мэтью за долгие годы странствий. Он знал, что через пятнадцать минут их диалог подойдёт к концу, и они навсегда потеряются в бесконечном потоке жизни.

— Да, — оборвал он максимально холодно. Вышло, признаться честно, слегка по-детски. — Хочу узнать, почему она открестилась от меня и оставила на попечение отца и его брата.

— Значит, Хендерсон, штат Невада?

— Точнее данных нет, — вздохнул он. — Какой-то парк в Хендерсоне.

— Хендерсон, — задумчиво повторила Эмма. — Чтобы найти её в ХРЕНдерсоне тебе понадобится тот, кто может, без обид, адекватно расспросить местных.

— Я привык уже, справлюсь.

— Ты не понял, я поеду с тобой, — улыбнулась она. — Я так и не сказала, кем работаю? Да?!

— Нет… то есть… — залепетал Мэтью. — То есть да, не сказала!

— Я журналистка, меня отправили в Лас-Вегас, чтобы изучить проблему, связанную с нехваткой пресной воды, колоссальная доля которой уходит на нужды туристов, а не местных жителей. Но твоя история… чёрт, — прищурившись, закивала она в такт барабанной дроби, что отбивал слегка замедляющийся поезд. Мэтью подметил замедление уже минуты три назад, он овладел этим навыком в совершенстве — ему удавалось распознать малейшие перемены в скорости движения.

Ещё бы, от этого зависела его жизнь!

— Ничем непримечательная история, — пожал плечами Мэт.

— Чёрт! — возбуждённо выругалась она, что окончательно обескуражило Мэтью. Ругательства шли ей так же, как смирительная рубашка подошла бы пилоту истребителя F-22 «Raptor» в самый разгар боевых действий.

— Чёрт… — с наиглупейшей улыбкой повторил он.

— Нам бы перекусить чего, — едва поспевая следовать за Мэтью в последний вагон, сказала Эмма.

Поезд практически остановился. В проходах тут и там уже появлялись люди, маневрировать между которыми юной журналистке было не так уж и легко, чего нельзя было сказать о мужчине в старомодной багровой куртке, умело скользившем сквозь толпу.

— Найдём фургончик, где продают еду. Только вот одна проблема: в городах вроде Вегаса и Нью-Йорка слишком много народу, слишком много очередей… — и тут его вдруг осенило, нотки радости и облегчения проскочили в его голосе. — Я дам тебе денег, а ты купишь нам еды!

— Ещё чего?! — возмутилась Эмма, и Мэт понял, что слишком рано обрадовался попутчице. — Я хочу увидеть, как ты это делаешь!

Двери вагона распахнулись, и пассажиров тут же объяли духота и дух азарта.

— Чёрт! — шепнул он едва слышно, выскакивая на перрон.

— Здравствуйте, у меня редкое заболевание, при котором я не могу долго стоять на месте… — затараторил Мэтью, как только они с Эммой встали в очередь у ближайшего фургончика, из которого доносился аппетитный аромат жареных сосисок и дешёвого крепкого кофе.

Точнее Эмма встала в сторонке, сквозь смех наблюдая за тем, как мужчина с угольно-чёрными английскими усами, будто сам Эркюль Пуаро сошёл со страниц романа дабы отведать местных уличных деликатесов, с неким недопониманием и растерянностью смотрел на трещавшего Мэтью.

— И?

— Я займу очередь за вами? И могли бы вы её придержать для меня?

— Ну, — Эркюль задумчиво почесал лысину, обрамлённую чёрным серпом волос. — Хорошо.

Не успел тот закончить фразу, как Мэтью сорвался с места и начал вырисовывать круги вокруг фургона. Какое-то время Эркюль наблюдал за ним, как за дрессированной собачкой, бегающей на задних лапках по арене цирка. Могло показаться, что он не воспринял всерьёз слова мужчины в старомодной багровой куртке, однако когда пришло время, и сзади в очередь пристроился худощавый парнишка в майке и гигантских очках, тот объявил нечто вроде: «Слушай, приятель, за мной занял вон тот парень, который носится по улице как угорелый. То ли не все дома у него, то ли что, чёрт его знает. Но ты это… пустишь его, когда он подойдёт?» На что парнишка гнусаво ответил согласием и присоединился к просмотру реалити-шоу.

Эмма улыбалась сквозь пелену сомнений. Услышав в поезде рассказ Мэтью, она подумала, что незнакомец решил подтрунить над ней, однако теперь Эмма недоумевала… или розыгрыш зашёл слишком далеко, или он действительно болен тем, что по его словам называется «Эффект Колибри». Правда, наведя справки в сети, она так и не нашла о болезни ничего, кроме двух-трёх статей, размещённых в сомнительных любительских блогах.

Теперь её журналистским долгом было выяснить правду.

Она была настолько погружена в размышления, что и не заметила, как подошла очередь Мэтью. Он заказал пару хот-догов «И в один, пожалуйста, добавьте что-нибудь острое, очень острое!» и два эспрессо с собой.

Эркюль же, жадно уплетая двойной чизбургер, ещё пару минут постоял напротив фургона-забегаловки, наблюдая за новоиспечённым другом, после чего, так и не увидев больше ничего интересного, отправился в сторону ближайшего казино. Он и представить себе не мог, что за подарок для него приготовил этот жаркий, даже по местным меркам, денёк. Через пару часов Эркюль Пуаро, более известный среди своих как Генри Бакер — наиобычнейший и скучнейший клерк из всех клерков Лос-Анджелеса, сыграет в автомат Megabucks. И выиграет! Один из крупнейших выигрышей за всю историю казино, которое последующие лет двадцать-двадцать пять будет выплачивать ему по 1,7 млн. долларов в год.

И когда Эмма откусила хот-дог, знатно сдобренный самой ядрёной горчицей, что имелась в фургончике, Мэтью понял, что в столице азарта можно получить не только баснословные деньги.

— До сих пор рот горит! — Эмма треснула Мэтью по плечу, на что тот ответил очередной порцией истерического смеха. — Не смешно!

— Вот это я понимаю — острая на язычок! — продолжал он, на ходу загибаясь от коликов в животе.

— Вот значит как! — она сложила руки перед собой и повела носом, от чего веснушки на нём будто потемнели. Наигранно хмурая и злая, Эмма привлекала Мэтью всё больше и больше. Она обладала редким чувством юмора, умела посмеяться над собой и, что не менее важно, относилась к нему как к здоровому человеку.

Они шли по раскалённому асфальту вдоль Фримонт-стрит, глядя на дома, ограждённые невысокими заборами. Палящее солнце беспощадно высасывало все краски из пустыни, о чём свидетельствовали выцветшие стены и крыши одноэтажных строений. Однако кустарники, кедры и пальмы пестрили зеленью, что создавало невероятный контраст. Хотя, говоря о контрастах, нельзя было не заметить, как жилая зона отличалась от центра города, где на туристов грозно взирают высотки, а манящие вывески сверкают радушием, завлекая путников в свои алчные объятия.

Но Мэтью, обычно внимательно разглядывающий окружающий мир со всеми его прелестями и особенностями, на этот раз был заворожен особой с пышными рыжими кудрями. Он не мог поверить, что после всех его фортелей: безразличия, дерзости, подколов и даже заявления о пешей пятичасовой прогулке — Эмма не отступила.

— Хорошая статья может изменить чью-то жизнь, — сказала она. — А мой босс, чёрт возьми, вылитый Джона Джеймсон[1], вечно всем недоволен. У нас в штате полно таких фривольных особ вроде меня. Он отправляет нас брать интервью на кулинарных выставках, а мы безустанно ищем кратер от упавшего неподалёку метеорита.

— Прям Брюс Нолан[2] в юбке!

— Именно так! — улыбнулась она. Очаровательно и нежно. Мэт таял, и ему казалось, что эта улыбка расплавит даже солнце, что уже приближалось к зениту.

— У всех свои представления о том, что такое жизнь, и в чём заключается счастье.

— В голове оно заключается, Мэтью. Мы сами заключили счастье в клетку, точнее в мысли, навязанные общественными стереотипами, — она глубоко вздохнула, будто воспоминания окатили её ледяной водой, и тут же изменилась в лице. Такой он видел её впервые. — Ответь, что для тебя счастье, Мэт?

«Ты!» — подумал он.

— Хочу остановиться… – ответил Мэтью спустя мгновение, с печалью осознавая, что эта мечта теперь опустилась на одну позицию вниз.

— Наверное, это тяжело — всю жизнь находиться в постоянном движении.

— Да, и ты не представляешь насколько. Я то и дело встречаю людей, которые твердят, что жизнь — это движение, что только так можно обрести счастье. Ну, не знаю, не знаю. Я не могу насладиться утренним кофе, сидя на скамейке в центральном парке. Не могу завести нормальные отношения с девушкой, которая мне понравится, ибо кто я такой, чтобы просить человека отринуть привычный образ жизни и отправиться со мной на схватку со временем и пространством.

— Ты найдёшь счастье, Мэтью из Прескотта, ведь у каждого — своя тишина, и для каждой души — свой покой, — мечтательно прошептала она и вытерла капельки пота со лба.

— Погоди, — смутился Мэт. — Ты меня сейчас цитатой из книги задобрить пытаешься?

— Ты читал «Саманту»?

— Да, чёрт возьми!

Нелепая улыбка озарила их лица, будто два закадычных алкоголика выяснили, что у них есть общий друг-прилипала.

— Редко читаю произведения начинающих авторов, особенно иностранных, но этот парень — русский Джон Гроган[3]! — заметил Мэт.

— Чёрт, да! — звонко выругалась Эмма и бодро кивнула головой. — Я уж молчу о его новой книге.

— Она же только следующим летом выйдет.

— Да, но он выложил на своей странице первую главу «Оазис 11», и она шикарна!

Так Мэтью и Эмма и шли под палящим огненным диском, зависшим над их головами, понимая, что между ними гораздо больше общего, чем они могли себе представить.

Парк Корнерстоун, Хендерсон, штат Невада.

Зажатое в тиски выжженной солнцем пустыни озеро Рейлрод являлось сердцем бюджетного оазиса. Вдоль линии берега, если обмелевшую кромку, застеленную камнями и пляшущими на них дикими утками, можно было таковой назвать, тянулась небольшая дорога, а вдоль неё — парковочные места и домики-беседки. Любой желающий мог свернуть с Вигвам Паркуэй и заехать прямо в центр парка, дабы насладиться местными красотами.

— И что дальше? — поинтересовалась Эмма.

Когда они дошли до места назначения, солнце уже неспешно готовилось ко сну. Пушистые облака нависли над городом, будто какой-то недотёпа-гигант просыпал на небесное полотно мешок муки, а затем, отчаявшись собирать её с помощью сита, оставил как есть.

— Так далеко я не планировал.

— Стоп, то есть твой план: приехать в другой штат, в незнакомый город, найти парк, где твоя мама зачекинилась, а дальше — ничего? Серьёзно?

— Yep[4], — он и достал из кармана телефон.

— Умоляю, скажи, что ты шутишь…

— Ладно, у меня есть одна идея, — Мэтью напоминал фокусника, припрятавшего в манжетах мантии слона, а то, гляди, и двух. — Перед… — он осёкся, всего лишь на сотую долю секунды, и Эмма это заметила, но тут же продолжил: — отец рассказывал мне, что хотел завести сенбернара, но от этой мечты ему пришлось раз и навсегда отказаться, так как у Грейс… у моей мамы была аллергия на собачью шерсть.

— И? К чему ты клонишь?

Он показал Эмме телефон. Она не сразу смогла сфокусироваться на фотографии (чтение и перекусы на ходу всегда давались ей с трудом). Рыжеволосая спутница уже видела пост, Мэтью показывал публикацию ещё в поезде, но тогда, не зная столь значительной детали, она не придала значения собаке, примостившейся у левой ноги.

— Да. Я думаю, что если Грейс сфотографировала хозяйка пса, то…

— Мы можем начать с поисков хозяйки. Расспросим местных?

— Интуиция подсказывает мне, что Грейс нет в городе. Она рядом, но не в Хендерсоне. И как только у меня… — Эмма хлопнула его по плечу с лицом обиженного ребёнка, которого родители почему-то оставили с противной прыщавой нянькой, — …у нас! Как только у нас появится информация — мы поймаем попутку и…

— Я знаю, ты привык усложнять, но у меня есть права. А ещё журнал платит за «повседневные и необходимые» расходы, поэтому аренда автомобиля нам по карману.

Лицо Мэтью озарила улыбка, и Эмма ответила ему взаимностью. Жаль только она не знала, что в голове у мужчины в старомодной багровой куртке крутилась одна лишь фраза: Выходи за меня, Эмма Питерсон.

Когда Мэтью Клоуфорд из Прескотта, штат Аризона, и Эмма Питерсон из Мейфилда, штат Юта, прибыли в парк Корнерстоун, рабочий день уже подошёл к концу (только не в Лас Вегасе, там-то жизнь только-только вылезла из-под тёплого одеяла и ещё даже ноги в тапки не сунула). Об этом свидетельствовали толпы людей, заполняющие бюджетный оазис.

В их глазах читались недовольство и усталость. Ещё бы, даже на улице в полдень было нечем дышать, стоило ли говорить о том, каково было работать в душных, плохо вентилируемых зданиях? Поэтому двух скитальцев, мечущихся от одного незнакомца к другому с чьей-то фотографией на телефоне, зачастую посылали куда подальше. Однако большинство всё же вежливо, хоть и не без раздражения, отвечали, мол, знать не знают эту женщину и ни разу не видели.

Поиски могли бы закончиться неудачей, если бы не каталонская овчарка Крити, которая будто сорвалась с цепи, когда учуяла своего лучшего друга, бладхаунда Бифа. Тот вальяжно шёл по асфальтированной дорожке, мудро взирая на окрестности парка.

В этот день Стелла, хозяйка Крити, вышла на вечернюю прогулку с любимым питомцем позже обычного. И виной тому послужила конфликтная ситуация на работе. «Нельзя сидеть в майке, Стелла. Ты уже не молода, Стелла, чтобы выставлять декольте напоказ покупателям!» — слова директора магазина, в котором она работает… работала, не выходили из головы.

Всему виной изнурительная жара, ну и ещё немного её скверный характер.

Однако кто ж знал, что сняв рабочую форму магазина и оставшись в одной белой майке с неглубоким декольте, она травмирует ранимых покупателей «Зелёного мини-маркета», в котором затаривались в основном те, кто останавливался наполнить бак у заправки напротив.

Сама того не замечая, она превращалась в старую стерву. Годы беспощадно забирали то, что принадлежало им по негласному кодексу бытия. А ведь когда-то она мечтала стать певицей, переехать в Нью-Йорк, давать сольные концерты и ездить с турами по стране. Она мечтала вернуться в Хендерсон и показать со сцены средний палец Джеймсу, Джеймсу Мейсону, из-за которого она пролила немало слёз. Ох уж этот Джеймс, старый кобель! — причитала Стелла каждый раз, когда выпадала возможность свалить на него ответственность за свой скверный характер.

— Все проблемы из-за мужчин, чёрт их побери! Так ведь, Биф? Биф, сладенький ты мой. Единственный настоящий мужчина в моей жизни! Бифи, Бифи! — сюсюкала она, на что бладхаунд, на первый взгляд суровый и глупый, но на самом деле нежный и сообразительный, отвечал звонким лаем.

А вот к Крити он любовью не пылал, и потому не был рад её энергичному приветствию, из-за которого Стелла, кормившая диких уток, чуть не расстелилась посреди каменистого берега озера Рейлрод. Учуяв друга, овчарка рванула что есть мочи, натянув поводок, обвязанный вокруг тонкого запястья Стеллы.

Мэтью уже делился с Эммой результатами поисков, точнее полным отсутствием таковых, когда женский крик, которому вторил собачий лай, привлёк внимание неопытных детективов. На мгновение отчаявшийся, но не потерявший надежды, Мэт вдруг расцвёл в улыбке, завидев вальяжно идущего по улице бландхаунда Бифа. Того самого пса, что на единственной в профиле фотографии примостился у левой ноги Грейс.

— А ты похож на неё, — заявила Стелла, оценивающим взглядом окинув Мэтью с головы до ног. Особенно её взгляд задержался на старомодной багровой куртке. Она вздохнула, достала пачку сигарет из сумки. Закурила.

Эмма вкратце пересказала историю Мэтью, поэтому дамочка в белой майке и потёртых джинсах на протяжении всей беседы ни разу не остановилась, даже когда Биф хотел справить нужду. Они шли вдоль высокого каменного забора, поверх которого торчали лишь покрытые черепицей крыши домов. Мимо проносились машины. Некоторые водители притормаживали, чтобы поприветствовать Стеллу. Она несколько лет подряд была «Продавцом года», её фотография висела в рамке у входа в «Зелёный мини-маркет», поэтому многие знали её в лицо. Несмотря на несбывшиеся мечты о карьере певицы, Стелла не обозлилась на мир. Да, она черствела под натиском беспощадного времени, но никогда не срывалась на окружающих. Она всегда была приветлива и дружелюбна (за исключением инцидента с директором «Зелёного мини-маркета», уж там она дала волю эмоциям), поэтому и согласилась помочь Мэтью с его очаровательной спутницей.

Или помочь очаровательной спутнице и Мэтью?

— Видела б она, какую девушку ты заарканил, — сквозь дым и улыбку (с лёгкой ноткой зависти) сказала она.

— Ой, — чуть ли не одновременно выкрикнули Мэт и Эмма.

— Мы не встречаемся, — на опережение ответил Мэт, прикрыв сожаление в голосе глумливым смехом.

— А зря! — подытожила Стелла и посмотрела вдаль. Она в очередной раз вспомнила крепкие волосатые руки Джеймса, Джеймса Мейсона, его страстные и жадные поцелуи. «Эх, не время и не место предаваться воспоминаниям», — подумала она и всем своим видом намекнула на то, что готова ответить на интересующие Мэтью вопросы.

— Грейс, — он осёкся. — Моя мать, она в Хендерсоне?

— Эх, малыш. — вздохнула Стелла и затянулась. — Она вернулась во Флагстафф пару месяцев назад.

— А что в этом плохого? — спросила Эмма. Не нужно быть журналисткой, чтобы заметить разочарование, проскочившее под поволокой сигаретного дыма.

— Привет, Стелла! — крикнул кто-то.

Мэтью повернул голову в сторону дороги и увидел взволнованное лицо мужчины, торчащее из окна серебристого форда.

— Привет, Эрл!

— Слышал, тебя уволили?

— Я сама ушла. Томас в конец обнаглел!

— Вот же сукин сын, — Эрл сидел на пассажирском сиденье, а водитель, кивком поприветствовав Стеллу и её новоиспечённых знакомых, ехал настолько медленно, насколько мог. — Эх, ну, ты держись главное!

— Спасибо, Рэй. Давайте езжайте, а то вон уже хвост недовольных собрали.

— Ну, бывай, Стелла, — Эрл нырнул обратно в салон, и серебристый форд с проворностью гепарда сорвался с места.

Солнце окончательно отреклось от своих дневных шалостей и злодеяний и почти скрылось за линией горизонта.

Стелла погладила Бифа по голове, когда тот всё же умудрился на ходу пометить фонарный столб, стоявший в специальной выемке каменного забора.

— Для Грейс Хендерсон был последним шансом изменить привычный образ жизни.

— В смысле?

— Мы с ней не то чтобы дружили, скорее, хорошо общались. Она приехала из Флагстаффа пару лет назад, хотела начать с чистого листа, — Стелла осеклась, в надежде подобрать «правильные слова», однако у неё ничего не вышло. — Грейс хотела завязать с алкоголем и наркотиками…

— Запомни, сынок, — сказал вдруг Клейн Клоуфорд с привычной в последнее время голосу хрипотцой. Стивен, дядя Мэтью, тихо сопел на диванчике, закутавшись в шерстяное пончо. Ему снился уже девятый, а то и десятый сон. Штурман сменился, теперь за рулём сидел бледнокожий высокий мужчина в багровой кожаной куртке. — Твоя мать — замечательная женщина. Она просто сделала выбор.

— Почему мы не можем вернуться за ней?

Клейн вздохнул. Несколько месяцев они кочевали из города в город, из штата в штат. Найти приличную работу не удавалось ни ему, ни его харизматичному братцу, и это выбивало Клейна из колеи, как и кашель, что день ото дня становился только хуже. С каждым новым приступом Мэтью испытывал к отцу всё больше ненависти. Ненависти, порождённой любовью, заботой и… страхом.

— Ты её бросил, да? — не унимался Мэт, ёрзая на пассажирском сиденье. — Затащил в койку, а потом бросил?

— Чёрт, малец, — усмехнулся Клейн. — Откуда ты такого понабрался?

— У мужиков на заправке…

Клейн помотал головой и на секунду взглянул на сына. Мэтью отвернулся к окну и вонзил пустой взгляд в зеркало заднего вида. Его пугало лицо стареющего на глазах отца. Казалось, с каждым днём дорога всё больше и больше высасывала из него жизнь. Его скулы, которых никогда больше не коснётся нежная женская рука, хоть и прикрытые густой бородой, совсем впали. Скулы-лезвия, о которые можно было вскрыть себе вены.

— Я любил её и до сих пор люблю, Мэтью. Но иногда… — он прикрыл рот платком цвета хаки, чтобы дать очередной концерт в стиле Deicide[5], едва отдышался и, не отрывая взгляда от трассы, продолжил. — Иногда люди просто не подходят друг другу, что бы они ни делали и как бы ни старались сохранить отношения.

— Ты плохо старался, раз бросил маму.

— Мэтью Клоуфорд, а ну-ка следи за языком, а то задница огнём воспылает!

— Раз она была такой хорошей, почему ты бросил её? Может, она тебя бросила? — не унимался он, оскалив белоснежные зубы.

«Ну, хоть свойственная Клоуфордам желтизна зубов не перешла ему по наследству. Зато характером — самый что ни на есть Клоуфорд. И как только мой отец со мной справлялся, чёрт?» — подумал Клейн и включил сигнал поворота.

— Иногда люди просто не подходят друг другу, приятель. Но твоя мама всегда была и будет самой восхитительной женщиной в моей жизни. С годами ты начнёшь понимать, что влюбиться и потра… — он осёкся. «Рано ему до таких подробностей». — Влюбиться можно десятки, а то и сотню раз, но стоит тебе единожды полюбить, по-настоящему, до беспамятства, до гусиной кожи от одного только взгляда, и всё. Точка. Земля вызывает майора Тома! Майор Том[6]!

— Ты, похоже, так ни разу и не взлетел, майор Том, — процедил Мэтью.

— Ты многого не знаешь, сорванец. К счастью, ты почти ничего не знаешь. Зато я знаю, что ты останешься без сладкого на ужин и без телефона на пару дней, — с раздражающим спокойствием ответил Клейн. В последнее время вспышки агрессии сошли на нет. Он знал истинную тому причину, по крайне мере, ему так казалось, но списывал всё на лёгкий недосып и переутомление.

— Но сегодня же… — возмутился Мэтью, да так громко, что чуть не разбудил Стивена, порядочно нёсшего вахту всю прошлую ночь.

— Никаких «НО», сорванец, — продолжил тот спокойно. — Радуйся, что за твои слова я не отлупил тебя ремнём со здоровенной бляхой.

— Ненавижу тебя. Лучше бы я остался с мамой! — сквозь всхлипы и слёзы крикнул Мэт, теперь уже разбудив дядю, и убежал с пассажирского сиденья в дальний конец трейлера.

Всегда один конец, — подумал Клейн и улыбнулся. — Когда я с кем-то говорю, кто-то третий в итоге просыпается…

А сам Клейн Клоуфорд последние пару месяцев жил словно в полудрёме, плыл по туманному шоссе навстречу неизбежному сну. Тому самому сну, от которого нельзя проснуться.

— Теперь я понимаю, не все рассказы о матери были правдивы, — сказал Мэтью, когда Эмма пересекла знак, где автострада 515 переходила в автостраду 11 (или 93), в ту самую, что вела в город под названием Флагстафф.

— Он решил, что так будет лучше, — ответила Эмма.

Рассказанное Стеллой оказалось не той правдой, которую Мэтью хотелось бы знать.

— Скрыть, что твоя мать любила наркотики больше, чем собственное дитя?.. — то ли спросил, то ли сказал Мэтью.

— Это многое объясняет. Если твой отец остался бы с Грейс, и они бы продолжили экскурсию по миру заоблачных высот…

— Я его ненавидел, — даже гул автострады и шум проезжающих по встречной полосе машин, казалось, пропали, чтобы слова Мэтью громом пронеслись по пустынным пейзажам Невады. — По-настоящему ненавидел его. За то, что он отнял у меня мать. За мою болезнь, жизнь с которой похожа на ад. А самое главное — ненавидел за то, что он уйдёт. Стивен чуть ли не силой тащил отца в больницу, а тот всё брыкался и брыкался до тех пор, пока рак не взял своё.

Глаза Эммы наполнились влагой.

— Я ненавидел этот кашель. Кричал про себя: Прекращай, пап. Я не хочу остаться один, нет, мне не справиться в одиночку. Стоило бы одарить его любовью в те последние дни, но… я его демонстративно ненавидел и проклинал.

По левую руку, за невысокими горными хребтами, где тут и там, будто маленькие проплешины, росли зелёные кусты, засияла табличка «CASINO». На фоне тёмно-пурпурного неба с редкими золотистыми полосками, проступавшими сквозь неподвижные облака, буквы выделялись благодаря разноцветной подсветке, напоминая одним путникам о том, что они покидают «Столицу Азарта», другим же кричала Добро пожаловать!

Мэтью, прижавшись головой к стеклу, вспомнил лицо отца.

— Почему не остался со Стивеном? — Эмма едва слышно, по-женски, шмыгнула носом и прервала короткую паузу.

— Потому что я был трудным подростком, когда отца не стало. Дядя мой был человеком набожным, а я же Бога проклинал. Нашёл, так сказать, козла отпущения, и мне не хотелось, чтобы моя ненависть перекинулась и на реально существующего человека. Поэтому решил, что сбежать из дома на колёсах будет лучшим решением.

— Вы общаетесь с ним?

— Стивена не стало спустя несколько лет после смерти отца.

— Прости, я не знала…

— Ничего, — Мэт собрался с мыслями. — Моего дядю, Стивена Клоуфорда, насколько мне известно, погубила доброта…

— Не поверишь, брат, ты единственный, кто остановился, — сказал мужчина с неопрятной щетиной и голубыми, что воды озера Пейто[7], глазами. Он снял шапку. Копна жирных золотистых волос упала ему на лицо. Он прибрал непослушные прядки рукой-расчёской и уселся на пассажирское сиденье, аккуратно положив потрёпанный походный рюкзак себе на колени.

— Люди должны друг другу помогать, — ответил водитель и протянул руку. — Стивен.

Левый глаз мужчины пару раз дёрнулся.

— Эдди, — он крепко пожал руку водителю роскошного дома на колёсах.

— Я еду в Портленд, — улыбнулся Стивен и вдавил педаль газа. Дом на колёсах плавно тронулся с места.

— О, как раз! Оттуда найду попутку в Либби Хил. Еду повидаться со старым армейским приятелем.

— Где служил?

— То тут, то там. Секретная информация, — усмехнулся Эдди и взглянул на самаритянина. Стивен вдруг ощутил пробежавший по коже холодок, будто что-то скользкое проползло по его спине.

— А я хочу повидаться с племянником.

— Что же он забыл в столице дождей и роз?

— Кто ж его знает… после смерти отца парнишка сам не свой. Сбежал из дома, пропал со всех радаров. Одно радует… — Стивен выждал паузу, но вопроса от Эдди не услышал. — Мой племяш пишет будто Джо Хилл! Его ждёт грандиозное будущее — это факт. И ведь не поверишь, случайно нашёл статью племянника на сайте…

— Это ка[8], — обрезал Эдди.

— Что, прости?

— Ка! Ну, судьба, проще говоря.

— Тёмная башня? — поинтересовался Стивен, хотя уже заранее знал ответ. Он прочитал практически все книги тёзки, ставшего легендой в мире писателей, но о понятии ка почему-то вспомнил не сразу, как и о том, что один из персонажей цикла носил то же имя, что и его попутчик…

— Да, мир сдвинулся с места, — неестественно растягивая гласные, прошептал Эдди, и голос его напомнил Стивену шипение, доносящееся из ящика со змеями.

— Точно, точно!

— У каждого из нас есть предназначение. Нас направляют ангелы в мужском обличии, и склоняют к грехам демоны, с чьих губ цвета переспелой вишни слетают истории о любви и разбитых сердцах, об отчаянии и горечи, что можно утолить лишь сладостным актом…

Дождь плёткой ударил в лобовое стекло, забарабанил по крыше, от чего Стивен аж вздрогнул.

Мир сдвинулся с места? Откуда взялся этот непроглядный дождь?

— Да ты поэт, — улыбнулся он и на мгновение повернул голову к Эдди. Когда он коснулся попутчика боковым зрением, ему показалось, что тот пребывает сознанием где-то в потустороннем мире. Но когда Стивену удалось сфокусироваться, он увидел ничем не примечательного мужчину с сальными волосами и крючковатым носом.

— Давно не виделся с племянником?

— Да. И если бы не случайность — вряд ли смог бы отыскать его. Сам знаешь, интернет — штука вроде полезная, но сложно найти цветок, заваленный грудами информационного мусора.

— Розу… дело говоришь! Интернет — рассадник злобы и один из всадников, что погубят мир в будущем. Наступит день, когда люди будут верить фотографиям и сообщениям в соцсети больше, чем тому, что видят и слышат в реальности.

— Да, да, — улыбнулся Стивен, подкрепляя согласие активным движением головы, как игрушка-собачка, прикреплённая на приборную панель. — Это ж кошмар какой-то. От сети добра не жди…

— Сетей, брат, больше, чем ты думаешь, — голос Эдди снова изменился. Стал холодным, отречённым. — Интернет — всего лишь инструмент, помогающий болезням распространяться по миру, заползать в головы и сажать в них семена. Дни идут, семена прорастают, трансформируются под воздействием другой информации в массивные растения, выделяющие CHCl₃[9]. Они усыпляют нашу бдительность, брат. Хотят, чтобы мы поверили в демократию, поверили в невидимых существ, помогающих нам вершить историю. Понимаешь, о чём я, брат?

— Это да, — неохотно согласился он и вновь посмотрел на попутчика.

На этот раз Эдди не соизволил притвориться нормальным. Он молча сидел на пассажирском сиденье, сжимая что-то в правой руке (судя по напряжённому предплечью), спрятанной в раскрытом отделе потрёпанного походного рюкзака. Эдди не был стрелком, не был и искусным фокусником, но его реакция, змеиная реакция, поразила бы даже Роланда[10] и Копперфильда.

Стивена она точно поразила.

Во всех смыслах.

— Какой-то наркоман, или псих, или поехавший ветеран очередной навязанной правительством войны, хрен его знает, что за мразь могла так поступить, — устало процедил Мэт.

— Ужасно.

— Да. Скверно, что в мире, созданном нам во благо так много насилия и зла. Ужасно, что в конституции и библии говорится о свободах и праве на счастье, но на деле мы получаем обратное.

— Ты устал, нам осталось ехать пару часов, поспи пока. — предложила Эмма. Она чувствовала себя бодро, чего нельзя было сказать о Мэтью. С самого утра он предавался воспоминаниям, от которых так долго убегал.

Это и натолкнуло Эмму на одну мысль.

— Мы и так едва плетёмся, — заметил Мэтью.

— Я за рулём сижу так же часто, как ты стоишь на месте. И если, тьфу-тьфу, чего случится с тачкой, начальство с меня семь шкур снимет! Это Питер Паркер мог перенести скверный характер Джона Джеймсона, а я в этой истории даже не ЭмДжей[11], поэтому, уж извини.

— Вот же ты гик[12]! — усмехнулся Мэт и, сняв багровую кожаную куртку, единственное, что осталось у него от отца, закутался в неё, будто в одеяло, откинувшись назад вместе с креслом. Не прошло и минуты, как он, вдыхая сладкий аромат сирени и крыжовника, который сочился от бархатной кожи очаровательной рыжеволосой спутницы, провалился в глубокий сон без сновидений.

Внутренний голос закричал что было силы — до хрипоты.

Ужас и паника охватили его.

Голова налилась свинцом, будто Везувий изверг огненные потоки ему прямо в черепушку.

«Что-то не так, Мэт, просыпайся» — застонали вдруг тысячи голосов, застонали, будто тысячи матерей, потерявших свои чада во время мора, охватившего мир, когда тот сдвинулся с места.

Мэтью открыл глаза. Ему не почудилось. В горле пересохло, на глаза навернулись слёзы. Виски пульсировали, будто разъярённый демонтажник, терроризировавший Мэта в детстве, вернулся с убойным сиквелом спустя двадцать один год, прям как Макгрегор, Миллер, Карлайл и Бремнер с фильмом «На игле 2».

И импульс, болью пронёсшийся сквозь сон без сновидений,

А спал ли я вообще? Сколько времени прошло, где мы? Почему… где Эмма?

невидимой рукой выкинул мужчину в гавайской майке из машины.

С громким воплем, жадно вдыхая ночной воздух Невадской

или уже Аризонской? Если так, то я распугаю всех апачи,

пустыни, Мэтью побежал, куда глядели глаза, спотыкаясь о чёрные булыжники и собирая заросли ларреи, впивавшиеся в джинсы чуть ниже колен.

Лампы дальнего света ореолом обволакивали идеальную фигуру девушки, чьи рыжие волосы, казалось, вот-вот и поседеют от ужаса.

— Какого хрена? Эмма? Мать твою, что ты творишь? — наворачивая круги, с неистовой яростью крикнул Мэт, как только набрал достаточно воздуха в лёгкие.

— Я, я… прости, Мэт… я лишь… — лепетала она сквозь слёзы. Она не верила происходящему, не готова была принять тот факт, что журналистское чутьё её подвело.

Когда свет проносящихся по встречной полосе машин начал ослеплять Эмму, а Мэтью уже вовсю дрых, закутавшись в багровую куртку, — журналистское чутьё вдруг напомнило о себе. Оно подсказывало, нет, точнее кричало хозяйке, что отсутствие в сети упоминании болезни с названием «Эффект Колибри» — это колокольчик. Тот самый, что продавцы вешают над входом, дабы не быть застигнутыми врасплох.

Эмма была уверена, Мэтью не шутит над ней, не издевается и не использует с целью личной выгоды. На протяжении дня он веселил её всевозможными способами, угощал мороженным, накормил завтраком, обедом и ужином. Он такой милый, — периодически думала она. Ей не хотелось признаваться в этом, но да — незнакомец, которого она поразила дедукцией, — поразил её в самое сердце.

Мэтью был самим собой и неустанно следовал направлению, указанному ему внутренним компасом. Он не находился под влиянием социальных шаблонов и жил так, как ему нравилось. Почти. Но это не было его выбором, о чём и кричало журналистское чутьё. Оно требовало от Эммы повиновения, требовало остановить машину на обочине и проверить теорию о родителях готовых на многое, чтобы не позволить чаду завянуть в рутине собственных ошибок молодости. Например, они готовы придумать болезнь под названием «Эффект Колибри».

В детстве больше мультсериалов про Питера Паркера или команду Людей Икс Эмма обожала только программы по Discovery, в особенности те, в которых на протяжении часа, а то и двух, рассказывали о пёстрых и шустрых крохах с вытянутым клювиком. Колибри восхищали её: они выделялись не только завидной многим птицам, да и людям, энергичностью, но и способностью делать то, что другим крылатым товарищам неподвластно. Например, летать вбок и даже назад, нападать на птиц, превосходящих их по всем параметрам и… они являлись единственными, кто после смертельного пике (скорость которого превосходила даже скорость космического челнока, когда тот входит в атмосферу Земли! Только представь себе!) мог мгновенно затормозить.

Колибри не умирали, если останавливались, — подумала Эмма, — они, как и все живые существа, умирали от голода. При их подвижном образе жизни и сверхбыстром метаболизме колибри должны были восполнять затраченную энергию достаточным количеством пищи.

Колибри зависали в воздухе, чтобы питаться… и питались, чтобы зависать в воздухе.

Замкнутый круг.

Уроборос[13].

Сигнал поворота. Плавно на педаль тормоза.

Мэтью Клоуфорд, сын Клейна Клоуфорда, был частью замкнутого круга, который выдумал его отец, дабы не разрушать прекрасный образ матери.

Когда машина замерла на обочине, Эмма сделала глубокий вдох и посмотрела на Мэтью, на лице которого ещё какое-то время царила безмятежность.

Он сбежал сразу, после смерти отца. Подросток, которому никто не смог сообщить, что он здоров, что его сердце не перестанет биться, если он прекратит своё смертельное падение за несколько секунд до столкновения с неизбежным.

— Если я говорю, что мне нельзя останавливаться, Эмма, это значит, что мне нельзя останавливаться! — его крик раскатом пронёсся по пустыне Аризоны. Она увидела его с другой стороны, увидела Клейна Клоуфорда.

— Прости меня, Мэтью, — сквозь слёзы прошептала она, осознав содеянное.

Но журналистское чутьё не унималось.

Эмма на подгибающихся от страха ногах дошла до машины и камнем рухнула на сиденье. Она испугалась до слёз. Но испугалась не Мэтью и не его агрессивной реакции. Испугалась уверенности в собственной правоте, что чуть не убила единственного в мире человека, который понимал её. Да, она чувствовала это каждой фиброй души. Как и он. Поэтому, когда спустя пару минут Эмма уже была готова ехать, Мэтью молча сел в машину, будто по сигналу.

— Извини, — выронил он, как только они выехали на трассу.

— Я не хотела… я думала, что…

— Знаю, — сказал он и поцеловал её в щёку. Солёный привкус слёз растаял на его губах, как и сердце Эммы бесповоротно растаяло от неожиданного прикосновения.

Она снизила скорость до четырёх миль в час и повернула голову к Мэтью, чьи щёки покрыл лёгкий румянец, который было видно даже сквозь ночь Аризонской пустыни, освещаемую лишь звёздной россыпью. Но когда их губы соприкоснулись в сладком, и в то же время солёном от слёз, поцелуе, маленькие небесные фонарики засияли с неистовой мощью.

В ту ночь мир сдвинулся с места. И Мэтью стал на шаг ближе к тому, чтобы прекратить беспощадную гонку.

Вместо положенных пяти часов, они добирались до Флагстаффа целых семь, но это их нисколько не опечалило.

Они были влюблены друг в друга и теперь, когда ветра судьбы незаметно превращались в смертоносный ураган, наслаждались свежестью, что появляется в сердцах из-за перенасыщения крови дофамином. Но ближе к утру Мэтью пришлось уговорить себя хорошенько выспаться. А затем, когда они съехали с автострады 43, вдоль которой зелёной стеной тянулись ели, пришлось ещё и убедить в этом Эмму. И пока та, после недолгих уговоров, спала в мягкой кровати недорогого (Эмма всё-таки решила, что финансовая скромность не повредит, ей не хотелось слушать, как взрываются нарывы на языке Джона Джеймсона) отеля на Юг-Милтон-роуд, Мэтью отправился гулять по городу.

Счастливый.

Влюблённый.

Стивен, ныне почивший дядюшка Мэтью, назвал бы это судьбой или, как выразился его последний в жизни спутник Эдди: Это ка.

И когда Мэтью, прогуливаясь по городу, вдруг увидел девушку в футболке цвета спелого лимона, раздававшую флаеры у перекрёстка, он понял, что один из экземпляров предназначался ему. Как и та фотография, которую сделала девочка в жёлтой курточке посреди Таймс-Сквер. Как и слова отца о том, что у Грейс была аллергия на собак.

Всё было предопределено и складывалось именно так, как представлял себе Мэтью.

Так порой случается — мечты становятся явью…

…но порой не совсем так, как нам бы этого хотелось.

При встрече она поцеловала его и хотела было прильнуть к возлюбленному, пока не осознала, что на ходу такой трюк ей не провернуть. Но Мэтью понимал Эмму без слов и теперь, одурманенный любовью, был готов рисковать. Он остановился и прижал рыжеволосую красотку к себе, провёл руками по талии и вновь прикоснулся к губам, на этот раз сладким и сочным, как перезрелая вишня. Тело Эммы вспыхнуло пламенем, лицо, усыпанное крапинками тёмных веснушек, налилось румянцем.

— Доброе утро, — улыбнулся он и, схватив Эмму за руку, повёл за собой.

— Доброе утро, — ответила она. Хоть стрелка часов уже и перевалила за час. — Как же нам найти Грейс?

— Город может и больше, чем я предполагал, но невидимая рука ведёт нас в правильном направлении.

— Откуда такая уверенность?

— Интуиция, — сказал Мэтью и добавил дрожащим голосом. — С утра мне не даёт покоя чувство, что я подошёл к обрыву и, если сделаю шаг, — сорвусь в бездну.

— Не беспокойся. Мы найдём Грейс и узнаем, почему она… — Эмма замолчала.

— Это было решение моего отца — начать новую жизнь. Вырваться из цепких лап радужных мостовых, по которым они шныряли по молодости. Но почему она не поехала с нами? Почему?

— Мы узнаем. Обязательно.

— А что, если лучше не знать правду? — и тут сомнения чёрной скользкой желчью обволокли сердце Мэтью.

Мэт привык наслаждаться миром на ходу: он успел отметить, что фасады большинства зданий в городе соблюдают определённую цветовую палитру; жёлтые сосны, ели и пихты, высаженные вдоль дорог залитого солнцем уютного городка, наполняют воздух свежестью и украшают мир причудливой игрой света и тени. Они шли по мощённому бледно-розовым кирпичом тротуару, следуя направлению, что указывал невидимый компас.

Эмма слепо следовала за ним и, с неприсущим для неё беспокойством, ловила себя на мысли, что готова идти за Мэтью хоть на край света.

— Как ты только умудряешься так жить? — спросила Эмма.

Мэтью усмехнулся и одарил её ласковой улыбкой. Настолько ласковой, что Эмма почувствовала это всем телом и невольно вздрогнула от внезапно нахлынувшего возбуждения. Ох уж эти скулы!

— Всё, что я понял за годы странствий — идеальной жизни не существует, — начал Мэтью. — Всегда происходит то, к чему мы не готовы, и, если позволить неожиданностям омрачить наш путь, — будь уверен: ты всю жизнь проживёшь во тьме. Я был полон злобы и ненависти. И когда меня уволили с работы (я удалённо писал статьи для online-издательства, пока руководство не решило, что в моих услугах более не нуждаются) ко мне пришло осознание.

Мэтью резко свернул возле здания из жёлтого кирпича с красной черепицей, укрывавшей веранду кафе и его посетителей от солнечных лучей, что вели себя в этом городе по-особенному. Они будто делились с прохожими частичкой своей души, если таковая могла быть в солнечном луче (что есть душа, если не концентрация света, прорезающего кромешную тьму?).

— Не верю в райские сады и не верю в реинкарнацию. Верю, что мы сами творим историю здесь и сейчас. Некоторые события — последствия прошлых решений, другие же — просто происходят. Нам остаётся с достоинством принимать сюрпризы и продолжать превращать всё в своей жизни в искусство, в открытия. Как мороженщик, который показывает фокусы, вместо того чтобы просто-напросто бездушно отдать рожок покупателю. Как консультант, рассказывающий уморительные анекдоты посетителям магазина. Просто живи и…

— …наслаждайся! — воодушевлённо закончила Эмма.

— Да! — Мэтью кивнул, достал из кармана флаер и указал рукой на вывеску бара «У Стью» на противоположной стороне улицы. — Мы пришли.

— Откуда такая уверенность?

— Интуиция, — улыбнулся он, глядя на чёрный, с золотыми полосками наискось глянцевый флаер, который парой часов ранее ему вручила девушка в футболке цвета спелого лимона.

Бар, несмотря на ясный и безоблачный день, пребывал в полумраке, что не помешал женщине, стоявшей за отполированной до блеска барной стойкой и протиравшей белоснежным полотенцем гранёный стакан, увидеть парочку, скромно переступившую порог. Сначала она не придала особого значения двум незнакомцам, один из которых, будто ужаленный в зад, никак не мог найти себе место. Мысль, что она забыла прибрать столики после вечернего буйства бородатых альфачей, кольнула в сердце, но, окинув зал беглым взглядом, женщина выругалась про себя: Да чисто, чисто везде, ты, сопляк! Она не отрывала взгляда от мужчины в… в знакомой до боли багровой кожаной куртке. Ещё чуть-чуть, и туманная пелена воспоминаний накрыла бы её с головой и утопила в океане давно забытой боли, но звонкий голос рыжеволосой посетительницы, такой невероятно красивой и завидно молодой, отрезвил женщину с гранёным стаканом в руке.

— Грейс?

«Спросила юная Джин Грей[14], чёртова телепатка, которая, судя по некоторым ноткам в голосе, прекрасно знает ответ!» — подумала Грей и выпалила:

— Да, — и тут она почувствовала, как на неё упал тяжёлый взгляд симпатичного парнишки в багровой кожаной куртке и гавайской майке. Стоило ей увидеть эти глаза, между которым красовался идеально ровный и мужественно широкий нос, а эти скулы! как всё встало на свои места. — Твою ж мать…

— Стью, я отойду ненадолго! — гаркнула Грейс, надев на голову бейсболку с сиреневой курсивной буквой «R» в центре.

— Чего? — донеслось издалека, из-за двери, отделявшей бар от коридора, ведущего к кабинету, где горемыка Стью решал насущные финансовые вопросы, а по вечерам рубился с друзьями в покер, удивляясь, куда же деваются его сбережения.

— Мать твою, я отошла, — рявкнула Грейс, да так звонко, что Эмма вздрогнула от неожиданности. — Старый хрен, совсем оглох! — добавила она еле слышно и последовала за незваными в её размеренную однообразную жизнь гостями.

Они вышли на улицу.

Свет ослепил Грейс, привыкшую к освещению бара «У Стью», откуда она редко выбиралась, разве же что по выходным, и то только утром, пока нет очередей на кассах в супермаркетах.

Только при дневном свете Мэтью заметил, насколько бледна была кожа Грейс: она будто никогда не видела света. Фильтры в инстаграме на единственной в профиле фотографии помогли скрыть этот факт. Мэтью знал, что она была гораздо моложе отца (она родила Мэта уже в 19 лет) и понимал, что хочешь не хочешь, а годы начнут брать своё. Но на этом лице не время стало причиной появления морщин и неестественной бледности.

— И? — она достала из нагрудного кармана клетчатой рубашки пачку сигарет. Помятую и старую. Грейс хранила в ней самокрутки, в табак которых добавляла немного травки. Разве щепотка радости может навредить?

— И? — сорвался Мэтью, как только Грейс сделала первую затяжку.

— Зачем ты приехал? — безразлично продолжила она.

— Почему ты бросила нас, Грейс?

Она сделала пару затяжек, остановилась. Грейс не поняла, о чём ей твердила Эмма. Какая-то болезнь, что-то о постоянном движении в пространстве. Денег что ли приехал у мамки выклянчить, сорванец? — подумала она, выпустила колечко из дыма и последовала за парнишкой в старомодной куртке. Эмма держалась в стороне, в паре шагов от закипавшего от переизбытка чувств Мэтью и спокойной, как луна на ночном небе, Грейс.

— Твой папашка бросил меня, когда я отказалась поехать с ним.

— Но ты же прекрасно знала, что я не…

— Малыш, в те года больше эфедрина я любила только героин, — она улыбнулась, оскалив жёлтые зубы, — и когда твой папашка, который, к месту, тоже любил покурить, кстати… — каждый жест Грейс выражал безразличие, — он рассказал тебе о нашем знакомстве?

— Вы познакомились в баре на концерте… — начал Мэтью, но взрыв истеричного смеха Грейс заставил его замолчать.

— Ну, даёт, хренов сказочник! Никакого концерта, никакого бара. Мы встретились на вечеринке по случаю дня рождения у нашего общего друга. Он был очаровашкой, боже, такой худой, с волосатой грудью и щетиной на лице. А его скулы, да о них можно было вены вскрывать! Да ещё и плюсом к внешности он был остроумным и смешным, в общем — мы сразу нашли общий язык. В тот вечер мы изрядно накурились, потрахались в туалете на втором этаже, возле спальни предков нашего общего друга, а потом, поутру, разошлись как ни в чём не бывало. Молодость, Мэтью, она такая.

— Сомнительное утверждение, — процедила Эмма сквозь зубы, не ожидая, что Грейс услышит и в ответ испепелит её взглядом впадающих в орбиты глаз.

— А то, что наплёл тебе сказочник — чушь собачья. Видать, с годами ума у него не прибавилось!

— Он умер, Грейс, — дрожащим голос сказал Мэт. — От рака.

— Хм, — ответила та и сделала пару затяжек. И Эмму не покидало ощущение, что с каждым её жестом и словом огромная скользкая змея обвивается вокруг шеи обескураженного Мэтью, который всегда видел мать (во многом благодаря историям отца) доброй и любящей женщиной, которой просто-напросто не хватило сил взять на себя тяжёлую ношу.

— Почему ты не поехала с ним? Со мной?

— Куда? В Неверленд[15], о котором грезил твой папашка?

— О чём ты?

— Когда он узнал о моей беременности, вообразил, будто у нас начнётся новая глава жизни. — усмехнулась Грейс и бросила тлеющий окурок на дорогу, по которой изредка проезжали автомобили. — Я ушла в завязку. Да, уже тогда я злоупотребляла, но мне это казалось подростковой шалостью. Все время от времени покуривали в колледже, чем я хуже? Но, будучи беременной, я ушла в завязку. Чёрт… — она растянула последнее слово чуть ли не на полминуты. Вылитый Раст Коул[16]. — Это было сложно — девять месяцев без травки, представляешь?

— Без понятия, — отрезал Мэт.

Она какое-то время помолчала. Снова взглянула на Эмму: Как эта рыжая бестия на него смотрит, чёрт, да она втрескалась в него… да, дорогуша, эти острые скулы любую сведут с ума. Смотри не порежься, Джини.

— И когда ты родился, первым делом я выкурила косячок и о Боги! испытала неистовое блаженство. Тогда-то всё и началось. Когда моя любовь с травки перекинулась на наркотики потяжелее, твой папашка уже был чист как стёклышко. Не без помощи братца, Стивена… вроде бы, не помню точно, сидел на праведности, что я на героине, ха! — Грейс снова достала из кармана помятую пачку, задумалась и, будто нехотя, достала ещё одну самокрутку. Закурила. — Он-то и «вразумил» папашку, — держа сигарету в зубах, процедила она.

— Мы начнём новую жизнь, Грейс! — сказал Клейн, потряхивая объёмной пачкой денег, схваченной жёлтой резинкой.

— А зачем? — глядя в потолок, ответила она. — Мне и так хорошо.

— Трейлер Стивена идеально подойдёт на первое время! — не унимался он. — Будем жить в доме на колёсах, подрабатывать тут и там, пока не встанем на ноги и не купим домик, о котором мечтали…

— Ты мечтал, Клей, — надрываясь от злости, крикнула она и, шатаясь, поднялась с дивана. — И с чего ты вообще взял, что нам нужно что-то менять?

— А с чего ты взяла, что можешь и дальше страдать хернёй, Грейс.

— Ах, я страдаю хернёй? Это ты не можешь обеспечить семью.

— Обеспечить семью? Мать твою, Грейс, уже три года…

— Сейчас начнётся, — пролепетала Грейс и, опираясь на диван, затем о стену, пошла на кухню. В комнате царил полумрак, несмотря на палящее за окном солнце, лучи которого стальным клинком пробивались сквозь узкие щели меж коричневых занавесок.

— Сначала я думал, это постнатальная депрессия, затем решил — ты просто не успела нагуляться, но теперь это переходит все границы. — Клейн не без труда остановил приступ агрессии и продолжил. — Мэтью завтра исполнится три года! Ты хоть помнишь, что у нас есть сын?

— Чёрт тебя дери, ты ж папашка. Не успел вовремя высунуть — твоя проблема. Не моя. Сделал дело — обеспечивай семью, терпи все тяготы и так… во веки веков, пока смерть не разлучит нас, — с оглушительным дребезгом она достала тарелку, что были составлены друг на друга, из выдвижного ящика с потрескавшимися краями и насыпала фруктовые хлопья. Но прежде чем заполнить молоком тарелку с любимым лакомством, Грейс избавилась от всех жёлтых колечек, вкус которых вызывал рвоту.

Клейн стиснул зубы, тем самым «прикусив язык». Он посмотрел на детскую комнату, убедился, что дверь заперта, и звуки их голосов и дребезга посуды не вырвут сына из тёплых объятий сновидений.

— Мэтью заслуживает лучшей жизни, — вздохнул он и хотел было что-то добавить, но лёгкий приступ кашля, что в последнее время иногда докучал Клейна, украл его мысли.

Он прошёл в детскую комнату: плавно надавив на ручку, приоткрыл дверь и взглянул на Мэтью. Тот мирно дремал в обнимку с пушистым красным Элмо[17], позабыв выключить ночник, превращавший комнату в усыпанный звёздами небосвод.

Надеюсь, тебе снится хороший сон, приятель, — подумал Клейн, выключил ночник, и его лицо впервые за день озарила радость.

Тем утром кофе особенно горчило и даже второй пакетик сахара вкупе с дополнительной порцией сливок не смог исправить положение. А еда и вовсе не лезла в горло. Клейн чувствовал себя подавленным и разбитым.

Чего нельзя было сказать о Стивене, который время от времени поглядывал на брата, уплетая вторую порцию гренок, что ему приготовила Джуди, лучшая кухарка из всех, кого ему доводилось встретить. Если уж и завтракать не дома, то только в «Лило»! — любил замечать он каждый раз, когда они пересекали порог кафешки с парой уютных столиков и кожаных диванчиков прямо у окна.

Олицетворение классической американской идиллии.

Стивен не сразу понял, что отказ Клейна от любимого ими с детства блюда — это колокольчик. Сигнал, позволяющий ему философствовать и размышлять о бытие, хоть стрелка часов ещё и не перевалила за девять.

— Ты был прав, — грустно подытожил Клейн и бросил на стол жёлтую резинку.

— По поводу? — поинтересовался Стив, хотя прекрасно понимал, о чём идёт речь. И он был бы рад подтрунить в ответ фразочкой вроде: «Я же говорил», но то был его брат, а ситуация и без саркастичных шуточек была не простой; брат, который, несмотря на возраст и бесценный опыт неудачных отношений, всё равно связался не с той девушкой.

— Она спустила всё на наркотики, — сказал он дрожащим голосом.

— Наркотики?! — теперь и Стивен почувствовал перемены в предпочтениях вкусовых рецепторов.

— Похоже, она решила перейти на «новый уровень», — изображая пальцами обеих рук кавычки, продолжил он. — И теперь я на мели, Стив. Прости, но мы не сможем…

— Стоп, стоп, стоп, стоп!

— Нет, Стив…

— Нет, стоп! Выслушай, Клей, — испуганно произнёс тот, опасаясь, что брат вот-вот и достигнет точки кипения, из-за которой в детстве (как и в юношестве, и в колледже, да и на работе или в баре) у них нередко появлялись проблемы. Благо его красноречие помогало свести все конфликты на нет. — Мы сделаем то, что запланировали. Мы уедем из этого грёбаного района, и да простит меня Джуди, несмотря ни на что.

— Грейс против.

— Плевать на Грейс, братишка. Тебя связывает с этой женщиной — случайный секс и год зависимости от травки и алкоголя.

— И Мэтью.

— Нет, братишка, — Стивен сверкнул неким подобием улыбки, коварной и мудрой. — Мэтью — твой, исключительно твой луч света в царстве вечно пляшущих теней.

Спокойствие Клейна поражало Стивена.

Он невольно съёжился от слов, что сначала безбилетниками заскочили в его мысли, а затем своевольно сорвались с языка.

— Этой суке плевать на будущее Мэтью.

Гробовая тишина, непривычная даже для столь раннего завтрака в придорожном кафе «Лило», продлилась не дольше минуты.

— Ты прав, — кивнул Клейн.

— Отныне, — начал Стив, схватив резинку, в которой ещё пару дней назад ютилась толстенная пачка денег, — жёлтый цвет наш проводник, проводник и родовой цвет семейства Клоуфорд, который символизирует надежду, символизирует движение к заветной цели.

Клейн ехидно улыбался брату, пряча лицо рукой, но тот и не думал униматься, приправляя слова подобающей интонацией и жестами.

— Я заклинаю жёлтый цвет! Он будет маяком семейства Клоуфорд в те дни, когда на море бушуют шторма. Он будет указывать дорогу Клоуфордам, если те заблудились или сбились с пути. Он будет сиять…

— Разошёлся, Стивен! — засмеялась официантка, поправляя лямки фартук на шее.

— Я рассказываю брату о том, как мы найдём дорогу к счастью, дорогая Джуди, — он на мгновение вышел из образа: — и можно нам счёт, пожалуйста? — а затем Стив повернулся к своему младшему брату, взмахнул руками, что фокусник на сцене, и продолжил…

— Не знаю, как Стивен прочистил мозги твоему папашке, но спустя пару дней они, прихватив тебя подмышку, свалили в неизвестном направлении. Представляешь? Денег даже, сукины дети, не оставили. Пришлось искать работу и…

— Погоди, — прервал её Мэтью. — Я спал у себя в комнате?

— Да, — гаркнула Грейс. — У тебя была комната, пока мы с твоим папашкой спали в гостиной.

Эмма грустно улыбнулась. Журналистское чутьё её не подвело.

— Но мне нужно постоянно двигаться, так ведь говорили врачи! Так отец говорил?!

— Вот я ж дура, а до меня не сразу дошло, о чём твердила рыжая бестия в баре! –надрываясь от смеха сказала Грейс и остановилась. Мэт сделал ещё пару шагов и замер.

— Отец говорил, мне нельзя останавливаться, иначе магнитные поля и мой мозг…

— Твой папашка, — она говорила с трудом, едва унимая смех, — тот ещё сказочник. О новой жизни он грезил, переехать хотел в Неверленд, а сам помер от рака, да ещё и сынку напоследок сказок навешал.

— Не понимаю, — Мэтью едва сдерживал слёзы. Руки охватывала лёгкая дрожь. Эмма уже наблюдала подобную реакцию, когда остановилась посреди дороги, чтобы проверить свою теорию.

— Нет никакой болезни, Мэтью Клоуфорд, — ужалила Грейс. Капельки яда и крови стекали с её оголившихся клыков, блестящих на фоне бледной кожи. — Твой папашка — идиот, бросил несчастную женщину на произвол судьбы!

— Нет, — Мэт не верил ушам. — Заткнись, не смей так говорить об отце! Заткнись!

Капельки пота проступили на лбу. Дрожь в руках уже не поддавалась контролю и постепенно охватывала всё тело. Состояние Мэтью пугало Эмму. Психосоматика[18] выкашивала деревни, стоило только поверить в болезнь. Она подошла к нему, к зверю, которого загнали в угол с единственной целью — забить насмерть острыми палками. Она схватила его за руку, шепнула что-то на ухо, но Мэтью слышал только грязные словечки Грейс:

— Семейка чёртовых имбецилов, вам самое место в психушке!

— Вернись ко мне, — повторяла Эмма. — Вернись ко мне, вернись, Мэтью…

Ноги не слушались Мэтью, они налились свинцом. Металлический привкус уже таял во рту, струйка крови потекла из носа, когда будто издалека до него донёсся нежный голос, подобный рокоту морского прибоя. Эмма силой потянула мужчину в багровой кожаной куртке поверх гавайской майки с пятнышком крови на вырезе. Тот едва сдвинулся с места. Но сдвинулся. Затем сделал шаг, это стоило ему титанических усилий, ведь тело давно уже напоминало трясущийся на ветру листок.

Через пару шагов Мэтью пришёл в себя. Голос Грейс исчез не сразу, он звенел в ушах протяжным эхо, а сама она уже давно развернулась и пошла в сторону бара «У Стью». Мужчина в багровой кожаной куртке вырвался из объятий Эммы. Поначалу она хотела его остановить, но решила просто следовать за ним. Он нагнал женщину, чья рука в очередной раз потянулась к нагрудному карману клетчатой рубашки.

— Клейн, — крикнул Мэтью сквозь слёзы. — Его звали Клейн Клоуфорд, и он был отличным отцом. Лучшим отцом, какого только можно представить. И знаешь, — на этих словах Грейс повернулась и поймала змеиными глазками его взгляд, она продолжала идти, будто наслаждаясь шоу. — Клейн Клоуфорд за всю жизнь не сказал ни одного плохого слова в твой адрес: он боготворил тебя, заражая меня прекрасным образом красивой добродушной женщины, которая не смогла принять тяжёлую ношу. Я ненавидел его за то, что тебя не было с нами. Ненавидел, понимаешь, человека, который желал для меня лучшей жизни.

Мэтью вытер тыльной стороной ладони кровь и слёзы с подбородка.

— Клейн Клоуфорд был великим человеком, Грейс. И несмотря ни на что, он бы не позволил мне уйти, не сказав этих слов: Я прощаю тебя, мам.

Мэтью развернулся и приобнял Эмму, следовавшую за ним. Дрожь уже сходила на нет, однако сердце всё ещё бешено билось в груди.

В последний момент, когда Мэтью закончил речь, в глазах Грейс проскочила искорка, и Эмма отчётлива это заметила. Ей хотелось верить, что женщина, о которой Клейн Клоуфорд рассказывал своему сыну всё-таки существует.

Женщина, которой было бы не безразлично, что она видит сына последний раз в жизни.

— Братец, тебе не кажется, что это перебор? — поинтересовался Стив, когда Мэтью заснул.

— А что, лучше рассказать, что мать предпочла ему наркотики? — сначала ответил Клейн. И добавил чуть погодя. — Пусть это будет нашей игрой. Подрастёт — расскажу всё как есть. А если со мной чего случится…

— Прекращай!

— Если со мной чего случится — ты введёшь его в курс дела и не позволишь повторить мои ошибки.

— Хорошо, — без особого энтузиазма согласился Стив.

— И ещё, раз уж мы заговорили на тему смерти, — он глубоко вдохнул. Откровения всегда давались ему тяжело, особенно в кругу семьи. — Я не хочу гнить в земле.

— Нет, ну это уже перебор, Клей! Таблеточек попей что ли, что за депрессивные мысли?

— Я бы хотел, чтобы после смерти моё тело кремировали и развеяли прах над Большим Каньоном. Помнишь, то самое место, куда папа привёл маму на первое свидание?

— Да, да, — улыбнулся он. — Там, спустя пару недель, они впервые поцеловались. Там же, спустя месяц, он сделал ей предложение. Как он любил говорить…

— Лучшее решение в моей жизни! — в один голос закончили они, пародируя отца.

Тусклый свет звёзд и фонарей освещал трассу, лучом рассекавшую сиреневое безжизненное полотно. А в уютном доме на колёсах два брата впервые за долгие годы делились друг с другом счастливыми воспоминаниями о детстве.

С тех пор, как Мэтью уговорил Эмму сделать крюк через Большой Каньон, он не проронил ни слова.

А она не спрашивала, стараясь заглушить омерзительный визг, дикий вопль, которым разразилось журналистское чутьё. Из головы не выходили слова, заевшие, будто сломанная пластинка: «…я подошёл к обрыву и, если сделаю шаг, — сорвусь в бездну».

— Я устал от сомнений, — прошло не меньше полутора часов, прежде чем Мэтью нарушил монотонный гул трассы. — Если отец выдумал болезнь, то почему мне становится так плохо, когда я останавливаюсь?

— Потому что маленький мальчик поверил в это, — предположила Эмма.

— Тогда вопрос, — она не сразу узнала его надломившийся голос. — Смогу ли я остановиться?

— Если взрослый мужчина поверит в это, — улыбнулась Эмма, не выказывая переживаний, терзавших её душу раскалёнными щипцами.

— Тебе хватит материала для истории? — глядя в пустоту, поинтересовался он.

— Мэт, мы вместе…

— Через пару минут мы доедем до Гранд Каньон Виллидж, и наши пути разойдутся. Не следуй за мной, Эмма.

— Мэтью, успокойся и…

— Я устал, — шёпотом ответил он.

И когда на горизонте показалась деревушка, стоящая на отшибе Большого Каньона, чувство непоколебимой уверенности в собственной правоте позволило Мэтью насладиться свежим воздухом, пропитанным смолистым запахом елей и пихт, сопровождавших их от самого Флагстаффа. Минуя улочки с деревянными домами, остановками, заполненными туристами, они добрались до обзорной площадки, возле которой Эмма нехотя нажала на педаль тормоза.

Мэтью посмотрел на очаровательную рыжеволосую спутницу, точнее посмотрел будто сквозь неё, кивнул и вышел из машины. Она наблюдала за тем, как он, перепрыгивая с одной каменной плиты на другую, будто дитя, устремился к узкой асфальтовой тропинке, обрамлённой булыжниками и кирпичами.

— Ну уж нет, Мэтью Клоуфорд, — шепнула Эмма сквозь нарастающее желание разреветься и с корнями вырвать руль ни в чём неповинной машины. — Я не дам тебе упасть.

Дорога извивалась зигзагом, то окунаясь в хвойные заросли, то выползая практически вплотную к трассе, плавящейся под мощью небесного светила, но через четверть мили она наконец-то открыла путнику все прелести Большого Каньона. Виды эти отличались от тех, которые предлагала туристам смотровая площадка. Подёрнутые синеватой дымкой скалы вдали представали перед Мэтью и казались чем-то большим, чем просто горы. То были творения огромных титанов, вымощенные божествами лабиринты, стены, преграждавшие смертным путь к реке, дарующей жизнь некогда безлюдной пустоши.

Мэтью вдруг понял, почему отец так часто говорил о Большом Каньоне (и так часто шутил о том, чтобы Стивен не забыл, что его прах нужно развеять в определённом месте, напротив третьей по счёту скамейки, не считая тех, что на смотровой площадке). Это место поистине одурманивало и кружило голову; наполняло душу ощущением, что если природа смогла сотворить нечто такое поистине невероятное и вечное — то это под силу и тебе.

Первая скамейка заставила Мэтью вспомнить о том, что он не был на похоронах отца. Быть может, весь этот цирк с «Эффектом Колибри» прекратился бы, не сбеги он тогда от любящего его дядюшки Стивена. Он бы, наверное, в привычной для него театральной манере, драматизируя и утрируя, поведал бы Клоуфорду-младшему историю несчастной любви Грейс и Клейна и неустанной погони последнего за счастьем.

Представляя это, Мэт улыбнулся.

«Перестань улыбаться! А то ещё жить захочется!» — шепнул ему внутренний голос. Шепнул с ноткой сарказма и щепоткой любви.

Вторая скамейка, где расположилась пожилая пара, которым дальше дорога явно была заказана (уж слишком болезненно они выглядели, хоть и сияли от счастья), напомнила Мэтью о тех, кого он встретил на пути за долгие годы скитаний.

— Всего лишь остановиться, — прошептал он едва слышно, обратив взор к золотому небу, что поглощало багровое марево, — и насладиться мгновением. Здесь и сейчас.

Третья скамья напомнила ему о встрече с Эммой.

О том моменте, когда она впервые зашла в купе и скромно расположилась напротив. Он встречал немало женщин и, вопреки предположениям окружающих, даже пару раз был в отношениях. Пусть и мимолётных и спонтанных, но всё же отношениях. Но те чувства, которые они вызывали, не шли ни в какое сравнение с тем, что Мэтью испытал к ней. Девушка с огненными волосами, нежным голосом и острым язычком, смогла сдвинуть весь его мир всего за пару часов общения.

И Мэтью был ей безмерно благодарен.

Он перешагнул через вымощенный камнями бордюр и приблизился к обрыву.

— Мэтью, — словно сердитая мама, сказала она.

— Зачем ты следуешь за мной, Эмма? — спросил Мэт и повернулся к ней. Он стоял на месте. Его правую руку постепенно начинала охватывать дрожь.

— Я всю жизнь гналась за чем-то, что всегда обгоняло меня на пару шагов. Я думала, что когда догоню это, будь то всемирная известность, богатство или мужчина мечты, чёрт его дери, то мгновенно стану счастливой, — она щёлкнула пальцем и приблизилась к мужчине в багровой кожаной куртке. — Один щелчок, и всё — я стану счастливой.

Дрожь постепенно овладевала телом Мэтью. Он посмотрел в её карие с золотым ободком глаза и заметил, как в уголках появляются крохотные слезинки. Мэт помотал головой. Но она не остановилась. Она перешагнула через барьер и подошла к нему:

— Ты научил меня, что счастливым нужно быть здесь и сейчас… и с тобой.

— Стремиться нужно только к чему-то невозможному, всё остальное нас не достойно, — ответил Мэтью, вновь ощущая металлический привкус во рту, упал на колени, сел. Тело перестало его слушаться. Он дрожал. — Я хочу остановиться. Остановиться или упасть…

— Я не дам тебе упасть, — шепнула она, села рядом с Мэтью и заключила в крепкие объятия.

Дикой болью тело Мэтью пронзили миллионы крохотных иголочек, но лёгкие наполнялись ароматом её огненно рыжих волос, ароматом её кожи — сирени и крыжовника. Она поцеловала его в щёку, и поцелуй обжёг покрытую белыми пупырышками кожу. Он ощущал жар, исходивший от тела влюблённой до беспамятства Эммы. И он с радостью принял то, что испытывает к ней точно такие же чувства.

Но дрожь не унималась, наоборот, становилась всё интенсивнее. Кровь шла из носа, окрашивая песок в оттенки занимающегося багровой пеленой заката, что укрывал собой Большой Каньон. Адская боль пронизывала тело Мэтью, но слёзы, что лились по его щекам — были слезами радости.

Он закрыл глаза и, за секунду до неистовой боли, прошептал:

— Я счастлив.

— Жёлтый галстук, — пробормотал он. — Символ моего поражения, да?

— Любимый, отнесись ко всему чуточку проще, — сказала она, поджимая губы и проверяя нет ли проблем с помадой.

— Сегодня один решит, что ему не нужно выполнять мои инструкции, завтра — другой. А послезавтра всё! Finita la comedia[19]!

— Ты завидуешь, — женщина в деловом костюме ядовито улыбнулась, — но, дорогой, так или иначе — будь паинькой. Я знаю тебя настоящего. Ты добрый, отзывчивый и сладкий.

— Уже уезжаешь?

— Да, уютные домики в Монтебелло[20] сами себя не продадут. И как бы мне не хотелось задержаться в объятиях любимого супруга, работа есть работа. И тебе, любимый, предстоит сегодня от всей души поздравить юную журналистку со столь инновационной статьёй…

— К

...