Ночные кошмары: Нарушения сна и как мы с ними живем наяву

Элис Вернон

В этой классной комнате она жаловалась на свою беззащитность, а потом рассказывала мне о том, как ужасен мир, чтобы и я почувствовала то же самое. В учительской все ее осуждают, сетовала она. Друзья в конце концов всегда предают. Она часто говорила, что «делает это», потому что я на нее похожа. «Иногда даже страшно», — говорила она. Страшно кому? Да, мне нравились книги, но я любила и множество других вещей, которые ее не интересовали: астрономию, шахматы, комиксы «Люди Икс», девичьи музыкальные группы. Вряд ли между нами было много общего, но она что-то себе напридумывала и проецировала это на меня. Обнаруживая различия, она пыталась их устранить. К примеру, я носила длинную челку. Завивала ее кверху и фиксировала лаком так крепко, что друзья придумали игру: проверяли, сколько в ней удержится карандашей. Однажды Мередит пришла в класс с такой же прической, и я перестала делать ее. Она говорила, что естественные науки ее раздражают, делала вид, что ее вот-вот стошнит, когда я рассказывала о метеорном потоке или динозавре, недавно открытом учеными, и я замолкала. Она часто говорила мне, что жизнь ее гнетет, и, казалось, обрадовалась, когда я тоже перестала справляться с нагрузками: дала мне номер местного психотерапевта — теперь это нас объединяло.
Думая о Мередит, я чаще всего вспоминаю ощущение гнета при общении с ней. Она всегда вставала невероятно близко ко мне физически, и в эмоциональном плане я тоже была будто в западне. Она ясно дала понять мне — своей ученице-подростку, которую знала всего месяц, — что уязвима и что любая неприятность, любое предательство серьезно ее ранит. Когда у меня случается бессонница, я испытываю нечто вроде клаустрофобии: на меня давит пристальный взгляд Мередит, ее руки с острыми ногтями, груз ее эмоциональных проблем, которые я боюсь усугубить. Я вновь становлюсь робким подростком, похожим на маленького, пришпиленного к картонке жука, который не в силах убежать.
Большинство моих странных ночей так или иначе связаны с воспоминаниями о ней, поэтому я считаю нарушения сна прямым следствием того периода моей жизни. Но, как я покажу в следующих главах, все немного сложнее. Я называю ее Мередит не только с целью сохранить анонимность; то, с чем мне сейчас приходится иметь дело, довольно сильно отличается от той Мередит, какой она была в действительности. Как взрослый человек и как преподаватель, я теперь понимаю, что у нее было явное расстройство психики. Это не оправдывает ее обращения со мной, и все же я испытываю к ней что-то вроде жалости. Однако мои ночные кошмары просто чудовищны. Это порочный круг: каждый раз, когда я вижу Мередит, будь то во сне или в галлюцинациях, она становится все более пугающей. Затем воспоминание порождает нечто еще более неприятное, и так далее. Она олицетворяет все мои тревоги — когда меня беспокоит моя работа, страх что-то не успеть или семейные дела, мне снится страшный сон о Мередит, — но в своей основе мои кошмары тоже связаны с ней. Как сильно ни изменили ее образ мои парасомнии,

Прошло две недели, как я приступила к написанию книги. У меня никак не получалось добиться в ней гармонии, и я не могла подобрать подходящее имя для второстепенного женского персонажа. Однажды вечером я занималась книгой несколько часов кряду, печатала, ворчала, швыряла на пол страницы и наконец решила: все, хватит! Сказала мужу, что с книгой придется повременить, возможно, даже взяться за другую, а к этой больше не возвращаться, и в расстроенных чувствах отправилась спать.
На следующее утро, подойдя к своему столу, я обнаружила лист бумаги для пишущей машинки; его взяли из стопки с края стола и положили прямо посредине. На листе было написано: «О нет, нет, Ширли, Теодора не умерла». Почерк был мой, но писала я будто в темноте.
Я всегда ходила во сне, но так испугалась, по-моему, впервые. Мне пришла мысль, что лучше уж работать над книгой во время бодрствования, ведь иначе все закончится тем, что я стану писать во сне. Я села за машинку и принялась за работу так, будто за мной кто-то гонится, хотя на самом деле я думаю, мне это вовсе не показалось. С тех пор, слава богу, книга пишется как по маслу, и Теодора выходит весьма неплохо

Любая мысль о том, что этого человека в реальности не существует, тонула в диком желании отбиться от него.