Оглавление

ПОРТРЕТ ЖЕНЫ ХУДОЖНИКА

Старый форд медленно ехал по приморскому шоссе. Двигатель работал неровно, то и дело чихая. Я знал, что он барахлит, но ничего не мог с этим поделать. Кажется, мне очень повезет, если я доеду до места без вынужденной остановки.

В наступивших сумерках я увидел поселок. Несколько десятков домов богатых англичан и ирландцев, приезжающих сюда летом, чтобы отдохнуть от городской жизни. Вилла Норвилла была самой последней. Я медленно подкатил к ограде и тут мой автомобиль заглох.

Что ж, во всяком случае, он честно отработал сегодня.

Накрапывал неприятный октябрьский дождь. С Ирландского моря дул промозглый ветер. Я хорошо знал его. Особенно он досаждал мне, когда я плавал из Белфаста в Ливерпуль. Иногда мне приходилось уходить во внутренние помещения корабля только потому, что на корме невозможно было стоять из-за этого ветра.

Я оставил свой автомобиль там, где он сам решил это сделать и подошел к невысокой ограде. На золотистой табличке было написано: «Джулиан Норвилл».

Решетчатая калитка мешала мне войти, но оказалось, что тут не заперто. Кажется, меня здесь действительно ждали.

Сад был неплох, но даже в полумраке я сразу заметил, что садовник здесь не появлялся, по крайней мере, месяц. Я прошел по каменной дорожке к дому и позвонил в электрический звонок. Ждать пришлось несколько минут, прежде чем дверь открылась и появился какой-то человек в белом фартуке, испачканном красками.

— Я частный детектив. Вы мистер Норвилл?

— Да. Прошу вас, входите.

Я прошел внутрь дома. Мы долго шли по мрачному коридору, затем поднялись по лестнице на второй этаж и только потом очутились в просторной мансардной комнате с горящим камином. Это была мастерская художника. Пахло масляными красками, на мольберте я заметил холст, краешек которого был едва виден с моей стороны.

Мне предложили сесть в кресло, что я и сделал. Рядом находился невысокий столик, где стояла бутылка английского джина. Странно, но хозяина дома не предложил мне выпить, как это обычно бывало в таких случаях.

Джулиан Норвилл присел в кресло напротив. Заляпанный красками фартук так и остался на нем, что можно было объяснить либо рассеянностью, либо важностью момента.

Теперь я мог его хорошо рассмотреть. Ему уже перевалило за пятьдесят, как мне и говорили. Голова была пепельно седой, а виски уже совсем белые. Он был высок ростом, худ и время от времени передергивал шеей. Вероятно, он был не очень здоров. На левой руке я заметил обручальное кольцо.

— Как вас зовут? — спросил мистер Норвилл.

— Вы не знаете моего имени?

— Нет. Мистер Морсби не назвал вашего имени. Он сказал, что вы не любите афишировать свою персону.

— Он безусловно прав. Я не люблю называть своего имени. Пусть это будет единственной тайной, не раскрытой в этих стенах.

— Именно поэтому вы пользуетесь услугами посредника, когда людям нужен детектив-волшебник?

— Совершенно верно. Так мне гораздо удобнее. Итак, приступим к делу. Что вы хотели бы мне поручить?

Мистер Норвилл приподнялся. Сразу было видно, как он волнуется. Он подошел к мольберту, который скрывал от меня картину на нем стоящую. Посмотрел на свое творение, потом вернулся и снова сел. Когда он заговорил, его голос дрожал от волнения.

— Я хотел, чтобы вы нашли убийцу моей жены.

Мне сразу захотелось выпить стакан неразбавленного джина и поскорее уйти отсюда. Как частный детектив я никогда не занимался убийствами и по вполне понятным причинам.

— Я не занимаюсь убийствами, мистер Норвилл, — сказал я усталым голосом. — Это дело полиции. Вы должны были это знать. Странно, что Джон Морсби не предупредил меня об этом.

— Это я попросил его. Сейчас я все объясню. Полиция действительно занималась этим делом, но не добилась никаких результатов. Убийцу так и не нашли.

— Вот как? Когда произошло убийство?

— Ровно год назад. Девятого октября.

Я задумался. За последние две недели у меня не было серьезной работы. Дважды ко мне обращались через Джона Морсби, чтобы я последил за чьей-то загулявшей женой и однажды, чтобы я нашел украденную статуэтку. Я взялся только за последнее дело из перечисленных и выполнил эту работу за один день. И вот теперь скучал в ожидании новых расследований. Конечно, убийство — это совсем другое дело, нежели вести розыск потерянных вещей или пропавшего человека. В решении обычных для детектива вопросов у меня была репутация волшебника. Я с легкостью выполнял любые задания, но убийство…

— Я знаю, о чем вы думаете, господин детектив.

Я поднял голову.

— О чем же?

— Вы размышляете, стоит ли браться за это дело. Уверяю вас, стоит. Я хорошо заплачу и не потребую гарантий. Если вы ничего не найдете, то все равно уйдете отсюда с деньгами. Я достаточно обеспечен, чтобы оплатить ваши поиски. Вы получите двести фунтов в случае неудачи и пять тысяч, если добьетесь результата. Расходы я оплачу отдельно.

Предложение мистера Норвилла было просто сногсшибательным. Я не любил торговаться и быстро согласился.

— Хорошо, мистер Норвилл, расскажите мне о деле.

— Сначала взгляните на портрет моей жены.

Я встал и прошел к мольберту. Норвилл зажег дополнительный электрический свет, чтобы мне было хорошо видно изображение на картине.

Я ожидал увидеть портрет первой красавицы, на которых обычно женятся состоятельные люди вроде Джулиана Норвилла, известного художника, но увидел обычный портрет, обычной женщины. Ей было лет тридцать пять-тридцать восемь, не больше. Брюнетка, с закрученной челкой, большие черные глаза, тонкие губы, нос правильной формы. Ее нельзя было назвать очень привлекательной, но, чем дольше я смотрел на нее, тем больше понимал, что в ней была какая-то притягательная сила и загадочность.

— Это ваша жена?

— Да.

— Как она умерла?

— В тот день я уехал в соседний город на своем автомобиле. У меня закончились некоторые краски и еще я хотел купить две большие рамы для своих холстов. Были и еще кое-какие дела, о которых я не в силах сейчас вспомнить. Когда я вернулся домой, мне никто не открыл, хотя я звонил много раз.

— В этом доме нет прислуги?

— Постоянной прислуги у нас нет. Моя жена предпочитала затворничество и ей не нравилось, когда в доме чужие люди. Она прекрасно готовила и очень любила это делать. Два раза в неделю к нам приходила горничная, а если мне нужен был механик или садовник, я приглашал на какие-то работы людей из соседней деревни или через агентство Парсонса.

— Кто же занимается отоплением? Уголь или дрова… здесь немало хлопот для такого большого дома.

Он, казалось, смутился.

— Мы жили здесь только в теплое время года. Обычно в начале октября возвращались в Лондон. В холодные дни я сам топлю камин в спальне, гостиной и там, где это нужно. Дрова заготавливаются заранее и этим я тоже обязан агентству Парсонса.

Я в который раз убедился, что у каждого богача свои причуды. Норвиллу было вполне по карману нанять целую армию истопников вместо того, чтобы самому таскать дрова из сарая в дом, чтобы растопить там камин. Вероятно, они с женой так ценили уединение, что были готовы на такую жертву. Муж — истопник и носильщик, жена — кухарка. И это в семье, которая по словам Джона Морсби, каждый год продавала картины на десятки тысяч фунтов.

— Почему вы задержались до девятого октября?

— Моя жена любит тепло. Ей не хотелось возвращаться в сырой и дождливый Лондон и она уговорила меня побыть здесь лишние две недели. Тем более, что в прошлом году здесь стояла на удивление хорошая погода.

— Вы звонили в дверь, потому что у вас не было ключа?

— Разумеется, был, но в нашей семье существовал своего рода ритуал. Если кто-то отсутствовал, то при возвращении звонил в дверь и тот из нас, кто был дома, открывал и встречал.

— Сколько раз вы звонили?

— Не менее десяти.

— Вы терпеливый человек.

— Я просто подумал, что возможно, моя жена принимает ванну и потому не может открыть мне дверь достаточно быстро. Я так и не дождался ее прихода и отворил дверь своим ключом.

— Что было потом? Вы стали искать ее?

— Да, я сразу же заподозрил неладное, когда увидел, что в ванной никого нет. Это можно заметить еще из холла. Если в ванной комнате горит свет, то от места перед зеркалом в холле, под дверью видно полоску света. На всякий случай я сходил туда и проверил. Там никого не было и я стал искать дальше. В нашей гостиной я и обнаружил свою жену. Она сидела на диване, откинувшись на спину. В ее руке был бокал.

— Она умерла от отравления?

— Да, как показали результаты вскрытия. Кто-то подмешал цианистый калий в ее бокал с вином.

— Вы уверены, что это было не самоубийство?

Мистер Норвилл даже привстал. Его брови выгнулись дугой. Будь перед ним полицейский, задавший подобный вопрос, он, вероятно, зарычал бы на него. Здесь реакция была иной. Я увидел целую череду эмоций на его лице. Гнев, потом внутреннюю борьбу, следом некое отрезвление и в самом конце пантомимы усталость и безразличие. Я не был полицейским грубияном, задавшим такой оскорбительный вопрос. Я был частным детективом, который должен был расследовать это дело по приглашению самого мистера Норвилла. Он вовремя это вспомнил и потому не сорвался на меня в гневном припадке.

Мистер Норвилл снова присел и, подумав, ответил:

— Нет. Категорически нет. Она была неспособна на самоубийство и никогда не поступила бы так со мной. Кроме этого, она бы обязательно оставила мне записку. Нет, этого просто не могло быть. У нее не было причин так делать.

— Может быть, вы просто не знали о них?

— Нет, ее ничто не тяготило в то время.

— Возможно ли допустить, что кто-то довел ее до самоубийства?

— Я не могу себе представить такого. И даже если вдруг это окажется правдой, я хочу, чтобы вы нашли его и я смог бы привлечь этого типа к ответу. Может быть, своими способами. Сам я не верю в эту теорию.

Он, наконец, предложил мне выпить. Стакан чистого джина пришелся мне очень кстати и к тому же это говорило о том, что Норвилл уже отошел от своей вспышки гнева.

— Прежде чем подробно расспросить вас о вашей жене, ее прошлом и всех ее знакомствах, а также родственниках, я хотел бы узнать у вас кое-что, мистер Норвилл.

— Что именно?

— Есть ли у вас какие-нибудь собственные подозрения по поводу убийства вашей жены?

Это был весьма ловкий ход и я часто применял его. По крайней мере, в двух случаях из десяти, когда я расследовал какое-либо дело, мой наниматель помогал мне своими соображениями лучше, чем все остальные факты вместе взятые.

— Подозрения? О нет, никаких подозрений нет. Разве что…

— Что же?

— После смерти моей жены я на некоторое время перестал писать картины. Меня мучили кошмары, какие-то видения. Потом я отошел от этого ужаса и создал несколько полотен в совсем несвойственной мне манере. Сейчас я и сам удивляюсь, как такие сюжеты могли прийти мне в голову. И только этот портрет моей жены я выполнил в полном соответствии со своим стилем. Он почти готов, и вы уже видели его. Портрет удался.

Я так сильно сжал свой пустой стакан, что он едва не лопнул. Я услышал именно то, что хотел. Сила моей таланта сыщика держалась на потрясающей интуиции. И сейчас я уже знал, что найду того, кто убил миссис Норвилл. И поможет мне в этом именно ее муж и его картины.

***

Формальный договор на услуги частного детектива составленный на имя Джона Морсби со свежей подписью мистера Норвилла уже лежал у меня в кармане, вместе с сотней фунтов аванса. Это милое сочетание чужих обязательств и моих денег поистине грело мне душу. Я выпил еще один стакан джина и методично заносил в свой блокнот полученные сведения.

Аделина Норвилл, тридцати шести лет, англичанка из Хемпстеда, замужем двенадцать лет, первый брак, детей нет, есть неблизкие родственники в Бристоле и Норидже. Познакомились на выставке в Лондоне, где Джулиан Норвилл показывал свои работы.

Кое-что, о чем мистер Норвилл рассказал мне из хода полицейского расследования, я тоже занес в свои записи. Полиция не слишком преуспела, хотя мистер Норвилл был человеком известным и влиятельным. Было установлено, что в гостиной побывало некое лицо, оставившее нечеткий отпечаток ботинка. На бокале с ядовитым напитком не было других следов, кроме как отпечатков миссис Норвилл.

И последнее, что сказал мне мистер Норвилл от самого себя. Когда он вошел в гостиную, его нюх уловил едва различимый запах какого-то необычного табака, возможно даже смеси нескольких сортов.

— А теперь покажите мне ваши картины, которые вы написали после смерти вашей жены.

Он очень удивился.

— Неужели это имеет значение?

— Не удивлюсь, если самое главное.

— Почему вы так думаете?

— Метод, который я практикую, основан на интуиции, моем сверхъестественном чутье. Это мой фирменный почерк. Там, где другой будет копаться и собирать факты несколько недель, я раскрою все в считанные часы.

— Это правда?

— В вашем случае, так будет почти наверняка. После того, как я посмотрю ваши картины, я скажу точнее.

Норвилл был просто потрясен. Похоже, что мой друг Джон Морсби не слишком подробно рассказал ему о моих способностях. Меня это всегда раздражало в Джоне. Я уже упоминал о заказах на слежку за чужими женами. С подобными просьбами обращаться ко мне мог только не вполне нормальный клиент. Отчасти это можно было объяснить и тем, что меня в этих краях знали совсем мало. Я редко где задерживаюсь надолго и переехал на побережье всего три месяца назад.

— Пойдемте со мной, я покажу вам те картины.

Мы перешли в другое крыло дома на этом же этаже. Там было нечто вроде галереи. Норвилл включил электрическое освещение. Я увидел два ряда картин на каждой из стен. В основном были пейзажи. Кое-что было сделано с натуры, а некоторые картины художник сотворил исключительно благодаря своему воображению. Я сделал такой вывод, уже зная, что Норвилл не любил путешествовать, а значит, просто не мог видеть те южные страны, которые сам изобразил.

Вопреки моим представлениям, картины, что были написаны после смерти жены Норвилла, он не повесил на стены, а сложил в небольшом чулане, сделав так, чтобы они друг друга не касались.

Пришлось повозиться, перенося полотна в галерею, но я сам настоял на этом.

— Это очень важно, мистер Норвилл.

Он был крайне удивлен. Я уже чувствовал, что еще одна моя выходка и он зарычит на меня как озлобленный голодный пес.

В моей практике клиенты очень часто не понимают разных мелочей и тех тонкостей, что присущи моей работе. Сначала они просто удивляются, потом начинают сомневаться, нормален ли я, и в отдельных случаях, брезгливо морщатся, пытаясь выставить меня за дверь, невзирая на уплаченный мне аванс. Я не всегда поступаю одинаково. Бывали случаи, когда я уходил, не собираясь спорить, но обычно я проявляю терпение и уговариваю не мешать мне.

Сейчас я попросил своего нанимателя выставить все четыре картины в один ряд у стены и непременно в той последовательности, какой они были написаны.

Норвилл сделал так, как я сказал, но я обратил внимание, что в его действиях сквозила раздражительность. Он делал все нехотя, как будто уже совсем разочаровался во мне и жалел, что позвонил Джону Морсби.

Первая картина представляла собой абстракцию. Я довольно посредственно разбираюсь в живописи, но здесь все было ясно сразу. Красивый дом был нарисован в правильных пропорциях, а из-за него торчало какое-то немыслимое нагромождение, как будто это был другой дом, только полностью перекрученный и кривобокий. Грациозность и красота в соседстве с уродством и бессмыслицей. Странное творение рук человеческих. Я испытал нечто вроде отторжения от этой картины, но когда я перешел ко второму полотну, мне почему-то снова захотелось еще раз взглянуть на первое, что я и сделал. Те же ощущения.

Норвилл с удивлением наблюдал за мной, очевидно, укрепляясь во мнении, что я ненормальный. Меня это мало трогало в эту минуту. Я просто выполнял свою работу и делал то, что делаю всегда. Смотрю и думаю.

Вторая картина была немного проще и не такая отталкивающая. Ветер разносил в клочья могучие деревья в лесу и, если бы сюжет ограничивался только этим, картину можно было считать вполне обычной. Все дело в том, что с правой стороны от леса из-за горизонта торчала огромная человеческая голова и ветер рождался из ее ноздрей. Сумасшествие чистой воды! По-моему, самому Норвиллу пора было обращаться за консультациями в соответствующее лечебное заведение. Вместо этого он все так же таращился на меня, стараясь понять, что в моей голове.

Следующий пейзаж представлял собой поле, где юноша, воздев к небу руки, пытался ловить летящие из облаков дары. Это было золото, серебро, бриллианты и другие драгоценности. Картина мне понравилась, не вызвав отрицательных эмоций, но, к моему удивлению, я не испытывал ни малейшего желания смотреть на нее еще раз, по крайней мере, прямо сейчас.

И, наконец, последний труд знаменитого художника Джулиана Норвилла был снова странен и причудлив по своему замыслу. Подвешенный на дерево вверх ногами человек, изо всех сил пытался увернуться от нескольких злодеев, метавших в него ножи. Несколько штук уже валялись на земле, очевидно не достигнув цели, но и у жертвы, лицо было рассечено большим уродливым шрамом.

Я отстранился от созерцания творений художника и Норвилл заметил это.

— Что скажете, господин детектив? — спросил он, едва сдерживая нетерпение.

Это был непростой вопрос и всякий на моем месте начал бы что-нибудь говорить в том духе, что постарается найти улики и что-то разнюхать. Да, как-то так. Но я, как вы уже знаете, не был из такой породы людей.

— Я склоняюсь к тому, что сообщу вам имя убийцы уже завтра утром. Во всяком случае, я почти уверен, что сделаю это.

Выразился я несколько витиевато и не слишком точно, но что делать, я не силен в дипломатии и говорю то, о чем думаю в данную минуту.

Он, конечно, не поверил мне. Сколько бы Джон Морсби не внушал своим клиентам, что я блестящий аналитик и волшебник, никто не хотел верить в это по-настоящему.

— Что вам для этого нужно? — все-таки спросил он, видимо не желая спорить и соглашаясь подождать до утра без ненужных расспросов.

— Я бы хотел переночевать у вас в гостиной, но при этом, чтобы кроме портрета вашей жены, туда были перенесены и эти картины.

Он чуть не спросил, зачем это нужно, но потом, одумавшись, просто кивнул мне. Я видел, что теперь он точно жалеет, что связался со мной.

***

Пока мы перетаскивали картины в гостиную, я успел еще раз посмотреть другие полотна Норвилла, висевшие в коридоре и даже отметил про себя, насколько роскошными они были. Три картины из жизни Римской империи, включая извержение вулкана и несколько работ на библейские темы. Картины были яркими, красочными, как будто он закончил их писать только вчера и вывесил в свою галерею, не дав просохнуть.

Теперь в гостиной было пять картин. Они стояли в ряд возле той стены, где совсем не было мебели. Теперь я мог видеть их все разом.

Норвилл сказал, что уже поздно и, пожелав мне спокойной ночи, ушел.

Я прикрыл за ним дверь и зажег самый яркий свет, какой было возможно зажечь в этом помещении. И подошел сначала к портрету миссис Норвилл. Я чувствовал, что ключ к загадке именно в нем. Что здесь можно было увидеть? Портрет симпатичной женщины средних лет. Норвиллу было пятьдесят три года, как он сам сказал, его жене тридцать шесть, стало быть, учитывая, что со дня ее смерти прошел целый год, разница в возрасте между ними была шестнадцать лет. Это немало, но в подобных случаях, когда более старый супруг очень богат, такое встречается довольно часто.

Почему она вышла за него замуж? Может быть, она польстилась на его деньги? Возможно, хотя на портрете она не выглядела подобного рода особой. Тут было что-то другое. Я чувствовал, что их союз не строился на одном лишь восхищении почитателя своим кумиром.

Я снова и снова смотрел на этот портрет, вглядываясь в глаза Аделины Норвилл. Разумеется, портрет был написан с натуры. Миссис Норвилл смотрела в глаза своему мужу, когда позировала ему. И это не был взгляд любящей жены. В нем чувствовалась какая-то холодность и даже усталость. Похоже на то. Она, вероятно, устала от этих отношений. Неравный брак с человеком из общества, богатым и своенравным, безусловно, угнетал ее.

Неужели это все-таки самоубийство?

Нет! И я наверняка узнаю об этом из остальных картин. Я чувствую это всем своим нутром. На меня опять находило вдохновение и моя интуиция начинала работать в полную силу. Я просто обожаю такие моменты. В подобные минуты я чувствую себя всемогущим провидцем. Впрочем, довольно самолюбований, пора заняться серьезным делом.

Итак, что может означать картина, где изображены два дома? Один красивый, другой — полная противоположность.

Я задумался и мысли сами собой навеяли воспоминание, как несколько часов назад я ехал вдоль вереницы домов к особняку Норвилла. Что, если один из этих домов — это дом самого Норвилла? И конечно тот, который был изображен красивым. Свое жилище изображать в уродливом виде Норвилл не стал бы, и как художник, и как хозяин. У него просто не было к этому видимых оснований. Значит, красивый дом, это почти наверняка его собственный дом. Тогда выходило, что второе строение, прекрасное лишь своей кривизной и выглядывающее из-за дома Норвилла, это конечно соседний дом. Других не было видно. И обычно у дома бывают два соседних и мне пришлось бы гадать, какой именно тут был изображен, но в данном случае мне повезло. Дом Норвилла был последним, а значит, уродливым домом мог быть только тот, что стоял справа, ибо слева вообще ничего не было. Пока все вырисовывается именно так, если конечно моя теория верна.

— Ладно, отставим на время эту картину и посмотрим следующую более внимательно, — сказал я вслух.

Я долго, очень долго всматривался в нанесенную красками на холст бурю. Она рождалась из ноздрей гигантской головы. Ветер шел именно из головы. Как только я мысленно произнес эту фразу, я сразу же уловил ассоциацию с известным выражением «ветер в голове». Норвилл ясно показывал на это явление и мне оставалось понять, кого он имел в виду. Неужели свою собственную жену? Ведь он говорил о ней исключительно в восторженных тонах.

Я оставил в покое и эту картину, узнав из нее уже достаточно много. У меня еще будет время вернуться к ней, когда я пойму основную мысль, заложенную в двух остальных. Кстати, само по себе, то обстоятельство, что Норвилл зашифровал в своих картинах определенную информацию, было очень интересным явлением, хотя в моей практике и было нечто подобное. Только в предыдущем случае, молодой писатель написал рассказ, где сам того не ведая, указал мне на похитителя своей сестры.

Юноша, молящий о чем-то и получающий дары с неба, мог означать только то, что кто-то, например, миссис Норвилл, что-то просила у некоего лица и получала это. Золото и деньги могли быть просто аллегорией, но вполне возможно, что это происходило буквально. Больше на этот счет у меня не было никаких мыслей. Я понял, что эта картина не является основной и только дополняет остальные, хотя, если подумать, то и предыдущая работа Норвилла, по сути, была такой же.

Картина с подвешенным за ноги юношей навела меня на мысль, что некто понес наказание за свои деяния в виде рассеченной щеки. Это была своего рода казнь, однако из изображения на холсте не становилось понятным, как закончилась эта экзекуция для провинившегося.

Я еще раз просмотрел все картины, включая портрет и развалившись на диване, стал думать. Если у миссис Норвилл был тайный друг, о котором не знал ее муж, то вполне возможно, что именно он по какой-то причине убил ее при помощи яда или заставил его выпить. Я был почти уверен, что Аделина Норвилл была неверна своему супругу. Ее взгляд при позировании был недвусмысленным, а те картины, что написал сам Норвилл уже после смерти жены, были лишь выплеском его подсознания. Он просто перенес на холсты то, о чем боялся догадываться сам и что никогда не сказал бы мне или кому-то еще.

В моей голове выстраивалась определенная картина. Уставшая от спесивого мужа жена, молодой любовник, живущий где-то рядом и что-то обещавший ей и человек, которому было уготовано наказание за какие-то грехи.

Я еще долго думал обо всем этом, пока не захотел спать. Сон наступил так внезапно, что я едва успел лечь горизонтально. Так иногда бывает со мной в полнолуние. Что ж, отдых мне сейчас не помешает.

Мне снились какие-то кошмары, кто-то преследовал меня, злобно грозил чем-то, мне совали банкноты прямо в лицо, злорадно смеясь, вокруг суетились полицейские от обычных констеблей до высших чинов Скотланд-Ярда. Это было невообразимое месиво фантазий и мыслей.

***

Меня разбудил сам Норвилл. Он энергично тряс мое плечо, как будто я обещал ему подняться на ноги точно в определенное время и не выполнил своего обещания.

— Вы спали одетым? — спросил он меня, когда я перешел из горизонтального положения в вертикальное.

— Да, некоторым образом.

— Вы обещали сказать мне, кто убил мою жену.

— Я помню об этом. И хотел бы сначала задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете.

Он улыбнулся как-то не по-доброму, но согласился.

— Вы можете спрашивать. Что вас интересует?

— Кто живет в соседнем доме?

Норвилл очень удивился. Возникла пауза. Он думал.

— Там проживает мистер Ричардс, Дэвид Ричардс.

— Сколько ему лет?

— Тридцать два года.

— Он живет там один?

— Да.

— Как давно?

— Около шести лет.

— Нет ли у него на лице каких-нибудь шрамов?

Джулиан Норвилл был просто потрясен этим вопросом.

— Откуда вы знаете?

— Я не знаю, а всего лишь спрашиваю.

Мой наниматель молчал, тяжело вдыхая и выдыхая, как будто я только что заставил его выполнять тяжелую работу. Сейчас он напоминал кита, собравшегося выпустить струю воды.

— У него есть шрам на щеке, небольшой, но очень заметный.

— Как он его получил?

— Ричардс рассказывал, как десять лет назад служил в Ирландии, ему крепко досталось во время беспорядков при разделении острова. Он был ранен, на лице остался шрам. Через несколько лет он получил хорошее наследство, вышел в отставку и поселился здесь, купив дом по соседству с нами. Но почему вы спрашиваете меня о нем?

— Только потому, что этот Ричардс и есть тот человек, который повинен в смерти вашей жены.

Джулиана Норвилла едва не хватил удар. Он даже присел рядом со мной, чтобы не упасть в обморок.

— Как вы это узнали? — спросил он, наконец, когда дар речи вернулся к нему, а голова, вероятно, перестала кружиться.

Сейчас наступил самый трудный момент. Мне нужно объяснить то, что разумно объяснить почти невозможно. В случае, когда я возвращаю своим клиентам похищенные у них вещи, все гораздо проще. Я отдаю находку и объясняю, где я ее нашел. В данной ситуации, все было по-другому.

— Я просто прочитал имя убийцы в ваших картинах, мистер Норвилл. Не требуйте от меня большего. Я сделал все, что мог.

Мой клиент долго переваривал в уме то, что услышал от меня, а потом произнес целую тираду.

— Я не знаю, как вам это удалось, но, все же, у меня есть большие сомнения в том, что Ричардс имеет хоть какое-то отношение к смерти Аделины, ведь он хороший сосед и я еще ни разу не пожалел, что он живет рядом со мной, и поэтому я хочу знать, есть ли у вас какие-нибудь доказательства его вины?

— Нет, сэр.

Я впервые обратился к нему так официально.

— Нет?

— Вы нанимали меня, чтобы я нашел вам убийцу вашей жены. Я назвал вам его имя, а его адрес вы знаете и так. Что же вам еще нужно?

— Да, но я не могу привлечь его к ответственности тем или иным способом, пока не имею в руках хоть какие-то факты. Неужели вы рассчитываете получить пять тысяч фунтов только за слова?

Я улыбнулся. Старый скряга проявил себя в полной мере. Вот почему жена разлюбила его.

— Конечно нет, мистер Норвилл. Я только нашел убийцу и с меня будет достаточно еще сотни фунтов за эту услугу. Если же вы хотите убедительных доказательств вины мистера Ричардса, я знаю, как поступить. У меня есть приятель, бывший инспектор Скотланд-Ярда, а ныне частный детектив, Фредди Слоун. Я вызову его и он поработает по части доказательств. Думаю, ему хватит и недели, чтобы собрать нужный вам материал. Если я оказался прав и Дэвид Ричардс виновен, тогда обещанные вами пять тысяч мы разделим со Слоуном пополам. Вас устраивает такое предложение?

На этот раз он думал недолго.

— Да, это хорошее предложение. Я согласен.

Дальше все было как в сказке. Он принес мне еще сто фунтов и, поблагодарив меня за работу, проводил до дверей. Я обещал ему, что дам знать, когда ждать мистера Слоуна. В этом доме мне больше делать нечего.

***

Мой скромный автомобиль был весьма снисходителен ко мне, и я бы даже сказал, вполне дружески настроен. Вероятно, он догадывался, что я заработал хорошую сумму и теперь потрачу кое-какие деньги на то, чтобы привести его в порядок. Он отлично завелся, и я покинул поселок, где жил Норвилл. Перед отъездом я мельком посмотрел на дом Ричардса. Он и правда был уродлив.

***

В конторе Джона Морсби я застал своего друга в состоянии крайнего нетерпения. Без лишних слов я выплатил ему его комиссионные с тех двухсот фунтов, что получил от Новилла.

— Неужели ты нашел его? — спросил Джон, очень довольный, что все получилось.

— Да и это был тот редкий случай, когда сам клиент сделал большую часть работы, а мне оставалось всего лишь расшифровать несколько его картин.

И я рассказал Джону все, что случилось со мной с той минуты, как я постучался в дом на приморском шоссе. В самом конце своего рассказа я открыл все карты. По моему мнению миссис Норвилл завела себе любовника, более щедрого, чем ее муж. Именно так я растолковал подарки с неба и ветер в голове. Рана на щеке у Ричардса совпадала с раной на лице висельника на картине. Дом, нарисованный Норвиллом, также указывал на Ричардса. Оставалось лишь найти доказательства.

— Ты действительно вызовешь детектива Слоуна? — спросил Джон.

— Я уже был на телеграфе и послал ему телеграмму в Лондон. Думаю, если он свободен и не побрезгует суммой в две с половиной тысячи фунтов, то конечно приедет, возможно, даже завтра утром.

Джон оценил мою шутку про деньги, рассмеявшись. Две с половиной тысячи фунтов огромные деньги. Любой детектив с радостью согласится вести частное расследование хоть целый год, чтобы получить такой гонорар.

— Уверен, он приедет.

***

Фредерик Слоун действительно приехал на следующий день, правда, не утром, а в середине дня. Я посвятил его во все детали и он с великим рвением принялся за работу.

Слоун тайно поселился у Норвилла и следил за Ричардсом день и ночь. У Фредди были свои методы и, надо сказать, они были на грани законности, хотя он никогда не переступал эту незримую черту.

Моему другу удалось выяснить, что среди вещей Аделины Норвилл оказалось несколько красивых украшений, происхождение которых ее муж не смог объяснить. Фредди быстро придумал, как это использовать. Он стал слать Ричардсу анонимные посылки с таинственными записками, намекающими, что отправитель хорошо знает, кому и за что это было подарено. После второй посылки, Ричардс запаниковал и собрался бежать с побережья. Он купил билет до Ливерпуля на завтрашнее число и быстро паковал вещи. Фредди был не промах и без промедления посетил дом Ричардса. У них состоялся серьезный разговор, в ходе которого Ричардс выхватил пистолет и стал угрожать Слоуну оружием. Здесь в дело вступила полиция, которая благоразумно ждала за дверями. Хозяин дома сдался и полицейские провели обыск. Были найдены письма Аделины Норвилл, адресованные Ричардсу. Кроме того, полиция нашла пузырек с ядом и те самые ботинки, оставившие след в гостиной в доме художника Джулиана Норвилла. Этих доказательств оказалось более чем достаточно для стороны обвинения.

Вскоре состоялся суд. Дэвид Ричардс признал свою вину, сообщив, что был любовником Аделины Норвилл и нарочно подсыпал быстродействующий яд в ее бокал после того, как она решила разорвать с ним все отношения и рассказать обо всем своему мужу.

Дэвид Монтегю Ричардс тридцати двух лет был признан виновным в убийстве Аделины Норвилл и приговорен судом к повешению. Приговор был приведен в исполнение через две недели.

***

Как-то раз, мы с Фредди встретились в Лондоне, в баре на Кавендиш-стрит. Я уже получил от него свою половину гонорара, чем был очень доволен. Мы немного поговорили об этом деле. Фредди сказал мне:

— Попробуй угадать, что попросил Дэвид Ричардс в качестве последнего желания, незадолго до казни?

— Пари?

— Да! Ставлю бутылку французского коньяка «Мартель», что ты не угадаешь.

— По рукам!

Фредди очень хитро улыбался, показывая мне свое превосходство. Я не спешил с ответом, изображая из себя простачка, хотя мы прекрасно знали друг друга.

— Ну же, старина, попробуй угадать!

— Он попросил принести к нему в камеру портрет миссис Норвилл, — просто ответил я.

Видели бы вы, какое кислое лицо стало у Фредерика Слоуна.

НОЧНОЙ ПОЕЗД

Люк Лэнг выбежал на улицу, выходившую к железнодорожной станции и остановился, чтобы хотя бы немного восстановить дыхание. Впереди виднелся тусклый фонарь, лениво раскачивавшийся на слабом ветру. Люк торопливо подошел к нему и вытащил карманные часы. Заиграла музыка, молодой человек увидел, что было без пяти минут полночь.

«Ни один поезд не поедет с этой станции после полуночи».

Это было так очевидно. Конечно, ведь пригородные поезда не ходят по ночам, а ночные поезда дальнего следования не останавливаются на таких маленьких станциях. И Люк, собравшись с силами, побежал, рассчитывая выскочить на перрон еще до наступления следующего дня.

Примерно три минуты он потратил, чтобы оказаться на одиноком полустанке. Поезда не было. Он присел на корточки, с шумом вдыхая свежий ночной воздух.

— Мне не уехать из этого города, — прошептал он.

Среди пения птиц и монотонного стрекота насекомых, он услышал музыку своих часов. Если не открывать крышку, она играет только два раза в сутки, в полдень и в полночь.

Каким далеким ему показался полдень минувшего дня! Как будто это было не в этой жизни, а в одной из предыдущих, согласно представлениям некоторых восточных народов.

Едва только музыка стихла, как зазвучала новая, но на этот раз такая, которая привела Люка в неописуемый восторг. Это была музыка стука колес приближающегося поезда. Большой черный паровоз тянул с десяток длинных спальных вагонов. Когда он поравнялся с платформой, не снижая при этом скорость, Люк подумал, что остановки здесь не будет. Его охватило отчаяние, но оно длилось всего мгновенье. Поезд неожиданно притормозил и остановился. Это невероятно, но из всего состава открылась только одна дверь и именно та, что была напротив Люка Лэнга. Из полумрака тамбура выглянуло сердитое лицо проводника. Он махнул рукой, приглашая войти в вагон. Люк шагнул в темный проход, дверь сзади захлопнулась и поезд тут же стал быстро набирать скорость, будто стараясь наверстать упущенное.

Удивительно, но проводник даже не попросил показать билет. Он молча отвел Люка в купе, где было одно свободное место на нижней полке и сразу же ушел.

Это была самая настоящая удача. В это невозможно было поверить, но Люк Лэнг, к своим двадцати четырем годам, иногда испытывал на себе благосклонность фортуны и был к этому готов.

***

Поезд, мерно постукивая колесами, двигался по ночной долине. За окном, при полной луне медленно вырастали и проваливались в бездну ночи холмы и косогоры.

Глаза быстро привыкли к полумраку ночного купе. Напротив, лежал какой-то тучный господин. Его брюхо свисало с полки вниз, угрожая в один прекрасный момент перевесить. Он не спал, а всего лишь лежал с закрытыми глазами. Словно почувствовав на себе чужой взгляд, он открыл глаза и довольно бесцеремонно спросил у Люка:

— Как вас зовут?

Люк опешил.

— Это вы мне? — удивленно спросил он.

— Да, черт побери, именно вам! Остальные здесь спят…

С верхней полки, что была над толстяком, послышался недовольный каркающий голос:

— Ошибаетесь, милейший. Я и не думаю спать. Говорите только за самого себя.

С другой полки тоже раздалось какое-то раздраженное ворчание.

— Так как вас зовут? — настойчиво повторил вопрос толстый пассажир.

— Люк Лэнг, если вам угодно.

— Я так и думал, — сказал он насмешливо.

Люк снова удивился.

— Вы так и думали? Вы знали, что я поеду на этом поезде? Но это попросту невозможно! Еще четверть часа я и сам этого не знал, уверяю вас.

— Я и не знал, что вы поедете на этом проклятом поезде, черт побери! Но я знал, что ваша фамилия начинается с той же буквы, что и имя.

— Почему же?

— Очень просто. В нашем вагоне едут только такие. В противном случае, вас не пустили бы, ни в наше купе, ни в какое-либо другое в этом гнусном вагоне.

— Что за странные порядки в этом поезде?

С верхней полки послышался все тот же каркающий голос:

— Да, этот поезд необычный. Вы и сами должны были это знать. Посмотрите на свой билет, он в один конец. В один, черт возьми, да еще какой!

Люк чуть было не ответил, что у него нет билета, но сдержался, опасаясь быть изгнанным из этого странного поезда. Он попал сюда по счастливой случайности и теперь очень дорожил этим. И все же, любопытство имело над ним какую-то необъяснимую силу.

— А что же там написано на билете?

— Ваше имя, фамилия, когда и от чего вы умерли, — ответил толстяк.

— Умер? Как так?

Со всех сторон раздался злорадный смех. И громче всех смеялся тот, кто еще не проронил ни слова, если не считать злобного ворчания. Тот самый пассажир, что лежал на верхней полке прямо над Люком Лэнгом.

— Умер самой настоящей смертью, — важно заявил толстый джентльмен. — И удостоился чести перед попаданием на суд божий немного прокатиться на поезде мертвецов.

Люк не верил своим ушам.

— Что вы такое рассказываете? — чуть слышно пролепетал он.

Над головой у Люка Лэнга появились две свесившиеся ноги в стоптанных башмаках. Его сосед сверху лежал на своей полке в обуви!

Поезд немного подскочил на рельсах и незнакомец, воспользовавшись этим, ловко спрыгнул на пол. Он уселся рядом с Люком. Это был неприятный старик, плешивый, с плохими зубами и мерзким запахом изо рта.

— Что, приятель, все еще играете с нами в кошки-мышки? Где ваш билет, черт побери?

Люк не нашелся что ответить. Кажется, здесь подобралась скверная компания. Они разыгрывают его и насмехаются над ним.

— Действительно, где ваш билет, любезный? — спросил толстяк, приподнимаясь. Он с большим трудом повернулся и сел. Каждое движение ему давалось нелегко.

— У меня нет билета. Я просто запрыгнул в этот поезд и проводник привел меня на свободное место. Я, разумеется, заплачу, сколько потребуется. Наверное, нужно позвать проводника и, поскорее, рассчитаться с ним?

— Не торопитесь, малыш, — сказал старик. — Проводник едва ли придет сюда скоро. Он всего один на весь этот паршивый поезд. Вы действительно не знаете, почему здесь оказались? — спросил он гадким язвительным голосом.

Люк подумал и тихо ответил:

— Я всего лишь увидел поезд и вскочил на подножку…

— Куда вы собирались ехать?

— В Лондон.

— Неужели в Лондон?

— Именно так.

— На кладбище Кенсал Грин или на Бромптонское? — насмешливо спросил толстяк, рассматривая Люка в полумраке ночного купе. Здесь светила всего одна слабая лампочка, что позволяло видеть всего лишь очертания людей и только того, кто сидел рядом с ним, Люк мог видеть лучше.

— Какое кладбище? — все еще ничего не понимая, спросил Люк Лэнг.

Толстяк, похоже, терял последние терпение, общаясь с Люком.

— Повторяю для тех, кто не понимает английского языка, в особенности с легким шотландским акцентом. Наш поезд мчится в бездну небытия. Все, кто здесь едут — мертвецы. Умерли за последние двадцать четыре часа. Свежая смерть…

— Вы… вы мертвы?

— Разумеется. Меня хватил удар, сегодня пополудни, на веранде собственного дома. Врач всего лишь смог констатировать мою смерть. Мне, как и всем здесь, дана последняя отсрочка, проехать на поезде мертвецов до конечной станции — Божьего суда.

— А вы? — спросил Люк у старика.

— Какой нелепый вопрос. Вы же видите, что на моей шее зияет огромная рана. Пьяный матрос в питейном заведении, приревновал меня, дряхлого старика, к одной местной красотке, и я получил удар ножом в шею. Убийца тут же был схвачен, но мне от этого не легче. Я собирался поутру ехать в Дерби на два дня, посмотреть на скачки. Теперь этот план не осуществится, и я еду в совсем другом направлении.

Обладатель каркающего голоса не стал дожидаться вопроса и сам рассказал про себя.

— А я, повесился сегодня утром в парке. Кредиторы просто доконали меня, и я сделал это, чтобы не попасть в долговую тюрьму. Взял веревку у своего соседа Боба Райта, выбрал местечко, где не было людей, закинул ее на старый дуб и вздернул самого себя. Видите, моя шея тоже не в порядке. Веревка так сильно впилась в горло, что я умер даже раньше, чем рассчитывал.

Он засмеялся своим вороньим голосом, от души веселясь над собственным остроумием. Этот человек был единственным из всех, кто не сидел сейчас внизу. Впрочем, он сообразил, что ему неудобно все время кричать сверху и тоже спустился на нижнюю полку, немного подвинув толстяка. На вид ему было лет сорок, и выглядел он неважно. Впалые щеки, длинный нос, искривленные в нелепой улыбке губы. Похоже, что он не брился несколько дней и это тоже не добавило ему обаяния.

Люк почувствовал, что настало время рассказать о себе больше.

— Как я уже сказал, меня зовут Люк Лэнг. Я из Ньюкасла. Работаю в порту, на таможне.

— Я Донован Данн, художник, — представился каркающий джентльмен.

— Гарри Гаррисон, пьяница и сумасброд, — сообщил о себе ценные сведения старик.

— Френсис Фергюсон, шотландец, — сказал толстяк. И тут же спросил:

— Итак, вы работали в порту?

— Почему же «работал»? Я и сейчас там работаю, меня никто не увольнял. Я на хорошем счету. Скажу даже больше, меня ожидает повышение…

Вмешался старик. Он был недоволен тем, что Люк такой непонятливый.

— Вы забыли, что вы умерли, черт побери.

— Нет, я жив. Ведь я дышу и разговариваю.

— В этом поезде все дышат и разговаривают как Цицерон или лучше. Вы видите мою рану? Она смертельна. Или вы считаете, что можно запросто жить с таким увечьем на шее?

Люк осторожно придвинулся к старику и осмотрел рану. Даже в полумраке было понятно, что она ужасна. Казалось, что этого беднягу ударили ножом не один раз, а сразу трижды, при этом без промаха попадая в одно и то же место. Кровь не текла, но рана, без всякого сомнения, выглядела смертельной.

— Может вам лучше взглянуть на мою шею? След от веревки никуда не делся. Вот, посмотрите, мистер Лэнг, какая синюшная полоса обвивает мое горло. Красота!

— Да, действительно, у вас на шее какая-то полоса, — проговорил Лэнг, осмотрев каркающего пассажира. — Ума не приложу, как можно было это сделать.

— Я же говорю, посредством веревки. Какой же вы непонятливый человек!

— А меня осматривать нет смысла. Вы попросту не сможете увидеть мою смертельную болезнь. Она внутри моей головы, — важно сообщил толстяк и неожиданно расхохотался.

Люк на минуту поверил, что мистер Фергюсон и вправду мертвец и с ужасом представил, как этот мертвец изрыгает из себя дьявольский смех. Выглядело это ужасно.

Толстяк закончил свое веселье и глумливо сказал всем присутствующим:

— Теперь, когда мы так хорошо узнали друг друга, нас осталось понять, отчего умер наш новый пассажир.

Ему гадливо закивали в ответ.

Он посмотрел на Люка и ехидно спросил:

— Вы что-нибудь чувствуете, сэр?

— Нет, совсем нет, — испуганно ответил Люк, глядя на других пассажиров как на инквизиторов.

— Нет ли у вас заметных следов на шее или каких-либо ран еще где-нибудь?

— Не было и нет.

Длинноносый мистер Данн вплотную приблизился к Люку Лэнгу и стал довольно бесцеремонно принюхиваться, словно старался угадать, что молодой человек ел на ужин накануне вечером. Долго ждать не пришлось. Мистер Данн отвел свой нос в сторону и торжествующе произнес:

— Я так и думал, джентльмены!

— В чем же дело? Яд? — спросил шотландец.

— Разумеется. Цианистый калий. У этого юнца прямо разит изо рта этим прекрасным ядом. Да… сколько проблем можно решить при помощи обыкновенного с виду пузырька…

Люк Лэнг был не на шутку напуган. Ему приписывали смерть от яда и сейчас, он почему-то начинал верить, что все это правда. Истинная правда, а не розыгрыш или просто дурной сон, который снится после позднего ужина, когда, как говорят, желудок отягощен излишней работой, что вызывает кошмары.

— Меня отравили?

— Никаких сомнений, — весело ответил толстый шотландец.

— Повезло, как я считаю. Никакой боли. Быстро заснул и больше не проснулся. Прекрасная смерть!

Эти слова произнес старик. Его тон был завистливым, а лицо расплылось в улыбке.

— Но кто мог отравить меня и зачем?

— А это, любезный друг, вам лучше знать самому. С кем и когда вы пили в последний раз?

Люк немного подумал. Удивительно, но он не сразу вспомнил, когда утолял жажду в чьем-то присутствии. И все же, память выдала нужные сведения.

— Мэри! Ну конечно Мэри Робертсон! Работает в конторе порта. Это она поила меня кофе у себя дома.

— Прелестно, молодой человек. Как должно быть приятно выпить кофе в обществе знакомой девушки, особенно если она еще и работает вместе с вами и уважает вас настолько, что кладет вам в чашку вполне достойный яд.

Шотландец язвил, как только мог, но его старания прервал мистер Гаррисон.

— Однако, джентльмены, мы забываем, что мистера Лэнга отравили быстродействующим ядом, а значит, тело нужно было куда-то спрятать, дабы не навести на себя подозрение полиции.

— Верно, — сказал мистер Данн, художник, — его труп, вероятно, спрятали или закопали. Он повернулся к Люку. — Что вы помните из того, что произошло после кофе?

— Ничего… мне стало вдруг дурно, и я сразу заснул, как после сильного снотворного…

— А потом?

— Я помню только, что проснулся на скамейке в каком-то пригороде, где никогда прежде не бывал и увидел указатель в сторону станции. Было очень поздно и я поспешил куда было указано в надежде попасть на последний поезд.

— Да, черт побери, — проговорил шотландец, — все сходится одно к одному. Выпил кофе, провалился в пучину небытия и попал на поезд, едущий в преисподнюю. Странно только одно. Почему у вас нет билета?

— Я не знаю сам. Откуда бы ему взяться? — пролепетал Люк, все еще не веря, что его отравили и вся эта страшная история чистая правда.

— Я, к примеру, обнаружил его у себя в кармане. Кто-то весьма ловко подсунул мне этот хрустящий корешок.

Шотландец показал свой билет. Люк осторожно взял его в руки с разрешения хозяина. Ему подсветили маленькой зажигалкой. Он долго всматривался в буквы, плохо пропечатанные на жестком куске бумаги. Все было так, как толстяк сказал ранее. Там было написано: «Френсис Фергюсон, умер двадцать первого сентября от апоплексического удара.»

— Я тоже нашел у себя в кармане.

— И я.

Люк похолодел. А что, если у него в кармане лежит точно такой же билет с его именем, фамилией и указанием, что он умер от отравления ядом?

Рука онемела от страха, но, невероятным усилием воли он заставил ее ощупать сначала внешние карманы пиджака, затем оба кармана в брюках. Билета не было. Люк уже успел выдохнуть с облегчением, как вдруг вспомнил об еще одном кармане, внутреннем. Он зажмурил глаза и наугад пробрался пальцами в узкую щель из плотной материи. Там внутри что-то было!

Не помня себя от страха, все еще с закрытыми глазами, Люк Лэнг вытащил этот кусок бумаги наружу. Вокруг раздался смех. Люк открыл глаза и увидел в руке пятифунтовую банкноту. Он снова полез в карман. Больше там ничего не было.

— У меня нет билета, — произнес он, не зная, радоваться или огорчаться. Ему казалось, что отсутствие билета еще не спасает его от смерти, которую ему приписывали попутчики. И в самом деле, из его рта пахло ядом, а это о чем-то говорило. Если, конечно, этот длинноносый джентльмен не пошутил над ним.

— Странно ехать в этом поезде и без билета. Я, как и другие, еду тут впервые и не знаю, бывало ли такое прежде, но, мне думается, это необычно для поезда мертвецов, — сказал мистер Данн.

Люк, все еще думая о своем, спросил у него:

— Вы уверены, что от меня пахнет ядом?

— Еще бы, милейший мистер Лэнг. Пахнет ядом так убедительно, как от пьяного матроса разит ромом. Вы, что же, не верите мне?

— Я просто сомневаюсь.

— Тогда как вы объясните, что с вами случилась эта метаморфоза во время питья кофе? Я ведь не знал об этом… Что же это, если не действие яда?

— Но зачем ей травить меня ядом?

— Такие вещи, любезный мистер Лэнг, следовало бы знать самому. Может быть, она претендовала на то место, которое вы собираетесь занять?

— Нет, безусловно, нет.

— Есть ли у нее друг.

— О да, Джек Слейтер, он работает вместе с нами.

— Мог ли он рассчитывать на это место?

— Пожалуй, да. Мы почти одинаково претендовали на повышение, но начальство склонялось больше к моей скромной персоне.

— Теперь понятно. Вас отравили, чтобы этот Джек занял вакантное место.

— Но зачем это нужно Мэри?

— Вероятно, она сделала это небескорыстно или возможно влюблена в этого Слейтера.

— Но как они собирались скрыть свое преступление? Если бы я умер у Мэри дома, куда бы они дели мое тело?

— А это мы сейчас посмотрим.

Мистер Данн снова зажег зажигалку для лучшего освещения и довольно бесцеремонно стал рассматривать одежду Люка. Для этого ему понадобилось некоторое время. Осмотр был закончен, и новоиспеченный судья вынес свой вердикт:

— На вашей одежде, добрый мистер Лэнг, есть следы пыли и грязи. Я как заправский сыщик могу сказать вам, что ваше тело долго волочили по какому-то пыльному покрытию. Должно быть, хотели спрятать или закопать. Как вы сами можете объяснить следы земли на ваших рукавах и пыль на вашей спине?

— В самом деле?

— Да.

— А что, если меня просто усыпили и оттащили куда-нибудь заснувшего?

— Глупости. Зачем так развлекаться? Вы проснетесь и припомните этим шутникам такую насмешку над собой. И запах яда…

— Ах да, запах яда. Вы уверены, что это яд?

На этот раз Люка обнюхивали поочередно все трое джентльменов. Три носа шмыгали как у голодных собак. Согласие было полным. Это яд и ничто другое.

— Похоже, все это правда, — упавшим голосом сказал Люк. — Я действительно отравлен и умер. И теперь вместе со всеми мчусь в преисподнюю.

Люк посмотрел в окно. Там мелькал обычный пейзаж, равнина и редкие деревья.

— Когда же будет остановка?

— Этого никто не знает, — задумчиво произнес мистер Данн.

— Как же вы сами узнали, что умерли?

— Вот забавный малый, — засмеялся шотландец. — Я же прекрасно помню, как меня хватил удар, и я свалился у себя на кухне. Не было никаких сомнений, что я умер. Очнулся я уже здесь. Билет был в кармане, и я прочел надписи на нем. Все стало ясно. Другие джентльмены тоже запомнили свою смерть и тоже очутились здесь с билетами. Про имена и фамилии я уже говорил. На весь поезд здесь только один безбилетный пассажир и именно вы.

В дверь их купе постучали. Не дожидаясь ответа, вошел проводник.

— Через десять минут мы прибываем, джентльмены.

— Куда? Как называется эта станция? — почти закричал Люк Лэнг, насмерть перепуганный.

— У этой станции нет другого названия кроме как «Конец». Конечная остановка. Никто из вас дальше не поедет.

Он ушел, закрыв за собой дверь.

Люк пробрался к окну и увидел там, впереди, какое-то зарево. Казалось, будто они приехали к краю Земли и оказались совсем близко к восходящему солнцу.

— Боже мой! Что же теперь будет? — крикнул он в ужасе.

— Ничего особенного, просто Высший Суд, — спокойно ответил старик Гаррисон.

— Может быть, можно еще сбежать с этого поезда? Может быть, возможно, как-то вырваться отсюда?

— И не пытайтесь, милый друг. Вы не сможете покинуть даже своего купе. Исключено. До полной остановки поезда мы не сможем выйти из этого проклятого купе.

— Почему? Ведь здесь не заперто!

На этот раз ответил шотландец. Его голос звучал тихо и очень уверенно.

— Мы уже не раз пробовали выйти отсюда, но какая-то непреодолимая сила удерживает нас внутри этого купе, — сказал он. — Отсюда нет выхода, пока поезд не придет к самому концу. Нас всех ожидает один и тот же Конец.

— И все же я попробую, — срывающимся голосом сказал Люк. — Ведь у меня нет билета…

Его пытались удержать, но он успел открыть дверь и попробовал переступить порог. Это далось нелегко, но Люк смог перешагнуть незримый барьер. Он закрыл за собой дверь, успев увидеть объятые ужасом лица своих попутчиков. Они даже стучали в дверь, но никто так и не смог открыть ее снова.

В темном коридоре не было ни одной христианской души. Только розовые отблески приближающегося пекла иногда освещали сумрачное помещение. Люк быстро пошел в обратную сторону. Возле тамбура ему попался проводник. Тот не мог скрыть своего изумления.

— Что ты тут делаешь, черт побери?

Люк набрался смелости и оттолкнул его. Еще мгновение и он был в тамбуре. Потом был следующий вагон, с таким же пустым коридором, как и предыдущий. Там никто не побеспокоил Люка. Он быстро прошел еще три вагона и добрался до задней двери. Она была заперта. Молодой человек еще никогда не был так взволнован. Ему еще не приходилось ломать дверь, но здесь не было другого выхода. Он навалился всем телом, затем несколько раз пытался протаранить дверь плечом, пока она наконец не открылась. Люк едва не вывалился наружу.

Зрелище было фантастическое. Темная ночь и розовый рассвет, с другой стороны. Поезд как бы въезжал на территорию, залитую розовым светом. Нельзя было терять ни секунды. Люк видел, как поезд осторожно притормаживает и решительно прыгнул в сторону от рельсов.

Он завертелся как волчок, ударяясь всеми частями своего тела о насыпь, пока не остановился в своем безумном движении. Он замер в ожидании чего-то страшного и увидел яркий свет полной луны.

И лишился чувств.

***

Он открыл глаза и только для того, чтобы увидеть перед собой Мэри Робертсон.

— Ты зайдешь ко мне после работы, Люк? Я угощу тебя кофе.

— Конечно, как ты пожелаешь.

— Я уйду раньше и буду ждать тебя.

— Хорошо, Мэри.

Через два часа он действительно зашел к Мэри. Она ждала его, как казалось с большим волнением. Девушка долго возилась на кухне и принесла уже разлитый в чашки кофе.

— Угощайся, Люк.

— Спасибо, Мэри, но я не буду пить этот кофе, извини меня.

— Отчего же? — испуганно спросила она.

— Потому что он отравлен ядом.

— Отравлен ядом?

— Да, отравлен ядом, и я постараюсь это доказать, — сказал полицейский инспектор Уилкинс, выходя из-за занавески. В комнату вошло еще несколько человек.

Люк Лэнг с благодарностью посмотрел на полицейского инспектора. Еще бы, ведь тот откликнулся на его телефонный звонок и ловко устроил для Мэри ловушку, поверив Люку на слово.

В присутствии свидетелей кофе взяли для химического анализа, а мисс Робертсон сопроводили в полицейское отделение. Во время допроса, она призналась, что хотела отравить мистера Лэнга, чтобы ее приятель Джек Слейтер занял вместо него вакантное место. Сам Слейтер вскоре был арестован. Дело было раскрыто.

***

Люк Лэнг получил повышение, хотя эта история и попала в газеты, вызвав ненужную шумиху. Молодой человек пока еще только осваивается на новом месте, но уже заслужил похвалу своего начальства за старание.

Да, он больше не пьет кофе. С недавних пор этот напиток вызывает у него отвращение. И всем понятно почему.

Однако никто не может понять, почему Люк Лэнг панически боится поездов? В чем же причина его страхов?

ОБЫКНОВЕННАЯ КОМНАТА

Гарри Коул вышел из вестибюля станции подземки на Риджент-стрит, остановился на мгновение, вытащил сигарету и, закурив, продолжил путь.

В это утреннее время было уже не так людно, как пару часов назад. Кое-кто теперь сидел за столом в своей конторе, разбирал бумаги в кабинете или выставлял товар на витрину. Тем не менее, Гарри, сохраняя свое инкогнито, поднял воротник плаща, когда шел к заветной двери. Он так ловко, то замедлял, то ускорял свой ход перед домом, что вошел в подъезд никем не замеченный.

Квартира была на втором этаже и едва Гарри поднялся по лестнице на нужную площадку, как в ближайшей квартире раздался шум открываемого замка. Кто-то желал выйти и этот человек жил как раз напротив той квартиры, куда стремился Гарри.

Молодой человек быстро сообразил, что сейчас его могут увидеть и спешно проскользнул по лестнице выше. Он едва успел исчезнуть из виду, как дверь открылась и какой-то человек вышел из квартиры. Гарри услышал неприятный старушечий голос:

— Банни, ну где же ты, моя дорогая?

Вместо ответа раздался лай.

Гарри осторожно выглянул из-за лестницы. На площадке стояла отвратительного вида старуха, в давно вышедшей из моды шляпе. Вскоре появилась и собачка. Небольшая, темно-коричневого цвета с постоянно крутящимся хвостиком. Гарри не разбирался в собаках и не стал гадать, что это за порода.

Старуха заперла дверь на ключ и стала степенно спускаться вниз, уделяя большое внимание каждой ступеньке. Собачка никак не хотела следовать за ней. Вероятно, она почуяла присутствие постороннего рядом и стала лаять, глядя вверх по лестнице.

Гарри в душе выругался.

Несколько минут было потеряно зря, но с этим ничего нельзя было поделать. Таковы издержки профессии детектива.

Наконец старуха и ее питомица вышли из подъезда и стало совсем тихо. Ключ с легкостью открыл дверь. Гарри сразу понял, что она скрипит при малейшем движении, не стал распахивать ее полностью и протиснулся в образовавшийся узкий проход. Дверь захлопнулась, замок автоматически щелкнул и молодой человек оказался в квартире никем не замеченный.

Она была невелика. Кухня, совсем маленькая и потому тесная, и просторная комната, выполнявшая роль одновременно гостиной и спальни.

Гарри прошел к окну и отдернул одну из занавесок. Любопытно, но снаружи окно было загорожено крепкой решеткой.

Здесь боялись грабителей?

Теперь, когда света в комнате стало больше, Гарри осмотрелся. С первого взгляда было понятно, что здесь кто-то жил и, очевидно, уже долгое время. Этот человек был средних лет, холостяк, курящий дешевый табак и не любящий убирать свое жилище. Квартира была съемная и едва ли стоила большой арендной платы. Мебель в комнате стояла старая, видавшая виды. Письменный стол, обеденный, старый сундук в углу, с висевшим на петлях ржавым замком, два шкафа, диван и кровать. Занавески давно стоило отдать в прачечную. Обыкновенная комната, по-другому и не скажешь. За шесть лет, что Гарри Коул работал детективом, ему не раз приходилось бывать в таких квартирах. Он давно перестал брезгливо морщить нос от неубранного пыльного помещения, запаха кислых огурцов на кухне и рассыпного табака на кровати. Ему платили не за брезгливость.

Он прошел на кухню и сразу заметил, что и там была решетка на окне. Весьма предусмотрительно со стороны хозяина квартиры. Теперь воры не страшны.

Гарри неожиданно чихнул.

Тут было не лучше, чем в комнате. В стакане засохли остатки молока. Гарри посмотрел повнимательнее. Из этой стеклянной емкости пили два дня назад, не позже. Хлебные крошки на столе, следы красного соуса, просыпанный молотый перец… это он был причиной неожиданного чихания. В целом, тут не было ничего интересного.

Гарри вернулся в комнату и присел на диван. С этого места помещение казалось немного другим. Он увидел, наконец, висевший на стене телефон, выглядывавший из-за шкафа. На ковре виднелись следы табака и грязной обуви. Гарри удивился. Он медленно прилег на диван и опять увидел все вокруг в совершенно другом свете. На самом углу ковра, за брошенным небрежно носком лежала стрелянная гильза.

— Так… что за дела тут творятся? — пробормотал Гарри, уже не чувствуя себя в безопасности в этой с виду обычной комнате.

Он встал с дивана и подошел к тому месту, где лежала гильза. Она выглядела свежей. Гарри вытащил из кармана носовой платок и взял им гильзу. Характерный запах, исходивший от нее, говорил, что она была отстреляна совсем недавно, быть может, сегодня утром.

Гарри положил гильзу на письменный стол и вытащил свой револьвер. В любую минуту могла произойти неожиданность…

Шкафы были еще не осмотрены. Гарри подошел к первому и медленно открыл одну обшарпанную дверцу. Там висели вещи, в основном верхняя одежда и несколько светлых рубашек. Детектив отодвинул один длинный плащ в сторону, чтобы заглянуть поглубже и тут случилось ужасное. На молодого человека упал какой-то тип в костюме и шляпе.

Гарри едва не выстрелил. Он успел отшатнуться и тело безжизненно рухнуло на ковер.

— Черт побери! — крикнул Гарри.

Это был мертвец.

***

Детектив Гарри Коул не раз бывал в переделках. Дважды его пытались застрелить, один раз утопить и однажды, отравить мышьяком. И сегодня, похоже, был такой же день, от которого не стоило ждать ничего хорошего.

Мертвец продолжал лежать на полу, сообщая всем своим видом, что воскресать он не намерен.

Гарри наклонился к нему и на всякий случай проверил пульс. Случаются ведь и чудеса. Нет, этот джентльмен из шкафа первый кандидат отправиться в последний путь на Хайгейтское кладбище или в Бромптон. Гарри перевернул его. У мертвеца было перерезано горло. Кровь уже успела засохнуть уродливой полосой.

Труп был тщательно обыскан и внимательно исследован. В его кармане Гарри нашел револьвер. Из него явно недавно стреляли и, вероятнее всего, гильза, обнаруженная на ковре, была как раз из этого револьвера.

— Кто же тебя так хорошо порезал, приятель? — спросил вслух Гарри, конечно, не рассчитывая на ответ.

Детектив Коул присел в кресло и задумался. Вчера вечером ему позвонил его шеф, хозяин детективного агентства мистер Брукс. Он предупредил, что на следующий день утром, Гарри ожидает какое-то особенное задание. И вот сегодня, он был послан сюда, на Риджент-стрит, с целью проверить одну укромную квартирку. По словам мистера Брукса, в агентство обратился один весьма солидный джентльмен, который некоторое время назад был вынужден скрываться в этой квартире от убийц, идущих по его следу. Преследователи давно уже были пойманы, а опасавшийся их джентльмен очень хотел знать, добрались ли эти люди до его квартиры и нет ли в ней следов их пребывания. Да, именно так. Гарри Коул должен был проверить это укромное жилище и выяснить, не побывал ли там кто-либо и если да, то какие отметины оставил после себя.

А следов здесь было предостаточно. Чем дальше Гарри осматривал эту обыкновенную комнату, тем больше убеждался в обратном. За занавеской, там, где виднелся телефонный аппарат, прикрепленный к стене, детектив обнаружил нечто ужасное. Это был труп повешенного. Тонкий прочный шнур стянул нежную шею молодого парня. Закреплен он был на крепкий металлический крюк, торчавший из стены.

Гарри выругался. Еще один труп. Похоже, придется воспользоваться телефоном и вызвать полицию. Когда речь шла об убийстве, других вариантов не оставалось. И интересы клиента отходили на второй план сами собой. Гарри уже подумал об этом, когда нашел первого мертвеца, но решил не торопиться. Теперь выбора просто не было.

Он достал из кармана перчатку, надел ее на руку и снял с телефонного аппарата трубку. Сигнала не было. Телефон не работал и идею с вызовом полиции пришлось на время отложить.

— Интересно, почему не работает телефон? — пробормотал Гарри, осматривая провод. Тот был в порядке, во всяком случае, внешне не имел повреждений.

Детектив намеривался покинуть квартиру и вызвать полицию, но, все же, полагая, что клиенту нужно будет хотя бы рассказать, что он здесь нашел, решил закончить обыск.

Еще один шкаф, тот, что пока не был осмотрен, содержал в себе всякую всячину, большей частью ставшую ненужной. Это были старые гнилые нитки на больших катушках, потертые носки и гольфы, несколько жилеток, скомканных и брошенных на одну из полок и еще бог весть что. Гарри всегда серьезно относился к процедуре обыска. Он вывернул все карманы у жилеток и нашел в одном из них смятое письмо, на которое кто-то по неосторожности пролил дешевый джин.

Это письмо было коротким.

«Ридли, немедленно исчезай из дома!»

Почерк был явно женский. Какая-то дама, предупреждала своего знакомого Ридли, что ему лучше не засиживаться дома. И лаконичность письма говорила о том, что времени было совсем мало. И, надо полагать, что получивший письмо и сам бы понял, кто и почему ему угрожает. Интересно, кто этот Ридли? Мистер Брукс не назвал имени клиента и вполне возможно, что письмо было адресовано именно ему, а домом могла быть эта самая квартира, где, как выяснил Гарри, убито два человека.

Под кроватью было темно, а фонарик Гарри забыл с собой прихватить. Пришлось действовать на ощупь. Кроме пыли, возможно скопившейся там за несколько лет, удалось найти еще и пистолет.

Это была находка под стать двум трупам, обнаруженным ранее. Старый револьвер, из которого последний раз стреляли разве что где-нибудь под Верденом.

Из всего, пока еще скрытого от взора частного детектива, необследованным оставался лишь большой старый сундук. Гарри подошел к нему поближе. Ржавый замок, казался таким умиротворенным, так органично сочетался с погнутыми дужками, на которых он висел, что можно было предположить, что его закрывал еще сам старина Генри Морган.

Гарри тронул замок рукой и он тотчас же упал на пол, хотя еще мгновение назад казался совершенно неприступным, как стены замка Иф. И самое удивительное, что к замку был подсоединена крепкая нить, по виду шпагат.

Крышка сундука не слишком обрадовалась, что ее хотят поднять. Гарри ощутил какое-то странное сопротивление, долго старался, предпринимая все новые попытки и заметил, что иногда ему удавалось потянуть крышку так, что появлялась узкая щель, через которую, впрочем, ничего не было видно.

Детектив бросил это занятие и решил поискать хоть какой-нибудь инструмент, чтобы открыть сундук, но как только он отступил от него в сторону, крышка приподнялась и изнутри выскочил какой-то человек. Боковым зрением Гарри увидел пистолет в руках у незнакомца.

Инстинкт самосохранения сработал быстро, Гарри резко дернул руку к кобуре с пистолетом, висевшую под мышкой, но его маневр предупредили.

— Не нужно делать резких движений, любезный, — сказал хриплым голосом человек из сундука. — Вы меня поняли?

— Да, понял, — пересохшими губами ответил Гарри и убрал руку с кобуры.

Незнакомец знаком показал Гарри, чтобы тот сел, а сам устроился на сундуке, предварительно закрыв крышку. Пистолет в его руке был все время направлен в сторону детектива. Этот тип не был похож на злодея. Обычный молодой человек лет двадцати пяти. Светлые волосы, правильные черты, пронзительный взгляд. Разве что выражение лица у него было недоброе. Одет он был в темную рубашку и брюки черного цвета. Весь его вид говорил о том, что в сундуке ему было пыльно и тесно.

— Как вы сюда попали? — спросил он, когда диспозиция противников приобрела законченный вид.

— Вошел через дверь.

— Я догадался, что не через окно. Там крепкие решетки.

— Вот видите, ваш вопрос был лишним, — сострил Гарри, немного успокоившись. Если бы его хотели убить, то это произошло бы сразу.

— Кто вас прислал?

— Мистер Брукс.

— Кто это?

— Вы не слышали про него? — удивился Гарри.

— Нет.

— Значит, вы не читаете «Таймс».

— И что там пишут?

— Хотя бы о том, что детективное агентство мистера Брукса, в очередной раз блестяще раскрыло зловещее преступление.

— Так вы детектив?

— Конечно.

— И какое у вас здесь задание?

— Всего лишь проверить, хорошо ли здесь делают уборку. Должен вас предупредить, что в отчете я добросовестно укажу на каждую пылинку. Ваш вид, например, говорит о том, что и в сундуке тоже неважно протирали стенки.

Лицо незнакомца изобразило недовольство. Вероятно, его раздражали шутки Гарри. Он знаком показал детективу встать.

— Идите-ка вот сюда! — махнул он рукой.

— Куда?

— Вон в тот угол.

Был указан угол, где стоял сундук.

— Зачем?

— Откройте его!

Гарри открыл, ведь ему угрожали пистолетом. Теперь он уже жалел, что взялся шутить с человеком, у которого было оружие.

— Вы довольны? — спросил он, как можно спокойнее, чтобы не злить своего противника.

— Вполне. Теперь отдайте мне свой пистолет. Ну, живо!

Гарри расстегнул кобуру и медленно вытащил оружие. Он с сожалением отдал свой револьвер, понимая, что шутки закончились.

— Я могу идти? — спросил Гарри, оставшись без оружия. Он не слишком рассчитывал на положительный ответ.

— Да, сэр, вы можете идти. Я уже намекнул вам, куда именно. Полезайте в сундук!

Гарри не поверил своим ушам, но, когда приказ повторили, угрожая пистолетом, пришлось лезть в сундук. Там было невероятно пыльно.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Гарри, когда уже улегся на дно сундука. У него было плохое предчувствие.

— Я хотел бы попросить вас, переждать в сундуке некоторое время, пока я буду наводить тут порядок, — ехидно сказал молодой человек.

— Кто были эти двое убитых? — на всякий случай спросил Гарри.

— Предыдущие уборщики. Они тоже задавали много вопросов и плохо убирали здесь, — ответил блондин насмешливо.

Крышка захлопнулась. Заскрипел замок, что-то громко щелкнуло. Некоторое время незнакомец ходил по комнате, часто проходя мимо сундука. Так продолжалось какое-то время, пока Гарри не услышал раздраженный шепот:

— Черт побери, где же это проклятое кольцо?

И это были последние слова незнакомца.

Послышались удаляющиеся шаги, шум закрывавшейся двери и, наконец, все затихло. Больше детектив ничего не услышал.

Внутри сундука Гарри было очень неуютно и тесно. Он был покрупнее того малого, что грозил ему пистолетом. Гарри пробовал открыть крышку или вытолкнуть ее коленями, но ничего не выходило. Он потратил много сил на это бесполезное дело и теперь тяжело дышал. Руки опустились на дно сундука и неожиданно Гарри нащупал левой рукой какой-то небольшой предмет. Это было кольцо. Неужели то самое, которое искал тот светловолосый тип?

Детектив надел его. Оно не было волшебным. Небеса не разверзлись, земля не задрожала, сундук, как по мановению волшебной палочки не открылся.

Гарри Коул решил подождать немного, накопить сил и снова постараться выломать крышку или стенку этого проклятого сундука. Сыщик закрыл глаза, расслабился и стал считать до ста, набираясь сил.

И тут вдруг позвонил телефон. Тот самый, который не работал с самого начала. Гарри вздрогнул и открыл глаза. Он лежал в своей собственной постели и в полумраке утра, слабо проникавшего своим светом через занавески, видел, как раздраженно звонил телефонный аппарат.

Так это был сон?

Он сделал над собой усилие, встряхнул головой и потянулся к телефону.

— Алло, Гарри Коул слушает, — сказал он, изо всех сил стараясь говорить ровным голосом.

— Это я, мистер Брукс.

— Я слушаю, шеф.

— Вчера я предупреждал тебя, что задание предстоит необычное. Сын Энтони Майерса, Джим, приезжает сегодня на каникулы. Его отец просит присмотреть за ним, чтобы он не наделал глупостей. Две недели придется походить за этим парнем. Дело непростое, поэтому я поручаю его тебе.

— Хорошо, шеф. Через час я буду в конторе.

Гарри повесил трубку и рассмеялся. Вся эта история не была правдой. Он видел кошмар, который, к счастью, оказался просто кошмаром. Детектив сразу вспомнил, как вчера был предупрежден мистером Бруксом относительно необычного задания, как засиделся в баре на Генри-стрит, как поздно брел домой при сиянии полной луны, терзаемый предстоящим сложным заданием. Как винил себя, что перебрал лишнего вместо того, чтобы лечь спать пораньше и к утру быть свежим и во всеоружии. Все, что он увидел на Риджент-стрит, было всего лишь воплощением его опасений, предчувствий и дурного настроения.

— О, нет, больше никаких баров перед заданием. Во всяком случае, в полнолуние.

Но откуда на его левой руке оказалось кольцо? Кто скажет?

ЗЕЛЕНЫЙ БОКАЛ

Значит, вот какая история, джентльмены. Дело было в апреле 1923-го года. В зале суда шла процедура дознания.

— Обвиняемый Чарльз Смит.

— Да, ваша честь.

— Что вы можете сказать по существу дела?

— Мне нечего сказать. Я невиновен, ваша честь.

Судья Шрамм, тот, что родом из Шрусбери, сурово поднял брови. Он был грозен в эту минуту.

— Разве не вы послали некоего Джона Партона в дом Адама Коллинза, чтобы он выкрал у хозяина зеленый бокал?

— Нет, ваша честь, я признаю только то, что послал Джона в дом Коллинза, но совсем с другими целями. Моя вина состоит лишь в том, что я хотел завладеть этим бокалом. Этот Коллинз купил зеленый бокал у одного антиквара с Монтегю-стрит, заплатив за него сущие гроши. Я был готов заплатить вдесятеро больше, но вещь уже была продана.

— Что же вы сделали? Почему вы не попытались договориться с новым хозяином бокала?

— Я, конечно, сделал это, ваша честь. Я догнал его и предложил хорошую сумму. Он отказался наотрез. Мне еще никогда не приходилось встречать человека, столь непреклонного. Он только что приобрел красивую вещь за ничтожную сумму и не хотел уступать ее по фантастической цене. Всего за несколько минут он мог бы обратить свое вложение в невероятный доход, но он отказал мне грубо и злобно и я был вынужден отступить.

— Не совсем так, обвиняемый Смит. Вы тайно последовали за Адамом Коллинзом, чтобы узнать, где он живет. Зачем?

— Я всего лишь хотел еще раз попытаться уговорить его, ваша честь.

— Вы совершили такую попытку?

— Нет, я вдруг понял, что он не поддастся ни на какие уговоры и решил, что найму подходящего человека, как посредника, чтобы он забрал бокал из дома Коллинза.

— Вы хотите сказать, что вы наняли вора для совершения кражи?

— Нет, ваша честь, никоим образом. Я послал Джона Партона в дом Коллинза, чтобы он незаметно от хозяина забрал бокал и положил вместо него предложенные мной деньги. Услуги посредника, не более того.

— Какова была сумма?

— Двенадцать фунтов, ваша честь. Мое последнее предложение было в размере десяти фунтов, но я решил, что добавлю еще два, чтобы мистер Коллинз не был так сердит.

— Что вы сделали дальше?

— Я стал дожидаться Партона, чтобы получить свой зеленый бокал, ваша честь.

— Сколько вы ему обещали заплатить за принесенный зеленый бокал?

— Пять фунтов, ваша честь.

— Обвиняемый Чарльз Смит, вам не кажется, что гонорар за так называемую работу посредника был существенно ниже, чем сумма, которую предполагалось отдать за бокал и это могло навести Джона Партона на мысль, завладеть двенадцатью фунтами, и не выполнять ваше поручение?

— Я не думал об этом, ваша честь. Я надеялся на порядочность этого человека.

— Вы посылали его в чужой дом, чтобы совершить обмен незаметно. Забраться в чужой дом незаметно, как это обычно делают воры. Взять вещь без разрешения хозяина, как это делают воры. И вы надеялись, что человек, согласившийся действовать подобным образом, будет честен с вами?

— Да, ваша честь.

Судья Шрамм с сомнением покачал головой.

— Что вы сделали, когда не дождались Партона?

— Я пошел к дому Коллинза, чтобы посмотреть, в чем дело. Я увидел возле дома полицию и решил, что случилось что-то неприятное. И поспешил вернуться восвояси. На следующий день утром, я узнал, что произошло убийство. Джон Партон был убит в доме Коллинза, а хозяин дома арестован по подозрению в убийстве. Вечером того же дня, ко мне пришли полицейские с ордером на мой арест.

— Суд прекрасно осведомлен о том, что за вами пришла полиция. Говорите только то, что неизвестно правосудию, но известно вам.

— Я постараюсь, ваша честь… но сейчас мне больше нечего сказать…

Судья разрешил Смиту сесть на место. Следующим на дознание был вызван Адам Коллинз. Он был почти вдвое старше молодого еще Смита.

— Обвиняемый Адам Коллинз.

— Да, сэр.

— Не сэр, а ваша честь.

— Да, ваша честь.

— У вас есть, что сказать по существу дела?

— Да, ваша честь. Три дня назад я приобрел старинный бокал зеленого цвета у антиквара Левинсона с Монтегю-стрит. Я нес его домой, очень довольный покупкой. Меня остановил присутствующий здесь Чарльз Смит и весьма настойчиво стал уговаривать продать зеленый бокал.

— Вы отказали ему?

— Да, но он был очень настойчив, если не сказать назойлив. Я едва смог отвязаться от него.

— Он не старался преследовать вас дальше?

— Я не знаю. Во всяком случае, я его больше не видел.

— Что случилось далее?

— Я сидел у себя дома и заносил в каталог свою новую покупку зеленый бокал. В какой-то момент мне показалось, что в доме кто-то ходит. Я прошел в соседнюю комнату. Там никого не было. На всякий случай, я взял с собой револьвер. Когда я вернулся в свой кабинет, я застал там вора. Он пытался унести зеленый бокал.

— Что же вы сделали?

— О, ваша честь, я потребовал, чтобы он поставил бокал на место и немедленно покинул мой дом.

— Вы грозили ему револьвером?

— Только для острастки, ваша честь. Он был моложе меня и явно сильнее.

— Что произошло дальше?

— Он попытался ударить меня и я выстрелил. Вор упал. Когда я подошел к нему, чтобы посмотреть, что с ним, он был уже мертв.

— Обвиняемый Адам Коллинз, вы утверждаете, что стреляли только ради самообороны?

— Это так, ваша честь. Я не знал этого человека прежде и не имел никаких обид против него. Я только защищал свою жизнь.

— Вы уверены, что у вас не было никакого другого выхода кроме выстрела в этого человека?

— Именно так, ваша честь.

Судья Шрамм вызвал судебного исполнителя.

— Принесите зеленый бокал.

Через несколько минут в зал, где проходило дознание принесли зеленый бокал. Служащий поставил его на стол перед судьей. С первого взгляда было понятно, что это настоящее произведение искусства. Поразительно, как судья Шрамм смотрел на этот бокал. Все, кто присутствовал в зале и был достаточно внимателен в эту минуту, были в изумлении, какое впечатление произвел этот предмет на старого судью из Шрусбери. Он едва совладал со своими эмоциями и осторожно взял в руки антикварную вещь, из-за которой уже погиб один человек. Рука судьи затряслась и он был вынужден поставил бокал на место. Чуть позже, он объявил, что процедура дознания закончена. Его голос звучал не так уверенно, как обычно.

***

Через неделю состоялся суд. Старый Шрамм имел репутацию сурового и безжалостного судьи, а на этот раз оказался и совсем немилосердным. Адам Коллинз получил девять лет каторжных работ в Дартмуре за непреднамеренное убийство. Прокурор был кровожаден. Адвокату не удалось доказать, что это была необходимая самооборона. Чарльз Смит был приговорен к трем годам заключения в Ньюгейтской тюрьме. Его преступный сговор с погибшим Джоном Партоном и корыстные побуждения с целью завладеть зеленым бокалом сыграли решающую роль в приговоре.

Зеленый бокал вскоре был выставлен с молотка и продан за девять фунтов и десять шиллингов ли