Оглавление

Посвящается светлячкам, которые

в непроглядном мраке ночи

остаются маленькими огоньками надежды.

Пролог

И всё же мне иногда хочется, натянув капюшон балахона, в сумерках дождливого вечера сидеть на лавке пустого сквера и, вдыхая горькие клубы табачного дыма, смотреть, как с неба падают дождевые капли. Падая с неба, они летят в пропасть, отделяющую меня от окружающего мира. Я смотрю вверх, небо свинцово-серого цвета сливается с выпускаемым мной дымом, смотрю в пропасть и не вижу другого края, подставляю дождю ладони, он ласкает их нежной прохладой. Дождь падает с неба в пропасть, а я сижу посредине, окружённый туманом дыма.

Я сижу в этой пропасти, но не на дне, потому что она бездонна, и не с краю, потому что она бескрайна. У меня нет выхода, кроме как натянуть капюшон посильнее и прыгнуть. Но где взять смелости?

Продолжаю курить и думать, я вижу зелёные листья и редкие лица прохожих, но между нами пропасть. Собравшись с духом, решаюсь прыгнуть, закрываю глаза и, стиснув зубы, ныряю в пустоту бесконечной бездны. Мир пролетает как через трубу калейдоскопа, в котором искристые стекляшки организуют хоровод Вселенной, вижу там все свои чувства, события, близких, вижу весь мир, но он далеко. Я тяну к нему руки, но он, как солнечный зайчик, постоянно снаружи сжатых ладоней.

Дождь прошёл и местами оставил лужи, я иду по ним в мокрых сандалиях. Тучи пропустили к земле солнце, и оно моя маленькая надежда. А я продолжаю падать в пропасть, чтобы достичь мира, но он от меня так же далеко, как и прежде, но зато теперь уже светит солнце.

Авария

Вечер, я наедине с пустым шоссе. На полной скорости движусь в сторону заката, кривоватой полосой подытожившего линию горизонта. В душе пустота и злобная желчь в сердце, два желания: быстрее и дальше. Я закуриваю сигарету, она отражается в лобовом стекле вместе с огоньками моих глаз. Сердитая тёмная ночь всё гуще объединяет краски в тёмном тумане безразличия. Злобно вжимая в пол педаль газа, я лечу на полной скорости, как будто за мной гонится стая призраков или чёрная дыра, готовая проглотить меня, если я от неё не оторвусь. Крыша моей машины открыта, и сильный боковой ветер словно пролетает сквозь уши, облака быстро движутся в сторону юга.

— О Лис, как же ты меня достала, — я не смотрю на дорогу, мне больше нравится наблюдать в зеркало заднего вида, как сливаются в единую полосу черты разделительной линии. Интуитивно жду, пока двигатель наберёт полные обороты, для этого требуются секунды, но они тянутся как вечность. Ожидание в тягость.

Я свернул на узкую двухколейную дорогу. Близко растущие к проезжей части деревья смыкались над ней, как будто здоровались за руки. Мне нравится их шелест на сильном ветру, они переговариваются как живые. А я несусь во мрак ночи, выхватывая из её пределов лишь два больших пятна, освещённых фарами. Раздались первые раскаты грома. Притормозив, закрыл крышу, она с характерным техническим шумом сомкнулась надо мной. Практически сразу с нарастающим грохотом обрушился дождь. Дворники захлёбывались, разгребая потоки воды. Но это лишь усиливало азарт, машина набирала скорость, ветки деревьев изредка цепляли лобовое стекло и тёрлись о боковые двери.

Безнаказанность, наверное, губит, два лунно-белых огонька лишь успели мелькнуть перед глазами, и только после сильнейшего удара я понял, что это были фары.

Больница

Я очнулся в сине-белой комнате с ощущением того, что попал в настоящий ад. Не было ни одной части тела, которая не болела бы, шея не вращалась, и я только посредствам неимоверных усилий смог подробно разглядеть верхнюю часть стены, переходящую в потолок. Лампа дневного света слепила глаза. И время остановилось, уступив место боли.

Прошла минута или вечность, я не знаю, улыбающееся лицо пухленькой женщины в белом чепце склонилось надо мной, шевеля губами. Наверное, она что-то говорила, но я не мог разобрать её слов и закрыл глаза. Снова темнота и забытье. Потом длинный больничный коридор с теми же противными лампами дневного света и назойливо неприятный скрип каталки. Лица докторов, в сине-зелёных халатах склонившихся надо мной, они смотрели снимки, бубнили сквозь маски непонятные слова, и ощущение, что так было всегда и что именно так и должно быть, не покидало меня. Сознание сдалось и словно сказало good bye.

И вот я где-то под потолком с ощущением невероятной лёгкости и первое мгновение не могу вспомнить, где и кто я. Странные люди в длинных халатах прикладывают какие-то пластины к лежащему на кровати с колесами человеку. Его от этого сильно встряхивает, а ему вроде всё равно.

Потом медленно с нарастающим рокотом лавина воспоминаний как будто догнала меня и я начал понимать, что на кровати с колёсами вовсе не какой-то человек, а я сам, и это меня катят эти странные люди неизвестно куда. Я вновь увидел этот длинный коридор с мерцающими лампами. Я всё понял. Меня больше нет, я умер, много раз в кино я видел такие ситуации, у меня началась настоящая истерика. Я подбегал к каждому из них, кричал, тряс их за плечи, бил по щекам. Пытался разбудить себя. Я просил, уговаривал, умолял, но никто не обращал на меня внимания. Даже я сам оставался безучастным к своим мольбам. Врачи медленно катили каталку, как в замедленном кадре фильма, меня для них не существовало.

Я пошёл следом по узкому длинному коридору, чувство одиночества привело меня к необходимости окончательно признать факт своей земной смерти.

Но как же это так, ведь я же здесь, ни