автордың кітабын онлайн тегін оқу Сакура любви. Мой японский квест
Франсеск Миральес

Тегін үзінді

Оқу

Кітап туралы Пікірлер1 Дәйексөздер1 Қазір оқып жатыр154 Сөрелерде Тегін фрагмент

Francesc Miralles

SACURA LOVE. UNA HISTORIA DE AMOR EN JAPÓN

Translation rights arranged
by Sandra Bruna Agencia Literaria, S.L

Перевод с испанского Анны Берковой

Оформление обложки Владимира Гусакова

Миральес Ф.

Сакура любви : Мой японский квест : роман / Франсеск Миральес ; пер. с исп. А. Берковой. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2025.

ISBN 978-5-389-29000-6

16+

Подруга Энцо, Амайя, умирает от рака. Молодой человек безутешен и не понимает, как ему жить дальше. В один из дней он получает письмо из прошлого и… отправляется в путешествие в Японию, чтобы осуществить мечту Амайи, оставившей ему рукопись таинственного Кузнеца и чек-лист дел, среди которых: погладить ухо Хатико, послушать шум бамбука на закате, посмотреть в глаза снежной обезьяне.

Любуясь цветущей сакурой в парке Ёёги, Энцо знакомится с Идзуми, эксцентричной японкой из Англии, которая приехала в Японию, чтобы ближе познакомиться со своей родной страной. Встретившись несколько дней спустя в скоростном поезде, направляющемся в Киото, молодые люди решают стать попутчиками.

Это большое приключение, а также вдохновляющая история о любви. История, в которой творится магия самопознания на фоне живописнейших пейзажей Страны восходящего солнца.

Странствующий дорогами любви
тысячи километров пройдет так же легко, как и один.

японская пословица

[1]

Тягостная тишина на похоронах сама по себе невыносима, но еще хуже то, что большинству из тех, кто пришел отдать последний долг усопшей, не исполнилось и двадцати.

Амайя умерла через месяц и один день после своего совершеннолетия. Но для охваченных горем родителей, которые сейчас смотрели на толпу молодежи, она навсегда останется маленькой девочкой. Их безвозвратно потерянной девочкой.

— Кажется, я сейчас упаду в обморок, — шепнула ее лучшая подруга, вцепившись мне в руку, как перепуганная обезьянка.

— Ты же обещала сказать несколько слов на церемонии, — напомнил я, изо всех сил стараясь изобразить стойкость духа.

— Да, но… Не знаю, Энцо. Будто весь мир разваливается на части. У тебя нет такого ощущения? Это так…

Голос ее прервался, и повисшая на ресницах слеза скатилась по щеке, оставляя темный след от потекшей туши.

У нее не находилось нужных слов, чтобы описать происходящее. И по правде, у меня тоже.

Еще полгода назад в мире царил полный порядок. Я начал изучать психологию в университете, а Амайя продолжала заниматься живописью, раздумывая, чему посвятить свое будущее. Она боялась, что академическое изучение истории искусств помешает ей реализовать собственный талант, свободный и непосредственный, как само ее естество.

Стоило только попросить Амайю что-то сделать, как тут же ты получал отказ. Это я усвоил с детского сада. С тех самых пор мы все время шли рука об руку, как две параллельные прямые, — вместе ходили в начальную школу, вместе закончили колледж и неожиданно оказались выброшены в реальную жизнь.

Если говорить о сексе, то между нами никогда ничего не было, среди прочего еще и потому, что она отдавала предпочтение представительницам своего же пола. А помимо этого, между нами было все.

Лет в десять мы вместе сбегали с уроков, чтобы тайком попить лимонада в местном кафе.

Вместе мы впервые попробовали пиво, выкурили свою первую сигарету и свой первый косяк. В моем случае, кстати, он стал и последним, поскольку у меня резко упало давление и я без чувств рухнул на ковер в комнате Амайи.

Вместе мы ездили в Лондон, заручившись родительским благословением и разрешением с печатями из полицейского участка. А потом и в Афины, и в Берлин… Столько городов, и в каждом мы до рассвета болтали обо всем на свете!

От одной мысли о том, что больше мне никогда не суждено говорить с Амайей, у меня внезапно закружилась голова, словно эта непостижимая смерть вдруг материализовалась и, обретя реальный вес, всей своей тяжестью навалилась на нас, друзей-одноклассников.

Медленно двигаясь в безмолвной толпе по направлению к часовне, я вспоминал, словно в ускоренной перемотке, события последних месяцев.

— Энцо, кажется, у меня нашли какую-то нехорошую болячку, — сообщила Амайя по телефону чужим голосом, звучавшим так, будто человек одной ногой уже стоит в могиле.

Анализы подтвердили наихудшие опасения. Рак распространился настолько, что врачи давали ей не больше года. Амайя продержалась половину обещанного срока. Она так привыкла жить на высоких оборотах, что и к смерти спешила изо всех сил.

От нахлынувших воспоминаний я почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног.

— Это неправда, — твердил я себе в каком-то тупом оцепенении, не вслушиваясь в поминальную речь священника. — Я в любой момент могу очнуться от этого кошмара, Амайя окажется жива, и все будет как прежде.

Меня вернула к действительности нескладная девчонка, лучшая подруга Амайи, — она вышла вперед, зажав в длинных костлявых пальцах какой-то листок. Бумага дрожала так сильно, будто вот-вот выскользнет из рук и упадет к ее ногам.

Все задержали дыхание.

Наконец она заговорила прерывающимся голосом:

— Мы все хорошо знали, как Амайя увлекалась Японией. Жаль, что она не смогла исполнить свою мечту — поехать туда… — Она высморкалась в бумажный платок и продолжила: — Но наверняка многим из вас неизвестно, что ее имя существует в японском языке и означает «ночной дождь». Не правда ли, поэтично?

Ей снова пришлось сделать паузу, чтобы утереть слезы. Теперь дрожали не только руки, но и губы.

Когда уже все решили, что девушка не сможет закончить свою речь, она собралась с силами.

— Когда умерла Амайя, в наших сердцах воцарился мрак. Но мы всегда будем ощущать ее присутствие рядом, как невидимый дождь, пропитавший насквозь наши души.

При этих словах кто-то из присутствующих зарыдал, и вновь девушка помолчала, пока остальные передавали платки и сочувственно обнимали друг друга.

— В предпоследний раз, когда я навещала Амайю в больнице, — продолжила подруга, — она попросила раздобыть ей антологию «Хайку о смерти». В ней собраны эпитафии, которые поэты и буддийские монахи писали сами себе, прощаясь с жизнью. И я взяла эту книгу, когда готовила свою речь… — Бумажка чуть не выпорхнула из пальцев, но девушка успела подхватить ее. — Я выбрала несколько строк из Сокана и из Цугена Дзякурея [2], чтобы сказать последнее прости нашей любимой подруге.

Часовню накрыло безмолвие, такое же пронзительно-белое и чистое, как полотно, на котором Амайя уже никогда ничего не нарисует. Мне показалось, будто этот холст — эпитафия, сотканная из осколков моего сердца и души.

— Если кто-то вас спросит, куда ушла Амайя, скажите только лишь: «У нее были дела в ином мире». Сейчас, на своем последнем пути, она ступает по облакам.

[1] Здесь и далее японские слова транслитерируются в соответствии с системой Поливанова. — Примеч. ред., если не указано иное.

[2] Ямадзаки Сокан (1464–1552), Цуген Дзякурей (1322–1391) — японские буддийские монахи и поэты.

После похорон я неделю не вставал с постели. Я не болел, но совершенно лишился сил.

Я попытался было перечитать конспекты по социальной психологии, но понял, что совершенно не могу сосредоточиться. Единственное, что у меня получалось, — это слушать радио, да и то недолго. Пару минут я был в состоянии воспринимать новости или какую-нибудь программу о кино, но вскоре меня снова одолевала необоримая свинцовая тяжесть.

Я проваливался в мучительное краткое забытье и пробуждался с бредовой убежденностью: «Амайя жива, все это просто ночной кошмар».

Осознавая, что все мои мысли возвращаются в одну и ту же точку, я начинал ворочаться в кровати, натягивая на голову простыню в тщетном желании исчезнуть.

В один из таких моментов бодрствования я увидел перед собой приземистую, плотную фигуру отца. Откинувшись на спинку стула, он внимательно смотрел на меня.

— Эй, — возмутился я, — и сколько ты уже так сидишь?

— Достаточно, чтобы понять, что ты совершенно пал духом. Сходи проветрись. Я понимаю, что это ничего не изменит, но свежий воздух тебе всяко не повредит.

Я смотрел на отца, не зная, что сказать. Этот человек был создан для страданий. С тех пор как моя мать сбежала с другим, его мир сузился до итальянского ресторанчика, которым он управлял, и редких минут отдыха дома со спортивной газетой в руках.

Он воспринимал свое одиночество как пожизненное наказание, суровое и необратимое, а теперь вот посягнул на мою территорию.

— Я хочу остаться дома, папа.

— А почему бы тебе не позвонить кому-нибудь из одноклассников? — настаивал он, озабоченно теребя двойной подбородок. — Ты же знаешь пословицу: «Разделенное горе — это половина горя».

— Но не для меня… Лучше я отлежусь дома, чем часами слушать разговоры о ней. Честно говоря, я стараюсь забыть то, что случилось.

— Забыть невозможно, Энцо, — откликнулся отец, слишком хорошо зная, о чем говорит. — Но жизнь все равно продолжается, пусть она сейчас и кажется тебе кучей дерьма.

С этими словами он потрепал меня по волосам и вышел из комнаты.

«Я люблю тебя, старина, — подумал я про себя. — Хоть ты и взвалил на себя роль тягловой лошади и думаешь только о том, чтобы выжить».

И тут на меня снова напал сон и потащил в пропасть, которая, подобно черной дыре, не вела никуда. В те дни, пока не пришел некий загадочный пакет, это небытие оставалось моим домом, единственным местом, где я мог существовать.

Подскочив в постели от трели будильника, я вспомнил, что уже понедельник. Через час с небольшим я должен сидеть на занятиях по статистике в университете. Нелегкая задачка, но, как говорил отец, жизнь не стоит на месте. Выхода не было.

Или, по крайней мере, я так думал до того, как в трусах и майке поспешил открыть входную дверь.

Курьер в синей униформе вручил мне пакет и попросил поставить на планшете электронную подпись. Обычно посылки приходили отцу — товары для ресторана или последние книги по кулинарии, — так что я удивился, обнаружив на коричневой коробке свое имя.

Я сразу узнал почерк, но взбунтовавшийся разум твердил, что это ошибка.

Сев у стола в гостиной, я с трудом заставил себя снять клейкую ленту с упаковки. В коробке лежал толстый конверт и книга, судя по всему самиздат.

На фоне фотографии какой-то поросшей мхом могилы я с изумлением прочитал заглавие:

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ КУЗНЕЦА

«Кто, черт побери, мне это прислал?» — думал я, открывая трясущимися пальцами конверт, но его содержимое оказалось еще более загадочным, чем сама книга, на которой даже имя автора не значилось.

Под аббревиатурой «JR» [3] скрывался, судя по всему, ваучер на проезд по железной дороге, а также обнаружилась пачка билетов на самолет и подтверждения гостиничной брони. И плюс к этому — схваченная скрепкой пачка купюр. Иены.

Я было подумал, что по неизвестной причине судьбе вздумалось сыграть со мной эдакую мрачную шутку, но на дне пакета нашелся сложенный вчетверо лист бумаги.

Еще не развернув письмо, я уже знал, кто его написал. Похолодев, я приступил к чтению с ощущением, что передо мной совершается чудо.

Дорогой Энцо!

Прежде всего хочу попросить у тебя прощения за то, что умерла. На самом деле это не моя вина. Я бы охотно задержалась подольше на этой тусовке под названием «жизнь», но, как ты знаешь, меня не слишком вежливо вытолкали взашей.

Если ты читаешь эти строки, значит родители исполнили мою просьбу и отнесли посылку на почту, когда я превратилась в горстку пепла.

У этого письма две цели: во-первых, сказать, что мне здорово повезло иметь такого друга, как ты. А во-вторых, попросить тебя об одолжении, которое, надеюсь, ты сможешь для меня выполнить.

Ты в курсе, что я дала клятву — если поправлюсь, то поеду в Японию, о которой так долго мечтала. Теперь я уже не смогу этого сделать, по крайней мере в этом теле, но мне бы хотелось, чтобы туда поехал ты.

Сейчас лучшее время для путешествия — на ветках сакуры распускаются цветы, и все японцы выходят из дома, чтобы отпраздновать обновление жизни.

Билеты в конверте оформлены на твое имя, как и ваучер на «JR Pass»: это что-то вроде проездного, чтобы передвигаться по стране на поезде. С учетом того, что все гостиницы оплачены, восьмидесяти тысяч иен тебе должно хватить на прочие расходы.

Я составила для тебя маршрут, именно тот, каким поехала бы сама. А на оборотной стороне листка — список моих желаний, ты наверняка найдешь способ их исполнить.

Счастливо тебе полюбоваться сакурой! И пожалуйста, развлекайся на всю катушку. Сделаешь это ради меня?

Твой друг навсегда,

Амайя

[3] «JR» («Japan Railways») — «Японские железные дороги» (англ.).

Мне потребовались лишь сутки, чтобы принять решение: я исполню это поручение из загробного мира. Пропуск двух недель занятий по статистике недвусмысленно грозил провалом на экзамене, но в тот момент меня уже не волновало, завалю я один предмет или весь семестр.

Проверив еще раз документы для путешествия, я на автобусе отправился в центр, в книжный магазин.

Пока мы с черепашьей скоростью ползли в пробках, я перечитал список пожеланий Амайи. Она не потрудилась уточнить, где и каким образом мне предстояло выполнить ее просьбу. Так что я явно должен был хоть как-то подготовиться к своему первому приключению в Азии — это странным образом и возбуждало меня, и усиливало мою печаль.

Раньше мне не приходилось уезжать из Европы, и мысль о предстоящем двухнедельном блуждании по Японии, в одиночестве и без знания языка, не слишком успокаивала.

Возмож

...