Глава 2

Я вылетел из кабинета как на крыльях. Исполнялись мои самые неисполнимые мечты. Мне отменили процедуры! Если кто-то представляет себе, каких мучений я натерпелся во время своего лечения, тот поймёт моё счастье. И одним-единственным условием было не соприкасаться с другими пациентами!

Мажордом дожидался меня в холле и тут же низко поклонился, согнувшись чуть ли не вдвое.

– Если месье пожелает последовать за мной, я покажу ему его комнату.

Конечно! Я продолжал лететь на крыльях. Мы направились к лестнице, и драконы-охранители показались мне вполне доброжелательными.

Хотя, когда я наступил на первую ступеньку лестницы, где-то внизу мне послышался глухой шум, но я не обратил на него особого внимания.

Внутри особняк оказался гораздо больше, чем казался снаружи. На втором этаже мы пошли по коридору без окон, и, казалось, он всё удлинялся по мере того, как мы по нему идём, и слева, и справа возникали всё новые двери, тёмные, из настоящего дерева, и все совершенно одинаковые. Старинный паркет, блестящий, как зеркало, отражал свет настенных светильников.

В коридоре ни души. Мёртвая тишина. Я невольно вздрогнул, внезапно увидев перед собой воина устрашающего вида. Недоброе выражение лица, чёрные волосы по плечам, в красной тунике без рукавов и в подобии юбки из кожаных полос. Он прижимал к себе локтем римский шлем с гребнем в виде полукруглой щётки. У них тут, что, костюмированный вечер?

Заметив меня, воин вопросительно посмотрел в мою сторону. Я не понял что, но ему, тоже молча, что-то ответил мажордом. Ряженый отправился дальше и, проходя мимо меня, взглянул как на муху, которую, возможно, стоит раздавить.

Но давить не стал и продолжил свой путь по коридору совершенно бесшумно – его кожаные сандалии не стучали и не шаркали. С пояса у него свисало что-то вроде двойной дубинки на цепочке, и она была в кожаном чехле. Воинственный тип меня, прямо скажем, потряс, и я спросил:

– Это кто?

– Пансионер, месье.

Исчерпывающее объяснение, ничего не скажешь! Мажордом взялся за ручку двери, естественно, тёмной деревянной.

– Ваша комната, месье. – Он показал мне на гвоздь на уровне глаз. – Советую вам повесить табличку со своим именем. Поначалу новички часто ошибаются дверями.

Надо же! И никто здесь не подумал, как помочь несчастным новичкам! Я огляделся вокруг не без тревоги.

– И что, я один на этаже с этим… пансионером?

– Разумеется, нет, месье, но сейчас у нас тихий час.

Сообщение о «тихом часе» меня не порадовало. Но оно хотя бы свидетельствовало, что какая-то жизнь в этом санатории есть. Я спросил:

– А как вас зовут?

– Рауль, месье.

Ладно. Я же не ждал, что он мне ещё что-то скажет. «Автомат» открыл дверь и снова низко поклонился, предлагая мне войти. Поклоны у него, несомненно, как тик. Не может старик в шестьдесят лет сгибаться вдвое перед пятнадцатилетним подростком, если только этот подросток не принц. А я не принц, это точно.

– Я оставляю вас, месье.

Мажордом закрыл за сбой дверь.

Комнату освещали два больших окна, и это единственное, что могло в ней порадовать, остальное – жесть, по-другому не скажешь. Во-первых, нет телика, значит, придётся ходить смотреть в общий салон, а я этого терпеть не могу. Даже выбрать канал по своему усмотрению не получится.

Обстановка ну точно допотопная: камин из мрамора, комод, деревянная кровать с резным изголовьем, бюро и стул на гнутых ножках. Шкаф для одежды огромный, точно для платьев с кринолинами, с их помощью когда-то парней не подпускали к девчонкам, держали на расстоянии метров трёх, не меньше.

Не хватало только портретов предков на стене. Ну, ничего, сейчас я развешу наши семейные фотографии с мамой, папой и младшим братишкой Томом. И хотя бы чуть-чуть почувствую себя дома.

Я положил чемодан на бюро – смотрится он среди всей этой старины классно: старенький, потёртый, из варёного картона, таких давно не делают, и я его очень люблю – в нём мой прадедушка носил листовки, когда был в Сопротивлении во время войны2.

Я открыл его. И не поверил своим глазам. Внутри пусто! Совсем! Вообще ничего. А ведь этот чемодан ездил со мной повсюду, с самой первой моей госпитализации, верный спутник всех моих несчастливых странствий.

Шофёр такси, что ли, свистнул у меня все вещички? Вот гад! Надо срочно сообщить родителям!

И тут я понял, что мобильного у меня тоже нет. Он лежал в чемодане! Как и мой ноут! Сосущее тоскливое чувство, которое на меня здесь навалилось, сменилось гневом. Я буквально задохнулся от ярости и выскочил в коридор. Рауль, оказывается, никуда ещё не ушёл – он был рядом, следил, наверное.

– Где тут у вас телефон? – заорал я.

– Телефон, месье?

Его ненормальная вежливость действовала мне на нервы.

– Да, телефон! Мне нужно немедленно позвонить родителям!

– Господи Боже мой! Да у нас здесь нет никаких телефонов!

Гром среди ясного неба! Я застыл как оглушённый. Как это нет телефона? Прошло не меньше минуты, прежде чем я опомнился.

– Тогда я пойду позвоню из телефона-автомата. Мне надо сказать родителям… что я благополучно добрался. Где у вас автомат?

Рауль постоял, подумал секунду и сказал всё с тем же дурацким поклоном:

– Вашим родителям об всём сообщили. Вам не о чем беспокоиться, месье.

– Обо всём? Я бы очень удивился, узнав, что они в курсе, что у меня спёрли все мои вещи.

– У вас… спёрли?..

– Спёрли, стырили, увели! Да! У меня нет мобильного, нет компа. Мне нужно хотя бы шмотки купить!

– Шмотки…

Ух, он нереально бесил меня!

Но я постарался взять себя в руки. Кричи не кричи, толку от стариков не добьёшься. И я постарался объяснить как можно спокойнее:

– Родители должны перевести мне деньги. Мне нужно будет смотаться в город.

– В город…

– Ну, или в деревню. Есть же у вас рядом какая-нибудь деревенька?

Мажордом был скорее озадачен, чем рассержен. В конце концов он согнулся пополам, как это у него водится, и сказал:

– Всё образуется, месье.

«Всё образуется, месье»? Дурь какая-то, честное слово! Он, что, собирается кого-то послать вместо меня за покупками? Никто не покупает джинсы без примерки, тем более такой старый хрен. Мне нужно связаться с родителями! Любой ценой! Они ведь, стоит мне не ответить на звонок в ту же секунду, шлют мне отчаянные эсэмэски. И сейчас, наверное, просто умирают от беспокойства.

Что же делать?

Глава 3

«Вашим родителям обо всём сообщили», – сказал Рауль. Очевидно, это означало, что шофёр такси (вот же мерзавец!) доложил им обо всём (вовсе не обо всём!), и мои родители успокоились, зная, что в санатории мне ничего не грозит.

Ладно. Если со мной вдруг что случится – их предупредят. Вот только нет возможности поболтать с друзьями – ни тебе мобильного, ни мэйла. Гр-р-р!

Я улёгся на кровать и заложил руки за голову – так я привык приводить себя в порядок с тех пор, как заболел. Люстра тут была в виде обода с лампочками-свечами. И там, где она крепилась к потолку – косовато, прямо скажем, – серело пятно сырости, и оно было немного похоже на самолёт. Потом меня заинтересовала сама люстра. Дело в том, что свечи были… настоящие!

Я вглядывался в них, не сводя глаз, а потом вскочил, сел и внимательно оглядел комнату. Ни одной настольной лампочки, ни у кровати, ни на бюро. Только свечи! Я быстренько проверил все стены, заглянул даже за комод. Я не мог поверить – ни одной розетки, ни одного выключателя. Да нет, быть такого не может! Здесь, что, НЕТ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА?!

Мне стало жутко – я беспомощен. Загнан в угол. Замурован. Ждать завтрашнего дня не имело никакого смысла. Уезжаю немедленно. Я забрал свой чемодан и… Обнаружил на нём сбоку надпись: «иптивпв».

А на другом боку была еще одна: «Yadatdysr».

Кто это мог написать?! У меня дыхание перехватило, и я переводил глаза с одного слова на другое и обратно.

«Yadatdysr», «иптивпв».

Это что? Какой-то неведомый мне язык?

Мне стало нехорошо, и я положил чемодан обратно на бюро. Наверное, всё-таки мне всё это снится…

Мне хотелось хоть как-то прийти в себя, и я снова огляделся. Возле камина я обнаружил небольшую дверь, которую раньше не заметил. Я очень осторожно её приоткрыл.

Оказывается, ванная. Можно со смеху умереть. Было бы желание смеяться. Доисторический ватерклозет и довоенная ванна – неизвестно, правда, до какой именно из войн, – с одним медным краном. И такой же один медный кран над раковиной. Зеркала нет и в помине. Супер. А где прыщи разглядывать?

На полке зубная щётка времён отступления из России наполеоновских солдат с костяной ручкой и коричневой щетиной (из конского волоса?) и гребешок с огромными зубьями (думаю, для того же конского волоса!). Но моим волосам как раз подойдёт. Потому как что-что, а волосы у меня густые. И никакая химия их не взяла – я очень рад, что наотрез отказался стричься. Буду теперь завязывать их в хвост. Конский, разумеется. К тому же мама всегда говорила: блондинам идут длинные волосы, и ещё говорила, что блондина видно издалека (у нас в семье я единственный блондин). Хотя я-то считаю, что человек со светлыми волосами выглядит пошловато. Но родителям их дети обычно нравятся.

Гребешок был прозрачный, и на нём выгравировано «Лиам». Прямо что-то с чем-то! Я провёл им по волосам, и раздался звук си-бемоль. Гребешок, оказывается, хрустальный.

И тут грянул такой гром, что весь особняк дрогнул. Я же видел эти чёрные тучи, они копили грозу, копили и рванули разом, как скороварка. Я подбежал к окну. Обожаю грозы! Зигзаги молний чистят воздух электричеством, мне всегда становится легче дышать, и я очищаюсь от всякой дряни. Считайте это мнением больного-хроника.

Я стоял и любовался яростной иллюминацией – красной, жёлтой на чёрном фоне – под грохочущие раскаты. А потом понемногу гроза стала стихать, и тучи, что ополчились на особняк, понеслись воевать куда-то дальше.

Мне полегчало. Выйдет солнышко, и всё как-нибудь и правда уладится. Ну, сколько я пробуду в этом доме? Всего ничего. Так что нечего опять прессовать родителей своими проблемами. Они ерундовские.

Я решил заняться делом. Чемодан со всеми его приключениями отправил в шкаф и принялся осматривать ящики бюро. Нашёл пачку бумаги, такую делали в старину, немного рыхлую и зернистую (для рисования лучше не придумаешь). Потом очень мягкий ластик. Сразу видно, что родители позаботились и предупредили, они знают, как я люблю рисовать.

Что ж, раз есть бумага, сделаем табличку. Я написал «Лиам», потому что тут, вроде как, не в почёте фамилии, и окружил себя хороводом гномиков.

Болея, я понемногу стал шарить в рисовании. Когда лежишь месяцами в кровати, есть время кое-чему научиться.

Свечерело, а вокруг была всё та же мёртвая тишина. Чёрт бы его побрал, этот тихий час.

Наконец-то появился Рауль. И поставил мне на бюро поднос с ужином. Курица с жареной картошкой, которые были для меня давным-давно под запретом, пирожки с грибами, сыр камамбер и песочное пирожное с малиной. Всё, что я обожаю! Родители, наверное, оставили целый список блюд, которые я люблю. У меня потеплело на сердце от их заботы. Но всё равно от того, что я один, было грустно, и я спросил:

– А я разве не ужинаю со всеми вместе?

– Не сегодня, месье, сегодня вам нужно отдохнуть.

– Ну, не знаю. А вообще-то где они все?

– Увидите раньше, чем хотели бы.

– Что значит раньше, чем хотел бы?

– Кое-кто вам покажется немного… Сами увидите.

Вот тебе и подарочек.

Разговор мне не понравился совсем. Рауль вышел, а я уселся перед подносом, сам не зная, что мне и думать. Возле тарелки я увидел коробку спичек. И перевёл взгляд от коробки к ободу со свечами у меня над головой. Значит, если я хочу, чтобы было светло, мне нужно зажечь свечи? Так… Но, если бы родители, например, об этом узнали, они бы очень испугались пожара. Я сидел спокойно и вслушивался в тишину. И снова мне показалось, что я различаю вдалеке какой-то потаённый шум.

Я постарался встряхнуться, влез на стул и зажёг одну за другой все свечи. И ущипнул себя. Трудно было поверить, что я вижу всё это не во сне. Однако сон продолжался. Впервые я сидел в одиночестве в комнате при свечах. Никаких радостных рождественских предвкушений я не испытывал, скорее страх. И мне стало ещё неуютнее, когда я услышал, что в дверь постучали.

Стучался ряженый. Он оглядел меня и с инквизиторским видом спросил именно этими самыми словами:

– Ты знаешь, кто предал?

Фу-ух! Я помотал головой, давая понять, что не знаю. Уж не я, это точно, клянусь!

Он скривил губы и пробурчал:

– И тоже блондин. Удивительно.

И тут же удалился чётким солдатским шагом.

Так закончился мой первый день в санатории.

От всего вместе голова у меня была как арбуз, и я себя спрашивал, куда это меня угораздило попасть. Я уже забыл о хорошей новости относительно процедур. Снова пообщавшись с ряженым, я подумал совсем о другом: нет ли в этом санатории отделения для душевно больных? Я только что избавился от серьёзных проблем со здоровьем и не хотел бы возвращаться к нормальной жизни в обществе ненормальных.

Глава 4

На следующее утро я проснулся от того, что сразу же определил как кошмар, по-другому не назовёшь. У меня кровь застывала в жилах от оглушительных воплей. Я не сразу понял, где нахожусь. Потом увидел обод со свечками, пятно сырости на потолке – и всё вспомнил. Но эти мои воспоминания ничуть меня не успокоили.

Из-за стены я услышал что-то вроде сопенья или придыхания. Встал и приложил ухо к обоям (надо же, немного отклеились). Очень странный звук. И действительно, слышится из соседней комнаты. Что-то вроде сопенья со стонами. Трудно определить. Посопит, постонет и замолчит.

Я не стал дожидаться, когда мне сведёт шею, оторвал ухо от отклеенных обоев и выглянул в окно. Гравий, трава, деревья. Слияние с природой. Гениально!.. Родители постарались.

Я поплёлся в ванную. Как только увидел саму ванну, сразу снова разозлился – вода-то наверняка только холодная!

А вот и нет, вода была тёплая. Медный кран из античности был смесителем. Мелочь, может, незначительная, но мне стало легче.

Я мылился мылом, похожим цветом на глину (думаю, его сварили на кухне), а потом вытирался шершавым полотенцем, но зато безупречной белизны. Несмотря на допотопность всей обстановки, за чистотой тут следили. Вообще-то можно даже сказать, что всё вокруг сияло чистотой. И в комнате тоже. Ладно. Беру свои слова обратно – особняк не замшелый.

Но в отношении всего остального я не был бы так уверен. И с подозрением покосился на платяной шкаф – я туда убрал свой чемодан. Сейчас открою, а там никакого чемодана.

Но нет, чемодан на месте. Я его вытащил и сосредоточился на загадочных словах. «YADATDYSR», «иптивпв».

Что, если прочитать их задом наперёд? «rsydtaday», «впвитпи». То же на то же.

Может, это анаграммы?.. Daydtarsy, тивпвит… Dtardaysy, пвитвит… В первом случае проглядывался Daddy. Daddy по-английски – «папа». Я так иногда называл своего, потому что он американец. Только нужно прибавить еще одно «d».

Если бы знать, кто их написал, может, это и навело бы меня на след. А что, если шофёр такси, чтобы посмеяться, когда забирал мой ноут?

Если только это не какой-то шифр…

Я услышал топот в коридоре и осторожно приоткрыл дверь.

Промелькнули две тени. И тут же исчезли. А передо мной стоял Рауль. Уф! Через одну руку у него были перекинуты чёрные брюки, а через другую – белая рубашка. Он проделал своё любимое упражнение и сообщил:

– Ваша одежда, месье, вы пожелали надеть чистую.

Прискорбная неожиданность. Не знаю, в каком сундуке он всё это выискал – накрахмаленная рубашка стоит колом, атласные брюки. Только цилиндра не хватает – моего любимого головного убора!

Я про себя поклялся, что буду сам стирать себе майку и джинсы, обойдусь без этой смехотворной нелепости.

Промчавшееся ранее торнадо унеслось в обратную сторону, вызвав на лице мажордома неодобрительную гримасу. Он предпочёл удалиться, высоко подняв голову, а передо мной с размаху затормозили два паренька.

– Хавчик принёс?

Ну-у-у, наконец, нормальные люди! На вид им лет десять-одиннадцать. Шорты, майки в полоску, вьетнамки – как будто только что с пляжа. Очень похожи друг на друга, наверное, братья. Глядя на их вытянутые мордашки все в веснушках, я почему-то подумал про кузнечиков – два кузнечика. Тот, что повыше, воскликнул:

– Смари-ка! Штанишки выделили!

– Да, выделили. Голову даю на отсечение, что Рауль нарыл их на барахолке.

– Не нарыл, их Фанни шьёт.

Мелкие с интересом уставились на моих гномов на двери. Тот, что повыше, прибавил:

– Вид у тебя тот ещё.

– Что значит «тот ещё»?

– Ну, так себе видок.

Так. Словарь богатый, понять, о чём речь, нет возможности.

Вмешался тот, что пониже:

– Скверно выглядишь, вот что.

Ну, спасибо вам за любезность. Хотя я больше привык к «О, мы сегодня молодцом, отлично выглядим», и обязательно вот так: мы – мы вместе, словно оставить меня одного невозможно, выйдет очень невежливо.

И, разумеется, всегда враньё. Может, и лучше напрямую, без вранья, как эти кузнечики. Главное, я рад, что тут, в санатории, есть и ребята тоже, и я объяснил:

– Проблемы были, едва выкарабкался. Меня Лиам зовут.

– Пол. С «о», – представился тот, что повыше.

– Жан-Шарль. Без «о», – назвался второй.

О-хО-хО! Понял, значит, вы у нас шутники.

– У вас случайно трубы нет? – спросил я.

– Чтобы вылететь? У нас и метлы нет.

Ну, точно, шутники. Я уточнил, немного нахмурившись, чтобы показать: я говорю серьёзно.

– Мобильного телефона.

Пол пожал плечами.

– Здесь вообще телефона нет.

– Это я уже заметил. А компьютеры? С ними как?

Они понятия не имели, и я занервничал.

– Ну а телик где можно посмотреть?

Пол проворчал:

– Мы бы и рады посмотреть, да тут электричества нет. Какой телевизор!

Жан-Шарль разом покончил со всеми моими огорчениями, сменив тему.

– Значит, это ты вчера к нам приехал?

– Да, я.

– А у нас был вовсе не тихий час, – хихикнул он.

Вдруг вспыхнул и замолчал, как будто ляпнул какую-то глупость.

– А что же тогда у вас было? – спросил я и прищурился, давая понять, что просто так от меня не отделаешься.

Старший посмотрел направо, налево, а потом сказал шёпотом:

– Спасайся кто может.

– Что значит «спасайся»?

Кузнечики обменялись испуганными взглядами.

– Когда приезжает новенький, надо прятаться, потому что, мало ли, бывают опасные. Доктор Граф их осматривает и потом решает, куда отправить. Ты не опасный, раз он тебя сюда поместил.

– А куда помещают тех, кто опасный?

Кузнечики снова обменялись испуганными взглядами.

– Мы не знаем.

Врут. Как пить дать. Но бли-и-н! В этом тихом уголке черти водятся!

Глава 5

Завтрак был под стать всей окружающей обстановочке – необычный! На круглых столах, покрытых вышитыми скатертями, чашки и тарелки были у всех разные. Только у кузнечиков одинаковые, но одна синяя, а другая красная. И в чашках горячий шоколад с пенкой. Они уселись и сразу стали мазать себе круассаны шоколадным маслом. Я понял, что меня посадили с ними за один стол, потому что увидел там свою кружку, я всегда из неё пил за завтраком. Я обрадовался, что кружка со мной приехала. У меня тоже был налит горячий шоколад, а ещё были тосты с мёдом. Всё как я люблю.

Ряженый сидел за соседним с нами столиком, всё в том же костюме, но без каски. Он вылавливал из плошки с вином плавающие в нём кусочки хлеба. А рядом стояла другая плошка с оливками и инжиром. Что ж, каждому своё.

Я шепнул кузнечикам:

– А это кто?

– Леонид. Не спрашивай его, почему он не пьёт шоколад, это его бесит.

– А бесить его нет никакого интереса, – прибавил брат.

Я тоже перешёл на шёпот:

– Никакого, согласен. Он качок, сразу видно. А меня он вчера спрашивал, кто его предал.

– Ну, у него там какие-то электоропилы свистнули, и он всё никак не успокоится.

Пилы свистнули? Чёрт! Я уверен, что это шофёр такси так промышляет. Если этот Леонид что-то там выпиливает, а инструмент у него тю-тю и он без него ни с места, то я его понимаю.

За другим столом по соседству сидела девчонка. Кажется, старше меня, но ненамного. Она ела… капустный суп! И поглядывала на меня исподтишка. Не иначе, моя красота сразила. А девчонка ничего, симпатичная, светленькая и одета феей: платье до полу с поясом и на голове острый геннин3. У них тут, как видно, нескончаемый бал-маскарад.

«Покажется немного. Сами увидите», – так, кажется, сказал Рауль. Да. Уже вижу!

За одним столом с феей завтракала молодая женщина в шляпке – натурально цветочный горшок вверх дном на блюдечке – и длинном платье, сверху в обтяжку, а сзади подушка.

Если честно, мне тут было не по себе. Я убедился, что отделение психиатрии здесь совсем не маленькое, а очень даже большое. Одна надежда, что доктор Граф в психах разбирается и разгуливать на свободе позволяет только безопасным. Интересно, с какой целью мои родители отправили меня сюда? Решили познакомить с образчиками разных слоёв общества? Папочка у меня психолог, с него станется.

Появился мужчина лет тридцати, брюнет, бледный до ужаса, как будто сто лет солнца не видел. Наверное, вроде меня, восстанавливается после тяжёлой болезни. Одет он был примерно так же, как собирались одеть меня: в белую рубашку и чёрные брюки. Когда он прошёл мимо нас, то спросил меня:

– Это ты новенький? Надеюсь, играешь в покер?

– М-м-м… очень жаль… не играю.

Он на секунду как будто огорчился, но всего на секунду, и плюхнулся за стол качка.

– Привет, Леонид!

– Приветствую тебя, Андре.

Андре взялся за свою чашку с чаем и за тосты с апельсиновым конфитюром.

Я с опаской отхлебнул шоколад. Вот это приятный сюрприз! Вкусный! И даже горячий ровно в меру.

Женщина в цветочном горшке ушла из столовой первая. Проходя мимо меня, она застенчиво спросила:

– На улице очень холодно?

Я ответил: когда приехал, было не очень, и она, похоже, успокоилась. Женщина скрылась за дверью, и я спросил кузнечиков:

– Она кто?

Кузнечики прыснули.

– Фанни. Та, что брюки…

Ладно. Поглядев, что у неё на голове наверчено, я уже никаким брюкам не удивлялся.

– Холода боится? Что замерзнёт, когда на улицу выйдет?

– Скажешь тоже! Она никогда на улицу не выходит. Она тебя спросила, потому что за свою дочку боится.

– Вот оно что, за дочку. А где её дочка?

– Кто её знает. Неизвестно.

Но, если что, Фанни была одета по-зимнему, а кузнечики в шортах и в майках.

Потом мы сидели молча, и я сделал кое-какие выводы: фея, Фанни, швея позапрошлого века, качок Леонид, Андре на поправке. У первых троих проблемы с психикой налицо. И опасным больше других мне показался, само собой, Леонид.

Паренёк, конечно, производит впечатление: осанка, взгляд. Мне захотелось с ним наладить хоть какой-то контакт, и я сказал:

– У вас, я слышал, тоже неприятности? Вы не думаете, что это шофёр такси?

Леонид посмотрел на меня таким странным взглядом, что мне стало ещё больше не по себе, и я уже сидел тихо и молча допивал свой шоколад. Кузнечики тоже. Но они были не из тех, кто может спокойно усидеть на месте. Их так и подмывало что-то сделать, и они поскакали к выходу, хлопая салфетками по столикам и что-то на ходу выкрикивая.

Выходя из столовой, я оказался в дверях вместе с качком. И это было не случайно, потому что он своим мощным торсом эту дверь передо мной загородил.

– Волосы у тебя длинные, но ты не спартанец! – заявил он. – Ты больной!

Парень решил, что у меня тоже с головой не всё в порядке? Но оказалось, он имеет в виду моё физическое состояние, потому что он прибавил: