Оглавление

Нет ни рая, ни ада, о сердце мое!

Из мрака возврата, о сердце мое!

И не надо надеяться, о мое сердце!

И бояться не надо, о сердце мое.

О. Хайям

Пролог

Она ему понравилась с первого взгляда. А разве могло быть иначе? Нежная, милая, тоненькая как стебелек, к тому же очень спокойная и бесконечно добрая. Не было в ней ни вредности, ни надменности, а внутреннего света и тепла было столько, что рядом с ней становилось несказанно уютно.

Он долгое время присматривался к ней, наконец отважился и признался в любви. С улыбкой, согревшей его совсем как мамина, она протянула ему яблоко из собственного сада, тем самым ответив взаимностью. С этого времени он почувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Они много времени проводили вместе — гуляли, читали, придумывали разные игры, строили планы на будущее. Завистники часто кричали им вслед: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» Они краснели, смущались, но в душе были довольны и необыкновенно счастливы.

И вдруг все рухнуло в один миг. Она уехала. Вот так взяла, бросила его и умчалась в свою Австралию — к крокодилам, кенгуру, попугаям какаду. Конечно, это было решением ее родителей. А как она могла возразить? Вряд ли мнение одиннадцатилетней девочки учитывалось бы при подобных обстоятельствах. После ее отъезда он испытал неведомую до этого душевную боль и страшную обиду, осознав, как нелепо и страшно привязываться к кому-либо, как глупо доверять и надеяться; все это рано или поздно заканчивается разочарованием.

И еще тогда, в детстве, решил, что никогда он больше никого не полюбит и не захочет никакой дурацкой любви! Никогда!

Часть первая

1

Он рос очень красивым мальчиком. Его нежным чертам не хватало пока мужественности, и это его не на шутку раздражало. А когда слышал, что кто-то из девчонок называл его красавчиком или, того пуще, «смазливеньким», приходил в бешенство и еле сдерживался, чтобы не наговорить в ответ гадостей. Ведь настоящий мужчина в таких комплиментах не нуждается. В том, что с годами он станет настоящим мужчиной, как отец, сомнений у него не было. Ведь они были так похожи — отец и сын! По крайней мере внешне точно.

Его назвали Александром в честь прадеда, дворянина по происхождению, морского офицера, прожившего недолго, но честно и достойно. На самом деле Саше повезло со всеми родственниками, особенно с родителями. Отец был высокого роста, видный, статный и очень уверенный в себе, настоящий глава семейства — серьезный, умный, ответственный. Мама — спокойная, рассудительная и очень заботливая. Для всех это была образцово-показательная семья, где не было места ссорам и разногласиям, непониманию и обидам, не было ничего, кроме согласия, взаимоуважения и любви.

Иногда Саше казалось, не будь он так похож на отца, мама его меньше любила бы, не уделяла бы ему столько времени, не вкладывала бы в него душу, казалось очень долго, и только повзрослев, он понял, что это была ничем не обоснованная детская ревность.

С ним никогда не было проблем. Учился всегда хорошо. Начитанный и не по годам серьезный, Саша производил приятное впечатление. Взрослые всегда хвалили его и ставили в пример своим отпрыскам. Но ребятам, своим ровесникам, он казался хитрым и странным: они не понимали, о чем он молчит и что недоговаривает. Сразу чувствовалось его превосходство и в манере держаться, и в разговорах, и в сдержанности в спорах, и в том, как умело он уходит от конфликтов. Но трусом Саня не был, хотя и смелостью не бравировал. В нем присутствовали врожденное здравомыслие и умение отличить главное от второстепенного, важное от сиюминутного, надуманного и глупого. Он всегда был в хорошей спортивной форме, бегал по утрам, занимался в секции карате и много времени посвящал физическому и духовному развитию, тем самым раздражая многих ребят. Но открыто враждовать с ним побаивались и старались не связываться.

В том возрасте, когда начал ломаться голос, внутри у него тоже что-то изменилось. Неожиданно Саша почувствовал, что в жизни есть много больше того, что замечал ранее. Он стал обращать внимание на девочек, а сами девочки из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя его внимание. Строили глазки, провоцировали, бегали за ним, спорили на него и даже дрались между собой, забывая, что они хрупкие, нежные создания и красит их именно это, а не глупые споры или разборки, похожие на бои без правил. Таким поведением они лишь отталкивали его, вызывая скептическую, презрительную усмешку. Правда, в глубине души ему льстило повышенное внимание. Поддавшись игривому настроению и соблазну, он иногда целовался, щипал за упругие попки, тискал девичьи груди, но дальше идти себе не позволял, хотя некоторые быстро и отчаянно повзрослевшие девчонки были готовы к продолжению.

Девяностые пришлись на его школьные годы. По разговорам в семье, к которым Саня стал чаще прислушиваться, он понял, что в стране царит полная неразбериха: все меняется и куда-то катится. Спокойствие, похоже, покинуло их дом навсегда.

К ним, как и прежде, продолжали приходить гости, чему Саня всегда был рад. Нравилось ему наблюдать за взрослыми и слушать их беседы. Теперь разговоры стали иными. Взрослые много спорили, возмущались и бесконечно дискутировали. Мужчины вновь и вновь устраивали полемику: передел собственности, перепланировка экономики, перепроизводство товаров, перестройка — одни сплошные «пере» всего и вся, что было создано и называлось «СССР». И пока было непонятно, к чему все это приведет и чем закончится. Когда дебаты любимых мужей доходили до пика, женщины из гостиной удалялись в уютную кухню и обсуждали свои приземленные, чисто житейские проблемы. Саня, как правило, предпочитал оставаться в мужской компании, чему София Михайловна часто противилась. Дмитрий Борисович останавливал супругу, с уверенностью полагая, что присутствие сына при серьезных мужских разговорах пойдет ему только на пользу. К тому же не все произносилось вслух и звучало однозначно.

— Димочка, он же еще ребенок! — возмущалась София Михайловна. — Зачем ему забивать голову ненужной информацией? Пусть лучше книгу почитает или мяч погоняет во дворе с ребятами. А то наслушается всего, во что не следует вникать ребенку, да напридумывает такого, о чем лучше не думать, не стоит ему во все это углубляться.

— Да уж. Вот оно, чисто женское мнение! Не думать, не роптать, зарыться в песок и ждать у моря погоды. А впрочем, и не женское это дело — углубляться. Тем более в такое. Но хочу тебе напомнить, дорогая, что у нас сын. И из него я точно не хочу растить страуса или, того хуже, барана. Правильные понятия, заложенные с детства, только на пользу пойдут, и вот они-то как раз уберегут парня от необдуманных поступков. Мужской стержень и здравомыслие — вот на что будет опираться наш сын во взрослой и самостоятельной жизни. Так что не переживай, дорогая. Все будет хорошо! Просто доверься мне, — отвечал Дмитрий Борисович, подкрепляя слова снисходительной улыбкой.

— Ой, не знаю, милый, не знаю. Время тревожное — разброд и шатание. Все рассыпается, ломается, в том числе и люди, — не унималась София Михайловна и, схватив мужа за руку, прижимала ее к своей груди, словно надеясь, что он услышит, в каком бешеном ритме бьется ее сердце, и поймет, как сильно она переживает.

— Ничего, Сонечка, прорвемся, Саньку нашего не так просто сломать. — Продолжая успокаивать, мужчина нежно обнимал супругу, зная наверняка, что его объятия успокаивают ее лучше и быстрее всех доводов. — И потом я не я буду, если позволю сыну оступиться, — решительно добавлял он.

В беседах по поводу воспитания сына Дмитрий Борисович был убедителен и бескомпромиссен, но при этом всегда сохранял спокойствие. В чувстве такта ему тоже нельзя было отказать. При всей снисходительности он питал к своей спутнице жизни нежные чувства. София Михайловна, всегда глядя на мужа снизу вверх, не смела настаивать на своем и практически всегда уступала.

Саша благоговел перед отцом, маму любил, но, переняв от отца снисходительную манеру, общался с ней так же, стараясь не обижать. Периодически Дмитрий Борисович заводил разговоры о переезде в столицу. Саню очень радовали планы отца на ближайшее будущее, в отличие от мамы, которая находила множество аргументов, чтобы не покидать родной город. Надежды Сони, что все как-нибудь устроится без переезда, не оправдались. Главой семьи было принято окончательное и бесповоротное решение переехать в Москву, как только сын окончит школу. Все проблемы, связанные с переездом и обустройством на новом месте, Дмитрий Борисович взвалил на себя, отстранив супругу от всякой помощи.

Вскоре Дмитрию Борисовичу Привольскому, известному адвокату не только в своем родном городе, но и за его пределами, несмотря на трудности, все же удалось купить квартиру и открыть собственную адвокатскую контору в столице. Он подсознательно пользовался принципом, на который всю жизнь опирался его собственный отец, — мужчиной надо быть, а не просто слыть по причине своего рождения. Осуществив все задуманное, Дмитрий Борисович в который раз доказывал своими действиями, что он и есть тот самый мужчина, на которого можно положиться в любой ситуации. Хотя его жене давно не требовалось никаких доказательств, она и так была уверена, что у нее идеальный во всех отношениях муж. Тем не менее предстоящий переезд женщину страшил и вводил в уныние. Как бы она ни старалась справиться со своим состоянием, в душе царила непомерная тоска.

Последний год перед выпуском пролетел так быстро, как не пролетал до этого ни один. Дорога длиной в одиннадцать школьных лет казалась бесконечно долгой, и, с честью пройдя ее, Саша очень изменился — вырос, окреп, возмужал и выглядел взрослее своего возраста. Да что там он, изменились все! Девчонки, вечно ноющие по пустякам, плетущие заговоры и интриги, ближе к окончанию школы превратились в очаровательных грациозных леди — спокойных, элегантных и немного манерных. А те самые задиры и драчуны, мальчишки, решающие все споры на кулаках, лезшие из кожи вон в доказательство своей взрослости, немного притихли, вытянулись и стали походить на горделивых джентльменов, да смотреть на одноклассниц так, словно видели их впервые.

На выпускном вечере Саша вместе с аттестатом зрелости получил золотую медаль, несколько похвальных грамот и добрые напутственные слова от учителей. После торжественной части начался выпускной бал. Сане не очень хотелось гулять всю ночь, как планировали одноклассники, и, при первой возможности покинув школу, он раньше других отправился домой.

С замиранием сердца Саша ждал переезда. Вещей в квартире оставалось уже совсем мало: все необходимое было собрано в контейнер, отправленный в Москву. От этого родной дом, впитавший атмосферу долгих лет счастливой и размеренной жизни, стал казаться унылым, опустевшим и уже немного чужим.

Накануне отъезда Саня случайно услышал разговор, показавшийся ему до боли пугающим. Его вдруг пронзило ощущение, что недолго продлятся спокойствие и их семейная идиллия: что-то непременно изменится, и перемены будут глобальными. Иногда он неосознанно мог что-то предугадывать, что понять заранее казалось невозможным. Порой эти ощущения были странными, словно продиктованные кем-то, но Саша воспринимал их спокойно, как факт, не сильно беспокоящий и вовсе не мешающий ему жить. Сейчас он стоял и слушал, пытаясь прогнать нехорошее предчувствие.

— Соня! Ну что с тобой? — слышался раздраженный голос отца. — Ты прости, родная, с таким скорбным выражением лица только на эшафот идут. Не могу я тебя понять никак! И не хочу! — отец говорил громко, заметно нервничая. — Можно подумать, мы уезжаем черт знает куда. Я все делаю для вас, чтобы вы жили достойно! А ты? Эх! Мне что, это все одному надо? Подумай хоть о сыне! Он поступит в университет, непременно поступит! После занятий будет возвращаться домой, а не в студенческую общагу, куда возвращался я — по необходимости, а не из-за большого желания. Да об этом многие только мечтают! Разве я неправ?

— Все хорошо, милый, — наконец Саша услышал и мамин голос с плаксивыми нотками. — Ты только не волнуйся и не сердись на меня! Просто такое ощущение, что жизнь раскалывается надвое. Здесь все родное, знакомое, привычное: наши родители, друзья, каштановые аллеи, дожди, солнце, морской прибой. Неужели ты меня не понимаешь, Дима? И потом в Москве столько соблазнов, я за сына переживаю!

— Сонечка, я все прекрасно понимаю! Но пойми и ты: жизнь не стоит на месте. Надо двигаться вперед. Неужели ты не видишь, в Москве совершенно другие перспективы — и у меня, и у Сашки. А что касается родителей, друзей и каштановых аллей, так мы не на Северный полюс уезжаем, а в Москву! Каких-то два часа лету, и мы снова здесь. Ну а если говорить про соблазны, так их везде хватает. Но каждому свое и своя мера ответственности за все.

София Михайловна, казалось, не слышала мужа:

— Ну что там, в этой твоей Москве, я буду делать? Мне уже одиноко и холодно, Димка! — Саша не мог видеть, как поежилась его мать. — Но я справлюсь с собой, обещаю тебе! Ты же знаешь, главное для меня, чтобы у вас с Санечкой все было хорошо.

Саше надоело стоять под дверью и подслушивать. Он решил прервать этот затянувшийся и, как ему показалось, еще и опасный диалог. Он решительно открыл дверь и вошел в комнату в тот момент, когда у родителей, похоже, иссякли все аргументы для убеждения друг друга. В воздухе повисла пауза, напоминающая затишье перед бурей. Мама, увидев его, сразу отвернулась, пытаясь скрыть слезы. Но больше всего Саню поразил взгляд отца — холодный, чужой и разочарованный.

Во всем, что сейчас происходило, было столько неуютного, непонятного, неправильного, что сковывало все мысли и навевало дурное предчувствие. Но тогда трудно было предугадать, как может измениться их жизнь. Разразится ли буря. Чему придет конец. Какое будет начало. Саше до боли не хотелось сейчас верить, что вскоре все в их жизни будет делиться на до и после. Хотя, с другой стороны, стоит ли задумываться о том, что будет. Кому-кому, а не ему точно. Лично он был настроен на все лучшее и связывал это с переездом в столицу. Саша был уверен в том, что у него все сложится хорошо и быть по-другому не может.

2

Самолет, выполняющей рейс «Калининград — Москва», шел на посадку. Командир воздушного судна, пожелав всем удачи, любезно проинформировал пассажиров о погоде в столице. На выходе Саша поймал на себе заинтересованный взгляд стюардессы. Увидел ее кокетливую и, как ему показалось, призывную улыбку, улыбнулся в ответ, отметив, что сейчас ему хорошо и спокойно, ничего не давит изнутри, и нет места привычному скепсису.

Семья Привольских, получив свой багаж, двинулась с перегруженными тележками к выходу из здания аэропорта. Бесцеремонные таксисты, перекрикивая друг друга, предлагали свои услуги. Дмитрий Борисович выбрал наиболее приятного и менее назойливого. С трудом разместив в багажнике чемоданы и баулы, часть из которых пришлось втискивать в салон старенькой «Волги», они двинулись в путь.

Саню охватил восторг. В Москве он бывал и раньше, как, впрочем, и в других городах, но приезжать на экскурсию — это одно, а жить, тем более в столице, — совсем другое. На протяжении всего пути, не отрываясь, он смотрел в окно, пытаясь впитать и запомнить новые ощущения, сознавая, что некоторые эмоции можно испытать лишь однажды. Проезжая мимо легендарной сталинской высотки, Саня замер от восторга, еще с трудом принимая факт, что теперь и он является жителем столицы.

Всю дорогу Дмитрий Борисович что-то рассказывал и показывал, активно жестикулируя, смеялся. София Михайловна, искусственно улыбаясь, кивала в ответ, отвечала, изо всех сил пытаясь соответствовать общему настрою. Саня все это подмечал, но, наслаждаясь собственными ощущениями, думал о своем. Мысли были разные: и светлые, и правильные, и те, от которых шли мурашки по коже, — до конца не оформленные, томные, волнующие.

Ему сразу понравился многоэтажный кирпичный дом, возле которого остановилась машина. Благоустроенный зеленый двор, просторный холл в подъезде, вместительный грузовой лифт, быстро поднявший их на нужный этаж, и вот они уже в собственной квартире, еще хранящей запахи свежего ремонта. Саша быстро пробежался по всем комнатам. Большая обставленная добротной мебелью квартира пришлась ему по душе, и возникло ощущение, что он жил здесь всегда и другого дома у него не было. Закончив беглый осмотр, он плюхнулся на огромный кожаный диван в гостиной, вальяжно раскинул руки на высокой спинке и, широко улыбаясь, произнес:

— Лепота!

— Ты, новосел, давай-ка совсем не расслабляйся, надо еще все разобрать, — довольный реакцией сына, заметил Дмитрий Борисович, распределяя чемоданы, — помоги матери, а я пока в магазин за продуктами сгоняю. Война войной, а обед по расписанию. Ладно, мои дорогие, разбирайтесь тут потихоньку. Я скоро.

Пока София Михайловна с торжественным трепетом знакомилась с новым жилищем, медленно перемещаясь из комнаты в комнату, коих в доме имелось три, не считая совсем небольшой, оборудованной под кабинет, и заглядывала во все шкафчики, машинально вытирая ладошкой появившуюся на полках пыль, Саня направился в свою, на которую ему сразу указал отец.

Его комната была просторной, светлой и выглядела солидно: рабочий стол с надстройкой, на столе новенький компьютер, удобное рабочее кресло, открытый высокий многофункциональный стеллаж, диван-кровать в обивке под замшу, низкая тумба, на ней лампа с регулируемым светом, встроенная гардеробная с зеркалом внутри, современные гравюры на стенах, выкрашенных в спокойный светло-серый цвет; несмотря на придирчивость натуры, его все устраивало. Наконец Саня подошел к большому окну и распахнул его. Вид завораживал. Все, что он сейчас видел, слышал, было для него новым, манящим, а самое главное, настраивало на что-то подспудное из тайных желаний, пусть даже не совсем осознанных пока. Он и у отца, несмотря на усталость, видел нечто схожее — невероятное возбуждение и нацеленность на новую, интересную, активную жизнь.

Позже, когда вся семья сидела на кухне за большим обеденным столом, Соня не удержалась от вопроса:

— Димочка, в голове не укладывается! Как тебе это удалось, да так быстро еще? Неужели все сам? Какая чудесная квартира, и ремонт, и мебель. Возможно ли такое? Не прошло, как говорится, и года. Просто поразительно! — в словах Софии Михайловны, казалось бы, восторженных, появились те неприятные нотки грусти и душевного замешательства, которые уже раздражали не только мужа, но и сына.

Дмитрий Борисович сделал вид, что не замечает противоречивых эмоций супруги: вроде и рада она, кажется счастливой или только вид делает, и тут же ее настроение ползет вниз. Он пытался оправдать эту тревогу, хорошо зная консервативную натуру жены и ее нелюбовь к переменам. Сделав акцент на вопросе, который ранее ее почему-то не сильно беспокоил, он надеялся, что со временем все наладится и супруга непременно примет новые обстоятельства, о чем тут же заявил, стараясь сохранить спокойствие:

— Сонечка, на войне как на войне! За лучшую жизнь надо бороться, дорогая, и принимать ее без страха и упрека. А мужик тем более обязан всегда быть бойцом. Ну а что касается твоего вопроса, то если бы я все делал сам, давно бы уже рухнул и наш переезд вряд ли бы состоялся. Хотя для тебя это было бы… — Дмитрий Борисович, не закончив фразу, рассмеялся.

Соня улыбнулась, заправила в пучок выбившуюся прядь, покраснела и опустила глаза. В моменты отчаяния у нее была привычка вытаскивать из пучка две-три шпильки и тут же возвращать их на место. Сегодня Соня остановилась на собственной неловкости без присущего ей отчаяния.

— Но, слава богу, — продолжил Дмитрий Борисович, — в Москве появились конторы с толковыми дизайнерами. Их, главное, направить в нужное русло, составить проект, утвердить смету, и пойдет дело как по маслу, главное, на шарлатанов не нарваться, их расплодилась сейчас тьма тьмущая. Помнишь, Сонечка, я тебе говорил, что Володьку Савельева здесь встретил? Очень он мне помог. Да-а-а, — призадумавшись о чем-то, нараспев произнес Дмитрий, — вот как ни крути, а настоящая дружба не ржавеет. Можно годами не видеться, а, встретившись, кажется, что не расставались вовсе.

— Конечно, помню! — с улыбкой ответила Соня. — Володеньку в принципе невозможно забыть. Мне всегда нравились мужчины содержательные и наполненные. А Володенька, несмотря на свою постоянную веселость и напускное легкомыслие, именно такой — глубокий, интересный, со своей историей. Вы с ним в чем-то похожи, поэтому и дружите всю жизнь, и никакие расстояния вас не разлучают. И что он, Володя, все такой же? Так и не женился?

— Такой, да другой! Женился! Представляешь? И вообще, теперь он ого-го — воротила! По всей Москве строит и дальше рвется. К себе звал. Так что, как говорится, будем теперь дружить семьями. Но главное, Сонечка, что у нас все получилось. Теперь только жить и радоваться! Ты согласна, дорогая? — с нежностью глядя супруге в глаза, Дмитрий взял ее руку, подержал, несильно сжимая, словно хотел приободрить, медленно поднес к губам, поцеловал и поспешно произнес: — Ну все, спасибо за ужин, я отдыхать. Завтра будет насыщенный день.

Соня, оставшись на кухне в одиночестве, некоторое время сидела неподвижно, задумчиво рассматривая свою тарелку с едой, к которой она едва притронулась, и пыталась проникнуться настроением своих любимых мужчин; получилось немного, но с трудом. Неспокойно было в душе, непонятно. «Видно, мне просто нужно чуть больше времени, чтобы освоиться здесь, — размышляла она, — и, как сказал Димочка, будем жить и радоваться!»

Лето! Было тепло и комфортно, еще без изнуряющей жары. Впереди экзамены. Саша не сомневался, что поступит в университет, как-никак он добросовестно готовился еще дома, тем не менее волновался. Нервничали и родители. Еще раз садиться и зубрить не было больше ни сил, ни желания. Ведь, как говорил отец, любитель пословиц и поговорок, перед смертью не надышишься. А вот подышать хоть и достаточно загазованным воздухом московских улиц, не спеша побродить по ним, чтобы сильнее прочувствовать жизнь огромного мегаполиса, казалось Саше наиболее подходящим сейчас.

Просыпался он обычно рано: так привык. В воспоминаниях о детстве, о Калининграде, где они жили в большом кирпичном доме, спроектированном архитектором-немцем, осталось много чего, что в то время сильно раздражало и обижало до слез, а сейчас вызывало улыбку. Отец, едва проснувшись, кричал на весь дом, не заходя к нему в детскую, призывая его проснуться:

— Сынок, подъем! Нас ждут дела великие. Но нельзя браться за дела без хорошей разминки. Санька! Подъем! Подъем!

И он просыпался, хныкал, затыкал уши, чтоб не слышать похожий на боевой клич громкий голос родителя, который раздражал в то время больше будильника. Понимая, что спорить с отцом бесполезно, вставал и, кряхтя да что-то бубня себе под нос, присоединялся к отцу, и уже вместе с ним делал зарядку. Спускаясь по лестнице на первый этаж, слышал, как мама выговаривала отцу, стараясь защитить сыночка:

— Димочка, ну пусть ребенок хоть в выходной день поспит подольше! Пожалей ты его. Вот тебе неймется.

— Поспит? А с какой стати? Он что, перетрудился или от этого умней да здоровей станет? Он лентяем станет и соней! Нам и одной Сони хватает, — отец начинал громко смеяться, не забывая обнять и прижать к себе мать-защитницу.

— Соня, говоришь?! Так ваша Соня раньше вас встает и завтрак вам готовит! Всем бы таких сонь, — отвечала мама без всякой обиды, но все же с небольшим, хотя и шуточным укором.

Много времени прошло с той поры, но Саша усвоил и принял в свою жизнь множество уроков, которые ему преподал отец. Вот и здесь и сейчас, привыкший к устоявшемуся распорядку дня, он начинал каждое утро с хорошей разминки дома, затем отправлялся на пробежку, невзирая на непогоду. Это стало для него незыблемым правилом, которое он нарушал крайне редко.

Обычно, пробежавшись в парке неподалеку, возвращался домой, отправлялся в душ, затем плотно завтракал и покидал дом практически на весь день. Ему хотелось увидеть и узнать Москву по-новому, установить с ней личный контакт и чувствовать город так, как могут только коренные жители. С того возраста, когда начал анализировать и размышлять, ему нравилось разгадывать ребусы, в том числе связанные с историей. Вот и сейчас в первую очередь его интересовала Москва, хранящая тайны прошлого, порой мистические, пугающие, ушедшие в небытие. В конце концов ему хотелось взглянуть на град столичный так, как видели его Гиляровский, Пушкин, любимый им Михаил Булгаков.

Хотя и другая Москва — современная, кипучая, спешащая измениться, чтобы следующим поколениям не было стыдно за период застоя, Москва, что спотыкалась и ошибалась, где-то ненароком, а где-то умышленно, Москва с вычурными витринами, небоскребами, офисными центрами, модными вывесками и нахлынувшими в русский язык англицизмами, эта Москва привлекала его не меньше.

Прежде чем отправиться в дорогу, Саша заранее продумывал маршрут и, возвращаясь под вечер, с каждым разом все больше сближался с городом, в котором ему предстоит жить, учиться и устраивать будущее.

Деньги всегда были, поэтому он никогда не забывал перекусить, иногда на ходу, отдавая предпочтение небольшим кафешкам на открытых верандах, и, воспользовавшись передышкой, с особым удовольствием наблюдал за людьми, оказавшимися в поле его зрения. Он уже почти без ошибки мог отличить автохтонов от гостей столицы, в том числе иностранцев, которые бесконечно улыбались и подходили с вопросами, смешно комкая русские слова. Саша легко общался, переходя на английский или немецкий в зависимости от ситуации. Сами москвичи были немного высокомерны — уверенно держались, были сдержанны, при этом резки и торопливы. Одеты были стильно, а некоторые девушки вызывающе откровенно, но держались надменно и холодно. Иногородняя публика была проще и более открытой, хотя за этой открытостью ощущались их неуверенность и растерянность.

Саша постоянно ловил на себе взгляды женщин — и молоденьких девиц, и дам старше его. Сам держался безупречно и органично вписывался в московскую среду. То, как он подавал себя, играло ему на руку, невольно защищая от своих же глубоко запрятанных комплексов.

В свои семнадцать Саша оставался девственником, что было большой редкостью среди его ровесников. Судя по красочным рассказам ребят, с которыми он общался в Калининграде, ему впору было почувствовать себя чуть ли не музейным экспонатом, динозавром. Саша старался меньше анализировать и вытаскивать из себя первопричину этого неприятия, до конца не понимая, откуда у него взялась брезгливость, а может, даже и боязнь близкого контакта. В глубине души он завидовал, что кто-то раньше его познал вкус секса, но сам тем не менее не торопился, хотя последнее время часто думал об этом. Полагаясь на интуицию, Саша был уверен, что, встретив ту самую, особенную, которая сможет одним только взглядом разжечь в нем костер чувств и желаний, не упустит своего шанса.

3

Наконец первый из рубежей был взят. Александр Привольский стал студентом юридического факультета Московского университета. Родители были счастливы и радовались так, что, казалось, их эмоции превосходят его собственные. Сам он был спокоен и доволен собой. София Михайловна обзвонила всех, кого только могла, испытав при этом дополнительную порцию и радости, и гордости, и счастья. Поделившись приятной новостью с родными и друзьями, оставшимися в родном городе, Соня почувствовала легкую грусть от того, что теперь только по телефону может насладиться общением, чтобы хоть мысленно на время оказаться там, куда так рвалась душа.

Этим же вечером состоялся праздничный ужин, с любовью приготовленный счастливой матерью. Но основное празднование со всеми подарками и приятными сюрпризами было решено приурочить ко дню рождения Сани и пригласить в гости друга семьи Владимира Савельева с супругой. В глубине души Саша завидовал отцу, что у того есть такой надежный и верный друг. Сам же решил ни с кем не сближаться; в душе до сих пор оставалось послевкусие предательства. Свою избранницу Саша считал настоящим другом, а она даже письма не прислала. Как забыть это, вычеркнуть из памяти, удалить? Зачем был ему этот урок?

И все-таки его радовала новая жизнь — Москва, поступление в универ, а впереди еще столько всего, что поневоле душа замирает.

Для одной только Сони время остановилось и словно стало работать против нее. По крайней мере ей так казалось. Самовнушением она тщетно пыталась подавить в себе тревогу. Как бы она ни радовалась успехам мужа и сына, ощущение потери себя самой во всей этой бурной жизненной суете все больше навевало тоску и уныние.

В день своего совершеннолетия, 11 августа, Саша позволил себе поспать подольше. Этой ночью он внезапно проснулся от какого-то непонятного толчка. Сердце бешено стучало, а эрекция была настолько сильной, что с этим надо было что-то делать. Справившись с возбуждением доступным способом, он немного успокоился, но опять возникло непонятное предчувствие, которое еще долго не давало уснуть.

Поздним утром, как только открыл глаза, Саша почувствовал дурманящий запах еды. В комнату тихо вошла мама с подносом, на котором стояла чашка горячего чая, а на тарелке из дорогого немецкого фарфорового сервиза, привезенного из Калининграда, лежали свежеиспеченные пироги. Дмитрий Борисович всегда противился такой чрезмерной угодливости жены по отношению к сыну, считая это баловством. Но супруга, достаточно сговорчивая по другим вопросам, здесь оставалась непреклонна.

Поставив поднос на тумбочку, Соня присела на краешек кровати своего чада, наклонилась, поцеловала трижды и с нежностью, которая дарована только матери, любящей своего ребенка до умопомрачения, ласково произнесла:

— С днем рождения, мой золотой! Мое солнышко! Какое счастье, что ты у меня есть! Ты у меня такой…

— Мамуль, спасибо, — Саня бесцеремонно прервал тираду матери. — Прошу тебя, хватит со мной сюсюкаться как с маленьким! Я уже давно вырос.

Он что-то еще хотел сказать, но, увидев, как вмиг потускнели мамины глаза, остановился и уже с привычно снисходительной улыбкой добавил:

— Ты у меня лучшая на всем белом свете! Спасибо тебе за все!

Сказанные им слова прозвучали честно и убедительно, несмотря на небольшое внутреннее раздражение.

— Ты не сердись на меня, сыночек. Ну такая я у вас, сентиментальная. Но для меня ты всегда останешься ребенком, сколько б ни было тебе лет. И я всегда буду переживать за тебя и больше всех радоваться твоим успехам. Так устроена любая женщина! Ну ладно, не буду тебя смущать, — произнесла София Михайловна, глубоко вздохнула, и ее рука потянулась к пучку. Убедившись, что он в целости и сохранности, Соня направилась к выходу.

Саша проводил мать задумчивым взглядом и поймал себя на мысли, что такой мамой, как у него, стоит гордиться.

Невысокая, стройная, миловидная, с красивыми добрыми глазами, заботливая, понимающая… Им с отцом повезло. Наверное, о такой жене и матери только мечтать можно. Саша знал, что мама практически весь день проведет на кухне, чтобы к вечеру был готов царский ужин, на котором, уже точно известно, будет не только семья. С самого детства Саша привык, что в их доме часто бывало многолюдно. В такие моменты всегда становилось необыкновенно празднично, хоть немного шумно и суетливо. Он не мог нарадоваться, что и в Москве их размеренный семейный уклад будет разбавлен визитами новых людей, делающих жизнь интересней. А мама, как всегда, будет хлопотать и суетиться, что-то подносить, уносить, мыть тарелки и опять ставить их на стол, до последнего сохраняя осанку и радушное выражение лица. Стоило подумать об этом, ему стало нестерпимо обидно за мать. Противная и неприятная жалость к ней осколком царапнула где-то в районе солнечного сплетения. Он чертыхнулся вслух и решил, что сегодня должен непременно чем-то порадовать родительницу. В отличие от отца, он еще никогда не дарил ей цветы и ясно представил реакцию матери на букет от него.

Саша решил сходить за цветами, а затем, быстро вернувшись, вместо своего обычного пассивного ожидания застолья помочь маме во всем, к чему она его допустит. Последнее время он стал замечать, как она порой устает от домашних дел. Обычно после семейного завтрака мама отправлялась на рынок, где покупала парное мясо, овощи, фрукты, зелень, заносила тяжелые сумки в дом и сразу отправлялась за другими продуктами. Иногда, как правило, в выходные, которые на свое усмотрение брал отец, родители на машине, купленной уже в Москве, вместе отправлялись по хозяйственным делам. Тогда под вечер мама не выглядела такой уставшей.

В их новой квартире, как и прежде, были идеальный порядок, вкусная еда, все было постирано и поглажено. Саша уже начал сомневаться, что у мамы хоть когда-то что-то поменяется в укладе, а если и случатся перемены — те, о которых говорил отец, ее они коснутся не напрямую, а лишь косвенно.

Он решил поспешить. Надел белоснежную футболку, выгодно подчеркивающую его мужественные формы, джинсы, идеально облегающие стройные бедра, новые кроссовки и уже на ходу пшикнул на себя любимым одеколоном. Темные порядком отросшие и слегка вьющиеся волосы сегодня зачесал назад и уложил гелем. Соня, увидев сына, не смогла удержаться от хвалебных комментариев:

— Боже! Ну прямо красавец! Какой же ты у меня уже взрослый! Интересно, какой девушке достанется такой молодец? Ты только не торопись, сыночек, очень прошу тебя. Выбирай по уму, а потом по сердцу.

— Мам, да ладно тебе, — смущаясь и краснея на глазах, ответил Саня. И добавил: — А что касается девушки, я уверен, понравиться мне может только та, которая будет похожа на тебя. Ведь ты — лучшая и самая красивая! Все, не скучай. Я ненадолго.

Уходя, он чмокнул мать в щеку, отметив про себя, как важно не забывать делать ей комплименты, от которых она сразу расцветает.

Покидая дом, Саша даже на секунду не мог представить, что планам на сегодня не суждено сбыться. Что все пойдет не так. И все теперь станет иначе.

4

Миллениум. Произошла не только смена столетия. В стране шли глобальные перемены. Под лозунгом начавшейся ранее перестройки постепенно ломались стереотипы. Уже давно были закрыты и тут же проданы многие предприятия, процветала коммерция, породившая рэкет и вспышку бандитизма. Резкие перемены, связанные со сменой политического строя и приведшие к глубочайшему экономическому кризису, коснулись каждой семьи. Кто-то быстро поднялся и чувствовал себя уверенно, кто-то пытался всеми силами выжить, а некоторые пали, не в силах противостоять новой системе ценностей. В условиях гласности народ стал раскрепощенным и политизированным.

В коммерческом павильоне недалеко от дома Саша купил цветы. Букет выглядел нежно и празднично. Довольный, чувствуя себя совсем взрослым, он соблазнился на пачку Marlboro, купленную в табачном ларьке. Раньше он даже мысли не допускал о курении, но сегодня позволил. Как-никак он стал взрослым — совершеннолетним. Саня тут же, у табачного ларька, распечатал пачку, прикурил, закашлялся и выбросил невыкуренную сигарету прямо на асфальт. Он со злостью скомкал всю пачку и вместе с зажигалкой швырнул в ближайшую урну. Потом поднял свою сигарету с асфальта и отправил вслед за зажигалкой. Поймав на себе восхищенный взгляд продавщицы, улыбнулся ей, несмотря на легкое головокружение и отвратительный привкус табака. Пришлось купить все в том же ларьке маленькую бутылку воды без газа и жевательную резинку, чтобы нейтрализовать горькое сигаретное послевкусие.

Он уже подходил к дому, как неожиданно потемнело небо и первые капли дождя вылились из неведомо откуда появившейся тяжелой тучи. Саня бережно поправил цветочную упаковку и вдруг обратил внимание на небольшую толпу, окружившую автомобиль, похоже, безнадежно застрявший во дворе его дома. «Неужели бандитская разборка средь бела дня? С ума сойти! Беспредел!» Приглядевшись, он понял, что никаких бандитов нет, зато местные жители были чем-то крайне возмущены.

Это были еще полные сил и энергии бабушки, обычно чинно сидевшие на лавочках и занимавшиеся привычным делом — перемалыванием косточек взрослым деткам и жалобами на пошатнувшееся здоровье. Когда эта тема надоедала, они переходили к более серьезным обсуждениям. Вспоминали Горбачева с его перестройкой и демократией, Ельцина с его политикой, приведшей к дефолту, повышению цен и безработице. Нового президента боялись обсуждать, но тем не менее именно на Путина они возлагали свои надежды и чаяния. К таким беседам периодически подключались вышедшие на прогулку и постоянно что-то затевающие втайне от своих половинок бравые дедки. И уже в развернутых политических баталиях непременно вспоминался Сталин, его порядок и жесткость. Споры, как правило, заканчивались руганью. Ни о каком плюрализме речи быть не могло; каждый мнил себя экспертом, понимающим, куда надо дальше двигаться, и знающим наверняка, что и как нужно делать, напрочь забыв о том, что совсем недавно сидели тихо, едва позволив себе, и то, только на собственных кухнях, рассуждать на подобные темы.

В возмущенном сборище граждан Саша увидел и молодых мамочек, обычно увлеченно обменивающихся на детской площадке сплетнями или советами по воспитанию детей.

Когда Саня периодически выходил поупражняться на турнике, он непроизвольно подслушивал, поражаясь тому, что порой слышал. Соседи его уже признали и даже полюбили. Он всегда был предупредительно вежлив с ними, помогал нести нагруженные продуктами сумки, завозил в подъезд детские коляски и всегда, придерживая дверь, пропускал женщин вперед. Часто, услышав похвалу: «Ну какой же парень воспитанный. Повезло его родителям!», — удивлялся, не думая, что делает что-то особенное, так как считал свое поведение нормальным.

Дождь усиливался, но никто не спешил расходиться по домам. Гневные возгласы и возмущения только нарастали. Обычно Саша проходил мимо и не ввязывался ни в какие митинги, как правило, привлекающие к себе внимание жаждущих зрелищ зевак. Но сейчас что-то заставило его протиснуться в толпу, скорее интуиция, чем любопытство. В это же время из окруженного автомобиля вышла дама.

5

Марго сегодня проснулась ближе к полудню. Открыв глаза, поморщилась от головной боли. Скинула с себя воздушное одеяло, грациозно потянулась, не забыв поднять голову на зеркальный потолок. Оценив обнаженное отражение, улыбнулась, но тут же, схватившись за голову, нахмурилась, почувствовав приступ мигрени и тошноту. Вчера они с друзьями гуляли в ресторане, отмечая день рождения общей подруги. Видимо, слишком хорошо, если сегодня было так плохо. Марго вспомнила, как в ударе вытанцовывала на высоченных каблуках под живую музыку, громко смеялась, без конца подбегая к столу, чтобы произнести очередной тост — немного неприличный, чисто женский, но зато оригинальный и смешной. Вспомнила, как на кураже флиртовала с мужчиной за соседним столиком, отмечавшим какое-то событие в небольшой компании. Но увы. Он был с дамой, возможно, с женой. Видно, поэтому дело ограничилось тайными воздушными поцелуями, не больше. Да и не нужен он был Марго! Ей достаточно было того, что она ловила на себе бесчисленные похотливые взгляды всех мужчин в ресторане.

Еще она вспомнила о вчерашнем неприятном разговоре с отцом. Он позвонил ранним утром. Мало того что разбудил ее, так еще поплакался, жалуясь на плохое самочувствие, душевное одиночество, и настоятельно просил навестить его. Марго без комментариев выслушала жалобы отца, потом ее раздражение