принципиально ездит на маршрутке или электричке, чтобы оставалось время читать, чтобы иметь возможность выпить после работы сто грамм водки в разливухе рядом с бизнес-центром, закусить бутербродом с твёрдокопченой колбасой, потом открыть книжку и пойти пешком, от абзаца к абзацу, от перекрестка к перекрестку до остановки или до станции.
Крестьянский уклад в Цапаево замешкался где-то в конце восьмидесятых, отстал от людей, от времени, да и сошёл в привычную праздность единожды поломанного и на скорую руку сколоченного нового быта, в котором нет уже ни страха перед властью, ни веры в газету, ни надежды на скотину.
Эгей, а ты знаешь, из чего сделана твоя настоящая жизнь? Она сшита из кусочков вчера. Маленькие такие, с неровными краями, такими неровными, чтобы было не совсем ясно, где еще вчера, а где уже и сегодня. Такая вот лоскутная жизнь. Да не думай, не переживай и не воображай. Такая же, как у всех. И когда бы ты ни спросил: «Quo vadis, Domine?», — у тебя всегда найдется причина вернуться назад, чтобы быть распятым вниз головой на своих ошибках.
Разве мы спустя годы можем о чём-то сказать с уверенностью? Разве это не будет нашей фантазией? Разве это не окажется только нашим оправданием перед собственной молодостью, когда ещё умели чувствовать и не стеснялись того?
мы все врём себе ежечасно, кто успешнее, изобретательнее, кто унылее и скучнее.
Есть люди, которые были женаты три или даже четыре раза. О чём они думают, просыпаясь в пять утра? Как вообще они, чёрт возьми, живы? Ведь если живёшь с женщиной, то она становится тобой, а ты становишься ею. Её органы замещают твои органы, у вас одно на двоих тело, одно на двоих сознание и навсегда, да-да, навсегда одна на двоих судьба. Что бы ни случилось с вами, вы теперь повязаны этой судьбой, памятью, общими запахами, жидкостями, общим дыханием. Расставшись, вы так и продолжаете дышать всю свою жизнь, только воздух не достигает лёгких, кровь не напитывается кислородом от этого дыхания. Воздух со свистом вылетает в дыру, которая осталась после того, как ты выдирал ее из себя. Как живут те, которые были женаты три или даже более раз? Как они вообще дышат?
О чём мы думаем, когда стоим в автомобильной пробке, перемещаемся между городами в долгом вагоне, качаемся вместе со всеми от станции к станции в метро, когда сидим в очереди к врачу или идём пешком по городу? Что переживаем заново? В чём находим утешение своим суткам? Может быть, в этих минутах одиночества и есть наша жизнь? Может быть, самое важное, что с нами происходит, — это пустота, когда ничего не происходит? Ничего. Мгновения, в которые мы предоставлены сами себе, когда можем поговорить с нами прошлыми, погоревать или порадоваться, усмехнуться или сжать зубы и тихо простонать, отгоняя чувство, что когда-то уже подкатывало к самым губам.
Всякий путь — это путь во сне, даже если бодрствуешь. Но это она поняла, уже повзрослев и накатавши раннюю мудрость в купе и плацкарте, налетав в самолётах. И даже если едешь за рулём авто, если видишь каждый поворот, каждый дорожный знак, каждую гаишную будку вдоль трассы, всё равно не можешь понять, как ещё только что была там, а теперь уже тут, где все иное, включая собственную тень.
— Ты ведь могла его не услышать, не узнать о нём, а услышала. Потому что жизнь требует внимания, а не скорости. Это как еда: чтобы наесться, не надо глотать и глотать новые куски, так и подавиться недолго. Надо пережёвывать тщательнее.
