2
Скоро за окнами послышался стрекот сорок и щебетание воробьёв. Большой дуб держался до последнего, но и он вдруг ожил, зазеленел. Наступила весна.
Увидев Марию в платье, Зоя отложила скакалку и спросила:
— Ты съела тыкву, мама?
Мы объяснили дочке суть дела. Она нахмурилась: до сих пор родители принадлежали только ей, а тут вдруг конкурент. Пускай маленький и беспомощный, но всё же…
Тогда мы пошли на хитрость и стали убеждать нашу пятилетнюю дочь, что иметь братика или сестричку очень весело. Она почесала затылок и согласилась.
Трава росла прямо на глазах; зацвела мать-и-мачеха. Мария стала похожа на василёк, вот-вот готовый распуститься. Зоя сорвала первую ромашку и начала гадать, кто будет: мальчик или девочка?
Мы, взрослые, считали дни в календаре и думали, что всё контролируем. Но ошибались!
Однажды рано утром, бледный и запыхавшийся, я примчался к деревенскому фельдшеру и, заикаясь, пробормотал:
— Варвара Петровна, мы не успеваем доехать до больницы. Не понимаю, как так вышло! Роды начались!
Красные сильные руки достали из таза мокрое бельё, скрутили, выжимая пенную воду. Я не видел её лица, только макушку с волнистыми волосами — покрытое инеем поле. Наконец, она распрямилась, спокойно посмотрела на меня и ответила:
— Не трясись, отец. Двадцать лет принимаю роды. Как-нибудь справимся.
Я кивнул и побежал за ней, дрожа и спотыкаясь.
Мы вскипятили воду и приготовили чистые полотенца. Затем фельдшер вежливо попросила меня удалиться.
Зоя, прожившая в деревне почти всю свою короткую жизнь, успокаивала меня и гладила по спине, а я — городской неженка — с трудом верил в то, что можно родить вне больничной палаты.
Но надежда оставалась. К шестому часу, когда за стеной ещё продолжались стоны и возня, я, устав молиться и бояться, лёг на кушетку, обнял дочку и погрузился в тревожный сон.
Сколько я спал, не знаю. Разбудил меня скрип старых дверей. Я вскочил пружиной, а Зоя сонно перевернулась на другой бок.
Из дверей вышла Варвара Петровна. Нижняя губа у неё тряслась, и она не знала, куда деть руки. Никогда прежде я не видел нашего хладнокровного фельдшера в таком смятении.
Я попытался заглянуть в комнату, но она живо оттащила меня от двери.
— Я думала, что это появилась головка! Но потом… — она говорила тихо, почти шёпотом. — Оно как шар. Потрескавшийся, но абсолютно ровный. Я обрезала пуповину, хотела обернуть пелёнкой, а оно…
Я не мог больше слушать этого бреда. Я распахнул дверь и вошёл в полутёмную комнату. При свете тусклой лампы, я увидел Марию: волосы у неё намокли и тёмным венцом обрамляли лицо. Она спала так крепко и невинно, что я застыл на пороге, боясь её разбудить. Под одеялом что-то зашевелилось, и в следующий миг я увидел тёмный шар, весь покрытый светящимися оранжевыми трещинами. Я отшатнулся и схватился за дверной косяк, так что ногти содрали старую краску. Шар парил в воздухе и медленно вращался.
Когда-то я слышал историю о том, как учёные впервые получили снимки обратной стороны луны. Что они почувствовали, когда не узнали бледно-серый шар, знакомый им с детства? Вместо тёмных высохших морей — изъеденная оспинами кратеров корка.
— Это маленькая планета, пап? — спросила Зоя, появившись у меня за спиной.
Мои губы беззвучно шевельнулись.
— Точно, так выглядела Земля много-много лет назад, — не унималась дочка. — Помнишь, ты показывал мне в книжке?
Услышав нас, небольшой шар размером с детский резиновый мячик пересёк комнату и завис у меня перед носом.
Затаив дыхание, я с любопытством изучал чудесное существо. Вся его поверхность напоминала потрескавшуюся слоновью кожу, в которой горели янтарные ручейки. Там, где крепилась пуповина, остался маленький бугорок — крошечный угасающий вулкан. Похоже, Зоя права — передо мной действительно была остывающая планета. Я видел такие в атласах.
— Привет, — тихо сказал я маленькой сфере и дотронулся до её шероховатой поверхности.
Тёплый шар перестал вращаться и коснулся моей щеки.
Я слышал, как на улице шурша
