Оглавление

Пролог

2013 год.

Сидя на подоконнике и прислонившись виском к стеклу, я смотрела вниз, на огни города и качала босой ногой. С некоторых пор это стало моим излюбленным местом, — что ни говори, современные стеклопакеты и широкие подоконники, из — под которых не дует — это вам не те дребезжащие рамы со стеклами, проклеенными изолентой, что были в моем детстве.

Почему, интересно, раньше мне никогда не приходило в голову, что подоконник можно использовать в качестве границы между своим личным пространством и жизнью вне его? Сейчас, к примеру, я часами могу сидеть, не сходя с этого места, и наблюдать за тем, что происходит по ту, либо по эту сторону стекла.

Максим за моей спиной пошевелился, и я повернулась в его сторону. Кто бы сомневался! Как обычно пролив кофе, в данный момент он занимался тем, что размазывал его по столу. Вот из остывшей лужицы получился квадрат, вот монстр — колобок, вот ежик… Если Максим был в настроении, он мог, нарочно добавляя кофе, оставить мне на столе целое послание. Как же я раньше его за это ненавидела! Раньше. Раньше все было по — другому…

Мой муж удивительный человек. А еще удивительнее я, потому что поняла это только сейчас. Отвернувшись, я снова прижалась к стеклу Мысли, как затуманенные, тягуче разносились в совершенно не зависящие от меня стороны. Я задумалась…

В который уже раз, после того, как все случилось, я прокручивала свою жизнь туда и обратно. Была ли у меня возможность прожить ее по — другому? Что бы сейчас со мной было, если бы в решающие моменты своей жизни я поступала не так, как поступала я?

Можно ли, вообще, прожить свою жизнь так, как надо, а не так, как ты живешь? Сама ли я выбирала свою жизнь или мне все уже было предначертано свыше? Может быть, правда, существует тот самый информационный код, который закладывается в каждого человека при рождении? И, если он существует, почему мне достался именно мой, а не чей — то другой?

Надо сказать, подобные терзания каждый раз приводили меня к новым результатам. Сегодня это были выводы одни, а завтра — уже совсем другие. Как прийти к единому знаменателю, я не знала, а посему новый день для меня начинался неизменно с новых вопросов. Вот почему, например, мною никогда не ценилась собственная жизнь? Бабушка — мудрейший человек — всегда говорила, что это большой грех. Я соглашалась: жизнь — это самое ценное, что есть у человека. За отмеренное тебе время можно много чего успеть, много чего достигнуть и во много раз преумножить имеющееся.

Я соглашалась с этим, соглашалась с тем, вообще, старалась бабуле ни в чем не перечить, но жизнь, тем не менее, не ценила. При всем моем убеждении, что человек — сам творец своей судьбы, в судьбу я все — таки верила. Меня невозможно было переубедить, что я могу погибнуть элементарно по неосторожности, я доказывала любому, что умереть невозможно раньше того времени, которое тебе, так сказать, отмерено свыше. Я приводила кучу примеров и доводов в доказательство своей правоты и мне невозможно было не поверить. Но бабушка оказалась права: у того, кто не ценит свою жизнь, ее просто отбирают…

С самого детства я начала увлекаться хиромантией и почти досконально изучила линии на своих ладонях, — самая главная, самая четкая и самая красивая из них была линия жизни. Я любовалась ей и говорила бабушке, что моя жизнь будет чудесной. Быть здоровой, счастливой и жить в любви до глубокой старости мне предначертано свыше. Начало она брала у основания указательного пальца, а заканчивалась на самом запястье — лет сто тридцать мне при таком раскладе точно обеспечено! Еще бы не обеспечено, — в моем роду, вообще, полно долгожителей…

Через некоторое время, захрустев шеей и заскрипев стулом, Максим встал из — за стола. Я машинально соскочила навстречу, но броситься на шею не получилось — равнодушное выражение его лица само за себя говорило о том, что для него я теперь пустое место. Я молча отступила к стене и он просто прошел мимо меня. Я пошла следом. Было что — то нелепое в том, как я тихо ходила за мужем и наблюдала за его действиями. Он вышел на балкон, достал сигарету и закурил. Я, примостившись напротив, смотрела на него и молчала. Он тоже. Было бы странно, если бы было иначе… Я всматривалась в его лицо и находила все больше следов усталости. Неудивительно, прошло еще так мало времени.

Максим, как всегда, смотрел на клубы дыма и, казалось, видит там что — то запредельное. Его взгляд скользил по причудливо меняющимся узорам, я старалась уловить тот же смысл, как, вдруг, его взгляд остановился прямо на мне. Я вздрогнула, — когда это было в последний раз? Макс, не мигая, смотрел мне прямо в глаза, и я боялась пошевелиться. Что — то изменится? Я с напряжением ждала того, что будет дальше, но он просто устало прикрыл глаза. Ни–че–го! Ничего не случилось в тот момент, когда, казалось, что он что — то, наконец, скажет… Хотя, что он теперь может мне сказать?

Мы прошли в спальню. Он лег прямо поверх покрывала и уставился в потолок. Я легла рядом. Боже, какой же он красивый. Когда — то я думала, что он будет только моим… Я протянула руку и коснулась его щеки, — он даже не шевельнулся. Руку я убрала и, не сводя с него глаз, начала вспоминать, какими счастливыми мы были, когда поженились…

Неожиданно раздался звонок в дверь, мы оба вздрогнули. Он кого — то ждет? Не похоже, — вставать Максим не торопился. Звонки не продолжались, но почему — то хотелось пойти и открыть. Он, видимо, думал о том же, потому что медленно встал и двинулся к двери, я следом. Мы прошли в прихожую, Макс щелкнул замком и, распахнув дверь, замер. Я выглянула из — за его плеча: на пороге, тяжело привалившись к косяку, стояла моя Машка. Господи, Машка! Как же она изменилась! Похудела, осунулась, не накрашена, с темными кругами под глазами, — впечатление не из лучших. Она смотрела ничего не выражающим взглядом прямо на моего мужа, а он, не шевелясь, сжимал ручку двери так, что, казалось, она сейчас треснет.

— Макс, — прошептала Машка, — я больше не могу…

Максим сглотнул, закрыл глаза и она, громко зарыдав, бросилась ему на шею. Я прислонилась к стене и по моим щекам, в который уже раз, заструились слезы. Они стояли крепко прижавшись друг к другу, и их тела сотрясались от рыданий. Меня никто не обнимал, — было очень одиноко и страшно несправедливо.

Глава 1

2012 год.

Господи, счастье — то какое! — металось в моем мозгу, пока я торопилась домой. Вот сейчас приеду, зайду в комнату, а там он, — мой самый родной и близкий человек! Как же он обрадуется за меня. Он всегда говорил, что я у него умница.

Машина плавно въехала во двор, и я стремительно выскочила из ее салона. Щелкнула сигнализацией: домой, домой! Каблучки застучали по ступенькам подъезда, к черту лифт, так будет быстрее. На лице улыбка. Пусть меня сейчас никто и не видит, меня нисколько не смутило бы, если бы сейчас передо мной выстроились все соседи. Подхожу к двери, влетаю в квартиру…

— Макс!

Тишина… Неужели его нет дома? Нет, только не сегодня, только не сейчас! Набираю его номер. Длинные гудки… Нет, по телефону говорить не буду. Только лично, только в глаза.

— Алло?

— Макс, привет! А ты где?

— Привет, солнышко. Слушай, я пока на работе. Ты извини, что не успел сказать раньше, но потом я улетаю в командировку. Срочно. Там в Мурманске проблемы с филиалом, так что без меня никак.

— Ну ты даешь! У меня вообще — то для тебя новости…

— Хорошие?

— Отличные! Но рассказывать не буду, прилетишь, тогда узнаешь.

— Ну ладно. Я ненадолго, дня на три, не дольше. Не скучай тут без меня.

Черта с два я буду скучать, подумала я, а в трубку сказала:

— Обязательно буду. А ты скучай без меня! Приедешь, расскажешь, как ты это делал. — Максим рассмеялся, и я, чмокнув трубку, отключилась.

Ну что ж, так даже лучше. Возьму бутылочку коньяка и к Машке. Ах, как давно мы с ней уже не сидели! Раньше, когда у меня еще не было Максима, мы довольно — таки часто баловали свои женские души: возьмем водочки, хлопнем по 100 грамм, и… распахнись душа, девицы гуляют! Замечательное было время! Потом, правда, такие залеты, когда мы любое развлекательное заведение могли поставить вверх дном, с нами случались все реже, пока и вовсе прекратились. То мне недосуг, то ей некогда. Но сегодня мы изменим ситуацию, повернем, как говорится, колесо времени вспять.

Так, подходим к шкафчику, что тут у нас? М — да… Как всегда ничего! Что бы такого одеть, чтобы и удобно, и красиво, и модно? Как назло либо удобное, но некрасивое, либо красивое, но ни черта не удобное. Ладно, не будем предаваться унынию. Я же не на свидание собираюсь, а к подруге, а она меня адекватно воспринимает любой, даже голой в бане.

Одену — ка я вон те черные джинсы, да вот эту синенькую водолазку с кожаным жилетиком… Да уж, что — то не очень. Да и бог с ним, не дресс-код же, в самом деле. Тем более, если сюда добавить тонкий ремешок, то очень даже ничего получится! Ладно, на этом и остановимся, пора уже выезжать, как раз успею Машку забрать с работы.

Подруга моя работала нотариусом. Была, надо сказать, довольно неплохим специалистом и обычно засиживалась в своем офисе допоздна. Обычно, но не сегодня. Почему — то именно сегодня, когда у меня такая радость, когда на заднем сидении лежит пакет с коньяком и безумно дорогим шоколадом, ее не оказалось на месте.

— Машь, ну ты где есть? — закричала я в трубку телефона после раздавшихся гудков и щелчка соединения. — Приехала к тебе, а тут уже все закрыто! — я угрюмо посмотрела на темные окна офиса.

— Тихо, не кричи. Я на собрании у Катьки. А что случилось — то?

— Да ничего плохого не случилось. Я просто грант выиграла, а порадоваться не с кем. Макс уехал в командировку, а я коньячку купила. Может быть, посидим сегодня вечером?

— Давай. Сейчас езжай ко мне, подождешь меня дома. Запасные ключи, как всегда, на вахте у бабы Вали возьмешь. Там курица в холодильнике, можешь запечь, она уже замаринована. А я отвезу Катьку и приеду.

Она отключилась. Ладно, дома так дома. Торопиться мне сегодня некуда, а раз Макса нет, останусь у Машки, переночую, хоть наболтаемся вволю. Я бросила взгляд на часы, — полшестого. Собрания в школе длятся как минимум до шести. Потом Машке надо отвезти Катюшку к бабушке, это еще полчаса, значит, дома она будет примерно к семи часам. Ну и что я там буду делать одна?

Неуемная энергия, казалось, распирала меня изнутри. Сидеть в четырех стенах, да еще и в чужой квартире, не хотелось нисколько, и я решила съездить в аэропорт. Если пробок не будет, я как раз успею поцеловать мужа на дорожку и чуть — ли не вперед Машки приехать жарить курицу.

Решено, я развернула машину и поехала в аэропорт. Сделаю Максу сюрпрайз! Я нечасто провожала его в командировки. Не вижу смысла. Взрослый человек, надо ехать, — собери вещи и поезжай. У меня такие же дела, работа, я не могу все бросить, и собирать мужа, как ребенка, куда бы то ни было. Максим такие мои мировоззрения не одобряет, но считает возможным с ними мириться. Сегодня порадую мужское самолюбие: любящая жена провожает его в дальнюю путь — дорожку. Заодно и расскажу, что, наконец — то я выиграла в конкурсе дизайнеров и мне в скором времени выдадут грант для реализации придуманного мной проекта.

Пощелкав кнопками на панели, я нашла любимую радиоволну. Ведущая задорным голосом вещала какую — то ахинею, но слушать ее было приятно. Чем мне нравится радио, так это возможностью зарядиться львиной дозой оптимизма в любую, даже самую трудную минуту. Интересно, у них, вообще — то, случаются неприятности? Ну заболели там, или еще какая — нибудь напасть? Очевидно, что да, люди все — таки живые, но как они себя держат! Знай себе слушай, да опыт перенимай.

Впереди уже виднеются очертания аэропорта. Я бросила взгляд на часы, — надо же, как сегодня все гладко складывается: до самолета еще целых полчаса, а я уже на месте. Выпорхнув из машины, я не то что пошла, побежала к сияющим великолепием стеклянным дверям, — они приветливо передо мной распахнулись.

Так, ну и где же его искать, — пронеслось в моей голове. Телефоном пользоваться не хотелось, это вообще не вяжется с предстоящим сюрпризом, придется пройтись. Я сбавила шаг, и уже несколько медленней пошла по залу. Внутренне я приготовилась к не совсем уж простым поискам мужа, однако, долго искать не пришлось. В нескольких десятках метров, за одним из столиков стеклянного кафе сидел Максим. С Машкой.

«Все хорошо, все нормально», — дала я себе установку, а в голове сразу стало как — то пусто. Не единой мысли. Я машинально спряталась за большую наклейку на стекле кафе с изображением красивой ласточки в полете, — думаю, если они и посмотрели бы в эту сторону, меня не увидели. Зато я теперь могла абсолютно спокойно смотреть на то, как изящно выглядят их переплетенные руки на фоне темно бордовой скатерти, на то, как трогательно Максим вытирает блестящий след на ее щеке и на то, как удивительно ласково она смотрит в его глаза.

Я смотрела на подругу и открывала для себя нового человека, — я никогда не видела ее такой подавленной. Любовь, тоска, какая — то уж очень явная печаль, казалось, исходили от нее волнами. Мне не было видно лица Максима, но я очень четко увидела, как он взял ее тонкую руку и поднес к своим губам. А потом мой муж медленно, словно в дешевом кино, притянул к себе Машку за ее чертовски красивые волосы и поцеловал. Господи, как же чувственно он это делал! Вместе со мной за этой сценой наблюдало еще минимум одно лицо, — пожилая дамочка за соседним столиком сначала перестала есть, а когда она увидела с какой нежностью Максим целуют тающую перед ним Машку, томно закатила в глаза. Да уж, красивое расставание прекрасной пары…

Прислонившись спиной к стене, я закрыла наполнившиеся слезами глаза. Сознание, казалось, отключилось. Я не думала ни о чем. Вообще. Увиденная картина во всех красках отпечаталась в моем мозгу, и мне абсолютно не требовалось открывать глаз, чтобы увидеть моих самых любимых людей, сидящих сейчас так близко друг к другу.

Нет, под моими ногами не разверзлась бездна, не грянул гром и не взметнулись молнии, — все было как всегда. Буднично. Обыкновенно. Рядом со мной раздавались голоса, привычным гулом жил своей жизнью аэропорт, кто — то смеялся, кто — то что — то кому — то кричал… А мое тело стало как будто ватное, я не могла пошевелить ни единой своей конечностью, и мне даже не было от этого страшно…

— Девушка, девушка! Вы вообще слышите меня? — Я открыла глаза. Непосредственно передо мной стоял какой — то мужчина, орал мне прямо в лицо и энергично тряс за плечи.

— Вы с ума, что ли, сошли? — ровным голосом спросила я его. Он, казалось, опешил.

— Я сошел? Да это вы тут стоите и ревете уже, наверное, минут пятнадцать!

Я провела рукой по лицу, — действительно все мокрое. Невероятно, когда я плакала в последний раз? В школе, когда сломала пластиковые лыжи? Или в садике, когда упала с горки? Я внимательно посмотрела на стоящего передо мной мужчину. На вид ему было лет сорок. Высокий, крепко сложенный, довольно таки симпатичный человек. Лицо смуглое, может быть просто загорелое, маленькие, коротко подстриженные усики и такая же короткая бородка, — терпеть этого не могу. Хлыщ какой — то, определила я, и неожиданно мне захотелось что — нибудь ему сделать. Вытворить, как всегда говорила моя бабушка. Нет, до грубости я не опущусь никогда, подумалось мне, а рука уже обвилась вокруг его шеи. Бедный мужик ничего не успел понять, как я крепко прижалась к его губам. Господи Боже, видела бы меня сейчас моя Лидочка… Если бы такое в принципе было возможно, именно сейчас она перевернулась бы в гробу.

Мужик сначала замер, как столб, а потом резко попытался меня оттолкнуть. Фигушки, я вцепилась в него еще сильнее! Мой язык скользнул в его рот, а телом я прижалась к нему так крепко, как если бы от этого зависела вся судьба человечества. Я целовала его так, будто не делала этого никогда в своей жизни. Я хотела в нем раствориться, хотела воедино слиться с человеком, абсолютно случайно оказавшимся рядом. Я хотела лишить разума его и хотела сойти с ума сама.

Тем не менее, как — то постепенно в моих ушах прекращался шум, прояснялся ум, и буквально через мгновение передо мною вырисовывалась вся абсурдность данной ситуации. Резко отстранившись от ошарашенного незнакомца, и, тем более, не поворачивая головы к парочке в кафе, я бросилась прочь от этого страшного места.

— Дурочка ненормальная… — донеслось мне в след от зацелованного усача.

«Дурочка, дурочка», — пульсировало во мне оскорбление, а я неслась между шарахающимися во все стороны людьми, натыкаясь на их сумки и чемоданы. Глаза то и дело застила пелена слез, и, когда я подбежала к машине, то рыдала уже не таясь, громко и некрасиво. Рухнув на сиденье, я машинально бросила взгляд в зеркало, — мое лицо было перекошено, рот кривился в некрасивой гримасе, а по всей коже пошли пятна.

— А — а — а … — заревела я еще громче, заводя машину. Выезжая со стоянки, я чуть не задела криво припаркованную тойоту, все, кто встречался мне на пути, смотрели на меня дикими глазами, а я ревела и кривилась еще больше.

В ушах снова зашумело, в висках стучали отбойные молоточки, а перед глазами только одна картинка… Я ехала и ревела, ревела и ехала, и через какое — то время начало, что называется, отпускать.

Вопрос «как теперь жить» не вставал, жить я буду обязательно. Проклятий в адрес Машки с Максимом не было, — все — таки мои самые любимые люди… Однако же, сама ситуация сбивала с ног. Я не знала даже, о чем мне думать. Банальный вопрос, как такое могло произойти, не находил во мне абсолютно никакого ответа.

— Муж любил меня, я знаю, больше всех на свете. Он заботился обо мне, ухаживал… Да он никогда не давал мне малейшего повода в нем усомниться! Машка… да это вообще не обсуждается, — это самый преданный мне человечек! — Реветь я перестала, из груди вырвался прерывистых вздох, — или все — таки не так?

Что делать? Что предпринять? Порвать с Максом? Или с подругой? Как давно у них все завернулось? Где у них все происходило? А — а — а, с ума сойти можно!

Я остановилась возле небольшого киоска. «Курение вредит вашему здоровью» — гласила надпись на всем продаваемом ассортименте. Ну уж нет! Пачка сигарет — это то, что мне сейчас надо.

— Эти, будьте добры, — постучала я пальцем по нужной пачке. Красивую коробочку зеленого цвета мне протянула бледная рука с облупившимся розовым лаком на ногтях. Любимый цвет моей подруги, между прочим.

Затянувшись горько — сладким дымом чертовски вкусных сигарет, я села на небольшую оградку возле киоска. Когда — то на такой же мы с Машуткой щелкали семечки после уроков…

Я давно не курила, не помню даже насколько давно. Ах, как же сладостен этот миг! Я вдыхала, выдыхала голубоватый дымок, а в голове потихонечку начинали выстраиваться целые фрагменты моей будущей жизни.

Порвать со всеми и уехать далеко — далеко, — это заманчиво. Но, во — первых, этим я ничего не добьюсь, а во — вторых, это мой город. Пусть катятся отсюда те, кто меня предал. Пусть сваливают, женятся и рожают детей… Хотя, на это мы еще посмотрим!

Машка, моя милая, хорошая, преданная подружка Машка. Как она так могла? Мы дружили с ней еще со времен школы. Вместе делали уроки, вместе посещали спортивные секции, вместе ходили на дискотеки и вместе влюблялись в мальчиков. Но никогда, никогда в жизни мы не претендовали на того, кто нравился подруге. Это было табу, негласное соглашение между двумя близкими людьми, и мы никогда его не нарушали.

Однажды, парень, с которым я дружила на первом курсе, пошел провожать с чьего — то дня рождения Машку, когда она несколько перебрала водочки. Подруга едва стояла на ногах, ее тошнило и качало, но когда он попытался ее поцеловать, она надавала ему пощечин. Не заметить последствий ее гнева было невозможно, — на лице парня остались отчетливые следы ее пальцев. Как я тогда ей гордилась! Нет, я и так знала, что она меня никогда не предаст, но получить тому такие явные подтверждения…

А Максим? С самого первого дня нашего знакомства он не сводил с меня влюбленных глаз. Его чувства ко мне были так очевидны, что Машка даже вздыхала: «Вот бы в меня так втюрились…». Довздыхалась, наверное. А я, как дура, даже ничего не заметила.

Как такое могло произойти? Я так любила своего мужа… Это знал и он, и подруга, — и тому и другому я твердила об этом не единожды. И все, вроде бы, у нас было хорошо: ни чувства не остыли, ни надоесть друг другу не успели. Или это просто мне так казалось?

Я вытряхнула еще одну сигарету и заглянула внутрь, — полпачки как и не было. Сколько же я здесь проторчала? Ответом на вопрос зазвенел телефон.

— Настя! Какого черта? — раздалось из него. — Ты где есть?

— Машь, да не кричи, — я выкинула недокуренную сигарету, и пошла к машине, — я сейчас уже буду. Ты давай курицу жарь, а то я голодная как волк.

— Сейчас поставлю. Давай быстрее приезжай, а то я тоже есть хочу. — Ага, а что ж ты в кафе кушать не стала? — Насть, ты заедь, пожалуйста, в магазин, купи хлеба, совсем про него забыла.

— Ладно — ладно. Ну все, скоро буду. — Я посмотрела на себя в зеркало, — оттуда на меня смотрело замученное лицо преданной женщины. Я закрыла глаза, попыталась представить рядом с собой бабушку.

— Настюшка, — прекратила она как — то мою истерику по поводу того, что на проводах в армию парня, который мне тайно нравился, он откровенно клеился к другой, — не бывает женщин, преданных мужчиной, бывают женщины, себя таковыми возомнившие. Твои слезы его не взволнуют, это — только твоя проблема. Если он не смог оценить по достоинству тебя как женщину, грош цена ему как мужчине.

— Бабушка, ты не представляешь, как он мне нравится, — взвыла я тогда еще пронзительнее, на что получила ответ:

— Допускаю, что это так и есть. Но запомни, дорогая, об этом совсем не обязательно трубить на каждом углу. Как только ты надумаешь преподнести себя мужчине на золотой тарелочке, пусть хоть трижды с голубой каемочкой, он тут же разобьет тебя об пол…

Данный много лет назад, этот совет навсегда вселил в меня уважение к себе как к женщине. Я давно уже взлелеяла в себе мысль о том, что я самое дорогое, что у меня есть. Честно говоря, мысль о том, что и у Макса — я есть самое дорогое, я тоже лелеяла. Оказалось, напрасно… Однако ж, это не повод разувериться в себе лично. Потому что я осталась все той же Настей, — умницей и красавицей, и я не виновата в том, что Макс меня разлюбил.

С такими мыслями я подрулила к Машкиному дому. Забрала пакет, поднялась на второй этаж.

— Привет, — открыла мне подруга, и я шагнула в квартиру

— Привет, как собрание? — Не единый мускул не дрогнул на ее лице. Забрала пакет, подвинула тапочки:

— Нормально. Ты знаешь, у них опять какое — то строительство. Представляешь, хотят лоджию в актовом зале застеклить, опять деньги сдавать. Мама уже замучилась с этой школой, хоть в другую переводись.

— Ну и переведитесь, раз не нравится.

— Да в том — то и дело, что нравится. И учителя там хорошие, и Катюшка со всеми ладит. Ты же знаешь, вписаться в коллектив, — это уже полдела в учебе. Просто деньги туда улетают как в трубу: то ремонт, то строительство, то банкет, то еще какое — нибудь мероприятие.

— Ладно, за все, как говорится, надо платить, — буркнула я, проходя за Машкой на кухню, — оттуда уже тянулся волшебный запах курицы. — И если Катьке там нравится, платите за ее душевное равновесие. А то переведете ее в новую школу, начнутся какие — нибудь проблемы, будете и платить рады, да поздно.

— Да уж, тут ты права. Мы тоже к этому склоняемся, — поддакнула Машка, и начала развивать тему об учебе в современных условиях жизни. Я смотрела на нее и удивлялась, — до чего же гладко льется из нее ложь. И как часто она делала это раньше?

— Ты после собрания никуда больше не заезжала? — спросила я, сама не зная на что надеясь. Машка задержала взгляд на столе, а потом, как ни в чем не бывало, посмотрела на меня.

— Нет, почему ты спрашиваешь?

— Да просто, — отмахнулась я. И в самом деле, неужели бы она мне призналась? — Я вот, к примеру, в магазине застряла.

— А, — протянула она, как мне показалось, с облегчением, — поэтому я и приехала вперед тебя?

— Наверное.

Я пожала плечами и бросила взгляд на часы. Машка, стоя ко мне спиной, нарезала длинным ножом черный хлеб.

— Слушай, что — то ты какая — то не такая сегодня, — посмотрела она на меня через плечо. Нисколько не кривя душой, я призналась:

— Да невесело что — то… И Максим еще уехал.

— В первый раз будто!

— Ну может быть не в первый, — отщипнув хлеба, я скатала из него шарик, — но именно сегодня мне почему — то стало плохо. — Я не сводила с нее глаз. Она стояла, отвернувшись к раковине, но я четко рассмотрела, как побелели костяшки ее пальцев, сжимавшие край стола, и как глубоко она вздохнула, набрав полную грудь воздуха. Вся ее напряженная поза говорила мне: «Плохо не тебе одной».

— Бог с ним, — неожиданно заявила она, — расскажи лучше, что там у тебя за грант? Что праздновать — то будем?

— Да ничего не будем! — Я встала из — за стола, она, замерев у открытого шкафчика, повернулась ко мне, — Домой я поеду.

За моей спиной громко захлопнулась дверца шкафа, а я уже прошла в прихожую. Наклонилась, чтобы обуться, — еще чуть — чуть и из моих глаз брызнут слезы.

— Не поняла? — раздалось у меня над головой, — Маруся вылетела за мной.

— В другой раз посидим, — не распрямляясь, возилась я с замками. Нижнюю губу закусила так, что больно было и впрямь.

— Что — то случилось? Какая муха тебя укусила?

— Машь, да нормально все, просто домой захотела, — сказала я и, помахав рукой, быстро выскочила на лестничную площадку. Держась за перила, я бежала вниз по лестнице и даже не слушала, что она кричала мне в след. — Сучка, — шептала я, а по моим щекам струились слезы.

Эту ночь я не спала. Плакала, курила и изо всех сил жалела себя.

Глава 2

Через три дня, как и обещал, приехал Максим. Все это время я пыталась как — то свыкнуться с образовавшейся ситуацией. Самочувствие было прескверным, голова страшно болела, давление мучило перепадами, но я никак не могла справиться с собственной хандрой. Мучилась и изводила себя мыслями о подлости мужа, плакала, и бесконечно искала виноватых, и вдобавок ко всему, снова начала курить. Меня это печалило, поскольку я давно уже избавилась от этой привычки, и считала, что больше такой глупости не допущу. Однако же, стоило только выкурить первую пачку, как зависимость от них вернулась на свое законное место, — нескольких лет перерыва будто и не было. Теперь без сигареты мой день не начинался.

Вот и теперь, когда, хлопнув входной дверью, в квартиру зашел Максим, я сидела на кухне возле пепельницы. Прятать все не было смысла — в воздухе стояла дымовая завеса. Ну и пусть, со злостью на саму себя подумала я, а в дверном проеме появился муж:

— Привет! Ты дома?

— Как видишь.

— Не понял, — окинул он взглядом мою «картину маслом». Не смотря ни на что, мне стало перед ним неудобно, — Максим, в принципе — то и не знал никогда, что я это умею. Тем не менее, вид я постаралась принять невинный.

— Что ты не понял, дорогой?

— С каких это пор ты куришь?

— С тех самых! — ответила я с вызовом, а сама подумала: «С тех, пор, как узнала, что ты кобель!»

— Выбрось сейчас же! — выхватил он из моих рук длинную сигарету, — Чтобы больше я этого не видел, — заявил он, ломая ее в пепельнице. Я взорвалась:

— Да что вы такое говорите? Может мне самой выброситься? Из окна, к примеру?

— Ты что ненормальная? — Максим посмотрел на меня действительно как на умалишенную, и это стало последней каплей. Я вскочила на ноги и закричала ему в лицо:

— Да, я дура! Я дура, а ты что этого не знал? А разве не ты делал из меня дуру все эти годы?

— Какие годы? О чем ты говоришь вообще? — он смотрел на меня с таким недоумением, что я разрыдалась от бессилия.

— Да о том, что я от тебя ухожу, понял? — взвизгнула я и понеслась мимо него, направляясь в ванную. Хлопнула дверью, щелкнула замком и заревела. Воду включила но, думаю, что меня все — равно было слышно. Так громко, прямо с каким — то воодушевлением, я это делала.

Через какое — то время, решив, что надо как — то успокаиваться, я набрала в ванную воды. Да, пока Максима не было, пока я его не видела, мне было легче. Я и не знала, что способна на такую истерику. И Максим не знал, он меня такой никогда не видел. Господи, что же теперь делать? Действительно собирать вещи и уходить? Но ведь я не собиралась этого делать…

Погрузившись в ванну, я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Максима слышно не было, что он, интересно, делает? Он мне, может быть, сам вещи собрал? Мрачно ухмыльнувшись, я сжала руками виски, — кажется, давление опять поднялось. Голова болела, перед глазами все плыло и меня начинало подташнивать.

— Все хорошо, все хорошо, — прошептала я и с головой погрузилась в воду.

Чтобы быстрее успокоиться, надо глубоко дышать, но чтобы глубоко дышать надо, чтобы тебя не душили рыдания. Я в таких случаях не то что глубоко, вообще дышать не могу. Поэтому, если сейчас мне под водой удастся дыхание задержать, то, вынырнув, я смогу, наконец, и глубоко вздохнуть.

Вздохнуть у меня получилось. И выдохнуть тоже. Через некоторое время, когда или дыхательная гимнастика принесла свои плоды или психоз прошел сам, я успокоилась. Ополоснувшись под душем и обмотавшись полотенцами, я вышла из ванны. Максим сидел перед телевизором. По — моему, пил чай, но я сделала вид, что его здесь нет вообще и чинно прошагала в спальню. Лягу спать, да и все. Утро вечера мудренее, а там, может быть, и правда, придется собрать чемоданы.

Я забралась под одеяло и зажмурила глаза. За закрытой дверью Максима слышно не было и вскоре, кое — как расслабившись, я заснула…

Я тогда еще не знала, что с этого момента между мной и мужем начнется холодная война. Что, начиная с завтрашнего утра, потекут долгие дни молчания и непонимания, вечера ссор и упреков. Что в моем доме скоро станет совсем невыносимо находится из — за установившегося между нами барьера измены.

Пока же я просто спала и не видела, как Максим, зайдя в спальню, долго смотрел на меня, закутанную в одеяло, а потом, взяв с собой подушку, тихо вышел из комнаты.

Месяц спустя.

Налив чашечку чая, я подошла к окну. На улице уже было темно, и только огни большого города освещали дома и все еще оживленные улицы. Сфокусировав взгляд на стекле, я всмотрелась в собственный облик, который именно при таком нечетком отражении всегда казался мне наиболее привлекательным.

Уже как — то привычно за последнее время стала накатывать волна отчаяния. Мучительно захотелось плакать и стало очень — очень жаль себя. У женщин так бывает, наверное, вообще у всех. Мне кажется, что у любой из представительниц слабого пола, причем, как бы она ни жила и чем бы в своей жизни не обладала, наступает такой момент, когда ей кажется, что ничего в ее существовании смысла не имеет, что все что у нее есть — это пусто, ненужно и необычайно бессмысленно. Все окружающие вмиг становятся невыносимы. Все, что раньше, если не приносило удовольствия, то, по крайней мере, не выводило из равновесия, вдруг начинает резко бросаться в глаза и нервировать до предела.

Меня до предела доводило вообще все подряд. Мысли о том, почему они так со мной поступили не выходили из головы. Муж и лучшая подруга, — подлость с их стороны я могла бы ждать в последнюю очередь, а точнее, могла бы не ждать вообще.

Перед глазами проносились вечера, проведенные мной в одиночестве, праздники, которые мне приходилось отмечать одной. Максим говорил, что работает, что у него не бывает выходных. Да — а — а, видимо, у него их не бывает для меня…

Он говорил, что, для того, чтобы меня содержать, ему надо много денег, потому что я — его маленькая королева. Он говорил, что любит меня и я никогда не выхожу у него из головы, а я верила. Всему и всегда. Я бы и на этот раз не поверила в то, что у них что — то происходит, если бы мне кто — то про это просто сказал. Если бы я сама все не увидела собственными глазами…

После того, как я все узнала, прошло уже несколько недель. За это время я издергалась так, что начала подумывать о приеме антидепрессантов. Я не могла смотреть на себя, я не могла смотреть на него, мне казалось, что еще чуть — чуть и я сойду с ума. Не проходило вечера, чтобы я к чему — нибудь не прицепилась. Все недостатки Макса, на которые раньше я закрывала глаза, теперь нервировали меня настолько, что я укоряла его в каждом.

— Когда уже грязные вещи будут лежать в корзине для белья, а не в твоем шкафу? — начинала я. — Неужели нельзя помыть за собой бокал?.. Какого черта опять волос в ванне?.. Когда уже будет закручиваться зубная паста? — продолжала и продолжала я его пилить каждый вечер. Он потихоньку огрызался, и я видела, что ему это очень не нравится. И если так пойдет дальше, скоро мы возненавидим друг друга окончательно

Вздохнув, я крепче обхватила ладонями горячую чашку, — ничего, как — нибудь справлюсь. Взгляд остановился на календаре, — сегодня воскресенье, и поскольку является он единственным в неделе моим выходным, о работе в этот день думается в последнюю очередь. Иногда даже хочется расслабиться… Но не сегодня. Сегодня меня разрывало чувство отчаянья и безнадежности. Не хотелось ровным счетом ничего. И никого. Хотя, если честно, сегодня меня никто и не собирался посещать. То как мы вчера с ним опять поругались вообще заставляло думать, что это было в самый настоящий последний раз. Мы ругались так, будто и не было у нас нежных чувств или хоть капли уважения друг к другу. Было невыносимо больно видеть его напряженную спину и слышать удаляющиеся шаги. Но я, конечно же, как самая обычная женщина, сделала вид, что меня это ни капельки не волнует. Я распрямила плечи, прищурила глаза и сжала пальцы, чтобы не заплакать. Я не заплакала, но какой ценой мне это далось? Сейчас, сидя в одиночестве и упиваясь собственной обидой, я считала, что поступила неправильно. Хотя, это как посмотреть.

Если женщина хочет мира в своей семье, если ей необходимо равновесие в собственной душе и если она жаждет уважения от выбранного мужчины, она всегда ведет себя несколько угоднически, уступая своему избраннику. Я сама так делаю. Я прилично одеваюсь, я читаю умные книги, я говорю с ним о том, что ему может быть интересно. Я не перечу по пустякам, не отказываюсь готовить ужин, хотя не меньше других устаю на работе. Я не гружу его своими проблемами, я не показываю своего плохого настроения, и я, вообще, делаю вид, что у меня никогда не болит голова. В общем, я создаю образ деловой, но очень милой и покладистой девушки… А какого, спрашивается, черта?

Я встала, заходила по комнате. Мной начала овладевать бешеная энергия. Да в самом — то деле, что я кисну? Ну поругались! Ну ушел он! Что мне теперь голову о стену разбить? Я громко некстати засмеялась. Ну это, конечно, если мое надрывное «хо — хо — хо, ха — ха, ха — ха» можно было считать смехом. Решив не придавать этому особенного значения, я кинулась в ванную. Так, соль, масло… я быстро приготовила себе бодрящую ванну с необыкновенно приятными косметическими средствами, и моя душа несколько взбодрилась. Погрузившись в манящую ароматом пену, я закрыла глаза. «Я красива. Я удачлива. Я умна», — твердила я себе уже давно заученную фразу, о необычайной силе которой когда — то прочла в какой — то умной книжке.

Вода остыла. Я, строго следуя бабушкиным заветам, смыла прохладными струями остатки соли и, встав на тростниковый коврик, дала обогащенной маслом воде впитаться в кожу. После такой процедуры я никогда не вытиралась полотенцем, не пользовалась кремом и лосьоном. Но кожа становилась необычайно гладкой, бархатистой на ощупь и приобретала персиковый отлив.

Я посмотрела на себя в зеркало. Не плохо, сказала я себе, хотя раньше так не думала. Форма моих пропорций в народе именовалась грушей. У меня были узкие плечи, довольно небольшая грудь и широкие бедра. В юности, благодаря непомерному аппетиту, у меня всегда были проблемы с нижней частью моего тела. Животик понуро свисал с, казалось бы, совсем отсутствующей талии, бедра упорно носили на себе так называемые галифе, а ноги — замечательнейшее украшение любой женщины, умеющей носить каблуки, были как столбы. С такими только в калошах ходить, куда там на каблуки заглядываться! Когда я сумела взять себя в руки — не помню. Не было предварительных унижений от безответно любимого мальчика, не было желания кому — то отомстить и стать необыкновенно красивой. Это пришло как — то само собой. Я стала поменьше есть, стала качать пресс и «крутить педали» в воздухе. Со временем я купила парочку кассет с записью современных танцев и раза два в неделю проводила у телевизора, тренируя все не задействованные ранее группы мышц. Успех все как — те не приходил.… Но, все — таки, постепенно у меня обозначилась талия, грудь стала несколько повыше, а ноги заметно постройнели. Хотя галифе никуда не девалось. Где — то я подсмотрела упражнение, когда сидя на полу и вытянув ноги вперед необходимо двигаться вперед — назад, помогая себе ягодицами. Результат — галифе уменьшилось и уже не так явно бросалось в глаза. Фигура моя стала подтянута, движения — изящны, хотя бедра, как были самой широкой частью моего тела, так, по большому счету, и остались. Однако же впечатление на саму себя я уже производила.

Послав себе воздушный поцелуй, я стремительно отправилась одеваться. Так, что у нас здесь есть? Естественно, ничего интересного. «Тихо, без паники», — приказала я себе, и пока настроение не начало испаряться, распечатала новую упаковку колготок. М-м-м, запах божественный. Чем мне нравятся дорогие колготки, так это запахом. Никогда старалась не экономить на колготках и нижнем белье. Результат — потрясающий эффект носки и удобства. Тут же на глаза попалась черная юбка. Короткая. Ему не нравится… Одеваем! Так, и вот эту кофточку, — красное к черному, все как носила раньше. Подошла к зеркалу, — класс! Пара взмахов тушью, блеск для губ, красота! Прозрачные бусы на шейку, тоненькие браслеты на руку, капелька духов, и я готова. Из зеркала на меня смотрела яркая, красивая девушка. (И никому не буду говорить, что, вообще — то, я уж давно как женщина). Подумав, куртку или плащ одеть, выбрала второе — на улице хоть и было тепло, но все — таки ж осень.

Я вышла из квартиры. Так… И куда податься? Девушка «за тридцать» вышла прогуляться, — веет от этого чем — то вульгарным. Ладно, что — нибудь придумаем, не домой же, в самом деле, возвращаться!

Рядом притормозило такси:

— Тебе куда, красавица?

— Давай в «Коломну», — назвала я первое пришедшее на ум кафе. Машина тронулась.

— Что, отдыхать едешь? — спросил таксист. Я окинула его взглядом. Уже немолод, одет кое — как, а впрочем, как многие представители его профессии: немарко и удобно. В голове мелькнула неприятн