© Yeon Somin. 2023

© Панкина И., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2025

⁂

Жарче лета

Чонмин никак не могла забыть, как прошлой осенью впервые укололась о шип каштана.

На улицах было много опавших листьев. Среди них Чонмин повезло найти целый орех, не попавший под ноги прохожим. Она стряхнула с него землю и счистила кожуру. Внутри было пусто, как будто ядрышком уже кто-то полакомился. Чонмин собрала ещё несколько каштанов, но они тоже оказались пустыми. Тонкий шип одного из них впился в мягкую ладонь девушки – среди одинаковых колючек пряталась одна особенно злая и очень острая. Чонмин только крепче сжала каштан. Ей захотелось наказать руку, которая не могла написать ничего толкового. На коже выступили круглые капельки крови. Онемение и боль пробежали вниз по позвоночнику и свернулись комочком в кончиках пальцев ног.

С того дня Чонмин больше не выходила на улицу. С момента её переезда в деревню Памгаси[1] не прошло и трёх месяцев.

Когда она впервые увидела эту виллу прошлым летом, было так же жарко, как сейчас. По её шее стекал пот. Это ещё больше раздражало Чонмин, и без того уставшую смотреть предлагаемые в аренду дома. Она замучилась переезжать каждые два года, и слово «дом» потеряло для неё какое-либо значение, кроме сугубо прикладного.

– Это последний на сегодня? – вяло спросила Чонмин.

Агент сообщил ей, что хороших вариантов в тот день было невероятно много, и суетливо водил девушку по Ильсану от одного дома к другому. Увы, его усилия были тщетны: Чонмин так и не проявила желания арендовать хоть что-то. Если дом был опрятным и аккуратным, цена оказывалась непомерно высокой, а если цена более-менее устраивала, жильё находилось на самой окраине, откуда трудно добираться на работу.

– Не торопитесь! Давайте посмотрим ещё одну виллу. Она отлично подойдёт для одинокой девушки. Эта правда будет последней!

– …Хорошо, посмотрим.

Между агентом, который во что бы то ни стало хотел подписать договор, и Чонмин, которая не была настроена на быстрое решение вопроса, возникло скрытое напряжение. Но девушка пообещала себе, что сегодня рассмотрит все предложения и обязательно сделает выбор, чтобы не откладывать дело до выходных. Она писала сценарии для телепередач, и обычно граница между рабочими и нерабочими днями была для неё размыта, так что упускать возможность отделить выходные от остальной недели она не собиралась.

– Вам нравятся каштаны? – внезапно спросил агент, когда они вышли на улочки деревни Памгаси.

– Да не особо.

– Здесь всё в каштанах. Осенью, когда плоды раскрываются, улицы очень красивые. Местные женщины их собирают…

Чонмин ничего внятного не ответила. Летом все деревья выглядели одинаково – зелёные листья на коричневых ветках. Она не смогла бы среди них выделить именно каштаны.

Вилла под номером четыре располагалась выше остальных. Дорога всё время шла в гору, и агент быстро затих. Оба сосредоточились на ходьбе. После нескольких непростых минут подъёма Чонмин остановилась у крыльца. Она с первого взгляда влюбилась в этот дом: краска на стенах местами живописно облупилась, на втором этаже элегантно выглядывал балкон с арочным окном. Стена вокруг окна была покрашена в цвет слоновой кости с яркими мазками оранжевых ставень, непринуждённо и жизнерадостно вторивших атмосфере лета. Как будто, поднявшись на холм в корейской деревушке, они оказались в Европе.

Кто-то с третьего этажа плотно заставил полукруглое окно маленькими горшками с толстенькими суккулентами. На четвёртом этаже, под самой крышей, на прищепках были развешаны носки разной длины и размеров, они, казалось, радуются солнечному свету. Там же рядком сушились и маленькие жёлтые детские носочки, размером с ладошку. В окне по соседству виднелся шкаф, плотно заставленный толстыми книгами. Может, здесь живёт университетский лектор – путешественник? Неожиданно Чонмин начала фантазировать, как протекает жизнь в этом доме.

Квартира 301. Девушка выглянула из окна, чтобы посмотреть на крыльцо, у которого только что стояла. Безобидный горячий ветерок ласкал каждую прядь её длинных волос. Этажей было мало, но само место находилось на возвышении, и окрестности было отлично видно – вплоть до гор, дрожащих в жарком мареве на самой границе горизонта. В этот момент Чонмин впервые подумала, что хорошо бы поставить что-нибудь на окно. Она довольно долго молчала, погружённая в свои мысли, и, спохватившись, без малейшего колебания сказала внимательно наблюдавшему за ней агенту по недвижимости:

– Давайте подпишем контракт.

Чонмин вдруг показалось, что она сможет остаться тут надолго и дом ей не надоест. Всё складывалось замечательно, как когда во время езды на велосипеде, хорошенько разогнавшись, перестаёшь крутить педали и он едет сам по себе. Впервые Чонмин понравился «дом», в котором она поселилась.

Но в одно мгновение тот же ветер, что ласково трепал её волосы, безжалостно унёс сладкие мечты о жизни в этом доме. Велосипед Чонмин понёсся под откос. Скорость стала слишком большой, она не справилась с управлением и эффектно перелетела через руль. Когда педали перестали вращаться, Чонмин поняла, что всё кончено. Это случилось осенью, примерно в это же время оранжевый цвет ставень превратился в тёмно-кирпичный.

Студия сообщила ей, что документальный фильм, над которым она трудилась последние несколько месяцев, снят с производства. Контракт расторгли в одностороннем порядке. В тот же день Чонмин швырнула свой пропуск на пол и, собрав вещи, ушла с каменным лицом, не понимая, откуда у неё взялась такая решимость.

Её память, казалось, намеренно размывала события того дня: всё было как будто покрыто туманом. Лишь спустя несколько месяцев ей удалось восстановить картину произошедшего благодаря разговору с коллегой-сценаристом. Он с удивительной тщательностью описал все детали – даже то, в каком платье была Чонмин в день своего увольнения, – но главное, тот фурор, который вызвало её неожиданное поведение. По его словам, Чонмин настолько горела своим делом, что трудно было представить, что однажды она сама решит покинуть телекомпанию. Ещё и так. Спустя три месяца в её душе поселилось необъяснимое чувство, словно на неё было наложено проклятие. Это ощущение стало единственным, в чём она могла быть абсолютно уверена.

Чонмин больше не общалась с соседкой-домохозяйкой, которая с увлечением украшала свой интерьер зелёными растениями. Её не интересовало, как растёт малыш с четвёртого этажа. Она перестала одалживать у живущего по соседству аспиранта-книгочея романы. В этой тихой деревеньке, где здания меняли свой цвет в зависимости от солнечного света, Чонмин никак не удавалось обрести счастье. Окно, которое когда-то так привлекло её своим европейским шармом, утратило всякое значение, кроме практического – теперь оно служило лишь для проветривания.

Осенью, в ясные дни, ей казалось, что высокое акварельное небо того гляди обрушится вниз и придавит к земле крышу её дома. С наступлением ноября похолодало, и девушка немедленно повесила на окно жалюзи, чтобы не видеть зимнего неба. Когда в доме воцарялась тишина и всё вокруг замирало, Чонмин могла размышлять лишь о том, идёт ли снег или нет. Даже с приходом весны и грибных дождей из-за расположения виллы небо казалось настолько низким, что ей хотелось провести по нему пальцем и отщипнуть от него кусочек цвета грязной тряпки.

День за днём она проживала свою жизнь без резких поворотов и изменений, не отличая вчера от сегодня, а сегодня – от завтра. Блуждая по лабиринту своего тридцатилетия, девушка даже не пыталась бежать и не испытывала тоски. И всё же предчувствие благополучной жизни в этом доме оказалось лишь красивой иллюзией.

С тех пор как Чонмин погрузилась в пучину самоуничижения, сменилось уже три сезона. В одно летнее утро, когда боль от укола колючкой каштана утихла в её правой ладони, она вдруг вскрикнула и вскочила с места. Этот возглас не содержал ни конкретных слов, ни ясных намерений – это было просто «А-А-А!», лишённое смысловой нагрузки. Однако в нём ощущалось напряжение, невыносимая необходимость что-то изменить. На самом деле такие вскрики начали раздаваться ещё с весны. Чонмин вдруг ясно почувствовала, что если продолжит жить как затворница, то никогда не сможет вернуться в общество и умрёт в полном одиночестве. Сотни тысяч вон исчезали в небытии как плата за воздух. Казалось, что каждый месяц с неё брали предоплату за жизнь, и сейчас она ощутила, что пора хоть немного пожить, чтобы деньги не оказались потрачены впустую. Она понимала: если не сделает шаг навстречу переменам, её существование станет лишь бесконечным ожиданием чего-то, что так и не произойдёт.

Возглас отразился эхом от стен её полупустой двухкомнатной квартиры, и она с удивлением осознала, что её голосовые связки впервые за долгое время издали звук. Когда эхо затихло в углах потолка, девушка быстро прополоскала рот, пытаясь избавиться от неприятного привкуса. Забыв о том, что сейчас лето, она надела чёрную рубашку с длинными рукавами и джинсы и вышла из дома.

Августовский солнечный свет озарял мир вокруг с огромной жизненной силой. Чонмин неуверенно шагала под палящими лучами, бьющими ей в затылок. Её тело напрочь забыло, как жить в жару, как будто всё это время находилось в стерилизационной камере и вот только сегодня вырвалось на волю. Пот лил без остановки. Но винить было некого: одежду девушка выбрала сама. Должно быть, она похудела за время сидения дома – одежда свободно висела на её осунувшемся теле, скрывая дрожь в ослабевших ногах. Мышцы, казалось, если раньше и были, сейчас они все куда-то делись.

Её прогулка длилась не более получаса и уже заставляла искать укрытия в кафе. За время прогулки Чонмин попалось на глаза несколько сетевых кофеен с жёлтыми вывесками, но хотелось выпить действительно вкусного кофе, раз уж она смогла вытащить себя из дома. Ей хотелось кофе, который приготовили с душой, а не горькую жижу из фильтра, годящуюся лишь на то, чтобы не дать заснуть прямо за компьютером. Надеясь найти что-то поинтересней, Чонмин свернула в маленький переулок. Её внимание привлекло похожее на кафе заведение без вывески. Передняя стена была застеклена, но из-за того, что пространство было захвачено многочисленными цветочными горшками, внутреннюю часть помещения было совсем не видно. Место выглядело как домик ведьмы из детских европейских сказок. Большую часть горшков занимали грозные кактусы с острыми шипами. Чонмин никогда не видела таких кафе. Она постаралась придать происходящему смысл, сказав себе, что это ещё одно испытание, и шагнула внутрь.

– Здравствуйте, это кафе?..

Слова застряли у неё в горле. Дело в том, что, как только она вошла, в нос ей ударил неожиданно землистый запах. На полках теснилась керамическая посуда всех фасонов и размеров. В глубине комнаты сидели две женщины в заляпанных глиной фартуках: девушка лет двадцати, которая сражалась с глиной за гончарным кругом, и женщина за сорок с рассеянным взглядом, которая, казалось, не замечала ничего вокруг.

– Простите, пожалуйста. Мне показалось, что тут кафе, поэтому я вошла…

Чонмин суетливо извинялась, но женщины не выглядели ни капли смущёнными, что ещё больше обескуражило девушку. Выглядело так, словно они заранее знали о том, что она сюда придёт.

– Такое часто бывает. Снаружи помещение плохо видно, да и вывеска мелковата. К сожалению, здесь гончарная мастерская… Кажется, вам жарко? Вы сильно вспотели. – Старшая женщина, которая, видимо, была хозяйкой мастерской, уверенно заговорила с Чонмин.

– Я вышла прогуляться.

От смущения девушка сцепила руки, украдкой бросив взгляд на свою одежду. К счастью, подтёков пота не было видно.

– На улице жарко, выпейте кофе у нас. Мы, конечно, не профи, но тут есть разный кофе в дрип-пакетах, да и сладости найдутся. – Молодая женщина остановила гончарный круг, встала и отряхнула руки. – Я как раз собиралась выпить кофе.

– Но…

Не слишком ли бесцеремонно предлагать кофе случайному гостю? Или, наоборот, это проявление вежливости? Чонмин была в замешательстве.

– Всё в порядке. Присаживайся.

Девушка ловко пододвинула стул и мило улыбнулась. Её беспричинная улыбка показалась подозрительной, но отторжения не вызывала. Чонмин и сама не заметила, как попала под чары природных оттенков бело-голубой керамики. Удивительно, как нечто твёрдое, созданное человеком, может так ясно передавать природные цвета. Несколько лет назад Чонмин пришлось уступить настоятельной просьбе своей хубэ[2] и принять участие в интервью «Вопросы к работающим выпускницам женского университета ХХ». Тогда на банальный вопрос о том, где она черпает вдохновение для создания текстов, Чонмин ответила так же банально: «В природе». Это не было ложью, она действительно вдохновлялась природой. Особенно морем – синим и безбрежным.

От кофе отказаться Чонмин не смогла. То ли из-за загадочного голубого света, разливающегося по поверхности керамики, то ли из-за того, что полные руки молодой девушки, придвинувшей стул, были такими милыми. Нет, скорее из-за того, что хозяйка мастерской так искренне ей обрадовалась. Ещё минуту назад лицо женщины выглядело отстранённым, как у оставшегося в одиночестве человека, а сейчас оно ожило. Эта перемена смутила и при этом почему-то обрадовала Чонмин. Она как заворожённая села и откинулась на стуле.

– Кофе с сахаром или чёрный?

– Чёрный, будьте добры.

– Ничего, что он будет терпкий? Кофе с кислинкой кончился. У моего кофе – свой секрет, поэтому он получается неописуемо вкусным независимо от того, из каких зёрен его варить. А ещё в следующий раз попробуй сладкий кофе. На самом деле он лучше всего мне удаётся.

В следующий раз? Она что, зовёт снова прийти сюда на кофе? Чонмин вежливо улыбнулась и коротко ответила: «Хорошо». Сидевшая рядом девушка ничего не говорила, и Чонмин это понравилось. Здесь явно было не принято вести светские разговоры из вежливости.

Пот быстро высох под прохладным воздухом из кондиционера. Трёх женщин окутала уютная тишина мастерской. Единственным, кто решил её нарушить, был кофейник, мощно выпустивший пар, как будто напоминая о своём присутствии. Аромат кофе потихоньку смешивался с землистым запахом, висевшим в воздухе, пропитывая воздух мастерской тем самым удивительным сочетанием, которое при всём желании нельзя описать словами. Запах глины и кофе. Чонмин никогда раньше и не представляла, что такой странный «парфюм» придётся ей по вкусу. В первую очередь её охватило ощущение безопасности, перекрывая банальное физическое обоняние и такие понятия, как «сладко», «горько», «противно», несмотря на то что девушка намного чаще доверяла своему носу, чем эмоциям.

– Вот, со льдом, чтобы освежиться.

Одна чашка с горячим кофе, две чашки со льдом. Сервиз, видимо, был ручной работы: его дизайн вторил тому, который так бросился в глаза Чонмин, когда она зашла в мастерскую. Молодая женщина за гончарным кругом пила кофе резкими глотками, как пиво. На первый взгляд казалось, что работать с глиной довольно сложно.

Летний зной выжал из Чонмин всю воду, и шоколадно-коричневая жидкость в шершавой чашке выглядела особенно манящей. Кофе, которым так гордилась хозяйка, оказался без сомнения восхитительным. В его вкусе не было ничего особенного, но в том, как он обволакивал язык, чувствовалась своя прелесть. Его аромат не походил на запах зёрен из сетевых кофеен – после семи лет в известной телекомпании и ночных смен вкус бодрящих напитков крупных брендов был ей знаком как тыльная сторона ладони. Она аккуратно подержала горькую жидкость во рту, стараясь охарактеризовать вкус через знакомые категории, но ничего в голову так и не пришло. Возможно, она просто потеряла сноровку: после увольнения с работы она несколько месяцев прекрасно спала дома и кофе ей был не нужен.

– Вкусно, очень. Можно спросить, что это за сорт?

– Если честно, я сама не знаю. Мне кто-то подарил. Может, это иргачефф?..

Чонмин захотелось разгадать секрет вкуса божественного напитка. Хозяйка мастерской увидела, как Чонмин кивает, и продолжила:

– У нас любой кофе получается вкусным. Думаю, секрет кроется в чашках. Это прочная керамика, обожжённая в печи при 1250 градусах. Чёрный кофе вкуснее, если налить его в селадоновую[3] чашку цвета нефрита. А сладкий кофе, о котором я говорила, нужно обязательно пить из глянцевой белой посуды. Может, потому что она своим видом напоминает сахар, и кофе в ней кажется вкуснее.

Не развеяла таинственность местного кофе и молодая девушка.

– Я тоже поначалу не верила. Думала, что посуда не имеет значения. Это всё звучит как легенда о черепе, из которого отпил Вонхё[4]. Но в этих чашках кофе удивительным образом ощущается по-другому. Точнее, тут дело скорее в аромате, а не в самом вкусе. Знаете, я химик, и это мне довольно долго не давало покоя. Даже пришлось провести исследования! Угадайте, что я выяснила? Поверхность керамики вступает в химическую реакцию с частицами кофе. Говорят же про керамику, что она «дышит».

– Удивительно!

Верь не верь, но слова женщин странным образом звучали убедительно.

«И правда, может быть, секрет не в зёрнах, а в керамической посуде», – подумала Чонмин и крепко взяла чашку обеими руками. Чашка была заполнена льдом, но при этом казалось, что ощущаешь только жар в 1250 градусов. Сама мысль о такой температуре была непривычна. Чонмин чувствовала, как от ладони по кровеносным сосудам в вены передалось тепло. В отличие от лёгкого ветерка кондиционера это тепло проникало глубоко в кости и снимало напряжение. Тело стало мягким и беспомощным. Холод не может победить тепло. Чонмин подумала, что ещё не раз вспомнит вкус этого кофе. Точнее, не вкус, а, как сказала девушка из мастерской, аромат.

– Вы случайно не продаёте посуду, которая там выставлена?

– Конечно, продаём. Не стесняйся, выбирай. Все чашки и кружки на продажу – в стеллаже, слева.

В отличие от посуды, аккуратно выставленной поштучно в больших магазинах с непомерно высокими ценами, здесь чашки стояли не особенно аккуратно. Они теснились и даже громоздились одна на другую. Чонмин испуганно подумала, не побьются ли они таким образом. Однако всё выглядело так привычно, словно шкаф с посудой дома на кухне. Когда она увидела белоснежную вытянутую кружку, сами собой в голову пришли мысли о карамельном макиато. При взгляде на чашку, где белый цвет переходил в нефритовый, Чонмин подумала о чае с молоком. Ещё там была чёрная как смоль малышка без ручки – даже захотелось тут же купить какое-нибудь хорошее мороженое и приготовить аффогато[5]. Может, так повлияли слова хозяйки мастерской об «эффекте» от посуды – проработав много лет со словами, Чонмин легко окуналась в мир, которые они создавали. Она бережно, одну за другой, брала чашки обеими руками, ощущая ладонями их тепло. Ей стало интересно, какая же температура внутри горячей печи, в которой они обжигались. А ведь только что Чонмин вся вспотела и проклинала лето. Её нелогичное желание найти жар более невыносимый, чем погода на улице, заставляло задуматься.

– Я люблю кофе. По работе я часто не спала ночами. Мне бы такую… бодрящую чашку.

– Может, тогда сделаешь её себе сама?

Женщина предложила это так же легко и непринуждённо, как когда она звала Чонмин выпить кофе. Она умела говорить так, чтобы собеседник не почувствовал себя чем-то обязанным.

– У меня руки не из того места, это не для меня. Ничего не получится.

– Об этом не беспокойся. Вот она тоже была новичком, – хозяйка кивнула на молодую женщину, которая успела вернуться к кругу, – но теперь её работы уже продаются на ярмарках. Желания вложить что-то в посуду уже достаточно, чтобы начать.

«Желания что-то вложить в посуду…» В мыслях девушки снова пронеслись карамельное макиато, чай с молоком и аффогато. Понятно, что можно вложить что-то большее. Керамика обжигалась в печи при 1250 градусах и выходила оттуда горячая и твёрдая. Разве сможет она в себя вместить и что-то нематериальное, без запаха и веса?

– Ты здесь живёшь? – спросила хозяйка мастерской, прихлёбывая кофе.

– Да. Деревня Памгаси, четвёртая вилла. Переехала сюда чуть больше года назад.

Женщина широко распахнула глаза от любопытства:

– Так близко? Может, мы с тобой уже виделись.

– Вряд ли. Я всё время сидела дома, – беспомощно улыбнулась Чонмин.

– Я такая же. На самом деле я совсем недавно вылезла из своей пещеры наружу.

Чонмин прикусила губу.

«Я вытащу тебя из пещеры».

Эти слова ей уже говорили. Ей всегда казалось, что в намёке, что что-то делается во имя тебя, есть что-то обязывающее. Тот человек пытался быть хорошим другом, но для Чонмин, которая никому не могла даже минимально довериться, это звучало как угроза, как требование выставить себя напоказ.

– Но ведь пещера – это не обязательно что-то плохое, согласна? – Слова собеседницы прозвучали неожиданно.

Чонмин медленно кивнула, непонятно почему чувствуя себя в безопасности рядом с этой женщиной. Она продолжала сжимать чашку обеими руками.

Чтобы договориться о расписании занятий, пришлось затронуть опасную тему распорядка дня. Слегка смутившись, Чонмин сказала, что сейчас отдыхает от работы и у неё предостаточно свободного времени. Это было, конечно, небольшим преувеличением: её слова звучали так, будто она просто в отпуске. Обычно, когда кто-то признаётся в своей безработице, его начинают расспрашивать, как при приёме на работу: «Чем вы занимались до увольнения?» – и прочее. В финале этого фарса вас ждёт наигранное беспокойство: «Ох, вам, наверное, очень тревожно!», но будьте уверены – выводы о вас уже сделаны. Вас распределили в одну из двух коробочек: либо вы человек без амбиций, зато с неопределённым будущим, либо у вас проблемы с адаптацией в обществе. Однако хозяйка мастерской просто сказала: «Свобода – это хорошо». В этот момент Чонмин осознала, что рядом с этой женщиной можно не волноваться, она не стремится влезть в личную жизнь учеников и не будет их осуждать.

– Как насчёт начать с двух занятий в неделю, по вторникам и четвергам? Нужно познакомиться с глиной, для этого две недели позанимаемся ручной лепкой. Затем одно занятие перенесём на выходные, чтобы ты позанималась в группе. Меня зовут Чохи, можно называть меня «учитель». А это Чихе-си, твоя сонбэ[6] по мастерской.

Закончив говорить, Чохи внезапно вырвала из календаря страницу с августом. Она обвела дни, когда у Чонмин занятия, и отдала ей страницу. Благодаря цифрам, заполнявшим квадратный листок, Чонмин действительно ощутила, сколько продлится месяц.