Регине Хэйс:

за то, что заставляешь меня думать, смеяться и подталкиваешь к тому, чтобы стать лучше

Глава 1

Ну, все началось так.

– Дебора! – позвала я, тихонько, но настойчиво постучав в дверь, чтобы девушка поняла: не получится от меня отмахнуться. – Это Лу́на. Я могу тебе чем-то помочь?

По словам мамы, правило номер один в таких ситуациях: не проецировать проблему. То есть не спрашивать, случилось ли что-то, если ты в этом не уверен. Прямо как я сейчас. Хотя то, что невеста заперлась в ризнице[1] через пять минут после начала церемонии, вряд ли хороший знак.

С другой стороны двери послышались шорохи, а затем всхлипы. Еще сильнее разгорелось желание, чтобы здесь вместо меня оказался Уильям, напарник мамы и назначенный компанией помощник невесты. Но он сейчас разговаривает с матерью жениха, которая возмущается, что к алтарю пойдет мать невесты, хотя все знали, что так положено. Если вы поработаете в свадебном бизнесе достаточно долго, то поймете: проблемы могут возникнуть по любому поводу – от жениха и невесты до салфеток. И тут никогда не угадаешь.

– Дебора, – откашлявшись, позвала я, – может, принести тебе воды?

Конечно, стакан воды никогда не решал проблему, но и не причинял вреда. Это еще одна заповедь мамы. Только вместо ответа послышался щелчок замка, а затем дверь с грохотом распахнулась. Я посмотрела на лестницу, мечтая увидеть поднимающегося Уильяма, но, к сожалению, он все еще не спешил на помощь. Поэтому, вздохнув, я покрепче сжала бутылку воды, принесенную заранее, и вошла внутрь.

Вода решит все проблемы.

Наша клиентка, Дебора Белл (вскоре ее фамилия станет Вашингтон, я все для этого сделаю), красивая чернокожая девушка с собранными в пучок волосами, сидела на полу маленькой комнатки в окружении скомканного подола своего белого пышного платья. А ведь оно стоило пять тысяч долларов. Я знала это наверняка, потому что Дебора не раз упоминала об этом за те десять месяцев, что длилась подготовка к сегодняшнему событию. Стараясь не думать об этом, я быстро, но все же сдерживая себя, подошла к невесте («Никогда не бегайте во время свадьбы, если только чья-то жизнь не в опасности!» – всплыли у меня в голове наставления мамы) и уже начала открывать бутылку, как вдруг поняла, что Дебора плачет.

– Ох, не надо. – Я присела перед ней, надеясь, что моя поза выглядит максимально профессионально, а затем вытащила из кармана маленькую пачку салфеток. – Твой макияж смотрится великолепно. Давай не будем его портить, хорошо?

Дебора, у которой накладные ресницы на одном глазу уже слегка отклеились, – некоторая ложь на свадьбах просто необходима – моргнула, а затем по ее щекам вновь заструились слезы.

– Можно кое-что у тебя спросить?

«Нет», – подумала я. До ее выхода осталось девять минут.

– Конечно, – вслух ответила я.

Она судорожно, как бывает у людей, которые только успокоились после слез, и тяжело вздохнула.

– Ты… – Дебора замолчала, когда из уголков ее глаз вновь выкатились слезы, в этот раз унося с собой накладные ресницы. – Ты веришь, что настоящая любовь может длиться вечно?

На лестнице послышались чьи-то шаги. Однако, судя по звукам – то, с какой силой шедший опускал ноги на ступени, а также пыхтение и сопение, – это был не Уильям.

– Настоящая любовь?

– Да, – ответила она и подняла руку к лицу.

«Боже, нет!» – пронеслось у меня в голове, но я не успела остановить ее. И Дебора потерла глаза рукой, размазывая подводку до самого виска. Шаги позади нас стали громче, а значит, кто бы к нам ни поднимался, он скоро окажется здесь. Невеста же в это время смотрела на меня широко раскрытыми, умоляющими глазами, будто от моего ответа зависело ее будущее.

– Веришь?

Я знала, что она хочет услышать от меня «да» или «нет», и, будь это любой другой вопрос, так бы и случилось. Но я молчала, пытаясь представить себе этот образ, – парня в белом смокинге на песчаном пляже, который с улыбкой протягивает мне руку, – и выдавить хоть что-то.

– Дебора Рейчел Белл! – раздался у меня за спиной громкий голос.

И спустя мгновение ее отец, преподобный Элайджа Белл, появился в дверях, полностью заполнив все пространство. Его костюм прилипал к телу, воротник рубашки был расстегнут, а в руке он держал носовой платок, который тут же прижал к потному лбу.

– Что ты тут делаешь? Все ждут тебя внизу!

– Прости, папочка, – простонала Дебора. – Я просто испугалась.

В небольшом промежутке, оставленном в двери грузной фигурой преподобного, я заметила Уильяма, который спешно поднимался по лестнице.

– Ну так соберись, – заходя в комнатку, сказал отец невесты, затем перевел дух, потому что явно запыхался после подъема по ступеням, и продолжил: – Я потратил на эту свадьбу тридцать тысяч с трудом заработанных долларов, которые мне никто не вернет. Если ты сейчас же не отправишься к алтарю, я сам выйду замуж за Лукаса!

После этих слов Дебора вновь разрыдалась. И мне оставалось лишь протянуть руку и беспомощно похлопать девочку по плечу. Через секунду Уильяму удалось протиснуться мимо преподобного в маленькую ризницу и приблизиться к нам. Он даже не взглянул на меня, потому что не отрывал от невесты глаз, наполненных привычным спокойствием, а затем наклонился ниже и что-то прошептал ей на ухо. Дебора тихо ответила ему, и Уильям принялся медленно водить рукой по ее спине так, как обычно делают мамы, успокаивая непоседливого ребенка.

Я не слышала, о чем они говорили, слышала лишь громкое дыхание преподобного. А затем от лестницы вновь донесся топот. Скорее всего, это подружки невесты, шаферы и другие приглашенные отправились поглазеть, что же случилось. Похоже, всем захотелось утолить свое любопытство. Когда-то я это понимала, но не теперь. Не знаю, что сказал Уильям, но на лице Деборы появилась улыбка, хоть и неуверенная. Главное – этого оказалось достаточно, поскольку через мгновение невеста подала ему руку, и он помог ей подняться. Пока девочка рассматривала свое помятое платье, пытаясь разгладить складки, Уильям выглянул в коридор и поманил кого-то. В дверях тут же показалась визажистка с целой коробкой косметики.

– Давайте дадим Деборе пару секунд, чтобы она привела себя в порядок, – объявил он, когда одна из подружек невесты, а за ней и вторая просунули головы в проем. – Преподобный, не могли бы вы попросить всех занять свои места? Мы спустимся через две минуты.

– Лучше бы так и было, – сказал преподобный, протискиваясь мимо него к двери, отчего подружки тут же бросились врассыпную, мелькнув напоследок в проеме нежными лавандовыми платьями. – Потому что я больше не собираюсь подниматься по этой лестнице.

– Мы выйдем, чтобы не мешать, – сказал Уильям Деборе, а затем жестом попросил меня следовать за ним.

Я послушно вышла в коридор и плотно заперла дверь.

– Мне очень жаль, – сказала я, как только мы остались одни. – Понятия не имела, что делать в этой ситуации.

– Ты отлично справилась, – вытаскивая телефон, успокоил он меня.

А затем, даже не глядя на экран, отправил сообщение маме с помощью шифра, который они использовали для скорости и конфиденциальности. Через секунду донеслось жужжание, сопроводившее мамин ответ.

– Люди спрашивают, что случилось, но пока никто ничего не понял, – посмотрев на экран, сказал он. – Все будет хорошо. Скажем, что у невесты отклеились ресницы.

Я посмотрела на часы.

– Неужели на коррекцию макияжа можно потратить пятнадцать минут?

– Насколько мне известно, это может занять даже час. – Уильям разгладил только ему заметную морщинку на брюках, а затем расправил галстук-бабочку.

– Никогда бы не подумал, что Деб занервничает в последний момент. А значит, люди все еще могут меня удивить.

– Что она тебе сказала? – спросила я.

Он прислушался к шорохам за дверью, дабы убедиться, что Дебора больше не плачет.

– О, она спросила про настоящую любовь, верю ли я, что это чувство может длиться вечно. Обычный вопрос невест перед церемонией.

– И что ты ответил?

Уильям посмотрел на меня со спокойным и уверенным выражением лица, из-за которого они с моей мамой считались лучшими организаторами свадеб в Лейквью.

– Конечно же «да», и добавил, что не смог бы работать организатором свадеб, если бы не верил в это. Любовь важнее всего.

«Ничего себе», – подумала я.

– Ты действительно в это веришь?

Уильям вздрогнул.

– О боже, нет!

В этот момент открылась дверь, и в проеме появилась Дебора. На ее лице исчез даже намек на слезы, накладные ресницы вернулись на свое законное место, а платье снова лежало идеальными складками. Она нервно улыбнулась нам, и я тоже расплылась в улыбке, хотя в голове все еще крутились слова Уильяма.

– Ты выглядишь прекрасно, – сказал он. – Давай сделаем это!

Она вложила руку в его протянутую ладонь, и они двинулись к лестнице. Визажистка с громким вздохом последовала за ними, а я осталась одна.

Сейчас в притворе[2] мама выстраивала свадебную процессию, поправляла лямки на платьях, лацканы на пиджаках, цветы в букетах и ленты в бутоньерках. Я вновь осмотрела ризницу, где о случившемся напоминало лишь несколько смятых салфеток. Торопливо собирая их, я задумалась: «Сколько еще невест охватывало подобное волнение в момент, когда они замирали на пороге между прошлым и будущим, не в силах совершить последний шаг?» Это вызывало во мне некоторое сочувствие, самую каплю. Ведь они сами должны были сделать этот выбор. А если его делали за них, то… тогда им действительно оставалось только плакать. Хорошо, что сейчас, судя по нарастанию органной музыки, свадьба уже началась. Я закрыла дверь и направилась на первый этаж.

* * *

– Я дала бы им лет семь, – сказала мама, подняв бокал вина. – За это время у них появятся пара детей и интрижка на стороне.

– Интересно, – ответил Уильям. Подняв свой бокал, он изучал его некоторое время, а потом добавил: – Я дам им не больше трех лет. Детей не будет, и они расстанутся друзьями.

– Думаешь?

– Скорее уж такое чувство, просто Дебора слишком нервничала перед свадьбой и спрашивала о настоящей любви.

Мама пару секунд обдумывала его слова.

– Ставка принята. Думаю, ты выиграешь этот спор. За здоровье.

Они чокнулись бокалами, а затем откинулись на спинки кресел и сделали по большому глотку. После каждой свадьбы, когда жених и невеста уезжали, а гости расходились по домам и гостиницам, мама с Уильямом проводили свой ритуал. Они выпивали по бокалу, вспоминали события прошедшего дня и делали ставки: сколько проживет вместе пара, которой они помогли пожениться. Меня всегда удивляло, с какой сверхъестественной точностью они предсказывали как результат, так и срок. И, если честно, это немного пугало.

А вот для меня настоящим испытанием всегда являлся отъезд молодоженов. Было в этом что-то особенное: все собирались вместе, чтобы проводить жениха и невесту. Здесь все чувствовалось иначе в отличие от церемонии, где все нервничали и старались сдерживать свои чувства, или приема, который больше походил на хаос, где размывались все детали. Отъезд молодоженов оставлял позади месяцы планирования свадьбы и означал начало долгой совместной жизни. Вот почему я так внимательно следила за лицами собравшихся, отмечая на них усталость, слезы или вспышки раздражения. В такие моменты я не заключала пари, а загадывала желания – просила счастливого конца для каждой пары.

Конечно, клиенты не знали о тайных традициях лучшей в Лейквью компании «Свадьбы от Натали Барретт», опыт которой столь ценился клиентами, что они готовы были ждать несколько месяцев и платить огромные гонорары. Мама и Уильям просили за свои услуги огромные деньги, но результаты их работы подтверждались четырьмя толстыми папками из тисненой кожи, стоявшими в приемной их офиса. Каждая была заполнена фотографиями сияющих невест и женихов во время свадеб, которые устраивались исключительно по их желаниям: босиком на пляже, на берегу озера в официальных нарядах, на винодельне, на вершине горы, на собственном (и шикарно оформленном) заднем дворе… Это были многолюдные свадебные вечеринки и скромные празднества. Невесты надевали развевающиеся платья белых или других цветов с длинными шлейфами и разрезами (что, как я узнала, означало второй или третий брак). Разница между обычной церемонией и той, что организовывала компания, была сродни разнице между зоомагазином и цирком. Если первый вариант – это простая регистрация брака двух людей, то празднества «от Натали Барретт» считались незабываемыми событиями.

На свадьбе Деборы Белл – все запланированные события в компании называли по имени невесты, потому что для нее этот день имел наибольшее значение, – не было никаких изысков. Церемония проходила в церкви, а прием – в ресторанном зале соседнего отеля. В свиту жениха и невесты вошли пять подружек и пять шаферов, а также носильщик колец и цветочница. Однако, в отличие от многих, они выбрали музыкальную группу (мамы обычно предпочитают заказывать диджея: чем меньше людей, тем меньше проблем), а ужин разносили официанты (сейчас все чаще выбирают кейтеринговые службы и шведский стол). Празднество, как это часто бывало, закончилось фейерверком, который хоть и стал яркой точкой, но пробил значительную брешь в кошельке заказчиков. Несмотря на недавнюю драму, раскрасневшаяся и счастливая Дебора с широкой улыбкой на лице бежала к лимузину рука об руку со своим новоиспеченным мужем. Усевшись в машину, молодожены тут же начали целоваться, не дожидаясь, пока за ними закроют дверь, что явно не понравилось преподобному. Но через мгновение он уже промокал глаза, глядя вслед отъезжавшей машине, а жена похлопывала его по руке.

«Счастья, – мысленно пожелала я молодоженам, когда задние фары скрылись из виду. – Пусть у вас всегда будут ответы на самые важные вопросы друг друга!»

На этом свадьба закончилась – точнее, для них, но не для нас. Сначала мама и Уильям провели ритуал с вином и пари, а затем мы вместе отправились осматривать зал в поисках потерянных вещей, забытых свадебных подарков и отключившихся или, хм, иначе занятых гостей (поверьте, такое часто бывало). После этого мы погрузили в наши машины планшеты для бумаг, папки, швейные наборы, двусторонний скотч, коробки с бумажными салфетками, запасные удлинители, зарядные устройства для телефонов, а также коробки с успокоительным и наконец отправились домой. Следующий день обычно мы проводили дома, чтобы хоть немного отдохнуть, а затем возвращались в офис, усаживались перед огромной белой доской в мамином кабинете, на которой она писала и обводила дату следующей свадьбы. И все начиналось снова.

Хоть мама и Уильям шутили, что устали – причем достаточно часто, – оба, бесспорно, любили этот бизнес. Он стал их страстным увлечением, в котором они стремились быть лучшими, даже до того, как я повзрослела и решила помогать им летом. В детстве я раскрашивала картинки за огромным маминым столом, пока она обсуждала с невестами списки гостей и план рассадки. А теперь сидела рядом с ними и делала заметки в своем блокноте (разумеется, в кожаной обложке и с гравировкой «Свадьбы от Натали Барретт»). Этого всегда от меня ждали, такое развитие событий было просто неизбежно. Мама считала компанию семейным бизнесом, а я являлась единственным членом ее семьи. Если не считать Уильяма, который давно стал нам родным.

Они с Уильямом повстречались шестнадцать лет назад, после того как отец бросил нас, хотя мне было всего два. В то время родители жили в хижине посреди леса, примерно в пятнадцати километрах от Лейквью. Там они разводили кур, выращивали органические овощи и делали свечи из пчелиного воска, которые продавали по выходным на местном фермерском рынке. Отцу было всего двадцать два, но он уже носил густую бороду, редко надевал обувь и в свободное время писал стихи про экологию, чтобы закончить сборник, начатый еще до моего рождения.

Мама была на год младше его и вегетарианкой до мозга костей. В свободное время она обслуживала столики в кооперативном кафе неподалеку и плела из вощеных шнуров браслеты, напитанные «энергией земли». Родители познакомились в колледже, во время протеста против государственной системы образования, которая казалась им «настоящим злом, угнетающей, женоненавистнической и жестокой по отношению к животным». По крайней мере, именно эту фразу я прочитала на листовке, найденной в коробке в дальнем углу маминого шкафа, где она хранила все, что осталось от предыдущей жизни (если не считать меня). Еще там лежали уродливая свеча из пчелиного воска, браслет из вощеных шнуров, который ей надел отец вместо кольца на их свадьбе (они сыграли ее посреди поля, на каком-то музыкальном фестивале под открытым небом, а священником выступал их друг, подписавший свидетельство именем «Король Вии!»), и единственная семейная фотография моих родителей. Они позировали в саду, босые и загорелые, с граблями в руках, а я, совершенно голая, сидела на земле у ног мамы, рассматривая капустный лист. Даже имя они подобрали мне оригинальное, решив совместить два своих: Натали и Луис. В итоге я стала Луна.

Мне всегда казалось, что коробка в шкафу слишком маленькая для человека, у которого в прошлом были большие убеждения. И от этого становилось грустно. Мама же вспоминала о том времени, лишь когда клиенты задавались вопросом, нужно ли тратить неприличную сумму на свадьбу своей мечты. «Ну, я вышла замуж посреди поля за любителя розовых очков, – говорила она. – И, думаю, именно это обрекло наш брак с самого начала. Но это мой опыт». А затем она замолкала на пару секунд, давая клиентам возможность задуматься над ее словами и представить Натали Барретт – в дорогой, сшитой на заказ одежде, с идеальной прической и макияжем, а также с бриллиантовыми серьгами, кольцом и ожерельем – в роли хиппи-оборванки в неудачном браке. Конечно, у клиентов это не получалось, и они ставили подпись в нужной графе контракта, рассчитывая, что их судьба будет иной. Ведь лучше перестраховаться, чем жалеть об упущенной возможности.

Но, по правде говоря, брак родителей распался не из-за свадьбы в поле, а из-за отца. После трех лет жизни в лесу, где он делал свечи и «писал стихи» (по словам мамы, на самом деле он ни разу не брался за перо), ему все надело. И в этом не было ничего удивительного. Папа вырос в Сан-Франциско, в семье, владевшей не менее чем двенадцатью роскошными автосалонами, и ему уж точно не подходила жизнь хиппи-фермера. Как только они с мамой обменялись клятвами, его отец пообещал, что, если сын оставит жену, а впоследствии и ребенка, то получит собственный дилерский центр «Порше». Мама и раньше считала коммерцию настоящим злом. Так что, когда ее возлюбленный принял предложение, лишь еще сильнее уверовала в это. Спустя три года, в течение которых они не общались, мы узнали, что отец погиб в автокатастрофе. Не помню, чтобы мама плакала или грустила, хотя, наверное, должна была. Меня это тоже никак не задело. Невозможно жалеть о том, чего никогда не имел.

Всю свою сознательную жизнь я знала лишь маму. Я не только выглядела как она: те же черты лица, темные волосы и смуглая кожа – мы были действительно очень близки. Мы всегда были друг у друга единственными еще и потому, что ее богатые пожилые родители отреклись от дочери после брака посреди поля. Когда отец нас бросил, мама продала хижину в лесу и, прихватив меня, переехала в Лейквью. Здесь она поработала в нескольких ресторанах, потом устроилась администратором в химчистку «Одежда и прочие вещи» и продавцом в магазин посуды. Да, наверное, нет вещей более ориентированных на коммерцию, чем свадьбы, но ей нужно было как-то растить ребенка. К тому же в прошлой жизни она ходила на уроки этикета в загородном клубе. Может, этот мир и вызывал у нее отвращение, но мама хорошо его знала. Поэтому неудивительно, что спустя какое-то время невесты начали просить ее помочь с выбором фарфоровых тарелок или столового серебра.

Через год в тот магазин устроился Уильям. К тому времени о маме по сарафанному радио узнало уже множество невест. И, пока она обучала новичка всему, что знала, они стали лучшими друзьями и по несколько часов вместе болтали с невестами и выслушивали их жалобы о проблемах с планированием свадеб. Тогда-то они и узнали, кто привозит заказы в срок, а кто опаздывает, и постепенно начали собирать телефоны местных флористов, кейтеров и диджеев, чтобы рекомендовать другим. К ним все чаще и чаще стали обращаться за помощью в планировании праздников, а затем они сами организовали несколько свадеб. Неудивительно, что во время обедов или посиделок после работы они начали обсуждать совместный бизнес. И, заключив договор о партнерстве и взяв деньги у матери Уильяма в кредит, открыли свою компанию.

Из-за того, что мама получила долю в пятьдесят один процент, а Уильям – в сорок девять, ее имя значится на вывеске. Но это лишь с юридической точки зрения. Потому что, какой бы ни была свадьба, они организовывали ее вместе. Они любили говорить друг другу и всем, кто их слушал, что «шли навстречу своей мечте и ни разу не потерпели неудачу». Только это не распространялось на их личную жизнь. После расставания с моим отцом мама почти ни с кем не встречалась или выбирала мужчин, с которыми изначально не планировала серьезных отношений, как она говорила, «чтобы не питать пустых иллюзий». А Уильям еще лет с восьми определил строгие стандарты своего спутника и до сих пор его не встретил. Но иногда забывал про это на короткое время, и в его жизни появлялись мужчины, тоже не стремившиеся к совместной жизни. И мама, и Уильям утверждали, что настоящей любви не существует, несмотря на то что именно на этой иллюзии основана их работа. Поэтому они и не тратили время на ее поиски, к тому же всегда могли рассчитывать друг на друга.

Когда я была ребенком, мне это казалось неправильным. Но, к сожалению, мама и Уильям с малых лет внушали мне свои циничные определения к таким словам, как «романтика», «вечность», «любовь» и многим другим. И это, мягко говоря, выбивало из колеи. С одной стороны, я посвящала все свое время воплощению желаний невесты, перебирала с ней варианты церемоний и мест, где они могли проходить, а также вникала в каждую мучительную деталь: от приглашений на свадьбу до тортов. Но, с другой стороны, как только клиенты скрывались за дверью, тут же слышала комментарии, что все это – обман, что хороших людей на самом деле редко где встретишь и что всем намного лучше жить в одиночестве.

Неудивительно, что несколько лет назад, когда моя лучшая подруга Джилли вдруг начала засматриваться на мальчиков, я не спешила к ней присоединяться. Я была четырнадцатилетней девчонкой, которая смотрела на мир с горечью разведенной женщины среднего возраста, которая снова и снова повторяла как мантру все, что ей внушали. «Не строй больших надежд, потому что он лишь разочарует тебя», – качая головой, говорила я, когда подруга переписывалась с каким-нибудь здоровяком футболистом. А когда та с преувеличенным драматизмом размышляла, стоит ли признаваться парню, что он ей нравится, то и вовсе предупреждала: «Не делись с ним тем, что не готова потерять». Так что, пока сверстники общались и, возможно, флиртовали в небольших группах, я стояла отдельно, в переносном смысле и буквально, как какая-то зануда, появляющаяся в конце каждой романтической комедии или под финальную песню о любви. Ведь я училась у лучших. И в этом нет моей вины. Что, впрочем, не делало меня менее раздражительной.

Но прошлым летом, жаркой августовской ночью, все изменилось. Пусть и на некоторое время, я поверила в любовь. А в результате стала обладательницей самого разбитого из сердец. И, что еще хуже, мне было некого в этом винить, кроме себя. Если бы я только дважды сказала «нет», а не только один раз, и ушла домой, в собственную постель, оставив эти романтические бредни позади, пока у меня была такая возможность!.. Ну да ладно.

В этот момент мама допила остатки вина и отодвинула бокал в сторону, вырывая меня из мыслей.

– Уже полночь, – посмотрев на часы, сказала она. – Мы все собрали?

– Нет, нужно еще кое-что отнести в машины, а потом свободны, – ответил Уильям, а затем встал и поправил свой костюм.

Обычно мы надевали на мероприятия официальную одежду, но чуть скромнее, чем гости. Так мы сливались с толпой, но при этом слегка выделялись на общем фоне. Этакое хрупкое равновесие, как и все в этом бизнесе.

– Луна, осмотри вестибюль и выходи на парковку, а я проверю все здесь и в ванных комнатах, – добавил он.

Я кивнула и направилась к дверям через опустевший ресторанный зал, если не считать нескольких официантов, которые расставляли стулья и убирали бокалы. Лампы прекрасно освещали помещение, так что я с легкостью замечала на полу то тут, то там цветочные лепестки и смятые салфетки, а также бокалы и пивные банки. В вестибюле тоже никого не было, кроме какого-то парня, высунувшегося в приоткрытую дверь и курившего сигарету под табличкой «НЕ КУРИТЬ».

Я вышла через парадную дверь в прохладу ночи. На стоянке тоже царила тишина, и вокруг не было никого. Вернее, мне так казалось, пока я не повернулась и не увидела одну из подружек невесты, высокую чернокожую девушку с косами и кольцом в носу (Малика? Малина?), которая стояла рядом с клумбой. Сжимая в руке салфетку, она промокала глаза, а я в очередной раз задумалась, что же такого эмоционального в свадьбах и почему слезы на них так заразительны.

В этот момент она подняла глаза и увидела меня. Я выразительно посмотрела на нее, и девушка грустно улыбнулась, а затем покачала головой, говоря, что ей не нужна моя помощь. Бывают моменты, когда необходимо вмешаться, и моменты, когда стоит оставить все как есть. Я уже давно поняла разницу. Некоторые любят выставлять свою печаль напоказ, но большинство предпочитает плакать в одиночестве. И если бы не моя работа, я бы с радостью позволила людям это.