Тимофей Воронов

Узники горизонта

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Редактор Анастасия Казакова

Дизайнер обложки Ольга Третьякова

© Тимофей Воронов, 2018

© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2018

Роман-антиутопия о мире, поделенном на две части: сторону воинствующего атеизма и сторону слепой веры.

Спустя сто лет железного занавеса стороны пытаются примириться, и студентка Лондонской христианской академии и преподаватель Токийского научно-атеистического университета попробуют доказать себе и миру, что, несмотря на разногласия, у них гораздо больше общего.

Невероятная история человеческих отношений на фоне политической борьбы, государственной пропаганды и бесконечного стремления к власти.

16+

ISBN 978-5-4493-3031-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Узники горизонта
2. Часть 1. Мир потерянных истин
   1. Глава 1. Первые шаги
   2. Глава 2. Утро двух столиц
   3. Глава 3. Наука! Азия! Атеизм!
   4. Глава 4. Новая Азия
   5. Глава 5. Выбор прошлого и настоящего
   6. Глава 6. Пределы мира, разума и фантазии
   7. Глава 7. Рассвет
3. Часть 2. Мир забытых богов
   1. Глава 1. Без границ
   2. Глава 2. Другое утро
   3. Глава 3. Среди лепестков и ветра
   4. Глава 4. Время росы
   5. Глава 5. Ночь опустевшей вселенной
   6. Глава 6. Нью-Нью-Дели
4. Часть 3. Мир бесконечного антагонизма
   1. Глава 1. Неоконсерваторы
   2. Глава 2. Австралия
   3. Глава 3. София Палмер
   4. Глава 4. Палермо Гуэрро
   5. Глава 5. Джеро Ли
   6. Глава 6. Переворот
   7. Глава 7. Рубиновый закат
   8. Глава 8. Артур Мори

Часть 1. Мир потерянных истин

Глава 1. Первые шаги

Будь другом истины до мученичества, но не будь ее защитником до нетерпимости.

Пифагор

Порой ему не нужно было взвешивать все за и против, а решение казалось очевидно верным только потому, что где-то глубоко внутри он хотел, чтобы оно было таковым. Артур сидел в приемной в ожидании вызова. С самого утра он был в легком напряжении, хотя и осознавал твердую уверенность в своих действиях. Вчера, еще до полудня, он вышел из состава партии консерваторов, которая, по всеобщему убеждению, сулила ему большое будущее. Несколько кликов в личном онлайн-кабинете, и его партийный номер был удален из основной системы и перенесен в архив. Уже к вечеру он получил вызов на объяснительную беседу к председателю партии в местное отделение. Вероятно, для рядового жителя столицы в такой беседе не было бы никакой необходимости, но родословная Артура привлекала к нему много лишнего внимания. Его отец входил в состав правительства и был известной политической фигурой со стороны консерваторов, поэтому выход Артура из состава партии мог быть предметом спекуляций.

Часы отмерили половину девятого утра. В это время Артур уже планировал покинуть здание, и неуместное напряжение стало дополняться неприятным ощущением грядущего опоздания в университет. Он никогда не любил непунктуальность других людей и всегда требовал пунктуальности от себя. К тому же сегодня его ожидала первая лекция в качестве преподавателя. Лучи солнца пробились в проходную и настойчиво били в глаза Артура. Он нахмурился, выступающие скулы стали еще более выразительными, и морщины застыли на широком лбу. Он нервно встал и пересел в другую часть коридора. В это время в стороне открылась нужная дверь.

Председатель консерваторов Токийского района Сумида лично встретил Артура и проводил в кабинет. Не дожидаясь, пока Артур разместится в кресле, он заговорил:

— Скажу прямо: я вызвал вас для того, чтобы переубедить. Я знаю, что у молодых людей вашего возраста считаются нормой бунтовские настроения и желание перемен, но я также уверен, что это лишь вопрос времени. Через год вы вернетесь в партию, и некоторые ее представители возлагают на вас большие надежды. Но есть ли смысл ждать такой срок и наводить тень на имидж верного последователя идейных столпов новой Азии? Это пятно навсегда останется в вашей биографии и никак не добавит политических очков.

— Зависит от целей, — Артур смотрел чуть в сторону от неопрятного мужчины средних лет, пытаясь сконцентрироваться на происходящем вдалеке за окном.

— Что это значит? — мужчина нервно перебирал пальцами карандаш, явно желая выглядеть авторитетно, переигрывая в своей роли и в общем справляясь на удовлетворительно с минусом.

— Я имею в виду, — Артур поднялся с кресла, не отрывая взгляда от линии горизонта, — мой уход совсем не значит бунтовских намерений или оппозиционных идей — я лишь хочу определиться и быть уверенным в своей позиции. Если желаете — я хочу сделать собственный выбор. Мое раннее вступление в партию было волей отца, и я его полностью понимаю. На тот момент я не совсем разбирался в деталях и был консерватором лишь номинально. Сейчас же я хочу рассмотреть все точки зрения, выбрать то, что считаю правильным, и уже тогда вступить в партию, осознанно и уверенно. Ну а пока я буду определяться с этим, я хочу быть беспристрастным, хочу освободить себя от чрезмерного влияния на мое мнение. То есть я хочу быть беспартийным. Полагаю, что это вполне убедительное объяснение, и к тому же я предупредил отца о своем решении. Разумеется, он не был в восторге, но и не стремился мне возражать. Он уважает мой выбор, и я уважаю его за это.

— Вижу, вы подготовились, — пара седых волосков светилась от проникающих в комнату лучей, и так важный политик выглядел слегка комично, — но вы должны понимать, что вы ведете себя слишком вольно. А вольности — это не то, что красит консерватора. Вы показываете свою неуверенность, а значит — слабость. Человек вашего уровня возможностей в таком возрасте должен заниматься лишь усердной работой и накоплением профессионального авторитета. И у вас есть все шансы для того, чтобы добиться грандиозных успехов. Одна ваша фамилия может открыть перед вами многие двери. Я лишь прошу вас подумать о том, от каких возможностей вы отказываетесь.

Небольшие глаза заиграли от чувства превосходства. Складно и убедительно построенные предложения будто сулили ему неоспоримую победу в дискуссии. Он смотрел на Артура, затаив дыхание среди воцарившейся ненадолго тишины.

— Я вас понимаю, — произнес Артур.

Мужчина выдохнул, медленно кивая головой и расплываясь в улыбке.

— Вы абсолютно правы во всех своих словах, и я согласен. Но я должен быть уверен в том, что это мой личный выбор. Мои возможности никуда не исчезнут. А вот мотивация и желание двигаться в определенном направлении будут куда сильнее, если я приду к этому сам. Меня пугает то, что я по умолчанию должен быть кем-то, в данном случае консерватором, — Артур потянулся к портфелю: — Если вы не возражаете, я должен успеть на лекцию в университет.

— Разумеется… а вы уже преподаете? Я думаю, — мужчина поправил воротник на рубашке, — думаю, что подобные решения могут негативно отразиться на вашей работе, — он явно заволновался и слегка покраснел.

Артур сделал несколько шагов к выходу.

— Мне нужно воспринимать это как угрозу? — он повернулся и посмотрел на председателя, держась за ручку двери.

— Да что вы, всего лишь совет с высоты многолетнего опыта, — он снова улыбнулся, и на этот раз еще фальшивее прежнего.

— Хорошего дня, — Артур открыл дверь. — Спасибо за ваши советы.

Солнце скрылось за облаками, и день снаружи стал слегка мрачным и безжизненным. Длинный плащ Артура развевался от легкого ветра. Уверенные движения стройного тела создавали впечатление энергичного и уверенного в себе человека. Строгие черты лица, живая мимика и выразительные глаза не оставляли сомнений в глубочайшей идейности и интеллектуальном превосходстве. Артур сел в электро, и она быстро направилась к университету.

***

Пожилая дама перебирала документы и бубнила себе под нос: «Артур Мори — какое вычурное рычащее имя, звучит дико, как и его поступки». Ее пальцы спешно скользили по бумаге, и казалось, что быстрые руки функционируют отдельно от застывшего неподвижно тела.

— Что вы сказали? — Дэниел поднял голову, оторвавшись от проверки формы с персональными данными. — Я не услышал.

— Я говорю, что ваш коллега — Артур — поступает крайне глупо, поворачиваясь спиной к консерваторам. Мальчик губит свою карьеру. Вы согласны?

— Да, конечно, давайте завершим процедуру, — Дэниел пристально смотрел в глаза пожилой даме. — Все данные верны?

Она встрепенулась:

— Вы, наверное, так взволнованы: новое назначение, реальная работа. Я покажу ваш стол, идите за мной. Я так рада за вас и за таких молодых людей, как вы, вы — наше будущее.

Дэниел шел по коридорам, не разделяя энтузиазма восклицающей дамы. Он понимал, что впереди его ждет много рутинной бюрократической работы, но ему был нужен формальный опыт и признание, что приведет его однажды в правительство. Он чувствовал в себе публичного политика и рисовал в своих мечтаниях образ невероятно успешного и любимого всеми чиновника высшего эшелона, влияющего на судьбы людей и курс страны. А курс был давно определен и твердо закреплен в новом мире Объединенной Атеистической Азии. Когда дама скрылась за углом коридора, Дэниел рухнул на стул и написал сообщение Артуру: «Самое унылое место во всей Азии, уже начал тебе завидовать».

Формально же Дэниел был рад своему первому назначению. Активная поддержка консерваторов во время учебы в ведущем университете Токио, проведение мероприятий и пропагандистская работа с младшими курсами помогла ему познакомиться с несколькими влиятельными представителями высшей власти. Назначение его специалистом в центральном столичном отделении партии давало ему престиж и бесценный опыт во внутренней кухне главной партии страны. Он понимал, что является элементом системы, и желал им быть, правда, лишь очень важным и большим элементом, на который все бы смотрели снизу вверх и восхищались его положением.

В соответствии с инструкцией, в первый день Дэниел должен был познакомиться с презентацией, представляющей основные идеи и цели партии, а также прочитать все необходимые для оформления документы. Время тянулось катастрофически долго, и пара часов, потраченных на выделенные процедуры, показалась вечностью. После окончания всех пунктов инструкции Дэниел сразу покинул здание, и быстрая электро унесла его в одно из шумных заведений вечернего города.

Солнце не спеша покидало острова Японии, направляясь к землям Вовлеченного Христианства. В окнах столицы медленно загорались огни, на улицах светили фонарные столбы и громадные цифровые билборды, что во мраке становились еще более убедительными:

Новый мир без фальшивых призм!

Наука! Азия! Атеизм!

Громадные буквы призывали каждого восхищаться провозглашенным превосходством Объединенной Азии. Мелькающие электро не давали городу покоя. Несмотря на непоздний вечер, шумные потоки людей уже покидали улицы. В полумраке засыпающий город казался лишенным недостатков. Идеально спокойная, но в то же время живая картина размеренно бьющегося сердца столицы впечатляла масштабами и гармонией. Яркий, но мягкий свет, негромкие свидетели этого творения и скромное величие статных небоскребов. Люди исчезли с улиц, но электро по-прежнему мелькали светом фар. Они разъезжались по заданным ранее местам или перевозили заказанные товары, которые будут ждать своих адресатов рано утром. Чуть позднее, словно боясь разбудить задремавшего человека, их свет начал блекнуть, и остаток ночи по дорогам следовали лишь беззвучные очертания. Кромешная тьма, незаметно утопившая кольцо окраин города, уверенно разрасталась в течение всей ночи, едва не захватив еле пульсирующий центр мегаполиса, но вместе с первыми лучами вернувшегося солнца она быстро растворилась, будто испугавшись возрастающего шума полусонных кварталов.

Глава 2. Утро двух столиц

Нет ничего опаснее для новой истины, чем старое заблуждение.

Иоганн Вольфганг Гете

На другом конце мира солнечные лучи пробивались через серое небо утреннего Лондона. Казалось, что погода не может выбрать между тем, чтобы начать дождь, бросая местами мелкие капли, и тем, чтобы оставить город сухим хотя бы на день. Несмотря на погоду, столица уверенно просыпалась, шумела, а людям будто совсем не было дела до хмурого неба — они привычно спешили, думая лишь о дневных заботах.

Среди тысяч спешащих куда-то фигур ее плавные движения выбивались из картины шумящего дня. Медленно и размеренно, от квартала к кварталу, сквозь толпу, словно скользя по улицам города. В сравнении с ней все люди вокруг казались неуместно суетливыми. Ее улыбка поднимала настроение каждому, кто улавливал ее в нескончаемой рутине утренней столицы. Легкие движения изящных рук, тонкие ноги, что словно исполняли незримый танец, тщательно замаскированный под городскую суету.

Несколько капель, упавших на светлую ткань, оставили влажные полосы на длинном плаще Софии. Проскальзывая между людьми, она быстро перешла дорогу и направилась к небольшому храму. Густые волосы развевались от быстрого движения и небольшого ветра и беззвучно бились о руки и плечи незнакомцев вокруг. Повернув к двери, она поблагодарила юношу, открывшего ей, и, словно пройдя в ворота другого мира, окунулась в атмосферу тепла и покоя. Пройдя вглубь храма, она присоединилась к группе и начала утреннюю молитву.

Ребенок в стороне отчаянно кричал, пытаясь не дать окунуть себя в прохладную воду. Но он был еще слишком слаб, чтобы сопротивляться воле людей старше него. Воодушевленные родственники стояли рядом. Его окунули в третий раз, бабушка спешно подошла и укутала дитя в полотенце. Обряд был завершен, и уже через пару минут мальчик пришел в себя. По закону практически на всей территории Христианского Запада католическое крещение должен проходить каждый ребенок в течение трех лет после рождения.

В каждой школе была небольшая духовная семинария, а в ученый совет любого высшего учебного заведения входили представители церкви. Факультет теологии сразу после появления попал в список самых популярных направлений, выбираемых молодыми абитуриентами.

София проводила взглядом укутанное дитя, исчезнувшее за дверями храма. Она закончила утреннюю молитву и поспешила домой — в соседнее здание через дорогу, чтобы по традиции приготовить на завтрак омлет и кофе.

Проходя к выходу через огромный зал, она разглядывала фрески на потолке и пыталась понять схему постройки, которая заставляла выделяться лучи падающего света, создавая впечатление присутствия высших сил. Она осознавала, что это результат архитектурного замысла, но все же не умаляла замысла Бога и его незримого участия.

Снаружи она снова окунулась в поток мегаполиса со всем его шумом и толпами людей в бесконечной спешке. София так же быстро направилась к дому, пытаясь разглядывать происходящее вокруг. Ей нравилась суета по утрам, и, пробираясь сквозь бетон города, она старалась подмечать детали и тонкости яркой столичной жизни. Зайдя домой, она порадовалась воцарившейся тишине и скинутым с ног туфлям, в которых всегда ходила на утренние службы. Несмотря на крайне серьезное отношение к своей вере, ее всегда забавляли укоряющие взгляды старшего поколения, оборачивающиеся на цоканье каблуков по гранитному полу. Она не видела в этом ничего дурного и поэтому из раза в раз повторяла эту маленькую шалость. Приготовив завтрак и сев у самого окна, София протянула руку и убрала шторы в сторону. Утренний Лондон заливало дождем, а София увлеклась размышлениями, вглядываясь в мокрых прохожих. Она жила одна в небольшой комнате, на окраине города, куда переехала из глубинки после школы. Хозяйка квартиры была миловидной старушкой, которая относилась к Софии как к дочери или, скорее, внучке, всячески угощая ее и стремясь делиться советами. Внутреннее убранство комнаты было самым простым, местами обветшавшим и давно вышедшим из моды, но Софию это мало волновало. Ей было достаточно простого порядка, в остальном все, что ее заботило, — это место, где она могла спокойно читать, рисовать, молиться, размышлять на различные темы и оставаться подолгу наедине с собой.

На середине пути к университету на асфальт упала последняя капля дождя, и София порадовалась посветлевшему небу. Город будто стал счастливее, и люди вокруг чуть сбавили темп, обратив внимание на прекрасный мир вокруг них. Пройдя два квартала вперед и свернув за площадью Рассел, она увидела здание еще одного храма — храма знаний.

Лондонская Христианская академия — поистине колоссальный образовательный комплекс, появившийся в результате объединения нескольких учебных заведений, театра и городской библиотеки в одну органичную территорию, который поражал масштабом пространства и мысли. Самая популярная академия и мечта любого абитуриента новой Европы Вовлеченного Христианства. София неспешно направлялась к центральному входу, наблюдая за сонными студентами, нехотя стягивающимися к академии.

Она распахнула высокие двери, что расположились под огромным символическим католическим крестом, и вошла внутрь здания. За проходной и небольшой лестницей сразу были расположены ряды скамеек и столов, где, хоть и было много студентов, царила невероятная тишина. В самом верху над ними был расположен большой купол. Свет попадал в здание по принципу, схожему с церковным, создавая впечатление отдельных лучей света и благодатной атмосферы. Несмотря на отсутствие официальных правил по поводу шума, в академии всегда царили покой и относительная тишина. Центральный зал также был украшен известными иконами, в точности воспроизведенными на стенах университета знаменитыми художниками современного Лондона.

София медленно поднялась по ступенькам и, присев на краю скамьи, развернула утреннюю газету. На первой странице традиционно было приведено размышление известного церковного деятеля по поводу одной из десяти заповедей и одного смертного греха. Далее — последние инициативы правительства, затем колонка о проблеме разводов, еще одна страница, и вот София, как обычно, быстро пролистала до самого конца, где располагались новости о прогнившей Азии и предательской Австралии.

***

Восьмью часами ранее утро уже встретила другая столица. Прохлада, казалось, приходила от самого океана, и бирюзовое небо было невероятно светлым. Город был в еще большей спешке. Крупнейший мегаполис мира встречал утро со свойственной нервозностью, сохраняя точность работы отточенного годами механизма безупречной системы. Его артерии, заполненные потоками автомобилей и людей, как часы, двигались в едином порыве. Тик — и сотни тысяч людей еще на шаг протолкнули человечество вперед к новому дню.

Артур остановил электро перед клиникой и еще минуту ждал, пока закончится игравшая песня. Времени было немного, но он никогда не любил еженедельные осмотры терапевта и поэтому не спешил на прием. Он провел рукой по логотипу «Атом Индастриз» на приборной панели, проскользил пальцами к ручке и медленно открыл дверь автомобиля. Солнце ударило в глаза, и он быстрыми шагами направился к стеклянным дверям. Белые коридоры клиники наводили тоску и мешали собраться с мыслями. Артур всегда страдал от рассеянности утром, и для того чтобы прийти в себя, ему нужен был час-полтора покоя. Он сел на мягкий диван перед кабинетом терапевта, отметив его невероятное удобство, и начал всматриваться в небольшое окошко кабинета напротив, где виднелась ухоженная прическа молодой матери.

Тем временем ее ребенок отчаянно кричал, пытаясь не дать вколоть в себя очередную инъекцию, но он был слишком мал, чтобы сопротивляться воле людей старше него. Второй шприц содержал комплекс прививок с ослабленными вирусами и бактериями, заставляющими развиваться иммунную систему. Шприцом ранее из него извлекли немного крови для дальнейших исследований, а шприцом позже он получит универсальную порцию полезных для развития организма витаминов и элементов.

Эту процедуру периодически и в обязательном порядке должен был проходить каждый ребенок, родившийся в Японии, а также в большинстве стран Объединенной Атеистической Азии.

Артур проводил взглядом дитя на руках матери, скрывшееся за дверью клиники, и направился на осмотр.

Десятью минутами позже, выскочив из стеклянных дверей, Артур спешно сел за руль, и электро понесла его через бесконечные кварталы столицы. Задав конец маршрута и поставив на автопилот, Артур загрузил утреннюю газету. Пробежавшись взглядом по основным новостям текущего утра, он перешел к краткой сводке результатов работы правительства и главных чиновников столицы. На официальном сайте электронного правительства был доступен более широкий отчет производительности, но новостные издания обычно обходились основными цифрами.

— Второе испытание парящей электро! — голос из приемника сменился с официального на развлекательный. — Первая попытка «Феникс Инкорпорейтед» закончилась полным и безоговорочным крахом. Она просто не взлетела! Многие решили, что представленная на конференции «Атома» в прошлом году демонстрация была умелой постановкой. Некоторые считают, что технология просто не была доработана, но создатели верили, что успеют завершить все к первым датам испытаний. Сегодня вечером мы узнаем, поднимется ли электро в этот раз или весь этот шум — просто шоу и очередной пиар.

Подъезжая к центральному вокзалу, Артур вглядывался в толпу в поисках группы своих студентов. Оставив электро на зарядной станции, он направился к поезду. Микки встретила его в начале платформы. Высокая светловолосая девушка просто излучала радость и всегда невероятно мило улыбалась, приветствуя Артура. Ее легкая обтягивающая куртка была застегнута наполовину, длинные волосы выправлены наружу и аккуратно огибали плечи. Живая и стройная, она была из тех девушек, что поражают внутренней энергией и влюбляют в себя сочетанием интеллекта в работе и игривости в обычной жизни. Слегка нагнувшись вперед, она дотронулась до руки Артура чуть выше часов и рассказала, что вся группа уже расположилась в головном вагоне. Словно ведя его в верном направлении, она шла чуть впереди, скользя по поверхности платформы, почти не касаясь асфальта белоснежными балетками. Чуть выше были голые лодыжки и обтягивающие джинсы, подчеркивающие подтянутую фигуру, длинные ноги и бедра, что, хоть и имели округлую форму, совсем не были широкими. Она быстро заскочила в вагон и присоединилась к остальной группе, а Артур сел напротив нее у окна.

Скоростной поезд мчался так быстро, что, казалось, утренние лучи солнца не успевали за ним. Токио постепенно исчезал, стеклянно-бетонные высотки окраины плавно сменялись ухоженными дачными участками и фермерскими хозяйствами, пригород наполнялся теплым светом, и природа тихо оживала, встречая новый день. Он смотрел на мелькающие здания и размышлял о том, как преобразилась Япония за последние десятилетия. Еще никогда прежде эти места не знали такого яркого процветания и непрекращающегося бурного экономического роста. Постоянные реформы и программы улучшений всех областей человеческой жизни приносили грандиозные плоды, и ежемесячные статистические отчеты результатов работы правительства показывали, насколько эффективным стало общество и государство. Он закончил читать отчет по улучшениям в сельском хозяйстве и начал пристально рассматривать фермерские участки, как бы пытаясь обнаружить реальное подтверждение увиденных цифр. Хозяйства действительно выглядели процветающими. Группа студентов сидела рядом и в другом конце вагона. Все живо обсуждали различные темы, преимущественно говоря о грядущей экскурсии на подземную атомную электростанцию. Абсолютное большинство из них никогда не бывали на подобных станциях, но много слышали о них, и поэтому их любопытству не было предела. Он оторвался от окна сразу, как закончились фермерские хозяйства, обращаясь к студентам:

— Вы знали, что этот поезд был сконструирован выпускниками нашего университета еще в 2051 году, и даже глава «Атом Индастриз» когда-то заканчивал экономический факультет Токийского Научно-Атеистического? Максимальная скорость — 1200 километров в час и является самой высокой как в Атеистической Азии, так и в Христианской части света. Хотя в обычных рейсах они не разгоняются больше 800 километров в час. Совсем скоро такие поезда пустят от Токио до Шанхая и Гонконга, а потом, кто знает, может быть и до Нью-Дели.

Студенты быстро затихли, внимательно слушая. Он явно был для них авторитетом и завоевал их доверие с самого начала, ведя свою первую лекцию в университете.

— Артур, скажите, — смотря в сторону и накручивая волосы на палец, Микки явно представляла озвученное в своей голове, — а в Австралии есть такие поезда?

— Откуда же мне знать, я никогда там не бывал. Но думаю, что нет. Мне кажется, что люди там не так сильно спешат, как мы с вами, и в таких скоростях не нуждаются.

Она повернулась к Артуру, задержала на секунду взгляд на нем:

— Почему вы так считаете?

— Знаешь, Микки, когда ты всю свою жизнь живешь в обществе, в котором установлены какие-то правила, нормы, ценности, тебе начинает казаться, что это устройство общества единственно верное и по-другому быть не может. Но я уверяю тебя, что наше стремление к эффективности, невероятные инвестиции в научный прогресс и даже отношение друг к другу в Христианском мире воспринимаются негативно. Там все устроено иначе. И Австралия не исключение в этом вопросе. И если они сохранили то устройство, за которое боролись, то они сейчас живут гораздо более размеренно, чем мы, я бы сказал, спокойнее.

Вы ведь знаете, что, когда мир начал раскалываться на две части, Австралия не захотела принимать ни одну из сторон. Она страстно боролась за сохранение ценностей двадцать первого века. Конечно, эти ценности нам сейчас могут показаться старомодными, но я уверен, что другой жизни они не хотят и по сей день. Иначе они бы давно присоединились к одной из сторон.

Глаза Микки были наполнены любопытством:

— Вот бы попасть туда хотя бы на один день. Неужели они никогда не откроют свою границу для других государств?

— Дело в том, Микки, что Австралия — довольно самодостаточная страна, у них есть определенное количество ресурсов и территорий, чтобы поддерживать высокий уровень жизни. Да и к тому же история показывает, что в моменты напряженности политики зачастую закрывают глаза на экономические выгоды или потери и руководствуются целями, связанными с идеологией, контролем власти, безопасности и так далее. Мы более девяноста лет назад дали начало этому расколу. Наше правительство понимало все возможные экономические потери, которые обрушатся на страну в первые годы после принятых решений. Но мы не могли поступить иначе. На кону была безопасность всего населения нашей страны или, быть может, всего мира. Мы приняли верное решение, пусть нас и не поддерживают в этом остальные части света. Поэтому и для Австралии нет смысла открывать границу. Она преследует конкретные цели, и лишняя открытость угрожает этим целям. Граница может быть открыта, только если спадет вся эта напряженность. Ведь сейчас все страны стараются не рисковать и ведут себя очень осторожно.

Поезд начал замедлять ход, и все студенты уставились в окна, рассматривая вдалеке территорию атомной станции.

Только Микки продолжала смотреть на Артура:

— Я не понимаю, как это все могло произойти. Мне казалось, что после Второй мировой войны развитые страны должны были выстроить что-то более надежное и не допускать таких ошибок.

Артур снисходительно улыбнулся:

— Однажды ты осознаешь, что человечество никогда не научится. Такова природа людей. Они разные. У каждого свой взгляд на то, как должен быть устроен мир, поэтому он всегда будет наполнен разнообразием, и все будут тянуть одеяло на себя. Мы обязательно вернемся к этому вопросу на следующем занятии по истории. А пока… — Артур встал, обращаясь к студентам: — Берите все свои вещи и организованно выходите за мной. Не спешите и не толпитесь, времени у нас много.

Студенты быстро распределились по двум ожидавшим их автобусам и направились к станции. Автобусы, как и весь транспорт в Японии, были электрическими. На тот момент все транспортные средства с бензиновыми и дизельными двигателями облагались такими большими налогами, что пользоваться ими не было никакого смысла. В то же время компании, занимающиеся электрокарами, уже не первый десяток лет получали всевозможные дотации государства. Таким образом в довольно короткий срок удалось полностью заменить транспортные средства на электрические. Некоторые автомобильные компании обанкротились. Однако самые крупные производители смогли переналадить производство и выпускать электрокары. Самым крупным игроком на рынке электро стал «Атом Индастриз» — компания, которая продвигала новейшие технологии в самых разных сферах и успела стать одним из крупнейших предприятий страны.

Пятиметровый забор с тонкими стальными пластинами, торчащими наверху, огораживал всю территорию станции. С двух сторон были расположены ворота. К одним подходила железнодорожная ветка, вторая была предназначена для прохода людей и проезда автомобилей. Над воротами висела большая надпись: «ПАЭС №4». Проехав под ней, автобус остановился у первого здания, рядом с которым студентов уже ожидали сотрудники станции.

Седоволосый мужчина дождался выхода последнего студента и громко произнес:

— Добро пожаловать на Подземную Атомную Электростанцию повышенной безопасности. Заходите, внутри есть чай и кофе, рассаживайтесь в зале справа, я покажу все, что смогу, и расскажу все, что знаю.

Студенты быстро расселись в аудитории, некоторые достали экраны и приготовились слушать. Встречающий их мужчина поднялся на сцену и поприветствовал студентов еще раз:

— Всем доброе утро. Меня зовут Такеши Гито, я технический директор этой станции.

Обычно презентациями занимается отдел персонала, но я в прошлом вел лекции в университете и люблю студентов. К тому же я смогу рассказать гораздо больше, и поэтому я балую себя иногда подобными презентациями. В общем, вы прибыли на одну из самых современных и самых безопасных атомных станций в мире. Схема работы достаточно проста. Есть ядерный реактор, в котором происходит распад радиоактивных элементов. Процесс этот сопровождается выделением большого количества тепла. Этой энергией подогревается поступающая вода. Образовавшийся пар подается на турбину, которая, в свою очередь, соединена с генератором, вырабатывающим электроэнергию. После этого пар конденсируется, снова превращается в воду и заново отправляется к реактору. И так по кругу. Энергия генератора — подогрев воды — пар на турбину — электроэнергия от генератора в город. Запомнили? Как вы понимаете, основную опасность составляет ядерный реактор, в котором находятся все радиоактивные вещества. Однако трубы, по которым поступает пар к турбине, также связаны с реактором и могут высвобождать радиацию в случае аварии. Поэтому недостаточно разместить под землей лишь реактор: турбина и генератор также располагаются внутри. От генератора идут довольно крупные провода, и вот только они выходят наружу, несут энергию к наземному электроблоку и распределяют электричество в различные города. К сожалению, увидеть вживую большинство из того, о чем я сказал, вам не удастся, но вы сможете посмотреть на все схемы и увидеть изображение с камер видеонаблюдения. На земле расположены только электроблок и административное здание с управляющими и операторами. Под землей все автоматизировано, и ежедневно туда спускаются только несколько человек, которые совершают объезд территории на автоматическом лифте. Выход из лифта происходит только в случае поломок, которые не могут исправить автономные ремонтные машины. Но такого не происходило уже несколько лет. А сейчас мы пройдем по офисам операторов, которые следят за всеми процессами.

Студенты последовали за профессором Гито и провели несколько часов, изучая работу станции. После экскурсии и обеда они неторопливо побрели обратно к автобусам. Кто-то живо обсуждал увиденное, кто-то сел и уставился в окно, размышляя о чем-то своем, кто-то думал о том, что вернется однажды сюда в качестве сотрудника. Артур же в очередной раз, смотря, как работает станция, вспоминал, как это создавалось. Все произошло еще до его рождения, но имело к нему непосредственное отношение, так как его дед был одним из основателей первой подземной атомной станции повышенной безопасности в Японии. Он мигрировал в Японию из России, будучи молодым ученым, только начавшим реализовывать перспективные проекты в разных точках света. После свадьбы с японской художницей он окончательно остался в Токио и занимался атомной энергетикой, проектируя первую и последующие ПАЭС. А в конце своего пути он читал лекции по физике в уже образовавшемся тогда Токийском Научно-Атеистическом университете. Его сын — отец Артура — не разделил интересов деда и построил карьеру в политике, страстно поддерживая новую идеологию Атеистической Азии.

Артур же пошел по стопам деда. Разделяя новые ценности новой Японии, он все же решил посвятить себя науке. Он так же интересовался атомной энергетикой, участвовал в проектах по строительству новых ПАЭС и сразу после защиты докторской начал вести лекции и семинары в Токийском Научно-Атеистическом. Помимо физики, он также вел факультативный курс истории с XX века и до современности, так как история занимала значимое место в его жизни и интересах.

Свое имя Артур получил также в честь деда, разве что ударение сместили на первый слог для более современного звучания. Карьера молодого ученого в современной Японии была идеальным вариантом. Как говорил лучший друг Артура — Дэниел — после защиты докторской по физике, «ученые — это новые звезды». Помимо звания молодого ученого, Артур был весьма привлекателен. Высокий рост — около 185 сантиметров, спортивное телосложение, темные волосы и серо-голубые глаза. Европейские черты, исходящие от его корней, делали его внешность достаточно уникальной для азиатского населения, даже с учетом того, что после идеологических изменений и перед закрытием границы в Японию успело въехать много мигрантов из западных стран.

Размышляя о своем прошлом и своих предках, Артур не заметил, как автобус покинули уже все студенты. Он оглянулся вокруг, в спешке схватил сумку и вышел к железнодорожной станции. Поезд прибыл через 10 минут, строго по расписанию.

Это был классический по виду маглев. Поезда этого типа разрабатывались еще в конце XX века в разных странах и успешно курсировали в первые десятилетия XXI века в Японии и Китае до закрытия границы. Название концепта «maglev» — сокращение от «magnetic levitation» — «магнитная левитация». Современные маглевы обладали схожим дизайном, только имели обновленные внутренние конструкции и располагали большей мощностью, что создавало дополнительный скоростной потенциал.

Основной смысл концепта заключался в так называемой магнитной подушке, которая позволяла поезду как бы парить над путями. Создаваемые магнитные поля на поезде и путях отвечали за поддержание и разгон. Большая часть пути поезда пролегала в специально сконструированном туннеле, который представлял собой большую трубу с разреженным воздухом. Так как трение поезда с путями отсутствовало из-за магнитной левитации, единственным сдерживающим фактором было трение воздуха. Поэтому воздух в туннеле и был разреженным, и состояние внутри туннеля стремилось к вакууму, что давало возможность развивать более высокую скорость.

Группа еще не успела обсудить увиденное на станции, как по громкоговорителю объявили о прибытии на центральную станцию столицы. Студенты прощались друг с другом, покидая маглев. Артур не спешил выходить, продолжая размышлять о своем прошлом. Микки постучала в окно снаружи поезда и, улыбаясь, помахала Артуру. Он кивнул, слегка улыбнувшись, и потянулся за своей сумкой. Настроение было неподходящим, чтобы сидеть дома. Он решил прогуляться по городу и найти уютное место для ужина.

Почти два часа он шел от центральной станции до набережной своей любимой реки, слушая музыку и рассматривая город со всеми его системами, бесконечным потоком людей и машин, так невероятно организованными и сосуществующими в мире и гармонии. Вечер был достаточно теплым, хотя от воды веяло прохладой. Он зашел в небольшой семейный ресторан и заказал лапшу с кусочками жареного мяса. Небо медленно темнело, но город продолжал шуметь, выжимая последние мгновения перед комендантским часом. Правильный режим — залог эффективности человека. А правильный режим в масштабах города — успех всей экономики столицы. Поэтому после 11 вечера город мгновенно становился пустым. Все расходились по домам осознанно, даже не думая о том, что должны делать это по закону. Солнце исчезло. Город стал абсолютно другим, наполненным огнями и мерцаниями фар. С этого момента люди делились на два лагеря: первый, который составлял абсолютное большинство бредущих домой, и второй, который ловил электро до района Минато — улицы клубов и единственного места в городе, где было легально находиться после коменданта. Он приглашал всех, кто хотел насладиться вечерней тоской или ночным весельем. Но Артуру не было интересно ни то, ни другое. Он вышел из ресторана и направился домой. Его разум был чист, цели ясны, и планы в голове создавали твердую почву под ногами. Он всегда готов к новому дню, и следующий не был исключением.

***

Стук копыт отмерял секунды до заката. Темно-красное зарево провожало уходящий день. Легкий ветер трепал ее волосы, дрожащие на легком скаку. Чуть в стороне фермеры не спеша завершали вечерние дела. Кто-то убирал листья, кто-то загонял скот. Пригороды Лондона всегда отличались невероятной гармонией и покоем. София часто приезжала сюда в конце недели отдохнуть и покататься на лошадях.

Она наблюдала за природой, восхищалась красотой заката и играла с животными фермерских угодий. Местные хорошо знали ее. Она часто привозила маленькие подарки и заводила с ними долгие разговоры. Здесь она старалась радоваться каждой мелочи и ловить красоту каждого момента.

Каждый вечер загородного волшебства она завершала молитвой. Она уходила далеко от домов, бродила среди диких трав и общалась с Богом. Она говорила ему о своих мыслях, душевных переживаниях и делилась планами на будущее. А после тихо сидела, наблюдая, как он отвечает ей через неповторимую красоту природы угасающего дня.

Глава 3. Наука! Азия! Атеизм!

И познаете истину, и истина сделает вас свободными.

Евангелие от Иоанна, 8:32

Тусклый свет фар пробивался сквозь рассеивающийся утренний туман. Электро на дорогах было больше, чем людей на улицах. Шум и свет разгоняли мрак с центральных дорог в еще спящие переулки. Тексты билбордов будто становились ярче и яснее. Группа школьников, направляющаяся в музей истории атеизма, несмотря на хмурое утро, живо оттачивала неоспоримое знание:

Древние мифы, смешные приметы

Мы заменили научным предметом!

Диким народам оставили веру.

Мы для планеты всей стали примером!

Живые лица повторяли стихи рефлекторно, будто они впитались в умы с молоком матери. В то же время в глазах не было и толики неприязни или гнева. Лишь поток слов, что не имел для них еще никакого смысла. Зазубренный посыл, что должен томиться в подсознании до нужного момента.

Вход в музей украшало символическое изображение атома, установленное в самом центре гостиного зала. Чуть в стороне на небольшом кресле располагалась гипсовая фигура Демокрита — древнегреческого философа, который впервые предложил анатомическое представление частиц материи. Дети ровной линией растянулись от самого входа до конца первого зала и словно с определенным заранее временным интервалом начали продвигаться от комнаты к комнате, рассматривая скульптуры и портреты известных ученых разных времен, читая их истории открытий и преодоления границ человеческого разума. Комнаты были разбиты хронологически и по научным сферам. Они рассказывали о важнейших вехах научной мысли, фундаментальных открытиях, что меняли течение человеческой истории и вели от древних государств к Великой Атеистической Азии.

Композицию завершали мрачные залы с краткой историей основных мировых религий, описанием череды безумств, что были совершены во имя веры, а также событий и поступков, что тормозили научный прогресс и стремились сохранить каноны и традиционные устои каждого времени.

В самом начале детей встречал Евклид, повествующий об основах математики. Его окружали тексты и иллюстрации по планиметрии и стереометрии, дополненные основами теории чисел. Его труды и добрая слава стали базой для дальнейшего развития предмета и послужили великим вкладом в формирование истинного мышления человека. Пифагор был расположен неподалеку, и его уголок также рассказывал об основах математики, опуская религиозно-философскую деятельность великого грека.

Вход в отдельный зал, посвященный развитию медицины, охраняла статуя Гиппократа. Его заслуги отмечались как особо важные для развития человека. Именно он боролся с верой в проклятия и порчи и исследовал болезни человека научными методами.

Платон и Аристотель, как отец с сыном, встречали детей объемными фигурами в следующей комнате и обогащали молодые головы отрывками философских трактатов, что прославляют научное мышление во всех сферах жизни человека.

В конце комнаты была расположена небольшая ванна с льющейся через край водой и фигурой Архимеда. Инсталляция повествовала об открытии выталкивающей силы, а тексты неподалеку содержали основные открытия ученого в области геометрии, механики и физики.

Исааку Ньютону была отведена отдельная комната, где он рассказывал о физике, математике и астрономии. Такой же чести были удостоены еще четыре великих ученых: Дмитрий Менделеев с залом основ химии и Альберт Эйнштейн с залом феноменов физики, Никола Тесла с залом, посвященным энергии и электричеству, и Леонардо да Винчи с его невероятными изобретениями и доказательствами необозримых границ интеллектуального потенциала человека.

В конце экскурсии дети познакомились с крестовыми походами, ужасами святой инквизиции и попытками церкви пресекать научные открытия в угоду священным писаниям.

В завершение они посмотрели небольшой фильм о Западе Вовлеченного Христианства, где в иронической форме рассказывалось о быте и традициях глубоко верующих соседей. Они видели утренние молитвы и мрачные отпевания, крещения и священные праздники, и весь зал заливался смехом и толикой презрения от еще юных зрителей.

Уже к полудню группа вернулась обратно в школу, где их ждало просветительское занятие с представителями Токийского университета. Это было личным проектом Микки Юи. Она всегда любила учить детей и еще на первом курсе задумалась о проведении лекций в школах столицы. И хотя на старших курсах она набрала волонтеров, которые выступали с ее материалами, иногда она продолжала проводить занятия сама.

Гул нетерпеливых школьников затих, как только она вошла в аудиторию. Живая и яркая, в разноцветном платье, развевающемся от ее стремительных, но тихих шагов. Словно она сама только собирается покидать школьную скамью. Но видимая детскость исчезала каждый раз, когда она начинала свою речь. Она непрерывным потоком строгих слов выливала на детей неоспоримые истины нового государства, разбавляя выступление массой риторических вопросов, будто разговаривая с собой. Легкая и порой даже неуместная игривость не давала детям оторвать от нее внимание и взгляды:

— Могли ли знать наши предки, насколько сильно они ошибались? Предполагали ли они, каким эффективным и гармоничным может быть общество? Мои милые дети, — она широко улыбнулась, прищурив глаза. — Они могли! — сделала легкую паузу. — Они знали! Но говорить правду было не принято. Ах да, говорить правду было не принято. Они считали, что сладкая ложь лучше горькой правды. Но они не знали вот что, — она резко произнесла свое «что» и замерла, оглядывая увлеченные и ждущие ответа лица. — Они не знали, что, признав горькую правду и найдя слабые стороны, мы можем сделать себя лучше. Мы можем искоренить слабости, и даже больше… мы можем обратить некоторые недостатки в преимущества. И приняв это и улучшив себя, мы смогли оказаться в лучшем мире. И самое главное — нам больше не нужно лгать. Лгать окружающим, но, прежде всего, лгать себе. Не повторяйте ошибок наших недалеких предков, не уподобляйтесь недоразвитым племенам Христианского Запада. Вам дано бесценное знание, вам даны неоспоримые истины. Ценности и правила, о которых люди прошлого могли лишь мечтать и шептаться. Вам дано будущее. Светлое и прогрессивное. Я передаю вам его. Из рук в руки. От поколения к поколению. Вы, мои дети, — наше наследие. Несите же с гордостью это знание. Уважайте и чтите неоспоримые истины. Наука! Азия! Атеизм! Помните эти слова, живите в лучшем мире и бережно храните его для грядущих поколений.

Выбегая из здания школы, она спешила с привычным ощущением скорого опоздания куда-либо. Причем уже давно было не важно, опаздывала ли она на самом деле и нужно ли ей вообще куда-то. Это чувство поселилось однажды от частых опозданий и твердо укоренилось внутри, периодически давая о себе знать при движении от пункта к пункту в списке ежедневных дел. Пролетая вдоль уличных кафе и веранд бутиков, она случайно заметила знакомые лица людей за стеклом ресторана через дорогу. Она резко остановилась. «Артур, ах, Артур», — она сказала про себя и тут же засмеялась, введя в недоумение проходящего мимо старика. Легкое чувство неопределенности стало мешать стоять на месте, и она сделала несколько маленьких шагов вперед, раздумывая об уместности зайти в ресторан и подсесть к ним.

«Я просто поздороваюсь. В этом ведь ничего нет. И даже наоборот — вежливо», — ясно пронеслось в голове, и чувство неопределенности исчезло так же быстро, как и появилось. Она проскользила между стоящими в пробке машинами и резко разрушила формальную атмосферу заведения своим ярким видом.

— Доброе утро, Артур! — начала она еще издалека, широко улыбаясь и приветствуя его маленькой кистью утонченной руки.

— Здравствуй, Микки, позавтракай с нами, — сказал он ровным голосом, контрастным к ее действиям, но невероятно с ними сочетающимся.

Дэниел потянулся за стоящим в стороне стулом и резким движением притянул его к столу. «Присаживайся», — сказал он, слегка улыбаясь и подав брови вверх. Дождавшись, когда незнакомка сядет, он протянул руку и, еле заметно кивнув, четко произнес: «Дэниел».

— Микки Юи, — произнесла девушка, едва коснувшись его руки, — беру у Артура уроки истории, физики и житейской мудрости.

Артур засмеялся: «Мудрости, …у кого бы мне взять пару уроков».

Официант прервал беседу, и пока Микки была увлечена выбором завтрака, Артур и Дэниел продолжили дискуссию.

— Мне тяжело признать, что нам нужны реформы, я много лет убеждал себя и людей вокруг в острой необходимости консерватизма, порой жесткого и неоспоримого. Истины нашего общества верны, я знаю это и никогда в этом не сомневался. Я боюсь, что либеральные идеи, как опухоль, начнут бесконтрольно разрастаться, и мы все не успеем понять, когда умеренные реформы перешли к разложению общества и оскорблению идейных отцов нашего государства.

И я чувствую, что сам заразился этой лихорадкой. Болезнью перемен. Недугом страсти к новому. Я боюсь, что наши предки проходили через это, и в борьбе природного и интеллектуального начал они всегда отдавали предпочтение природному. Человек — очень сложное и неоднозначное существо. Влияние природы на него гораздо сильнее, чем мы думаем. И эта природа на подсознательном уровне заставляет нас совершать поступки в угоду своим интересам, маскируя их под потребности интеллекта.

— Что ты имеешь в виду? — Артур вдумчиво пытался понять собеседника.

— Я говорю о хитрости человеческой природы. Например: у тебя есть подруга, которая ничем тебе не интересна, но крайне симпатична. И ты думаешь: «Ну мы ведь можем просто общаться, в этом ничего нет». Но правда в том, что не будь она привлекательной — ты бы не стал тратить на нее свое время, и реальная подсознательная причина — пусть и крошечная вероятность потенциальной связи с ней — секс — продолжение рода. И твоя природа будет маскировать твои подсознательные желания, используя социальные нормы и вещи, принятые в обществе как правильные, под нужды природного начала.

Я боюсь, что мы ведомы нашей природой. И люди, сделавшие эту страну такой, понимали это и пресекали проявления природного начала. Определив истины, что исходят лишь из высоких интеллектуальных потребностей, они сформировали идеальный путь развития общества, рассматривая человека не как животное, а как существо высшего порядка, как существо разумное и рациональное.

Артур вглядывался в медленные электро утренних пробок и словно перестал слушать Дэниела.

— Я со всем согласен, — сказал он, не отрываясь от короткометражки за окном, — но для меня это не вопрос истин и отказа от них. Не вопрос противостояния природного и интеллектуального начал. Да и кто сказал, что их нужно противопоставлять абсолютно, не представлять одного без другого и ограничивать любые признаки нашей природы? Быть бездумным фанатиком общей идеи, к формированию которой ты не имеешь никакого отношения? Я хочу сказать, — он оторвался от окна и посмотрел на Микки, — это вопрос крайностей и объективной оценки. Вопрос гармонии и разумного сочетания природы и интеллекта в человеке.

Дэниел прервал, не дослушав:

— В такие моменты мне кажется, что ты родился в храме, — он усмехнулся, допивая последний глоток чая.

Микки поддержала нового знакомого:

— Артур порой слишком далеко уходит в своих размышлениях. Переходя все границы принятых норм. Этот бунтовской характер. Ах, я бы так не смогла. Я винтик этой прекрасной системы и так горжусь им быть. И все когда-нибудь поймут, как хорошо быть частью целого и частью чего-то великого, как наше общество.

Артур и Дэниел живо улыбнулись друг другу, явно думая об одном и том же.

— Я вынужден покинуть вас, — Дэниел положил деньги на стол, — было приятно познакомиться с тобой, Микки, я надеюсь на скорую встречу снова.

Он резко встал и надел висевшее на спинке стула пальто. Громкие стуки каблуков ботинок о плитку пола затихли лишь у двери заведения. Он приоткрыл ее и повернулся к друзьям.

— Артур, — сказал он громко через весь зал, — знаешь, некоторые идеи стоят того, чтобы стать их фанатичным последователем.

Взгляд Артура не изменился ни на йоту, а Микки воодушевленно встрепенулась:

— Ах, я бы и не смогла сказать лучше.

***

Улицы Лондона накрывал мрак и туман. После полуночи город казался вымершим. Везде царила тишина. Свет в окнах еще жил ближайший час и после тоже пропадал с лица столицы. Редкий патруль нарушал тишину скрипящей формой. Несколько машин проезжали по центральным улицам, перевозя особо важных чиновников. К середине ночи, когда свет полностью уходил с улиц, на дорогах появлялись тени. Каждую ночь с двух до четырех часов они тихо пробирались во дворы и останавливались там. Служащие в черных мундирах быстро заходили в дома и так же быстро возвращались обратно в свои черные фургоны. Люди, которых они забирали с собой, не создавали лишнего шума, но иногда жены или дети кричали, разрывая безразличную тишину ночи. Их слышали другие во дворах. Эти крики будили спящих. Но никто и никогда не стал бы подходить к окну. Тени снова возвращались на широкие проспекты и затем исчезали за высокими стенами правительственных учреждений. И когда солнце возвращалось в столицу, улицы были снова пустыми, а город прежним, став лишь чуть более чистым и праведным без тех, кто разгневал высшие силы или их местных жрецов.

Глава 4. Новая Азия

И познаете истину, и истина сведет вас с ума.

Олдос Хаксли

Восходящее солнце освещало непрерывное движение Токио. Артур вышел из квартиры и, скользя по улицам привычным быстрым шагом, стремился к оплоту современной научной мысли — институту здравомыслия, центру прогресса, месту, в котором творили будущее. Токийский Научно-Атеистический университет расположился в районе Бункё и включал множество корпусов и зданий.

Путь до университета занимал не больше 20 минут общественным транспортом, но иногда Артур любил потратить час на пешую прогулку. Через бегущий город, тысячи лиц и чуть слышные маршруты электро. Он не просто смотрел, он восхищался происходящим: всей грацией порядка и эффективности общества. Чистые улицы звали по ним прогуляться, лучший мир требовал сделать его еще лучше. Артур знал, что не опаздывает, но ему хотелось быстрее ворваться в стены университета и при этом не упустить ни единой детали по маршруту к цитадели науки.

— Какой прекрасный день, — он произнес это вслух. И в тот же момент попытался найти объяснение такой радости. Определенно, должна быть причина. Он задумался, перелистал все грядущие события внутри и подумал о том, что наверняка что-то забыл. Он вспоминал до тех пор, пока не увидел главное здание университета. В очередной раз поймал себя на мысли, что совсем не заметил происходящего на последней части маршрута. Он каждый раз уходил в себя, думая о чем-то, и упускал из вида остатки пути. Огромный символический атом возвышался над дверьми главного входа, и Артур, проходя под ним, как всегда, думал о величии науки и университета.

Дэниел встретил его в дверях, типично стремительно двигаясь вперед, сам себе на уме, прическа — набок, рубашка — сверху пуговиц будто и нет, спешно отряхнул джинсы, поднял голову и едва не сбил Артура с ног. Артур — полшага назад и обнял друга.

— Привет. Ты рано сегодня закончил, — он улыбнулся, смотря на Дэниела, который был заметно чем-то увлечен.

— Здравствуй, Артур, я как раз думал о тебе. Эти выборы не дают мне покоя.

— Выборы, точно, выборы. А я все утро думал, что же сегодня важного.

— Артур, нам нужны два кофе и одна беседа, твои студентки подождут, — он улыбнулся, что-то представляя. — Ах, студентки. Тебе бы посетить мою лекцию. Твоя история скучна. Ползала — гуманитарии, кому они вообще нужны. Ищут в страницах факты столетней давности, обсуждают поступки умерших людей. А у меня — умнейшие создания, стремятся изо всех сил познать природу человеческих мотивов. И не только изучить, а разобрать в себе. Открыть новые грани самопознания и чувственности и после поделиться откровениями с миром. Девушки, изучающие психологию, просто невероятны в своих играх. Так и не определишь — серьезно ли она или в очередной раз проверяет новую гипотезу. И лишь наутро понимаешь — серьезно.

— Я понял тебя, Дэниел, но меня вполне устраивают и мои студенты, причем обоих полов. Тут главное — преподавание. Советую тебе думать об этом чаще.

— У нас есть минимум пятнадцать с половиной минут, — сказал Дэниел, положив руку на плечо Артуру, — кофе.

Вся спешка и стремительность исчезли. Дэниел, как самый спокойный человек на континенте, начал размеренно шагать, рассматривая все вокруг.

— Представляешь, Артур, как бы мы жили, если бы не глобальная научная реформа, представляешь, как бы мы вели себя, к чему бы стремились? Как можно жить, основываясь на ощущениях, которые сформированы инстинктами, как можно верить во что-то просто так, любить без объяснения, как можно отдавать власть правительству, которое формируется само собой, хаотично, через дружбы и знакомства, без программы подготовки правительственных управленцев, без ежемесячных отчетов эффективности работы правительства, в конце концов?

— Когда-то люди жили в пещерах, — Артур протянул экран для оплаты, — не стоит удивляться, это естественный ход истории.

— Ах да, истории, — Дэниел попросил один кофе и повернулся к Артуру. — Давай лучше о настоящем. Мне кажется, что у либералов нет никаких шансов, и все эти разговоры только для того, чтобы подогреть интерес к выборам.

— Я бы не был так уверен. Мне то же самое, — он достал экран и посмотрел на довольно энергичного старика, что готовил кофе. — Я полагаю, что консерваторы в целом хорошо справляются со своей работой и делают все эффективно, но они топчутся на месте и просто продолжают поддерживать то, что было сделано до них. Лично я хотел бы увидеть улучшения. У нас определенно есть сферы, которые можно сделать еще эффективнее и организованнее. Да и рейтинги либералов растут весь последний год.

Они направились к университету. Громадное здание растянулось на несколько сотен метров. Его стены украшали портреты известных выпускников, выбитые из камня. Вся крыша была застелена панелями, собирающими солнечную энергию. Они полностью покрывали нужды вуза в электроэнергии. Перед зданием расположилась аллея, цветочные клумбы и скамейки. Территория университета не была огорожена, и поэтому здесь зачастую можно было встретить много отдыхающих.

Они шли среди деревьев, выходя на асфальтовую дорогу, ведущую к главному входу. Дэниел посмотрел на атом и перебил Артура, рассуждающего о последних неудачах консерваторов.

— Артур, подожди, неужели ты собираешься голосовать за либералов? — они остановились. — А как же твой отец?

— Мы уже обсудили это с ним, — Артур сделал несколько шагов вперед. — Отец уважает мой выбор. Да и к тому же, даже в случае победы либералов он все равно останется в парламенте, процент консерваторов в правительстве уменьшится, но они найдут кого убрать.

— А я думаю, что их идеи слишком радикальны, а лидеры слишком мягкие или, как они говорят, «гибкие». В некоторых вопросах «гибкости» быть не должно. Наши идеалы — неоспоримы, наши ценности — абсолютны. Мы нашли и обозначили истины, которые они хотят переписать. Наука, Атеизм, Объединенная Азия. Мы на этих столпах новый мир построили. И нужно его защищать.

— Я согласен с тобой, Дэниел, но тебя слишком сильно промыли. И с каких пор тебя вообще так интересует политика? Сейчас ты зайдешь в аудиторию, и пара симпатичных студенток будет волновать тебя сильнее, чем все либералы вместе взятые.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, Артур, — он улыбнулся и дотронулся до его плеча. — Хорошего дня.

Они разошлись у лестницы. Артур спешил на факультативный курс истории, который он вел для студентов первого года обучения. Дэниел же преподавал факультатив по психологии для выпускного курса бакалавров.

У каждого преподавателя был основной предмет и одна или несколько дополнительных дисциплин. Это был их первый год преподавания. Молодые ученые, доктора в области физики и преподающие ее теперь как свое основное направление, также взяли по одному дополнительному курсу по своим интересам. Дэниел еще с первого курса был увлечен психологией и создавал различные инструменты для анализа человеческих состояний и мотивов, изучая прежде всего себя и своих близких. Артур же всегда тяготел к истории. Воспитанный в семье видного политика, он с детства был осведомлен об отношениях ведущих стран друг с другом и исторических причинах, эти отношения создавших.

Грядущие выборы должны были определить вектор развития государства на ближайшие годы. Либеральные силы стремились ослабить атеистическую пропаганду и смягчить отношения с Христианским миром, а консерваторы выступали за сохранение текущего курса полной изоляции и тотального научно-атеистического фокуса. Голосование проходило в единой Азиатской интернет-сети, на государственном портале, в котором зарегистрированы все граждане страны. С 15 лет они регистрировались и получали персональную страницу, которая служила аналогом устаревших паспортов. Перечень остальных необходимых документов, справок, дипломов также хранился в личном кабинете. Все электронные документы могли иметь резервные копии на любых электронных устройствах пользователей. На этом же портале и проходило голосование. Сканирование отпечатков пальцев устройствами пользователей не позволяло голосовать за других людей, а фронтальные камеры показывали, что голосующий делает это по собственному желанию. Любые противоправные действия пресекались моментально, так как все устройства были оснащены геолокацией.

Таким образом, доля голосующих людей поднялась выше 90 процентов и не включила людей, которые принципиально отказываются от участия в выборах. Само же действие занимало не более минуты, но для большинства являлось важным событием. И сегодня, с десяти часов утра и до восьми часов вечера, все граждане старше 18 лет могли отдать свой голос за ту или иную партию.

Артур очень трепетно относился к этому событию, оно вызывало у него чувство участия в управлении государством, чувство личного вклада в развитие страны. Он твердо решил, что будет голосовать за либералов, несмотря на то что все годы до этого был сторонником консерваторов. Он считал, что большая часть его жизни протекала бессознательно, и, впервые попытавшись сформировать свое беспристрастное собственное мнение, он не согласился со всем, что прививали ему с детства.

Он вошел в аудиторию, где студенты живо обсуждали грядущие выборы. Все затихли и посмотрели на Артура.

— Всем доброе утро, — он сел за стол внизу амфитеатра. — Как ваше настроение? Все определились с выбором?

— Если не секрет, за кого вы будете голосовать? — донеслось со среднего ряда.

— Не секрет, за либералов. Удивительно, ведь все предыдущие выборы я поддерживал консерваторов. Но сейчас мне кажется, что они выдыхаются, мало работают, не ищут улучшений. Я уверен, что нет границ для оптимизации и развития, а они просто готовы жить в существующих условиях всю оставшуюся жизнь. В общем, как бы странно ни звучало, мне не близок излишний консерватизм консерваторов, — по аудитории прокатились смешки. — Но вернемся к лекции. Так как у нас важный день, я решил забыть о сегодняшней теме, потому что она уходит слишком далеко в историю, и поговорить о том, как образовалось наше новое государство. Какие события способствовали образованию современного устройства мира и на каких ценностях мы смогли создать наше великое общество.

Очень важно понимать, чего нам стоило изменить существовавший порядок и какие смелые решения пришлось принять для того, чтобы привести нашу страну к светлому настоящему. Мы должны уважать это, но, прежде всего, мы должны помнить и понимать это.

Конечно, мне бы хотелось сказать, что весь Христианский мир поступал и поступает неверно и что наши решения и наша идеология абсолютно и по всем параметрам превосходящие, но я постараюсь рассказывать беспристрастно. И начну я с так называемых великих трагедий.

Все началось более ста лет назад. Самолет, полный туристов, вылетевший из Токио в Париж, упал на территории Китая, не пролетев и двух тысяч километров. Как выяснилось позднее, он упал в результате взрыва, который произвела исламская террористка-смертница. По итогам следствия было выявлено, что попасть на самолет ей помог брат, который работал в аэропорту в зоне досмотра пассажиров. Взрывное устройство было пронесено на борт самолета днем 13 сентября 2032 года. Ее брат также планировал теракт уже на земле, но был задержан за несколько часов до потенциального взрыва.

Разумеется, проблемы японского правительства с Исламским миром начались еще за несколько лет до этого. Радикальные мусульманские группировки устраивали демонстративные казни представителей разных государств и вероисповеданий, но некоторые нации и религии они ненавидели больше других. К объектам особой ненависти относились и японцы. Так, еще в 2025 году после того, как в Токио отказались отпустить или обменять захваченных террористов, были жестоко казнены японский пилот и журналист. Агрессивные выпады в сторону Японии продолжались несколько лет. Однако после упомянутого теракта все начало меняться…

На фоне возрастающего недовольства в обществе правительство Японии созвало экстренную группу для решения вопросов безопасности населения. Сначала было решено ввести запрет на получение должностей в местах с большим скоплением людей и крупным пассажиропотоком для всех выходцев из Исламских стран и регионов мира, а также людей, чьи предки были мигрантами из указанных мест.

Прежде всего под запрет попали аэропорты, вокзалы, метрополитен и крупные автобусные компании. Также была усилена охрана и контроль во всех перечисленных организациях вплоть до постановки полицейских на крупных автобусных остановках. Все подозрительные лица тщательно досматривались, и, разумеется, в первую очередь обращали внимание на людей с традиционными элементами исламской одежды. Выпущенные законы начали трактоваться на местах гораздо шире, чем это было прописано изначально, и в итоге все мусульманское население подверглось жесткой дискриминации, как при приеме на работу практически в любые компании, так и в повседневной жизни.

Большинство западных стран, ранее выражавших соболезнования по поводу произошедшего теракта, строго осудили действия японского правительства, указывая на то, что дискриминация по религиозному признаку — неприемлемое решение.

Однако после того, как активные действия органов привели к нескольким задержаниям и был предотвращен еще один готовящийся теракт, правительство Японии, несмотря на критику Запада, только ужесточило правила, внеся еще несколько законопроектов, которые были направлены на дискриминацию мусульман. На тот момент количество мусульман в Японии составляло не более процента. И, учитывая массовое освещение событий по захвату террористов и предотвращению готовящихся взрывов, абсолютное большинство населения активно поддерживало действия правительства.

Представители радикальных исламских группировок грозили отомстить японскому правительству и всему японскому народу, и спустя несколько месяцев после принятия новых, еще более жестких законов в Японии произошли два теракта. На праздновании традиционного фестиваля «Гион» прогремел взрыв в Токио, и буквально через неделю, во время празднования фестиваля «Тэндзин», несмотря на усиленную охрану, прогремел второй взрыв в Осаке — третьем по населению городе Японии.

После этих событий в Японии практически началась травля всех мусульман. Среди населения распространялась массовая паника, и правительство решило пойти на самые крайние меры. Все выходцы из мусульманских регионов, находящиеся в Японии как туристы, преждевременно отправлялись обратно. Мусульмане, живущие в Японии, либо улетали сами, либо решались покинуть страну под давлением властей. Толпа студентов, организовавшая мирное шествие по Токио, вышла из-под контроля и разгромила токийскую мечеть и турецкий культурный центр, располагавшиеся в районе Сибуя.

Реакция Запада по-прежнему была негативной. Помимо этого, свои недовольства высказывали различные религиозные организации всего мира. Японская христианская община, которая на тот момент представляла менее трех процентов населения страны, также заявила о недопустимости давления на людей по религиозному признаку. Христиане совместно с другими религиозными меньшинствами Японии провели демонстрации, которые привели к нескольким стычкам верующих с толпами студентов, поддерживающих правительство, и к массовым погромам. После этого в Токио был установлен режим чрезвычайного положения, и в город было введено несколько подразделений сил самообороны Японии.

Правительство вынесло запрет на создание любых религиозных объединений. Все религиозные организации, существующие на территории страны, были признаны экстремистскими и также запрещены. Представители полиции и сил самообороны взяли под свой контроль все здания и помещения официальных религиозных организаций. Представители различных конфессий начали массово покидать Японию. Самые распространенные религии Японии — синтоизм и буддизм, представители которых составляли более 90 процентов населения страны, — на государственном уровне были признаны нерелигиозными и стали именоваться философскими течениями. А сами учения были подвергнуты правкам с целью приведения их к более светскому виду.

Несмотря на официальную оценку последователей синтоизма и буддизма в более 90 процентов, которая основывается на ассоциации японцев с тем или иным храмом, в действительности к верующим себя причисляли менее трети жителей страны. Вследствие этого подобные изменения не вызвали широкого недовольства населения, особенно учитывая то, что взрослое население было запугано терактами, а молодое поколение в короткий срок стало крайне агрессивно настроено по отношению к активно верующим представителям разных религий.

Спустя полгода, когда все недовольства утихли и усилиями полиции все религиозные организации прекратили свою деятельность, начали поступать новые угрозы в сторону Японии со стороны радикальных исламских группировок. На тот момент несколько подобных организаций, расположенных в Сирии и Ираке, начали объединяться, и количество их членов, по различным данным, варьировалось от полумиллиона до миллиона человек. Второго марта 2033-го японской разведке стало известно, что представители исламских группировок начали активные наступления в Сирии и Ираке. Их целью были все возможные результаты ядерной программы Ирака, которая проходила еще в конце XX века, а также ядерной программы Сирии начала 2000-х.

Мировое сообщество не стало признавать потенциальную опасность, так как считалось, что результаты этих программ не увенчались успехом. Вооруженные силы Израиля и Иордании послали регулярные войска в Сирию, но в определенный момент резко отозвали все подразделения. По данным японской разведки, в распоряжении исламистов были элементы ядерного оружия, которые использовались для создания ракет. Угрозы, которые начали поступать от радикалов в сторону Японии как одного из главных врагов Ислама, не остались без ответа. Не дожидаясь, пока элементы ядерного оружия станут работоспособным вооружением, правительство Японии за два часа оповестило западные страны о ядерном ударе по предполагаемым местам расположения радикалов в Сирии и Ираке. Это сообщение привело лидеров разных стран в замешательство, так как Япония никогда не входила в ядерный клуб и не обладала ядерным оружием. Однако разработки ядерного оружия в Японии начались сразу после капитуляции во Второй мировой войне после ядерных ударов по Хиросиме и Нагасаки. Бурное развитие мирного атома и атомных электростанций давало возможность работать с необходимыми компонентами для скрытых разработок оружия.

В назначенное время ракеты, пролетев над Китаем, Бангладеш, Индией и Персидским заливом, нанесли удар по части Ирака и Сирии.

Власти Индии позднее сослались на отсутствие полноценной системы противоракетной обороны, вследствие чего они якобы не могли повлиять на произошедшее. Правительство же Китая открыто заявило о том, что было осведомлено задолго до ядерного удара и приняло решение не вмешиваться. Вся территория, на которой потенциально могли находиться радикалы, была уничтожена.

На экстренных заседаниях ООН и НАТО действия Японии были резко осуждены. Евросоюз, США, страны Северо- и Южно-Американского континентов вместе с Россией объявили Японии экономическую блокаду. Религиозные объединения различных стран начали проводить акции в поддержку представителей всех религий. Невиданная ранее активность верующих привела к невероятной вовлеченности населения в религиозную деятельность и обычаи. В течение года религия в западных странах стала невероятным трендом. Политические деятели в погоне за рейтингами начинали все больше инициатив, связанных с религией и поддерживающих ее. Христианские общины западных стран выступали за духовность, мир, стремление человека к очищению и смирению. Христианство стало культом нового поколения молодежи. Вкупе с политиками, выстраивающими дальнейшее развитие государств на базе высокой религиозности, грядущие поколения обещали быть самыми религиозными на протяжении последних столетий.

Азиатские страны, продолжающие отношения с Японией, также стали подпадать под санкции западных стран. Изолированная Азия начала переговоры по введению железного занавеса. Китай начал требовать возврат госдолга США и получил его часть. Возможность азиатского занавеса встревожила западные страны, владевшие производственными предприятиями в Китае. Однако это решение было согласовано. Просьба Японии о занавесе и уверенная поддержка Китая убедили ряд других азиатских стран.

Через несколько месяцев начались первые отключения азиатских стран от мировой сети Интернет, прекратился оборот западных валют, и Азия начала отделяться от остального мира. Было объявлено о возможной миграции в Азию и, в частности, в Японию по родственным или идеологическим причинам. Обозначенный срок в один год позволил десяткам тысяч людей мигрировать из западных стран в Азию. Поток мигрантов жестко контролировался, и все желающие досконально проверялись. Лишь малая часть смогла получить разрешение, остальные получали отказ.

Спустя еще полгода границы ряда азиатских стран были закрыты. Иностранные предприятия были национализированы и позднее распроданы частным лицам. Китай объявил о национализации американских предприятий в счет неоплаченной части госдолга США.

Этот шаг отразился на экономике Соединенных Штатов, которые погрузились в затяжную рецессию. Мировым экономическим центром западных стран стала Англия, и, как и прежде, крупнейшим финансовым центром — Лондон. Новообразованная Лондонская Христианская академия в короткий срок стала самым популярным высшим учебным заведением не только в Англии, но и во всей Европе. Это подхватили все христианские страны. Облик Запада изменился окончательно.

Азиатские страны с коммунистическими режимами приняли общую доктрину светского развития и распространения тотального атеизма. Основной ценностью было принято стремление к научному и технологическому прогрессу и обоснованному подходу ко всем сторонам жизни.

Распространение христианских трендов было негативно воспринято в Австралии, многие представители парламента которой открыто признавали свою атеистическую позицию. Австралия не желала идти ни по одному из указанных путей и предпочла сохранить прежние ценности. Атеистический фокус Азии в Австралии назвали крайностью, а невиданную религиозность на Западе — мракобесием.

Вследствие повышенного количества прибывающих пропагандистов новых западных течений подобная агитация Вовлеченного Христианства была запрещена. Туристический поток в Австралию был ограничен, и получить новые визы можно было лишь по очень веским причинам. Экономические взаимоотношения с западными странами продолжились, а культурный обмен и ценностно-нравственная глобализация западных ориентиров была прекращена и строго контролировалась правительствами Австралии и Новой Зеландии с целью сохранить прежние устои.

Железный занавес был возведен, мир разделился на несколько частей: сторону вовлеченной религиозности, сторону убежденного атеизма и остров умеренных ценностей XXI века.

Артур продолжал:

— То государство, что мы видим сейчас, то общество, которым мы гордимся, были построены благодаря совершенно новому вектору развития, который мы когда-то приняли истинным. Годы практики и впечатляющих результатов показали, что мы сделали верный выбор. Спустя почти 100 лет мы видим, что построили новую, совершенную систему взаимодействия человека с государством. Но прежде всего, мы создали общество с принципиально новым образом мышления. Конечно, подобная идеология и раньше встречалась в узких кругах, но мы сделали ее массовой. Наши идейные столпы совершенны. Наши ценности — неоспоримы. Объединенная Азия. Наука. Атеизм. Наше невероятное стремление к абсолютной рациональности, к детальному обоснованию всех наших мотивов, начиная от глобальных действий на уровне государства, заканчивая поступком рядового гражданина нашей страны.

Любое мнение, точка зрения, мировоззренческая установка должны иметь четкое логическое обоснование. Эта мысль смело пронеслась по всей Азии и избавила нас, наконец, от средневекового обскурантизма. Освободила умы от тени невежества. Дало нам возможность исключить сотни тысяч действий и поступков, которые мы совершали по воле, как бы они сказали, чувств, а на самом деле гормонов, которые достались нам от наших предков как вредный в современном мире рудимент. В нашем мире нет объяснений «я просто хочу» и «я чувствую, что так лучше». В нашем мире есть только «я делаю это, потому что…» и «это истинно, так как…».

Да здравствует математика, физика, логика и невероятное человеческое мышление, интеллект, которым мы только начинаем пользоваться так, как должны. Сегодня крайне важный день. Сегодня мы вместе с вами должны решить дальнейшую судьбу нашего великого общества. Сделайте правильный выбор, осмысленный и рациональный. И мы вместе шагнем в новое будущее уверенно.

Речь Артура закончилась, и несколько секунд в аудитории стояла тишина, после которой студенты оживленно захлопали, поддерживая молодого профессора.

***

София встала рано. Улицы были спокойными и чистыми. Читая любимую писательницу и смотря, как просыпается город за окном, она закончила завтракать и стала собираться на утреннюю молитву. Она спустилась по ступенькам и направилась в церковь за углом от ее дома.

В тридцати метрах от входа девочка десяти лет истерично рыдала над разбитой карманной иконой, что состояла из маленькой деревянной рамки, куска картона с изображением и стекла, защищавшего картон. Стекло разлетелось по асфальту, а изображение запачкалось грязной водой.

София подошла к девочке:

— Не плачь, мы найдем тебе новую.

Девочка подняла голову:

— Но Бог разгневается за мой проступок.

— Нет же. Бог любит тебя, он милостив и готов прощать.

Девочка подняла осколки, неосторожно сгребла рукой, порезавшись, но не показав виду:

— Не нужно ждать прощения, нужно нести наказание.

София коснулась ее рукой:

— Бог милостив…

— Наказание! — выкрикнула девочка, бросив дерево и стекло в Софию, испачкав кофту грязью и несколькими каплями крови.

Не переставая рыдать, она бросилась бежать, исчезнув за поворотом, а София еще несколько секунд смотрела на пятна.

Утренние библейские чтения помогли разбавить мрачные мысли светлыми оттенками, но неприятный осадок так и не покинул Софию до конца дня.

Глава 5. Выбор прошлого и настоящего

Вещь не перестает быть истинной от того, что она не признается многими.

Бенедикт Спиноза

Из шести партий, участвующих в выборах, четыре были обыкновенной массовкой. После возведения железного занавеса на протяжении десятилетий консерваторы единолично были легитимными лидерами новых стран и широко признаваемых идей. Лишь в последние годы в нескольких государствах Объединенной Азии стала появляться выраженная оппозиция в виде либеральных партий со сравнительно молодым составом, которая резко приобретала сторонников из подрастающего поколения. Либералы подкупали своей энергией и стремлением к позитивным изменениям, и огонь в их глазах дарил большую надежду на завтра. И это завтра казалось не просто светлым. Они заставляли поверить, что будущее должно быть и будет грандиозным, сохранившим старые истины, но разукрашенным смелыми яркими красками новых успехов.

На этих выборах в Японии две главные политические силы представляли невероятно харизматичные личности. Одна из них — достаточно молодой и наделавший много шума в прессе и городских легендах Джеро Ли. Его история была невероятно запутанной и местами загадочной, но за все время, проведенное в политике, он не давал ни одного повода усомниться в верности своим взглядам. Он был десятым сыном известного японского политика Таро Ли, старейшего консерватора, мрачного и непоколебимого, одного из идейных вдохновителей консерватизма, ярого сторонника стабильности и фанатичного атеиста. На момент выборов Таро входил в состав правительства, но уже был достаточно стар. Политическую позицию Таро можно было охарактеризовать как одну из самых ультраконсервативных во всем японском правительстве. Его невероятная плодовитость — результат его взглядов. Он искренне верил в позитивную евгенику[1] и считал, что нужно стимулировать размножение умных людей и не допускать чрезмерного размножения людей с низким уровнем интеллекта. Руководствуясь этими взглядами, он сам стал отцом десятерых детей, все из которых были сыновьями. В далекой азиатской глубинке, где еще местами сохранялись традиции западного мракобесия, ходили слухи о Таро как о личности, обладающей нечеловеческими способностями. В большинстве же мест, а также в столице, поговаривали, что в этом деле не обошлось без вмешательства высококвалифицированных врачей, которые искусственно оплодотворяли жену Таро необходимыми сперматозоидами с Y-хромосомой для рождения мальчика. Политик хотел много наследников, которые будут продолжать его дело, и считал, что чем больше их будет, тем устойчивее будет политическая атмосфера новой Азии. Несколько сыновей предпочли стать учеными, один ушел в медицину, а двое уже представляли взгляды консерваторов в правительстве. Последние были предметом особой гордости Таро несмотря на то, что остальные также были представителями государственных структур в Министерстве здравоохранения и Академии наук. Однако во время учебы его десятого сына Джеро в Токийском Атеистическом план Таро дал сбой, и семья Ли столкнулась с ситуацией, совсем не входящей в ее планы.

Джеро Ли, несколько лет скрывающий свои истинные взгляды, заканчивая учебу на бакалаврской программе по экономике, буквально перед выпуском из Токийского университета открыто заявил о своей либеральной позиции. Как выяснилось позднее, на тот момент он уже год тайно посещал различные молодежные мероприятия либералов и собирал свою команду. На фоне широкой информационной поддержки данного инцидента старый Таро со стыдом ушел из правительства. Говорили, что лидер консерваторов стал много болеть, и это могло послужить одной из причин ухода, но основную вину все же возлагали на молодого Джеро.

Однако через год, отпраздновав 70-летие, Таро Ли вернулся в правительство, попутно проклиная своего сына и заявляя, что намерен исправить сделанные им ошибки и не допустить либералов к власти. Джеро к тому времени совсем перестал общаться с семьей. Его мечтой было изменить консервативный строй новой Азии, сделать государство более гибким, освободиться от тотальной пропаганды и попутно очистить правительство от старых чиновников, которые, по его мнению, никак не улучшали страну, а просто получали жалование и поддерживали существующий уклад. Хотя, по логике вещей, чем еще могли заниматься консерваторы?

Джеро учился на магистерской программе по политологии в Национальном Атеистическом университете Сеула в Южной Корее. После окончания бакалавриата Токийского университета отец Джеро приложил все усилия, чтобы тот не смог продолжить обучение в магистратуре в главном вузе страны. Не пробуя поступать в Токио, Джеро решил получить степень магистра в столице соседнего государства. В дополнение, Сеул на тот момент был неким оплотом либерального движения. Южная Корея всегда быстро развивала новые тренды и была более гибкой, чем неповоротливый Китай и консервативная Япония. За два года учебы в Сеуле Джеро подготовил полноценную программу дальнейшего развития Японии и вскоре вернулся в Токио. Там он примкнул к ожидавшей его команде и в течение года стал главой либерального молодежного движения Японии и советником председателя либеральной партии. За год до судьбоносных выборов председатель либеральной партии решил дать дорогу, как он выразился, «молодому племени» и передал управление партией на тот момент 28-летнему Джеро Ли, который только получил докторскую степень в области государственного и муниципального управления. Сам председатель создал и возглавил консультационный совет, в который впоследствии вошло все старшее поколение либералов. Этот орган занимался наставничеством новых членов высших кругов либеральной партии и консультациями с новыми партийными лидерами.

После нового назначения Джеро Ли его отец отказался от публичных комментариев, однако ходили слухи, что он был вне себя от ярости и грозился уничтожить все наследие своего сына.

***

Вечерняя тень тихо опускалась на город, но жизнь по-прежнему била через край бетонных ограждений. Дэниел решил прогуляться после занятий, поразмыслить обо всех успехах государства, в очередной раз сформулировать свое непоколебимое мнение и отдать голос консерваторам.

Он прошел вдоль парка и направился к реке. Справа расположился госпиталь. Дэниел пробежался взглядом по окнам здания и вспомнил обо всех изменениях в медицине и фармацевтике за последние десятилетия. Запрещение ряда препаратов, таких как гомеопатия и другие, не имевших достаточной обосновательной базы, ужесточение законодательства и введение особых правил для всех дженериков[2], что привело к значительному снижению цен на лекарства, реформирование структуры управления и публичные отчеты по работе министерства здравоохранения. Он думал о нынешнем устройстве системы как о необходимой данности, как об обыкновенной норме, очевидной истине. Полкилометра вперед — и он увидел здание начальной школы. Еще немного размышлений на тему реформы образования. Светская этика, упор на точные науки. Ряд идеологических курсов, направленных на формирование истинных взглядов и научного мышления. Учебники по математике и физике стали новыми Ветхим и Новым Заветом для всех школьников. Четкие мировоззренческие установки имел каждый, кто только оканчивал начальную школу. Старшие классы закрепляли успех. Однако спешить с выбором профессии никто не требовал. После школы все могли продолжить обучение в университетах и колледжах по довольно обширным программам, разделенным на техническое, экономическое, гуманитарное, научное направления и направление по искусству. И только в магистратурах и на программах докторантуры необходимо было углубляться в конкретную узкую область.

Из дверей школы вышла женщина, держа за руку мальчика. Она опустилась на корточки и поправила его штаны у самых ботинок, слегка отряхнула их, подняла голову и поцеловала его в щеку. Вероятно, это была его мать. Все ее действия были наполнены такой заботой и нежностью. Дэниел невольно подумал о своей матери. Мысли о реформах и эффективности растворились в картинках из детства. Он вспомнил дом, улицу и небольшие магазинчики рядом. Детей с площадки, девушек из школьного хора, пикник с друзьями. Картинки вспышками проносились сквозь время, цепляясь за самые глубокие уголки памяти. Дэниел вырос в небольшом городке на юге страны, окруженный людьми без особых стремлений и грандиозных планов на жизнь. С самого детства его целью было переехать в столицу. Он мечтал о мегаполисе, научной карьере, красивой жизни и безграничных успехах, которых достигнет в будущем.

После школы он поступил на факультет физики в Токийский Научно-Атеистический, который уже тогда был самым престижным учебным заведением в Японии и одним из лучших во всей Объединенной Азии. Дэниел становился ученым со страстью. Его невероятно тянуло к знаниям, точным наукам. Атеизм, новые истины и идеология Единой Азии приводили его в восторг. Его публичной позицией всегда была яростная поддержка идейных столпов новой Азии и радикального консерватизма. Но где-то в глубине сознания таился интерес к чему-то иному. Он просыпался иногда и ловил себя на мысли, что ему снился Лондон, что видел бескрайние просторы Новой Зеландии и гулял по побережью Австралии. Все эти сны о местах, где он никогда не был. Ему казалось, что все это воспоминания его предков, ведь они бывали в этих странах. Но он не мог найти научного объяснения таким мыслям и успокаивал себя стандартными предположениями о разыгравшемся воображении. Он видел себя удивительно спокойным в этих снах и ощущал невероятную свободу. Он чувствовал, что все находится в его власти и нет границ для полета мысли и действия. Свобода, близкая к абсолютной. Мир без рамок и ограничений. Что это? Устаревшая демократия? Бездумная анархия? Однажды он проснулся с идеей, которая подчеркивала единый посыл каждого подобного сна. С идеей, что никакой человек и никакое государство не должно решать за него. Никакие внешние силы не вправе управлять его жизнью и ограничивать мысль и действие. Контраргумент возник моментально. Ведь если нет ограничений, то как же преступления, как же развитие и эффективность общества? Ограничения естественны и должны иметь место.

Но все же это не избавляло окончательно от сомнений. За завтраком он задал себе следующий вопрос: могу ли я быть уверен, что та степень ограничений, которая создана в моем государстве, создает самые оптимальные условия для развития общества? И если нет, то каким должно быть соотношение свобод и оков? Он остановился и подумал о том, почему ему в голову пришло слово «оковы», ведь все государственные ограничения никогда не создавали для него дискомфорта. Ему показалось, что это слово пришло из тех глубин сознания, где были берега Австралии. И тот Дэниел, что во снах наслаждается абсолютом свободы, посчитал бы оковами все стандартные условия жизни Дэниела реального.

Такие мысли приходили ему в голову не часто, он старался отгонять их, а в часы восторга эффективностью общества и научными успехами вообще считал подобные идеи враждебными и сбивающими его с истинного пути.

Влажный ветер ударил в лицо, и Дэниел увидел набережную Сумиды. Опустившись в мыслях с небес на землю, он подумал о том, что эти сны и подобные рассуждения все чаще и чаще имели место в его жизни. Он не любил подобные моменты. Минуты сомнений и неуверенности. В такие мгновения он задавался неудобными вопросами, которые систематически выводили его из зоны комфорта. Он ставил под сомнение несомненные идеалы и заново оценивал нерушимые ценности. Его смущал тот факт, что все взгляды, все его мировоззренческие установки были одинаковы все время, что он себя помнил. И изначально он в них просто верил, но позднее смог убедить себя сам, что аргументов для «истинного» мировоззрения достаточно. И его всегда пугала возможность того, что он ошибается. Всегда вызывала неприятные ощущения мысль о том, что весь его мир, все идеалы просто насадили ему извне. Они чужие. Выдуманные кем-то и перенесенные ему в голову умелой государственной машиной пропаганды.

Когда эти моменты проходили, то все революционные идеи, а иначе их назвать нельзя, заменялись жгучим чувством стыда. Идеальная система, давшая ему образование и показавшая истинный путь, который раскрывает не только его потенциал, но и реализует потенциал всего общества эффективнее и эффективнее с каждым годом, заслуживает лучшего отношения, а не бездумного порицания, зародившегося где-то в глубинах сознания. Он смотрел в зеркало и уничижительно спрашивал себя: может быть, ты скажешь, что «чувствуешь», будто система ошибочна? Кто дал тебе право ставить под сомнение истинность пути, подтвержденную практикой и реальными результатами? Ты недостоин этого общества, недостоин своих успехов.

После ему казалось, что никто не должен узнать о его постыдных мыслях и рассуждениях. Он старался убедить себя в том, что не должен вспоминать о подобном в будущем. Что не должен говорить подобного вслух. И, в конце концов, он успокаивался, думал о том, чего достиг, о том, что никогда не оступался на своем пути и что будущее в его руках. Покой продолжался несколько недель, и потом цикл повторялся вновь. Он ничего не мог с этим поделать, пытался решить эту, как он иногда думал, «проблему», но любые попытки завершались очередными неудобными вопросами самому себе и новым циклом стыда и восстановления.

Вода стремительно двигалась вперед и в то же время завораживала своим спокойствием. Он смотрел на нее и думал о неизменных законах природы, о незыблемом устройстве мира и беспокойной, в сравнении с этим, природой человека. Изменчивая человеческая натура провела нации и государства через века, пережив тысячи тысяч различных изменений и идеологических течений. Истин, которые они считали неоспоримыми. Неужели все они были ошибочными?

Тираны Средневековья, верившие, что были назначены богами, рабовладельцы недалекого прошлого, твердо убежденные в превосходстве белого человека, большевики, свято верившие в коммунизм и социализм как в высшие ступени развития человеческого общества, и, конечно же, рыночники со своими Атлантами и одами капитализму.

И все они ошибались? И все они были убеждены, что постигли абсолют? Верили, что их путь единственно верный? Кто мы перед ними: победители, познавшие истинную истину, или братья по несчастью, смехотворно высокомерные, не замечающие своей невежественности? И кем мы будем для грядущих поколений: учителями и отцами незыблемых абсолютов или плохими примерами для новых школьников, постигающих новые истины?

Он шел по мосту. Прохладный влажный ветер располагал к критическим рассуждениям. И Дэниел продолжал. Мысль за мыслью. Он остановился между деревьев в Сумида-парке и прервал себя на середине очередной логической цепочки. На часах было без четверти восемь. Он достал экран, увидел скамейку вблизи и спешно направился к ней. Присев на нее, растерянный и потерянный, он вслух произнес: «Почему сегодня?». Он начал корить себя за то, что в очередной раз предался сомнениям, да еще и в такой важный день.

Он отвлекся на секунду и представил себя голосующим за либералов. Улыбнулся. Такого уж точно не может случиться. Даже в час сомнения он бы не поддержал этих безумцев. И тут же подумал, что они говорят вслух то, о чем он иногда стыдится думать. И снова мысль, что все это происходит в такой неподходящий момент. Миг — открыл страницу с голосованием. Клик — поставил галочку за консерваторов. Занес палец над кнопкой «Проголосовать».

***

Двумя часами ранее Артур сидел на кухне. Из телевизора доносились советы из ежедневной программы об эффективном использовании ресурсов организма, но Артур листал новости на экране, не обращая внимания на ведущего на стене:

— Таким образом, если полностью убрать свет из помещения, закрыть окна, выключить всю электронику, надеть маску для сна, а также отключить все источники звуков, полезность и продуктивность сна вырастет минимум на пятнадцать процентов. А если предварительно проветрить помещение, то можно выжать и все двадцать!

Артур поднял голову, когда ведущий, закончив убедительную речь, широко заулыбался.

— Атом, выключи телевизор, — произнес Артур, и ведущий сменился черным полотном.

Он пошел в комнату. В первой половине она была практически пустой, а во второй захламлена ящиками с вещами, часть которых были совсем не знакомы Артуру. В его половине стояли лишь белый стол, белый стул и кровать у стены с небольшой серой тумбочкой рядом. В стороне от кровати был шкаф, деревянный по бокам и с электронной панелью на лицевой части, где мелькали цифры и графики заранее определенных Артуром отчетов.

Он арендовал квартиру вместе со своим старым другом. Его звали Густав, и он также был из семьи мигрантов. Абсолютно неформатная личность для новой Азии. Абсолютно неуместный человек для этого города. Он был романтиком. Сам себя горделиво называл представителем вымирающего вида. Полон старомодных чувств, он высмеивал все истины, правда, лишь в стенах квартиры или театра, где работал в свободное от науки время. Можно даже сказать, что научная работа была для него социальной ширмой, которой он прикрывался, чтобы не показывать миру настоящего себя. Густав проголосовал за либералов с самого утра и весь день был в приподнятом настроении, испытывая чувство выполненного долга. Несмотря на громкие речи, он был крайне мягким и безобидным человеком. Очень неопрятным, порой неуклюжим, но в какой-то степени милым или даже беззащитным. Он в очередной раз читал произведения из готовящейся постановки их не особо популярного театра, ставящего известные произведения прошлого, давно потерявшие массовую ценность для жителей Объединенной Азии. Артур поднял голову:

— Густав, прекрати. Мне нужно еще доделать эти чертовы отчеты и проголосовать, наконец, а твои рассказы наводят на меня тоску. Я каждый раз не могу собраться после твоих чтений. Как ты можешь постоянно это читать, думать об этом? Это деструктивно. Слишком много эмоций и слишком мало конкретики. Чувства, чувства, слезы, страдания. Кому это нужно? Никому. Именно поэтому ваш театр и не пользуется особым спросом.

— Театр Забытых Пьес — лучшее, что есть в этом городе, — Густав приподнялся, вытягивая вверх руку с выпрямленным указательным пальцем, подчеркивая величие выражения и упомянутого заведения. — Это последние следы настоящего человека в вашем мире бесчувственных машин, — он смотрел на Артура и вдохновленно продолжал: — Ты слишком серьезный, мой друг. Слишком сухой и безжизненный. Ты так часто себя сдерживаешь. А еще тебе нужно меньше работать и больше думать о личной жизни. Когда в последний раз ты нежился в объятиях прелестной дамы, любуясь огнями города и наслаждаясь вкусом прекрасного вина?

— Хватит разговаривать со мной своим сладким поэтическим языком. Вечно ты устраиваешь этот цирк. Себя необходимо сдерживать, я говорил тебе тысячу раз и повторю снова. Лишь путем лишений и ограничений человек может достичь роста. Духовного, материального, физического. Или это недостаточно поэтическая формулировка для тебя? И хватит про вино, ты пьешь его слишком часто, оно погубит тебя. Твое беспечное отношение к жизни — это, конечно, твой выбор, но не нужно стремиться понижать мою эффективность.

— «Стремиться понижать мою эффективность», какой ужас. Может быть, мои речи и звучат чересчур сладко, а вот ты, друг мой, говоришь как робот. Но не будем о плохом. Садись, и я прочту тебе отрывок из нашей новой постановки. Это просто восхитительно, — он встрепенулся, демонстрируя заинтересованность и увлеченность новым произведением.

— Спасибо, Густав. Но для меня сегодня достаточно. Я хотел прогуляться, подышать немного свежим воздухом. Продуктивного тебе вечера.

— Спасибо, мой друг. И помни, что лишь сердце знает истинный путь, лишь оно верно подскажет, когда ты не знаешь ответа.

— Мое сердце лишь качает кровь, Густав, ты знаешь.

Он запер дверь и, уходя, слышал еще вдохновленные речи Густава, но не мог разобрать ни слова.

— Ах, Густав, не в то время ты родился, — произнес он полушепотом.

Артур вышел во двор и совсем скоро был у реки, вдоль которой любил гулять вечерами. Он достал экран и прикоснулся к нему пальцем. Пара движений, и система считала его волю. Впервые он поддержал либералов. И хотя он был уверен в выборе, чувствовал он себя неоднозначно. Подняв голову, Артур взглянул на бегущую воду.

— Здравствуй, Сумида, — сказал он вслух и медленно растворился в сумерках угасающего дня.

***

Весь город закончил голосование. Пробило восемь вечера. Дэниел так и сидел с занесенным над экраном пальцем. Система выдала оповещение о завершении голосования. Он пришел в себя, и в его голове крутилась одна лишь мысль: почему я не сделал этого? Она не покидала его до самого сна. А страна тем временем уже сделала свой выбор и была готова к совершенно новому рассвету.

Артур вернулся и решил переключиться на что-то другое. Он достал старую одежду, рассматривал себя в зеркало и пытался вспомнить тот день, когда в последний раз надевал костюм. Похоже, он был в нем лишь однажды, на выпускном в университете, и после этого костюм несколько лет пылился в шкафу. Черное с черным и резкие контрасты. Черная рубашка, белые пуговицы, светлые запонки. Черный пиджак, белые пуговицы, светлый галстук. Он любил сочетание этих цветов. Эму нравилось то, как белое и черное противопоставлялись друг другу и в то же время так гармонично смотрелись вместе.

— Не могу поверить, что ты на это согласился, — из комнаты раздался голос Густава. — Но я очень ценю это, спасибо.

Светский вечер в Театре Забытых Пьес был любимым мероприятием Густава. Одни из немногих моментов, когда он чувствовал себя уместным и уверенным. Там были все его друзья, и все приходящие почитали искусство их неформатных постановок.

— Дэниел тоже обещал прийти, — произнес Артур, не отрывая взгляда от зеркала. — Я чувствую себя старым. То ли из-за того, что надел пиджак, то ли из-за того, что иду на ваш фриковый вечер.

— Немного терпимости тебе не помешает, — Густав всегда снисходительно относился к критике Артура, — и чуть больше позитива. Ты сам хозяин своего настроения.

— Если ты ищешь толерантности, то ты ошибся страной, — Артур улыбнулся. — Хорошо, я попробую получить удовольствие от всего этого. Может быть, что-то новое поможет расслабиться и переключить мысли с постоянных дел. Надеюсь, там будет алкоголь.

***

Дэниел мчался на электро сквозь гаснущий город. Квартал за кварталом, пытаясь вспомнить тот темный переулок, где однажды был с Густавом. Улица казалась однообразной. Дом за домом и каждый новый поворот. Электро замедлила ход. Кажется, это было здесь. Асфальт тротуара сменился на брусчатку. Ряд панельных домов прервался кирпичным строением.

«Да, достаточно чудное место, чтобы здесь собирались друзья Густава», — Дэниел думал про себя, паркуя электро. Он оставил ее неподалеку и направился в арку, что привела его в небольшой двор. Там на скамейке сидело два подростка, шатаясь, они обсуждали что-то. Он прошел мимо и уловил запах, который напомнил ему студенческие вечеринки на первом курсе. «Горячий шоколад» — тогда этот наркотик только набирал популярность. Но даже в то время его употребляли только самые недоразвитые студенты. Позднее, несмотря на скандалы и аресты, он все равно не ушел из оборота полностью, и иногда газеты писали об очередном чудаке, который в приступе галлюцинаций разбил что-то или напал на кого-то.

Железная дверь в самом углу не отличалась от других дверей в округе. Лишь маленькая светлая маска, нарисованная в левом верхнем углу, давала понять, что Дэниел нашел что искал. Он позвонил и еще минуту ждал, пока из домофона раздался голос. «Я по приглашению Густава Кито», — Дэниел уверенно произнес это и поймал себя на легком ощущении важности от знакомства с Густавом. Темный коридор, лестница вниз. Подвальное помещение казалось неуместно большим внутри. Людей было неожиданно много, а полумрачная обстановка создавала впечатление тайного закрытого клуба. Где-то в самом конце группа молодых актеров заканчивала шутливые стихотворные миниатюры на тему выборов, но большинство присутствующих уже не обращали на них внимания и вели беседы, разбившись на небольшие группы.

— Как вы думаете, если у либералов будет шанс на победу, смогут ли консерваторы признать это и позволят ли их победе случиться, или они будут мешать, или даже подделывать результаты? — женщина в возрасте докуривала сигарету, обращаясь к собеседникам своего круга.

— Я думаю, что у этих людей нет принципов, — седовласый мужчина нервно оглядывался вокруг, будто кто-то мог наблюдать за ним, — я не верю в то, что либералам дадут выиграть. Вся эта постановка свободы — лишь сказки для низших умов. Очередной трюк, чтобы отвлечь людей от реальных проблем и занять массы спорами и рассуждениями.

Дэниел задумался, смотря на седину, и не заметил, как мужчина начал оглядываться на него, нервничая и давая понять, что не хочет, чтобы посторонние слушали, что он говорит.

— Простите, — Дэниел быстро развернулся и растворился в толпе в поисках друзей. Его взгляд проводил уходящих с маленькой сцены актеров. Артур стоял прямо перед ней и, по-видимому, наблюдал за закончившимся перформансом.

— Какими важными могут быть для всех нас эти дни, — Густав начал свою речь, еще не поднявшись на сцену, — только представьте, если завтра синергия наших голосов сотворит чудо. Представьте мир, снова познавший свободу и избавившийся от оков тоталитарных вождей.

Дэниел дотронулся до спины Артура. Густав вдохнул полную грудь воздуха для страстного продолжения речи. Артур повернул голову. Где-то в стороне раздался шум битого стекла, и несколько тел, цепляясь руками за остальных, упали. Один из них рухнул между Дэниелом и Артуром, издав легкий возглас при ударе о пол.

Не меньше двух метров ростом, незнакомец вытер биту курткой. В полутемном помещении отчетливо был виден лишь ряд белоснежных зубов, застывший в оскале ненависти и яростной нетерпимости.

— Животные, — произнес он, и вместе с последним звуком в помещение ввалилась толпа подобных ему. Сходу с лестницы сметая на пол всех, кто попадался под руку. Артур схватил Густава и метнулся к небольшой кухне. Дэниел направился за ними, слыша сзади крики не успевших уйти.

Густав вывел их через другую сторону здания. Захватив несколько знакомых, они направились в ближайшее заведение, чтобы собраться с мыслями. Мерзкий кофе и плохо разогретый рис дополняли картину испорченного вечера.

— Это третий раз за полгода, когда к нам врываются неоконсерваторы. Но никогда прежде они не прибегали к насилию, — Густав нервно смотрел в окно, пытаясь найти объяснение произошедшему. — Я всегда думал, что до такого не дойдет.

С каждой минутой за окном проносилось все меньше и меньше электро. И вот уже мрачная улица лишь изредка ловила свет фар. Город прощался с этим днем, запятнанным вечерним погромом новых защитников строя.

Большинство неоконсерваторов были достаточно молоды. Они появились как противопоставление молодому либеральному движению. Все как один ненавидели Джеро Ли и мечтали покончить с раковой опухолью либеральных свобод. Они были не похожи на обычных консерваторов. Они были резки и агрессивны и считали недопустимым саму мысль о несогласии с абсолютными истинами Объединенной Азии. Их лидер — Палермо Гуэрро — был самым ярким и типичным представителем движения неоконсерваторов. Он кичился своими корнями, несмотря на европейское происхождение. Он словно чернь из глубинки, человек с дефектом в генах, добившийся невероятных высот и гордящийся длиной проделанного пути.

Он считал, что не каждый способен, имея родственников, рожденных в вере, покинуть ее, придя к единственно верной истине Убежденного Атеизма. Он считал себя героем, переломившим Бога внутри своего рода. «Палермо», — он произносил это отчетливо и всегда громко.

В узком кругу друзей его называли просто Итальянцем. А учитывая, что итальянцев, тем более открыто заявляющих об этом, в Токио практически не было, это прозвище тоже виделось ему уникальным. Он любил, когда его так называют, хотя и делал озлобленное лицо, когда такое обращение позволял себе человек не из ближайшего круга его сторонников.

В последний год, словно в прямой зависимости от популярности либералов, движение неоконсерваторов также стремительно пополнялось новыми членами желавших защитить неоспоримые ценности и идеалы родины. Они не были заметны на официальных мероприятиях, не участвовали в государственных инициативах, но время от времени делали много шума дерзкими выходками, которые провоцировали бурные общественные обсуждения и споры. Но несмотря на их цели, даже среди консерваторов было много осуждающих настолько радикальные меры.

Три силуэта брели квартал за кварталом.

— Надеюсь, что они не тронули электро, — Дэниел сказал это без толики грусти, напротив, улыбаясь друзьям. Его бодрили сумасшедшие события и веселил пыл неоконсерваторов. Густав был подавлен, Артур витал в космосе своих мыслей.

— Испорченная машина, — Густав поднял голову, — это не страшно. Мне показалось, что когда мы выбегали из здания, в стороне кто-то лежал. Может быть, его ударили, пока он убегал. Может быть, ему нужна была помощь.

— Не-не-не, — Дэниел приостановился на секунду, вспоминая, и снова пошел вперед, — там было два парня. Один лежал, один сидел. Их не было на вашей сходке. Я видел этих ребят, когда шел к вам. Студенты. Закидывались «горячим шоколадом».

— Что делали? — Артур скривил лицо непонимания.

— Наркоманы, пили «шоколад». Брось, Артур. Ты же помнишь этих кретинов с факультета. Был скандал, отчислили несколько студентов, еще когда мы учились. Они продавали наркотики.

— Точно, — Артур закивал.

— Вот эту же дрянь продавали.

— А почему «горячий шоколад»?

— Понятия не имею.

Они оба посмотрели на Густава.

— Что? Я, по-вашему, должен разбираться в наркотиках?

— Ну, вы же точно там чем-то накидываетесь, должна же быть причина такого поведения. И таких интересов, — они оба засмеялись.

— Я не знаю, почему, и никогда не пробовал. Читал об этом и слышал рассказы, но о названии не задумывался.

— А я вообще ничего об этом не знаю. Мне казалось, что после тех скандалов правительство решило проблему.

— Да брось, Артур, масштабы поменялись, но ничего не исчезло.

— Грустно, — сказал Артур, тяжело выдыхая.

— А я считаю, что нет, — Дэниел заулыбался. — Каждый сам решает, как проводить свободное время и как тратить свое здоровье. И в нем нет ничего страшного.

— И какой эффект? Густав, ты, говоришь, читал.

— Смотри. Твой мозг, как жесткий диск, записывает информацию. И после того как она записана, она уже никогда не исчезнет. Она не может просто забыться. Вот, например, ты рассматриваешь картину, ты видишь все детали. Через пару минут, когда ты отойдешь от холста, ты сможешь воспроизвести основное содержание. Через пару дней детализация станет меньше. Через месяц ты вспомнишь пару основных моментов.

Но информация о каждом элементе этой картины навсегда останется на твоем жестком диске. Вопрос лишь в том, насколько глубоко в твоем сознании или подсознании. И при определенных усилиях ты сможешь вспомнить больше. Попробуй закрыть глаза. Вспомни дорогу, по которой ты ходил в школу. Вспоминай детали. Ты поймешь, что помнишь очень многое, вплоть до самых маленьких элементов. Вопрос лишь в том, как глубоко ты сможешь зайти внутрь себя.

А теперь представь, что есть нечто, что может помочь тебе оказаться глубже. Достать самые крошечные детали из твоей памяти. Показать в тех же ярких красках какое-то событие. Точь-в-точь как оно произошло на самом деле. Именно это и случается, когда ты выпиваешь «горячий шоколад».

— Допустим, я понял суть, — Артур сказал так, словно находился в научной группе, в очередной раз отметив про себя глупость названия.

— Самое интересное, — продолжил Густав, — что в его составе нет ни одного запрещенного вещества. Именно поэтому все так всполошились. Всех, кого смогли арестовать за продажу или хранение, пришлось тут же отпускать, так как основания для ареста нет. Сначала нужно внести в список запрещенных препаратов, пройти ряд согласований с людьми, часть из которых не видят ничего плохого в таком развлечении либо требуют научную базу, которая доказала бы вред входящих в состав веществ. Тогда приходится делать ряд исследований, которые уже запущены, но также требуют времени. В итоге даже самая эффективная государственная система все равно превращается в неповоротливую бюрократическую машину. Но я слышал, что власти уже близки к подписанию запрета, а значит нужно успеть вдоволь насладиться, пока есть возможность.

— Так говоришь, будто все-таки пробовал.

— Ну, может, пару раз.

— Ты убьешь себя, Густав.

— Меня это устраивает. Лучше я сам, чем кто-то из прихвостней верхушки консерваторов или из сумасшедших парней Палермо, — Густав вздохнул. — Такой вечер испортили.

— Не волнуйся, — Дэниел обнял Густава, пытаясь взбодрить. — К тому же если ты и правда считаешь, что это они испортили серьезное светское мероприятие, то я с радостью покажу тебе настоящий светский вечер. Где собираются лучшие умы. Легенды и гении этого города. Визионеры и двигатели прогресса. Ну и чиновники, конечно, — он улыбнулся, глядя на Артура, — куда же без чиновников.

— Я надеюсь, что совсем скоро визионерами и двигателями прогресса станут сами чиновники, — ждать осталось немного.

Дэниел оживился, радуясь началу интересной беседы:

— Ты не представляешь, как удивительно мне слышать от тебя такое. Помню, в университете я думал, что ты станешь великим консерватором. Что твоя карьера предопределена и тебе даже и делать-то ничего особо не нужно. Я только не могу понять. Это глупо или благородно. Отказываться от благ, следуя за идеалами?

— Все вместе, — Артур улыбнулся. — И знаешь, таких благородных глупцов в этом городе гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Но вернемся к Густаву. Ты говорил о светском вечере. Думаешь, Густав выдержит всю эту помпезность и концентрированный консерватизм?

— О чем вы? — глаза Густава бегали от Дэниела к Артуру и обратно.

— «Атом Индастриз». Ежегодный благотворительный вечер. В этом году они будут праздновать открытие новой ветки, что соединит несколько городов и пройдет через новую подземную атомную станцию. К тому же вечером будет объявление результатов голосования. Мы приглашены впервые. И, конечно, у нас есть «плюс один». Точнее, у Артура есть. Да, Артур?

— Никто и не сомневался, что ты не упустишь возможность впечатлить одну из своих студенток, — Артур приобнял друга. — Так что, Густав? Посмотришь на мир, в котором живем мы? Выберешься на вечер из своей пещеры?

— Придется спасать вас от самого скучного вечера в ваших жизнях, — Густав снисходительно окинул друзей взглядом, а город окончательно померк, позволив лишь звездному небу уронить на улицы немного света.

***

Регулярное заседание правительства в соборе Святого Павла подходило к концу. Церковники и чиновники уже решили дальнейшую судьбу страны и оставили на последние минуты вопросы, не требующие большого вовлечения или жарких дебатов:

— …дело в том, что каждого заключенного содержит государство, — продолжал чиновник в длинном черном одеянии.

— Люди платят налоги, которые кормят преступников. Воришку можно перевоспитать, я готов поделиться фунтом. Даже убийца может измениться, встав на путь служения Богу. А безбожники, — он осмотрел присутствующих, — а вот безбожников уже ничто не изменит. И то, что налоги уходят на их содержание, — огромное упущение с нашей стороны. К тому же большинство таких осужденных находятся под стражей пожизненно. Тогда зачем тратить государственные средства, если их жизнь уже отдана за страшный греховный проступок?

— Вы предлагаете вернуть смертную казнь, — ровным тоном донеслось из зала.

— Я бы предложил вернуть повешение. Сэкономим деньги и покажем другим причины не сходить на путь безверия.

— Но мы же не варвары.

— Можем проголосовать по этому вопросу. По крайней мере, я уверен, что ни у кого нет сомнений в бессмысленности лишних расходов.

Все вокруг закивали.

— Тогда осталось решить, будет ли наказание демонстративным или стоит выделять определенные участки для тихой утилизации этих выродков.

Глава 6. Пределы мира, разума и фантазии

Если мне докажут, что истина вне Христа, а Христос вне истины, то я предпочту остаться с Христом, чем с истиной.

Федор Достоевский

Сотни огней на аккуратно расставленных подсвечниках гармонично окутывали убранство храма мягким светом. Бесшумная группа школьников внимательно слушала вечернюю проповедь. За ними сидели студенты и в самом конце расположились родители и случайные взрослые:

«Лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых. И не удивительно: потому что сам Сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их»[3], — полноватый священник закончил речь и тихо удалился от глаз внемлющих.

София витала в мечтах и, кажется, не слышала последние минуты речи. Вечер казался скучным. Неожиданно для себя она остановилась на мысли, что последние месяцы были скучны. Однообразные дни сливались в однообразные недели. В одну ровную линию без поворотов, подъемов и спадов.

Она вышла из храма, не дожидаясь окончания службы, поймав на себе недовольные взгляды взрослых в конце зала. День близился к концу. Город был неспешен. Спокойно и уверенно прогонял с улиц последних прохожих. Ночью в Лондоне было пусто. Люди расходились по домам еще до десяти. Никто уже и не помнил, когда закрылось последнее ночное заведение и когда привычный ранее образ жизни стал осуждаться и постепенно исчезать.

Несмотря на это, София любила выходить на улицу ночью. Ей нравились пустые улицы и кромешная тьма, окутывающая кварталы. Город уже давно не освещали по ночам, и единственным ориентиром был свет, горящий в окнах домов. Это был мир покоя и гармонии. Место, где каждый найдет свое маленькое человеческое счастье.

Фокусом любого западного правительства была социальная программа. Главной ценностью была свобода воли и самовыражения во всех смыслах, кроме религиозного. Святая вера, что направляет свободный мир. Здесь не было обделенных и покинутых. Здесь не было недооцененных и ущемленных. Каждый важен. Каждый должен получить свое счастье. А истинное счастье можно обрести только через преданную веру и стремление к Богу.

***

Шестью часами ранее, когда выверенные и кропотливые механизмы города уже вовсю работали, каждый житель столицы и Объединенной Азии вносил свою маленькую лепту в прогрессивное развитие континента. Утро было таким же, как и тысячи других до этого. Но люди были взволнованы больше прежнего. Все ждали вечера, когда после финального подсчета, проверки записей и разбора жалоб выборная комиссия представит, наконец, результаты выборов широкой общественности.

— Достаточно ли это атеистично? — полноватый чиновник обращался к своей помощнице.

— Эй, ребята, — два клерка сидели в стороне и печатали ежедневные тексты для государственных учреждений, — скажите, достаточно ли это атеистично?

«Наше общество — это уникальный пример для всего человечества. Эталон и стандарт Объединенной Азии — житель столицы. Он чист разумом и свободен от предрассудков, он верен только критическому мышлению и его не обмануть устаревшими стереотипами и древними верованиями. Каждое мнение в голове такого человека — его собственное. Выношенное годами им самим. Мы не даем людям идеи, мы не даем людям веры, мы лишь развиваем инструмент — мышление. А ко всем истинам человек приходит сам. Нужно лишь позволить ему мыслить. Каждый житель Объединенной Азии сам пришел к абсолютным истинам. Каждый член нашего великого общества никогда не откажется от идеи, которую осознал сам, а не к которой его привели лживые проповедники. Я горжусь тем, что разделяю атеистические ценности Азии, я горжусь, что я житель самого свободного уголка нашей планеты. А каждый, кто не разделяет наших истин, — враг и достоин порицания. Все те, кто не принял и не признал абсолютные истины нашего общества, просто недостаточно образованны и умны. Мы поможем им осознать. Несите же бесценные знания. Передавайте их другим и сделайте своим долгом научить каждого, кто рядом, истинному знанию о природе человека и смысле его существования».

Молодой клерк, не отрываясь, слушал до самого конца:

— Я думаю, что это идеально. Концовка немного грубая, но нужно уверенно доносить свои мысли до слушателя. Особенно если это речь для студентов.

Второй мужчина, немного старше первого, с уставшим лицом и толикой неприязни продолжал смотреть в монитор, набирая текст утренних писем:

— Каждый раз одно и то же, будто вчерашний текст переписали и поменяли два слова. Какая-то дешевая попытка.

— Чего? — чиновник изменился в лице, раздражаясь. — Дешевая попытка чего? — он не отрываясь смотрел на продолжающего печатать клерка. — Отвечай!

— Пропаганды, — размеренным голосом произнес тот, выстукивая буквы по старой клавиатуре. — Дешевой пропаганды.

Молодой клерк развернулся к монитору, чиновник налился краской и готов был вот-вот взорваться, но сдержался и продолжал спокойным голосом:

— Я не думаю, что здесь можно говорить подобные вещи. И если вы не разделяете истинную идеологию, то вам не место среди нас.

Стук клавиатуры прекратился, клерк развернулся к чиновнику:

— А разве в самой свободной стране нельзя говорить открыто то, что думаешь?

— Не нужно путать свободу с неуважением и попирательством национальных ценностей! — чиновник взорвался, резко встав со стула, комично перевалив массу своего полного тела и неуверенно держась на ногах.

В комнате воцарилась минутная тишина, чиновник медленно вернул себя обратно на стул и тихо заговорил:

— Вы устали, много работаете, возьмите отпуск на недельку, придите в себя. Я больше не хочу слышать подобных вещей.

Через неделю клерк не вернулся. Был уволен по несоответствию должностным характеристикам. Коллеги говорили, что он уехал к матери в глубинку и так и остался там жить. Так или иначе, в Токио его больше не видели.

Каждый день, когда полуденное солнце заливало столичные улицы, в самом центре города из десятков зданий бюджетных учреждений роем мух, отрядами из своих муравейников направлялись в близлежащие кафе и столовые местные работники. Будто по беззвучному звонку, как один, заходили строем, заказывая одними и теми же фразами и поднося еду ко рту словно по одной инструкции. Доели все до последней крошки, отложили в сторону приборы, обсудили основные темы, что с утра обозначены руководством, и спустя 40 минут тем же роем вышли, вылились на улицу, сгустились перед входами в нужные здания, просачиваясь внутрь и распределяясь по своим местам.

«Азия…» — каждый руководитель любил произносить это несколько раз в течение рабочего дня: «Азия гордится своими детьми!»

«Азия гордится своими детьми!» — отвечали все, слыша те же отголоски, звучащие в унисон, из соседних зданий. Перерыв закончился, все опустили головы и продолжили ежедневную рутину.

***

«Сборище фриков, называющее себя Театром Забытых Пьес, подверглось вчера нападению группы неизвестных. Очевидцы говорят о том, что нападавшие представляли группировку радикальных неоконсерваторов. Представители же официального движения неоконсерваторов назвали подобные обвинения абсурдом. А глава объединения Палермо Гуэрро отказался давать комментарии, сказав лишь, что у них есть дела важнее, чем разгон нерадивых студентов».

— «Местные драмы маргинальных сообществ», — Густав произнес заголовок статьи, передавая газету Артуру, — самое мерзкое блюдо для моего завтрака, — и скривил лицо.

— Ты можешь сказать им спасибо. Так хоть кто-то узнает о вашем театре, — Артур засмеялся, бросая газету на стол. — К тому же это лишь одна газета. Я видел заголовки и поинтереснее, — он спроецировал изображение экрана в сторону Густава: «Предсмертная агония неоконсерватизма», — гласил заголовок с пронитора[4].

— Ну конечно. Не нужно успокаивать меня желтой прессой, — Густав развернулся и направился в коридор.

Артур зачитал вслух: «Акт отчаяния от представителей нового консерватизма вылился в жестокую потасовку в студенческом театральном клубе».

— Театральный клуб, Густав, так вот где ты постоянно пропадаешь, — Артур, смеясь, пошел за Густавом. — Нужно отправить это Дэниелу.

Но в ответ Артур услышал лишь звук закрывающейся двери.

***

Мышиная возня на центральных улицах. Традиционные рынки со сладостями и слабым алкоголем. Микки с группой студентов, несмотря на закончившуюся агитационную программу, одетая в традиционные цвета консерваторов, зазывала прохожих яркими речами об успехах, планах и истине. Тихий сентябрьский ветер за городом напоминал о скором приходе зимы. Дэниел, оставив родителей у камина, вышел наружу, чтобы подышать свежим воздухом и раствориться в мыслях. Быстрая вода Сумиды противопоставляла себя тихому шагу Густава, прогуливающегося по набережной. Безмолвная тишина пустой квартиры мешала сосредоточиться Артуру, пытающемуся фантазировать о том, каким был и может быть этот город. А бескрайние облака темнеющего неба из окна самолета наводили Джеро на мысли о ничтожности человека в масштабах даже одной звезды. Последние лучи медленно скрылись за горизонтом, и день покинул столицу.

Город был готов. Незаметно стал размеренным и спокойным. Непривычно тихий, без толики нервов, вечер упивался гармонией света, строений и человека. Чуть в стороне от центра стояла величественная башня. Самое высокое здание в Японии. Головной офис «Атом Индастриз» поражал масштабом и яркостью огней. Это было символом азиатских побед и манифестом человеческого превосходства. Стекло и металл. Шедевр инженерной мысли, уверенно двигавший прогресс к новым высотам вместе с каждым новым восходящим солнцем. Где-то наверху, почти у самого окончания башни «Атома», уже собирались люди со статусами, подобающими грандиозному сооружению. Основной зал был забит несколькими сотнями представителей самых разных отраслей. От младших научных сотрудников до глав ведущих компаний.

Ежегодный благотворительный вечер «Атом Индастриз» был одним из самых крупных светских мероприятий столицы, а также самым значимым благотворительным событием года. Традиционно в течение праздника «Атом» презентовал новые интересные проекты и объявлял конкурсы на стартовые позиции для студентов и выпускников. Порой предложения о работе для молодых специалистов поступали прямо в течение вечера. Все вырученные средства уходили на образовательные инициативы и различные гранты. Благотворительность в ее устаревшей форме уже давно исчезла. Так, прекратили свою деятельность фонды, помогающие животным, организации, предоставляющие вещи или еду малоимущим семьям, и структуры, помогающие неполноценным людям. Таким образом, оставшиеся благотворительные активности были направлены лишь на финансирование областей, приносящих ощутимые выгоды в будущем и работающих на благо целого общества. Разумеется, основным направлением стало образование. Самым популярным в этой области было финансирование талантов и развитие потенциала у школьников, студентов и выпускников.

Вечер всегда начинался с приветственной речи президента компании. Ведущий поприветствовал гостей и сразу передал слово главе «Атом Индастриз».

Рейден Атоми — в узких кругах просто Атом, управляющий компанией в третьем поколении. Принявший свой пост в 17 лет, после ранней смерти отца, но, несмотря на это, развивший компанию до самого крупного предприятия страны. Его речи всегда были страстными, а стиль управления считался излишне жестким, но приносящим результаты.

Артур и Дэниел вошли в зал, когда Атом уже выступал.

Дэниел не отводил глаз и ловил каждое слово:

— Знаешь, Артур, я учился искусству презентации на записях его выступлений. Невероятно мощный тип.

— Согласен, но это такой человек, которым восхищаешься со стороны и в то же время никогда не пойдешь к нему в команду. Он достигает невероятного, но люди в компании боятся и тихо ненавидят его.

— Мне кажется, что у многих великих лидеров была такая же история.

Рейден закончил пламенную речь, передав слово ведущему вечера и спустившись в толпу.

— Я слышал, что в «Атоме» могут уволить даже за самую малую провинность, причем увольняют не только за плохие показатели, но и за несогласие с идеологией руководства по поводу любых аспектов жизни.

— Каких, например?

— Любых, Артур, абсолютно любых. Ходят слухи, что некоторые позиции в руководстве недоступны людям с либеральными взглядами и что все потомки Рейдена от основателя компании были консерваторами.

— Это действительно так, — сказал Рейден Атоми, делая несколько шагов в сторону Дэниела, который вздрогнул от голоса Атома. На лице Артура застыло удивление от неудачного совпадения вперемешку со смятением от возможной неприятной ситуации.

— Вся семья Атоми была и остается сторонницей самого фундаментального консерватизма, — Рейден подошел вплотную, образовав треугольник с Артуром и Дэниелом. — Но, знаете, несмотря на это, руководство «Атом Индастриз» состоит из приверженцев как консервативного, так и либерального подходов. К тому же не так давно в эшелонах самого высшего менеджмента и в совете директоров появились люди с крайне либеральными идеями. Есть много неправдивых слухов, но на деле мы всегда рады разнообразию. Ведь разные точки зрения порождают диалоги, а они, в свою очередь, помогают найти путь к улучшениям. Может показаться, что такая организация, как «Атом Индастриз», должна придерживаться официального государственного курса, но среди управленцев «Атома» нет политиков. Да и предугадать движение политических сил с каждым днем все сложнее. Поэтому мы предпочли выбрать политически нейтральный курс бизнеса. И в рабочей рутине никто не касается вопросов политических взглядов. Здесь властвует лишь политика признания качественного менеджмента, вне зависимости от личных взглядов на устройство мира. А что касается глобального видения развития компании, консерватизм потенциально мог бы помогать удерживать высокие позиции на родине, либеральные же веяния могут помочь расширить бизнес за границы страны и в самых смелых фантазиях — за пределы Объединенной Азии. Визионеры компании могут представить самые разные исходы грядущих дней и предпочитают заниматься существующим бизнесом, имея в голове стройный план на каждый возможный случай развития событий.

Густав бродил по залу от одной группы людей к другой, улавливая обрывки диалогов. По одной мысли от каждого говорящего:

— Абсолютно очевидным является факт того, что либералы не смогут управлять страной. У них просто нет необходимого опыта и понимания того, как работает такая колоссальная система.

— Я видел Палермо. Интересно, придет ли Джеро.

— Мне кажется, что закуски сегодня в два раза дешевле, чем были в прошлом году. Знаете, я посещаю этот вечер уже в шестой раз. И каждый раз все хуже и хуже.

— Молодому Ли просто не хватит смелости сюда заявиться. Он понимает, что чужой здесь. Я слышала, что его даже не пригласили.

— Когда он прошел мимо меня, я почувствовал легкую дрожь. Я понимаю, что он обычный человек, но от него веет такой силой, что мне становится немного страшно. И этот его взгляд. Будто он презирает каждого.

— Я слышала, что он спит с каждой новой сотрудницей, которая устраивается в «Атом».

— Нет, Джеро Ли бы здесь просто не понравилось. Он человек другого общества и думает, что сможет изменить наше. Он просто слишком молод, и его наивность еще не выветрилась.

— Новая магнитная магистраль, ах вот о чем они рассказывали вначале!

— Ему бы было полезно бывать на таких мероприятиях как минимум, чтобы видеть врага в лицо, и как максимум для того, чтобы заводить полезные знакомства.

— Эти устрицы уже давно вышли из моды…

— Молодые ученые нуждаются в финансировании…

— Старые и неповоротливые чиновники…

— Либералы хотят подорвать…

— Джеро не станет…

— Результаты…

…

— Привет.

Густав оцепенел от неожиданности.

— Ты не подскажешь, где мне найти твоего друга, Артура?

Еще три секунды, чтобы поверить в происходящее, и Густав слегка дрожащей рукой указал в другой конец зала, где Артур, заметив Джеро, отошел от продолжавших беседу Дэниела и Рейдена. Джеро Ли улыбнулся Густаву, кивнул в знак благодарности и пошел по указанному направлению, а тот остался стоять и смотреть в одну точку, пытаясь осознать произошедшее. Он повернулся спустя несколько мгновений, но Джеро уже был далеко от него.

Медленно проходя через толпу, он не смотрел никому в глаза. Словно видя цель вдалеке, его взгляд проходил сквозь тела и лица. Люди замолкали, встречая и провожая его взглядом. Кто-то возмущался, кто-то был искренне рад. Другие просто удивлялись. Но определенно в зале не было равнодушных. Дойдя до конца зала, он положил руку на плечо Артуру.

— Тот еще вечер, — он говорил в сторону, будто в пустоту, но продолжал держать руку на плече.

— Я ждал, что ты придешь, — Артур пробежал взглядом по знакомому образу, не останавливаясь на деталях. — Как ты думаешь, чьим будет этот город завтра?

— Это не важно, — Джеро убрал руку и повернулся лицом к Артуру. — Не имеет значения, кто победит. Процесс запущен, люди меняются. Вчерашний человек не ровня человеку сегодняшнему. Мы у истоков принципиально новых дней для нашего континента. И мне не важно, какой длины будет прелюдия. Придет час, и короны полетят с дрожащих тел, придет мгновение, и дрожащие тела упадут с золотых пьедесталов. И когда это время придет, Артур, ты будешь нужен мне.

Он повернулся в сторону, где на большой сцене вновь появился ведущий:

— Прежде чем мы все вместе узнаем результаты голосования, я бы хотел пригласить на сцену нашего специального гостя, одного из самых ярких консерваторов нашего времени и лидера движения неоконсерваторов — Палермо Гуэрро.

Статная фигура уверенными шагами поднялась перед толпой. Его встретили аплодисментами. Он смотрел на лица. С ощущением полного превосходства над каждым в этом помещении. Громко и уверенно он обратился ко всем:

— Наша сила в нашей непреклонности. Наша сила в нашей принципиальности. В нашей непоколебимой лояльности ценностям Объединенной Азии. В нашем безграничном уважении к столпам нашей новейшей истории. И пусть каждый, кто готов отдать всего себя за идеал сильной и процветающей Азии, будет творить историю нашего превосходства. Азия гордится своими детьми! А каждый, кто слаб и поддается искушениям, каждый, в ком разрастается скверная опухоль лживых свобод, кто вчера шел с нами нога в ногу, а сегодня уже продает свои идеалы и следует за новыми лидерами, пусть получит то, что заслужил. Они не достойны этой страны. Ее истории и побед. Каждый предатель должен исчезнуть, каждый слабый — упасть на колени. Выживает сильнейший, а падающего — толкни[5].

Джеро взглянул на часы и, не дожидаясь окончания речи Палермо, направился к выходу. Итальянец продолжал, яростнее и громче с каждым шагом Джеро. Его злило, что молодой лидер либералов не обращал на него внимания. Ведь он долго готовил слова в надежде, что они будут услышаны именно им. С легким хлопком двери Палермо остановился на несколько секунд и сквозь злость продолжил речь. Джеро исчез под любопытные взоры Артура и тех, кто не был увлечен выступлением итальянца.

На больших часах в центре зала минутный показатель сменился с пятидесяти четырех на пятьдесят пять. Раздался громкий сигнал. Ведущий вечера вышел на сцену, поблагодарил Палермо за страстную речь и, полный энтузиазма, всматриваясь в толпу, радостно произнес: «Без пяти минут девять». Три больших монитора сзади смотрящей на сцену толпы и один за спиной ведущего загорелись выпуском ежедневных новостей. Сегодня все ждали лишь одну новость. Люди в толпе присутствующих продолжали беседы. Пятьдесят восемь. Толпа стала утихать. Все обращали свои взгляды к экранам. Пятьдесят девять. Весь город, как по расписанию, затих и замер. В квартирах и домах, вечерних кафе и ресторанах. Лишь один силуэт, покинувший здание «Атом Индастриз», тихо брел по опустевшему кварталу. Девять часов ровно. Внизу экрана совсем немного места для мелкого шрифта информации о минорных партиях этих выборов. По одному проценту для Азиатских социалистов и Демократического Союза. Выше одной строкой — 4 процента за проконсервативную Партию радикального Атеизма, и в самой середине экрана — 39 и 55 процентов для второго места и победителей выборной гонки.

Глава 7. Рассвет

Платон мне друг, но истина дороже.

Аристотель

Утром того же дня, еще до объявления результатов, Артур остановился у дома, в котором провел все детство. Бесшумная электро автоматически припарковалась у газона, но он не спешил выходить. Рассматривая двор, цветы у окна и старую скамейку, он вспоминал те дни, когда эта улица была для него целым миром. Артур выбрался из машины и начал медленно шагать в сторону дома, пробегая взглядом по всему вокруг. Воздух был невероятно свежим. Он остановился в саду на пару минут, испытывая прилив ностальгических воспоминаний. Все было до боли знакомым, но незначительные детали вокруг говорили, что все изменилось.

Дверь была открыта. Чуть за порог, и Артур почуял легкий запах алкоголя. На столе стояла открытая бутылка джина. Его отец пристально всматривался в линию горизонта за окном, периодически делая небольшие глотки.

Услышав шаги, он слегка наклонил голову набок.

— Я полагаю, ты доволен собой. Вы все, должно быть, довольны. Ваши подростковые протесты, ваши незрелые рассуждения поставят под угрозу все, что мы создавали десятилетиями.

Артур остановился.

— Вижу, ты уже знаешь результаты?

Отец усмехнулся с толикой неприязни:

— Все знают. И таких, как ты, развелось слишком много. И я не понимаю, что вас так развратило.

— Но мы ведь обсуждали это с тобой, ты говорил, что уважаешь мой выбор.

— Уважаю. Но я не думал, что это зайдет так далеко. Мне казалось, что этот юношеский максимализм выветрится за пару лет. Не думал, что ты и такие, как ты, сможете принести реальный вред нашей семье и стране в целом. Вы были каплей в море еще пару лет назад. И вот ваши высосанные из пальца идеи о свободе и реформах идеологии — уже господствующий тренд. Эта опухоль разрослась слишком быстро.

— Отец, это лицемерно: ты либо уважаешь мой выбор, либо нет, вне зависимости от результатов голосования. И, в конце концов, это выбор страны.

— Не смей так разговаривать со мной. Ты должен быть благодарен. Вы просто не понимаете, что делаете. Пережить событие и прочитать о нем на страницах учебников истории — вещи разные. Вы не прошли через все это. Вы родились в лучшем месте и не цените ничего.

Артур вздохнул:

— Я не планирую продолжать этот разговор.

— Я ждал не больше тридцати процентов для этих ублюдков. Я не могу понять: когда мы упустили тот момент, когда молодежь начала управлять этой страной? Видимо, мы давали вам слишком много свобод. Ваши идеи враждебны, ваши планы губительны для страны. У вас нет уважения к людям, что положили жизни для строительства всего, что у вас есть. Вы поступаете бездумно, эмоционально. Что вами движет? Может быть, вы ВЕРИТЕ в светлое будущее и ваших новых лидеров? Может быть, вам больше не нужна рациональность и осознанность при принятии судьбоносных решений? Вам достаточно лишь порыва? Вы опьянены своей молодостью и наивностью. Вы перестали думать.

Артур почувствовал, как сердце стало стучать чаще. Он смотрел отцу прямо в глаза и громким голосом сказал то, о чем думал последние дни:

— Я знаю, что ты прошел через многое, знаю о твоей мудрости и о том, что благодаря опыту и знаниям ты разбираешься в мире и человеке как никто другой, но это не дает тебе право быть судьей для всех других. Ты знаешь многие истины, но не можешь знать все. Познание мира бесконечно. Нет предела всем истинам, и нет человека, который бы смог постичь все. Твои успехи пытаются заставить тебя верить в обратное. Именно верить. Ты и сторонники ваших новых незыблемых правил. В постоянном стремлении навязывать миру ваши абсолюты как предел знания вы загнали себя в тупик. Тупик заблуждения, что вы познали мир окончательно, что пришли к устью человеческого знания. Представив человеческую историю как линию, неизбежно ведущую от первого человека к племенам, первым государствам, религиозному проклятию и, наконец, к торжеству человеческого интеллекта в виде ваших абсолютов. Но вы ошиблись. Вы слишком превознесли себя над всей человеческой историей, закрыв глаза на все уроки, что она преподавала. История в очередной раз переварит ваши завышенные амбиции на грани фанатизма, вашу смехотворную гордость, преисполненную нетерпимостью к инакомыслию. Обладая достаточным уровнем власти, вы бы заставили этот мир следовать вашим идеалам силой. Вы бы не раздумывая устроили тиранию ради благой цели, и это не отличает вас от любого диктатора предыдущих поколений. Но у вас нет этой власти, и вы уступите место тем, кто лучше вас. Людям, уважающим свободу воли. Людям, которые готовы поменять любую систему, любой процесс, если поймут, что он изжил себя или может быть заменен чем-то более эффективным. Мы готовы сделать лучше и готовы отказаться от своих идей, если кто-то предложит лучше нас. Мы готовы взять управление на себя и готовы отдать его другим, если они смогут управлять лучше нас. И лишь этот принцип может двигать человечество вперед.

Отец ненадолго замер. Артур вышел на улицу, не дожидаясь его реакции. Он был подавлен, хотя и был уверен во всем, что сказал. Электро понесла его по знакомым улицам прямиком в столицу. Всю дорогу он думал о грядущих изменениях и о невероятной ответственности, которую несут люди, стремящиеся изменить страну. Он старался убедить себя