Глава 1

Исчезнувшая девочка

22.05.1994, воскресенье, солнечно

Я ненавижу Су Чжэ! Да, просто не переношу.

Когда я объясняла ему, как решать уравнение первой степени с двумя неизвестными, он вообще никак не слушал – все это время возился с глупой игрушкой. Это был трансформер – мини-автомобиль, который мог превращаться в робота. Я так и не смогла понять, почему за это берут столько денег. Однако мама и папа всё понимали. Правда, в то время, когда собирались купить Су Чжэ эту штуку, они еще не осознавали, сколько машин стекла придется разгрузить папе, чтобы позволить себе такую покупку. Ну и ладно… это ваш сын, его улыбка способна заменить вам все виды счастья.

После ужина я хотела сесть за домашнее задание, но мама сказала сначала помочь Су Чжэ. Неохотно, но я все же согласилась. Она заметила мое выражение лица и спросила, что со мной. Я же ответила, что у меня самой и без того полно домашки.

Лицо моей мамы исказилось в недовольстве:

– Вы же только на первом году старшей школы! Учителя хотят загубить вас таким количеством заданий?

– Мам, я уже на втором году…

Мама на секунду замерла и, произнеся тихое «ох», ушла мыть посуду.

Я совсем не хотела быть репетитором для Су Чжэ. Да у него и не было желания учиться. Сегодня вечером весь его энтузиазм был направлен на новую игрушку. Я молча села за стол и наблюдала, как он вертит эту пластмассовую штуку в разные стороны. Так еще и сопровождал все это голосом: «Чик-чик»…

– Клади ее. Тебе нужно учиться.

– Ага. – Клац-клац-клац.

– Давай быстрее. Мне тоже нужно писать домашнее задание.

– Хорошо… Чик-чик.

– А ну брось!

Су Чжэ, вздрогнув, взглянул на меня, медленно отложил трансформер в сторону и только затем недовольно покосился на учебники.

Я начала объяснять ему уравнения первой степени с двумя неизвестными, одновременно записывая примеры на черновике. Су Чжэ все это время не поднимал головы, но его взгляд блуждал по поверхности стола – это заставило меня убедиться, что он совсем не слушает. Закончив объяснять, я спросила его, все ли понятно; Су Чжэ кивнул. Тогда я дала ему еще один пример:

– Делай.

Затем открыла свой рюкзак: мне предстояло сделать два теста по алгебре, два по геометрии и еще один по английскому. Если отложу домашку еще на какое-то время, не высплюсь.

Я уперлась локтями в стол и открыла свои материалы; Су Чжэ же оцепенело глядел на черновик, будто не знал, с чего начать.

– Что такое?

Он, прикусив губу, помолчал, затем выдавил:

– Ничего…

– Почему не пишешь?

Су Чжэ сразу замешкался. Такой его вид меня расстроил.

– Ты разве только что не сказал, что все понял?

Он опустил голову. Я видела его длинные ресницы и пухлое лицо. Мое сердце смягчилось.

– Я объясню тебе еще раз, только слушай хорошенько…

Су Чжэ задрал голову и принял серьезный вид. Однако он не мог притворяться долго и сразу показал свое истинное обличье. Я даже не закончила объяснять ему задание, а он уже пристроил подбородок на ладонь и начал тыкать в трансформера наконечником ручки, бормоча себе под нос:

– Автоботы, превращение, отправка…

Я вскипела и смахнула эту дурацкую штуку книгой, которую держала в руках. Под крик Су Чжэ «Бамблби!» она ударилась об стену и разлетелась на несколько кусков.

Я до безумия перепугалась при виде того, как Су Чжэ ринулся к поломанной игрушке. В мгновение ока в комнату влетела мама.

– Что это такое? – Она тут же заметила поломанного вдребезги трансформера, и ее лицо искривилось. – Кто это сделал?

– Сестра! – Су Чжэ, плача, указывал на меня. – Это она смахнула!

Я невольно сжалась: не хотела оправдываться, да и не могла. Как я и думала, мама выкрутила мне ухо:

– Ты хоть знаешь, сколько это стоит?! Только что купили, и она уже поломана! Если тебе не жалко денег, пожалей хотя бы своего отца!

– Всё, достаточно!

В комнату вошел папа. Сведя брови к переносице, он посмотрел сначала на маму, затем – на не перестающего плакать Су Чжэ.

– Отпусти ее. – Наклонившись, поднял руку трансформера и осмотрел ее со всех сторон. – Ты чем-то разозлил свою сестру?

– Нет! – Су Чжэ выпрямился. – Я вообще-то делал задания!

– Он не слушал мои объяснения! – Я помассировала раскрасневшееся ухо. – Поэтому я и…

– М-м… давай делай свои уроки. – Папа глянул на мои тесты, лежащие на столе. – Сегодня я помогу ему. Су Чжэ, пойдем со мной.

Мама злобно посмотрела на меня и кивнула в ту сторону, куда только что ушли Су Чжэ с папой:

– Это все ты виновата!

Я молча отвернулась и взяла ручку. Ухо по-прежнему горело, поэтому я собрала все оставшиеся силы и углубилась в геометрию.

– Если он еще раз поведет себя так же, скажи мне. – Папа снова на секунду появился в дверях. – И не поднимай на него руку, он же твой младший брат.

Я произнесла еле слышное «угу», почувствовав, как на глаза навернулись слезы.

* * *

В последующий час я сделала лишь одно упражнение. Оно заключалось в том, чтобы рассчитать, сколько пар кед понадобится роботу. Ответ: восемь пар.

Из соседней комнаты были слышны плач Су Чжэ и мамины недовольные возгласы, но затем все постепенно затихло. Это означало, что время было уже позднее. Возможно, мама уложила Су Чжэ спать с ней в обнимку. Родители настаивали на том, чтобы он ни в коем случае не ложился спать под утро, иначе не станет способным и талантливым парнем. Ну а я могла лишь надеяться, что пораньше закончу домашние задания и смогу немного вздремнуть перед началом нового учебного дня.

На меня волна за волной накатывала усталость. Опухшие от слез глаза защипало еще больше. После того как я с трудом закончила писать домашку по математике, уже не могла даже приподнять голову от изнеможения, поэтому, прежде чем одолеть последний лист теста, мне было необходимо умыться холодной водой – это помогло бы немного взбодриться.

Аккуратно открыв дверь, я пересекла коридор и направилась в ванную. Папа еще не спал: он сидел на табуретке около входа, держа в обеих руках ту игрушку, и приклеивал дверь машины. Увидев меня, тихо произнес:

– Написала домашнее задание?

Я отрицательно мотнула головой и аккуратно обогнула банку с резко пахнущим клеем.

В ванной я как следует умыла лицо. Холодная вода и слабый аромат мыла взбодрили меня. Насухо вытерев лицо и руки, я захватила сушившиеся на подоконнике белые кроссовки: нужно было убедиться, что они высохнут до рассвета. Хотя кроссовки и старые, но у меня нет других вариантов: на завтрашнюю церемонию поднятия флага я могу надеть только их.

И тут в моем мозгу словно что-то взорвалось.

На уже пожелтевшей поверхности кроссовок красовались хаотичные темно-синие пятна. Из-за того, что ткань была наполовину мокрой, эти пятна расплылись. В то же время я почувствовала знакомый запах, заполняющий мой нос.

Это были чернила.

Я представила себе, как Су Чжэ, зажав в руке кисть, красит мои белые кроссовки; на его лице злобная, но довольная усмешка. Странно, но я не разозлилась; мой мозг был занят обдумыванием другой проблемы: что же мне делать завтра? Я буду знаменосцем с белыми кроссовками в синих пятнах. И это увидят несколько сотен человек со всей школы – как я буду поднимать флаг Китая, стоя около флагштока.

Более того, среди всех пар глаз за мной будут наблюдать и его…

Как же поступить?

Я схватила кроссовки и быстро пошла в комнату, минуя отца. Возможно, он поднял голову. А возможно, и нет…

В углу комнаты висела маленькая доска – когда-то я использовала ее для того, чтобы обучать Су Чжэ. Около нее лежали несколько маркеров, которые я тайком взяла в школе. Хоть бы помогло… Я мазала маркером поверх пятен и одновременно размышляла.

И действительно, спиртовой маркер сильно осветлил темно-синие пятна. Я выкинула его и вернулась в ванную – взять щетку. Папа недоуменно смотрел на меня, бегающую туда-сюда.

– Что ты делаешь?

У меня не было настроения отвечать ему. Я была обязана спасти мои белые кроссовки.

Наконец, когда я начистила их зубной пастой, мое сердце немного успокоилось. Я даже подумала, может, получится восстановить их – и будут как новые… Затем, глянув на сморщенный тюбик пасты, снова забеспокоилось: как же мне объясниться завтра утром перед мамой?

Еще не придумав хорошую отговорку, я внезапно подумала: было бы хорошо, если б завтра пошел дождь. Церемонию поднятия флага отменят – и я не стану посмешищем для всей школы…

Тогда, забыв про израсходованную пасту, я начала молиться богу. Я просила, чтобы завтра утром пошел дождь – необязательно сильный; главное, чтобы он продолжался до утренней самоподготовки.

А затем я разревелась.

Я не знала, есть ли еще в мире такая девочка с позорными кроссовками, с выдавленным тюбиком зубной пасты, несколькими маркерами и незаконченным тестом по английскому, и все это валяется вокруг нее, пока она молится богу о дожде…

Поплакав, я успокоилась. Отодвинув в сторону домашнее задание, взяла блокнот и записала эту фразу, дожидаясь дождя, которого, похоже, завтра все-таки не будет.

* * *

Цзян Юйшу приоткрыла крышку кастрюли – и стекла ее очков мгновенно покрылись влагой. В нос ей ударил густой смешанный запах ребрышек, стручковой фасоли и картофеля. Взяв ложку, Юйшу попробовала суп – и, довольная, выключила газ.

Зайдя на балкон, она приоткрыла окно: целый день погода была хмурой, однако не упало и капли дождя. Только перед закатом подул несильный ветер, неся с собой ароматы конца весны и начала лета. Внизу несколько стариков играли с детьми, домохозяйки снимали белье с веревок. Цзян Юйшу, высунувшись дальше, посмотрела на угол дома: там стояли двое младшеклассников – один повыше, другой пониже – и обменивались открытками. Все-таки их отпустили пораньше…

Цзян Юйшу достала из холодильника помидоры и, порезав на маленькие кусочки, опустила в сахар. Этот простой ужин можно было назвать подвигом. Развязав фартук и отправив кусочек помидора в рот, она направилась в гостиную посмотреть телевизор. Параллельно поглядывала на часы: 17:10. Именно в эту минуту Цзян Тин, должно быть, возвращается домой вместе с одноклассниками. Возможно, по дороге она возьмет шашлычок из тофу, или балют[1], или еще что-нибудь… Цзян Юйшу надеялась, что это не повлияет на ее аппетит за ужином.

Юйшу откинулась на спинку дивана и принялась бесцельно перещелкивать каналы: сейчас везде шла реклама, попался лишь один канал с сериалом. Юйшу посмотрела его какое-то время, но поняла, что интереса у нее он не вызывает. Если б Сунь Вэймин еще был здесь, он бы вперся в экран и смотрел до бесконечности…

Вспомнив его, Цзян Юйшу почувствовала тоску. Затем, снова взяв пульт в руки, переключилась на местный канал: здесь шло музыкальное шоу с тайваньской группой «Террористы». Женщина не знала их, однако эту песню крутили по телевизору уже несколько дней – возможно, Цзян Тин знает о них больше… Вновь глянула на настенные часы: 17:26. Еще немного – и дочь будет дома…

Она встала с дивана и зашаркала к столу рядом с телевизором – там лежала счетная книга. Цзян Юйшу закрыла ее и убрала в сумку; туда же отправились калькулятор с футляром для очков. Она привела в порядок остальные вещи, лежащие на столе, – чтобы дочери было удобнее делать уроки.

Прибравшись, Юйшу снова взглянула на часы. 17:35. Она вернулась на кухню и, завязав фартук, открыла кастрюлю с супом. От ребрышек, смешанных со стручками фасоли и картофелем, больше не валил пар, но тепло все еще шло. Цзян Юйшу, на секунду замешкавшись, снова включила газ по минимуму, чтобы суп не остывал.

Из помидоров, обваленных в сахаре, вытек красный сок, а прежде твердая упругая шкурка обмякла. Цзян Юйшу переставила тарелку на стол, затем наполнила две глубокие тарелки рисом и аккуратно положила возле них две пары палочек.

17:40. Цзян Тин должна была вернуться домой десять минут назад. Где же ходит эта девчонка?

Цзян Юйшу пожала плечами. Снова она себя накручивает… Ее дочь всего лишь ребенок, а не отлаженный механизм; не может же она появляться минута в минуту… Однако в любом случае ситуация была необычной – возвращаться домой с опозданием в этом доме не принято. Даже если это опоздание лишь на десять минут.

Бульканье в кастрюле становилось все громче. Цзян Юйшу перемешала суп несколько раз – бульона поубавилось. Она снова выглянула в окно. Небо заметно потемнело, а свист ветра стал сильнее. Юйшу высунула голову.

Во дворе не осталось ни души. Можно было разглядеть лишь одиноко висящие вещи на веревках, покачивавшиеся на ветру. Юйшу снова глянула на угол дома, где недавно стояли младшеклассники, в надежде, что ее дочь пройдет именно там.

И действительно, там появилась девочка в голубой спортивной форме. Только вот через мгновение она завалилась назад, бессильно дернув правой ногой, будто кто-то в темноте тащил ее за волосы или воротник.

От испуга глаза Цзян Юйшу полезли на лоб. Она моргнула – и увидела, что за углом уже никого нет. Все ее мысли будто замерли – она уже начала сомневаться в том, что увидела несколько минут назад. Неужели это было на самом деле? В душу проникло беспокойство. Времени на размышления больше не осталось – Цзян Юйшу вылетела из кухни и помчалась вниз.

Выбежав из подъезда, она поскользнулась – тапка отлетела в сторону, а сама Юйшу упала на шершавый бетон. Но ей было не до исследования повреждений, и тем более не до поисков тапки. В голове билась лишь одна мысль: «Цзян Тин, моя дочка, кто-то ее утащил!»

Женщина в фартуке, с всклокоченными волосами, грязным лицом и в одной тапке, ковыляла к углу дома. За поворотом было еще несколько жилых домов и огромное пустое пространство. Значит, возможно, они еще остались в поле зрения… Цзян Юйшу потерянным взглядом смотрела на эту стену с серыми бетонными балконами, чувствуя, как ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

Тут ее глаза заполонило что-то бирюзовое, и в тот же момент до нее долетел громкий голос:

– Мам, что это ты делаешь?

Юйшу осела на землю, судорожно ловя ртом воздух и схватившись за грудь.

– Скорее вставай! – Цзян Тин схватила мать под локоть. – Ты куда так сломя голову… а где твоя тапка?

Цзян Юйшу все еще трясло, но она быстро пришла в себя. Не в силах оторвать взгляда от дочери, произнесла:

– Ты… почему ты здесь?

– Что? – Цзян Тин недоуменно заморгала. – Я шла домой. А где мне еще быть?

Юйшу окончательно пришла в себя:

– Господи, я видела… подумала уже… – Она всплеснула руками. – Ах, неважно! Главное, что ты в порядке.

– Мам, что ты говоришь? – Удивленная Цзян Тин, оглядев мать, взволнованно закричала: – Ты упала? С тобой все хорошо?

– Ничего, не волнуйся за это… – Ее лицо внезапно переменилось: – Быстро домой!

Цзян Тин, придерживая прихрамывающую Цзян Юйшу, обогнула дом и быстрым шагом направилась к подъезду. По дороге, на первом этаже, она нашла потерянную тапку. Юйшу на ходу надела ее, подгоняя дочь к квартире. На третьем этаже они почувствовали, как пахнет горелым.

Содержимое кастрюли полностью выкипело. Цзян Юйшу попыталась извлечь то, что еще можно было использовать в пищу, но, поковырявшись в горелой массе, сдалась. Цзян Тин в этот момент искала меркурохром [2].

Загубленный суп был отправлен в мусорное ведро, а Цзян Юйшу, подумав, достала из холодильника несколько яиц. Нанеся лекарство на ссадины, мать с дочерью наконец принялись ужинать. Цзян Тин действительно проголодалась: и рис, и жареное яйцо, и помидоры – все съела с большим удовольствием. Цзян Юйшу не удержалась – захотела погладить дочь по голове, чтобы успокоить ее, но стоило ей вытянуть руку, как засаднила рана на локте. Женщина зашипела от боли. Цзян Тин сразу же отложила палочки в сторону и, приподняв ее руку, подула на рану, приговаривая словно ребенку:

– Не боли, не боли…

Цзян Юйшу это растрогало, но и в то же время позабавило. Она легонько стукнула Цзян Тин по голове:

– Сколько мне лет, думаешь?

– А что? – Цзян Тин надула губы. – Взрослый человек, а понеслась куда-то сломя голову…

– Я просто подумала… – Цзян Юйшу сразу же замотала головой, отгоняя черные мысли. – Неважно. Видимо, мне показалось…

– Что показалось? – Девочка подцепила кусочек помидора и отправила себе в рот. – Что ты видела?

– Что одну школьницу, примерно твоего возраста, с длинными волосами, в такой же голубой форме… – Цзян Юйшу нахмурилась, рассеянно показывая на окно. – Ее будто кто-то утащил.

– А?.. – Глаза Тин расширились от удивления.

– Кошмар, да? – Сердце Юйшу до сих пор сжималось от пережитого ужаса. – Из-за этого я так торопилась. Думала, с тобой что-то стряслось…

– Что случилось потом?

– Потом я увидела тебя… – Цзян Юйшу ласково провела по щеке дочери. – Дурочка, если с тобой что-то произойдет, как я буду жить?

Цзян Тин опустила голову, медленно пережевывая помидор. На ее лице застыло задумчивое выражение.

– Разве со мной не все хорошо?

– Конечно, все хорошо! – Юйшу зевнула. – Весь день перелистывала расчетную книгу – вот в глазах и зарябило… Видимо, старею.

Цзян Тин не ответила. Набив рот рисом, она продолжала смотреть в свою тарелку.

* * *

Поужинав, Цзян Юйшу поторопила дочь, чтобы та шла делать домашнее задание; сама же принялась убирать со стола и мыть посуду. Затем, вернувшись за стол в гостиной, вновь принялась за работу. Спустя час опись для ООО «Даю юйми» была составлена. Цзян Юйшу вернулась на кухню налить себе воды – и обнаружила каплю, стекающую по оконному стеклу. Она открыла окно: в комнату сразу ворвался частый звук капель дождя и прохладный сырой воздух. Цзян Юйшу вздохнула его полной грудью, чувствуя, как нос заполняется сладковатым весенним запахом. Держа в руках стакан с лимонной водой, она еще какое-то время любовалась проливным дождем.

В сухой сезон дождь особенно ценен. Цзян Юйшу представляла, как быстро будут расти деревья и распускаться цветы. Подняв голову, она заметила, как на фоне черного неба дождевые капли превращаются в серебряные нити, обрушивающиеся нескончаемыми потоками на землю. Не допив воду, Цзян Юйшу вдруг вспомнила, что не закрыла окно в спальне, – и поспешила туда.

Цзян Тин сидела за столом, повернув голову, и тоже смотрела на дождь. Капли яростно барабанили по подоконнику, на котором уже образовался небольшой бассейн; на кровати, стоящей рядом с окном, были видны мокрые следы. Цзян Юйшу поспешно забралась на верхнюю койку и провела ладонью по ее поверхности; ближняя сторона простыни полностью намокла.

– Как можно быть такой невнимательной? – повернувшись, с укором произнесла Цзян Юйшу. – Льет как из ведра, а ты не догадалась закрыть окно?

– А? – Цзян Тин будто очнулась ото сна. – Я не заметила…

– О чем же ты думаешь, в конце концов?! – Цзян Юйшу схватила простыню и, скомкав, бросила ее на пол; затем достала из шкафа набор чистого постельного белья. – Перед сном поменяешь сама.

Пока она отчитывала дочь, ее взгляд скользнул по столу. Цзян Тин написала всего лишь каких-то пару строчек домашнего задания. Гнев сразу ударил в голову:

– Чем ты занималась больше часа? Написала только это?!

– Я…

– Читала повести или слушала музыку?

Цзян Юйшу принялась перебирать предметы на столе, но не нашла никаких других книг, кроме учебников, и плеера тоже. Недоумение породило еще большую ярость.

– Да что ты уставилась в одну точку, в конце-то концов?!

Цзян Тин ничего не ответила – лишь взяла ручку и сделала вид, словно что-то быстро пишет. У Цзян Юйшу уже не осталось сил продолжать отчитывать ее, поэтому, бросив резкое «поторапливайся», она вышла из спальни.

Бросив постельное белье в машинку, Цзян Юйшу села на диван, потирая пульсирующие болью виски. Она не понимала, что на нее вдруг нашло, – обычно редко что могло настолько вывести ее из себя. Подумав, Юйшу мысленно вернулась к «ложной тревоге» перед закатом. Она прекрасно помнила, как дочь, целая и невредимая, стояла перед ней. Словно украшение, которое потерялось, но нашлось снова.

На самом деле, она им действительно была…

Когда Юйшу ходила беременной, ее отношения с мужем были хороши как никогда. Он надеялся, что у них будет сын, Юйшу же хотела дочь. Причина была простой: она могла бы наряжать ее в платья, плести косы… Как же здорово – превращать дочь в настоящую принцессу! Однако на седьмом месяце, возвращаясь с работы, Цзян Юйшу поскользнулась. Врач сказал, что ребенка, возможно, не удастся сохранить, Сунь Вэймин, узнав, что у них будет дочь, тоже предложил ей сдаться. Но Цзян Юйшу не соглашалась – и настояла на своем.

Когда Цзян Тин только родилась, она весила всего два с половиной килограмма и выглядела будто котенок без шерсти. У нее не было даже сил плакать. В инкубаторе новорожденная Тин провела полмесяца – и после этого стало понятно, что ее крохотная жизнь спасена.

Так как дочь родилась раньше срока, она была очень хилой и часто болела. Эти несколько лет Цзян Юйшу тщательно следила за распорядком Тин и не разрешала себе быть невнимательной ни в чем. Она вкладывала в дочь все силы и душу – даже не замечала бурлящую страстью интрижку Сунь Вэймина.

В конце концов они, конечно, были вынуждены развестись. Цзян Юйшу не могла стерпеть физическую и психологическую измену мужа; решение же Сунь Вэймина определялось тем, что в животе той женщины находился мальчик. Однако он не отказался от выплаты алиментов. В то время Сунь Вэймина выдвинули на место секретаря заводского комитета, и в плане материального положения и социального статуса он был намного выше Цзян Юйшу. Но намеревался оставить дочь себе. И это были не просто разговоры.

Когда они обсуждали это в последний раз, Цзян Юйшу приставила ножницы к лицу Сунь Вэймина и сказала лишь одно:

– Мне нужна Тин-Тин.

Он застыл от испуга – и послушно подписал соглашение о разводе, оставляя при этом квартиру и дочь бывшей жене.

Вот так семья из трех человек превратилась в семью из двух, а Сунь Тин стала Цзян Тин. К счастью, она от природы была смышлена и послушна, привыкла проводить время с мамой. Уход отца из семьи совсем не расстроил ее, а к новому имени она быстро привыкла. На Новый год и другие праздники, особенно на дни рождения Цзян Тин, Сунь Вэймин брал ее праздновать с собой. Но затем он построил новую семью – с той женщиной у них родился сын, и после этого Вэймин не так часто виделся с дочерью. Похоже, для него и правда имело большое значение, какая фамилия у ребенка – Цзян или Сунь.

Но Цзян Тин не обращала на это внимание: приезжал отец повидать ее или не приезжал – все одно. Она была счастлива независимо от этого. Цзян Юйшу же была очень признательна дочери. Неважно, поступала Цзян Тин так в силу своего характера или же сознательно, но все равно она уменьшила то эмоциональное бремя, которое несла на себе мать. Сожаление от распавшейся семьи и постоянная нехватка средств для оптимистичной и смышленой Цзян Тин не являлись трудностями.

…От этих воспоминаний сердце Цзян Юйшу смягчилось. Она поднялась и направилась на кухню – там заварила кружку сухого молока и аккуратно поставила на стол Цзян Тин в комнате. Та сидела к ней спиной и, опустив голову, усердно писала домашнее задание. Цзян Юйшу погладила ее по голове, из-за чего ручка в руках Тин остановилась. Задрав подбородок и потершись макушкой о материнскую руку, она шутливо произнесла:

– Мяу…

Юйшу не смогла сдержать смех.

Дочь с матерью легли спать ровно в одиннадцать. Комната Цзян Тин моментально погрузилась в тишину. Цзян Юйшу же никак не могла заснуть. С одной стороны, ссадина на руке все еще саднила, с другой – беспокойство так и не покинуло ее сердце. Ей казалось, будто на нем лежит камень, и непонятно было, в какой угол его пристраивать. Вдобавок за окном продолжал лить дождь, отстукивая неровный ритм по подоконнику – кап-кап, тук-тук, – что заставляло ее нервничать еще больше.

И вот так Цзян Юйшу проворочалась до самого рассвета; лишь когда небо начало потихоньку светлеть, уснула неспокойным сном. А через некоторое время прозвенел будильник.

С тяжелой головой и ватными ногами Цзян Юйшу все-таки заставила себя сползти с кровати и приготовить дочери завтрак. Странно было то, что Цзян Тин, похоже, тоже плохо спала. Она отозвалась только на второй раз – и лишь тогда, с огромными кругами под глазами, неохотно поднялась. Цзян Юйшу заметила, как дочь с зубной щеткой во рту, замерев, смотрит в окно. Она была словно не в себе.

– На что ты смотришь? – Цзян Юйшу со стуком поставила тарелки на стол. – Быстрее! Опоздаешь ведь.

– Да… – Цзян Тин наконец-то очнулась и принялась поспешно чистить зубы. – Небо наконец-то просветлело.

И правда, непонятно когда, но проливной дождь прекратился. Сейчас можно было видеть, как пространство заполняется прекрасными рассветными лучами; воздух казался свежим и чистым, и в нем разносилось щебетание птиц.

У Цзян Юйшу не было возможности долго любоваться на картину после дождя. Она была занята тем, что подгоняла дочь: съела ли та завтрак, собрала ли портфель, умылась ли, нанесла ли легкий макияж… Когда Цзян Тин была готова, они наконец вместе вышли из дома.

Спустившись, Цзян Юйшу поняла, что забыла взять бухгалтерскую книгу. Не было времени ругать себя за невнимательность, поэтому она вновь поторопила дочь на автобус, а сама вернулась в квартиру. Когда же вышла вновь, уже с книгой, Цзян Тин и след простыл. Цзян Юйшу поторопилась к выходу из жилого комплекса. Завернув за угол, она увидела пустое пространство между двумя домами – и во рту у нее внезапно пересохло, будто кто-то схватил ее за горло. В тот же миг тот же камень снова навалился ей на сердце, сковывающее всю ночь чувство беспокойства накатило с новой силой – и заставило ее вновь задуматься. «Вчера вечером… меня подвело зрение, или девочку и правда кто-то утащил?»

Цзян Юйшу инстинктивно опустила голову. За дождливую ночь трава на небольшом газоне заметно подросла, и на ней повисли круглые жемчужины росы.

И там, в густой траве, лежал треснувший школьный пенал.

Глава 2

Дело об убийстве

Гу Хао стоял на кухне, глядя на фарфоровую тарелку, накрытую еще одной. Приподняв ее, увидел глазунью: та уже полностью остыла, на ее поверхности затвердело соевое масло – от его вида аппетит сразу пропал. Но Гу Хао все-таки соскреб глазунью и, отправив ее в рот, медленно прожевал. Желток еще был мягким, а вот белок затвердел, словно резина.

Послевкусие оказалось с примесью горечи, поэтому Гу Хао, наклонившись, набрал полный рот воды из-под крана и сплюнул. Повторил это несколько раз; наконец во рту стало посвежее. После того как он проглотил на завтрак простоявшую всю ночь пищу, его желудок запротестовал. Глазунья, казалось, полностью сохранившая свою форму, вреза́лась в желудок. Гу Хао выругался, поставил сковородку на плиту – и принялся готовить нормальный завтрак.

После того как тарелка лапши с мясной соломкой согрела желудок, неприятные ощущения подутихли. Гу Хао удовлетворенно вымыл и вытер посуду, затем постоял среди комнаты в раздумьях. И снова включил плиту, чтобы вскипятить воды. Пока та нагревалась, подготовил заварочный чайник и чайные листья, затем взял газету около входной двери и принялся вчитываться в нее, стоя у плиты. Спустя несколько минут чайник закипел. Гу Хао, отложив газету, выключил плиту и заварил чай.

Зажав газету под мышкой, с чашкой чая в руках, он вышел из квартиры. Подняв голову, глянул на 101-ю квартиру слева: темно-серая железная дверь прочно закрыта, из-за нее не доносится ни звука. Возможно, тот шумный мальчишка сейчас не дома…

Гу Хао продолжил свой путь.

Девушка напротив уже два дня не приходила поесть яичницы.

* * *

Около дома стояла беседка, сооруженная из бетона. Внутри были стол с длинной скамьей из того же материала. Гу Хао прошелся по мокрой дорожке из красного кирпича и, выбрав более-менее сухой участок скамьи, сел. Положил на стол газету, поставил чашку с чаем и достал сигареты с зажигалкой. Вот он, базовый набор пенсионера…

Усмехнувшись, Гу Хао помотал головой. Он все еще не мог привыкнуть к жизни после выхода в отставку и уж тем более не знал, что делать с кучей образовавшегося свободного времени. За всю жизнь Гу Хао ни разу не был женат; что уж говорить о том, что у него не было детей. Он не мог, как другие старики, посасывать леденцы да забавляться с внуками, а таких хобби как каллиграфия, танцы и рыбалка, у него в помине не было. Все, чем Гу Хао мог заниматься, – это пить чай, просматривать газеты да спать. Этой жизнью он жил уже почти полгода. Если последующие дни будут такими же, он точно не сможет вынести этого.

Жилой комплекс вскоре начали заполнять голоса – утренняя жизнь закипела. Многие люди, ехавшие на работу на велосипедах, были сотрудниками завода стекловолокна. Некоторые, кто был знаком с Гу Хао, здоровались с бывшим начальником отдела внутренней охраны:

– Начальник Гу, вышли прогуляться?

– Начальник Гу, вы позавтракали?

– Лао Гу, как чувствуете себя после отставки – свободно?

Гу Хао отвечал кратко, глядя на пролетающие мимо колеса и тени. В душе же он думал: «Хрен бы с этой свободой… Этот старикан скоро обрастет плесенью».

После того как все разъехались, двор снова погрузился в тишину. Мимо него прошли лишь несколько людей – в основном пожилые люди с внуками. Гу Хао вздохнул, неохотно признаваясь себе, что рано или поздно тоже станет таким – тихим и неуклюжим.

Он зажег сигарету и взял со стола недочитанную газету. Руководители страны нанесли визит в Европу… «Милан» продолжает возглавлять таблицу итальянской футбольной серии А… Профсоюзная организация пожилых работников участвует в театральном фестивале, выступая с янгэ[3]. Из-за вчерашнего дождя в восточной части региона скопилось много воды, будьте осторожны…

Веки Гу Хао становились все тяжелее и тяжелее, а текст на газете превратился в неразборчивые точки. Он зевнул и, отпив чая, снова зажег сигарету.

Ночью Гу Хао плохо спал, так как ему снова приснился Тай Чжилян…

Во сне они снова были в одном подразделении. Молодые, около 20 лет, полные сил и энтузиазма… Они вроде как участвовали в каком-то торжественном мероприятии: там были и парни, и девушки – тьма народу. Они с Тай Чжиляном сопровождали девушек танцевать. Партнерша Чжиляна явно была мастером танца: красиво кружилась… Глядя на них, Гу Хао невольно усмехнулся. Улучив возможность, крикнул приятелю: «Эй, ты поаккуратнее, а то Ду Цянь вернется и оторвет тебе уши!» Тай Чжилян сделал вид, что это его никак не задело, и в то же время качнул головой в его сторону, намекая на девушку в объятиях Гу Хао. Тот рассеянно повернул голову: девушка с пунцовыми щеками, сжимающая его ладонь, и была Ду Цянь. Сконфуженный Гу Хао поспешно отпустил ее руку.

В тот же миг танцпол превратился в охваченное пламенем поле битвы, а девушки и юноши, беззаботно танцующие до этого, – в иностранные войска. Гу Хао в спешке хотел было сказать Ду Цянь, чтобы нашла место спрятаться, но она куда-то исчезла. Увидев, что его руки пусты, он почувствовал, как ухнуло его сердце. Подняв взгляд, заметил, как Тай Чжилян, держа в руках автомат, обстреливает иностранных солдат. Не теряя времени, Гу Хао подполз к нему, потянувшись за пистолетом на поясе. Сняв его с предохранителя, увидел, как что-то несется прямо к ним, оставляя за собой шлейф белого дыма, – ручная граната! У него не было времени на раздумья, поэтому, крикнув «Ложись!», он оттолкнул Чжиляна в сторону…

Та ручная граната в 1962 году не сработала, а в 1994-м Гу Хао открыл глаза в беседке. Пот заливал лицо, учащенное дыхание восстановилось только через десять минут – и лишь тогда он смог через силу встать. Выпил холодной воды и более-менее собрался с духом; бешено колотящееся сердце наконец успокоилось.

Нужно сходить проведать старого друга… Гу Хао сел на край кровати, зажег две сигареты: одну засунул в рот, другую положил в пепельницу на подоконнике, наблюдая, как светло-голубой дым утопает в завесе дождя.

Под полуденным солнцем потихоньку испарялись лужи и мокрые следы. Гу Хао стало жарко, на лбу выступили капельки пота; он почувствовал себя еще более изнуренным. Свернув газету и взяв наполовину выпитую чашку чая, решил пойти и еще немного вздремнуть.

Стоило ему пройти несколько шагов, как он услышал шум колес внедорожника. Ему не нужно было поворачивать голову, чтобы догадаться, что это Тай Вэй.

– Старина Гу! Старина Гу!

Гу Хао не обращал на него внимания, продолжая медленно идти к подъезду.

– Дядя Гу! Дядя Гу… Отец[4] Гу!

Гу Хао медленно развернулся, глядя, как внедорожник вкривь и вкось паркуется на обочине.

– Кого это ты назвал «стариной»?

– Буду звать тебя «отец», годится? – Вспотевший Тай Вэй выпрыгнул из машины. Обойдя ее, открыл багажник и достал оттуда мешок риса и бидон бобового масла. – Ты такой мелочный… – Он водрузил мешок себе на плечи и поднял бидон. – Почему не посидишь на улице подольше? Ты хоть поел?

– Зачем ты снова приехал? – Гу Хао состроил недовольную гримасу. – Разве в прошлом месяце не приезжал?

– Мать попросила привезти тебе продуктов, – Тай Вэй озорно улыбнулся, – позаботиться о товарище на пенсии.

– Это уж слишком! – Гу Хао сверлил его взглядом, забирая из его рук бидон масла.

– Не нужно, я сам… – Тай Вэй наклонился. – У тебя есть кипяченая вода? Умираю от жажды!

Гу Хао смотрел, как он стремительно направился к дому, держа на плече тяжелый мешок риса в 25 килограмм, но его походка не выглядела шаткой. Со спины он и правда был похож телосложением на Тай Чжиляна. Да, в отряде общественной безопасности действительно хорошо тренируют… Гу Хао неожиданно вспомнил, каким был Тай Вэй в детстве – худым и высоким; одним словом, каланчой. Это заставило его невольно улыбнуться.

Открыв дверь и войдя в квартиру, Тай Вэй первым делом аккуратно поставил рис и масло на кухне, а затем начал носиться туда-сюда: сначала схватил полотенце с мылом и умылся, потом налил себе холодной кипяченой воды – и жадно выпил. Довольно рыгнув, развалился на кровати, попутно взяв журнал, чтобы обмахиваться.

– Что за дурацкий день! Весь вечер и ночь шел дождь, а прохлады не видать… – Тай Вэй окинул взглядом комнату. – Тебе здесь не жарко? Давай я привезу вентилятор.

– Не нужно. – Гу Хао, опустив веки, приволок стул. – Как там мама?

– Хорошо. – Тай Вэй облокотился на кровати, приняв удобную позу. – Вот только постоянно о тебе беспокоится. Тебе бы приехать, а то каждый раз спрашиваешь меня об этом…

– Да, вот будет время…

– Какие у тебя могут быть дела на пенсии? – Тай Вэй скривил рот. – Когда ты был молод, вон что вытворял; а сейчас, состарившись, наверное, силы подрастерял…

– Да что ты знаешь!

Гу Хао засунул руку в карман в поисках сигарет. Увидев это, Тай Вэй сразу же достал свои. Хао медленно поднял на него взгляд:

– Кто научил тебя курить?

– В нашем отделении все курят. – Тай Вэй умело вытряхнул одну из пачки. – Это «Чжунхуа», попробуй.

– Убери! – Гу Хао отмахнулся. – Сколько это тебе лет, что уже куришь?

– Мне уже двадцать четыре, отец Гу! – Вэя это вовсе не обидело. Не обращая внимания, он поджег сигарету и глубоко затянулся. – Если мы вспомним ваше время, у вас, совсем молодых, тоже это было.

Гу Хао раздраженно усмехнулся:

– Мать нашла тебе пару?

– Нет, я и не тороплюсь.

– Жениться пораньше было бы неплохо. Найти человека, кто сможет держать тебя на привязи, чтобы ты не метался туда-сюда, как обезьяна…

– Ты меня еще и поучаешь? – Тай Вэй улыбнулся. – Мой отец женился в тридцать два, через четыре года появился я. А ты что же? Превратился в холостяка в годах…

– Ты бы лучше поменьше грубил старшим!

– Кстати, дядя Гу, – Вэй сощурил глаза, – моего отца вот уже несколько лет как нет, а я знаю все, что было с вами в молодости… Как, может, подумаешь насчет моей мамы? Я не против быть «сыном Гу».

– Да что ты несешь?! – вспылил Гу Хао. – Еще хоть раз что-то подобное скажешь – вылетишь отсюда!

– Зачем же так нервничать? – тон Вэя стал нерешительным. – Вы двое заботитесь друг о друге, что же тут постыдного?

Гу Хао ничего не ответил, лишь резко встал и направился к углу комнаты за шваброй. Тай Вэй, увидев, что старик разозлился не на шутку, поспешно вскочил, чтобы удержать его, попутно извиняясь:

– Я был неправ, дядя Гу! Остынь.

Гу Хао отбросил швабру в сторону, но гнев никуда не делся:

– Вот щенок… это же оскорбляет память твоего отца! Будет время – поедем проведать его… – Он вдруг тяжело вздохнул и как-то сразу сник. – Он мне тут приснился…

Тай Вэй замер. Потом произнес:

– Хорошо, поедем…

На какое-то время комната погрузилась в тишину. Гу Хао, склонив голову, сидел на стуле, Тай Вэй же с опущенными руками стоял рядом. Никто не произнес ни слова.

Наконец гнев Гу Хао рассеялся. Он взглянул на сконфуженного парня – его лицо отдаленно напоминало Чжиляна. Вэй тоже всмотрелся в лицо Гу Хао:

– Отец Гу, ты не злишься?

– Катись отсюда.

– Тогда… тогда я пойду? – неуверенно произнес Тай Вэй. – У меня еще есть дела в отделении. И кстати… – Он достал записную книжку из кармана, перелистнул на новый лист и, с шелестом написав что-то, выдернул его и передал Гу Хао. – Нам прислали новые пейджеры. – Достал из-за пазухи черную штуковину. – Если будет ко мне дело, можешь набрать меня: 127, номер – 2031736. Я написал на бумажке.

– Набрать тебя? Да иди ты… – Хао покосился на него. – Пока что не уходи. Уже время обеда, я приготовлю что-нибудь. Лапша сгодится?

– Я не буду, – Тай Вэй замахал руками, – у меня и правда дела…

– Без разницы, насколько важное дело; сначала нужно поесть. – Хао указал на кровать. – Садись, говорю.

– Но это правда срочно! – Тай Вэй уже направлялся к двери. – Не могу откладывать.

– Что такое? – Гу Хао понял, что Вэю действительно не до обеда, и сам напрягся. – Какое-то происшествие?

– Да… – Тай Вэй приоткрыл дверь и обернулся; выражение его лица было серьезнее некуда. – Вчера во время ливня на берег канала Вэйхун вынесло трупы. – Он взглянул на сосредоточенного Гу Хао и добавил: – Трех девушек.

* * *

Засовывая ключ в замочную скважину, Ма Дунчэнь слышал, как из гостиной льется смех Ма На. В голову ударил гнев. Он свирепо распахнул тяжелую дверь, которая ударилась о стену коридора и отлетела обратно, создавая неимоверный грохот. В тот же момент Дунчэнь увидел, как Ма На подпрыгнула и, словно испуганный зверек, помчалась в свою комнату.

Он стоял посреди гостиной, тяжело дыша. Сорвал с себя и швырнул на пол галстук. По телевизору показывали мультфильм: дурашливый голосок резал слух и действовал на нервы. Дунчэнь взял пульт с журнального столика и, выключив телик, сел на диван, чувствуя, что голова готова расколоться от боли.

Хань Мэй поспешно выбежала из кухни со стаканом теплой воды в руках. Ма Дунчэнь взял его – и залпом выпил. Это немного утишило его злость. Он расстегнул пуговицы на воротнике. Жена обеспокоенно смотрела на него.

– Ничего… – Он повернул голову, глядя в темный экран телевизора. – Я все разузнал; девочка в канале Вэйхун – это не она.

Хань Мэй сложила руки на груди.

– Боже, спасибо! – выдохнула она.

– Не радуйся раньше времени. – Ма Дунчэнь по-прежнему был мрачен. – От той девочки до сих пор ни слуху, ни духу. Тебе что-нибудь удалось узнать?

– Мама Сун Шуан сказала, что она сегодня не пошла в школу. Родители Чжао Линлин вместе с Су ищут ту девочку. – Хань Мэй взглянула на мужа. – Звонила классный руководитель; спрашивала, на сколько дней продлеваем больничный…

– Продлим на неделю… – Ма Дунчэнь устало откинулся на спинку дивана. Хань Мэй торопливо схватила плед и накрыла мужа.

– Может, поспишь?

– Нет, я жду звонка. – Ма Дунчэнь заметил напряженные глаза жены с кровяными прожилками и лицо, на котором за ночь прибавилось морщин. – Иди отдохни.

– Не пойду, все равно не смогу заснуть… – Хань Мэй выдохнула. – Пойду приготовлю что-нибудь. Неважно, что происходит, нам необходимо поесть…

Дунчэнь покосился на плотно закрытую дверь соседней комнаты, и злость вспыхнула в нем с новой силой:

– Твою ж мать! Мы каждый день думаем, что небо вот-вот обрушится, а ей хоть бы хны… Будто ничего не происходит. Так еще и мультики смотрит!

– Не нужно так о ней, – Хань Мэй перешла на шепот. – На-На наверняка тоже напугана…

– Это она-то напугана? Разве ты не слышала, как она только что смеялась… – Дунчэнь никак не успокаивался. – Ты постоянно ее балуешь!

Хань Мэй только открыла рот, чтобы поспорить, но слова застряли в горле, поэтому она просто развернулась и направилась на кухню.

Ма Дунчэнь снова почувствовал сухость во рту и, взяв стакан со столика, обнаружил, что осталась только пара капель. Прицокнув языком, он отодвинул стакан, уже собираясь идти на кухню, но тут услышал звонок телефона. Стремительно пересек комнату и схватил трубку, в которой раздался режущий слух звук. Сглотнув, он чуть дрожащим голосом произнес:

– Да, Лао Лю?..

Разговор длился несколько минут. Из кухни, держа лопатку для сковороды, вышла Хань Мэй; в ее взгляде читалось беспокойство. Ма Дунчэнь же, сведя брови к переносице, все время повторял «ага» и «да». В конце концов он произнес:

– То есть вероятность все же остается, верно?

На той стороне трубки что-то ответили, и Ма Дунчэнь, произнеся: «Спасибо, Лао Лю», закончил разговор. Глядя на его лицо, Хань Мэй чувствовала, что ее беспокойство растет с каждой секундой.

– Это был Лао Лю из муниципального управления?

– Да… – Ма Дунчэнь обессиленно опирался на стену. – Он нашел чертеж водопропускных труб.

– И что сказал?

– Трубы выходят в разных местах. Одна проходит через канал Вэйхун; еще есть в Вэйдуне, Вэйгуне, – Дунчэня передернуло, – и еще одна у реки Литун.

Хань Вэй, задумавшись, внезапно прикрыла рот рукой – лопатка со стуком упала на пол.

– Да, – Ма Дунчэнь горько усмехнулся, – если та девочка попала в реку Литун, дело будет громким.

– Что же делать? – произнесла Хань Мэй осипшим голосом, хватаясь за воротник мужа. – Что же будет с нашей дочерью? Если та девочка мертва, тогда На-На конец!

– Сейчас еще не самое худшее. – Хотя на душе Ма Дунчэня скребли кошки, он все же решил для начала успокоить жену. – Полицейские тщательно осмотрят трубы. В конце концов, найдут они девочку или нет, тоже нельзя сказать точно.

– А если не найдут? Будут ли они проводить спасательные работы на реке Литун? – Хань Мэй начала впадать в безумие. – Если найдут тело девочки… На-На схватят. Точно схватят! Она же еще такая маленькая, в тюрьме ее будут обижать…

– Успокойся хоть немного! – Ма Дунчэнь вытянул руки, чтобы поймать жену, но она уже обессиленно опустилась на пол, громко рыдая.

Стоило ей потерять над собой контроль, и Ма Дунчэнь ощутил, как погружается в еще большее смятение. Однако после слов Хань Мэй к нему пришло озарение.

– Поэтому, – он помог ей подняться с пола, – мы просто не позволим полиции притронуться к этому делу.

Плач Хань Мэй неожиданно прекратился. Она в недоумении подняла на него зареванное лицо:

– Как же можно…

– Можно! – Ма Дунчэнь скрипнул зубами. Он говорил так, будто не потерпит каких-либо возражений: – Я пойду переговорю с семьей Су.

Глава 3

Тайное дело

23.05.1994, понедельник,

переменная облачность

Я знала, что бог не благоволит мне – никакого дождя он не послал. Но неважно: то, что произошло, уже произошло, а я сделала то, что мне всегда хотелось сделать, но никак не получалось.

Сейчас послеобеденный урок географии. Мои оценки по ней всегда неплохие, поэтому учитель Тао думает, что я без проблем сдам письменный экзамен. Она позволила мне заняться чем-нибудь другим, поэтому я и пишу сейчас в личный дневник.

Для меня написание дневника – это не то чтобы привычка, а скорее способ излить свои чувства. У меня нет человека, которому я могла бы открыться, поэтому дневник – это друг, сопровождающий меня с самого детства. Тем более что произошедшее сегодня обязательно нужно записать.

Проснувшись утром, я посмотрела в окно – было пасмурно, а асфальт так и остался сухим. Я не потеряла надежду и не расстроилась сильно. Я – всего лишь одно из бесчисленных моих пожеланий, которое не сбылось. То, за что я действительно волновалась, – это выдавленный тюбик пасты и мои белые кроссовки, жизнь которых держится на волоске.

С обувью все нормально: маркер и паста скрыли следы чернил. Единственный минус – это образовавшаяся корочка; если немного задеть ее, она треснет и распадется. Я взглянула на эти «белые» кроссовки и поняла, что оказалась в тупике. Когда я ломала голову над планом, услышала, как из ванной доносится крик мамы – похоже, она обнаружила, что в тюбике нет пасты. У меня не было желания в моем нынешнем состоянии еще и ругаться с кем-то, поэтому я сняла кроссовки, завернула их в газету и, взяв рюкзак, вышла из комнаты. Проходя мимо кухни, увидела те две тарелки, одна на другой, но у меня уже не было времени на еду.

В кабинете комитета комсомола школы я переобулась в кроссовки. Учитель Чжоу достал из шкафа флаг и поторопил нас идти на спортивную площадку. Я не осмеливалась идти слишком быстро – боялась, что скорлупа из пасты развалится. Не прошло и нескольких секунд, как учитель Чжоу заметил мою странную позу и сразу же открыл рот, чтобы спросить меня об этом. А еще он увидел кусочки отошедшей пасты на поверхности кроссовок.

– Боже мой! – Он распахнул глаза. – Что на тебе надето? Гипс?

Я не успевала объясниться – да у меня и возможности такой не было. Поэтому с красным лицом, опустив голову, помчалась на поле. Здесь возникла еще бо́льшая проблема: нужно было маршировать стройным шагом еще с тремя учениками перед всей школой.

Перед тем как сделать первый шаг вперед, я закрыла глаза. Через несколько минут услышала, как толпа начала перешептываться. Тут же до меня долетел хохот. Я точно знала, что это Ма На. Она наверняка указывала пальцем на ошметки зубной пасты и открывшиеся пятна на моих кроссовках. Они с Сун Шуан и Чжао Линлин вместе осмеивали меня…

Ладно, пусть так.

Под удивленными, недовольными и насмешливыми взглядами, оставляя за собой остатки пасты, я с бесстрастным лицом дошагала до флагштока. Когда флаг развернули, красное полотно прикрыло мое лицо, и тогда я наконец смогла открыть глаза. И за полсекунды нашла его лицо в толпе.

Ян Лэ не смеялся, он даже не смотрел на мои кроссовки. Его взгляд был прикован к флагу. Я знала, что он думает не о том, сколько павших героев окрасили этот флаг алой свежей кровью; он лишь не хотел, чтобы я чувствовала неловкость.

Прозвучал государственный гимн, и флаг медленно подняли. Я, подняв голову, наблюдала за ним, отдавая честь взглядом. Небо над развевающимся флагом начали заполонять темные тучи.

* * *

После церемонии я переобулась в удобные сандалии. Но мои «белые» кроссовки по-прежнему были темой для обсуждения среди одноклассников. На перемене многие даже пробегали мимо моей парты, чтобы взглянуть на них, с остатками скорлупы от пасты. Я очень хотела выкинуть эти кроссовки, но не могла. Родители не купят мне новую пару, если только старые не разлезутся или не порвутся. По их мнению, обувь нужна для того, чтобы носить ее. Можно носить – этого достаточно. А пятна – совсем не проблема. Конечно, я могла бы нарочно испортить кроссовки, но в моей голове тут же возникла математическая задачка: сколько стекла нужно будет разгрузить папе, чтобы он смог купить мне новые?

Моя популярность из-за кроссовок не продлилась долго – уже к обеденному перерыву все утратили свой интерес к ним. Я тоже была рада немного расслабиться. Но меня уже ждало очередное беспокойство: утром я спешно ушла из дома, не позавтракав. Со вчерашнего вечера в мой желудок не попало ни рисинки, из-за чего он сильно бурлил. Мыслями я постоянно улетала к тем двум тарелкам на кухне…

Когда одноклассники начала открывать контейнеры с обедом, классная комната наполнилась различными запахами, и я решила незаметно уйти. В туалете влила в себя тонну холодной воды. Это не решило реальную проблему, но чувство голода, так или иначе, немного утихло. Я вытерла рот и медленно направилась в актовый зал. Сегодня собирались репетировать «Дитя морей» – английский спектакль, финальное событие программы в честь фестиваля английского языка в этом сезоне. Сейчас обед, поэтому в зале, скорее всего, не будет людей. Спрятавшись здесь, я надеялась скрыть неловкость от того, что не пообедала, – да и просто побыть в одиночестве.

Здесь и правда не оказалось ни души. Я прошла по выложенному мрамором проходу и, миновав несколько рядов кресел, забралась на скрипучую деревянную сцену. Проскользнула за кулисы в узкий коридор – туда, где был зал для репетиций. В кромешной тьме нащупала выключатель. Привыкнув к яркому свету, увидела раскинувшийся передо мной просторный зал. Из-за голода мое сердце билось очень часто, а ноги сильно ослабли. Тогда я залезла на ящик с реквизитом, чтобы передохнуть. Затем, открыв шкаф с костюмами, среди вывешенных в ряд красных платьев нашла вешалку со своим именем.

Я играла одну из служанок принца – появлялась только в четвертом акте, буквально с парой реплик. Несмотря на это, я все же достала сценарий из ящика с реквизитом и тщательно повторила их. Захлопнув сценарий, закрыла глаза и начала репетировать мюзикл в своем воображении.

Я не хотела предстать некрасивой перед Ян Лэ, пусть даже сегодня утром достаточно опозорилась. Поэтому мне нужен был шанс… нет, не восхитить его игрой, изображая нищую разбитую девушку, напоминающую измочаленную половую тряпку, а хотя бы с достоинством, глядя ему в глаза, произнести: «Служанка С.». И я смогу увидеть его улыбку… Да, у нас по-прежнему будут отношения аристократа и нищенки, но мы хотя бы не будем Ян Лэ и Су Линь.

Как же здорово…

Я улыбнулась, но на меня сразу же вновь накатило уныние. Я кинула сценарий в ящик, и он приземлился прямо рядом с другим сценарием в прозрачной обложке. Не было необходимости смотреть – я знала, что это слова Ма На. Ах да, она заставляет нас звать ее принцессой-русалочкой, потому что играет Русалочку…

Я взяла ее сценарий – у нее явно было больше слов, чем у меня. Что-то она пометила красной ручкой. Но огромные куски текста на английском просто убивали Ма На, поэтому около некоторых реплик она писала на пиньинь. «Ай дун тэ фэй эр…»[5]

Прочитав эту строчку, я не сдержала смех, не без злобы представляя, как она перед Ян Лэ выдавливает из себя слова на ломаном английском. Ей он нравился – это знала вся школа, поэтому Ма На снова и снова добивалась роли Русалочки. Не знаю, что уж там сделал ее богатый отец, но в итоге ей достался этот персонаж. Да, она красивая, у нее хорошая фигура, а с копной каштановых волнистых волос она еще больше походит на иностранку. Но… правда ли она способна стать Русалочкой?

Я повернула голову и посмотрела в большое зеркало: на мне белая кружевная юбка с темно-красной каемкой, в одной руке сценарий, другая придерживает ящик с реквизитом. Лицо бледное, глаза узкие, с одинарными веками… А черные прямые волосы закрывают плечи.

На первой репетиции, закончив со своими репликами, я встала за принцем и неприкрыто смотрела на Ян Лэ. Когда наш руководитель, учитель Чжоу, остановил репетицию, лишь тогда я отвела взгляд. В то же время заметила, как учитель Чжоу смотрит на меня.

– Подойди. – Он поднял камеру, приглашая меня посмотреть запись.

Я не смела дотрагиваться до этой дорогущей вещи – просто стояла чуть сбоку и смотрела на маленький экран. На картинке я была посередине в левой стороне, а лицо Ма На открывалось только наполовину.

– Твой взгляд больше похож на взгляд Русалочки. – Учитель Чжоу улыбнулся мне. – Очень жаль…

Я ни о чем не жалела. Я могла участвовать с Ян Лэ в одном деле, могла непринужденно смотреть на него – и не смела требовать большего. Однако… я могла быть только служанкой, но не Русалочкой?

Мой взгляд остановился на последнем шкафе. В ту же секунду я двинулась к нему. Там было длинное белое платье – тюлевое, простое по форме. Однако, по словам учителя Чжоу, Русалочка, надев его и находясь среди служанок, становилась «белым бутоном среди красных лепестков».

Я сняла с себя «красный лепесток» и, бросив его на пол, осталась лишь в нижнем белье. Достала из шкафа «белый бутон». Стоило мне ощутить прикосновение тюлевой ткани к коже, как меня пробила дрожь, будто невесомое платье было заряжено током. В то же время внезапно закружилась голова, а зубы с клацанием ударялись друг о друга.

И вот так, с побледневшим лицом и дрожащими конечностями, я натянула на себя это платье. Когда отбросила волосы назад, мой нос заполнил аромат. Я хорошо его знала – этот парфюм любила наносить Ма На. Хотя я ненавижу ее, но этот запах был просто обворожительным. Он заставил меня погрузиться в удивительное настроение… Я – бутон. Я – поющая в пустоте Русалочка. Я – девушка, променявшая волшебный голос на две ноги. Я – немая сирота, захватившая сердце принца…

Стоя напротив зеркала, я осматривала себя. В тот момент я могла поспорить, что на меня пролился небесный свет, обрамляющий мою фигуру. Я стянула в хвост свои прямые непритязательные волосы, пригладила – и снова распустила. Они немного завились – я заметила это, повернувшись в профиль, и удивленно вскинула брови.

Боже, неужели это я?

Встав на носочки, я покружилось. Юбка взлетела, а аромат парфюма распространился вокруг, будто вокруг летали бесчисленные пузырьки, которые лопались один за другим. Воздух превратился в прозрачную морскую воду, где-то вдалеке слышалось пение кита, и я почувствовала сладкий аромат морской травы…

– Что это ты делаешь?

Этот удивленный и одновременно разъяренный крик вернул меня на берег. Я повернулась и увидела группу людей на пороге зала для репетиций – взгляд каждого был прикован ко мне. Впереди стояли Ма На с Ян Лэ.

Меня приковало к месту. Свет, падающий мне на макушку, начал обжигать.

Ян Лэ с лицом, полным удивления, глядел на меня: его взгляд переместился с моих босых ног на длинное платье, а затем на мои волосы, пока наши взгляды не встретились. Улыбнувшись, он спросил:

– Почему ты так рано пришла?

Ма На сделала несколько шагов вперед. Приятные черты ее лица исказились от злобы:

– А ну быстро сняла!

– М-м… – Я наконец пришла в себя и, как пойманный с поличным вор, в ужасе прохрипела: – Извини! Извини!

Поспешно направилась к гримерке – и только тогда поняла, что мое красное платье все еще валяется на полу.

– Я…

Ма На, скрестив руки, взглянула на меня с выражением полного отвращения. Платье лежало прямо у нее под ногами. Я опустила голову и, маленькими шагами подойдя к нему, наклонилась. Она же, подцепив его пальцами, отбросила в сторону, будто это была самая мерзкая вещь в мире. Я ничего не сказала и не стала давать отпор – просто подняла платье и удалилась в гримерку. Закрыв дверь и упав на стул, вдруг почувствовала, как все силы покинули меня. Сердце яростно случало о ребра, кровь отхлынула от ног. Крепко сжимая красное платье и уставившись на деревянную дверь, я сидела и не могла пошевелиться.

Внезапно меня взяла досада: не потому, что я тайком примерила платье Ма На, а что вела себя перед ней покорно и суетливо. Почему не могла с презрением сказать ей: «Что такое? Может, тоже примеришь?» Почему, как только я попала в ее поле зрения, вернулась та ничтожная и скромная версия меня?

Я просидела так где-то пять минут. Может, дольше. И только тогда переоделась в измазанное в пыли помятое красное платье. Выйдя из комнаты, опустила веки – ни с кем не хотелось пересекаться взглядами. Краем глаза я заметила, что, кроме Ма На, все уже переоделись. Сун Шуан и Чжао Линлин стояли вместе с ней – видимо, утешали ее.

Понурив голову, я подошла к Ма На и протянула ее платье. Она же повернулась боком, не желая его забирать.

– Что, даже не извинишься? – донесся до меня голос Сун Шуан. – Вот же бесстыжая…

Я вытянула руку вперед, сохраняя прежнюю позу, и не произнесла ни звука. Ян Лэ разогнулся и положил сценарий на стол:

– Поторопимся с репетицией. После обеда еще есть уроки.

Его слова возымели действие: Ма На наконец повернулась. Мне и не нужно было смотреть на нее – я знала, что она бросила на меня косой взгляд, полный ненависти, а затем быстрым движением выхватила платье у меня из рук.

Я бесшумно выдохнула и решила найти угол, чтобы спрятаться, но стоило мне поднять голову, как я столкнулась со взглядом Ян Лэ. Он улыбнулся мне, и я с трудом выдавила из себя ответную улыбку. Тут Ма На выплюнула какое-то ругательство, и что-то упало рядом со мной.

То белое платье.

Все в комнате замерли, в том числе и только что вошедший учитель Чжоу.

– Что такое? – Он положил камеру на стол и поднял платье, недоуменно взглянув на Ма На. Проследив за ее взглядом, столкнулся с моим. – Что с вами…

– Она тайком надела мое платье! – Ма На указывала на меня. – Теперь оно дурно пахнет, я его не надену!

– А? – Учитель Чжоу распахнул глаза от удивления, невольно наклоняясь, чтобы понюхать платье, но сразу же одернул себя – подумал, что это выглядит неподобающе. – Она же всего лишь примерила его один раз, ничего не будет. Скорее переодевайся, и мы начинаем репетировать. Через две недели уже…

– Как так ничего не будет?! – прокричала Ма На. – Она же ходит в одном и том же и не моется!

Если честно, я не помню, что произошло дальше; не помню, как замахнулась и как моя рука тяжело опустилась на лицо Ма На. Я четко помню лишь, как после резкого звука ее испуганное и удивленное выражение сменилось на разъяренное. В тот же миг, словно яростная львица, она метнулась ко мне, и если б не учитель Чжоу, Ян Лэ и остальные, точно разорвала бы меня на куски – и я не писала бы сейчас в дневнике на уроке географии…

Сейчас я чувствую на себе ядовитый взгляд Ма На. Но я очень счастлива, хотя моя рука все еще опухшая и немного побаливает. Я наконец-то узнала, что же хотела сделать, – оставить на ее лице отпечаток от моей ладони, чтобы смыть с себя все обиды и унижение. Оказывается, вот что значит, когда душа и сердце нарадоваться не могут… Я знала, что мне попадет за это, но нисколько не жалела о содеянном.

* * *

Ван Сяньцзян оперся на стол двумя руками, склонившись над огромной картой. Она была испещрена линиями, пересекавшими одна другую в полнейшем хаосе.

Погода была жаркой и душной, и лицо Сяньцзяна покрывал пот. Время от времени капли стекали по носу до самого кончика, на котором закрепились очки для чтения. На карте было лишь одно яркое пятно – красный круг, выделяющий выход из канала Вэйхун. Ван Сяньцзян колебался уже очень долгое время, зажав шариковую ручку в руках, но по-прежнему не мог понять, откуда лучше начинать. Это злило его еще сильнее. Наконец он решительно отбросил ручку в сторону и поднял кружку давно остывшего жасминового чая.

Пыл в груди поутих. Сяньцзян откинулся на спинку стула, зажег сигарету и, оттянув воротник, помахал перед собой рукой.

Будучи полицейским уже тридцать лет, он впервые столкнулся с таким тухлым делом. После продолжительного ливня, когда город заливало всю ночь, на берег канала Вэйхун вынесло три женских тела. Личность погибших опознать не удалось, возраст их был разным, рост и вес – тоже. На трупах не было ни единой тряпочки. Первоначально удалось установить, что причиной смерти во всех трех случаях стало удушение. Что же касается особых примет, необходимо будет получить результаты вскрытия от судебного врача. По следам ила и царапинам на телах погибших можно было понять, что их смыло в канал дождевой водой. Ван Сяньцзян как раз хотел понять, где же бросили тела до того, как начался ливень. Во-первых, нужно будет обойти всю округу и посмотреть, не отыщется ли каких-либо следов или вещественных доказательств; во‐вторых, установить окончательное количество жертв – ведь может статься, что их было не трое, а больше…

В этот момент кто-то распахнул дверь. Это был Тай Вэй, державший в руках несколько канцелярских папок с делами.

– Мастер, что у вас? – Он опустил папки рядом с картой и вытер пот с лица. – У нас появились кое-какие зацепки…

– А? – Ван Сяньцзян выпрямился и потушил сигарету. – Какие?

– Я сравнил дела об исчезновении людей в этом году – и нашел несколько людей, похожих на погибших. – Тай Вэй указал на папки: – Уже договорились об опознании.

– Сколько их?

– Семь, – Тай Вэй поджал губы. – Трупы сильно разложились, фотки нечеткие, поэтому я закинул сеть немного подальше…

– Хорошо, заканчивайте с этим как можно скорее. – Ван Сяньцзян нащупывал пачку сигарет. – Установим личности погибших – и тогда сможем планировать дальнейшие действия.

– Покурите мои, – Тай Вэй торопливо извлек сигареты из кармана, протянув одну Сяньцзяну, дал прикурить. – Вы смотрите схему канализационной трубы?

– Да… Какая-то мазня, ничего не понятно. – Сяньцзян вздохнул. – Еще нужно принять во внимание атмосферные осадки, скорость потока воды, направление… Поищи людей, кто сможет это сделать.

– Хорошо, спрошу кого-нибудь в плановом институте… – Тай Вэй достал записную книжку, но успел черкнуть лишь пару слов, как в комнату вошел судебный врач Лао Ду.

– Лао Ван, аутопсия окончена… – Он зевнул. – Пойдешь взглянуть?

* * *

Секционный зал находился на цокольном этаже. Температура там была намного ниже, этому способствовал и огромный громыхающий кондиционер в углу. Пот на лице Ван Сяньцзяна наполовину высох, стоило ему пересечь порог зала. Тай Вэй стоял позади, его знобило.

Света в комнате было предостаточно. В мертвенных лучах фонарей белый цвет ткани, закрывающей трупы, резал глаз. Ван Сяньцзян и Тай Вэй один за другим надели маски с перчатками, которые им протянул Лао Ду.

– Что тут?

– Первая погибшая: женщина тридцати – тридцати пяти лет, рост сто шестьдесят два, вес пятьдесят один, обнаружен лобковый симфиз, рубец после эпизиотомии…

– Говори понятнее, Лао Ду, – Ван Сяньцзян потер лицо, – у меня нет времени выслушивать умные речи.

– Она когда-то родила, – тот метнул в него взгляд, – то есть, скорее всего, была замужем.

Ван Сяньцзян повернул голову и взглянул на Тай Вэя. Тот понял намек и, достав блокнот, принялся записывать детали.

– Причина смерти все та же – механическая асфиксия. – Лао Ду откинул белую ткань, указывая на темно-зеленое вздутие на коже в области шеи. – Орудием убийства, должно быть, послужило что-то наподобие металлической проволоки.

– Что-то еще?

– Перед смертью их изнасиловали, кто-то с группой крови А. – Лао Ду взял со стола металлическую папку, перелистнул ее. – Судя по содержимому желудка, их убили в течение десяти часов после последнего приема пищи. – Он захлопнул папку и добавил: – Сначала изнасиловали,