Оглавление

К читателю

Я живу свою третью жизнь. Первые две жизни я прожила и сейчас живу третью.

Первая моя жизнь закончилась в пятьдесят пять лет. Она была полным несчастьем.

Вторая жизнь была прямой противоположностью первой — я была напоена и упоена счастьем.

Я любила.

Я и сейчас люблю, но тот единственный, для кого пылает моё сердце, ушёл.

Он обманул. Говорил: «Ты моя навсегда», и обманул — ушёл, оставив меня одну.

Он тоже живёт свою третью жизнь. В первой он был успешен и одинок. Впрочем, успешен в делах он в любой жизни. Как охарактеризовал его мой отец — он акула в бизнесе. Ну да не это важно. Во второй жизни — со мной, он познал отцовство, познал счастье жизни в семье. А потом он обрёл Могущество и отдал и своё, и моё счастье в обмен на победу над теми, кто угрожал его империи. Он по собственной воле отправился к ним — отвлекая внимание на себя, дал возможность своим сыновьям законопатить все щели, как физические, так и виртуальные, которые эти твари могли бы использовать для бегства.

Твари — это те, кто обладали безграничной властью. Цель их жизни состояла в том, чтобы стоять сапогом на горле человечества и давить, давить, чтобы не было в мире иного мнения, чем то, что им выгодно вложить в мозги людей. Их безграничная власть не могла наделить их Могуществом, потому что для обретения Могущества человеку надо стать подобным Богу — уметь любить. А они умели лишь бояться и ненавидеть.

Мой любимый их победил. Я знаю, что он пострадал в этой схватке, но не знаю насколько. Я хотела мстить, ведунья мне когда-то предсказала: «Кровью демонов руки омоешь», но мстить оказалось некому. Мой любимый уничтожил их качественно. Он спалил их энергией Любви, высокочастотного огня которой их жалкие, вожделеющие власти души выдержать не смогли.

Вы скажите: «Любовью нельзя убить, Любовью можно только возвысить». Я отвечу. Любовь — это протоэнергия, первородная ткань мира. Любовь — основа мира. Любовь пронизывает мир, и именно Любовь соединяет в структуру отдельные фрагменты от самых малых до самых больших, именно Любовь сохраняет устойчивость структур. Наделённый Священным Правом Выбора человек может любить подобно Богу, а может избежать Любви — заткнуть божественный поток в себе пробкой обид и страхов. Твари заткнули свой божественный поток жаждой власти и, утратив высокую частоту души, сгорели в очищающем огне Любви. Ну да Бог с ними, их уже нет в нашем мире.

Перед тем, как отправиться в их логово, мой любимый связался со мной. Стараясь его удержать, я выкрикнула свой главный аргумент:

— Я не хочу быть беременной без тебя!

Я ещё не поставила его в известность о своей третьей беременности. Но он тихонько рассмеялся и воскликнул:

— Маленькая, но ведь ты уже беременна! Мои сыновья Тимофей и Никита уже живут в тебе!

— Серёжа! Серёжа!! Серёжа!!! — зашлась я в крике.

— Ч-ч-чи… Маленькая, помолчи. Не всегда нужно говорить. Помолчи… я целую тебя…

После того, как мы вернулись из туннеля, нам не требуются средства связи, мы связываемся, просто настраиваясь друг на друга. Кажется, это называется телепатией. И чтобы почувствовать его ласки мне достаточно отдаться им…

Потом он закрылся экраном. И вот уже шесть лет я не могу пробиться через этот экран. Наши средние дети — Сашка и Андрей общаются с ним, но не я. Меня он выставил из своей жизни, разделил нашу общую жизнь на две — свою и мою.

Я надеюсь, что он занят регенерацией своего тела, а, возможно, ему нечего регенерировать, и он растит новое тело. А, возможно, он ждёт меня, чтобы уйти из воплощения вместе. Вместе, как он и обещал.

Но и тут не всё так, как мне бы хотелось. Помимо вечной молодости я обладаю ещё одной особенностью — я живуча. Я всегда выживаю. Я выжила, когда похоронила свою первую дочь, — поставила перед собой цель научиться любить и выжила. И сейчас, когда вновь потеряла смысл жизни, я тоже выжила. Надо было выносить и родить Тиму и Никиту, а теперь — вырастить их и воспитать.

Поэтому, милый, тебе придётся найти способ вернуться ко мне — кто его знает, как долго тебе придётся ждать того времени, когда и мне придёт пора уходить с Земли!

Возвращайся! Я люблю тебя!

Я не одинока в общечеловеческом смысле этого слова. У меня шестеро детей, у моих старших детей есть дети — мои внуки, у трёх моих внуков уже тоже есть дети. Все они любят меня и никогда не оставляют одну. Чаще других меня навещает старшая дочь Катя. «Мамочка, я опять еду тебе надоедать, — уведомляет она меня из Бордо-Мериньяк и шаловливо спрашивает: — Примешь?»

Я живу в деревушке поблизости от Бордо, округ Жиронда в Северной Аквитании. Где и жить русской графине как не на родине своего отца? Это шутка. Я здесь, потому что здесь тихо, я здесь, потому что не знаю французского языка, и моё общение с людьми сведено к нулю.

Втайне от детей я занялась описанием истории нашей семьи, это был прекрасный способ сбежать из реальности в ту жизнь, где была счастлива.

Теперь, дорогой читатель, ты понимаешь, какой отрадой явился для меня труд излагать на бумаге свои воспоминания.

P.S. Имена я изменила.

Встреча

Все аэропорты похожи. Пронизывающими взглядами службы охраны, лицами пассажиров — слепые, в глазах только терминал, бегут на посадку одни; другие ждут, устало развалившись в креслах и скучливо рассматривая царившую вокруг суету.

Я тоже жду. Рано приехали, потому что страна чужая. Вдруг что по дороге? К тому же в гостинице каждые десять минут взгляд на часы. Лучше уж в порт, да и к дому ближе!

Перелёт долгий, с посадкой в Стамбуле. В тесном кресле почти девять часов. Так дешевле. Цена неудобства двести долларов, на двоих — четыреста.

Оглянувшись, я скользнула взглядом на группку вновь прибывших. Похоже, соседи. Турки. Семья. Папа, мама, трое деток.

Я отвернулась и… вновь вернулась взглядом в ту же точку. Глаза. Смотрят неприлично в упор, внимательно, тепло. Не отпускают.

Я стеснительная, смущение прячу за показным равнодушием, а тут… только что рот не раскрыла. Внутри, в груди, как будто струна натянулась, вибрирует. Я и дышать перестала.

Выше среднего роста, волосы седые, несколько более длинные, чем модно, губы твёрдо очерчены, чуть (или показалось?) улыбка. Я резко вздохнула и спрятала глаза.

— Лида? Ты не узнаёшь меня?

Мужчина обогнул сосущую леденец турецкую девочку и устремился ко мне.

— Я Сергей. Школа. Мы с тобой в школе учились. Помнишь?

Я робко встретила смеющийся взгляд. «Серёжка?! Он же маленький был! Моего роста!»

— Лидка-а-а!

Я взмыла вверх. Он крепко прижал меня к себе. Я почувствовала его губы на щеке — сухие, теплые, и уткнулась носом в его шею. Колко. Пахнет хорошо.

Наш танец встречи затянулся. Я попросилась вниз и увидела Костю. Переводя взгляд с меня на Сергея и обратно, он стоял в метре от нас, ждал, уже готовый улыбаться, знакомиться.

Скрывая смущение, я принялась поправлять сползший набок шарф, и буркнула:

— Кость, познакомься, это мой школьный товарищ Сергей. Сергей, это мой муж Константин.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Сергей. Рад знакомству.

— Костя. Очень приятно.

Стоят, головы вровень. А у Костика, между прочим, 188 сантиметров рост. Расцепили руки, неловко мнутся с ноги на ногу. Молчим. И вдруг разом все трое:

— Ну что? Куда вы?

— Куда летишь?

— Ты как здесь?

Оказалось, нам по дороге, в один самолёт, только Сергей летит в салоне бизнес класса.

Вновь пауза как омут. Я набрала в грудь воздуха и защебетала. Рада, мол, встрече, удивлена, как изменился. Он усмехнулся.

— Постарел. Седой вот совсем, — он провёл рукой по волосам. — Чёрт, жизнь летит… — потом тот же взгляд на меня — внимательный, но без улыбки: — А ты — нет. Такая же…

Я захлебнулась вдохом, глаза метнулись к Косте, обратно, и пролепетала:

— Жизнь… да. Я… мне приятно… — вдруг где-то взяла спокойствие и тихо выговорила: — Я рада тебе.

Костик откуда-то сбоку объявил, что пойдёт узнает, когда объявят регистрацию. Я с трудом отвела взгляд от Сергея и кивнула мужу в спину.

Мы сели. Сергей начал говорить: летит в Стамбул на встречу с партнёром… нужно выбрать управляющего… дело в Турции растёт…

Потом прервал сам себя, заглянул мне в лицо и признался:

— Не могу в себя прийти… по ошибке раньше времени в порт приехал, а тут ты… Ты… вы в Алма-Ате до сих пор?

Он никогда не был моим героем. Всего один год мы учились в одном классе. Я дружила с другим мальчиком и через год после школы вышла замуж. О нём не вспоминала. Сейчас не могу выбраться из его взгляда, дышу ароматом его парфюмерии и хочу (да, хочу!), чтобы это продолжалось.

— Да, — отвечаю, — в Алма-Ате. Теперь правильно — Алматы.

Он взял мою руку и поднёс ко рту, шёпотом, губами касаясь пальцев, произнёс:

— Глаза смеются не так, как раньше. Там глубоко на донышке печаль. Или боль?

Почти беззвучно я повторила:

— Боль… печаль… Вина.

Он молча целует мои пальцы и ждёт продолжения. Я отняла руку.

Появился Костя из-за угла, сообщил, что объявили регистрацию. Сгрёб наши куртки — свою и мою, схватил меня за руку и потащил за собой к терминалу.

Оказалось, что для большего удобства Сергей покупает два билета. У регистрационной стойки, глядя на Костю, он предложил мне присоединиться к нему в бизнес классе.

Костик, радостно кивая, заверил, что ему тоже будет комфортнее на двух-то креслах, и сей же час, как только взлетим, он сразу и уснёт. И вообще он очень рад, что у нас есть возможность пообщаться, навспоминаться, полёт-то длинный.

В бизнес класс меня привёл посланный за мною стюард. Прежде чем сесть в кресло, я сняла обувь и забралась в кресло с ногами — кресло было мягкое, широкое, в таком хорошо бы и до Алматы. Глядя на меня, Сергей улыбался, но, кажется, улыбался чему-то своему.

— Что-то хорошее вспоминаешь? — спросила я.

— Тебя.

— Сравниваешь?

— Радуюсь. Тебе.

Мне стало так хорошо, что и не припомню, было ли так же хорошо хоть раз за последние десять лет.

Но хорошо долго не бывает. Табло объявило, идём на взлёт. Ноги пришлось с кресла спустить и пристегнуться. Я откинулась на спинку, расслабилась и закрыла глаза. Раньше я плохо переносила что взлёт, что посадку, потом моя дурнота куда-то делась, но привычка прислушиваться к себе осталась. Я вспомнила, что Костя на взлёте держит за руку так, будто опасается, что я выпрыгну из кресла, а то и вовсе из самолёта, и улыбаюсь. «Как он там?»

— Ты как? — слышу я и открываю глаза.

Зелёные с золотыми искорками глаза участливо встревожены, влекут и проникают одновременно. Обволакивают теплом.

— Боишься летать?

Я отрицательно качаю головой.

— Всё хорошо! Не боюсь я летать, — и, подтянув к груди коленки, развернулась к нему. — Расскажи о себе. Ты женат? Дети? Внуки?

Он улыбнулся.

— Допрос?

Я утвердительно кивнула головой.

— Ага. С пристрастием, то бишь, с пристрастным любопытством. Кольцо, вижу, не носишь.

— Тебе как? С подробностями или сухие факты подойдут?

— Сухие. Сначала. К подробностям перейдём потом.

Из меня испарилось смущение, и, как в таких случаях бывает, на смену смущению пришёл чертёнок.

— Хо-ро-шо, — произносит он по слогам и отчитывается скороговоркой: — Холост. Детей нет, соответственно, и внуков тоже. Родителей уже нет в живых. Женат никогда не был, не гожусь, видать. Какие подробности леди интересуют? — он вопросительно уставился на меня и, спохватившись, прибавил: — Ах да! Забыл главное! Женщин люблю!

По мере поступления «фактов», я наполнялась удивлением и вопросами, но вовремя подавилась самым интересным для себя: «Как это — „не гожусь“?»

Сергей отвернулся и вытянулся в кресле, бросив вперед длинные ноги. Его рука лежала на подлокотнике, я положила сверху свою. Кисть его, так это вдвое против моей. Я провела пальцем по рисунку вен, вены не выступали над поверхностью, просто просвечивались сквозь кожу. Чертёнок, не покидающий вахту, требовал дурацких действий, и я потянула руку к себе. Безрезультатно. «Серёжка, я же знаю, всё твоё внимание сейчас сосредоточено на этой твоей руке!» — воззвала я мысленно и, демонстрируя усилие, обеими руками постаралась отлепить его пальцы от подлокотника… ойкнула от неожиданности, когда рука метнулась, и обе мои ладошки оказались в плену.

— Леди флиртует? — вопрошает он насмешливо и приближает ко мне лицо.

— Угу, — мычу я и шепчу: — Отпустишь?

Он покачал головой — нет. Его дыхание, как ветерок на моей коже. Хочу закрыть глаза. Струна в груди звенит, мешает дышать. Сейчас поцелует… и я испугалась, дёрнулась в сторону.

Он разжал ладонь, вновь растянулся в кресле и прикрыл глаза.

— Ты совсем не изменилась, — говорит и добавляет: — Только теперь я уже не мышка.

«Да и я теперь не та юная девчонка… — соглашаюсь я мысленно, и тут до меня доходит вся неуместность и нелепость моего поведения. Передо мною старость уже гостеприимно распахнула ворота, а я флиртую, обмираю… — Господи! — ужаснулась я, — нет ничего более смешного и жалкого, чем престарелая кокетка!» Я притронулась пальцами к разгорающейся щеке и, чтобы пресечь стремительное падение в бездну стыда, спросила:

— Ты где живёшь?

Сергей не отозвался.

— Серёжа… — позвала я.

И снова молчание в ответ.

— Ну вот и славно, — говорю, — будем молчать. Если честно, я не знаю, о чём говорить. И как себя с тобой вести, тоже не знаю.

— Живу в Дюссельдорфе, — отозвался он. — Много езжу, так что чаще живу по гостиницам. Прага, Лондон, городки в Италии, Португалии, на этот раз Стамбул.

— А гражданство?

— Россия. Но, наверное, начну оформлять в Германии. Давно бы надо, чего-то тяну. Россиянин я, — закончил он как-то недобро, с нажимом.

— Россию не любишь? — спросила я.

— Власть не люблю. Российскую. Всё через *опу. Время идёт, ничего не меняется. Я и бизнес в России свернул, точнее, сам свернулся из бизнеса.

— Вынудили?

— Отдал другу. Мы с ним начинали в 90-тые, много раз в долгах оставались, карабкались, пока не нашли своё. У него семья, жена из России уезжать не хочет, вот и стал он единоуправным хозяином.

— А я к власти отношусь ровно. Управляют, как могут.

Он взглянул с интересом.

— Далеко от комплемента! Что взять с убогих?

Я пожала плечом.

— Они такие, каких мы заслуживаем. Профнепригодное чиновничество есть лишь отражение утратившего патриотизм народа. Жалеешь? — вернулась я к первоначальной теме и, увидев непонимающий взгляд, пояснила: — Что бизнес отдал?

— Нет, — ответил он легко, с улыбкой, — дружок мой теперь у меня в долгу. Никак не придумаю что с него содрать! — он подмигнул и как-то совсем по-мальчишески рассмеялся.

Стюарды сновали по салону, без конца что-то предлагая. Сергей взял вино.

— А ты? — спросил он у меня. — Так и не научилась?

— Не-а. Я лучше сок. И лучше несладкий.

Я давно уже привыкла к шаблонной реакции людей на мой ответ «не пью и никогда не пила». На первую часть фразы бывает понимающая, а то и сочувствующая реакция, дескать, здоровье не позволяет, а то и нельзя, потому как «завязала». А конец фразы всегда вызывает удивление. Как будто нет на свете людей сознательно непьющих.

Серёжка помнит мою особенность. В школьные годы мы раз в неделю у кого-нибудь дома устраивали так называемый бардак. Почему сие мероприятие называлось «бардак», история не сообщает, у нас же всё происходило мирно. Спиртное там было обязательно. Помню, как девчонки стыдливо хихикали, попивая дешёвенькое винцо, а парни изображали из себя опытных мужчин. Потом мы танцевали под винил и непременно в темноте. Потом расходились. На этих «бардаках» Сергея я даже не помню. В отличие от других ребят он демонстрировал интерес к учёбе, что в мужской среде нашего класса было не принято. Но и белой вороной он тоже не был. Его рвали на части, когда устраивались соревнования по баскетболу. Маленький, много ниже других ребят, он легко обходил их и ухитрялся каждую атаку завершить мячом в корзине.

— В баскетбол играешь? — спросила я.

— Нет. Тяжёлый стал, — Сергей похлопал себя по животу. — А ты такая же худенькая. Не поправляешься?

— Была большая! — я засмеялась и округлила вокруг себя руки. — Как-то встала на весы и испугалась. Перешла на двухразовое питание. В горы ходить…

— Ты мне снишься, — прервал он, — точнее, твои глаза. В первый раз лет пять назад. Я тогда не понял, не узнал. Потом ещё, ещё, ещё раз. Как-то в Москве был, разбирал фотографии, наткнулся на нашу школьную, общую. Ты там такая… лучистая… Понял, это же ты мне снишься! Вначале решил — старею, смотрю не вперёд, а назад. Семьи нет, да и не верю уже, что будет, вот и вспоминаю во сне первую любовь.

Он умолк, а моё сердце побежало, то ли стремясь убежать в то время, где осталась неузнанная мною любовь, то ли торопясь в будущее в робкой надежде на чудо воскрешения этой самой любви.

— Помнишь, в парке на Коммунистическом встретились? — продолжал он. — Я из армии пришёл, узнал, что ты замуж вышла, переехала. Выяснил, где живёшь, и несколько дней караулил, чтобы ты одна была. Ты была такая счастливая! Сказала, что дочка у тебя… Сожгла ты тогда надежду мою своим счастьем! Через месяц я уехал из Алма-Аты. Сбежал, чтобы ещё раз «случайно» не встретиться. А сейчас… вижу, нет у тебя счастья, а ты прячешься, не подпускаешь…

— Я не могу… сейчас не могу… потом как-нибудь… Мы же не потеряемся теперь? Да?

— Да, Девочка. Замужем ты или нет, я не отпущу тебя, — пообещал он и, словно бы затушёвывая смысл своих слов, тут же пошутил: — Вместе с твоим мужем, со всеми родственниками, детьми… сколько их у тебя?.. я всех вас усыновлю. Нет, подожди, ерунда какая-то получается! Уж скорей вы меня в семью возьмёте! — он вновь стал серьёзным и попросил: — Не отталкивай меня.

Бег моего сердца утих, его просьба и, главное, его обращение «Девочка» мягким теплом разлились внутри. Я рассмеялась и чмокнула его куда-то в краешек рта. Потому что захотела! За его «Девочку» поблагодарила!

Он замер на несколько секунд. Потом, взяв за подбородок, приподнял моё лицо к себе и легко, едва касаясь губами, поцеловал глаза… лоб… щёки… Губы сухие, теплые властно обхватили мой рот. В грудь забарабанил стук его сердца.

Прервав поцелуй, он выдохнул:

— Ты любишь его?

Мне хотелось закричать: «Нет! Не люблю! Никогда не любила! Вышла замуж, потому что устала быть одна! Потому что всегда думала: „Главное, чтобы меня любили!“ Потому что ещё не знала, как важно любить самой!» Я никогда Косте не врала. Он знал, что не люблю, и принял, как есть. Вместе мы многое пережили, я благодарна ему, но полюбить не смогла.

Сергей легонько тряхнул меня и ещё раз переспросил:

— Любишь? — не дождавшись ответа, убрал руки с моих плеч и отвернулся.

И я сразу замёрзла без тепла его взгляда. Перекатилась на другой бок, обняла себя руками и погрузилась в малосвязный хоровод мыслей: «Целуюсь! А Костя там… как же я ему в глаза посмотрю? Ну ладно Сергей, он мужчина… к тому же с нереализованными иллюзиями из детства, а я?.. Мне же пятьдесят пять! А как я теперь буду жить без его глаз? И домой приеду, не забуду. Руки у него хорошие… крепкие… дыхание, как ветерок… Почему он не зовёт меня? — я затихла. — Не зовёт. Нет, надо домой… надо к Косте… под защиту от самой себя… Как только выпаду из-под влияния его глаз, так всё встанет на свои места».

Я сползла с кресла и схватила башмак. Сергей одной рукой толкнул меня обратно и спокойно выговорил:

— Сиди. Я пойду на ваши места, а вы тут долетите.

— Нет! … Не уходи…

«Господи, что я говорю?! — тут же испугалась я. — Дурища-то какая, господи!», а вслух призналась:

— Я… мне страшно, понимаешь? Моя жизнь уже не раз разлеталась на куски.

— Ты манишь, потом прячешься.

— Всё слишком быстро! У меня есть жизнь. Хорошая, плохая, она — моя жизнь! Ты ворвался, и всё рушится. Лет пять назад я была в отчаянии и попросила: «Если есть на Земле моя половинка, пусть он найдёт меня!»…

— Пять? — перебил он, приподняв брови.

— Да, или около… дату я не записывала! — отрезала я почти грубо — не люблю вопросов, уводящих от сути — и продолжала: — Я просила о суженом, о том, кого нельзя не полюбить! Чтобы узнать, как это любить? Я почему-то только к пятидесяти годам поняла — два раза замужем, а любить, не любила. И, знаешь, ничего не произошло! Тогда я решила, что Костя и есть мой суженый, а я просто не способна на любовь. Как у кого-то нет слуха или зрения, у меня вот любовь некомплект.

Я умолкла, вспомнив реакцию Сергея на упоминание о пяти годах, и поинтересовалась:

— А почему ты спросил? Про пять лет.

— Пять лет назад ты мне в первый раз приснилась.

Я не верю ни в совпадения, ни в случайности. «Пять лет назад я попросила о встрече с суженым, и пять лет назад он увидел меня во сне? — сопоставила я и уставилась на него. — Он — половинка?»

Ухмыляясь, он кивнул и развёл руками.

— Я — твоя половинка. Ничего не поделаешь, будешь учиться любить меня!

«Не-ет. Чушь какая-то! С Костей налаживается… возвращаемся из ада. Моя половинка? Любимый? Мой земной Бог?!» Я внимательно разглядывала его. Ну как же мне всё в нём нравилось!

— Ты просила, а принять боишься? — насмешливо спросил Сергей. — Или не подхожу?

Он всмотрелся в меня, словно что-то искал у меня в лице, но, видать, не нашёл и отвернулся, зевнул и прикрыл глаза.

«Ну вот и всё, наваждение, как и должно, развеялось!» — подытожила я про себя и начала обуваться. Встала и пошла. Сергей не шелохнулся.

Костя спал, сложив руки на груди. Неловко, боком втиснув длинные ноги между креслами, он всё равно упирался ими в спинку впередистоящего кресла. Я дотронулась до его плеча, он ясными глазами взглянул на меня.

Меня всегда восхищала его способность спать в любом положении. Легко засыпает, столь же легко просыпается, будто и не спал вовсе.

— Пришла проведать? — спросил он.

— Тесно? — посочувствовала я. — Может, пойдёшь туда? Хоть ноги расправишь. А я тут посижу.

Он встал, пропуская меня на моё место, вновь втиснулся на своё и поцеловал меня в лоб.

— Соскучилась?

— Тревожно мне, Кость.

— Чего вдруг?

Я пожала плечами. Он взглянул на часы.

— Ещё часа полтора и Стамбул. А там и до дому недалеко. Устала? Не спала?

Я скривила гримаску — как будто не знает! спала я только в поездах, все другие виды транспорта мне для сна не годились.

Костя попытался просунуть свою руку под мою и рассмеялся.

— По сантиметрам вымеряли — что в проходе, что между рядами только бочком. Коммерсанты! — и уже с тревогой в голосе спросил: — Всё нормально?

— Он — моя половинка.

— Что?

— Он — моя половинка.

Последовала долгая пауза, потом растерянный взгляд и вопрос:

— Ты почему так решила?

«А правда, почему?» — спросила я себя и опять пожала плечами.

В стрессовой ситуации Костя замирает — предпочитает не разбираться, видимо, надеясь, что и без него всё как-то рассосётся. Меня это всегда жутко бесило!

— Иди, Костя! — поторопила я. — Пойдём на посадку, придёшь ко мне.

Он неуклюже выбрался со своего места. Постоял, кивнул и пошёл по проходу.

Я разулась, подтянула к груди коленки, мне и тут места хватало.

Ещё пару лет назад я бы без оглядки, бегом кинулась в любые распахнутые навстречу объятия. Моя семейная жизнь состояла из бесконечных скандалов и взаимных претензий. Мой крик, за который я потом ела себя живьём, увеличивал и без того непомерно огромное чувство вины, а жалость к себе проливалась водопадом слёз. Так выглядит тупик отношений.

Очень медленно, шаг за шагом я училась разделять личность и поступок, училась сосредотачиваться на достоинствах, старалась принять мужа таким, какой есть. Страх остаться одной сильный мотиватор! Костя тоже старался что-то в себе поменять. И как-то всё стало успокаиваться, уже и тепло проникло в отношения.

«Сергей сказал, что не отпустит, — вспомнила я и улыбнулась. — Смешной! Вернусь домой, и всё случившееся будет выглядеть приятным приключением. В конце концов не каждый день получаешь признание в любви, пусть и юношеской, пусть и давно минувшей! К тому же меня никто не гонит принимать решение сейчас», — я легко вздохнула и потянулась.

В проходе возник Костя.

— Ты чего так быстро? — удивилась я.

— Да я в туалете был. Не быстро. Очередь, — проворчал он. — Давай выбирайся, посплю ещё.

Я кое-как натянула ботинки. Тесно! Потом протиснулась мимо Кости и, успокоенная, будто побывала дома, направилась в салон бизнес класса.

Сергей сидел в той же позе. «Уснул?» — предположила я и легонько опустилась рядом.

— Боялся, что не вернёшься, — произнёс он, не открывая глаз.

— Вернулась.

— Хотел бежать за тобой. Подумалось, уходишь навсегда, как тогда — в парке.

Он повернул голову и посмотрел на меня глазами, потерявшими искорки. Я только ахнула — его лицо осунулось за какие-то полчаса.

— Я не ухожу. Серёжа, прости меня… за флирт неуместный… и вообще. Мне надо подумать.

— О чём? Девочка, ты делаешь вид или, правда, не понимаешь? Я не сержусь, я добиваюсь тебя! И мой соперник — ты сама. Я ничего не сделал в юности, ничего не сделал потом. Гордый надутый дурак! Вначале меня связывала твоя влюблённость, потом твоё счастье материнства.

— У меня, как у всех, — страх потерять больше, чем желание приобрести, — пожала я плечами и спросила: — А ты на основании детских воспоминаний полагаешь обрести счастье? Ты ведь меня не знаешь! Ангел во мне так глубоко, что и сама найти не могу. Первый муж сбежал от меня к молодой и очень не невинной деве. Думаю, у него были на то причины. Костя терпелив и добр, он двадцать с лишним лет мирится с моими недостатками.

— Ты же сказала, что хочешь любить, — напомнил Сергей.

Я заткнулась, на этот аргумент мне было нечего возразить. Его глаза влекли и не отпускали. Мои плечи просили тепла его рук. Я кивнула и шёпотом подтвердила:

— Хочу. Давай просто помолчим.

Мы откинулись на спинки кресел лицом друг к другу. Он держал мою ладошку у рта и целовал кончики пальцев. Долго-долго. Погружаясь взглядом в зелень его глаз, я обретала покой.

Я уже призналась себе, он — мой Мужчина. Тот, кого я проглядела, а могла бы любить всю жизнь.

Глава 1. Стамбул

День первый

Мы долго едем в гостиницу. День серый. Такой же город за окном. Древний город, переживший не одну империю, он встречал нас урбанистически-стандартным пейзажем, надёжно укрывая от глаз свою старину.

Я отвернулась от окна и положила голову на плечо мужчины, которого встретила всего несколько часов назад и выбрала, оставив позади того, с кем прожила двадцать два года своей жизни. Сергей теснее прижал меня к себе и, уткнувшись носом в мои волосы, шумно втянул в себя воздух.

Мы шли по длинным холодным переходам аэропорта, когда я объявила Косте, что останусь в Стамбуле. Он, как всегда, тащил меня за собой, крепко схватив за руку, и по инерции прошел ещё несколько шагов вперёд, прежде чем остановился и медленно повернулся ко мне.

— Я… я, кажется, влюбилась… — пролепетала я.

В глазах его вновь появилась растерянность. Потом проступила обида, а потом Костя начал громко убеждать: «Так нельзя, Лида! Надо ехать домой. Что я скажу твоей маме? И вещи твои в багаже». Помогая себе руками, он повторял и повторял одно и то же. Я ловила его потерявшие покой руки, гладила их, не отирая слёз, катившихся по щекам…

«Ещё один камень в копилку вины, — подумала я и глубже зарылась лицом в шарф Сергея. — Не сейчас. Высвобождать камни я буду позже».

Заселение в гостиницу произошло приятно быстро — все формальности без участия клиента.

Из окна апартаментов — вид на Босфор, красивый даже сквозь серость.

Сергей подошёл сзади и обнял. Я глубоко вдохнула в себя аромат его парфюмерии, повернулась и, встав на цыпочки, потянулась к нему губами, руками, всем телом, каждой своей клеточкой. Почувствовала жаркое дыхание навстречу и губы — твердые, жадные. Язык властно проник в мой рот. Я хотела, я ждала этого поцелуя ещё с самолета. Я чувствовала, как наливаются силой его руки, как растёт желание, но он вдруг отстранился и хрипло сказал:

— Маленькая, не так! Хочу узнать тебя всю! — и разжал руки.

Я испытала разочарование. Не зная, куда себя деть, и не смея поднять на него глаза, я пробормотала:

— Тогда… какие планы?

Он усмехнулся.

«Господи, что я несу?..» — запоздало осознала я двусмысленность своего вопроса, смутилась до слёз и сквозь их пелену задиристо спросила:

— Я смешная?

Он ласково провёл тыльной стороной пальцев по моей пылающей щеке и ответил:

— Маленькая. Вкусная — голову теряю. Запах твой я ещё в порту Дюссельдорфа почувствовал. Ты моя женщина, понимаешь? Моя! — затем он легонько поцеловал меня в лоб, отошёл и самым обыденным голосом ответил на вопрос о планах: — Для начала купим тебе бельё и одежду, потом закажем обед, хотя… — он взглянул на часы, — по времени это скорее ужин.

— Я пока приму ванну?.. — то ли уведомила, то ли спросила я.

Он оглянулся и кивнул, взял в руку трубку стационарного архаичного телефона и заговорил. Я удивилась и восхитилась — он заговорил по-турецки.

Надо сказать, что люди, владеющие иностранными языками, вызывают у меня самое искреннее восхищение. Это потому, что у меня самой с языками никак. Когда-то в стенах учебных заведений меня аттестовали оценкой «отлично» по английскому, но беда моя — мой слух. Я слышала своё скверное произношение и, кроме как в учебной аудитории, пользоваться языком избегала, а получив диплом, и с языком развязалась, и даже слова, что знала, забыла. К слову сказать, тот же диссонанс у меня и в пении — я слышу собственную фальшь, поэтому никогда не пою.

Ванная комната удивила размерами ванной — одинаковая, что в длину, что в ширину, она легко вместила бы в себя и четырёх человек. Я пустила воду, выбрала среди множества банок, стоящих на полке, соль без ароматизаторов, насыпала в ванну и начала раздеваться. Интерьер сочетал в себе европейский уют и восточную пышность. Яркий мозаичный пол пестрел красками, и та же мозаика неширокими вертикалями разделяла на зоны бежевое пространство стен. Белая, в патине, округлая деревянная мебель стояла на высоких изогнутых ножках, словно подбоченясь, и красовалась ручками цвета старого золота. Смесители и душ тоже были имитированы под старое золото. «А, может, это и не имитация вовсе? — засомневалась я и погладила прохладный, в характерных прожилках край ванны. — Может, и золото настоящее, и сантехника вырезана из мрамора?»

Положив полотенце на деревянный подголовник, я скользнула в воду и закрыла глаза. Тотчас вспомнился растерянный взгляд Кости. «О-о-ох… — застонала я и до боли закусила губу. Потянулась, достала с полки одну из банок с солью и принялась читать мелкий шрифт на этикетке. Уловка безусловно дурацкая, но она помогла удержать, готовые вот-вот прорваться слёзы.

Минут через десять дверь огласилась стуком и слегка отворилась.

— Маленькая…

— Да, Серёжа, входи, — пригласила я.

Сергей остался стоять на пороге и лишь шире отворил дверь. Посмотрел на меня, на пену поверх меня, и глаза его приобрели отражающий блеск. Я знаю такой блеск мужских глаз. Блеск желания. Я игриво помахала ему рукой. Он усмехнулся, скользнул взглядом по сложенной в кресле одежде и сказал:

— Пришла девушка из магазина. Ей нужны твои мерки. Я впущу?

— Сейчас! Только в полотенце замотаюсь.

Прищурив глаза и насмешливо улыбаясь, он продолжал стоять в ожидании моих действий.

— Ты… не выйдешь? — растерялась я.

— Ты же только что смелая была! — вновь усмехнулся он.

В который раз за сегодня я ощутила, как запылали мои щёки. Он вышел.

Я замоталась в полотенце и выглянула за дверь. Высокая девушка с портновским метром в руках улыбалась непрофессионально доброжелательно. Она что-то сказала. Я засмеялась, покачала головой и показала руками, что не понимаю. Сергей из гостиной крикнул:

— Она говорит, если ты позволишь, она измерит тебя.

Я попятилась обратно в ванную, приглашая её войти. Девушка быстро взяла нужные мерки, ни разу не коснувшись руками моей кожи, подала мне большущий халат, который я запахнула чуть не за спину, и жестом пригласила следовать за собой. Говорить она начала в гостиной.

— Бутик только вчера получил новую коллекцию белья, она предлагает тебе выбрать то, что нравится, — перевёл Сергей.

Девушка взяла каталог и открыла его. Я помотала головой и попросила:

— Серёжа, переведи, пожалуйста. Я люблю бюстгальтеры с широким основанием, и хоть грудь у меня небольшая, модели пуш-ап не предлагать. Расстояние между грудями у меня тоже маленькое, а именно эту мерку она не сняла. Трусы я люблю средней посадки, бесшовные, а модель должна быть такая, чтобы не перерезала ягодицу на части. Стринги тоже приемлемы.

Говоря всё это, я активно двигала руками, демонстрируя требования на себе — приподымала груди, показывала пальцами расстояние между сосками, повернувшись задом, чертила пальцем по ягодице. Чёрт вновь заступил на вахту!

Сергей послушно переводил, пристально следя за моими манипуляциями. Умолкнув, я уставилась на него, победно улыбаясь. Он вяло процедил:

— Ты хорошо про себя рассказала. Интересно.

Девушка взяла в руки другой каталог, и я спросила:

— Серёжа, на какую сумму?

— Не смотри на ценники, Девочка. Об аксессуарах не забудь.

— Может, лучше в бутик пойти?

— Завтра по бутикам пойдём. Сейчас выбери, в чём пойдёшь.

Выбрав несколько туалетов, чулки, сумку, сапоги, шарф, я кивнула девушке — всё, мол, закончили, и она начала собирать свои каталоги. А я наклонилась к сидевшему на диване Сергею и поцеловала его в щеку.

— Я продолжу?

— Сколько ещё времени тебе нужно?

— Минут десять.

— Позвоню, пусть несут ужин. Я уже заказал на своё усмотрение, надеюсь, угадал.

— Посмотрим! — я засмеялась, убегая в ванную.

Когда я вернулась, в гостиной витали неземные ароматы пищи — стол уже был накрыт. Сергей довольно жёстко разговаривал с кем-то по телефону, и, ожидая его, я отошла к окну. Ночь и ночная иллюминация скрыли осеннюю унылость города, одновременно спрятав от глаз и красоту Босфора. Только по зеркальным отражениям зданий, будто опрокинутых навзничь, я догадалась, где пролив.

— No, Richard! No! — воскликнул Сергей. Следующая его фраза прозвучала для меня тарабарщиной, но тон был понятен — Сергей был крайне недоволен собеседником.

Я оглянулась на него и пожалела, он как будто смутился, быстро завершил разговор и вполне миролюбиво простился:

— Bye, Richard.

Отбросив смартфон на диван, Сергей подошёл ко мне и, потянув носом воздух, пробормотал:

— Смыла? Так лучше! — он наклонился к затылку, коснулся губами голого участка кожи между тюрбаном, который я свернула на мокрых волосах, и воротом халата и ещё раз глубоко-глубоко втянул в себя воздух.

Помня о своём разочаровании и стыде на этом самом месте в прошлый раз, я к нему не повернулась, а всё так же глядя в окно, поинтересовалась:

— Тебе не понравились мои духи? Я ими пользуюсь много лет.

— Мне нравишься ты.

— Давай ужинать, Серёжа, я проголодалась.

— Конечно, Маленькая! — обняв за плечи, он повёл меня к столу. — Приступай! Я заказал и мясо, и рыбу. Тут вот супы. Их тоже несколько.

Среди разнообразных судков, тарелок и тарелочек, под крышками и без, я обнаружила крем-суп из брокколи, куриный жульен, до сих пор пузырившийся соком сквозь дырочки в сырной корочке, а ещё нашла пышные, жареные в масле лепёшки, похожие на оладушки, только бо́льшие размером и начинённые зеленью и красным перцем. «Таки да! Угадал! — хохотнула я, расставив вокруг себя яства. — Может, и правда суженый?»

Ем я всегда быстро, поэтому скоро управившись, я умиротворённо откинулась на спинку стула и стала наблюдать, как ест Сергей. Он ел вкусно, не спеша и… красиво.

Вытаскивая рыбную косточку изо рта, он сказал:

— В Дюссельдорфе у меня экономкой Эльза, из советских немцев. Приучила меня есть размеренно. Обед длится ровно час. То есть, больше — не возбраняется, меньше — нельзя.

— Ты позволяешь экономке управлять собой?

— Она права, — пожал он плечом. — К тому же людям приятно быть главными в чём-то, особенно с работодателем. Она у меня около десяти лет работает. Очень щепетильная, никогда не переходит черту отношений босс — работник.

— Хорошо готовит?

— Хорошо следит за домом! А готовит скорее плохо, чем хорошо. В Москве Маша — богиня кулинарии, но у той уборка — по углам распихать.

— Кто живёт в Москве?

— Никто. Квартира пустует. Маша с мужем — соседи, живут на том же этаже, приглядывают.

Он взял в руку бокал с вином. Глотнув вино, поставил бокал на стол и вновь взялся за приборы. Мне нравится, как спокойно, без суеты, двигаются его руки. Приборы выглядят игрушечными в длинных и крепких пальцах.

— Квартиры не люблю, продать бы надо, но тогда у Маши не будет работы.

— У тебя есть семья, — заявила я. — Эти люди, как могут, заботятся о тебе, ты заботишься о них.

Он посмотрел на меня продолжительным взглядом и вновь пожал плечом.

— Если с этой точки зрения смотреть на вещи, то семья у меня большая — друг Николай, водитель, он же телохранитель, Павел, партнёр из Англии, Маша с мужем, Эльза…

— У тебя есть телохранитель? Это интересно! А где он? Почему не охраняет? Или он так маскируется, что незаметен, как ниндзя?

Я оглянулась по сторонам, и Сергей улыбнулся.

— Телохранитель — это только название. Вывез его, оболтуса, из России. Морду помял сынку какого-то чинуши, срок светил. Вот и пришлось создать подразделение охраны в единственном лице, чтобы Пашке не стыдно было задарма жить. Он молодой совсем, кроме службы в ВДВ и средней школы за плечами ничего нет. Воспитывался в детдоме. Занимается со мной, приёмам обучает — передаёт опыт боевой подготовки десантника.

Улыбка Сергея стала почти нежной, и я подумала: «Как же этому мужчине не случилось стать отцом? Патриархом большой семьи? Сколько отцов поневоле!»

Я встала, обогнула стол и, обняв Сергея со спины, прижалась к его уху губами и призналась:

— Ты вызываешь у меня восхищение.

Ужин Сергей заканчивал в одиночестве, потому что из бутика привезли вещи на примерку. Та же девушка вкатила в гостиную вешалку на колёсиках, взглядом спрашивая, куда катить её дальше. Мы отправились в одну из двух спален, с огромным от пола до потолка зеркалом. Во время примерки девушка беспрестанно виновато улыбалась и что-то лепетала, видимо, извинялась, потому что бо́льшая часть нарядов мне не подошла и вернулась обратно на вешалку. С бельём дело обстояло и того хуже, но тут уж расстроилась я — такого роскошного белья у меня никогда не было. Поразмыслив, я решила вопрос просто — все модели трусов и лифчиков, что пришлись впору, я взяла в двойном экземпляре.

Девушка ушла, и я принялась убирать обновки в шкаф. Потом мне на глаза попался портплед Сергея, и я решила его распаковать. Расстегнула замки и невольно ахнула — вещи были уложены столь аккуратно, что вряд ли потребуют глажки.

— Да-а… — протянула я, — придётся брать уроки у умелой Эльзы!

Я засовывала опустевший портплед в шкаф, когда руки Сергея оторвали меня от пола.

— Маленькая…

Вместе со мной он опустился в кресло.

Молча глядя в лицо, провёл ладонью по голени… и долго гладит подушечками пальцев колено, будто ощупывая его округлость. Я потянулась рукой к его влажным волосам, убрала пряди со лба, коснулась переносицы, по спинке носа спустилась ко рту. Он захватил мои пальцы губами. Сдерживая дыхание, я приблизилась и стала целовать его брови… глаза… щёки… нежно-нежно, едва касаясь. Потом посмотрела на его рот. Коснулась губами уголка… верхней губы… нижней… медленно, языком чуть тронула дужку его зубов. Он замер, сердце гулко и мощно стучит в мою грудь, заглушая биение моего. Почти не дыша, я захватила губами его нижнюю губу, облизнула… стон вырвался из моей груди, из его — больше похожий на рык. Рот властно, неумолимо вобрал мои губы. Он рванулся из кресла, срывая халат с меня, с себя… соски на миг коснулись его груди… Горячие руки, губы, язык повсюду… дыхание обжигает… шёпот, прерывистый, еле слышный: «Как пахнешь… Девочка… моя Девочка… долгожданная… о-о-о, влажная… вкусная» Тяжесть бёдер… влажная упругая наполненность… слаженная ритмичность движений… Я перестало существовать. Осязание потаённое, сокровенное — единственный орган чувств. Сладкое, восхитительное трение. Его рот рядом… дотянуться… ещё ближе, ещё теснее к его груди… слиться воедино… и… тело выгнулось дугой, конвульсии взорвали таз. Издав недовольное рычание, он остановился, вжимаясь в меня бёдрами и выжидая, и укоризненно произнёс:

— Торопыжка… торопишься…

Вновь движение… Он далеко на локтях. Нега расслабленного принятия сменяется новым напряжением. Соски вновь ищут тепла его кожи.

— Открой глаза! — слышу я и не сразу понимаю смысл. — Посмотри на меня!

С трудом фокусирую взгляд. Он ускоряет ритм. Я кричу. Он тоже.

Одновременный взрыв порождает смерч огня — из таза, расширяясь, нарастая мощной волной через грудную клетку и дальше, поглощая всё вокруг.

Сознания нет, есть безвременье бытия…

Как только конвульсии затухают, рты вновь наполняются шёпотом:

— Благодарю… милый…

— Сладкая моя… моя сладкая…

Бормоча слова благодарности, я целую его подбородок, шею, волоски на груди… всё, куда могу дотянуться. Его кожа солоновато-влажная. Он по-прежнему надо мной, запутался губами в волосах и шепчет, шепчет о своём счастье…

Спеленав меня руками, вместе со мной Сергей перекатился на спину. Выдохнул, расслабленно раскинул руки по сторонам и засмеялся.

— Маленькая, это потрясающе! Я ошеломлён!

Я тоже ошеломлена… признаться себе, что прожила жизнь и любви не знала, это одно, но в пятьдесят пять обнаружить, что и секса не знала!..

— Посмотри на меня! — позвал Сергей.

Я подняла глаза и встретила вопрошающий взгляд. Потянулась к вертикальной складочке между бровей, поцеловала и призналась:

— Мой первый, свободный от комплексов секс. Серёжка, ты удивительный. Ты умеешь говорить нужное в… — я запнулась и исправилась: — Нет-нет, не так! Я не просто чувствовала, я слышала, как я желанна. Спасибо!

Я скатилась с него и, закинув руки за голову, потянулась всем телом. Спросила:

— Ты почувствовал поток? В самый момент начала оргазма, из живота в грудную клетку волна, как будто огонь, а потом растворение в ничто… или в Никто…

— Поток? — переспросил он. — Для меня это была вспышка, заполнившая всё вокруг. А потом почти обморок. Иди ко мне.

Я легла головой на его плечо. Его рука опустилась к моей груди, и пальцы принялись играть с соском — легко сжимали, чуть оттягивали, отпускали, ласкали окружье.

— Я думаю, поток — это и есть та энергия, которую называют энергией Восхождения, — сказала я.

Сергей не ответил. Я тоже затихла, наслаждаясь лаской.

Спустя время, он спросил:

— Знаешь, что ценят во мне мои деловые партнёры, и чем я сам горжусь?

Я покачала головой.

— Я почти никогда не теряю контроль над собой. Сегодня я хотел рассмотреть, перецеловать каждый сантиметр твоего тела, хотел исследовать все ложбинки и округлости и… — он помолчал и закончил, — не смог обуздать желание. Придётся тебе дать мне ещё один шанс.

— Только один? — невинно уточнила я.

С глухим рычанием он перевернул меня на спину и навис надо мной. Я потянулась к горячему, желанному рту.

День второй

Я проснулась, уткнувшись носом чуть ниже подмышки Сергея, одной рукой обнимая его за торс. Вспомнила, что случилось в последние сутки, и радость запела в моём, чуть постанывающем теле.

— Иди ко мне.

Услышала я его зов и потянулась на звук. Его руки подхватили меня, но от поцелуя я увернулась. Он повторил попытку и опять встретил щёку.

— Что? Что не так? — спросил он сердито, обхватив мою голову ладонями.

Стараясь не дышать, я пробормотала:

— Пойду умоюсь, зубы почищу.

Он помолчал, глаза вопрошающие, брови сдвинуты к переносью. Наконец спрашивает:

— Тебе неприятно моё дыхание?

Возмутившись дурацким предположением, я вытаращила глаза и замотала головой.

— Мне неприятно твоё?

Я закивала. Он подавил сопротивление силой — продолжая удерживать в руках мою голову, прижался к губам ртом и раздвинул их языком. Мне оставалось только отдаться его поцелую.

Позже он мне выговорил:

— Не смей, слышишь, никогда не смей даже пытаться забрать у меня себя! Запомни это! Я с ума схожу от твоего вкуса!

Ничего значимого он не сказал, но благодаря этим словам, а, может быть, тону, с каким они были сказаны, я поняла, что я в его жизни не на одну ночь. Именно с этого момента началась моя счастливая жизнь, иногда полная переживаний и потерь, иногда полная обид, но всё равно упоительно счастливая.

Стоя под душем, я мысленно составляла список покупок — надо было купить кучу тех мелочей, без которых не может обойтись ни одна женщина — ножнички, щипчики, пилочки, сыворотки, пенки… «А вот духи, по-видимому, мне больше не понадобятся. Меняю парфюм на счастье! — засмеялась я. — Как же я счастлива! Интересно, сколько времени мы тут будем? Сходить бы куда-нибудь. Хотя бы в Айю».

Едва выйдя из ванной, я закричала:

— Серёжа, а культпакет предусмотрен? Или нет времени?

Мне никто не ответил. Я вошла в гостиную и огляделась. Серёжи не было. Я направилась в спальню, но в это время постучали в дверь, и я пошла открывать. За порогом стоял официант — курносый, веснушчатый, с широкой улыбкой.

— Good morning.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте! — обрадовался он и улыбнулся ещё шире. — Доброе утро! Ваш завтрак.

Я шире открыла дверь, пропуская его тележку и его самого, и спросила:

— Вы русский?

— Да. С Херсона я! — не переставая улыбаться, он занялся сервировкой стола, попутно рассказывая: — Батя у нас русский, а мамка укрАинка. Бати-то уже нет, а так… пятеро нас у мамки, я — старший. Все девчата, я один мужик.

— Скучаете, наверное?

— Да не-е… привык уже. Дома работы нету, вот работаю здесь.

— Давно тут?

— Пять лет. Как из армии пришёл, так и сюда.

Накрыв на стол, он остался стоять, держась за свою тележку, глядя на меня и улыбаясь. Я подумала, он ждёт чаевые, и уже было пошла за Сергеем, а он вдруг спросил:

— Вы из Москвы? — и, заторопившись словами, пустился объяснять своё любопытство: — Я русских давно не видел. Не-ет, в городе русских много, да просто так не начнёшь же говорить, да и в городе я почти не бываю. А в отеле в основном местные останавливаются… ну иностранцы иногда.

«Скучает! — подумала я. — Ещё как скучает! Хороший русско-украинский парень, которому в его новой, „свободно-демократической“ стране не нашлось места».

— Как вас зовут? — спросила я.

— Да шо вы, ей-богу, всё «вы» да «вы»? Серёга я. Сергей, то есть.

Из спальни с телефоном в руках вышел Серёжа.

— Привет, тёзка! — поздоровался он и, протягивая руку, направился к парню.

Серёга смутился, провёл ладонью по переднику, будто вытирая её, и как-то криво, неловко и робко протянул руку, но одумался, выпрямился и уверенно принял рукопожатие. Сергей одобрительно кивнул и спросил:

— Домой хотел бы вернуться?

— Да была бы работа… — уклончиво ответил Серёга. И, отвердев голосом, прибавил: — Мамка говорит, нельзя сейчас возвращаться, воевать заставят. А я против своих не хочу.

— Завтра зайди часов в девять, поговорим.

— Куда?

— Прямо сюда.

Сергей проводил парня до двери и вернулся в гостиную.

— Маленькая, вечером у нас встреча в ресторане с моим партнёром, поэтому сразу после завтрака пойдём по магазинам. Потом к моему ювелиру заглянем. Это ещё и, как ты выразилась, «культпакет»!

Хитро улыбаясь, он выжидающе посмотрел на меня. Я поразмыслила и неуверенно предположила:

— Гранд-базар?

Увидев, что угадала, я с визгом повисла у него на шее. Довольный моей реакцией, Сергей подтвердил:

— Пройдемся по улочкам одного из самых древних и больших базаров мира. А потом…

— А потом?..

— Потом посетим ещё один базар — Египетский. Рынок пряностей и сладостей. Он помоложе Гранд-базара на сотню лет, но тоже старец. Накупим лукумов разных, пахлаву. Любишь пахлаву?

— Пахлаву — нет, лукум — да.

Мы сели завтракать. Я намазала маслом два тоста; положив на каждый по ломтику сыра, один подала Сергею. Он ел скворчащую яичницу с ветчиной, ел прямо со сковороды и, как и вчера, ел вкусно и не спеша.

— Спасибо за мальчика, — поблагодарила я. — Печально будущее страны, которой не нужны те, кто продолжает жизнь.

— Те, кто продолжит жизнь, сейчас никому не нужны, даже родителям, — проворчал Серёжа, — детей побросали под влияние блогеров. И потом, твоя благодарность преждевременна, я ещё ничего не сделал. К тому же спасибо надо бы говорить тебе. Он здесь пять лет, я приезжаю два-три раза в год и ни разу не обратил на него внимания.

— Что из того, что я обратила внимание? — пожала я плечами. — Сделать всё равно ничего не могу.

Поход по модным салонам и базарам Стамбула позволил мне сделать некоторые открытия в отношении себя самой. А ещё этот день подвёл меня к определённым решениям.

Но всё по порядку.

В салоне V моё внимание привлекло платье из многослойного шёлка насыщенного синего цвета с прорезями на лифе, по размеру и форме напоминающими вишнёвый лист. На юбке имелся высокий боковой разрез, из которого струился трёхцветный пурпурно-зелёно-жёлтый клин. С сомнением вытянув из разреза ткань клина, я подумала: «Райская птица, вид сбоку. Такое обилие цвета может „съесть“ меня, так что даже макияж не поможет». Продолжая сомневаться, я всё же отправилась в примерочную кабинку.

В бутики известных брендов я захаживала нечасто, да и то только затем, чтобы поглазеть. И сейчас была приятно удивлена — размер у меня «модельный», а вот рост совсем не таков, и тем не менее платье «село» на меня, как влитое. Я задумчиво осмотрела себя в зеркале. «Пожалуй, даже элегантно, в прорези, конечно, видна голая кожа, но всё умеренно. Руки, грудь, спина закрыты, и длина юбки хороша — почти до щиколотки. И клин хорош, разбавляет утомительную монохромность синего». Девушка, помогающая мне с примеркой, восхищенно поцокала языком. Фигура у меня и впрямь неплохая, несмотря на возраст, а платье выгодно подчеркнуло достоинства. Я указала на ноги. Девушка подала мне ручку и листочек бумаги, я написала размер, и она исчезла.

Вернулась она с двумя коробками. Пара туфель в цветах клина платья у меня не вызвала восторга, и я скорчила гримасу. Девушка торопливо бросила коробку на пол, открыла другую коробку, и на свет появился шедевр обувного искусства — туфли цвета газонной травы с отделкой из синей кожи и застёжкой вокруг щиколотки. И каблук самой удобной высоты, примерно восьми-девяти сантиметров. Я примерила туфли и расстроилась — на листочке я указала размер, который и так не часто встречается, а уж меньший… Но девушка опять убежала и вернулась с улыбкой от уха до уха и с ещё одной коробкой в руках.

Надев туфли, я ещё раз оглядела себя в зеркале и вышла из примерочной.

Сергей сидел в кресле, опустив глаза в смартфон, на столике перед ним дымилась чашка с кофе. Я подошла почти вплотную к его креслу, прежде чем он поднял взгляд и… восхищённо замер. Я засмеялась, покрутилась, демонстрируя себя со всех сторон, приняла несколько соблазнительных поз, но как только увидела желание в его глазах, горделиво удалилась. Я выяснила главное — платье надо брать.

Затем я примерила ещё один туалет — коктейльное платье из разбелённого голубого сатина, решила и его взять, а к нему подобрала туфли цвета слоновой кости с «золотым» декором на пятке.

Снимая платье в примерочной, я только теперь обратила внимание на цифры на ярлыке и ужаснулась: «За что же такие деньги? За фетиш под названием бренд? Как цена тряпки может… Стоп! — остановила я себя. — Я стою на пороге незнакомого мне мира. В этом мире живёт человек, которого я люблю. Да, в этом мире цена тряпки сопоставима с годовым доходом простого человека, с моим годовым доходом. Мне не понятна логика устройства этого мира, но и законов этого мира я не знаю. И пока не узнаю, я не буду судить».

Все выбранные мною вещи перекочевали на кассу, затем в пакеты, которые сам бутик доставит в отель. А мы зашли в меховой магазин и купили мне упоительно роскошное пальто без воротника из серебристой каракульчи. Потом я носилась по магазину красоты и скупала те самые мелочи, что необходимы каждой женщине. На какую сумму я уменьшила счёт Сергея, я старалась не думать.

— Спасибо, Серёжа, — поблагодарила я, как только мы сели в машину. — Я и не знала, что могу так радоваться одежде! Красивая обувь всегда имела власть надо мной, но то, что я и тряпочки люблю, я узнала только сегодня. — Я потянулась к его уху и прошептала: — И примерять было в радость! Мне нравится, как ты смотришь на меня, кажется, я и на подиум взойду под вспышки фотокамер, когда ты так на меня смотришь. Ты чародей, Серёжка, ты умеешь внушить женщине уверенность в своей привлекательности. Спасибо!

Я скользнула губами по его щеке, но он перехватил поцелуй и поцеловал меня сам. Прижал мою голову к груди и нежно шепнул в макушку:

— Моя Маленькая.

Большой базар в Стамбуле — Гранд-базар — это километры и километры улиц, состоящих из торговых лавок. Иногда лавки уступают место кофейням, иногда закусочным и ресторанам, но даже мечеть мы встретили по дороге.

Построили базар в пятнадцатом веке, и с тех самых пор тут не умолкает жизнь. Сотни людей снуют под высокими сводчатыми потолками, одни праздношатающиеся — говорливые, разноязыкие, по большей части туристы, другие — суетливо спешащие по делам, эти местные.

— Раньше здесь торговали рабами, — сказал Серёжа.

— Да, я знаю. Их завозили из Крыма, из Каффы — главного невольничьего рынка Восточной Европы. И пока Россия не завоевала Крым, работорговля процветала. Рабы-славяне ценились особенно высоко.

Мы куда-то свернули, и я быстро потерялась в направлениях — откуда пришли, в какую сторону идём? Сергей уверенно двигался среди людей, крепко прижимая меня к себе и тем сужая мой обзор.

— Серёжа, лучше за руку возьми, — попросила я.

— Толкнёт кто-нибудь.

— Нет.

Теперь я получила возможность крутить головой в обе стороны. Лавки сменяли лавки, и глаза очень быстро утомились от пестроты товаров. Я стала рассматривать роспись на сводах, колонны, на которые опирались эти своды, и постепенно наполнялась восхищением и грустью. В старину даже при строительстве невольничьих рынков люди стремились к красоте, сейчас же в перечне приоритетов мы на первое место ставим выгоду.

— Серёжа, смотри! Что там прямо посреди улицы? — я указала на вертикально установленный прямоугольный камень с полумесяцем на вершине, издалека очень похожий на памятник.

— Фонтан, — сказал Серёжа.

— Фонтан?

— Да. Видишь кран, выступающий из стены, а вокруг бассейн.

— А-а-а… поняла. По-нашему это называется колонка, чтобы напиться, умыться. Колонка в камне. Она, наверное, тоже древняя? И если да, то это говорит о высокой культуре общества того времени. Западные европейцы в пятнадцатом веке не заморачивались на такие мелочи, как гигиена рук или необходимость в чистой питьевой воде.

Сергей не поддержал мой пиетет по отношению к культуре Востока, с максимальной рациональностью откомментировав наличие фонтана на базаре:

— Мусульманин совершает салят пять раз в сутки, а перед каждой молитвой должен совершить омовение.

Мы опять куда-то свернули, и почти сразу Сергей толкнул дверь в какую-то лавку. Звякнул колокольчик, и мальчик лет пятнадцати с ещё не знавшими бритвы усиками, смуглый и большеглазый бросился нам навстречу. Лавка была заставлена всяким хламом и напоминала скорее лавку старьёвщика, чем лавку обещанного Сергеем ювелира. Мальчик повёл нас мимо напольных часов — пыльных и показывающих самое разное время; мимо этажерок с керамической и металлической посудой; мимо свёрнутых в рулоны ковров и наконец привёл к прилавку, где было хоть и светлее, но так же тесно. У прилавка стоял плешивый мужчина, и вид он имел не только неприветливый, но даже настороженный. Наконец распознав Сергея, мужчина заулыбался, засуетился и принялся кланяться, чуть не упираясь лысиной Серёже в грудь.

— Серж, карашо, гость, спасиба, подарок, — приговаривал он, перечисляя, по-видимому, все русские слова, что были ему известны.

Пока Сергей и ювелир беседовали, я заскучала — осмотрела витрины и ничего интересного там не нашла. Наконец Сергей позвал меня. Хозяин лавки уже стоял на своём месте за прилавком и вытаскивал из полиэтиленового мешка какую-то коробку. Открыв коробку, он поставил её передо мной. Губы его улыбались, но глаза оставались настороженными. Может быть, именно такие глаза и должны быть у ювелира, выдающего себя за старьёвщика? Я заглянула в коробку. Внутри лежал резной браслет сантиметров пяти-шести шириной, покрытый голубовато-зелёной патиной. Я протянула руку, взглядом спрашивая разрешения взять украшение, и хозяин согласно кивнул. Браслет оказался неожиданно тяжёлым. Только вынув браслет и повернув к себе, я увидела, что тот украшен голубым овальным камнем, размером овала в ширину самого браслета.

— Берилл? — спросила я.

— Хозяин говорит, да. Документов нет, — ответил Сергей.

— Черный рынок?

— Да.

— Зачем вещь, которая нелегальна?

Сергей пожал плечами.

— Заплачу, и вещь из нелегальной станет легальной. А перед тем проведу экспертизу.

Я надела браслет на пальцы одной руки, ладошкой другой накрыла камень. Стараясь создать контакт с камнем, я закрыла глаза и сосредоточилась. Камень ответил голубым сиянием. Неожиданно передо мною возникло и почти тотчас исчезло белокожее женское лицо с миндалевидными, пронзительно-синими глазами. Глаза женщины были подведены чёрной краской, и подводка уходила далеко на