Оглавление

Здравствуйте! На связи снова я, автор книги Анатолий Шендриков. Вы проделали большой путь, пробираясь через полный опасностей мир «Троп Кориолиса». И все же Вы здесь и перед Вами продолжение постапокалиптической трилогии, вторая книга — «Демон руин». На этот раз ни слова о том, что ждет впереди. Только Вы и книга. Один на один. И пусть этот путь будет сложным, но преодолимым.

Книги научно-фантастического цикла «Тропами Кориолиса»:

Книга 1. В подворотнях темной ночи

Книга 2. Демон Руин

Книга 3. Колыбель багряных закатов

Открой двери в мир стихии, приключений и опасностей

ЧАСТЬ I. ТЕНЕВАЯ СТОРОНА

Совершенно не важно,

Где пишется легенда,

Если позже она оказывается

В библиотеке императора.

Глава 1

1

Тори Бецу никогда не плакала на глазах у других. Личный кодекс не позволял ей этого делать. Воинственная дочь императора, никогда не воспринимающего ее всерьез, бесконечно страдала от его равнодушия и презрения. Всю жизнь она пыталась соответствовать ожиданиям отца. Очень многие жители Объединенного Востока — империи, возникшей в ряду последних событий и включающей представителей так и не попавших в спасительный Сток таких стран, как Япония, Монголия и Китай — восхищались силой воли и терпением девушки, которая могла дать фору практически любому воину правителя. Ее старания видели все, кроме самого же императора: ведь могущественный Хиро Бецу намеренно ее игнорировал, хоть и видел, что по сравнению со своим родным братом, раздолбаем и гулякой, девушка была достойна большего, чем просто созреть, выйти замуж за уважаемого господина, нарожать тому детишек и на этом прекратить кому-то что-то доказывать. И ни тонкое владение катаной, ни ловкость в рукопашной схватке, ни твердость стойки, ни меткость и смекалка — ничто не могло заставить изменить его мнения. Но, несмотря на стереотипы властолюбивого отца-императора, Тори видела свое будущее совершенно иным. Семейные идиллии были не для нее. Девушку, несмотря на ее сравнительно юный возраст, всего в четверть века, зачастую выворачивало, когда она видела лобзающиеся пары, так приторно обнимающиеся и целующиеся неподалеку, мешками сыплющие друг другу комплименты на вздернутой ноте. Эта неприязнь была спрятана глубоко в ее духовной природе, ведь за двадцать пять лет она не соблазнилась ни одной мыльной оперой, будь то книга или фильм, боясь погрязнуть, как все остальные, в романтическом забвении навеки. Тори была лучшей во всем, за что бы ни взялась, и погубить свой талант к обучению боевым искусствам из-за каких-то общепринятых понятий счастья считала крайне подлым предательством, дезертирством собственной чести. Да и мужчин Тори не особенно жаловала. В какой-то мере они вызывали у нее отвращение, поэтому при каждом удобном случае колотила выскочек, которые не могли оставить без внимания привлекательную, на вид довольно хрупкую и женственную молодую японку с хвостиком на макушке, собранным из волос на висках. Хвостик был выкрашен под белую холодную платину, под который прятались остальные, цвета воронова крыла, волосы, просто зачесанные назад от самого лба, словно спокойная черная река, переходящая в высокий, разлетающийся на ветру высокий шелковистый водопад, заканчивающийся лишь у пояса. Молодая прекрасная принцесса не была тщеславной и не заносилась своим происхождением. Высокомерие также было ей чуждо. Но среди омута положительных качеств нашлось место и слабости, которое коварным червеобразным паразитом выгрызало свой путь к власти над ее разумом прямо в теле терпения и упрямства. И этим гадом, роющим непреодолимую пропасть на пути к совершенству, было признание отца. Вернее, отсутствие признания как такового. Каждый миг, каждый прожитый день, каждый закат и каждый рассвет она жалела о том, что родилась девчонкой. И не в физической слабости здесь было дело, а в приговоре, вынесенном традициями и религией. Ни в одном из устоев женщина на востоке не поднималась со ступени низшего существа, способного лишь рожать детей и ухаживать за своими хранителями и добытчиками — мужчинами. Это злило и угнетало Тори. Однажды она даже попыталась покончить с собой, но ее спас брат, через какое-то время исчезнувший при странных обстоятельствах и считающийся погибшим. Парень снял ее в последний момент с петли, которая злобно врезалась в кожу, оставив, навсегда уродливый шрам суицида. И в ту злополучную ночь, еще до апокалипсиса, Тори дала слово своему брату, что больше никогда не посмеет оставить его одного в этом мире, и обвязала шею широкой бирюзовой косынкой, подаренной в тот момент братом. Они никому не рассказывали эту историю, но девчонка теперь была вынуждена носить косынку повсюду для сокрытия шрамов и как символ признанной ошибки, совершенной в момент слабости, настолько чуждый ее сильной и стойкой натуре. Несмотря ни на что, Тори продолжала настаивать на своем и не поддавалась влиянию окружающих. Если она не хотела выходить замуж за избранного отцом молодого человека, то говорила: «Нет!» Если от нее требовали бросить заниматься несвойственными женщине вещами, она снова говорила: «Нет!» И когда император Хиро Бецу, наконец, осознал, что его чудную дочь уже не исправить, то все же соизволил объяснить ей свою истинную позицию, дав понять, что женщина-воин, по его мнению, это уже повод для смеха, а дочь монарха — самурай — еще и позор для всей императорской семьи. Он сказал, что из-за нее их фамилию будут высмеивать еще многие поколения, если она не выбросит из своей головы эти дурные мысли, иначе у него не останется выбора, и ему придется изгнать девушку из столицы, подальше от острых глаз и злых языков. Но Тори не стала дожидаться его приказа, а взяла все необходимое, собрала с висков платиновые волосы в хвостик, вставила свою катану в бирюзовые сая[1], сделанные специально под цвет косынки, села на мотоцикл и покинула пределы Токио, направившись туда, где ее глаза не видели бы всех этих погрязших в самолюбовании богачей, вельмож да приближенных отца. Она направилась к Козырьку, через который мог перебраться лишь настырный ветер, нагло развевающий ее прекрасную смоляную реку волос, но при этом такой понимающе молчаливый.

Тори ушла из столицы еще с наступлением ночи, и вот прошло уже целых полгода, как она, наравне с остальными пограничниками, несла службу на Козырьке. Слепленные из грязи, бетона и тысяч трупов строителей, погибших при возведении этого барьера, стены непроходимого Козырька возвышались на тридцать метров над землей.

Начинало светать, и налипший толстым слоем вмерзший в бетон снег под собственным весом грохочущими лавинами валился прямо к подножию стен, оголяя серое унылое тело барьера. Стены обнаженного Козырька развернулись от находящегося некогда на юго-западном побережье Японии Фукуока до города на юго-востоке страны, Миядзаки. С момента остановки вращения Земли вокруг своей оси Япония примкнула к единому континенту на Юге, образовав полуостров, а Фукуока и Миядзаки оказались как раз на том стыке, где проходила новая сухопутная граница. Козырек был аналогом Великой Китайской стены, за проектировку и строительство которого также несли ответственность китайские специалисты: инженеры, архитекторы и строители. Таким образом китайский народ заплатил за вхождение в конгломерат Объединенного Востока, далее, по обоюдному согласию, для пущего эффекта переименованного в империю. Японцы оставались хозяевами земель, взявших на себя полномочия беспрецедентных руководителей, неся бремя хранителей закона и правосудия. А монгольская сторона приняла на свою крепкую грудь обязательства за безопасность военную. Монголы были вынуждены нести службу, как на самом Козырьке, так и повсеместно, обеспечивая порядок в городах, поселениях, контролируя морские и сухопутные границы.

Служить на Козырек призывали без согласия. Никто не хотел быть пограничником в этом месте, особенно, после жестокой битвы с племенем варвара Таро, длившейся беспрестанно всю первую ночь после полной остановки Земли. По причине ограниченных сроков строительства барьера, несколько крупных городов Японии пришлось оставить за пределами империи, не предупредив о том местных жителей, которые с нетерпением ждали окончания строительства и самоотверженно охраняли подступ к полуострову со стороны континента от различной «нечисти». Как объяснил этот поступок император Хиро Бецу: «Жертва была вынужденной, и теперь жители оставленных за пределами Козырька городов, не сознающие важность этого сложного для всего народа Объединенного Востока выбора и проявляющие особое недовольство, являются такими же врагами, анархистами и предателями, от которых необходимо незамедлительно избавиться при первой возможности!» Тогда миру и явился варвар Таро, собравший мощнейшую армию из обделенных жителей имперского запределья, дабы отомстить за несправедливость. Это был один из сынов старого южного Неаполя Востока — Кагосимы, оставшейся также не у дел империи. Таро напал с наступлением первой же ночи, застав врасплох пограничников, патрулирующих на вершине барьера и охраняющих подступ к империи в пределах видимости. И если бы не сам Козырек, целью возведения которого было именно абстрагирование и защита себя от остального обреченного мира, империи пришел бы неминуемый конец. Именно благодаря барьеру у Хиро Бецу и его генералов было время на разработку стратегии по борьбе с варварами, и через некоторое время они уже были во всеоружии. Бесконечные атаки противника полосовали лицо Козырька невообразимо жестоким образом, но он достойно держал удар, не давая преступить порог обиженным обитателям имперского запределья, которых объединила ненависть и жажда отмщения. Методы мстителей были самыми изощренными и мудреными: от допотопных гаубиц с зарядами из горящих, залитых смолой валунов до разрушительных современных артиллеристских установок. Но ничто не могло поставить Козырек на колени: он был слишком уперт, как и солдаты, держащие оборону за его пределами.

Каждая война когда-нибудь заканчивается, и обычно это происходит именно в тот момент, когда уже нет сил терпеть, когда нужно сделать тяжелый выбор: рискнуть или сдаться. Хиро Бецу был слишком тщеславен для второго варианта, и он решил все же рискнуть и перехитрить врага. Он вызвал Таро на переговоры, впервые за всю историю, открыв единственные железные врата Козырька, которые по договоренности можно было отворять лишь в крайнем случае, например, если земли империи истощатся и необходимо будет их покинуть. Сильный духом и телом мужественный Таро не побоялся и вышел на переговоры. Они проходили тет-а-тет. За сотню метров от варвара, как его называли в империи, была озлобленная армия брошенных на произвол судьбы оборванцев, стариков и прочего никому не нужного сброда, а за императором лишь неприступная тридцатиметровая стена, ограждающая прекрасную утопию от суровой реальности. Хиро Бецу предложил Таро сделку, от которой тот не смог отказаться. Он обещал отдать принципиальному варвару и его людям ровно половину территории Объединенного Востока, и для правдоподобности добавил, что только при условии, если те будут добросовестно заниматься земледелием и животноводством, обеспечивая не только себя, но и всю империю продуктами питания. Хиро рассказывал: «Таро тогда не сдержался и оскалился в тщеславной улыбке, понимая, что спустя годы ему все-таки удалось добиться своего, преклонив пред собой целую империю. И варвар почувствовал, что ему этого мало, и дабы не прослыть трусом, вызвал самого императора на бой, по исходу которого решится, кто будет править Объединенным Востоком. И это стало его роковой ошибкой! — изрыгал пламя Хиро Бецу. — В том бою должен победить сильнейший. И им стал ваш император, — постоянно напоминал он о своем титуле и бесстрашии, — вонзив свой справедливый клинок ему в печень. А племя, которое он за собой притащил, лишний раз подтвердило то, что не достойно быть частью великой империи, продолжив атаки, даже после честной победы над их главнокомандующим». Хиро Бецу лгал. На самом же деле он сам обманул Таро. Когда тот протянул руку императору, согласившись с его условиями, Хиро посунулся к нему и, незаметно оголив лезвие острого, как бритва, клинка, воткнул острие прямо парню под ребро. Тот застонал и пал наземь в агонии, не в силах больше бороться физически за свою правду. Он был повержен скверным и подлым образом. Хиро развернулся и пошел обратно к своему народу, и когда люди Таро поняли, что вновь оказались обманутыми, взбунтовались с еще большей силой. Но было уже поздно. Без своего главного стратега они были всего лишь массой, которая пластами устилала почву у Козырька, удобряя своими трупами землю для тех, кто никогда не собирался принимать их за своих.

С тех пор Козырек стал для жителей молодой империи не только неприступным барьером, но и неким воплощением титана, своими могучими плечами закрывающего лучи священного Солнца от черноты и холода остального мира. Черноты, которая может запросто спугнуть его чуткий свет. «И только когда стены барьера падут, придет проклятая тьма и поглотит лучи благословенного светила на века», — считали жители империи.

Козырек имел протяженность свыше двухсот километров. Через каждый километр, на самой верхушке, располагался пограничный караул, оснащенный установленными у внешнего края барьера ветхими, местами поржавевшими смотровыми биноскопами[2] с пятидесятикратным увеличением, и стационарным японским минометом начала двухтысячных малой дальности стрельбы. У внутреннего же безопасного имперского края верхушки устанавливался плотный брезентовый шатер со стальной буржуйкой внутри для обогрева помещения и готовки. А по самому центру десятиметровой ширины верхушки Козырька были проложены рельсы, по которым время от времени с грохотом подходила ручная дрезина: либо та, что привозила провиант и боеприпасы, либо та, на которой приезжали дежурные с проверкой. Каждый пункт караула включал, как правило, пять человек состава: два посменно патрулирующих часовых, радист, артиллерист и медик (он же повар, прачка, техник и разнорабочий). Помимо частых пунктов караула через каждые тридцать километров располагался дежурный штаб уже с офицерским составом внутри просторного, вполне комфортного укрепленного помещения, также возведенного на вершине Козырька. Всего штабов было семь. В распоряжении штаба было добротное оружие высокой дальности стрельбы и устройства слежения за вверенной локацией попадающих под их юрисдикцию караулов (15 километров в одну сторону и столько же в другую) и главные распределительные узлы связи, и даже женщины, так редко встречающиеся на этой высоте, и никогда не покидающие стен помещения. Каждый солдат из шатерного караула тайно мечтал хотя бы приблизиться к «офицерской птичке», как их называли обычные пограничники на Козырьке, дабы только почуять запах женских волос и уже в своем воображении дорисовать дальнейшую романтическую картину. И чтобы не травить душу обычным солдатам и не расхолаживать армейский дух, офицеры настоятельно запретили своим птичкам вылетать из клетки.

Тори служила одним из часовых на 102-м километре Козырька, прямо напротив некогда процветающего центра префектуры с одноименным названием Кумамото. И хоть сейчас была не ее очередь дежурить, она все равно не пошла отдыхать, а осталась наблюдать долгожданный прекрасный момент восхода Солнца. С минуты на минуту из-за горизонта должна была показаться макушка светила, означающая начало нового дня… тяжелого, но яркого и теплого. Остальные также вышли на улицу, чтобы наблюдать красоту, дающую еще одну надежду на будущее, и лишь хмурый радист по имени Сохор поленился поднять свою пятую точку. Даже ради такого случая этот мелкий офицерский молчаливый крысеныш с вечно сердитой миной не смог оставить своего поста, бесконечно вертя волчок радиоприемника, чтобы не дай Бог не пропустить важного сообщения от дежурного. Сослуживцы не любили парня и не доверяли ему, поэтому приглашать два раза на праздник света и тепла просто не стали. «Пусть себе сидит, да помалкивает. Спокойнее будет», — думал каждый из них.

В период смены дня и ночи на землю тонким слоем опускался густой туман, всего метра на полтора возвышающийся над поверхностью. Он как бы предупреждал людей: «Совсем скоро будет жарко, готовьтесь!» И тягучей сумеречной дымкой ползал по сгинувшим полям, вымерзшим яблоневым садам и улочкам пустых городов. Туман хозяйничал по брошенным землям, скрывая под своим пуховым покровом всю грязь и правду ровно до тех пор, пока не появится первый луч Солнца.

Вокруг Тори собрались ее сослуживцы, даже сменный часовой, обязанный непрестанно бродить вдоль внешнего порога Козырька и следить за спокойствием на подступе к границе, плюнул на все и примкнул к остальным. Сохор же так и не вышел. А его особенно никто и не ждал. Но Тори все-таки сложно было привыкнуть к нему и вообще представить, насколько нужно быть черствым человеком, чтобы упустить возможность лицезреть такое редкое зрелище восхода Солнца с высоты птичьего полета.

Этот раз был для нее первым. Нутро трепетало. Девушке казалось, что с приходом нового дня ее жизнь изменится навсегда. Один из сослуживцев, артиллерист, молодой, лет двадцати паренек по имени Шона сказал, будто она слишком впечатлительна и посоветовал ей немного успокоиться да выпить горячего чаю. Тори на самом деле никогда еще не испытывала ничего подобного. Для нее эти ощущения были новыми. Они уносили ее в неведомые дали, много выше самого Козырька, к самим глубинам небес. Примерно такими образом она представляла чувство любви к другому человеку… чувству, которого так боялась и сторонилась. Поэтому приятное щекочущее возбуждение внизу живота граничило с тревогой и сомнениями. Тогда Шона предположил, что эти ощущения, возможно, связаны с сильнейшим эстетическим шоком. Но он не мог понять, что именно тревожит девчонку. Обычно у других людей это вызывало однозначное чувство восхищения. Но у Тори была своя точка зрения на этот счет. И ей это не нравилось. Ведь она понимала, что просто становится взрослее, и бороться со своей женской сущностью, с самой природой, с каждым часом становится все сложнее.

Они стояли лицом к востоку, к империи. Горизонт изливался перламутром, всячески пытаясь разукрасить небо все новыми оттенками, а золотистые облака почтительно расходились в массивную арку, освобождая место первым лучам. У Тори было ощущение, что все вокруг, вся природа, вернее, ее отголоски, с нетерпением ждут наступления этого момента. Помимо покидающих свои укрытия живучих шумных воронов, девушке даже показалось, что спокойную реку тумана, совсем неподалеку, внизу, нарушил некто, судя по очертаниям, напоминающий пятнистого оленя, которого там попросту не могло оказаться, ведь животное считалось давно вымершим. Но, несмотря ни на что, Тори все равно улыбнулась, ведь ее сердце продолжало жить и давало силы верить в то, что все будет хорошо. Внезапно девушка почувствовала, что вот-вот расплачется. Но она ведь никогда не плакала на глазах у других. «Нельзя!» — крепко зажмурившись, твердила она себе. И тут, даже сквозь тонкую кожу век, что-то еле заметное, светлое и теплое пробралось к ее грустному, опечаленному взору, заставив спешно открыть глаза. И это был тот самый миг восхода, когда на горизонте вспыхивало маленькое желтое пятнышко, словно пламя священной свечи, в одночасье изменившее все вокруг. Самый прекрасный миг на планете, теперь так редко радующий своих детей, словно отец, который грозился уйти за их плохое поведение, и, в конце концов, ушел. Но потом вернулся, однако уже не тот. Совсем другой, грустный и разочарованный. Но он все еще тот, кого, несмотря ни на что, ты так рад видеть.

В итоге Тори все же удалось сдержаться и не зарыдать, как какой-то мелкой соплячке. Все четверо стояли и с благодарностью судьбе смотрели на чарующий горизонт, пылающий всеми красками жизни и счастья. Казалось, что это мгновение могло длиться целую вечность, но идиллию нарушил Сохор, неожиданно начавший что-то громко тараторить, сидя в своем любимом шатре.

2

— Ты чего раскричался? — отодвинув полог, поинтересовался коренастый артиллерист Шона, посчитав, что тот обращается к ним.

— Я не тебе! — резко ответил Сохор.

— А кому же? — уточнил парень.

— Занимайся своими делами. Может, вскоре ты со своими навыками, наконец, действительно пригодишься на сто втором.

— Эх! Кто-то сейчас договорится! — начал выходить из себя парень.

Его остановила Тори.

— Без глупостей, Шона! Без рукоприкладства разберемся. Как и всегда, в принципе! — предупредила она того.

Солдаты уважали девушку. Она пришла служить на Козырек по собственному желанию, объяснив, что имперские забавы ее больше не интересуют, а душа лежит лишь к оружию, войне и страданиям. Офицеры сначала посмеялись над девушкой, не подозревая, что под маской этой «сумасшедшей», коей ее считали, скрывается сама дочь императора Хиро Бецу. Девушка намеренно сокрыла тот факт, чтобы ее не донимали лишним вниманием. Тогда, на сто втором, часовому как раз требовался сменный, потому что предыдущий солдат слег от пневмонии, и место некоторое время пустовало, будто ожидая ее прихода. Тори быстро стала своей среди ребят, особенно после того, как надавала по шее прямолинейному Шона, пытающемуся обольстить красивую девушку. Но это было даже не избиение, а скорее насмешка, когда при попытке приобнять ее за талию, она, недолго думая, практически завязала парня в узел, ни разу даже не замахнувшись. Серия оплеух в тот момент заставила некоторых граждан серьезно задуматься над своим поведением. И, благо, выбор был сделан правильный, принципы пересмотрены, а приоритеты расставлены. Тогда ребята перестали питать особенные иллюзии насчет принцессы.

— Сохор! — рыкнула Тори. — Долго ты еще будешь строить из себя честолюбивого идиота, на самом же деле являясь всего лишь пугливой мартышкой?

— Я не потерплю оскорблений в свой адрес! — вскочив с широко расставленными руками и намеренно свалив позади себя табурет, взвыл он.

— Потерпишь… — спокойно ответила Тори. А идеально заточенное лезвие с намеком оголенной катаны своим решительным отблеском ненароком заставило парня задуматься.

Тот поднял стул с пола и медленно вернулся в сидячее положение.

— Значит, так! — начала Тори. — Ты, дружочек, всем здесь уже порядком наскучил своим молчанием. Я даю тебе последний шанс сделать выводы и исправиться.

Сохор на секунду задумался. Но он лишь дразнил ее.

— Да кем ты себя возомнила. Твое место в офицерской клетке, среди остальных птичек. Туда и лети, — ехидно улыбнувшись, прокомментировал он, шмыгнув носом.

— Ты хорошо подумал? — уточнила девушка, достав катану из сая ровно наполовину.

— Ладно-ладно! — демонстративно поднял он руки, перед тем щелкнув переключатель громкой связи на радиостанции.

«Меня кто-нибудь слышит? Сохор, ты где? Сохор-Сохор, отзовись, ты здесь? Помогите! За нами погоня!» — послышался голос парня из динамика, а затем замолчал.

— Кто это? — спросил Шона у радиста.

— Его зовут Ганс. С ним какая-то девчонка. Судя по всему, за ними увязались гончии варваров Таро где-то неподалеку отсюда.

— Ты уже сообщил об этом дежурным? — поспешила уточнить Тори.

— Нее-нннееет! — неуверенно ответил Сохор.

— Точно? — пригрозила девушка.

— Угу! — промычал тот.

— Умница! А теперь быстро свяжись с этим парнем. Как говорили в древнем Риме: «Враг нашего врага — наш друг», — так ведь?! Не медли! — поторопила она.

Сохор сразу же схватил микрофон, зажал кнопку вызова, уже настроенной на нужную частоту станции и вновь протараторил: «Прием! Это Сохор! Сто второй вызывает Ганса! Прием!» В ответ послышались лишь радиопомехи. Сохор еще три раза повторил предложение, но все без толку.

— По ходу, мы опоздали, — пессимистично заключил Шона.

Тори стояла на месте, сосредоточенно глядя на радиостанцию и подложив левую руку под локоть правой, нервно грызла ноготь на указательном пальце, не торопясь списывать со счетов ребят на другом конце невидимой нити радиоволн. Прошло еще примерно с минуту, как из динамика вновь послышались сначала громкие помехи, вперемешку с обрывками фраз, а затем и тонкий голос некой девушки, которая, видимо, спорила с уже знакомым им Гансом. «Я не знаю, как этой штукой пользоваться!» — возмущалась она. «Но я не могу одновременно рулить и переговариваться на такой скорости! — защищался парень. — Просто зажми кнопку и говори. А, как договоришь, отпускай и слушай! Все просто! У тебя получится! Я верю в тебя!» — поддерживал он девушку.

— Але! Прием! С вами на связи Зоя Скаврон! Меня кто-нибудь слышит? — проговорила девушка.

— Да-да! Прием! Это Сохор! Вас отлично слышно! И не спорьте со своим молодым человеком, он плохого не посоветует, — впервые за все время службы на Козырьке пошутил радист.

— Фу! Он не мой парень! — брезгливо прокомментировала Зоя.

«Нашла время объясняться!» — сердито выкрикнул Ганс.

Пограничники со сто второго облегченно улыбнулись.

— Ладно! — поторопил их Сохор. — Где вы сейчас находитесь? Стену высокую видите?

— Ты видишь какую-нибудь стену? — переспросила Зоя у Ганса, но тот лишь мотнул головой в ответ. — Нет… нет, не видим, — обреченно ответила она.

В этом случае пограничники ничем не смогли бы им помочь.

— А! Подождите! Что-то есть! — прищурилась девушка. — Да! Вижу темно-серую стену километрах в десяти от нас! Похожа на дамбу. Она?

— Она-она!.. — радостно ответил Сохор.

Тори сразу же ринулась к внешней стене Козырька, нависнув над каменным парапетом. Ее взгляд пробежался по серым окрестностям имперского запределья, так называемой Теневой Стороне, где туман еще не успел расползтись по норам, затем скользнул к танцующим в пасмурной дымке окраинам Кумамото и остановился на любопытном двигающемся пятнышке, настырно разбрасывающем по сторонам ватные хлопья тумана. Подбежав к биноскопу, Тори нырнула под его защитный резиновый кожух, повернула устройство в нужном направлении, настроила фокус и с довольной улыбкой на лице, наконец, радостно заключила: «Вижу! Я их вижу!» Но спустя мгновение, она снова сделалась серьезной.

— В чем дело? — спросил ее Шона.

— Мне нужно срочно спуститься вниз! — ответила девушка, не отрывая глаз от окуляров биноскопа. Затем медленно поднялась, повернулась к сослуживцам, скинула капюшон пуховика и добавила. — За ними действительно гонятся варвары, и тех очень много, более десятка машин.

— Чем они могли им так насолить? — недоумевал Шона.

— Вот я и планирую выяснить, — ответила Бецу.

— А вдруг это западня! — выкрикнул из шатра Сохор.

— Если это и так, то я не дам себя в обиду! — уверенно ответила принцесса, проверила катану и забралась на лифт, который они соорудили втайне от дежурных. Категорически запрещалось спускаться на теневую сторону Козырька. И тогда, пограничники со сто второго сами соорудили для себя лифт, чтобы спускаться за стену и хоронить тела павших варваров прямо у подножия барьера, несмотря на всю неприязнь и отвращение к ним. Делали они это лишь для того, чтобы избавить себя от гнилостного запаха разлагающихся трупов, а вовсе не из почтения к погибшим. У жителей империи были очень напряженные отношения с варварами канувшего Таро. Им внушили, что те по-настоящему опасны, бездушны и нелюдимы. А после падения их предводителя в какой-то степени так и было. Последователи мстителя существовали лишь для того, чтобы убивать имперцев, брать их в плен, издеваться, и, в конце концов, все же убивать. Это были уже не просто обиженные люди. Это были настоящие жестокие варвары, уничтожающие всех, кто не имел на своей шее выжженного клейма Таро в виде небольшого ворона, разинувшего клюв в агоническом крике несправедливости.

Тори медленно спускалась с тридцатиметровой стены на деревянном подгнившем лифте, сколоченном из четырех поддонов. От каждого угла импровизированного навесного лифта отходили дюймовые бечёвки, соединяющиеся в нескольких метрах выше головы девчонки, и крепились к хоть и потрепанному, но достаточно крепкому промасленному толстому корабельному якорному канату. Канат же в свое время был обмотан одинарной петлей вокруг железной ножки биноскопа, использующейся, как рычаг. Противовеса как такового не было, поэтому, когда кто-нибудь спускался вниз, минимум два оставшихся на верхушке человека хватались за другой конец каната и неспешно припускали его, стараясь не делать резких движений, дабы не случилось беды.

Обратная сторона Козырька, к счастью, оказалась подветренной. Лишь слегка пошатываясь на лифте, Тори уже невооруженным глазом видела, как автомобиль Ганса и Зои приближается к критической отметке, расположенной за сотню метров от внешней границы барьера, за которой находилось минное поле. Только посвященный мог знать, в каком порядке были размещены снаряды. Девушку это не на шутку встревожило, ведь если она не поторопится, первая мина на пути ребят станет последней же. «Шевелитесь там!» — крикнула она, задрав голову вверх.

До поверхности земли оставались какие-то жалкие пять метров. Темп так и не изменился. Для тех, кто был наверху, это казалось невозможным, ведь увеличь они скорость спуска хотя бы чуть-чуть, их руки стерлись бы к чертям до костей, а то и вовсе не выдержали бы. Тогда девушка камнем бы рухнула вниз. Поэтому, не дожидаясь реакции медлительных коллег, молодая ловкая японка повисла на краю плоского лифта, качнулась, затем отпустила руки и изящно спрыгнула вниз, сделав кувырок при приземлении, дабы не повредить позвоночник. Встав с земли лицом к зловещему запределью, она зажмурилась, прокручивая в голове схему расстановки мин, примерно определив для себя центр стратегического коридора, находящегося, как правило, напротив красной отметки на стене барьера: «Тааак… как там было? три шага на сорок пять градусов вправо, полшага влееево… два шага вперед, теперь четыре влево, и снова два прямо… вроде бы два… черт! — злилась на себя девушка. — Точно! Два! Прямо! Шесть шагов под сорок пятым углом вправо и четыре таких же по диагонали влево! Ну, с Богом! Фух!» — выдохнула она и твердой поступью, наперекор страху, сомнениям и риску двинулась вперед, стараясь не сбиваться со счета. Она была максимально сосредоточена, не отвлекаясь даже на ребят, которые подобрались вот уже совсем близко к критической отметке.

3

Под конец «веселой» прогулки по минному полю, ровно после одиннадцати повторений безукоризненно выполненной комбинации, Тори оказалась как раз напротив приближающегося автомобиля непрошеных гостей с запада. «Пронесло!» — вытерла пот со лба молодая японка, ступив, наконец, на землю без закопанных «сюрпризов» под ногами. Теперь ей оставалось лишь дождаться эту парочку и выяснить, наконец, кто они такие: друзья или враги. Между ними оставалось несколько десятков метров, но скорость автомобиля так и не уменьшилась. Тори опять бросило в жар от осознания того, что из-за густого тумана они ее вовсе не видят. «Что же делать?» — засуетилась девушка, которой снова предстояло решить очередную непростую задачу. Мысли в ее голове проносились со скоростью лезвия катаны, разрезающей воздух, молниеносно отсекая голову неудачным идеям и освобождая место наиболее приемлемым. Но, уносясь все дальше с потоком мгновенных вспышек и все чаще возвращаясь к старым, неудачным, мертвым идеям, девушка и не заметила, что лучшая из них кроется именно в этих пыльных дебрях сносности, оптимальности и удовлетворительности. И тут она поняла, что внутри своей головы игнорирует эту самую лучшую идею, используя ее только как инструмент поиска. «Точно!» — вскрикнула Тори, осознавая, что этой лучшей идеей была ее отполированная до зеркального блеска изумительная катана.

Буквально в самый последний момент девушка вытащила катану из сая, мысленно отряхнув от крови превратности, и вздернула ее вверх, пытаясь поймать правильный угол для отблеска фар. Лишь на мгновение лучик подскакивающей на неровностях дороги машины, быстро приближающейся к фатальной отметке, коснулся вылизанного лезвия меча, и, не в состоянии соперничать с эдаким глянцем великолепия, развернулся и отправился обратно, восвояси ослепив тем самым Ганса Ланге. Тот резко нажал на педаль тормоза, закрываясь от внезапно вспыхнувшего, точно ниоткуда, света, после чего машину слегка занесло набок, и остановилась она лишь за пять метров от Тори, расстреляв девушку вылетающим из-под колес шипастым холодным гравием. Туман тоже расступился в стороны, спасаясь от железного монстра, спешащего прокатиться по недружелюбному подступу к Объединенному Востоку.

Тори кашлянула, отряхнулась от пыли, вновь сосредоточилась и, не выпуская катаны из рук, осторожно направилась к автомобилю. Двигатель машины продолжал работать, создавая лишний шум, и это могло сыграть против Тори. Она не знала, кто внутри, но была полностью готова к внезапной встрече с обманом. Пыльный столб постепенно улегся на прежнее место, и под лобовым стеклом показались две напуганные фигуры: молодые, примерно одного возраста, девушка и парень. На лбу у девушки блестела свежая ссадина, появившаяся от столкновения с пластиковой панелью автомобиля вследствие резкого торможения. Парень с виду был цел, но почему-то держался за правое предплечье и, зажмурив глаза под круглыми очками, непрестанно постанывал. Тори, не теряя времени, быстро подбежала к машине и попыталась открыть дверь. У девушки ничего не вышло. Зоя Скаврон подозрительно глянула на молодую японку, непонятно с какой целью рьяно тарабанящую в окно с ее стороны. И без того голова полячки кружилась и болела после удара, а сосредоточенный взор незнакомки уж точно не смог преуменьшить напряжение.

— На выход! — крикнула по-японски Тори, направив острие катаны в ее сторону. Двое в машине никак не отреагировали на слова принцессы. В их глазах читались лишь непонимание и страх. «Хорошо! — подумала Бецу. — Это точно не шпионы варваров. Но кто же вы?» — Выходите! — на этот раз пригрозила она на чистом английском языке.

Полячка отрицательно мотнула головой.

— Я сказала, выходите! — хозяйка этих земель сделалась еще суровее.

Зоя Скаврон вновь мотнула головой.

— Что ей нужно? — постанывая, спросил Ганс.

— Она хочет, чтобы мы вышли на улицу. Но мы ведь не станем этого делать, ведь так? — уточнила Зоя и повернулась к парню, который, придерживая свою руку, уже отомкнул дверь и начал было выползать из машины. — Что ты делаешь? — не поверила своим глазам полячка.

— Я назову тебе минимум три причины, — приостановился он в двери, — по которым нам стоит поступить так, как она просит: за нами погоня — это раз; скрываться от погони нам попросту некуда, краев стены не видно — это два; да и вообще, ты видела ее меч, что тоже можно отнести к достаточно веским причинам — три! — огрызнулся Ганс и неуклюже выпал в дверной проем машины, зацепившись штаниной за небольшой рычажок открывания лючка бензобака, расположенного прямо возле сиденья у ног.

— Вот же идиот! — выругалась Скаврон, поражаясь в очередной раз беспечности и наивности парня.

— Мы пришли с миром! — задрав здоровую левую руку вверх, жалобно сообщил он Тори.

Воинственно настроенная принцесса была очень осторожной. Иногда даже слишком.

— Назови мне хоть одну причину, по которой я не должна прирезать тебя прямо сейчас? Быстро! — пригрозила Тори.

— Фу! Да что ж вам, женщинам, вечно нужны на все причины?! — рассердился он.

— Ты один из варваров? — сделала уверенный шаг навстречу японка, закидывая руку с катаной за спину для замаха.

— Стой! — прикрылся он руками. — Ты про тех, что ли? — указал он на приближающиеся к ним машины дикарей, поднявшие за собой столбы пыли вперемешку с сорванными с земли пластами вязкого тумана.

— Не строй из себя дурака! — сказала она, и, замахнувшись мечом, издевательски шлепнула Ганса по щеке его тыльной стороной. После чего парень, не столько от силы удара, сколько от страха лишиться своей кучерявой симпатичной головы, снова упал на пятую точку. Выглядело это довольно унизительно. — Я редко бываю столь снисходительной. Так что, считаю до трех! Раз…

Здесь уже Зоя не выдержала и выскочила из машины.

— Как благородно с твоей стороны, борзая ты сучка! — намеренно провоцировала полячка обидчицу Ганса, чтобы та, наконец, отстала от напуганного паренька.

Тори Бецу ехидно улыбнулась.

— Что… повтори? — попросила она. — Мне не послышалось, ты назвала меня «сучкой»?

— Именно! Ты чертова злобная сука, как и большинство баб на этой планете, обделенных должным мужским вниманием. Ничем не отличаешься. Что, папочка тебя в детстве не учил манерам? Не говорил, что безоружных трогать нельзя?

— Закрой свой поганый рот, Белоснежка! Ты не знаешь моего отца! — удивлялась этой невиданной дерзости юная Тори. — И да, что ты там говорила об оружии? — уточнила она, нервно отбросив катану в сторону.

— Что, не нравится? — добавила Скаврон и приняла боевую стойку.

— Думаешь, мне нужно оружие, чтобы уложить твоего слюнтяя или тебя на лопатки? — тоже приняла боевую позицию японка.

Скривившись в гримасе ненависти, Зоя добавила:

— Вот и посмотрим! — и, замахнувшись, исполнила правый хук, так и не дошедший до цели. Не мешкая, она вернулась в стойку.

Тори ухмыльнулась, не ожидая такой прыти от смазливой, на вид слабой тоненькой девушки. Иной раз она забывала, что сама такая же хрупкая девчонка, вовсе не похожая на могучего воина.

— Ух, ты! Весьма неплохо. Но слишком медленно! — сказала она и низвергла на полячку серию ударов руками и ногами. Зоя успевала лишь отбиваться, но от коварных дзюдоистских ножниц[3] уйти все же не смогла. Тори повалила ее на спину, обхватив в прыжке правой ногой в области живота, а левой под коленками, а затем мгновенно перешла в болевой прием с заломом руки. Ей не интересно было убивать или калечить свою соперницу. Девушка хотела лишь поиздеваться, утолить свою хищную жажду, как это делает кошка с мышонком. — Ну что, сдаешься? — спросила принцесса.

— Ни за что! — упрямилась Зоя, несмотря на мучительную боль рвущихся связок.

— Нашли время выяснять отношения! — возмутился Ганс.

— Не влазь! Я сама! — приказным тоном отсекла полячка.

Чуть послабив хватку, Бецу еще раз задала интересующий ее вопрос:

— Кто вы такие, черт вас дери?

— Да иди ты! — ответил Ганс, подняв с земли ее катану.

— Не тронь моего оружия, мальчик! — на этот раз свирепо предупредила Тори, вновь заломив девушке руку, что у той даже проступили слезы на глазах.

— Ичиро был прав, рассказывая о жестокой и несправедливой империи на востоке! — дав петуха, точно в истерике, выкрикнул мягкосердечный Ганс, трясущимися руками направив меч на девушку.

Неожиданно японка, как ошпаренная, вскочила с земли, отпустив, наконец, Зою и устремив свой острый взгляд на Ланге. Тот даже слегка пошатнулся.

— Ты сказал Ичиро? — уточнила она.

— Да какая разница?! — совсем расклеился парнишка, так и не привыкший к насилию, происходящему вокруг. — Сейчас я воткну эту катану тебе в живот, а нас затем замучают варвары. Какая теперь, к черту, разница, что сказал!

Тори была настойчивой.

— Прекрати сопли распускать! Моего брата звали Ичиро! И он исчез при невыясненных обстоятельствах…

— Он что, здесь единственный парень с таким именем? Ты просто пытаешься меня одурачить! — не поверил ей Ганс.

— Подожди! Скажи мне его фамилию? Быстрее! — поторопила она, оглянувшись на приближающиеся машины варваров.

— Да не помню я! Мецу… Нецу… или Пецу… не помню! Знаю только, что точно заканчивается на «…Цу»!

— Бецу? — побелев, словно снег, с трепетом выдавила Тори. Ее дыхание замерло, а душа, точно пересохшая чаша надежды, наполнилась плещущимся ликованием.

— Да! Откуда ты знаешь? — опешил Ганс.

Девушка застыла на месте, будто статуя, в душе молясь о том, чтобы это все не оказалось лживым обнадеживающим сном.

— О, Боже! Не может быть! — дрожащим голосом проговорила Тори. Ей хотелось зарыдать от счастья, но она не могла. Ведь Тори Бецу никогда не плакала на глазах у других.

 Сая — японский термин для обозначения ножен меча. Во времена самураев изготавливались из древесины магнолии и покрывались лаком для защиты от влаги.

 Биноскоп — стационарный смотровой прибор на ножке, визуально напоминающий бинокль, только в несколько раз крупнее размером и с большей кратностью увеличения.

 Ножницы — в технике борьбы дзюдо прием относится к броскам с падением набок. В настоящее время этот приём запрещён к применению в спортивных соревнованиях.

Глава 2

1

— За мной! — вырвав из рук недоумевающего Ланге свое оружие, выкрикнула Тори Бецу.

— Ну да! Здорово! А как же моя машина? — взвыл раздосадованный Ганс.

— Для тебя машина дороже собственной жизни? — обратилась к нему японка.

— Действительно! — неожиданно для самой себя прокомментировала Скаврон и последовала за Тори. На миг ей показалось, что больше эта девушка не представляет для них опасности. Да и преследующие их головорезы на ржавых машинах со всевозможной брутальной атрибутикой выглядели как-то вовсе бескомпромиссными.

Ганс же подбежал к машине и поцеловал ее грязный капот, сказав: «Я буду скучать по тебе, малышка!». Он не взял из машины ровным счетом ничего: ни приборов, над которыми трудился и создавал для путешествия по Венцу Фрачека, ни своих записей, ни вещей — ничего. Парень последовал за Тори в том, что было на нем в данный момент: рваные штаны, грязная куртка, накинутая на вязаный узорный свитер, подвернутая шапка и очки «Пещеры Аристотеля», в которых можно было бы видеть звездное небо днем. Очки эти использовались для навигации по астропасу. И, поскольку для данного процесса человеку, использующему устройство, требовалось видеть расположение звезд на небосводе, Ланге вынужден был исхитриться и найти возможность решить проблему эксплуатации астропаса днем. Близилось наступление зари. Поразмыслив, он набросал план в своем дневнике и создал очки, игнорирующие рассеивающийся в атмосфере солнечный свет, что в итоге позволяло лицезреть небо в том виде, в каком оно существует ночью: с естественным расположением небесных тел. Очки в свое время синхронизировались с астропасом и пользователь мог спокойно вводить данные и рассчитывать на верную навигацию в пространстве. Сами пещеры были похожи на большие очки с медными настраивающимися поверх линз многоуровневыми вертящимися окулярами вытянутой конусной формы. Лишь в самом центре было маленькое отверстие, через которое проходил свет. Дальше свет подвергался фильтрации и преломлению несколькими затемненными линзами, что в итоге превращало яркий синий небосвод в черное, испещренное звездами небо.

Тори Бецу, Зоя Скаврон и Ганс Ланге двинулись в сторону барьера.

На самом деле в отличие от тех варваров резона убивать ребят у Тори попросту не было. Она даже не успела узнать от них всей правды о местонахождении брата. Да и вообще, какую угрозу могут представлять два уставших скитальца, удирающих, словно испуганные зайцы, от их общего врага? Теперь у нее, наоборот, появился стимул спасти и защитить их во что бы то ни стало. И это оказалось намного сложнее, чем она рассчитывала.

— Следуйте строго за мной! Не делайте лишних движений, держите равновесие и не глядите по сторонам, — предупредила она ребят и ступила на минное поле.

Варвары Таро, приблизились к критической точке, когда Тори и эта не самая везучая парочка достигли примерно середины поля. Дикари кричали и улюлюкали. Им было плевать даже на вполне убедительный миномет, расположенный на крыше Козырька. Те догадывались, что пограничники не станут стрелять, пока неподалеку находятся их же люди. Показывая руками различные неприличные жесты, выкрикивая бранные слова, строя идиотские гримасы и выставляя напоказ свои грязные интимные места, приспуская штаны и задирая юбки, последователи справедливого и благородного Таро пытались тем самым выказать искреннее неуважение и презрение к имперским. И они не упустили шанса воспользоваться беспомощностью ребят, оказавшихся в настоящей западне меж высоких стен Козырька и ними, группкой мстительных выродков. Пока остальные опустошали машину Ганса, вытаскивая из нее все, что огромным трудом парню удалось найти и превратить в работающие устройства, один из этих гнусных падальщиков в грязном болоньевом плаще с чумазой азиатской рожей забрался на капот своего старого округлого грузовичка с гладкоствольным ружьем в руках. Он присел, прищурил левый глаз, оскалив целый ряд гнилых редких зубов, и направил на ребят прицел. Прозвучал выстрел и пуля, разрезая нежное полотно тумана, последовала к цели.

На этот раз никого не задело.

— Вниз! — молниеносно среагировала Бецу, и они одновременно припали к земле, скрывшись под белоснежным настилом тумана.

— Нам всем конец! — запаниковал Ганс.

— Тихо! — скомандовала Тори, стиснув зубы.

В рядах варваров вспыхнула незатейливая суета. Каждый из них успел выказать свое недовольство в адрес криворукого снайпера.

— Теперь придется двигаться так… — с сожалением в голосе, проговорила Тори.

— А ты уверена, что справишься? — потирая ссадину на лбу, в которую попала щиплющая пыль, уточнила Зоя.

— Боюсь, детка, что выбора у нас нет! — с презрением ответила принцесса.

— Этого я боялся. Лучше бы сдались дикарям! — не переставал занудствовать Ланге.

Тори лишь недовольно мотнула головой и на полусогнутых ногах двинулась в сторону барьера. «Не нравится — оставайтесь здесь!» — подумала она. Но ребята не стали больше перечить девушке и направились вслед за ней.

Пули только успевали проноситься над их головами. Под плотным одеялом тумана их совершенно не было видно. Но, поднимись они хоть чуточку выше, пуля бы точно настигла цель.

— Проклятые имперцы! — хриплым голосом выругался чумазый снайпер.

«Давай! Хотя бы одного пришиби!» — брызжа слюной, кричали ему соратники. А с Козырька в то время пограничники со сто второго настырно выкрикивали имя своей соратницы Тори, застрявшей на опасном пустыре.

Один неправильный шаг мог стоить ребятам жизни. Под белой невесомой кольчугой, нависшей над поверхностью земли, они могли бы спокойно достичь барьера и там уже что-нибудь придумать. Хотя бы просто засесть и притихнуть у подножия Козырька, когда ситуацию в свои руки возьмет артиллерист. Но удача снова оказалась не на их стороне. Неожиданно зазвучала сирена.

— Сохор… — прошептала Тори, догадавшись, что это все неспроста. Сигнал тревоги мог поднять только штаб, оповещенный о внезапно возникшем конфликте, с которым караулу самостоятельно не справиться. — Вот же гад! — добавила она. — Нам нужно поторапливаться!

Время было не на их стороне. Когда штаб начнет зачистку подступа к сто второму километру, он уже не посмотрит, свои ли там бродят или чужие. Просто начнет бомбить из крупнокалиберных гаубиц высокой дальности стрельбы и сделает свое дело безукоризненно. В штабе, в принципе, никто не предполагал, что кто-либо из имперских может оказаться за пределами Козырька. «Запрещено и даже просто бестолково покидать пределы империи!» — считали пограничники. Потому подобные вопросы автоматически отпадали и игнорировались.

Как полагается, сирена звучит пять минут, и затем, если враг не отступает, следует команда «Огонь!» В какой-то степени это дало фору ребятам, и за пару минут они успели добраться до барьера. Варвары тоже были отнюдь не дураками, и знали, что в их распоряжении еще есть время. Заметив забравшихся на лифт беглецов, снайпер ехидно улыбнулся, вставил в патронник гильзу, заряженную особой пулей с аэродинамической иглой для меньшего сопротивления, улучшающий конечный результат меткости, и выдохнул воздух из легких, дабы избежать лишних колебаний. Лифт, хоть и мелкими рывками, но уже тронулся вверх. Дуло ружья, нацеленного на них, двинулось следом, затем послышался удар бойка по капсюлю и одним точным выстрелом снайпер срезал по правую руку от себя два каната, на которых держалась целая сторона лифта. И не стал он стрелять по людям вовсе не потому, что пожалел их, а затем, что ему не нужен был кто-то один. Кровожадность его натуры требовала всех и сразу.

«Ха!» — ухмыльнулся самодовольный снайпер, когда троица повисла на деревянной платформе болтающегося лифта. Он, конечно, рассчитывал, что те рухнут с высоты наземь и разобьются, но ребята все-таки успели схватиться за подгнившие сырые рейки поддонов. Времени отстреливать их, словно дичь, у варваров уже не было, и, развернувшись, группа дикарей, опустошив автомобиль Ганса, отправилась на грохочущих колесницах восвояси. А ребята так и остались болтаться в воздухе.

Казалось бы, пронесло, и беда миновала! Но это было вовсе не так. Судьба явно испытывала их на прочность.

Сирена продолжала хладнокровно раскачивать маятник безысходности. Дело было в том, что радар, находящийся в штабе, определил машину Ланге, как потенциальную цель. А логика штабных была проста: «Раз враг не слышит предупреждения, значит, его нужно бомбить. Значит, такова его воля. Заряжай! Готовься! Огонь! И все… нет больше упрямца». И штабным плевать, есть в машине кто или нет. Устройство определило цель — артиллерист выпустил заряд — проблема исключена. И им на душе спокойнее, и у начальства меньше вопросов возникнет. Дефицита с боеприпасами имперские войска особенно не испытывали. Подобные конфликты приходились для них даже в радость, ведь те скрашивали серость многих тысяч часов однообразия службы на Козырьке.

Через пять минут подавляющая психику своим тревожным гулом сирена, наконец, замолкла. Но кладбищенская тишина на самом деле являлась предвестником кое-чего куда более страшного. Она предвещала реальную беду. Тори Бецу и солдаты сверху это прекрасно понимали.

— Ну чего вы тяните? Живо поднимите нас наверх! — отчаянно закричала японка.

Вдвоем тянуть вверх разбалансированный лифт с тремя взрослыми людьми было задачей не из простых. Пришлось подключить медика и даже радиста Сохора, который не особенно любил совместные мероприятия. Настоящий затворник. И когда он неохотно покинул шатер, чтобы помочь сослуживцам, и вальяжно зашагал к остальным, вдалеке прозвучал глухой, но раскатистый звук. Гаубица выпустила своего ста пятидесяти двухмиллиметрового демона на охоту. Тут уже и Сохор перестал мешкать. Он припал к канату и вместе с остальными стал активно тянуть его на себя. Чуть более двадцати секунд у них было на то, чтобы поднять бедняг на безопасную высоту. Волокна старого каната то и дело неумолимо трещали, кожа на руках солдат лопалась, а жалостливые мольбы ребят снизу становился все громче и обреченнее.

Буквально за считанные доли секунды на каменном парапете показалась рука Тори. Она резво сделала выход силой, взобралась на стену и вытащила следом Зою Скаврон. Но когда настал черед Ганса, волей случая оказавшегося в самом хвосте этой уместно торопливой очереди, на горизонте показалась маленькая черная точечка, быстрый полет которой сопровождался усиливающимся свистом, словно то была ода страданий усталых, ржавых, гнущихся рельс. Звук быстро усиливался, и ребята уже знали, что через мгновение-другое демон достигнет назначенной точки.

«Ползи скорее, Ланге! Ну же! Ты справишься!» — кричала ему сверху полячка. Тори и остальные пограничники со сто второго тоже повисли на парапете Козырька, протягивая парню руки и всячески приободряя его. Нервы и усталость сказывались на скорости подъема, а в животе появилось неприятное щекочущее чувство бессмысленности. Но он не унывал, а продолжал настырно карабкаться выше, и уже на самом подхвате, в считанных сантиметрах от тянущихся к нему рук пограничников трухлявая планка под его ногой треснула и рассыпалась в прах. Он снова сполз к самому низу болтающегося лифта. «Удержался!» — вскрикнула Зоя. «Лучше бы я упал!» — предательски промелькнуло в голове парня.

Тем временем свист снаряда перерос в отдающий вибрацией гул. И этот звук мог стать преддверием неминуемого конца для парнишки, который так и не успел испробовать на вкус всех радостей жизни.

— Гааанс! — вскрикнула Зоя, беспомощно протягивая ему свои тоненькие растопыренные пальцы. Эти ее слова растянулись для Ланге в бесконечность. Он успел лишь запечатлеть печаль в глазах девушки, которую, как ему казалось, любил и ждал всю жизнь.

Затем последовал взрыв. Тори машинально навалилась на Зою и завалила на пол, чтобы раскаленные осколки снаряда не пожгли ее веснушчатую мягкую кожу. «Отпусти меня! Там же Ганси!» — крикнула она японке, пытаясь вырваться. Но из-за грохота та ее вовсе не слышала, ведь вслед за взрывом снаряда гаубицы последовала цепочка, детонировавших поочередно, выпрыгивающих из почвы потревоженных мин.

Наверх долетала лишь теплая от огня земля, укрывая солдат со сто второго мягким сыпучим настилом и прилипая к заплаканным щекам юной полячки. А столб черного густого чадящего дыма все поднимался и поднимался… много выше, прямо до самых облаков. Он уже не оставлял никакой надежды на то, что за пределами каменного парапета неприступного Козырька еще теплится чья-то жизнь.

2

За взрывами на сто второй снова воцарилось гробовое безмолвие. Солдаты еще какое-то время лежали без движения, опасаясь повторных вспышек. Оглушенные от грохота разрывающихся снарядов, уставшие и напуганные, они, наконец, смогли открыть глаза да выдохнуть.

Первой вскочила Тори, освободив Зою от своих заботливых объятий. Вслед за ней, отряхиваясь от грунта и гравия, поднялись и остальные. Скаврон не переставала оплакивать парня, который совсем недавно стал ее героем-освободителем, вырвав из лап каннибала Масуда Вармажа, готовый пожертвовать собой при нападении стаи анубисов, уносящий ее от варваров на своем железном коне. Слезы текли по покрытым пылью щекам, и, пытаясь вытереть их рукавом короткой кожаной куртки, она лишь размазывала грязь по лицу, переставая быть похожей на себя прежнюю.

— Сохор, подонок! — схватив радиста за грудки, выкрикнула Тори. — И почему апокалипсис забирает с собой только хороших людей, оставляя в живых лишь предателей, трусов и прочую нечисть вроде тебя?!

Испуганный радист поднял руки вверх и, пытаясь отмыть свою совесть, ответил:

— Если бы не я, вы все сейчас лежали бы там, разорванные на куски!

— Замолчи! — сорвалась Зоя. — Погубил хорошего человека и еще оправдывается. Лучше бы ты оказался там вместо него!

Тори Бецу внимательно выслушала девчонку и добавила:

— А может, и правда стоит скинуть его вниз, чтобы испытал, каково было парню, оказавшемуся по ту сторону барьера?

Глядя на девушку, которая казалась готовой исполнить свое обещание, радист задрожал, словно заяц, и, мгновенно обмякнув, опустился медленно на колени. Тори тут же почуяла противный мускусный запах и, опустив взгляд вниз, увидела, как у того намокли штаны в области паха.

— Фу! — оттолкнула она его подальше от себя. — Ты просто омерзителен!

От стыда тот лег на пол, вниз лицом, и молча закрылся руками.

— Что будем с ним делать? — поинтересовался у соратников артиллерист Шона.

— Его смерть уже ничего не изменит. Но пусть знает, что поступи он по-человечески, все могло сложиться совершенно иным образом, — с презрением заключила Тори.

Зоя тем временем принялась внимательно осматривать окрестности сто второго, выискивая хоть какое-то напоминание о своем друге. Она уже не таила в своем сердце особых надежд, но чувствовала, что просто обязана похоронить парня, предать его тело или то, что от него осталось, земле. Над чадящим, изрытым минами полем повсюду сновали голодные вороны, выискивая для себя чего-нибудь съестного. Как и любой голодный зверь, они не побрезговали бы поживиться и человеческой плотью. «Кыш отсюда! — крикнула Зоя. — Не троньте моего Ганси, проклятые стервятники!» Тори стало жалко девушку. Но японка была очень скупа на положительные эмоции, и все, что сделала, так это, подойдя сзади, положила руку той на плечо, выказав соболезнования и добавив:

— Хватит! Не мучай себя. В этом мире ничего надолго не залеживается. Его душа скоро покинет этот мир. А тело… пусть хоть в коем-то веке голодные животные насытятся.

— Уйди прочь от меня! — отдернула плечо полячка. — Своих друзей будешь скармливать птицам! А моих не тронь! — пригрозила она. — Бедный мой Ганси! — отвернувшись, вновь зарыдала полячка.

Тори Бецу молча отошла в сторону, понимая, что логика в данном случае — бальзам не подходящий.

Внезапно за парапетом Шона услышал шорох. Сначала он было подумал, что это канат трется о стену Козырька. Но тот становился все громче, и совсем не совпадал с ритмом, заданным ветром.

— Вы это слышите? — прислушиваясь к таинственному шороху, поинтересовался он у других.

Остальные недоумевающе переглянулись. Артиллерист стоял ближе всех к месту, где к ножке биноскопа крепился канат, на котором уже висел лифт, и вместе с порывами к нему первому доносился издаваемый им звук.

Шона быстро подбежал к парапету, оперся на него животом и, опустив взгляд вниз, вдруг внезапно выдал:

— Невероятно!

Тори и Зоя тут же бросились к нему, и, опершись о верхушку парапета, тоже уставились вниз.

Между облепленным липкой землею с внешней стороны висящим вертикально лифтом и наружной стеной козырька кто-то повис и притаился, внимательно таращась на них снизу. Это был Ганс. «Он жив!» — запищала Зоя и начала радостно прыгать на месте, хлопая в ладоши от счастья.

Парень почти не двигался. Его взгляд был одновременно испуганным и непонимающим. Он будто бы только отошел от наркоза и пытался сопоставить причину и следствие своего настоящего положения.

— Контузия, — предположил медик. — Кому-то нужно спуститься вниз и помочь ему подняться. Сам он не справится.

— Я пойду! — тут же среагировала Зоя.

— Нет! — отодвинул ее артиллерист. — Без обид, но там больше понадобится мужская сила, — добавил он и спустился по канату на болтающийся в трех метрах ниже лифт.

Когда Шона обращался к парнишке, тот никак не реагировал, а лишь продолжал недоумевающе глядеть на него округленными глазами, практически не моргая при этом. Контузия повредила слуховой аппарат, замедлив реакцию и нарушив ориентацию в пространстве. Ганс его просто не слышал. Беднягу это немного пугало. Но когда артиллерист начал вызволять его из плена между деревянными поддонами лифта и стеной, Ганс, наконец, понял, чего от него добиваются, и быстро пополз вверх. Шона вскарабкался следом.

Неуверенно встав на поверхность крыши, Ганс зажато, но радостно улыбнулся, увидев знакомое лицо полячки. Та кошкой бросилась к нему на шею и крепко поцеловала в губы. Парень, казалось, даже немного начал приходить в себя. Но это был больше дружеский «чмок», нежели нежный и страстный поцелуй. Однако парню и того было достаточно. Он и вовсе обомлел от счастья. «Два раза за какой-то там час так повезло!» — приглушенно промелькнуло у него в мыслях.

Зоя не отходила от него ни на шаг, вцепившись в руку своими тоненькими, словно коготки, пальчиками, аккуратно положив голову на плечо. Слух к парню так и не вернулся, и на вопросы, которые больше идентифицировал визуально, когда смотревший на него человек начинал шевелить губами, он громко вскрикивал: «Не слышу!» и интуитивно переспрашивал: «Что? Повторите!» Медик предупредил, что лучше его пока вообще не трогать, и тогда слух благополучно вернется в течение двадцати четырех часов.

— И вообще, — добавил медик, — парень настоящий молодец! Было очень грамотно с его стороны спрятаться за деревянным лифтом. Он спас ему жизнь, прикрыв от огня и осколков. А контузия, мелкие ссадины и ожоги — это все ерунда! Заживет!

Тем временем к сто второму километру на дребезжащей дрезине приближалась группа дежурных офицеров с четвертого штаба (счет шел со стороны Миядзаки), под чью юрисдикцию попадал беспечный караул, где несла службу Тори Бецу. Солдаты с других караулов смотрели вслед проезжающей мимо них дрезины с разъяренными офицерами на борту и с облегчением выдыхали, когда громоздкая железяка, минуя их зону, проносилась дальше, и, покачивая из сочувствия головой, не завидовали коллегам, вызвавшим подобное негодование старших по званию.

Дрезина, похожая на зловещего мутного призрака, показалась на горизонте сто второго.

Сохор вскочил с места и побежал в шатер, чтобы переодеться к моменту прибытия дежурных.

Медик перевязывал Гансу уши сухим бежевым платком вокруг основания черепа, когда дрезина со свистом остановилась у самого их порога, разбрасывая по сторонам мгновенно сгорающие искры из-под массивных металлических колес.

Статный высокий офицер в темно-зеленой военной форме неспешно спустился вниз. При этом он будто специально громко стукнул каблуком начищенных кирзовых сапог о каменный пол, дабы заявить о своей влиятельности. Услышав это, Сохор тут же выбежал из шатра, будто ни в чем не бывало, и практически вплотную мелкой рысью последовал к нему. Отдав честь, он представился и прокомментировал происходящее:

— Вследствие неуставного поведения одного из членов состава в рядах караула сто второго километра Козырька произошел вооруженный конфликт с варварами Таро, которого можно было избежать. Поэтому я был вынужден призвать к помощи штаб. По истечению конфликта был ранен гражданский, не имеющий прямого отношения к деятельности варваров, но и не являющийся гражданином империи. Он приблизился к внешней границе барьера с гражданкой, чья принадлежность и национальность также пока не установлена, — гордо отчитался радист.

— Кто зачинщик конфликта? — протараторил офицер, аккуратно сложив руки за спиной, окинув осуждающим взглядом присутствующих.

— Часовой Тори! — без промедления указал на японку Сохор, которую корежило от ненависти и презрению к этому жалкому существу, успевшему намочить штаны от одного упоминания о смерти совсем незадолго до этого момента.

— Ах ты гад! — дернулся в его сторону Шона.

Офицер его притормозил.

— Но-но-но! Будьте сдержаннее! А то и на вас найдется что доложить, — отшатнувшись, пригрозил Сохор.

Еще два офицера, приехавшие на дрезине, так и не спустились с нее. Они лишь брезгливо глядели на сдающего своих же соратников радиста. Это не приветствовалось ни в одном обществе, даже прогнившем до самой белой кости. Судя по выражению физиономии, ведущему беседу офицеру тоже был неприятен Сохор, но он был вынужден выяснить причину конфликта, по которой сто второй километр стал, точно голым, свободным от мин и доступным для коварного врага. Тот, прищурившись, повернулся к радисту.

— Значит, вы утверждаете, что причиной произошедшего стало нарушение устава часовым по имени Тори? — уточнил он.

— Так точно! — ответил Сохор.

— Но, если мне не изменяет память, вы ведь только упомянули, что про артиллериста тоже есть что сказать? Так? — хитрым прищуром, глядя на покрасневшего радиста, высверливал информацию офицер.

— Ну… я… это… — замямлил Сохор.

— Отвечать! — сурово заявил офицер, нависнув над тем.

— Артиллерист Шона тоже был соучастником военного преступления! — быстро проговорил он. — Когда варвары Таро напали на нас, он умышленно отказался выполнять свои прямые обязанности из-за того, что за пределами оказался наш сослуживец, поставив под угрозу безопасность всей империи.

Офицер хмыкнул и, отвернувшись, подошел к парапету. Наклонившись, он заметил болтающийся на ветру, сорванный с одной стороны, лифт.

— Тааак!.. — начинал вникать он. — А что делали вы, когда враг начал атаковать вашу базу?

— Как и полагается, связался со штабом! Ведь без помощи артиллерии мы были беспомощны, и… — недоговорил он.

— Не надо напоминать мне, что и как вам полагается делать! — дико заорал офицер, и быстро засеменил в его сторону. — Знаете ли вы, что в уставе есть статья, где черным по белому написано: «По причине ранения, смерти или вследствие прочих факторов, если тот или иной участник караула не может полноценно нести службу, его обязанности автоматически делегируются находящимся поблизости сослуживцам». И вместо того, чтобы взять в руки оружие и одним лишь выстрелом снести с лица земли целый отряд потенциального врага, на протяжении многих лет пьющего сладкую кровь империи, вы лишь взяли и трусливо сдали с потрохами своих соратников. Это вы называете патриотизмом, это вы называете верностью?

Стоя в тени нависшего над ним офицера, Сохор снова затрясся, словно осиновый лист.

— Была б моя воля, я бы всех вас отправил под трибунал, как дезертиров и предателей! Но вам крупно НЕ повезло! Теперь ваши судьбы будет решать «добрейшей» души человек, инспектор четвертого штаба, вершитель справедливости, «великодушный» господин Юл.

В этот момент офицеры, наблюдавшие за происходящим с дрезины, нехотя спрыгнули вниз, чтобы временно подменить отряд караула со сто второго километра, которого вместе с Зоей и Гансом статный офицер был обязан переправить в штаб для дальнейшего разбирательства.

3

За исключением дребезжащей по шпалам дрезины, никто не промолвил и слова за все двенадцать километров пути до находящегося по самому центру Козырька штабу под четным номером «четыре». С жалостью и сочувствием глядели им вслед коллеги с других караулов, а офицер же, немного пошатываясь во время езды, ни разу так и не присевший на лавочку, даже не соизволил повернуть головы в сторону подсудимых, с гордостью наблюдая приближающийся силуэт двухэтажного каменного строения, возведенного прямо наверху Козырька от его внутреннего края до внешнего.

На входе в штаб их встретили два абсолютно неэмоциональных стража, словно призраки Тауэрских Bearskins[1] (Бирскинс) восстали из мертвых спустя столько времени после падения Англии и всех остальных европейских государств.

— Они со мной, — предупредил стражей офицер. — Проходите, живее! — добавил он, открывая входную дверь в штаб.

За дверью находился небольшой коридор с выбеленной отштукатуренной стеной. У входа стояла полированная деревянная трехуровневая обувница, переходящая в вешалку. Дальше шла занавешенная арка, за которой, собственно, и находился штаб.

— Господин Юл, по вашему приказу состав караула сто второго километра, а также военнопленные доставлены в штаб! — отчитался он.

— Подождите, какие военнопленные? — растерялась Зоя, понимая, что речь идет ни о ком ином, как о них самих.

— Молчать! — заткнул ее офицер.

Плешивый невысокий монгол лет шестидесяти пяти, с тяжелыми обвисшими плечами и в зеленом военном камуфляже поблагодарил своего подручного за хорошую работу и разрешил ему быть свободным. Офицер передал дело в белой бумажной папке с пометкой и номером на титульном листе, снова отдал честь и поднялся на второй этаж штаба, где находились покои штабных служащих, в которых порхали ласковые офицерские птички под тихое поскрипывающее звучание виниловой пластинки.

Баюкающий голос инспектора звучал, словно стрекот сверчков теплой летней ночью, но вместе с тем он пробирался под самую корку — поближе к центру мозга, подавляя волю слабого, открытого человека.

— Присаживайтесь! — слегка шепеляво предложил он и следом присел сам, полубоком развернувшись к прибывшим. Выглядел он, как и говорил, на удивление спокойно. Но, в отличие от пленников, солдаты караула понимали, что это был намеренный, хорошо отточенный блеф. Ведь, несмотря на свою логичность, рассудительность и уравновешенность, общеизвестным фактом было еще и то, что инспекторов штабов Козырька ни в коем случае нельзя было отнести к людям справедливым и пытающимся каким-то образом помочь попавшему впросак солдату. Инспекторы были самыми скверными и самыми гадкими из всех, кто работал в штабе. Да и вообще на Козырьке. Он мог улыбаться и говорить, что понимает, почему ты был вынужден так поступить, а в итоге, когда наступает момент вынесения его экспертного заключения, тот уже не кажется таким дружелюбным и сострадающим. Один остроумный часовой с тридцать восьмого километра, однажды попавший под следствие и вроде бы вернувшийся из штаба без особенных последствий для здоровья, тогда сочинил шутливый стишок:

По вполне очевидным причинам того остряка вызвали на еще одну беседу с инспектором, якобы для уточнения некоторых моментов по старому делу. После его уже никто не видел. На тридцать восьмой тут же прислали нового человека, от которого солдаты уже узнали, что их друг и товарищ вроде как ушел в бессрочный отпуск. Это был первый случай тайного исчезновения обычного солдата, но вовсе не последний. В каждом из семи штабов Козырька, в каждом из которых сидел «справедливый» инспектор, нашлась бы масса историй, где солдат неожиданно уходил «в отпуск», который пограничники частенько путали с выражением «на покой», и больше не возвращался.

— Кто из вас Сохор? — немного театрально, в привычной спокойной манере, поинтересовался господин Юл, бегло пролистав отчет офицера.

— Я! — вскочив с места, обозначил себя радист.

— Хорошо! — удостоверился инспектор и натянул на нос очки. — Значит, вы утверждаете, что со всех сторон вас окружают беспечные и безалаберные люди? — добавил он, глядя исподлобья на парня.

— Все верно, господин инспектор! Более того, — поторопился доложить он, — люди, весьма враждебно настроенные как ко мне, — вашему верному слуге — так и ко всему штабу, Козырьку, — нагнетал он, — и даже к самому военному Ус-та-ву!

Инспектор окинул взглядом присутствующих и сделал какую-то пометку в своем дневнике.

Тори Бецу и Шона тревожно переглянулись.

— Какое нарушение, по вашему мнению, является наиболее весомым? — вновь обратился он к Сохору.

— Ну, думаю, несанкционированный спуск за пределы империи… — поразмыслив, ответил тот.

— Верно! — громко стукнув карандашом по столу, подтвердил старик, слегка подняв свои черные брови. — Знаете ли вы, госпожа Тори, — переключился он на девушку, — для чего на самом деле был возведен наш барьер?

Тори захотелось высказать все, что она думает по этому поводу: о жадности жителей Объединенного Востока, трусости и глупости правителя, но она пересилила эту нахлынувшую жажду справедливости и сдержалась.

Зажмурившись, она сглотнула слюну и ответила:

— Никак нет! — дабы не сбивать его настойчивого педагогического настроя.

— Барьер — это не просто каменная стена, отделяющая империю от потенциально опасной периферии. Барьер — это еще и тонкая ментальная грань, занавес, отделяющий человека цивилизованного от грязного дикаря, так быстро павшего до уровня животного, выдвинувшего на первый план свои первичные потребности, ведомого одними лишь инстинктами, — захлебывался он. — И в высших имперских кругах очень трепетно относящихся к культу непреодолимого для дикаря барьера. Человек империи, ступивший без должной надобности на проклятую ничейную землю, лишается привилегии быть частью развитого общества, всеми силами пытающегося сохранить свое наследие и в какой-то мере продолжить его развитие. Вы знали, что к предателям, подобным сейчас вам, уважаемая Тори, относятся, как к смертельно-заразным? Знали, что расскажи я о вашем поступке жителям Объединенного Востока, больше ни один здравомыслящий человек больше к вам и на три шага не приблизится? Подозреваете ли вы, Тори, что узнай они то, что знаю сейчас я, вам было бы уже не выжить в империи? И я был бы здесь не при чем! Я бы просто рассказал правду, которая уже окончательно решила бы вашу судьбу. Скажите, знай вы все это раньше, вы бы совершили столь скверный поступок, несмотря на то, что за пределами барьера есть двое ни в чем неповинных людей, не имеющих ничего общего с варварами Таро?

Тори сначала стояла, виновато опустив голову вниз, но когда инспектор закончил, она медленно подняла к нему свой пронзительный взгляд и, скривившись в гримасе презрения, утвердительно заявила:

— Да! Я бы вновь поступила именно так!

Поначалу инспектор Юл сделался серьезным, ничего не комментируя в ответ. Тишина продолжалось с минуту. Самую долгую минуту в жизни Тори Бецу. Инспектор ее испытывал. Но затем старик сложил руки у груди, отвернул немного голову, не отводя взгляда от девушки, иронично поднял брови, зайдясь в дряблом болезненном смехе.

Присутствующим в комнате стало не по себе.

— Какая наивность! Вы только поглядите — пред нами борец за собственную правду. Это ж надо! — поразился Юл. — Я думал, такие упрямцы вымерли еще во времена мамонтов, — пошутил он и вновь сделался серьезным. — Ископаемое ты, не более того, девочка! Думаешь, своими благородными намерениями ты сделала этот мир лучше, рискуя собственной жизнью и безопасностью империи ради двух скитальцев непонятного происхождения?

Сохор не сдержался и расплылся в злорадствующей улыбке, похрюкивая от точности умозаключения инспектора. Юл это увидел, но ничего не сказал. Он оставил его на закуску. Никто и никогда не уходил от него без справедливого наказания.

— Но я тебя не трону! Ты мне нравишься. Что-то в тебе есть, — неожиданно выдал он.

— И что же? — высокомерно произнесла Тори.

— Не знаю. Какая-то королевская грациозность, что ли… тонкость. Ты внушаешь уважение. По крайней мере, мне.

— Ага, королева минного поля да осипших воронов! — разразился диким смехом Сохор.

Инспектор засмеялся в унисон с ним. Правда, не очень естественно. Скорее, провокационно.

— Но дело вот в чем! Скромная роль инспектора в жизни империи вынуждает меня все же кого-то из вас наказать. Иначе офицеры меня не поймут. И, как ни прискорбно, — пристально поглядел он на Тори, — но мне все же придется преподать урок предателю.

Инспектор снова замолчал. «Офицер!» — крикнул он. Статный мужчина вновь спустился со второго этажа, застегивая болтающуюся на тоненькой ниточке верхнюю пуговицу рубашки, дерзко сорванной одной из птичек.

— Уберите предателя с глаз моих! — брезгливо сказал он и неожиданно для всех указал на Сохора.

— Что? Но как? Я ведь действовал по уставу! — возразил тот.

— Молчать! — заткнул его офицер, сам не понимая истинной причины выбора инспектора.

Старик улыбнулся и прокомментировал:

— По уставу, не по совести!

Офицер заломил парню руку и под молебные песни о торжестве справедливости повел в темницу.

— Теперь вернемся к вам, уважаемые… — продолжил Юл.

— Я бы на вашем месте не торопилась слишком! — предупредила Тори.

Старик даже подался назад от столь неожиданного предупреждения.

— Советы изволите раздавать, часовой? — переспросил он с некоторой иронией в голосе.

— Именно! К которым вы и вся ваша шайка в скором времени будете относиться совершенно иначе.

Старик скупо улыбнулся, но на секунду задумался.

— Угроза? — уточнил он.

— Нет! — начинала уставать от этого цирка Тори. Ей хотелось поскорее закончить эту утомительную беседу и узнать, наконец, у ребят, где же скрывается ее брат. Но инспектор Юл был готов ко всему. Ему так, во всяком случае, казалось.

— Вы понимаете, что я могу в любой момент отдать приказ, и вас тут же расстреляют? — сказал Юл. — Но не делаю этого теперь только потому, что не могу понять, с чего это вдруг, вы позволяете себе такие дерзкие высказывания в адрес ИНСПЕКТОРА ШТАБА? — высокопарно заявил он. — Тщеславие? Гордыня? Глупость? Что?..

— Бецу! — коротко сказала Тори.

— Простите, что?.. — не уловил ход ее мысли инспектор.

— Я — Тори Бецу!

За гримасой безразличия инспектор попытался скрыть внезапно нахлынувшие переживания. С самого начала Тори ему кого-то напоминала. И интуитивно он знал, кого именно, просто память старика уже не была столь же крепка, как закаленные окаменелые убеждения.

Трясущимися руками он суетливо заерзал по столу под предлогом утерянного карандаша, на самом же деле выискивая старую фотографию в рамке, на которой был изображен император Хиро Бецу со своей семьей, где подле монарха стояла его дочь — девушка с сосредоточенным лицом и выкрашенными на висках белыми волосами.

— Это действительно вы! — несколько раз сверив девушку, изображенную на фото, и ту чумазую леди, что стояла сейчас перед ним, и, наконец, окончательно убедившись в этом, заявил инспектор.

— Говорю сразу! — услышав в голосе старика более сдержанные ноты, попросила Тори. — Мне не нужно вашего повиновения, лести и извинений. Оставьте их моему отцу, он их просто обожает! А у меня есть конкретные цели и планы, и все, что вы можете сделать, так это не путаться под ногами. Я вообще не хотела говорить о своем происхождении, но ситуация вынудила, люди вынудили, место вынудило. Не бойтесь, об этом я никому не скажу и слова. Но единственное, что я хотела бы сказать, так это то, что, начиная именно с вас, Козырек и начинает гнить, медленно проваливаясь в болото, на котором и была выстроена идеология Объединенного Востока. И дряблое тело Козырька разложилось уже почти до самого хвоста. Ведь, как ведается, рыба гниет с головы!

— Что я могу сделать, чтобы исправиться? — слезливо поинтересовался старик, опасаясь расправы. — Может, мне освободить вашего радиста?

— Нет! Как раз про таких, как вы и «наш» радист, я и говорила. Делайте с ним все, что считаете нужным. Поступите так, как поступают с предателем! Ведь если бы не настоящие воины и просто добрые люди, — окинула она взглядом остальных сослуживцев со сто второго, — то всех вас можно было бы просто смести со стола старой вонючей мокрой тряпкой и выбросить в мусорное ведро, как непригодный для потребления продукт.