Оглавление

Пролог

Род целителей Гамаюновых мало кому известен в Российской империи. Во всяком случае, многочисленные летописцы и исследователи эпохи императора Петра Алексеевича Кречета до последнего времени об этом роде не упоминали. Скорей всего, причина в том, что Гамаюновы попали в сложнейшую ситуацию и чуть все не погибли из-за непомерной жадности одного из местных графов. Оставались всего две женщины — бабушка с внучкой под затухающим покровительством богини Гамаюн. Да и сама-то птица в своё время чуть не выпала из жизни. Эти вот… Богами называются, а, по сути, обычные тотемы, сами себя назначившие родоначальниками людей. Какой-нибудь короед или мокрица, или белена — это да, это боги! Гамаюн же, Сирин, Царевна Лебедь — нет! Духи представителей реальной флоры и фауны на своём первом производственном совещании, обговаривая условия совместной жизнедеятельности, вдруг выкатили претензию к Гамаюн и её шести коллегам. Вы, мол, кто такие из придуманного мира? Ступайте, мол, в свои полуптичьи виртуальные царства и не мешайтесь под ногами, хвостами и жабрами натуральных небожителей. Да на небесах ли они живут — небось сами не знают. Ага, и сами тут же передрались за право стать главным в пантеоне. Опомнились, конечно, случайно, и клятвенно приговорили не вмешиваться в дела людей, а также и друг с другом ни о чём не договариваться. Покровители родов называется! Единственное, что позволено, так это что-то дарить главе рода — неважно, будь то вещь, или существо-фамильяр, или способности в магии.

Да, мир, где находится Российская империя — магический, и главными источником любой энергии являются магические кристаллы, или макры. Добываются они на так называемой «изнанке», то есть в мирах, имеющих тесную связь с настоящим. Хотя что это за миры, до сих пор споры ведутся, но факт остаётся фактом: там и уровень магии выше, и существа водятся прямо бешеные. Но именно в их организмах и вырастают эти макры. А также они бывают растительного и минерального происхождения. Люди, естественно, за ними охотятся, несмотря на опасности.

Так вот, Гамаюн в конце концов осознала, что может остаться без последователей и сгинуть в безвременье — так сама и виновата, внимательней надо было за родом смотреть. Вину перед собой признала и пошла чуть ли не на преступление перед богами: одарила Гамаюновых человеком, для этого мира потусторонним. В общем-то это запрещено, так ведь нашла лазейку, представив переселенца именно подарком!

Так и начался новый этап в жизни рода Гамаюновых, о чём и повествуют эти летописи.

Договор с тотемом

Молодой шестидесятилетний мужчина сидел на поляне у огромного дуба. Разглядывал, что он тут натворил, и думал. Глеб Игоревич Гамаюнов — пенсионер давно уже по выслуге. Весь трудовой стаж в спец подразделениях «конторы», заработавшей авторитет в стране ещё со времён СССР. Правда, после развала претерпела множество пертурбаций как в структуре, так и в идеологии, тем не менее, пусть с новым наименованием, действовала эффективно, в том числе и в многочисленных «горячих точках». Глебу удалось дослужиться лишь до звания майора из-за несносного характера, как считало начальство. Потому и не шибко уж предлагали остаться «в рядах». А он и сам не рвался — хватило уже шрамов как на организме, так и на душе, не говоря уж о разуме. Ладно, это уже в прошлом, которое с его личным настоящим никак не увязывалось. Разве что остался в полном одиночестве. Когда-то был женат, но после десятилетней совместной жизни Лариса предложила мирно расстаться. Да он и понимал, что «совместной» такую жизнь можно назвать очень условно: сколько он дома-то находился — за те десять лет, может, и полного одного года не наберётся. Детей не завели, из имущества квартира с не до конца убитой машиной — оставил бывшей без тени сожаления. У самого имелся домик в деревне под Волоколамском — на родине то есть. А денег после развода он сумел ещё заработать и накопить вполне достаточно для нормальной жизни, если не шиковать, не покупать квартиры в Москве, Питере или в Сочи. Решил просто разместиться в глуши и полностью отдаться своим увлечениям — рыбалке, охоте и резьбе по дереву.

Ещё в школьные годы заинтересовало Глеба происхождение собственной фамилии. Не так уж и часто встретишь на Руси в генеалогии ссылку на сказочное существо. Как его далёкие предки получили это прозвище, он так и не докопался, зато много чего прочитал о славянской мифологии, в том числе и о птицах, там фигурирующих. Так, на всякий случай, чтобы, например, с толком отвечать на вопросы о своей странной фамилии. У него, к слову, на службе и позывной был «Гамаюн». И на новом месте жительства в окрестных деревнях его так и называли, не заморачиваясь именем-отчеством. От Волоколамска он отъехал дальше на запад, продав ветхое уже жилище. Причин, вроде, тому особых не имелось. Просто родни и личных знакомых не осталось — какая разница, где жить. Как-то случайно прочитал в книжонке, приобретённой от скуки на вокзале, что на западе Псковской области — это по нынешним границам — в своё время скрывались от властей и официальной церкви староверы-раскольники, после которых осталось множество всяческих легенд. Что его подвигло последовать их примеру, он разбираться не захотел, просто переехал в деревню Молотовку и всё. Чуть-чуть не до конца разваленную вместе с колхозом. Восстанавливать её в планах не имелось, просто купил избушку на окраине и стал жить-поживать да добра наживать.

По поводу добра — кое-что даже удавалось, потому что бабка Глеба была в своей округе известной травницей. Не шарлатанкой какой-нибудь, а вполне знающей целительницей, применявшей, правда, при сборах некие «наговоры», чему и внука учила. Между прочим, по малолетству, наверно, но он относился к бабушкиным советам безо всякого сомнения и сарказма, а, повзрослев, стал экспериментировать. Убедился, что абсолютно одинаковые составы отваров, настоек при использовании нужных слов действуют замечательно, а без них — то так, то эдак, но никогда настолько результативно. В командировках случалось применять свои способности, особенно там, где приходилось «выживать», друзьям помогал, иногда спасая их от всяких заражений и даже летальных исходов. Но о «волшебных словах» помалкивал всегда.

Здесь же при сильной малолюдности стал знаменитостью очень скоро: фельдшерские пункты не в каждой деревне имелись, а до райцентра попробуй доберись, если рейсовый транспорт ходит как у кого-то там левая пятка прикажет, а личный автомобиль редок: возраст у основного числа жителей не тот. Молодёжь приезжает на отдых только летом. Так что обращался народ, и Глеб никому не отказывал. По мелким случаям, конечно: вывихи вправлял, ранки всякие резаные и колотые ликвидировал, больные зубы «заговаривал», у кого они остались. Но обязательно советовал показаться врачам при случае. Платы никакой не брал, так люди и сами отсутствием благодарности не страдали. Отдаривались продукцией огородов, садов и хлевов. Но это не то «добро». Рыба и нечастая добыча дичи — тоже, хотя запасы разного рода делал старательно. А вот детская ещё страсть к работе с деревом развернулась тут во всю ширь. Он и на службе-то в редкие часы отдыха брал резцы и стамески, фигурки животных вырезал, барельефы, чтобы стены украшать — свои и у друзей. Неплохие подарки получались.

Так и здесь, в специально оборудованном сарайчике организовал мастерскую. Нарочно в Великие Луки смотался за инструментом, набрал в большом количестве, к качеству придирался тщательно. Да, ездить было на чём, приобрёл «УАЗ Патриот», на иномарки хвалёные что-то не тянуло. В какой-то момент почувствовал, что среди его приличного уже по размерам «деревянного зверинца» чего-то не хватает. Чуть не неделю, не беря в руки инструмента, ходил вдоль полок с поделками, рассматривая их и пытаясь отыскать причину беспокойства. Неоднократно в интернет залезал — работал здесь спутниковый Мегафон, рассматривал фото животных. Иностранные, типа крокодилов, страусов, слонов и бинтуронгов с муравьедами его вовсе не манили. Тогда что? Это самое «что» отыскалось, когда он вместо фотографий взялся за творчество художников-анималистов. Васнецов и Врубель, наконец, вправили мозги: вот же они — Сирин, Алконост, Гамаюн, Жар-птица, Царевна Лебедь… Как он мог забыть? И что, что их не было по мнению общественности с подачи православия? Для тех же художников — были, а он тоже не рыжий, тем более — фамилия!

Да, ещё одно… Как-то в середине лета заехал к Глебу внук стариков из деревни Окни, которых он по весне спас от сильнейших приступов мигрени. Привёз ведро свежего мёда и жену на экскурсию к местному эскулапу. Женщина поймала клеща, выдернули его, пошло воспаление. Пока занимался излечением, посоветовал мужу посмотреть на плоды своего творчества. Тот вышел из мастерской через полчаса, когда Глеб уже поил пациентку чаем с баранками. Вышел с ошалелыми глазами.

— Это что, Глеб Игоревич, вы всё сами сделали? Своими руками?

— Своими, естественно, — пожал плечами Глеб, — где другие взять-то?

— Надо же! Ира, ты зайди посмотри только, а я поговорю.

Ира с недоумением поднялась и шмыгнула в сарай. Муж её, представившийся Павлом, присел.

— Вы знаете, Глеб Игоревич, не ожидал тут встретить такое… пусть будет чудо. Сколько там уже у вас накопилось? Две сотни, три?

— Почти пять, да в доме ещё сколько-то…

— И что? Вот так просто и будут на полках стоять? Извините за вопрос, конечно.

— А что не так? Делаю для души, привык.

— Не, я понимаю, есть у художников или скульпторов вещи, с которыми они ни за какие деньги не расстанутся — то, действительно, для души. Но чтобы столько? Можно предложение? Без обид, если что?

— Да, пожалуйста, слушаю, — Глеб, и в самом деле, заинтересовался.

— Мы с Ириной в своём Порхове занимаемся мелким предпринимательством. Есть у нас несколько киосков и ларьков со всякой всячиной, в том числе и с сувенирами. В ассортименте, как говорится. Как вы смотрите, если мы ваши произведения предложим населению? Обещаю, так сказать, честный договор. С описями, чеками… Для начала, чтобы не обнадёживать сильно, могу взять пару десятков. Завтра как раз домой собираемся.

— Павел! — раздался от двери мастерской громкий шёпот раскрасневшейся Ирины. — Ты видел это богатство? Почему оно пропадает здесь?

— Вот видите, Глеб Игоревич, у нас с женой один подход: не нужно скрывать от людей подобные вещи. Ира, у нас как раз об этом разговор. Так что ответите?

— А почему бы и нет? — решился Глеб. — Попытка не пытка. Денег лишних не бывает. Отбирайте, что понравится.

Супруги и не отбирали почти, взяли первое, что под руку попало. Как люди опытные, и про формальность не забыли: составили договор на реализацию продукции с паспортными, естественно, данными, оговорив свои десять процентов с продаж. Ещё Глеб уже сам на подставке каждой фигурки изобразил свою подпись с датой, на четыре года раньше нынешней. Это когда он выходил на пенсию, специально знакомился с разными законными льготами, компенсациями и тому подобное. Тогда и обнаружилось, что если вещь находится в собственности пенсионера более трёх лет, то при продаже доход налогом не облагается. Вроде мелочь, но чего ж денежку терять, тем более всё по закону, и у налоговиков при проверке предпринимателей вопросы не возникнут. Ирина с Павлом поблагодарили за излечение, обменялись телефонами, результаты сообщить обещали максимум через неделю. Вышли на связь через четыре дня. Деревянное зверьё разлетелось моментально, по экспериментально установленной цене от двух до трёх тысяч за экземпляр. Неслабо так, если посчитать. Вот это и означает «добра наживать» — случайность, но тем не менее…

А за изображения таинственных мифологических птиц взялся всерьёз: увлекло его почему-то. Хотя, что значит «почему-то»? Глеб ощутил, что тут для простора его творчества нету границ. Потому как в сказаниях, легендах птицы эти представлены неоднозначно: то поют, путников заманивая или беду предвещая, то, наоборот, к радости показываются и распевают. Алконост вон, вообще, явился, молча, крыльями три раза взмахнул — быть горю, один раз — живи и радуйся. И кто по нынешним временам слышал о таинственной гигантской птице Стратим? А ведь она у нас считается прародительницей всех остальных птиц, и держит под крылом белый свет. Разрушительница морская, по некоторым версиям: закричит или полетит — бури, штормы и прочие катаклизмы. Или она людей спасает от этих бед, утихомиривая море-океан. Сирин, Гамаюн, Жар-Птица, Финист — Ясный Сокол, Царевна Лебедь — все они сейчас стали Глебовыми Музами. Разнообразное отношение у народа сложилось и к их внешнему виду — кто их с натуры-то изображал? Потому и вырезал их Глеб так, как сам видел. Неплохо получалось, что скрывать — приходящие деревенские подолгу их рассматривали, увидев случайно, а после и «специальные экскурсанты» зачастили. На продажу эти фигурки Глеб не делал — как-то стыдно было, а вот дарить при случае — дарил. Не подводил и своих партнёров из Порхова — вырезал кое-что и для их торговли, но уже без особого настроения.

Во время одного из своих лесных походов туда, где ещё не бывал, обнаружил вдруг странную лесную поляну. Или это она ему странной показалась? Причиной же некоторого удивления стала её идеально круглая форма диаметром метров в тридцать, нет, в тридцать три шага, а при том, что в одном его шаге было семьдесят пять сантиметров, то размер поляны получался чуть меньше. Это не важно. Поляна не только круглая, но и ровная, без единой кочки, покрыта чуть ли не газонной изумрудной травой. В середине — дуб, каких Глеб и не представлял себе. Как в песне: «Высокий дуб, развесистый…», в обхвате около четырёх метров. Трудно представить, сколько ему лет, этому поистине хозяину леса… Между корней бил небольшой прозрачный родничок, ручьём убегавший к северу. И ещё: по периметру поляны на равном удалении друг от друга стояли шесть сравнительно молодых дубов. Сравнительно — это с патриархом, а так вполне себе взрослые деревья. Странно несколько, что вокруг молодой дубовой поросли не видно, а ведь жёлуди легко прорастают, давая густой подлесок.

Какой-то особой тишины не наблюдалось: тихо журчал ручеёк, слышалась вдали дробь дятла, вороны в вышине спокойно переговаривались, птичья мелочь по сторонам чирикала и тренькала. Обычный лес, но здесь накатывало какое-то умиротворение, хотелось просто посидеть, ни о чём не думая — у кого бы такое получалось? Сел у большого дуба, открыл рюкзак с нехитрыми припасами, потянулся было к термосу с кофе, передумал — набрал в кружку воды из родничка… Эх, даже зубы заломило! Правы, конечно, химики с физиками: у воды вкуса нет, так и тут это качество вкусом назвать трудно, аромат, что ли? Нет, не запах, а именно такой лесной вкусовой аромат, расставаться с которым не хотелось. Закусывать — тоже. Незаметно Глеб задремал — а почему бы и нет, если времени слегка за полдень, «тихий час», можно сказать. К тому же и ноги, бродившие с утра в сапогах, гудели, и спина, прислонившаяся к весьма негладкому дубовому стволу, не испытывала никакого дискомфорта. «Ох, что-то сейчас будет…» — мелькнула мысль. А почему бы и не «быть» — в лесу всякое бывает.

Над головой послышался шум крыльев, и вверху чуть справа на нижней ветви примостилась здоровенная чёрная птица. Цветом — ворон, только раз в пять крупней обычного, да и какой это может быть ворон, если «на плечах» имелась человеческая голова. Точней — голова женская с аккуратной причёской, тоже чёрной, на которой красовалась корона жёлтого металла с цветными камушками. Лицо молодое, округлое, с соболиными бровями и ярко-синими глазами, Губы, нос, щёки — всё на месте, всё без никаких изъянов, ничего птичьего. Это на плечах, а ниже — без сомнений, птица — что, Глеб птиц не видел? Вот последний раз взмахнули крылья и плотно примкнули к туловищу, глянцево блестя, вот крепкие когти ухватили ветку, вот опустился вниз клиновидный хвост. Умостившись поудобней, полуптица внимательно посмотрела вниз, на Глеба.

— Здравствуй, Гамаюнов! — зазвучал приятный девичий голос. — Хорошее ты место выбрал для отдыха, к чему бы это?

— Здравствуй, Гамаюн! — на автомате ответил Глеб, сам недоумевая, почему обратился именно так. — Притомился просто, место понравилось, а что не так-то?

— Как раз всё так, — рассмеялась Гамаюн. Или рассмеялся? Хотя нет, что за дурная мысль, когда лицо женское. — Даже лучше, чем просто так, потому что хотелось встретиться, только я не очень уж люблю людские поселения — только по необходимости там появляюсь крайне редко. А тут раз, и ты у моего жилища, как не поговорить, вдруг обоим на пользу пойдёт.

— А зачем ты встретить меня хотела, если не секрет? И что мешало до моей избушки долететь, люди там нечасто бывают, время можно выбрать. Потому, как если бы случайно не вышел к поляне, так и не увиделись бы.

— Увиделись бы, не сомневайся. Дело у меня есть. Именно к тебе. Добралась бы и до избушки, только вот там у тебя слишком много изображений разных животных, а мне это не шибко по нутру.

— Ты настолько не любишь зверей?

— Не в зверях дело, а в их изображениях, тем более, в таких достоверных. Но об этом как-нибудь после. Потерпишь небось.

— Потерплю, — легко согласился Глеб. — А по делу-то что? Не слишком оно опасное? А то, знаешь, мне за жизнь надоели они, опасности.

— Может, и опасное, скрывать не стану, — Гамаюн задумалась. — Но это тебе решать, когда всё узнаешь. Только вот про всё сегодня рассказать не могу. Нужно ещё посоветоваться с нашей птичьей стаей. А сделать это быстро не получится — давно уже скрываются все незнамо где.

— Кто скрывается-то?

— Да те, кого ты в последнее время из дерева изображал.

— Эти Сирин, Алконост и остальные, что ли?

— Вот-вот, о них и речь

— И чем я-то могу помочь в ваших сказочных делах?

— Не столь уж они и сказочны, как вам, людям, кажется, — вздохнула птица. — И о том расскажу. Помочь же можешь своими руками. Для начала. Нужно только изобразить нас всех семерых в таком примерно размере, как я сейчас выгляжу. Сможешь?

— Таких больших фигур я не делал, — признался Глеб. — Но почему бы и не попытаться? К породе дерева есть требования? И куда мне их пристраивать, в свой сарайчик?

— Не надо в сарайчик, — засмеялась Гамаюн. — Нам тесно в твоём сарайчике. Здесь всех помести: меня вот на этой ветке, остальных на дубах, что вокруг поляны растут, их там шесть как раз. И фигуры лучше сделать из дуба, нужные чурбачки я возле каждого дерева положу, и хорошо бы, чтобы ты здесь и работал: в случае чего могу что-то подсказать, а то навыдумывали в своих сказках невесть что! Вот зачем нам все эти ваши украшения, бусы там, кокошники, подвески и всё остальное? Корона на голове — всё, что нужно. Ладно, если ты согласен, то после окончания этого дела и нашей птичьей встречи я и расскажу, что мне от тебя хотелось бы в дальнейшем. Так ты согласен?

— Да разве могу я отказать такой прекрасной собеседнице? Когда начинать?

— Завтра. Прощай пока…

Это сон? Вот такой подробный, яркий и правдоподобный настолько, что в голове отложилось каждое слово? Если же не сон, тогда что? Глеб осторожно открыл глаза, повертел головой. В теле — ни капли усталости, разум «ясен и светел». Наверно, от родниковой воды. Может быть, если не считать крупных царапин на ветке над головой. И, как он скоро обнаружил, дубовых чурок, что взялись невесть откуда возле каждого дерева. Их же точно не было! Стало быть, не сон. Значит, нужно выполнять обещанное.

Домой он возвращался, стараясь найти дорогу для своего «Патриота»: нести сюда рюкзак с инструментами — удовольствие не самое желаемое. И инструменты покрупней нужны для начальной грубой обработки чурбаков. Но топорик есть, наточить и поправить только, аккумуляторная мини пила –тоже имеется, эту зарядить нужно… В избе поужинал и обратился к фотоальбомам и рисункам, распечатывая их на стареньком принтере. Пусть чёрно-белое получается, но так ещё и неизвестно, нужно ли будет красить результаты. Не знал, сколько времени займёт работа: всё-таки занятие не очень привычно, а сделать хотелось тщательно и правильно, тут спешить нельзя. При этом и сделать надо бы побыстрей, очень уж любопытно, что там для него Гамаюн приготовила на будущее.

Как ни странно, но «Патриот» вёз хозяина будто по нарочно подготовленной дороге: ни буреломов, ни болотин и буераков, ни огромных корней, среди которых Глеб вчера только с трудом намечал маршрут. Рассчитывал добраться до поляны часа за три, не меньше, а хватило получаса. Чудеса! Или заинтересованность Гамаюна. И не то, чтобы раньше в сверхъестественное совсем не верил — как говорится, в окопах атеистов нет — но воспитывался и образовывался на основах материализма, который всякие чудеса считал ересью. И другим категорически предлагал так считать, несмотря на свободу слова для Ванги, Глобы, Мессинга, разных азиатских провидцев и других пророков и ясновидящих. Правда, и особого сопротивления происходящему сейчас в своём разуме не обнаружил. Может, конечно, элементарно поехал крышей от одиночества, но это скоро станет понятным в стенах ближайшего жёлтого дома.

Отбросил все эти ненужные мысли и принялся за работу от главного дуба, то есть от изображения Гамаюна. При этом постоянно чувствовал за спиной её присутствие, хотя вживую она ни разу не явилась. Птица руками Глеба не управляла, с долгими советами не лезла, просто иногда он будто давно и точно знал, сколько перьев должно быть в хвосте у каждой птицы, сколько каменьев и зубцов в короне, как лучше расположить крылья и головы… Как-то незаметно с первой — главной, он считал, фигурой справился за один световой день. Раскраска не потребовалась: лишь, видимо, «оригинал» посчитал, что последнее пёрышко вырезано, фигура сама по себе приобрела необходимый глубокий чёрный цвет, а лицо получило макияж, близкий к натуральному, даже глаза казались живыми. Также сама собой деревянная Гамаюн оказалась на ветви дуба. По поводу устройства фигур на деревьях лишь однажды возникло недоразумение: что, лебеди на дубах отдыхают? Гамаюн вышла из положения, организовав у корней дерева небольшой огороженный каменным бордюром водоёмчик — ей видней, не так ли? В итоге Глеб на всё задание потратил ровно неделю, ни на что больше не отвлекаясь. Он же в первый день загрузил машину и продуктами — чего туда-сюда зря мотаться. И оказался прав: за короткую ночь высыпался, как никогда раньше, начинал пилить, стучать и постукивать с рассветом. Мог и раньше завершить, но, как и настраивался, спешить напрасно не желал. Потом Гамаюн, поблагодарив Глеба, попросила его на три дня покинуть поляну, а после — милости просим для серьёзного разговора.

Разговор, действительно, оказался серьёзным, во что попервоначалу не очень верилось, и неожиданным даже и для кого-то, глубоко верующего в чудеса. Их наличие для Глеба хоть и заметно уже, но сомнения куда денешь — они с детства живут в организме и, чуть что, сразу голос подают. Для разгона прозвучал не очень длинный монолог от Гамаюна.

— Даже если тебе, Глеб Гамаюнов, в начале моего повествования что-то или всё вместе покажется странным, необычным, выслушай до конца. Пусть почти до конца, вопросы задашь потом. Конечно, при твоём возрасте ты что-то должен знать о религиях и верованиях на планете, так ведь? Неразбериха тут полная от единобожия до пантеонов в сотни персонажей. И история всяких изменений весьма разнообразна: кто-то из небожителей уходил, кто-то появлялся… А уж из реально живших авторитетов можно назвать разве что Конфуция да принца Гаутаму, более известного как Будда. А ведь тысячи лет назад людские покровители были более живыми. Например, тотемы, слышал о таких? Племена, роды, семьи вели своё начало от конкретных животных или растений, поклонялись им, глубоко верили в их защиту. Собственно, о тотемах и пойдёт речь. Твоя фамилия появилась не случайно. И не по признаку профессии или по пристрастиям предков. Или по их похожести на кого-либо. Или по соответствию прозвищам. Один из твоих пращуров видел меня и говорил со мной. Звали его Емельян. Без прозвища, а фамилии в те врмена вообще не применялись. Пришлось ему кое-что подсказать, чтобы не погиб глупо раньше времени. Но попытка недобровольно умереть всё-таки случилась. После чего он всем рассказывал, что спасла его птица Гамаюн. Верили ему далеко не все, но прозвище, а после и фамилию он получил соответствующие своей вере. Для меня количество почитателей оказалось критически недостаточным, пришлось покинуть этот мир, оставшись лишь в редких и противоречивых сказаниях. Я, к слову, и сейчас-то вернуться смогла с огромным трудом, благодаря «якорям» — редким и часто неверным изображениям художников. А вот там, где живу ныне, вернее, не прямо там, а как бы сверху, ситуация иная. Никакой неразберихи среди небожителей, чему способствует наличие магии. Каждый род, обладающий магической силой в любом количестве, считается благородным — как бы ты к этому понятию не относился — и имеет собственного покровителя из числа животных, рыб, птиц, насекомых, растений. Реального, заметь покровителя, пусть, по-местному, его можно и тотемом назвать. А можно и богом. И чем больше у него последователей, тем сильнее эта сущность. Но друг с другом они не воюют и практически не общаются — запрещено. Так же, как и вмешиваться в дела людей, особенно из чужих родов. Некими хранителями равновесия запрещено. Иногда развоплощаются, если, например, род или семья окончательно вымирает. Развоплощение не означает окончательную смерть, бог-тотем может и вернуться, если о нём вспомнят и примут фамилию, соответствующую его имени. Но рассказывать об устройстве того общества не стану, скажу лишь, что это Российская империя, отдалённо похожая на здешнюю где-то на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий со странностями, присущими прежним векам или мобильной связи, автомобилей и поездов. Да много там необычного по представлениям здешнего мира. Под моим крылом жил и живёт пока род Гамаюновых — не шибко богатый, но н не из бедноты. Есть у них способности к исцелению с помощью источников своих и с «изнанки». Да, это ещё одна из главнейших черт того мира. То ли это параллельные миры, то ли провалы неведомо куда, нам туда хода нет. Только там люди добывают магические кристаллы — макры, которые, в общем, являются накопителями энергии и используются магами, да и неодарёнными, где и как только можно: от обычных батареек до огнестрельного оружия. Не заскучал, Гамаюнов? Некоторое время назад род постигла череда бед и трагедий. Сейчас осталась старейшина — пожилая уже женщина, её внучка и несколько семей, так сказать, ветвей рода, в основном — целители. Надеюсь, соображаешь, что всё сказанное мной — это, так сказать, прелюдия. Или увертюра. Также, сильно надеюсь, что догадываешься, какое предложение сейчас прозвучит.

— А что мне, собственно, здесь терять-то? — пару мгновений подумав, ответил Глеб. — Предлагаешь ведь посетить тот твой мир и попытаться спасти род однофамильцев, не так?

— Почти так. Предлагаю. Но не просто посетить, а на постоянное место жительства, как у вас говорят. И не попытаться спасти, а спасти. Поскольку попытка может оказаться единственной.

— А вот это уже несколько другая тема. Требующая ответов на немногочисленные вопросы. Начнём?

Приятно вести деловой разговор, когда чётко обозначена тема, и собеседники не уклоняются от неё, отвлекаясь на мелкие ненужные подробности, уточнения и прочие наводящие вопросы. Когда обозначены «этапы» разговора, и в конце каждого определяется взаимное понимание — без этого случается так, что продолжение беседы теряет всякий смысл. Вот как сейчас: предварительно предупредив, что прозвучит некое предложение, Гамаюн выложила проблему и гипотетическую роль Гамаюнова в её разрешении. В общих чертах обрисовала причины появления сложностей, тем самым давая возможность Глебу понять, к чему его птица подводит. Он и понял. «Вводная часть» разговора принята, суть предложения — на поверхности, можно и согласиться, если устроят ответы на необходимые уточняющие вопросы, это, так сказать, следующий этап разговора. И для Гамаюна небось интересно узнать, насколько хорошо собеседник понимает, что его может ожидать.

— Я бы всё же остановился на термине «попытаться» — силы свои не переоцениваю, тем более, что вовсе не представляю, где и как эти силы придётся применять. Про «где» я кое-что услышал, а вот как?

— Ага, простенький такой вопрос. Честно говоря, не знаю. Потому что не разбираюсь в человеческих отношениях. Практически всё будет зависеть от тебя — в этом-то основная сложность. Смогу только что-то советовать, предупреждать о возможных опасностях, да и то не всегда. К примеру, до меня до сих пор не доходит, как один род додумался лишить жизни наследника другого! Какая могла предвидеться опасность? Чудом остался в живых его сын — единственный теперь малолетний наследник, который и не представляет, что он — наследник. А оставшиеся в основной семье рода женщины не ведают, что парень жив. Я же не могу ничего им подсказывать, потому что это знание опасно — его тоже могут убить. Причины же происшедшего, — Гамаюн тяжело вздохнула, — скорей всего, в жадности и желании присвоить собственность моего рода. Вот этого мне тоже не понять — как можно жить, нося в себе подобную подлость? Между богами-тотемами такое вовсе невозможно. И твоё вмешательство — практически единственный шанс что-то изменить.

— А без меня тот парень не справится?

— Не справится. Что может сделать семнадцатилетний юнец, пусть я и покажу всем, что он истинный наследник? У него элементарно нет твоего жизненного опыта — опыта выживания среди явных и тайных врагов.

— И каким же образом я смогу передать ему этот свой якобы опыт? Якобы — потому что мои знания и умения соответствуют этому миру, в котором официально нет ни магии, ни тамошних благородных сословий. Что я пониманию в тех взаимоотношениях? Да меня же прибьют после первых слов! Возможно.

— Не нужно ничего передавать. Ты и будешь тем самым наследником, которого, кстати, тоже Глебом зовут. Фамилия пока другая, но это поправимо.

— То есть? — не понял Гамаюнов. — В этом месте поподробней, пожалуйста. Что значит, я — тот самый наследник?

— А то и значит. Без всяких тайных смыслов и подвохов. Твои душа и разум соединятся с тем Глебом — что тут сложного?

— Да-да, что тут непонятного? — усмехнулся Глеб. — У нас тут то и дело души соединяются. И разумы, само собой.

— Ошиблась, извини. Парень просто в какой-то момент почувствует и осознает, что у него появились новые умения, навыки, способности, несколько изменились взгляды на окружающий мир. Всё это будет воспринято им и другими людьми как божественный дар — там подобное хоть и редко, но случается. Парень… — Гамаюн усмехнулась. — Он начнёт вести себя в соответствии с новым разумом, но опираясь на уже имеющееся мировоззрение. Надеюсь, это понятно, но не совсем правильно, поскольку, по сути, это уже будешь ты, и тебе придётся «опираться». И нужно учитывать один важный момент: к новым умениям, способностям Глеба претензий, скорей всего, не будет, а вот к твоим знаниям и даже словам… Ясно, о чём речь? Лучше их не демонстрировать: подозрения в подселении души могут завершиться костром. Но это — к слову. Стало быть, с возникшими у рода Гамаюновых проблемами придётся разбираться тебе, и это главное, что от тебя требуется. О продолжении рода уж и не говорю, молодой организм сам того потребует.

— А что со старым организмом, вот с этим вот, в котором и разум, и душа? Как-то я, знаешь, привык к нему.

— Всё вам вечную жизнь подавай… Но сложностей нет: поместим дорогое тебе тело в этот дуб, и пускай оно ждёт тебя хоть ту самую вечность, ничего с ним не случится.

— А если дерево срубят или молнией его стукнет?

— Никто этого сделать не сможет, у поляны теперь надёжная охрана, ты её сам и создал. Кто достоин, тот сможет тут побывать, а другим делать нечего. Природные катаклизмы также бессильны.

— Даже и спрашивать не стану, кто этого достоин. Лучше узнаю, могу ли я что-то взять с собой? Из материального, имею в виду.

— Да что угодно, кроме живого, в размере, не превышающем твой пятикратный вес. Небось об оружии печёшься, угадала?

— Само собой. Как понимаю из твоей информации, что-то привычное мне может пригодиться. Первое вот и совсем несущественное, что сходу приходит в голову: смартфон с диктофоном, это так, к слову. Хотя, естественно, поначалу разберусь с имеющимися на месте возможностями. И что там насчёт магии?

— Этот дар у того Глеба имеется, но как все думают, только на самом низком уровне. Напрасно думают. Это ты поймёшь, впитывая его опыт. Теория тебе сейчас только лишней будет, а его кое-чему всё-таки учили. А, да, вот тебе на мизинец левой руки неприметный простой перстенёк, его вовсе видно не станет. Он и есть вместилище очень нужных тебе предметов. Ничего сложного: просто подумай, что вот этот ножик должен находиться там — там он и окажется. Возврат таким же усилием. Потренируешься ещё. Когда тебя ждать? Думаю, что нужно, обговорили. Появятся на месте новые вопросы, на которые смогу ответить, на месте и задашь. Ох, вовсе забыла предупредить ещё о двух важных вещах. А тебе их знать необходимо. О появлении в том мире богов-тотемов ходят разные легенды. А правда такова, что в давние времена духи животных, растений и прочих собрались, чтобы договориться о сферах влияния и об отношениях между собой. Я говорила, что напрямую вмешиваться в дела людей, особенно — из чужих родов запрещено, как и враждовать друг с другом. Это даже не обсуждалось, а просто зафиксировалось как факт. На том сборище к нам, полуптицам, обозначилось полное недоверие — остальные-то реально существуют, даже к дракону вопросов не возникло. А к нам… Даже не вопрос, а такая общая позиция, что нас и вовсе нету. Может, нас это обидело, но так и с нашей стороны такое же отношение ко всем, за редким исключением. Стало быть, они считают, не может быть и наших родов. Чушь! Но живёт в мозгах населения. Почти у всего населения, потому роды всё-таки есть! И мы, благодаря этому и несмотря ни на что другое, продолжим жить, очень надеюсь. Как надеются мои подруги и Финист. Я говорила, что перед нашей встречей пообщаюсь с ними. Твои изображения помогли нам собраться, единственная, до кого мы «не достучались» — Стратим. Судьба её вовсе неизвестна. А вот последователей остальных ты очень даже можешь встретить, и не стоит отказываться от общения с ними — там может оказаться нужной взаимная помощь и поддержка. Но мы об этом еще поговорим уже там. Так что по срокам?

— Неделя нужна, чтобы для окружающих знакомых моё отсутствие не показалось странным и неожиданным, а то объявят в розыск, оно надо?

— Не надо, жду.

Начало адаптации

Глеб Безродный, выпускник Псковского княжеского дома-интерната для сирот, готовился к последнему ритуалу — подтверждению наличия магического дара и его уровня.

За одиннадцать лет пребывания в этом благотворительном заведении дар его с уровня одна десятая повысился аж до двух десятых! Прогресс налицо, но, кроме сочувствия или презрительных насмешек у окружающих воспитанников, вызвать ничего не мог. Да и ладно, империя к наличию даже пустяковых способностей относилась бережно. Точней — жадно: мало ли какую силу наберёт одарённый в будущем, всех, у кого обнаруживался хоть мизер способностей, старались держать под контролем. Бароны, графы, князья, бизнесмены, силовые структуры старались взять выпускников подобных интернатов под собственную опеку в любом статусе — от бесправной обслуги и сторожей до слуг семьи и рода. Иногда и в род принимали на правах вассалов и даже членов семей. Как правило, с безродными приёмышами опекуны вели себя осторожно, не допуская давления или насилия: месть, несмотря на клятвы верности, могла оказаться крайне болезненной. Опыт такой в истории империи имелся, бесследно исчезали и семьи, и роды. Интернатов же для одарённых сирот и беспризорных насчитывалось всего пять: в Москве, в Пскове, в Уфе, Челябинске и Хабаровске. Почему именно так, знали, вероятно, лишь соратники отца нынешнего императора Петра Алексеевича Кречета. В архивах, может быть, сохранились те давние указы, но кого это сейчас волновало? Глебу, точно, всё равно, его собственная судьба больше интересовала, чем всё остальное. Больше даже, чем вчерашнее мелкое предательство. Их было трое почти одногодков: он — Глеб, Инна и Фома. Попали в интернат в разное время, Глеб позже всех, за время учёбы между ними всеми возникло нечто вроде дружбы — а что им делить-то? Правда, уровень у Инны с Фомой приближался к двойке, могла у него и зависть пробудиться, но не возникла. Не насмехались и они над Глебовой слабостью. Подобной паршивостью отличалась мелкота, но это издержки малолетнего возраста. Дружили, стало быть, года два назад Инна стала больше внимания уделять Глебу, Фома не возражал. А какие вопросы, если после выпуска все разлетятся неведомо по каким сторонам. Тем не менее в последние дни учёбы Инна с Глебом договорились связи не терять — вдруг сложится встретиться и соединиться?

Но вечером накануне определяющего ритуала Глеб обнаружил в парке эту парочку, обнимающуюся на скамейке. Делать вида, что не заметил, не стал, подошёл, спросил прямо.

— Так ты с ним решила… дальше дружить? А обещала…

— Все обещания завтра останутся за воротами. Зачем мне нулевик? Мне Фома нравится.

Фома тем временем встал, ни с того ни с сего развернулся и ударил. Попытался, верней. Его рука пролетела справа от головы Глеба, попала в захват и сломалась. Нет, он в школе был отличным рукопашником, и они не раз встречались в спаррингах, получая приблизительно равные результаты. Но тут-то что ему Глеб сделал? Даже и оскорблением не пахло. Просто захотелось на прощанье силу показать? И показал.

Присутствующие на ритуале потенциальные хозяева выпускников внимательно просматривали «личные дела», в которых отмечалось всё: результаты учёбы и отношение к ней, рост магического уровня, спортивные успехи и неудачи, бойцовские навыки, болезни, болячки и травмы, увлечения, отношение к сверстникам и воспитателям — много чего. Последняя страница досье Фомы, где отмечен вчерашний инцидент, несколько охладила интерес к нему, кроме, разумеется, графа Рогозова, но тут уж что поправить-то, раз год назад каким-то образом с руководством школы граф это негласно согласовал. Медик графа более внимательно, чем его коллеги, осмотрел руку пострадавшего. Школьный целитель, конечно, её полностью восстановил, но… Как-то слишком легко она сломалась у одарённого. Инна смотрелась растерянно, Глеб вполне спокоен: выбор делает «покупатель», а вовсе не выпускник — поневоле станешь безразличным. Почти.

Нынче заинтересованных лиц оказалось семеро; два графа — Рогозов из Астрахани, Зернов из Смоленска, два представители министерства внутренних дел, столько же от жандармов из военного министерства и баронесса Гамаюнова с юга Псковщины. Поскольку, по традиции, выпускников заранее заочно знакомили с заинтересованными лицами, Глеб знал, что пятидесятилетняя баронесса Гамаюнова Наталья Ивановна уже пять лет посещает в этой школе выпускной ритуал, только ни разу никого не выбрала ни в каком качестве — о своих критериях и требованиях к выпускникам, естественно, окружающих в известность не ставила. Несколько лет назад баронесса потеряла сына — главу рода вместе с женой и ребёнком. Своего мужа — ещё раньше. Ей грозила потеря собственности по непонятным пока причинам. Ясно, что будущий глава рода должен быть мужского полу, однако в законодательстве имелось примечание, что в случае отсутствия мужчин любого возраста или по обоюдному согласию главой может стать и женщина. Правда, это относилось только к целительским родам, каковыми и считались Гамаюновы. Только вот соответствующие прошения и другие документы со стороны Натальи Ивановны ежегодно терялись в графской и княжеской канцеляриях. Имперские же чиновники отвечали, что данное дело не входит в их компетенцию. Тупик. Нужен был наследник. В официальном статусе баронесса оставалась «старейшиной рода», что само по себе не давало ей права быть «главой». И, кажется, нынче у неё предпоследний шанс. Без подробностей отмечалось, что род Гамаюновых занимался «бальнеологическим» лечением на основе сероводородных вод и с использованием магических кристаллов, секреты добычи и, особенно, обработки которых хранились в строжайшей тайне как секрет рода. Остальными участниками «кастинга» Глеб вообще не поинтересовался — какая разница? Он и о баронессе не стал бы читать, просто информация о ней в стопке лежала первой.

Итак, началось. Безо всяких торжественных и пафосных речей. Преподаватели и работники интерната традиционное небольшое торжество по поводу выпуска устроили ещё вчера днём. Поздравили, пожелали, что обычно желается в таких случаях, просили школу не забывать и обращаться, если что.

Выпускник по указанию директора подходил к небольшой пирамидке в середине зала, помещал ладони на её гранях. Высвечивались голографические цифры и магическая склонность.

Сначала Фома. Один и девять, вода. Силовикам всё равно, что там со стихиями, вот физическая составляющая — на втором месте после магического уровня. Эмвэдэшники заявились было, но Рогозов их убедил, что «водник», склонный, оказывается, к травмам, больше пользы принесёт в его графстве. Во всяком случае, по уложению при подобных спорах решающее слово оставалось за директором школы. Не за выпускником, а именно за директором. Да они не особо и спорили. Инна, как девушка, да со своей «землёй» ушла в Смоленск. На Глеба силовики, правда, смотрели с неким ожиданием: всё-таки парень выглядел не просто здоровым, но тренированным, такого можно научить и сражаться, и специфической работе.

Глеб не заставил себя ждать, подошёл, положил ладони, куда показали. Почти ноль, само собой, как и было год назад. Никакой стихии никто увидеть не успел. Вместе со вспышкой яркого зелёного света на безымянном пальце правой руки вместе с невыносимой болью образовался перстень. Присутствующие, как по команде, вскочили с мест и бросились к парню. Молча рассматривали «подарок», на котором в мельчайших подробностях можно было рассмотреть странную чёрную птицу с чуть расправленными крыльями и женской головой. Даже зелёные глаза и разноцветные камушки на короне удалось чётко изобразить безвестному мастеру.

— Вот! — неожиданно раздался гордый возглас баронессы Гамаюновой. — Я дождалась! Наша богиня дарит мне наследника, а через год — целого главу рода! Глеб Гамаюнов — прошу любить и жаловать!

— А я бы не советовал так торопиться с восторгами, уважаемая баронесса, — вдруг строго заговорил один из полицейских. — Что-то слишком это подозрительно. Ни с того ни с сего и вдруг подарок от бога! Значит, требуется тщательная проверка: вдруг в молодого человека проникла душа чужака! Дай-ка, парень, поближе посмотреть эту штуковину! — полицейский попытался бесцеремонно ухватить руку Глеба, однако вспыхнувший перстень отшвырнул его чуть не к самой двери.

Этот, кстати, блюститель порядка и закона с самого начала встречи привлёк внимание Глеба, во-первых, тем, что по сравнению с остальными выглядел крайне спесиво и нарядно: вместе с массой шевронов, жетонов и значков наблюдались даже мелкие кружева на воротнике и манжетах. Но тут уж кому какое дело, если подобное допускается уставами организации. Главное же, что, во-вторых, этот павлин стал внимательно и нагло разглядывать Глеба, лишь погрузил свои немалые телеса в кресло. Как-то уж слишком внимательно, будто старался запомнить каждую чёрточку в лице и фигуре. Раздражало. А тут ещё и вылез с подозрениями! И получил, что положено. Сознания не лишился, но поднимал голову медленно, обводя окружающее мутным взглядом. Кроме его коллеги, который бросился на помощь, никто сочувствия не выразил.

— Стало быть, господин полицейский, — неожиданно для всех спросил Глеб, не отрывая взгляда от перстня, — вы бездоказательно обвиняете богиню Гамаюн в том, что она потворствует чужакам и позволяет им становиться главами родов? Это ли не публичное оскорбление бога, за которое требуется наказание? Вынужден вызвать вас на поединок. Господин директор, прошу вас внести мнение полицейского чина и мой ответ в протокол ритуала.

— Протестую! — возразил коллега первого полицейского. — Это было только частное мнение, не более того. На вызов же молодой человек не имеет права, он пока для нас никто.

— А здесь ведь тоже пахнет оскорблением, — сообщил один из жандармов. — Вы, господин Полевой, начисто забыли значение перстня, может, на вашей руке он тоже ничего не значит? Сочувствую молодому человеку — он явно слабее вашего Хвостова, но и поступить иначе не может. Как старшее здесь по чину лицо, возлагаю на себя роль судьи и первым делом определяю время поединка через три дня. К сожалению, остальные условия определяет вызываемый. Господин Хвостов?

— Полигон полицейского управления, полдень, сталь и магия, до первой крови, — с трудом пробубнил Хвостов.

— Маг-огневик пятого уровня ставит условием магию против почти бездарного! — гневно вмешалась баронесса Гамаюнова. — Сколь отважные люди служат в нашей полиции! Надеюсь, ваши начальники по достоинству оценят этот подвиг!

— Ваш бездарь тоже знал мою силу, вызывая меня на поединок! Думать надо! — огрызнулся Хвостов.

— А у него имелся выбор после вашего оскорбления? Вам, кажется, думать вовсе нечем! — распалялась баронесса. — Считаю ваш поступок самой пошлой провокацией, и это тоже требую отметить…

— Постарайтесь успокоиться, госпожа баронесса, — поднял руку жандарм. — Всё происшедшее и сказанное здесь будет непременно внесено в протокол как частное мнение представителя полиции, а остальное — лишь следствие этого мнения, что вы переживаете, господин Полевой? Но по факту слова господина Хвостова имели место быть, их все слышали, все и подпишутся. Никому не дозволено высказывать подозрения по адресу богов и считать, что их дары могут быть подвергнуты сомнениям и подозрениям. Повторяю своё уже не частное, а вполне официальное мнение, что поведение Глеба Гамаюнова явилось вынужденным ответом на оскорбление.

— Разумеется, я вынужден это сделать, — наконец подал голос директор интерната. — Порядок есть порядок, протокол есть протокол, в котором отражается всё, что происходит во время выпускного ритуала — всё до последнего слова. А канцелярия императора, куда попадёт протокол, пускай принимает решения по любому интересному для неё случаю. И если…

«Надо же! — удивлялось нечто в сознании Глеба во время перепалки. — И тут дуэли. Пусть поединки. Небось и в каменном веке доходило до официального мордобоя один на один. Сколько их отмечено в истории, а уж про фантастику и говорить нечего — мир хоть магический, хоть технологический, а без дуэлей никак нельзя. Даже и космические корабли в качестве оружия применялись. Не рассказать бы тут о таких вещах… Так и я, не успев, выйти „за школьный порог“, нарвался на закон жанра, что дальше-то будет? Как интересно и весело!»

— Минуту, прошу прощения, — полицейский с фамилией Полевой довольно чувствительно впечатал локоть в бок коллеги и что-то зашептал ему на ухо горячо и сердито.

— Уважаемая госпожа Гамаюнова и вы, молодой человек, — уловив посыл, залепетал бледный виновник инцидента. — Хоть и поздно, но приношу глубочайшие извинения за необдуманные слова, высказанные от не вовремя нахлынувших эмоций… — и прикусил язык от повторного пинка. По мнению коллеги, сказано достаточ