Череп помнит: лежать в земле так же хорошо, как тянуться вверх.
Череп ведает: все слова уже написаны и зачёркнуты, все города построены и разрушены, все пути пройдены и заброшены, все моря изборождены и загажены, все туннели пробуравлены и замурованы, все крепости возведены и взорваны, все слёзы пролиты и высушены, все окна в домах распахнуты и выбиты, все истины обнаружены и похерены, все тела обнажены и захоронены, все времена стали одним непереносимым временем, все люди — одним существом без сущности, все их бесконечные лица — одним раздробленным на кусочки черепом.
Это было громогласное и омерзительное самовоспевание; не лютый мальчишеский онанизм, а церемониальный блуд закоренелого себялюбца-ёбаря.
Тешу себя надеждой, что хотя бы одна моя читательница найдёт в этой книжке такой трамвай и отправится на нём в правильном, то есть ослином, направлении.
