автордың кітабын онлайн тегін оқу Купец в сапогах. Детективное фэнтези
Информация о книге
УДК 821.161.1-31
ББК 84(2Рос=Рус)6-44
С60
Конец XIX века, небольшой уездный город Московской губернии. Молодая девушка Настя, дочь одного из богатейших городских купцов Афанасия Хвастунова, влюбляется в сына сапожника Николая. Однако отец планирует сыграть свадьбу дочери с сыном другого местного купца Савелия Трифонова, для того чтобы, объединив капиталы, они смогли участвовать в получении концессии на строительство уездной железной дороги.
Но действие разворачивается совсем по другому сценарию. Перед читателем предстанут события настоящего исторического детектива, связанного с похищением ценностей, покушением на убийство, предательством и коррупцией. Противостоять злу будет молодой присяжный поверенный Иван Хвастунов со своим молодым другом и талантливым художником Аристархом, а также весь цвет московского уголовного сыска.
Читатель вместе с главными героями сможет побывать на богомолье в Саровской пустыни, окунуться в мир полицейского расследования, семейных и любовных сюжетных хитросплетений.
Увлекательный роман в стиле детективно-романтического фэнтези рассчитан на самый широкий круг читателей.
Редактор-корректор О. В. Соловьева.
Изображение на обложке «Московский трактир». Б. М. Кустодиев. 1916 г.
УДК 821.161.1-31
ББК 84(2Рос=Рус)6-44
© Соловьев И. Н., 2021
© ООО «Проспект», 2021
Купец в сапогах
(Московское дело присяжного поверенного Хвастунова)
Моим предкам посвящается
1
— Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке, серый селезень плывет… Раз плывет, два плывет, три плыве-е-ет, да только мне сегодня бог не подает… — слушал сапожных дел мастер Аверкий Кляпишников пьяную, а потому и переиначенную на свой лад песню своего соседа по улице Петьки Кузьмичева.
Было уже ближе к четырем часам дня, и Петька, возвращаясь со своей смены на заводе, видать, успел зайти не в одно питейное заведение. «Сейчас должна проявиться его жена, Агриппина», — подумал Аверкий. И точно, не прошло и нескольких минут, как с другой стороны улицы послышался ее зычный голос.
— Опять нажрался, скотиняка, иди сюда, сейчас я тебя встречу как гостя дорогого. Дети у него, ирода, некормленные, крыльцо провалилось, а он все жрет и жрет, будь она неладна, — постепенно переходя на фальцет, голосила женщина.
Встреча мужа с женой произошла через пару минут в середине улицы, как раз напротив сапожной мастерской Кляпишникова. По характерным звукам он понял, что сегодня в руках у Петькиной жены была половая тряпка. Насчитав 17 хлестких ударов, Аверкий услышал звук падающего тела и понял, что экзекуция и ранее принятая Петькой лошадиная доза горячительного дали свои закономерные плоды: он рухнул недвижимым под ароматный, но дюже колючий куст придорожного шиповника.
Оттуда роем взлетели пчелы, которые собирали пыльцу в розовых цветах, и несколько мохнатых шмелей.
— Куда полетели, назад, вот кто вам куст поломал, кусните его, окаянного, может, вскочет и сам домой побежит… — зазря просила насекомых расстроенная от неизбежной перспективы тащить обездвиженное тело Петькина супружница.
Но пчелы улетели, и женщина присела передохнуть на оброненное кем-то еще по весне деревянное полено. Она склонила голову на руки и замерла. Со стороны могло казаться, что она заснула. Но только на светло-серую придорожную пыль крупными каплями падали ее слезы.
Аверкий вздохнул, перекрестился и вышел за калитку. Миновал два дома и подошел к Петьке.
— Иди, Агриппина, домой, подсоблю, — коротко сказал он и, слегка покряхтывая, взвалил соседа себе на плечи, и потащил к воротам его хаты.
Вернувшись в мастерскую, которая представляла собой небольшую пристройку к его дому, доставшемуся еще от деда, сапожных дел мастер заварил кипятком мяту, вдоволь росшую по краям огорода, зачерпнул из деревянной лохани горсть тыквенных семечек и принялся ждать возвращения своего сына Николая.
Ловко раскусывая белые семечки от кончика к середине, Аверкий смотрел на полки, предназначенные для хранения поступивших и выполненных заказов. Кроме забытых одной молодой барышней год назад легких туфелек с разорвавшимся ремешком, там ничего не было. Как человек достаточно разумный, Аверкий понимал, что барышня уже не вернется за своей обувью. В их небольшом губернском городе она оказалась случайно, и уж точно совершенно случайно — в их районе, за рекой, которая разделяла город на две неравные части.
Летом по реке ходили тяжелые баржи, груженные лесом, камнем и песком, а также прогулочные пароходы с огромными колесами, предназначавшимися для обеспечения хода и расположенными по бокам белых красавцев. Жители города любили выходить на пристань, чтобы посмотреть на медленно проплывающие мимо чудеса техники. На палубах часто сидели и стояли люди, а иногда отмечались какие-то праздники. Тогда можно было услышать звуки веселья, увидеть диковинных артистов, вроде фокусников и акробатов.
Иногда пароходы по разным причинам останавливались у городской пристани, и тогда часть пассажиров на время сходила на берег. Кто-то бежал в местный буфет, некоторые интересовались, где можно купить свежую газету, а иногда господа даже требовали извозчика. После этого местные ездоки какое-то время нет-нет да и заворачивали на пристань в надежде, что сегодня пароход причалит и можно будет хорошо заработать. Но шли дни, а вместе с ними проплывали мимо надежды в виде белых призраков чужой жизни и веселья.
Зимой река замерзала, и горожане могли на тройках переезжать с одной части города на другую. Перед Масленицей на замерзшей реке устраивались кулачные бои, сверлились проруби для купания, ставились силки на рыбу. Но все ждали весны, когда река вскрывалась, иногда подтапливая прибрежную луговину и находящиеся там сараи с приспособлениями для рыбалки и копания огородов, которых в их округе было в избытке. После схода льда между двумя частями города начинала работать паромная переправа, которая исправно функционировала вплоть до праздника Казанской иконы Божьей Матери.
2
Сапожник жил в малой части города, где сразу за паромной переправой начинались огороды, потом шли дома, улицы, Крестовоздвиженская церковь, несколько торговых лавок. Сразу за ними опять начинались огороды, затем небольшой перелесок и городское кладбище.
В тот день барышня появилась внезапно. Сначала на их довольно тихой для воскресного дня Луговой улице раздался ее смех, а после Аверкий услышал обрывки фраз. Говорили мужчина и женщина. «Как же я, Павел, в храм-то пойду, в одной туфельке? Вторая-то не удержится. Ах, зря мы полезли с вами на ту гору шампанское пить. Все руки в крапиве обожгла и застежку умудрилась порвать. Туфельки-то мне папенька из Парижа привезли». — «Анечка, свет очей моих, не переживайте вы так! Я вам новые подарю, и еще красивее, и не одни, вы у меня самой лучшей модницей будете». Потом опять смех, потом экипаж остановился напротив дома Аверкия, где над пристройкой была прикреплена вырезанная им из дерева надпись «Обувная мастерская».
На пороге сначала появился молодой офицер в мундире с расстегнутым воротом, а за ним вошла она. Аверкий про себя отметил, что они благополучно миновали порожек в темных сенях, о который спотыкался не один его клиент. Падали даже те, кто приходил не в первый раз и должен был бы запомнить эту особенность его мастерской.
— Уважаемый, ты туфельку барыне починишь? — желая сойти за своего, спросил подпоручик.
— Отчего же хорошему человеку не помочь-то. Давайте посмотрю, что у вас стряслось, — как бы принял заданный тон разговора Аверкий.
— Да, ты уж постарайся, не обижу, — продолжил рисоваться перед своей спутницей офицер.
— Премного благодарствуем, — ответил сапожник.
— Где у тебя тут присесть даме можно? — озаботился кавалер.
Аверкий через специальную дверь вошел в жилую часть дома и принес старинное, карельской березы, удобное кресло, в котором любила сиживать и вязать его покойная супруга.
Молодая барышня тотчас села в кресло, удобно поджав под себя ноги.
— Анечка, позвольте туфельку, — галантно склонился к ней офицер.
— А вот она, на полу осталась, — сказала та.
Склоняться к полу, очевидно, было уже ниже достоинства молодого барина, поэтому он глазами показал Аверкию, вот, мол, забери. Тот поднял обувь, посмотрел. Туфелька действительно была очень качественной, тонкой работы. Застяжной ремешок вырвался из туфельки и болтался на красивой серебряной пряжке. Вшить его обратно было делом получаса.
— Ну что, получится ли у тебя, любезный, нам помочь? — опять по-свойски спросил офицер.
Аверкий хотел уже было ответить, что «делов-то тут на полчаса», но, взглянув на барыню, осекся. Та как-то так беспомощно и жалобно на него посмотрела, как будто умоляя не отпускать их так быстро.
— Дело-то серьезное. Вещь редкая и тонкая, только напортить можно, — явно упуская хороший дневной заработок, почему-то ответил сапожник. — Тут через две улицы есть торговая лавка купца Фатеева, так вот он и дамской обувью богат, — продолжая гнуть свою линию, посоветовал он.
— Павел Александрович, будьте джентльменом, сходите в лавку, вдруг найдется для меня что-то, — попросила Анна.
— Извольте-с. Только я вынужден взять вашу вторую туфельку для образца, — как-то без энтузиазма отозвался офицер.
И довольно резко сняв обувь с поджатой женской ноги, он сверкнул глазами на Аверкия.
— Где тут эта лавка, показывай, — как бы пригласил офицер пройти с ним до лавки.
— Пусть хозяин здесь останется, а то мне страшно одной в незнакомом доме, — возразила девушка.
Сжав туфельку в руке, подпоручик выскочил на улицу.
Услышав, как хлопнула калитка, девушка обратила свой взор на сапожника.
— Как вас зовут? — тихо спросила она.
— Аверкием кличут, — удивленно ответил тот.
— Дяденька Аверкий, ты в возрасте уже, посоветуй мне, как быть. Вот офицер этот, Павел, ухаживает за мной, уже два месяца домой к нам приходит. Но папеньке он не по душе пришелся, а вот маменька благоволит к нему. У них с папА случился разговор на повышенных тонах третьего дня в саду. После этого Павлу запрещено было у нас появляться. А он прошлой ночью с дерева залез на мой балкон с цветами, говорил, что любит меня и что единственный выход — убежать с ним. Ведь маменька на нашей стороне будет и со временем отца уговорит. Но мне страшно. Я немного боюсь этого Павла. У него настроение как-то странно все время меняется. И глаза. В глазах не нежность, а холод. И папу я люблю, понимаю, как ему больно сейчас. Что делать-то мне?
Аверкий внимательно выслушал молодую барышню. Откровенно говоря, офицер тоже ему не приглянулся. Было в нем что-то отталкивающее и ненадежное. Подумав еще несколько минут, он сказал, потирая бороду:
— Беги домой, барышня, от такого кавалера. При тебе он сдерживается пока, но права ты, в глазах у него черти прыгают. Не будет тебе добра с ним. Беги.
— Как бежать-то, туфель нет, и на экипаже он уехал, — запричитала Аня.
Аверкий молча подставил табуретку и с верхних сушил вынул сверток.
— На-ка, примерь, дочка, должны тебе хороши быть.
— Ой, что это?
— Лапти с Нижегородской ярмарки, соседка себе привезла, да малы они ей, вот и отдала мне. Правда, потом кувшин малины с моих кустов насобирала. Примеряй, не стесняйся.
На удивление лапти оказались как раз по изящной Аниной ножке. Та надела их, встала, подпрыгнула и, поставив одну ногу на пятку, стала ее разглядывать, поворачивая из стороны в сторону.
— Никогда не думала, что в них так удобно может быть. Тогда побегу я. Как тут покороче добраться до переправы и где извозчика там взять? — на ходу спросила она, направляясь к двери.
— Куда ты, неровен час, повстречаешь своего ухажера. Иди сюда и смотри. Вот выход во двор, идешь по огороду, потом между яблонь и крыжовника, выходишь на луговину, смотри там в пруд не упади, дальше через кусты на улочку, которая тебя к набережной и выведет. Там налево тебе, до переправы. Но большого парома не жди. Там чуть дальше есть сторожка лодочника. Его Григорием зовут. Он за две копейки перевезет тебя сразу. А там, на той стороне, уж и извозчики должны быть. Если нет, то дуй на центральную площадь, там всегда договоришься, как до дома своего доехать. Да не медли, беги сейчас. Ну, а я уж тут скажу, что непонятно куда ты вышла. Пока он тебя здесь искать будет, ты уже на той стороне будешь. С Богом, беги, дочка.
Аня подскочила к Аверкию, чмокнула его в щеку.
— Спасибо тебе, дяденька, за все.
— Беги, беги, Бог даст, свидимся еще, — напутствовал ее сапожник.
Юркнув в узкую дверь, которая вела во двор из мастерской, девушка почти бегом рванула к фруктовому саду. Вот и в последний раз мелькнуло ее платье за ветками вишни, и воцарилась тишина.
Аверкий как ни в чем не бывало сел зашивать оставшуюся туфельку. Через десять минут в мастерскую быстро вошел Павел.
— Вот, дорогая, прекрасные туфли приобрел тебе в обувной лавке, в столице отшивают их.
Офицер обвел взглядом комнату в поисках девушки.
— Где Анна? — ледяным тоном спросил он.
— Спросила, где руки можно помыть, я ей показал, только и вышла туда, — ответил Аверкий.
— Что ж, подождем, — прошептал Павел, усаживаясь нога на ногу в недавно принесенное кресло.
Аверкию тут же пришел на память какой-то военный марш, который он пел, служа в армии. Он принялся его тихо насвистывать, параллельно зашивая туфельку.
Через 15 минут офицер внезапно вскочил.
— Веди меня в эту уборную, где она у тебя тут?
— Пожалте, в доме она, в другом крыле, правда, — ответил Аверкий.
Они прошли через дом в другую пристройку.
— Вот, — хозяин показал на дверь, выделявшуюся на стене с полками, на которых стояли соленья, старый самовар, варенье и бутыли с вином из крыжовника и малины.
Павел кашлянул, нарочито с шумом открыл и закрыл портсигар. Тишина. Он постоял еще минуты две и еще раз покашлял. Потом как бы невзначай стукнул костяшкой указательного пальца по самовару.
Аверкий тихо прошептал:
— Смущаете барышню, ваше благородие.
Павел ловко повернулся на каблуках и вошел обратно в дом. Усевшись в кресло, в котором совсем недавно мерила лапти Аня, он полез в карман, достал портсигар, оттуда папиросу, постучал мундштуком о его крышку, закурил и стал нервно перебирать пальцами, постукивая по своей коленке. Докурив, он затушил окурок о каблук сапога и тихо нараспев сказал:
— Сдается мне, что в уборной нет никого.
— Не могу знать, барышню я дотудова проводил и удалился, чтоб не мешать, — как можно естественнее попытался ответить Аверкий.
— Сдается мне, что ты врешь, мерзавец, — сорвался на фальцет офицер. — Говори, скотина, где спутница моя, — он перешел на шепот, брызгая на собеседника слюной.
Он схватил вторую Анину туфлю, которую брал для образца, и стал медленно надвигаться на Аверкия. Тот стоял на месте и смотрел ему прямо в глаза.
— Где девка, мерзавец? — заорал он и, выпучив глаза, стал бить обувью по лицу сапожника. Но туфля была слишком мягкой и, не получив должного эффекта, он стал бить кулаком по груди, плечам и голове Аверкия.
Тот стоял, опустив руки, и пытался уворачиваться по мере возможности от летящих в него кулаков. Из носа и рассеченной губы потекла кровь. Ее вид вселил в Павла какое-то бешеное остервенение.
— Обманщик, скотина, плут лукавый, — вне себя кричал офицер, с каждым словом осыпая лицо Аверкия довольно сильными ударами. — Тебе это с рук так не сойдет. И ей не сойдет. Пожалеет она горько о том, что меня обмануть решила, — он злорадно улыбнулся. — А долг платежом красен, — уже несколько обессилев, прошептал Павел и, схватив сверток с купленными у купца Фатеева туфлями, опрометью бросился из мастерской на улицу.
В сенях послышался небольшой удар, потом звон разлетающихся пустых ведер, затем еще один глухой удар посильнее. «Порожек», — машинально подумал Аверкий, утирая окровавленный нос. Он подошел к небольшому окну, которое выходило на дорожку к калитке, и увидел, что его обидчик не только споткнулся о порожек в сенях, но и умудрился открыть довольно увесистую дверь головой, кубарем вылетев в густой куст сирени чуть слева от входа.
Он ничком лежал под кустом, потом поджал одну ногу, другую, встал на колени и стал медленно мотать головой. Через пару минут, поднялся, попытался отряхнуться и неровной походкой побрел к калитке. Около нее с удивлением посмотрел на долетевший дотуда сверток и, подняв его, вышел вон.
«Кому еще что с рук не сошло», — мелькнуло в голове у Аверкия. Конечно, больше он этого офицера не видел, да и Аня, видимо, удачно добралась до дома. Во всяком случае, лодочник на следующий день рассказал Аверкию, что вез на тот берег красивую барыню в богатом платье, но в лаптях. Кроме того, она дала ему 5 копеек, чем тоже надолго запала в душу Григория.
А у Аверкия нос с губой быстро зажили, да и на память о том случае остались почти новые французские туфельки молодой барыни, которой он помог убежать от назойливого и опасного кавалера.
3
Вот и сейчас эта история годичной давности вихрем пронеслась перед ним. Всегда, когда Аверкий вспоминал о том случае, он почему-то улыбался, тер за ухом, потом брал туфельки, смотрел на них, заворачивал обратно в тряпицу и убирал на полку.
Его сын Николай должен был уже некоторое время назад как вернуться с той стороны. С утра он был отправлен отцом с выполненным заказом к профессору права Алексею Петровичу Бушмину. Там были двое летних туфель, мягкие домашние туфли и отличного качества, но уже изрядно поношенные сапоги, оставшиеся у их хозяина после чиновничьей государевой службы.
Алексей Петрович оказался в лавке Аверкия случайно. Он уже год как наведывался к Лидии Карловне, вдовой сельской учительнице, жившей в крайнем на их улице доме. Познакомились они где-то в городе, то ли в парке, то ли на масленичном гулянии. Сначала профессор появлялся два раза в месяц, потом каждую неделю, а потом и вовсе через день он проходил вдоль по всей улице, делая из своего дома изрядный путь пешком, поскольку считал, что ходьба полезна для здоровья.
Судя по всему, отношения профессора и учительницы развивались в положительном направлении, поскольку Алексей Петрович решил привести в порядок свою обувь. Первый раз он зашел и поинтересовался, какие работы выполняет мастерская, во второй раз уточнил цены, а в третий раз принес уже большой сверток.
Ремонта было много, профессор, судя по всему, вовсе не следил за своей обувью. Поэтому Аверкий взял неделю на выполнение всего заказа и назначил цену — четыре с половиной рубля за все. Конечно, с расчетом, что профессор даст пять и сдачи не попросит. Эти деньги очень нужны были в его хозяйстве. Пришло время справить сыну какую-никакую одежду, подкупить новые расходные материалы, да еще и рубль он хотел доложить на небольшой постамент с крестом на могиле жены.
Когда профессор сдавал обувь, он предложил оплатить заказ сразу. Но Аверкий сказал, что без надобности, думая, что когда клиент увидит качество работ и неизбежно восхитится видом своих штиблет и сапог, то полтинник точно будет дан на чай.
Тыквенные семечки уже подходили к концу, когда Аверкий увидел входящего в калитку Николая. В руках у него был все тот же сверток, который отец дал ему утром. «Неужели не нашел дом профессора», — промелькнуло в голове. Но увидев растерянное лицо сына, понял, что случилось нечто необычное. Аверкий вышел навстречу ему.
— Батя, я нашел дом, зашел, а мне сказали, что Алексей Петрович под утро померли, — взволнованным голосом поведал Николай.
— Как помер? — не веря ушам, спросил Аверкий.
— Так. Всю ночь промаялся сердцебиением, по дому метался, а под утро прилег на тахту в гостиной и помер. Там горничная его, городовой, жандармский офицер, соседи, потом от городского головы посланец прибыл. Я все ждал, что мне скажут про обувь-то. Только после обеда через дворника, что некому теперь ее надевать, неси назад. Я говорю: а деньги за работу? А они мне: как же теперь тебе Алексей Петрович заплатить-то сможет? Иди с Богом. Пришлось мне уходить ни с чем.
Аверкий понял, что все его планы относительно пяти рублей оказались пустой фантазией и придется им с сыном теперь непонятно как выбираться из сложной финансовой ситуации. Крякнув, он присел на сделанную им резную лавку и почесал за ухом.
— Да, сынок, видишь, дела-то какие творятся. Не загадывай никогда наперед ничего. Вчера еще ходил профессор наш гоголем, женихался, духами брызгался, а сейчас лежит, и все равно ему. Так-то вот. А обувку его теперь на базар понесем, может, и выручим чего.
4
В этот момент отец и сын услышали шум подъехавшего к дому экипажа. Через несколько секунд калитка с шумом отворилась и во двор вошел один из богатейших людей города — купец Афанасий Дмитриевич Хвастунов. В руках он держал старинные бархатные сапоги красного цвета, шитые золотом, с драгоценными камнями по краям.
— Здрасте, люди добрые. Чего это вы застыли, как в филармонию первый раз пришли? — спросил он слегка опешивших Аверкия и Николая.
Первым очнулся Аверкий.
— Да мы тут… Клиент у нас помер. Вот и стоим теперь… — неуверенно ответил он.
— Где помер-то? Чего-то я тут покойников не вижу. Ну, я-то еще, слава Богу, не помер, так что не стойте столбами, пошли в мастерскую вашу, дело есть. Или во дворе мне будете ноги мерить?
Последняя фраза вывела Аверкия из ступора, и он засеменил ко входной двери.
— Добро пожаловать к нам, Афанасий Дмитриевич, не чаяли мы, что такой человек к нам придет, да еще и по делу.
— А че к вам без дела-то ходить, — слегка осадил его купец.
Войдя в мастерскую, купец бережно поставил свою красивую ношу на прилавок.
— Тут вот какое дело. Супругу мою покойную, Марфу Матвеевну помните?
Отец и сын одновременно кивнули головами. Марфа Матвеевна уже пять лет как умерла от непонятной болезни. Она была матерью старшего сына Ивана и дочери Афанасия Дмитриевича — Насти. Хотя купец вот уже как три года снова был женат, но детишек ему в новом браке Бог не дал. Анастасию он любил безумно, холил и лелеял, и очень радовался тому, что у его новой супруги хватило мудрости наладить с ней нормальные отношения.
— Так вот, — продолжил Афанасий, — сапоги эти чудесные — ее деда. Могучий был мужик. Он их Марфиному отцу передал, а уж он в них Марфушу за меня замуж выдавал. Просила меня она перед смертью, чтоб и я Настюшу замуж вот в этих сапогах выдал. Вроде как получается, что счастье они дочерям в браке приносят. Да. Уж у нас-то с Марфой какая любовь-то была…
Глаза купца повлажнели, а взор остановился. Отец и сын в оцепенении притихли. Через несколько секунд Афанасий сжал кулаки, стукнул одним о прилавок и тряхнул головой.
— Ну так вот, сапоги эти дюже мне велики. Мощный мужик дед-то был. Да и сын его под стать. А я вот помельче получаюсь. Задача ваша, чтоб я на свадьбе шутом цирковым не выглядел, — подогнать сапоги по моей ноге. Работа тонкая, но заплачу я за это… а двадцать пять рублей заплачу! Так что посмотри, мастер, что здесь да как. Какие работы, сколько времени тебе понадобится. Свадьбу-то дней через десять планируем, пока пост Успенский не начался.
— Неужто дочку вашу замуж выдаете? — спросил Аверкий, рассматривая старинные сапоги.
— Да, видать, время настало. Сватались к нам Трифоновы, говорят, уж очень Настя их Михаилу приглянулась. Да торопят, давай, говорят, Афанасий, ковать железо, пока горячо. Вот я и решил сапоги-то справить. Неровен час опоздать. А без них мне покойная Марфа не велела. Так что ты уж не подкачай, любезный.
Аверкий померил ногу купца, померил сапог. Прикинул, что сантиметра на три точно надо меньше подошву делать. А остальное подогнать он-то уж сможет. Решил время с запасом взять, мало ли что.
— Пять дней мне на работу требуется, — серьезно сказал он.
— Бери неделю, но только все как надо сделай. Да, и четверть с меня, с закуской. Потрапезничаете с сыном в честь дочки-то моей. Кстати, а как зовут-то тебя? — обратился купец к неподвижно стоящему Коле.
— Премного благодарны. Чего молчишь-то? Николай он, — с поклоном ответил Аверкий.
— Николай значит. Так я и думал, — в раздумье сказал Афанасий, окидывая Колю оценивающим взглядом. — Хоть не кривой и не косой, и то повезло тебе, — вполголоса пробормотал он.
— Вот тебе десять рублей, остальное по готовности, через семь дней. Да не подведи меня, — еще раз напустил строгости Афанасий и, не оглядываясь, пошел к калитке.
А Аверкий так и остался стоять во дворе с зажатой в руке ассигнацией, не веря в то, как волшебно разрешилась еще совсем недавно неразрешимая ситуация. Рядом с ним в неменьшем изумлении и оцепенении стоял Николай. Для него все выходило ровнехонько наоборот. Доселе хоть как-то разрешимая ситуация вмиг стала неразрешимой.
5
Афанасий вышел за калитку, сел в свой экипаж и велел ехать к переправе. Экипаж тронулся и медленно покатил по улицам заречной части города.
Перспектива породниться с Трифоновыми была весьма кстати для Афанасия Дмитриевича. Его старший сын Иван, закончив в Москве юридический, вместо того чтобы вернуться в отчий дом, к отцу, всему научиться и в итоге встать во главе прибыльного дела, остался в столице «помогать всякой швали не попасть в тюрьму». Именно так называл Афанасий юридическую практику своего сына. Денег он не просил, писал редко, приезжал еще реже, и в итоге, когда отец вспоминал о сыне, то неизменно гневался. Но в глубине души все же надеялся, что Ваня вернется и встанет плечо к плечу рядом с ним.
...
