Часть I. Из мрака к свету

Глава 1. Отягощенный надеждой

Молодой сокол уже целый час виртуозно планировал в мягких объятьях вечернего майского ветра. Широко распластав пепельные крылья, он по-хозяйски сосредоточенно обозревал раскинувшийся внизу огромный город. Если бы жители бескрайней Герандийской империи поклонялись не Солнцу, а какому-нибудь более приземленному божеству, то они вряд ли бы окружили птиц – приближенных Ясноликого светила – таким вниманием и заботой. Убийство пернатых считалось вопиющей дикостью и святотатством, что, к сожалению, не отменяло необходимости защиты дворца Великого владыки, а также голов городских статуй и простых граждан от упивавшихся своей безнаказанностью голубей. И только сокол – священный страж Небесного престола – имел законное право сокращать популяцию этих сизокрылых бандитов, за что был вдвойне почитаем благодарными жителями Энтеверии.

Особенно часто от произвола голубей страдал Главный императорский архив. Приземистое, даже где-то мрачноватое здание было надежно укрыто от бесперых двуногих в первом круге Больших Державных чертогов, однако атаки с воздуха представляли собой постоянную угрозу внешнему виду этого самого крупного хранилища знаний во всем Дашторнисе. Ситуация значительно усугублялась тем, что архив был построен двести лет назад при императоре Назалио, который был помешан на архитектурных изысках и почти полностью перестроил исторический центр города. Его Солнцеподобное величество не упустил возможность указать своим приземленно мыслящим архитекторам на то очевидное обстоятельство, что вместилище драгоценных летописей достославных деяний его божественных предков не может, попросту не имеет права иметь форму такого грубого, неотесанного параллелепипеда из серегадского мрамора, «при одном виде которого любого мало-мальски утонченного человека охватывают глубокая печаль и безысходная тоска».

С большим трудом удалось уговорить Владыку не сносить напрочь уже почти готовое здание, что неминуемо бы разрушило разветвленную систему подвалов с уникальными условиями хранения особо ценных манускриптов, дорогостоящими противопожарными механизмами и даже специальной системой зеркал, благодаря которой тусклый, но все же настоящий дневной свет мог проникать в самые отдаленные уголки этого незыблемого оплота мудрости прошлых веков. Главный архитектор Кордий Палио видел архив империи прежде всего как крепость, тщательно охраняемую сокровищницу, способную выдержать ожесточенный штурм, наводнение, пламя и бесчинства толпы. «Это сооружение простоит тысячи лет, и наши далекие потомки с удивлением и восхищением смогут открыть для себя дорогу в мир тех, кто заложил фундамент нашей Вечной державы!» – не раз высокопарно повторял он. Впрочем, ругаться с императором было как-то не с руки, и Палио легко пошел на примитивное архитектурное мошенничество, пристроив к зданию фальшивую вычурную колоннаду и воздвигнув на крыше галерею статуй славнейших ученых мужей Герандии.

Вот за эти самые статуи современные работники архива сделали Палио самым популярным героем своих эстевели – бумажек с проклятиями в адрес недругов, которые за скромную плату, используя примитивную линзу, можно торжественно скормить лучам Великого светила, чтобы таким образом проклинаемый был поражен всем могуществом небесного божества. Голуби гадили на головы статуй и сам архив с такой интенсивностью, что император, обозревающий здание, которое было отлично видно с его парадного балкона, каждый раз приходил в искреннее негодование в связи с таким вопиющим оскорблением царственного взора. «В народе говорят, что само Солнце сердится на Владыку и посылает своих слуг, чтобы показать это!» – доносили одни добрые советники. «Надо воззвать о помощи к Защитнику Небесного престола, это покажет, что Государь небес на вашей стороне!» – говорили другие.

В результате вот уже почти два века небо над архивом и всем дворцом регулярно патрулировали специально отобранные соколы, которые неумолимо рвали на части залетных нарушителей и тем самым на корню пресекали опасные брожения в умах подданных Солнцеподобного императора. Вот и сейчас жители города с восхищением наблюдали за парением хищного красавца. В их числе был и молодой человек, стоящий на ступенях главной лестницы архивного здания. Чтобы точно описать портрет этого ценителя свободного полета, достаточно представить старого, дряхлого и скукожившегося архивного служителя, чьи легкие изъедены вездесущей пылью, зрение ослаблено привычным полумраком, а сутулость стала неотъемлемым признаком принадлежности к угрюмой касте книжных червей. Если набраться воображения и допустить, что даже у такого не самого бравого индивида была когда-то своя цветущая молодость, то это в целом достаточно точно обрисует, каким люди видели со стороны Унизеля Вирандо. Хотя о том, что юношу зовут именно так, знали немногие. В архиве, где он числился помощником старшего смотрителя Отдела чужеземных манускриптов, молодого человека именовали просто Уни, а близкие друзья – «малыш Уни», из-за отнюдь не богатырского роста и, что не менее важно, наивно-рассеянного выражения унаследованных от матери голубых глаз и крайне вежливой, даже боязливой манеры общения.

Откинув со лба пшеничные вихры, Уни завороженно провожал глазами гордого охотника, с печалью думая о необъятной свободе его грациозного полета. Для человека, который проводит большую часть времени в затхлых склепах архива, этот сокол был зримым символом чего-то большого и светлого, зовущего к себе, но при этом так фатально недостижимого.

– Уни, ну что ты опять ворон считаешь? Барко заждался тебя, иди скорей! – обильно лысеющий, кривоногий мужчина с видимым наслаждением вбирал в себя свежий воздух зрелой весны, окончательно распрощавшись на сегодня с пыльным духом покоев великодержавной мудрости.

– Уже бегу, смотритель Гергий! – и Уни, непроизвольно и печально вздохнув, преодолел остаток ступеней и вновь отдал свое тело на растерзание мрачным духам до боли знакомых подземелий. Наиболее «опасным» из этих жутких созданий был непосредственный начальник юноши, упомянутый старший смотритель Барко. Его «гнусная» сущность заключалась в упорном нежелании забыть о существовании своего молодого помощника на хоть сколько-нибудь долгий срок и тем самым дать ему больше возможностей на самостоятельное изучение архивных фондов.

Было бы в корне неверно полагать, что Уни и в самом деле искренне ненавидел эти старые и где-то даже унылые стены. Вовсе нет, когда он впервые попал в этот узкий мирок четыре года назад, то с восхищением понял, какой большой подарок преподнесла ему судьба. Архивные лабиринты, как тюрьма, заточили в себя его плоть, но дух, питаемый содержимым целой тьмы таинственных свитков и кодексов, открыл дорогу в совершенно новый и необъятный мир знаний. Книги обо всем. Все, что хоть в одном экземпляре где угодно в Дашторнисе выходило из-под натруженной руки писца или безжизненного пресса ксилографической доски, рано или поздно появлялось здесь, в Главном архиве Солнечной империи. Джунгли аринцилов и пустыни Мустобрима, дремучие леса Торгендама и многолюдные города Капошти – весь мир, что не объехать и за целую жизнь, был открыт нараспашку, со всеми его чудесами, опасностями и диковинными нравами чужеземных народов. Уни учил по книгам языки самых разных, но одинаково интересных людей и мог в голове часами вести вымышленные беседы с ними, представляя себя то свирепым воином из аринцильского дома Орла, то отважным кормчим торгового флота из Капошти или даже шаманом совершенно диких варваров из степей Великой Шири.

Сама работа не требовала особенно много времени, однако являлась именно тем случаем, когда необходимая барщина, как плата за возможность заниматься любимым делом все оставшееся время, становилась вдвойне тяжелой обузой именно потому, что воспринималась как грубое вторжение в грандиозный и продуманный мир абсолютно иных масштабов. Ну в самом деле, составить каталог новых свитков или сделать выписку из столетнего трактата по кулинарии было не совсем адекватной задачей для человека, уже давно объявшего весь известный мир своим жадным до знаний разумом. Тем более что архивное начальство так и норовило придумывать для Уни все более и более примитивные поручения, откровенно злоупотребляя его незлобивой и безотказной натурой. Вот и сейчас, например, с тоской рассуждал он, какой смысл был посылать именно его отнести заказчику копию очередной бездарной баллады о любви? Нет, конечно, можно понять Гергия и всю прочую престарелую банду, которая откровенно экономит на курьерах, норовя положить себе в карман даже самую малую часть любых возможных доходов. Исключением был разве что старина Барко, с которым Уни роднили такие уникальные для жителей империи качества, как любовь к иноземным языкам и вопиющая непрактичность. Так что можно не сомневаться: если Барко ищет его для какой-то работы на закате дня, то с мелким услужением это едва ли как-то связано. А опять двигать куда-то на другой край города Уни не хотелось вдвойне, ибо на сегодня было твердо назначено одно из важнейших событий в его жизни.

Он подумал о Сиане. При мысли о ней молодой архивист словно позаимствовал у красавца сокола крылья и двинулся, нет, полетел сквозь знакомые коридоры, вслепую пронзая хитрый узор запутанных, но давно засевших в глубинах памяти поворотов, спусков и тяжелых, с вычурными литыми замками, дверей. Она была для него той единственной девушкой, чей мимолетный детский образ навсегда входит в сердца юношей с тонкой душевной натурой и чья мистическая недостижимость может годами будоражить разум, заставлять кровь в жилах бурлить от трепетного чувства непознанной, неземной, но всецело поглощающей любви. Впрочем, Уни был искренне горд за себя именно благодаря тому, что, в отличие от абстрактного сонма пустых воздыхателей, нашел в себе силы пойти значительно дальше по такому хрупкому пути сближения с объектом своей мечты. И вот после почти что двух лет увлекательной игры взглядов, внешне формальных приветствий, когда грудь рвалась от бешеного сердцебиения, и тонких намеков на не менее утонченные обстоятельства он все-таки собрал волю в кулак и (теперь или никогда!) назначил любимой девушке свидание в садах Архомены.

Излюбленное место гуляния горожан было спроектировано словно с таким расчетом, чтобы жаждущие общения молодые люди имели возможность встречаться в уединении, но в то же время – и у всех на виду. Это позволяло девушкам хранить чистоту своей репутации, а юношам – не ломать лишний раз голову над тем, куда повести еще не так хорошо знакомую подругу. Столичные нравы, формально более строгие из-за близости главных святынь Ясноликого божества, на деле были гораздо более благосклонны к естественным человеческим слабостям, нежели взгляды воспитанных в патриархальном стиле герандийских провинциалов. Первые десятилетия имперской истории придворные жрецы Солнца еще как-то пытались регулировать вопросы морали и взаимоотношения полов, однако стремительное превращение Энтеверии в крупнейший космополитический мегаполис Дашторниса накрыло эти потуги такой мощной волной ханжества, саботажа, а потом и откровенных протестов, что в конечном счете власть предпочла не вычерпывать реку ложкой и ограничиться одним: «Можно все, что не оскорбляет Небесного владыку». В переводе на простой язык это означало, что после захода солнца жизнь в столице преображалась до неузнаваемости. Особо догадливые граждане, правда, пришли к выводу, что ночь можно запросто организовать и в одной отдельно взятой комнате, если тщательно занавесить окна. Впрочем, Уни, как настоящему романтику, подобные вещи представлялись грубым покушением на мир его чистых мечтаний и потому решительно и с искренним негодованием отвергались. Для него отношения с возлюбленной были неким волшебным стремлением как раз таки, наоборот, к свету. И именно такой настрой и заставил его с устремленным прочь из мира архивной пыли взором буквально впечататься у двери в неожиданного посетителя, до сего момента так мирно беседовавшего со старшим смотрителем Барко.

– Ну что же ты, Уни! – в своей вдумчиво-снисходительной манере выразил недоумение начальник. – То тебя не дождешься день-деньской, то сразу с ног сбиваешь.

Уни скороговоркой пробормотал извинения, прижал кулаки к груди и вытянул вперед правую руку, поспешно поклонившись. Традиционное почтительное герандийское приветствие в его исполнении выглядело угловато и было напрочь лишено той отточенной элегантности, что требовалась в аналогичных случаях от императорских придворных. Стыдливо подняв глаза на жертву собственной оторванности от реального мира, он не смог сдержать вздох облегчения. Припозднившимся гостем оказался Манелий Ронко, советник Ясноликого престола и заядлый любитель древних рукописей. Его слегка прищуренные миндалевидные глаза смотрели на Уни с глумливой иронией, лишенной, впрочем, всякого намека на раздражение.

– Энель Ронко, это наш лучший и наиболее одаренный сотрудник, Унизель Вирандо. Кхм, да вы, впрочем, кажется, уже знакомы, да.

Ронко склонил голову в элегантном согласии:

– Дружище Барко, я буду вдвойне признателен, если вы укажете нам уголок для беседы в… – он слегка развел руки, словно только что обнаружил себя стоящим в коридоре, – более спокойной обстановке.

Ронко и молодой архивист проследовали в небольшой альков, предназначенный для рабочих пометок и каталогизации книг. Чиновник нес себя по темным коридорам с возвышенным достоинством и улыбчивым снисхождением во взгляде. Его длинная, до пят, пестроцветная палма с широкими рукавами диктовала именно такой стиль передвижения. Ронко поочередно вытягивал вперед и в стороны полусогнутые в локтях руки, будто предлагая своему спутнику лишний раз обратить внимание на все эти полки и ящики со свитками вековой мудрости. Впрочем, Уни не испытывал и тени иронии к этому невинному позерству. Впервые он познакомился с Ронко три года назад и с тех пор не переставал удивляться несвойственной для людей его круга тяге к индивидуальному просвещению.

Как правило, чиновники или просто эстетствующие богатеи обращались в архив, чтобы потом блеснуть эрудицией в очередном докладе, поразить прекрасных дам редкой цитатой в рифмованном послании либо раздобыть копию древнего трактата из серии «Стратегемы для сшибок с варварами и иным врагом», обязательного к хранению в домашней библиотеке для всех образованных мужчин империи. При этом мало кто из них приходил в архив лично – чаще всего дело ограничивалось курьером с соответствующим предписанием, а готовый заказ потом отправлялся прямо на дом. Уни и сам неоднократно исполнял роль посыльного, однако всегда стремился найти в этом светлую сторону – ну, хотя бы возможность лично посетить дома высокородных заказчиков и постичь все тайны их читательского выбора. Это было одним из его немногочисленных козырей в разговорах с друзьями. Ну кто бы мог подумать, что, скажем, мрачно-неприступный Ло Виньяки, секретарь Военной палаты, является тайным поклонником улиньской поэтессы Левии Сюй и собрал у себя полную коллекцию ее лирики о неразделенной любви? Или что удачливый купец Крамат Сегно, красавчик и признанный ловелас, буквально выдоил архив в поисках все новых средств для повышения потенции? Ну а то, что блестящие доклады Лицизия Дорго, одного из любимейших сановников императора, почти наполовину состоят из тщательно подобранных рукой Уни цитат из древних трудов по государственному управлению, так это просто классика жанра.

От всей этой блестящей публики Манелий Ронко отличался прежде всего тем, что в архив всегда приходил сам, от услуг библиографов отказывался наотрез, требовал свитки лично в руки и полного уединения. Уни был единственным счастливчиком, для которого в таких случаях делалось исключение. Прочитав гораздо больше книг, чем требовали его служебные обязанности, юноша мог незамедлительно посоветовать Ронко, где стоит искать ту или иную информацию по книгам практически всех разделов. А читал тот в весьма и весьма странной манере, словно высасывал из свитков нужные знания, не соблюдая очередности глав и порядка листов. Казалось, будто Ронко все время бранится от того, как неправильно записаны интересные ему сведения, и строит где-то внутри себя новый архив, где все разложено по полочкам в совершенно иной, на этот раз уже единственно верной последовательности. Его любопытство простиралось от жизнеописания дальних стран света до рецептов изготовления ядов, от особенностей системы государственного управления в доимперской Герандии до новейших трактатов по архитектуре. Уни как-то пришла в голову мысль, что Ронко чем-то неуловимо похож на него самого, каким он, возможно, при определенных обстоятельствах мог бы стать лет через тридцать. Мог бы? Кто его знает. Если для Ронко все это лишь экстравагантный каприз и еще один вид досуга, то для Уни – единственная работа, на которой он, похоже, весьма прочно увяз после выпуска из столичной академии без каких-либо перспектив продвижения вперед.

– Мой дорогой друг, – начал Ронко в своей изысканной манере, когда они остались наедине, – ты, кажется, уже говорил это мне, но позволь осведомиться еще раз: ты и правда так сильно интересуешься Вириланом, как мне только что настоятельно поведал твой убеленный сединами наставник? Барко тут просто огорошил меня идеей насчет того, что вы с ним – единственные носители вириланского языка в империи.

Ронко, похоже, начисто проигнорировал заботливо пододвинутое к нему кресло и просто уставился на Уни с высоты своего внушительного роста. Его избыточно любезный взгляд казался в то же время необычайно пронзительным из-за красивых, редкой формы глаз, слегка изогнутых и опущенных к переносице, особенно когда их обладатель улыбался и мышцы на его щеках наливались. В такие моменты казалось, что лицо Ронко словно превращается в некую театральную маску, и добрую, и страшную одновременно.

Уни сцепил руки в замок на животе, вдохнул и, наконец, собрался с силами, чтобы ответить стройной и членораздельной фразой:

– Да, все именно так, как вы и сказали. То есть, – поспешил тут же добавить он, – мои познания в этом вопросе носят весьма скромный характер и совершенно не могут быть сравнимы с эрудицией энеля Барко. Это ведь именно он научил меня всему, что знает, показал редкие книги и нужные фрагменты из них. Да что тут говорить, старший смотритель Барко – вот кто главный и единственный знаток Вирилана в империи, ручаюсь вам!

– Я отдаю дань твоей искренней скромности, – Ронко понимающе кивнул и на мгновение прикрыл глаза, – но сейчас меня интересует вовсе не это. А человек, способный составить для императора емкую, но содержательную записку о Вирилане и его жителях, форме правления, обычаях – словом, обо всем, чтобы совершенно не сведущий в данном предмете человек смог за короткое время получить исчерпывающие представления об этой географической загадке, не подвергшись смертельному утомлению в процессе чтения документа. Барко сказал мне, что этим человеком можешь быть только ты.

– Я? – наивно растерялся Уни. – Нет, мне, разумеется, очень лестно слышать о себе столь высокий отзыв, несомненно, не вполне заслуженный, но при этом…

– Ты читаешь первоисточники? – немилосердно прервал этот поток самоуничижения Ронко.

– Разумеется! – словно спохватился Уни. – Изучать историю без первоисточников – это все равно, что петь песню без слов. А Вирилан – это ведь история, это страна без настоящего, я имею в виду – для нас, это закрытая страна, – зачастил он. – Никто не знает, что происходит там на самом деле, ну вы в курсе, они торгуют только с капоштийцами, да и то всего одна маленькая фактория на побережье, общение сведено к минимуму…

– Вот об этом ты и напишешь! – Ронко элегантно провел указательным пальцем по книжным футлярам лишь для того, чтобы затем демонстративно чувственным движением губ сдуть с него вековую пыль. – Только мой тебе совет – не пиши по-вирилански, а то увлечешься своими первоисточниками, а потом прочесть сие никто не сможет!

Уни непроизвольно улыбнулся этой неожиданной шутке и почувствовал себя уже не так напряженно.

– И скажи-ка еще вот что, мой друг, – продолжил допрос велеречивый Ронко. – А говорить по-вирилански ты не пробовал? Хотя прости, конечно – с кем тут разговаривать? И главное – о чем? Я все время забываю, что речь идет о мертвом для нас языке…

– Нет, отчего же! – распалился Уни. – Во-первых, старший смотритель Барко иногда имеет возможность обсудить со мной особо интересные места из древних текстов. А во-вторых, я и сам… Ну, то есть когда читаешь какую-нибудь хронику, представляешь все эти войны, древних героев, вживаешься в образы мудрецов, полководцев и владык…

– Да что ты говоришь? И ты вслух озвучиваешь их диалоги? Этакий театр теней в подвалах имперского архива? Очень, очень оригинальная находка!

Уни почувствовал, что краснеет до самых кончиков ушей. Но отступать было некуда, да и запал, разбуженный в нем неожиданным предложением, оказался слишком силен.

– Понимаете, дело не в этом. Когда вириланы объединили пять царств под своей властью четыреста лет назад, отказавшиеся принять новые порядки сели на корабли и бежали прочь, в том числе и в империю. Они быстро растворились среди ее жителей, и книги, которые они привезли с собой, – это единственное, что может дать нам хоть какие-то знания о Вирилане.

– Я ни в коем случае не ставлю под сомнение твои методы обучения. Тем более что они могут оказаться для нас весьма и весьма полезными. Хмм… Я даже и представить не мог, что все будет складываться так благоприятно!

– Сделаю все, чтобы сполна оправдать ваше высокое доверие. К какой дате следует подготовить документ?

– К завтрашнему полудню будет в самый раз, – Ронко равнодушно пожал плечами и беспечно оглядел книги вокруг.

Уни на мгновение показалось, что все его внутренности словно упали в пятки.

– Как? Простите, к полудню? – переспросил он. Голос, похоже, тоже рухнул в бездну, ибо звучал слабо и хрипло, словно из глубины.

– Ну да, – сочувственно протянул Ронко. – Теперь видишь, как мне повезло, что этим делом займешься именно ты? Ух! – и Ронко звонко щелкнул пальцами. – Воистину, если Владыка небесный уже решил чью-то судьбу, то проведет его даже по мосту толщиной с волос!

– А, конечно, – окончательно сник Уни, прямо противоположным образом реагируя на неожиданное веселье своего знатного собеседника. – Можете не беспокоиться, все будет готово в срок и в лучшем виде, – он попытался изобразить хотя бы вялый энтузиазм, но сник на первом же вдохе.

– Ну вот и замечательно, не буду тебя задерживать, увидимся завтра!

Уни даже не рассмешил откровенно детский восторг Ронко, который вмиг сделался похожим на ребенка, заполучившего давно желанную игрушку. Тот уже скрылся где-то в недрах архива, а Уни так и остался стоять, прижавшись спиной к книжным полкам, пытаясь осознать всю противоречивость и трагизм наступившего момента. Ну в самом деле, почему судьба стремится поиздеваться над ним даже тогда, когда, казалось бы, преподносит столь редкий набор радостных сюрпризов? После долгих лет пустого сидения в архиве на его таланты и умения обратили внимание при дворе, что может стать тем единственным шансом вырваться наконец из этих мрачных подвалов и проявить себя в настоящем деле. Если успешно справиться с этим заданием, то, может быть, со временем стоит рассчитывать на серьезную должность, где его уже никто не будет держать за мальчика на побегушках, а можно будет самому отдавать распоряжения подчиненным. Но почему эти столь желанные и долгожданные возможности появляются именно в такой момент, чтобы перекрыть собой наметившийся успех в другой, не менее важной сфере? Почему все знакомые и друзья так легко и непринужденно совмещают карьеру и личную жизнь, а его словно заставляют жертвовать одним ради другого? Ну уж нет! Уни сжал зубы и, откинувшись назад, гулко стукнулся головой о деревянную панель на стене. Пропустить свидание было бы так же немыслимо, как и чудесно свалившуюся на голову возможность показать себя с этой запиской по Вирилану. И что тогда остается? А остается только одно – делать все и сразу.

«Ну вот, – лихорадочно подсчитывал в уме Уни. – У меня, видать, всегда в жизни так – то густо, то пусто. Итак, вечер – прогулка с Сианой. Торжественное признание в любви на закате дня. Ха-ха, романтика по расписанию! Смех смехом, а так, может, даже лучше, меньше волнения будет, когда у тебя еще куча других важных дел. Извини, дорогая, у меня так много забот, нужно готовить доклад для императора… Хмм, ну, приврать тут тоже не такой уж грех великий, зато какой эффект! После неизбежного при таком блестящем раскладе успеха – рысью в архив, где ночное обострение творческих сил порождает гениальный шедевр, достойный похвалы Великого владыки. О, какие точные сведения, что за широта познаний! А слог, язык, величественная, но емкая манера изложения! И никакой скорописи, все оформить строгой парадной вязью! Эх, когда я в последний раз практиковался в каллиграфии? Ну да ладно, в лепешку расшибусь, но я им такое сделаю, что ахнет вся Вельможная палата! Кто, вы говорите, автор этого уникального трактата? Унизель Вирандо? Всего лишь помощник старшего смотрителя? Какое упущение, вы совсем не умеете использовать людей в соответствии с их талантами! Срочно повысить его до смотрителя отдела! Нет, лучше назначить его личным советником императора! Кто еще обладает столь обширными знаниями обо всех иноземных державах?! Хмм, ну, это уже чересчур, но игнорировать меня дальше, после столь уникальной и воистину героической работы, будет уже совершенно невозможно. Главное – не забыть договориться с Барко, чтобы он разрешил посидеть в архиве этой ночью, – размышлял Уни, не замечая, что давно уже не просто идет, а будто парит над землей. – О сокол, сокол, дивный сокол, я скоро к тебе присоединюсь!»

Глава 2. Сердце вдребезги

Аринцилы поклоняются лишь двум богам, в отличие от других язычников. Первый – Пулиментель, бог смерти. Ибо смерть, как говорят они, есть единственная реальность, которая в равной степени касается каждого из нас. Будь ты сильный или слабый, красивый или урод, богатый или бедный – ты все равно умрешь, рано или поздно. Значит, именно смерть стоит над всеми, значит, именно она – повелитель всего живого. Лично я нахожу в этом много общего с нашей верой в Великое светило, которое одинаково дарит свет всему сущему. Однако если бог аринцилов олицетворяет страх и ужас перед неизбежным концом и в целом весьма образно отражает всю суть их жестокосердного общества, то наш Небесный властитель покровительствует светлым землям империи, где рождаются мудрые и человеколюбивые мужи. Второй бог – Алинтепель – покровитель воинской удачи. Будь ты хоть трижды силен, но если и враг твой тоже достойный боец, то победа будет за тем, кому благоволит удача. Порой исход сражения или поединка решает такая малость, что даже искушенный в единоборстве воин не может ничего противопоставить сокрушительной мощи этой досадной случайности, которая, словно меч, неумолимо перерезает линию его судьбы…

– Ты так интересно рассказываешь, просто заслушаться можно! – Аккуратная, ухоженная брюнетка с точеным профилем и необычайно красивыми глазами изумрудного цвета вот уже больше часа шла рядом с Уни по извилистым дорожкам Архомены, наслаждаясь теплым вечерним ветром, пригнавшим очаровательно алый закат и такого начитанного собеседника. А он даже и не предполагал, что увлечь эту недоступную героиню своих тайных мечтаний будет так легко – достаточно просто подряд рассказывать ей все, о чем пришлось читать в рамках курса свободного просвещения в архиве.

«Надо же, как все гладко идет! – подумал Уни. – Сейчас расскажу ей о ритуале выбора невесты в Торгендаме, а потом можно будет приступать к основному пункту программы. О моя дорогая Сиана, я знавал так много красавиц заморских и прочих прелестных созданий Творца, но с тобой не сравнится никто из живущих ни в империи, ни в самых отдаленных уголках света, ни даже среди принцесс прошлого, ибо ты есть принцесса моей души, ты поселилась там навечно, и мой трепетный взор прикован к тебе навсегда…»

– Я так рада, что, хоть ты и состоишь на ответственной императорской службе, все равно нашел время встретиться со мной!

– Ну, – Уни даже несколько смутился, – я действительно испытываю некоторую нехватку времени. Вот завтра, к примеру, я должен буду представить очень важный доклад самому Великому владыке. Секретный доклад, между прочим. Да, есть вещи, которые его величество может доверить только мне. А что делать? Простых исполнителей пруд пруди, а вот людей с истинным пониманием сути вещей…

– Ой, прав ты, еще как прав! Мой отец тоже все время жалуется на то, что работать просто некому. И это у него-то, в святая святых, Фискальной палате Ясноликого престола! Все же жулики, все думают только о том, где удобней украсть, представляешь? Накупят себе домов, лодок, помпезных экипажей, картины коллекционируют, статуи, а в голове-то пусто!

– Ну так, – тяжело вздохнул Уни, – это же вообще примета нашего времени – деньги без культуры и культура без денег. Вот в древности – там да, там были просвещенные правители, которые брали на службу мудрецов, государство богатело, а народ жил спокойно и счастливо. Когда мудрость отделена от власти, а власть от мудрости, то страна подобна телу, у которого отрубили голову!

– Ах, как ты красиво говоришь!

– Я всего лишь скромный рыбак, что ловит истину в дырявую сеть своих мимолетных размышлений. И это не я первый придумал, что образованных, знающих науки людей нельзя обделять вниманием власть имущих. Не найдя сочувствия и понимания в обществе лучших мира сего, они неизбежно обратят свой голос к черни, станут вождями безумной толпы, для которой страсть к разрушению и ниспровержению основ благопристойного общества есть логическое продолжение ее животной, низшей духовной природы. Как жаль, что наша напыщенная бюрократия не желает видеть очевидного – лучше потратить сто леро сейчас, чтобы собрать носителей мудрости, чем тысячу – завтра, когда бунт начнется!

– Я согласна с тобой. Но не все так слепы и безрассудны. Мой будущий муж Семлий Торви очень любит и ценит талантливых молодых людей! Он говорит, что они – опора империи.

– Твой… будущий муж? – Уни показалось, что вся кровь разом прилила к его голове и глаза словно застилает черный туман. Юноша встал как вкопанный и поднес руки к вискам.

– Ну… да. Конечно, правильнее было бы сказать – жених, но ведь вопрос уже решенный. А ты разве не знаком с ним? Мой Семлий – один из высших командиров Солнечной стражи, вы должны были видеться с ним во дворце.

– Нет. Э-э-э… не приходилось. Ну, то есть я, конечно, слышал о нем. И давно вы знакомы?

– Уже три месяца. Помнишь, когда ты встретил меня на площади перед Имперским судом, он еще стоял рядом с моим отцом? Такой высокий, сильный, и лицо – жесткий, мужественный профиль! Ты знаешь, я ведь никогда не считала себя особо чувственной девушкой, но когда увидела его в первый раз, у меня словно волна внутри поднялась. Так потянуло к нему, только держи!

– Ага, – с каменным лицом произнес Уни. Он глубоко вздохнул, заложил руки за спину и вновь двинулся вперед, пытаясь изобразить равнодушно-беспечную походку. – Ну, идеальный герой, в общем. Все девушки спят и видят, как такой бравый парень спасает их от какого-нибудь дракона!

– Э-э-э… не то чтобы парень, он ведь все-таки на пятнадцать лет меня старше. Скорее мужчина в самом расцвете сил. И тоже – очень, очень умный. Я ведь тебе не до конца рассказала. Семлий как-то говорил, что, когда мы поженимся, обязательно создадим дома кружок из самых выдающихся ученых людей империи. Ты сейчас в точности повторил его слова – образованным книжникам не стоит общаться с чернью. Должно быть такое место, куда они могут прийти, обсудить всякие интересные идеи, выпить, закусить, развлечься. Мы будем устраивать такие красивые вечера, только представь: философы с венками на головах, жаркие дискуссии, аплодисменты! И я очень хочу, чтобы ты тоже обязательно во всем этом участвовал.

– Я? Хмм… большое спасибо.

– Ну что ты, Уни? Ты ведь такой милый мальчик, тебе нужно сделать карьеру, получить солидную должность. А так тебя быстрее заметят, ты войдешь в круг общения лучших людей империи. Мудрецы и правители – за одним столом! Это ведь как раз то, о чем ты сам только что так красиво говорил, разве нет?

– Все так, Сиана. Только… Ты вот назвала меня умным, но на самом деле это вовсе не так. Я сегодня понял, что по-настоящему умна ты, а я… я просто дурак, вот и все! – дрожащим голосом произнес Уни, безразлично устремив взгляд куда-то вдаль.

– Ах, какой ты все-таки забавный! Ну подумай, разве я могу и впрямь быть умнее тебя? Ты столько книг прочитал, столько знаешь всего, что мне и не снилось! А я так – по верхам нахваталась, одна надежда на общение с такими, как ты!

– Я тебя еще когда-нибудь увижу? – все больше входил в роль страдальца Уни.

– Конечно! Заходи на недельке – расскажешь мне еще про аринцилов! Отец говорит, что с ними война скоро будет, а Семлий в это не верит. Кто из них прав, как ты думаешь?

– Я думаю, что, скорее всего, ближе к истине твой многоуважаемый батюшка, – Уни, наконец, собрал волю в кулак и остановил рвущиеся наружу волны отчаяния.

– Вот и я того же мнения, – доверительно наклонилась к нему девушка. – Но умоляю, не выдавай меня Семлию, он так не любит, когда я с ним в чем-то не согласна! Ну ладно, я побежала. Солнце уже почти село, а время с тобой бежит так быстро!

– Я провожу тебя.

– Не надо, у входа в парк меня ждет паланкин. До свидания, Уни, очень рада была с тобой пообщаться! – и девушка, элегантно помахав тонкой ручкой с изящным золотым браслетиком в виде виноградной лозы, оставила молодого архивиста одного на развалинах его несбывшихся надежд.

* * *

– Милый мой, я вот совсем как-то не пойму, а на что ты вообще там мог надеяться? – идущий по левую руку от Уни слегка полноватый молодой человек был само воплощение сарказма. Свой весьма немногим больший, чем у опечаленного спутника, рост он с лихвой компенсировал горделивой осанкой, кричащей роскошью разноцветной парчой и глумливым выражением холеного лица. – Ты вообще хоть знаешь, кто у нее отец? Это ж Отоний Зайни, правая рука начальника Фискальной палаты! Тебе до этой ласточки в жизни не долететь, соображаешь?

– Ой, да не в этом дело, Соргий! – тряхнул густыми черными кудрями идущий с другой стороны от Уни крепко сложенный парень, выглядевший на фоне двух других своих спутников настоящим великаном. – Вечно ты все меряешь деньгами и чинами! Тут ведь в другом дело – наш юный герой месяцами грезил о свидании с девушкой, которая уже в паре шагов от супружеского очага!

– Да, я юный, очень юный, но я родился в один год с вами, однако чуть что – почему-то всегда «малыш Уни». Достали уже – Светило свидетель!

– Ой, сейчас он будет возмущаться и говорить о своих правах! – начал кривляться Соргий. – Нет, мой мальчик, чтобы быть мужчиной, недостаточно просто глядеть на красавиц. Нужно еще иметь немного мозгов, не вашей этой архивной пыли в головах, а обычного такого житейского разума, и вообще почаще выбираться на белый свет! Ты там, в своих подвалах, как в материнской утробе, считай, что и не рождался вовсе, ты даже не юноша, ты младенец, у-сю-сю-сю!

– Да, я не знаю жизни, если под этим понимать твои грязные попойки, всех этих грязных шлюх, все эти парады чревоугодия и ярмарки разврата, вонь этой вашей травы и вообще! Человек создан для чистоты, для света, чтобы с равным жаром постигать тайны мира и зов трепетной любви! И я никогда не буду таким, как вы! Что вы теперь, затравите меня, да?!

– Кстати, насчет грязных попоек, – прервал Уни спутник справа. – Может, в «Зайца», а? Что думаете? По-моему, идеальное заведение, чтобы вдрызг напиться с горя от утраченной трепетной любви!

– Ну знаешь, Вордий, я думал, хоть ты меня понимаешь! Встретил, значит, свою любовь, а на друга начхать, да? Забыл, как сам страдал, а мы тебя пивом отпаивали?

– Еще как отпаивали, только блевал почему-то я, – вернулся к приятным воспоминаниям Соргий. – Да, умеют пить эти ваши головорезы из гвардии. Как раз в «Жареном зайце» все и было. Так что, собственно, почему бы и нет, место проверенное!

– Я к вам как к своим лучшим друзьям – за советом, а вы вместо этого только смеетесь, и ни одного слова поддержки! Да еще и опять пить, мне завтра к полудню доклад для императора готовить, не пойду я никуда, буду страдать в одиночестве!

– О, слышал? Пишет для Великого владыки, а выпить за него отказывается? Непорядок. Я тебя, можно сказать, в силу данных мне полномочий официально арестовываю вплоть до исправления этой святотатственной ситуации, – Вордий Онато стиснул успевшего только пискнуть Уни своей львиной хваткой и втолкнул его тщедушное тело в горнило любимого питейного заведения.

«Жареный заяц» был, безусловно, не самым известным, но зато одним из самых веселых кабаков Энтеверии. Собственно, по-другому и быть не могло, когда в таком небольшом помещении одновременно собиралось такое число любителей хорошенько промочить горло. Как можно было догадаться по названию, место славилось блюдами из дичи, чем заслужило уважение «настоящих мужчин». Тем более что приобщиться к этому достойному кругу можно было не за самые большие, по столичным меркам, деньги.

Свободных мест не было, однако Вордий решил эту проблему традиционно – отшвыривая в сторону особо захмелевших посетителей.

– Эй, человек, а ну быстро сюда! Гвардия императора – понял, кто пришел? Давай, чтоб все как положено: зайца там своего, овощей, булок, орешков, – и чтоб не лежалого!

– Что пить будете – вино, пиво?

– Ты все неси, и то и другое.

– А вино какое? Есть серегадское крепленое, очень хорошее!

– Я сказал, тащи!

– Слушаюсь!

Мужчина быстро поклонился и засеменил между рядами, огибая пирующие компании.

– Ничего себе! – подивился Уни. – Ты ведь никорх без году неделя, а уже так распоряжаешься. Что же будет, когда ты в старшие командиры выйдешь?

– А ничего, нормально. Так ведь можно битый час просидеть, пока эти бездельники тебя заметят. А у нас на столе уже – опа, и смотри, какое изобилие!

– Дивно. А платить за все это кто будет?

– Он! – и Вордий многозначительно выставил свой мощный палец в сторону оживившегося при запахе пива Соргия. – Пусть заплатит за каждое подлое слово, сказанное в адрес моего любимого друга, – могучий воин сжал мощной пятерней голову Уни и чмокнул его в макушку.

– Ну, конечно, вы ведь меня с собой как кошелек водите, да? – стал возмущаться Соргий. – Ну кто бы знал, что я, выросший с вами в одном дворе, буду покупать дружбу за выпивку, когда вырасту!

– Да ты сам себя так поставил, дурашка! Я тебе сколько раз говорил – кончай все мерить деньгами. Тебя ж просили, как бабника со стажем – дай совет, что делать-то, а? А ты чего – «да я вообще не пойму», «ой, да ну как же». Кому это надо?! Тут человек погибает, не видишь, что ли?

– Ну, раз погибает, тогда первый тост – за дружбу! Чтоб всегда было кому из петли вынуть!

– За дружбу! – и члены маленькой компании, по традиции плеснув по кругу немного вина в бокал соседа, разом осушили кубки.

– Видишь ли, Уни, – обратился наконец к слегка порозовевшему собеседнику Соргий, – твоя основная ошибка, приведшая к сегодняшней неудаче, до крайности банальна и потому имеет столь трагичные последствия. Все дело в том, как ты смотришь на женщину.

– И откуда же ты знаешь, как я на нее смотрю?

– Ха! Ты думаешь, что уникален? А между тем в свое время через это прошли практически все. Понимаешь, ты смотришь на нее как на… ну, на некую святыню, возвышенное существо, богиню… Вот в этом и есть корень всех твоих бед.

– Да, ну и что? Как я еще могу смотреть на любимого человека? Это ведь нормально.

– Нормально? Ха! Нормально – это видеть в женщине ту, кто она есть. На самом деле. А есть всего лишь красивая оболочка, за которой скрыто до крайности приземленное и отнюдь не возвышенное существо, весьма далекое от всякой романтической чепухи и, как правило, весьма хорошо представляющее себе, чего оно хочет от жизни.

– И чего же «оно» хочет?

– Внимания и заботы. Со стороны мужчины. Все остальное крутится вокруг этих слов. То есть, во-первых, ты должен выглядеть в ее глазах мужчиной, а во-вторых, оказывать ей внимание и заботу. Все остальное совершенно не имеет значения.

– И что же должен делать с женщиной такой мужчина?

– О-о-о, это Вордий тебе расскажет! Давай, как там у вас с Лювией?

– Не тронь, скотина, мою девочку своим грязными, потными лапами, – бравый гвардеец одной рукой схватил Соргия за грудки и принялся с рычанием мотать из стороны в сторону.

– Что? Еще ничего не было? Ты врешь, Ворик! Врешь, ха-ха, – болтался, захлебываясь от смеха, Соргий.

– Лювия не из таких. До свадьбы у нас ничего не будет, я решил!

– О, свадьба? Это что-то новое. Хотя, если подумать, зря ты, что ли, искал себе такую хорошую девочку, – деловито рассуждал отпущенный наконец на свободу Соргий. – Только до нее-то у тебя сколько их было? Давай поделись секретами со своим любимчиком.

– Видишь ли, Уни… – начал было излагать Вордий, небрежными движениями состругивая зайчатину себе на тарелку.

– Малыш Уни! – язвительно напомнил Соргий.

– Да, малыш Уни. Видишь ли, малыш… – Вордий отвлекся от еды и с ехидным выражением оглядел своего несчастного друга.

Порыв негодования и натянутая ухмылка смешались на лице Уни в трудночитаемую гримасу. Сейчас ему очень не хватало Дагения Вандея – четвертого члена их славной компании, пока что не вернувшегося из своей поездки в деревню. В его присутствии на молодого архивиста каким-то мистическим образом сыпалось меньше покровительственных острот.

– На самом деле, тебе ведь сейчас не о девушках думать надо, если уж совсем честно.

– То есть как? Вам, значит, можно, а мне – и вдруг нельзя?

– Да нет, ты совсем не так меня понял. Я имел в виду, что для успеха у противоположного пола тебе требуется сперва серьезно измениться самому.

– Знаю, знаю. Сижу в подвале, реальной жизни не знаю, слышал все это сто раз.

– Да тут даже не в конкретном знании дело. Понимаешь, внутренний стержень у мужчины должен быть, проявлять себя нужно. Причем тут твой архив? Какое имеет значение, чем ты там вообще занимаешься? Лицизий Дорго в молодости торговал лепешками на улице, а теперь он ближайший советник императора.

– Ну да, – Соргий откинулся на спинку стула и витиевато почесал себя за ухом. – Другой, хоть в твоем архиве, знаешь как развернулся бы? У-у-у… дай только волю!

– Да? И как же это? Свитками приторговывать? Может, сведениями из закрытого доступа, а? Вот что, Соргий, если ты сам подонок без чести и совести, это твое дело, мне все равно. Но хоть других-то с грязью не мешай, ладно?

– Кто подонок? Я без чести и совести? А ты забыл, как в прошлом году по своей цыплячьей рассеянности посеял свиток сказаний Эридо Мортими? А я, дурак, за свои деньги купил тебе копию, отвалил за нее три сотни леро, и все для того, чтобы теперь…

– Соргий, прости! Я неправильно выразился.

– А, неправильно, ну, разумеется! Вот тогда тебе лучше просто сидеть и слушать, а не хвастать знанием никому не нужных здесь баек о далеких странах.

– Ну, знаешь, это совсем не байки…

– Все, хватит! – рявкнул Вордий и вмиг прервал этот не к месту возникший спор. – Я вижу, одного раза за дружбу выпить было мало. Давай еще, теперь крепленого плеснем, и чтоб до дна!

– Нет, я так точно сопьюсь, – раскрасневшийся Уни вытер губы рукавом своей лучшей палмы, надетой по случаю провалившегося свидания.

– А ты закусывай больше и слушай, – продолжил Вордий. – Знаешь, в чем твоя основная ошибка? Ты слишком много времени уделяешь накоплению абстрактных знаний. Но для успеха – в любой сфере – по-настоящему полезно только одно знание, совсем другого свойства.

– Очень любопытно, Мрак меня поглоти. И какое, скажи на милость?

– О том, как правильно ставить себя с людьми, дурашка! Вот ты, положим, бегаешь в своем архиве по щелчку. Почему, спрашивается? Потому что ты дурак или совсем не имеешь собственного достоинства? Нет?

– Естественно, нет. Тут имеет место холодный расчет. Дай-ка я тебе объясню…

– Да к бесам Тьмы твои объяснения! Уж что-что, а понимать людей за годы службы я как-то научился. Ты ведь самым умным себя возомнил, да? «Откуплюсь малой кровью, путь дураки думают, что я на них пашу, а я им фигу в кармане?» Нет, дурак в этой ситуации ты! Запомни: что ты там внутри себя думаешь – никогда никого не волнует! Важно лишь одно – твой образ в глазах людей. Взялся ты играть роль скромного служаки, вошел в нее, потом не отмоешься – не докажешь, что это вовсе не ты! Привыкнут люди тебя таким видеть, и пиши пропало! И не надо тешить себя надеждами, что случится чудо и все изменится. Не бывает чудес в этом суровом мире, и чем раньше ты это осознаешь, тем больше времени у тебя останется, чтобы построить светлое будущее, – для себя самого, заметь. Многие и за всю жизнь не успевают, а ты так бездарно тратишь свои лучшие годы!

– Ну, не знаю. Тебе легко говорить, ты с детства такой грубый и мужественный. Я ведь совсем другой, смешно мне будет тебя копировать. Тот же театр получится, фарс, комедия самого низкого пошиба, – и Уни с горя отправил в рот целую горсть гладких кедровых орешков.

– При чем тут мужественность, это здесь вообще не играет роли! Вот Соргий, он что – такой же, как я? – глянул в сторону полноватого друга Вордий. Тот с преувеличенно жалобным выражением лица уставился на него снизу вверх. – Нет, разумеется. Но если человек хорошо соображает, где у кого взять и что куда толкнуть, то уж точно не пропадет, даже если по росту ниже большинства энтеверийских красоток!

Соргий сбросил жалобную гримасу и ловким движением заткнул рот своему не в меру «деликатному» товарищу круглой сдобой из рисовой муки со сладким жирным творогом внутри. Вордий зашелся возмущенным мычанием, а в это время маленький стервец не торопясь перехватил у него лавры главного ментора для неопытного юношества.

– Видишь ли, это он так хочет тебе сказать, что то, чем ты занимаешься по жизни, не имеет ровным счетом никакого значения. Важно, как ты этим занимаешься и чего достиг в этом направлении. Если ты яркая, сильная личность, то уважать тебя будут вне зависимости от сферы занятий. И женщины, хе-хе, в том числе. Они ведь так любят успешных, состоявшихся мужчин. И, по-моему, это ты уже успел заметить!

– Да уж, – горестно вздохнул Уни. – В этот раз даже такой дурак, как я, обратил внимание на это очевидное обстоятельство.

– Слушай, – Соргий оперся подбородком на ладонь и основательно оглядел Уни. – Ты ведь даже пьяный так витиевато выражаешься, да? Из тебя бы вышел неплохой составитель государственных указов и других важных писулек. Нет, Вордий, ты не находишь, а? Вот где ему надо делать карьеру!

– Кстати, касательно документов, – немедленно приободрился Уни. – Я ведь вам тут все хочу сказать, как мне повезло. Заходит, значит, в конце дня Манелий Ронко, советник императора. Между прочим, целый час ждет именно меня, никто не знает зачем, все в панике…

– Так-так-так… Именно тебя ждет? Очень интересно. А он что, не женат?

– Заткнись, Соргий! Так вот, и что бы вы думали? Речь шла ни больше ни меньше о секретной записке для самого Великого владыки! Государю срочно понадобилось подробное описание Вирилана, все, что только есть в архивах об этом загадочном, таинственном царстве!

– Ну, признаться, я вовсе не удивлен в свете последних событий, – впервые за вечер Вордий напряг извилины. – А, ты ведь не в курсе, да? Преследуя банды кочевников, наши впервые так далеко углубились в Великую Ширь и совершенно неожиданно наткнулись на вириланский лагерь в степи.

– Да что ты? Быть такого не может! Вириланы практически не покидают своих земель. Что они там забыли, можешь сказать?

– Не знаю, клянусь всеми бесами Страшного сумрака! Доклад о встрече был немедленно засекречен. У военных там какие-то свои игры, я лишь краем уха слышал. Но, сам понимаешь, слухи-то пошли…

– Ага, так сами вот взяли и пошли, – вмешался Соргий. – Нет, ребята, вы хоть и вращаетесь якобы где-то во дворце, а без меня все равно что клуши слепые.

– Ой, а тебе-то кто об этом рассказал? – Уни уже перестал что-либо понимать. – Нет, скажи, ну откуда ты можешь знать о таких вещах?

– Ну, я, может, и ниоткуда. Вордий тут прав – со всех участвовавших в рейде воинов взяли письменную клятву хранить молчание. Но вот незадача – некоторые из них решили, что на жен это не распространяется.

– Ну, а дальше?

– А что дальше? У жен ведь есть подруги, любовники…

– Нет, ну как же так можно? Если это государственная тайна…

– Уни, не переживай – все строго засекречено! Вот мне, когда рассказывали, так прямо и обозначили – ты, мол, понимаешь, что это большой секрет? Голову снимут, и все такое.

– Издеваешься, да?

– Нет, мой милый. Это просто еще одна правда жизни, которую тебе предстоит постичь. А звучит она так: тот, кто все время играет по правилам, всегда в конечном счете оказывается в хвосте. А я бы сказал еще проще – под хвостом. Так что мотай на ус, дружище, и заметь – абсолютно бесплатно. Более того, я вас еще и вином угощаю. Так что не ерепенься ты, давай лучше вздрогнули!

Друзья разом осушили кубки с «мужским» серегадским пойлом. Уни небрежно облокотился на край стола, помутневшим взглядом покровительственно обозревая кабак. Все эти торговцы, мелкий чиновный люд и масса сомнительных личностей совершенно непредсказуемого призвания, что в таком изобилии притягивает столица со всех концов обширной империи, теперь казались ему родными и понятными. И если, будучи трезвым, он частенько вздрагивал от резкого слова или грязной ругани, то теперь грубоватая обстановка ничуть не тревожила его хрупкую душу. «А что, нормально так сидим», – непринужденно подумал он.

– А ты это, доклад свой, ну и используй его по назначению, – продолжил свое наставление Вордий. – Как таран то есть. «Я самый умный», «никто, кроме нас», и все дела.

– Ну так я о чем и говорю! Битый час вам обоим втолковать пытаюсь, что у меня уже давно созрел замечательный план. Тем более что мыслю в этот раз строго корректно, ибо никто, кроме вашего покорного слуги, и впрямь в этом Вирилане не разбирается!

– Да ладно, что там! – скептически прищурился Соргий, аккуратно пытаясь поддеть ногтем захлебнувшуюся в его вине мошку. – Я в твоем Вирилане больше вашего разбираюсь, только что обсуждали!

– А язык? Ты языка не знаешь! А это главное, ибо никто из чужеземцев в стране ранее не был!

– Ой, ну вот скажи, Уни, ты всерьез полагаешь, что по книгам четырехсотлетней давности можно изучать язык и нынешний быт страны?

– Во-первых, можно. Вириланы – очень консервативный народ. А во-вторых, других источников у нас все равно нет. Так что без языка – иди-ка ты погуляй, подучись немножко, малыш!

– Да, Соргий, иди гуляй! – и Вордий, облизав заячью косточку, выразительно постучал ею себе по лбу. – Заполни головенку чем-нибудь более полезным, чем этот недобродивший отстой из серегадской кислятины!

Соргий не растерялся и сопроводил красноречивый жест друга глухим постукиванием по дубовому столу. Вордий запустил в него злополучную косточку, и сраженный насмерть шутник картинно сполз на пол со стула.

– Друг Уни, как по-вирилански будет «смерть»? Я еще так многого не успел в этом мире!

– Да ладно. По счету уплатил, так подыхай на здоровье! – элегантно пошутил Вордий. – Ну что, Уни, картина ясная? Вперед и за работу?

Уни решительно поднялся из-за стола, но вдруг понял, что движения его тела существенно отстают от хода мыслей. «Я думал, что главная задача будет собраться с мыслями после пьянки. Ха! Я ошибался. Главная задача сейчас – просто дойти до архива. Причем желательно – на двух ногах. Ну, хотя бы миновать дворцовые ворота!»

Уни живо представил себя вползающим во дворец мимо грозной стражи на четвереньках в середине ночи и с пропуском в зубах и рассмеялся, уткнувшись в мощное плечо Вордия.

– Скажи, нет, скажи, ты ведь всегда мечтал об этом?! – чуть ли не подпрыгивал в сторонке буквально захлебывающийся от восторга Соргий.

Похоже, что разговаривал Уни отнюдь не сам с собой и не только в мыслях.

– А что, это идея, – басовито поддержал Вордий. – Поможем другу влезть на карьерную лестницу. Без отца рос, кто ж ему еще дорогу-то верную укажет?

– Во дворец ночью? Класс! Я в деле. А что твоя Лювия скажет? Не боишься ее одну оставлять, а?

– Уймись, скотина! – беззлобно бросил Вордий и, поддерживая за плечи Уни, увлек компанию на выход из заведения.

Глава 3. Карьера насмарку

Огромная синяя муха молниеносно опустилась вниз и теперь с фантастической быстротой перебирала лапками по раскинувшейся под ногами Уни роскошной мозаике пола. Молодой архивист настолько боялся шелохнуться, что, похоже, даже чувствительные к малейшим колебаниям воздуха насекомые упрямо принимали его за неодушевленный предмет.

– Мда-а… Я это все очень хорошо понимаю, молодой человек, но все же хотелось бы услышать более внятное объяснение произошедшего этой ночью, – и смотритель архива Маргио хмыкнул на бедного юношу с такой угрюмостью, что у того рухнули последние надежды на какое-либо благоприятное завершение всей этой истории. – Вы хоть сами-то понимаете, что натворили?

– Я… Мне очень стыдно, энель Маргио. Честное слово, я и думать не смел, что все может… закончиться именно так. Правда, я даже не знаю…

– Не знаете. Ох, Уни, вы четыре года имеете честь работать в нашем достославном заведении. Четыре года вы состоите на государственной службе и имеете уникальную возможность вносить свой, пусть скромный, но все-таки вклад в общее дело накопления и преумножения великой сокровищницы знаний нашей империи. А ведь еще сам Саптий Астольдо говорил, что «знаний суть есть высшая мудрость, величайшее могущество, богатство и бремя». И вы, энель Вирандо, как ни печально это признавать, оказались не готовы именно к бремени, что несем все мы – наиболее знающие и образованные люди Дашторниса. А ведь так все хорошо начиналось… В двадцать лет – уже помощник смотрителя отдела. Да какого отдела – чужеземных манускриптов! Одно из самых сложных, самых почетных направлений работы. А какие блестящие перспективы еще недавно открывались перед вами! Ведь не далее как в прошлом месяце я имел обстоятельный разговор с энелем Барко, и он со всей ответственностью заявил мне, что уже через пару лет вы вполне могли бы дозреть и до старшего помощника смотрителя! А там, глядишь, еще через десять лет, когда энель Герзио отправится на заслуженный отдых, и до библиографа рукой подать! Но нет, вы предпочли все это разрушить, сровнять с землей! Ну скажите на милость, какого беса вас занесло в архив этой ночью?

– Понимаете, именно это я и пытаюсь вам рассказать. Дело в том, что я договорился со смотрителем Барко о возможности немного поработать в ночное время…

– Значит, вы договорились с ним?

– Ну, точнее, собирался договориться.

– Ах, собирались? Очень хорошо.

– Ну да. Я вообще-то не в первый раз так делаю, если честно…

– Простите, вы хотите сказать, что уже не в первый раз врываетесь в охраняемое государственное учреждение на территории дворца в пьяном виде? Я уже не говорю про ваших друзей, ведущих себя подобно степным варварам и использующих служебное положение для того, чтобы покрывать эти возмутительные безобразия!

– Ну, признаться, я не мог видеть, как это смотрится со стороны…

– Конечно, вы не могли видеть, вы даже на самостоятельное передвижение были не способны! Вас буквально внесли под руки эти два урода, один из которых показал жетон офицера императорской гвардии и угрожал охране физической расправой, а второй не только не имел пропуска, но и возмутительнейшим образом швырял монеты горстями в разные стороны, что практически полностью парализовало работу всей обслуги сегодня утром. Из-за этого происшествия я был вынужден отдать приказ ограничить допуск людей на территорию и лично, ползая на коленях, изымать все преступным образом разбросанные денежные средства! Нет нужды говорить о том, что сегодня же мною будет составлен подробнейший отчет в канцелярию императора с целью установления виновных и направления соответствующих писем их непосредственному руководству. Что же касается вас, молодой человек, то боюсь, нам придется распрощаться с вами раз и навсегда!

Энель Маргио откинулся на резную спинку широкого деревянного кресла торгендамской работы, уставив взгляд куда-то в пустоту, словно краснофигурная ваза в углу с изображением этапов изготовления пергамента интересовала его гораздо больше, чем этот ничтожный нарушитель спокойствия вверенного ему учреждения.

– Мне искренне жаль того времени, которое мы, по нашей наивности и вере в светлое начало человеческое, потратили на ваше обучение! – произнес он наставительным, полным наигранного сожаления тоном.

У Уни все буквально сжалось внутри. Еще вчера работа в архиве казалась ему вечной и незыблемой данностью, которой он всей душою тяготился, умоляя судьбу вытащить его из этого застойного болота. Теперь же его, казалось бы, навсегда устоявшийся мир грозил обрушиться самым позорным и драматическим образом, похоронив под своими обломками великолепные мечты о светлом будущем и блестящей карьере. Вдруг ему страстно захотелось немедленно спрятаться от этого давящего жизненного испытания и в то же время – в диком крике вопросить у Светила: за что, как, почему именно сейчас оно посылает ему столь тяжкую кару?

– Простите, энель Маргио. Я… я не знаю, что сказать. Но я ведь не виноват, просто все так совпало в один день… У меня было поручение от советника императора, очень срочное поручение. Я должен был его выполнить, должен, понимаете? Ну что я мог поделать, если в один день! – Уни ясно ощутил, как плотный ком подкатывает к его горлу и, если все так продолжится и дальше, он самым позорным образом разрыдается, полностью утопив свою и без того растоптанную в прах репутацию.

– Не понял. Что ты там несешь? Какой еще советник?! – от внезапного волнения энель Маргио, похоже, враз потерял остатки учтивости и подскочил с кресла. Он стал похож на жирного, разомлевшего кота, как если бы того в ходе очередной игры с мышкой ужалила змея.

– Манелий Ронко попросил меня подготовить один очень важный документ, – тихо произнес Уни, смутно понимая, что говорить этого, возможно, и не следовало. Однако был ли у него другой выход в этой ситуации? Обстоятельства, да и собственная глупость, похоже, прочно загнали его в тупик.

– Манелий Ронко… – и Маргио, изогнув спину и взявшись за подбородок, сделал пару шагов в сторону, став похожим на нахохлившуюся птицу, грифа или другого стервятника, в равной степени зловещего и отталкивающего. – И что это должен быть за документ? – гриф резко обернулся к своей жертве.

– Ну… сведения о Вирилане. В общем… Я его сделал, кстати, несмотря ни на что! – тонким голоском последней надежды попытался переиграть судьбу Уни. – То есть можно сказать, что все это было по служебной необходимости…

– Я сам буду судить об этом, понял? – резко оборвал его Маргио. – Ты можешь как-либо доказать свои слова?

Уни возвращался за свитком на совершенно деревянных ногах, но что гораздо хуже – почти совсем не соображая, что делает. Словно в каком-то сне или тумане, окутавшем его разум, он автоматически выполнял действия, продиктованные чужим, подавившим его волю разумом.

«Вот теперь точно конец», – промелькнуло у него в голове после того, как рожденный в сумраке пьяной ночи трактат оказался в руках строгого начальника.

И предчувствие не обмануло. Все эти минуты, пока его не было, Маргио, похоже, пребывал в ничуть не меньшем эмоциональном возбуждении, чем сам Уни. Резко вырвав свиток, смотритель архива раскрыл его движением, похожим на то, каким окруженные врагами воины древности перерезали себе горло. Едва пробежав глазами содержимое, он неторопливо свернул манускрипт и вернулся на свое место с блеском холодной усмешки в глазах.

Маргио вновь откинулся на спинку кресла, его лицо осветилось зловещей улыбкой.

– А тебе известно, мой мальчик, что о всех подобного рода «поручениях» требуется немедленно ставить в известность руководство архива? Нет? А, понимаю. Ты, конечно же, тратишь гораздо больше времени на чтение древних книг, нежели на изучение правил внутреннего распорядка учреждения, в котором работаешь. Или, что будет точнее, работал, – улыбка Маргио приобрела воистину змеиный оттенок. – Но даже если ты такой книжный червь, то не должен, не должен был делать подобные вещи через мою голову! – резко проорал он. – И мне плевать, кто он и какая у него должность, любая справка, любая выдача – только с моего личного разрешения! – Маргио бросил свиток на стол и резко ударил локтем в висевший рядом бронзовый гонг. – С этого дня он у нас не работает, – брезгливо промолвил он вбежавшему в помещение секретарю. – Проводите его прямо до выхода. В здание архива больше не впускать. Никогда, – затем Маргио перевел взгляд на неподвижного Уни: – Пойдите вон, милейший!

* * *

Несмотря на огромные размеры, Энтеверия представляла собой по-своему уникальный образец архитектурной гармонии. После того как Норей Основатель провозгласил создание великой Герандийской империи, древняя столица была фактически разрушена до основания и построена заново, но уже по четкому, геометрически выверенному плану. Разумеется, столь грандиозный проект потребовал немало времени и еще больше упорного труда сотен тысяч людей, однако затраты эти полностью окупили себя в глазах благодарных потомков.

Старый город, по сути, представлял собой беспорядочное скопление каменных, но чаще деревянных домов вокруг укрепленного острова на Феле, где располагались царский дворец и покои наиболее родовитой знати. Владыки новой империи подарили своим подданным огромный город, разделенный на аккуратные жилые районы, а также отдельные зоны – дворцовую, храмовую, жилую, ремесленную, торговую и зону развлечений. Императорский дворец из скромного замка превратился в целый квартал непревзойденных в своем величии строений, а многообразие строительных материалов и причудливо сочетающихся архитектурных стилей представляло собой застывшую в камне огромную энциклопедию по всем провинциям обширной державы.

Были построены два новых акведука и большая клоака для стока нечистот. Город утопал в зелени садов и парков, а слух его жителей услаждал плеск десятков больших и малых фонтанов, выдававших причудливые мелодии благодаря хитроумным водяным орга́нам. Столица могла позволить себе неслыханную роскошь – отдать треть своей земли под территорию, не имеющую никакого отношения ни к жилью, ни к каким-либо производственным нуждам. Это был огромный организм, который вбирал в себя людей и товары и тут же обменивал их на шикарную, беспечную жизнь или хотя бы чувство приобщенности к ее главному центру в Дашторнисе. Энтеверия имела пару речных гаваней, которые благодаря полноводным рекам превратили ее в порт двух морей. На севере пузатые торговые корабли могли свободно подниматься по руслу Фелы вплоть до моря Драконов, через которое лежал путь к варварам Великой Шири и в Торгендам. По многочисленным притокам Великой реки можно было свободно добраться до большинства северных и западных провинций империи.

На юге при императоре Лекции был прорыт Солнцеблестный канал, получивший свое название из-за бликов щедрого Светила на его бурных волнах. Впрочем, волны в канале поднимались отнюдь не из-за плохой погоды, а от многочисленных купеческих судов, шедших с грузами из южных морей. Если северный речной путь был для империи в большей степени внутренней транспортной артерией, то юг открывал обширные возможности для внешней политики и торговли. Именно с юга в империю попадали новые товары, люди, знания и… угрозы. Религиозные фанатики Мустобрима состязались в настойчивости с капоштийскими торговцами, чье первенство в этом ремесле давно и прочно было признано всеми окрестными народами. И лишь теплое, неглубокое море Туманов с россыпью тысяч островов отделяло империю от кровожадных аринцилов, которые возвели в культ убийство, насилие и жестокость. А дальше на юг лежала Унгуру – таинственная страна колдунов, способных общаться с духами из другого мира и даже мертвых превращать в своих рабов.

Среди этих ярких, притягательных, но полных опасностей земель столица Герандии казалась средоточием многовекового мира и порядка, что и являлось главной заслугой империи в глазах сорока миллионов ее подданных. Город без крепостных стен, Энтеверия должна была олицетворять «покой и достаток» – именно так звучит девиз правления герандийских императоров. На ее широких улицах даже иноземцу было сложно затеряться, однако именно это умудрился сделать Уни Вирандо, не имеющий ни малейшего представления о том, где находится, после целого часа бесцельного блуждания по мощенной гладким вуравийским камнем мостовой.

Впрочем, какое значение имели такого рода мелочи для человека, жизнь которого и так на полном основании могла считаться законченной?

«А что от меня, собственно, сейчас осталось? – отстраненно думал Уни. – Ни должности, ни положения, ни личной жизни, ни денег – вообще ничего. Одно бренное тело с ворохом ненужных познаний в голове и представлением о жизни уровня пятилетнего ребенка. Если сигану с моста – никто и не заметит. Кому я вообще нужен? Светило свидетель, только родной матушке. А что я ей скажу? Что ее единственный сын, в котором была вся ее жизнь, которого она одна воспитала, скопила денег на академию, которым гордилась и на которого уповала как на последнюю надежду собственной старости, вдруг умудрился в один день потерять все то, к чему шел годами? Нет, даже представить такой разговор противно, уж лучше и впрямь под мост, пускай вообще без сына, чем и дальше будет такой никчемный, жалкий человечек! А что скажут друзья? “Малыш Уни” опять обделался! Ну разумеется, что они еще могут сказать? Соргий тут уж даст волю своему остроумию. А Вордий лишь пожмет могучими плечами, вздохнет грустно, хлопнет по спине и посмотрит как на неразумное дитя, которое даже учить чему-либо теперь бессмысленно. Нет, уж лучше под мост, только бы не видеть всего этого! Какие возможности подарила мне судьба, а я так бездарно, так глупо их упустил! И если я такой редкий дурак, который не может нормально жить в этом мире, то мне только одна дорога. Так, сейчас главное – набраться смелости. Спокойно. О Солнце, как колотит в груди! Итак, глубокий вдох, рывком через перила…»

– Здравствуй, Уни! – голос из застывшей на мосту крытой колесницы прозвучал вроде бы не резко, но мышцы начинающего самоубийцы словно сковало стальной цепью. Тонкая рука с правильными, идеально гладкими ногтями элегантно откинула в сторону шелковый полог, и Манелий Ронко уставился на юношу, изобразив уже знакомую ему ироничную полуулыбку. – Собрался искупаться в жаркий полдень?

На мгновение Уни показалось, что он отобедал сырым, холодным осьминогом, чьи склизкие и противные щупальца застряли у него в пищеводе, кишках, желудке и во всех прочих внутренностях. Где-то в глубинах затуманенного сознания пронеслась мысль о том, что Солнечный владыка вовсе не хочет его смерти. Нет, он в силу каких-то ему одному ведомых обстоятельств так сильно прогневался на несчастного Уни, что решил обречь его на вечные, нескончаемые мучения, где одна пытка будет тут же сменяться другой, еще более жуткого свойства, и так до самого скончания века, когда Небесное божество вновь, как и много раз до того, спалит своими лучами все живое, чтобы затем из сего благодатного пепла создать новый мир и новых людей – чище, светлее и лучше прежних.

– Мда… Судя по твоему виду, говорить сейчас о судьбе моей рукописи явно дурной тон, – понимающе качнул головой Ронко. – Давай сюда, – он изобразил приглашающий жест. – Осторожнее, голову береги. Да не надо так убиваться, во имя Лучезарного владыки! Немного хорошего вина сейчас тебе будет в самый раз. У меня дома вроде еще есть небольшой запас.

Уни с трудом втиснул внутрь такое чужое и «деревянное» тело.

– Советник Ронко, – наконец нашелся он. – Я… чрезвычайно рад видеть вас. Ваш документ готов, только я… не имею возможности лично передать его вам в руки. Вы, наверное, можете забрать его у верховного смотрителя Маргио. Так получилось, что я больше не работаю в архиве и не в состоянии ничего с этим поделать, к великому моему сожалению. Мне стоило с самого начала пойти и сказать вам об этом, я пытался, но… я просто не знаю, где вы имеете честь проживать. Мне назвали один адрес, но там никого, совсем никого не оказалось. Мне так стыдно, я просто не знал, что же делать. Моему малодушию нет прощения!

Ронко слушал юношу, задумчиво шлифуя тонкими губами свои холеные ногти. Его цвета мокрого щавеля холодные глаза смотрели куда-то вдаль, словно их обладатель пребывал в своем, отрешенном от окружающих забот, мире.

– Трогай! – слегка щелкнул пальцами он. – А здесь ты прав, – наконец вернувшись к Уни, Ронко вновь подарил ему ободряющую улыбку. – Я привык сам находить людей и не очень люблю, когда они пытаются найти меня без моего на то предварительного согласия. А вот с рукописью твоей, честно говоря, вышла промашка. Не видать ее нам теперь как своих ушей.

– Как? – Холодный моллюск внутри Уни вновь подал признаки жизни, но на этот раз похолодела даже макушка головы. – Но разве верховный смотритель может отказать вам? Вот прямо так взять и…

– Ну нет, конечно! – поджав губы, рассмеялся Ронко. – Вот прям так взять и послать меня в чертоги Мрака он никогда бы не осмелился. Но… Маргио работает на Лицизия Дорго, и сейчас он как раз на пути в его виллу, чтобы порадовать своего покровителя редким трофеем. Ха-ха, в кой-то веки и от такой крысы, как Маргио, тоже может быть своя польза!

– Это полностью моя вина, энель Ронко. Если бы не мой глупый поступок…

– Ты о чем? А впрочем, теперь это уже не имеет никакого значения. Я обратился к тебе напрямую, потому что знал тебя лично и наивно полагал, что ты сможешь провернуть это дело без участия своего руководства. Что бы там ни было, но твоей вины здесь нет. Есть ошибка в расчетах, моих расчетах. Хотя теперь это тоже не очень-то и важно.

* * *

Колесница Фергия Маргио совершала чудеса эквилибристики, грациозно виляя вдоль широкого проспекта Солнечной щедрости и уверенно обгоняя медлительные паланкины скучающих снобов. Впрочем, нервозное состояние пассажира не могли развеять даже высокие ездовые качества его любимой повозки – он судорожно прижимал к груди кожаный футляр для рукописей, словно боялся выронить сей драгоценный предмет в ходе этой бешеной скачки с препятствиями. К какому-то подобию душевного спокойствия Маргио смог прийти лишь тогда, когда частая брусчатка городских улиц сменилась ровно подогнанными друг к другу разноцветными плитами Триказинцо и экипаж наконец съехал на узкую декоративную дорожку, ведущую к искусно спрятанной в тени платанов шикарной белокаменной вилле.

С момента своего основания почти триста лет тому назад район Триказинцо был особым местом, закрытым кварталом, городом в городе, где текла совершенно другая жизнь совершенно особых людей. После основания империи великий Норей задумал переселить в новую столицу всю знать покоренных царств. Неизвестно, какие хитроумные соображения двигали им в тот момент, но задача оказалась достаточно сложной с точки зрения ее практического воплощения. Большинство потенциальных переселенцев не горело желанием расставаться с родными краями, отрываться от своих корней, поколениями выстраиваемых связей и различного рода взаимных обязательств. К тому же требования комфорта у бывших безраздельных властителей были весьма и весьма высоки, особенно по меркам периферийной еще в недавнем прошлом Герандии. В результате только при императоре Назалио, великом градостроителе, который и привел Энтеверию в нынешний завершенный вид, квартал Триказинцо открыл свои объятия новым жителям. Да и бывшие правители, ставшие к тому моменту почти заурядной провинциальной аристократией, сами активно тянулись в столицу за близостью к монарху, чинами и званиями. Так что переезд прошел спокойно и, более того, превратился в настоящий праздник, увековеченный в ежегодном Фестивале Летающих фонарей. Десятки шелковых шариков с гербами знатных семей, влекомые вверх потоками горячего воздуха, возвестили о рождении нового сословия законодателей шикарной столичной жизни.

За прошедшие три сотни лет их число неуклонно возрастало за счет крупных чиновников, иерархов Солнечного культа, военачальников, членов купеческой и ремесленной верхушки, но Триказинцо по-прежнему оставался закрытым островком непоколебимого процветания, скрытым от посторонних глаз шелестящей зеленью садов и парков с декоративными прудами, каналом, беседками и гротами для уединенного размышления. По неписаному правилу, которое соблюдалось веками, между виллами не было никакой ограды и любой из обитателей квартала мог свободно перемещаться по всей территории. Согласно высочайшему замыслу, это должно было способствовать сближению представителей различных народов и даже наиболее яростных политических противников. Впрочем, на остальные семьсот тысяч жителей Энтеверии подобная свобода ни в коей мере не распространялась: специальное подразделение Солнечной стражи надежно защищало избранных от любых любопытных глаз и непрошеных гостей.

Молчаливый привратник провел Маргио вдоль длинной колоннады со статуями – в образах которых угадывались двенадцать человеческих пороков и столько же добродетелей, – стоящими друг напротив друга. Затем хозяин императорского архива оказался в саду, имевшем форму огромного пятиугольника, в центре которого на небольшом возвышении красовался аккуратный чайный домик. Строение также имело пять стен, над которыми возвышалась пятискатная крыша с искусно вырезанной из слоновой кости фигуркой лесной нимфы на самой вершине. Маргио словно помолодел и весьма стремительной для своего более чем полувекового возраста походкой буквально влетел в помещение.

– Так-так, ну и что такого страшного произошло в вашей пыльной дыре за это время? – расположившиеся в домике двое мужчин были явно не в восторге от того, что их уединенная беседа была нарушена таким резким вторжением. Один из них, худощавый и нервный, тут же заерзал на пышной шелковой подушке с узорными красными цветами на черном фоне. Второй больше напоминал холеную, но страдавшую неудержимым ожирением матрону, несколько лет до этого отработавшую грузчиком в порту. Именно он, уставившись на вошедшего с ленивой спесью, низким и грубым голосом вопросил его о цели визита.

Рассыпавшись в изысканных приветствиях, Маргио чуть ли не в лицах изложил суть произошедших с утра событий. Под конец этой захватывающей и, откровенно говоря, изрядно приправленной личными домыслами истории он торжественно передал из рук в руки драгоценный свиток. Хозяин беседки развернул его своими короткими, похожими на свиные сосиски пальцами. Сделал он это весьма небрежно и даже умудрился слегка порвать пергамент. Да и в целом в действиях этого человека чувствовалась какая-то вульгарная, грубоватая сила, агрессивно равнодушная к различного рода утонченным изыскам, жестоко срывавшая покровы изящества со всех вещей, к которым прикасалась. Склонившись в почтительном полупоклоне, Маргио не мог про себя не отметить, как смешно шевелятся губы у толстого мужчины, читающего документ, словно это полуграмотный сельский жрец Солнца накануне праздника Весеннего равноденствия пытается по слогам разобрать полузабытый текст хвалебного гимна Светилу.

– Глянь-ка, Форзи, эти сказки по твоей части, – толстый кинул своему собеседнику свиток, как кость собаке. Тот нервно дернул обеими руками, но все равно поймал только воздух – манускрипт глухо утоп в пушистом мустобримском ковре. Форзи робко ругнулся и с кряхтением потянул пальцы к полу, стараясь при этом сохранить хотя бы видимость достоинства. В это время вальяжный хозяин задрал подбородок и сальной пятерней от души почесал кадык.

– Ну ладно, Фергий, я тобой доволен. В кои-то веки и от твоей пыльной норы есть польза. Поговорю с Владыкой, чтобы дал вам еще денег на реконструкцию хранилища. А теперь иди, а то мы тоже скоро во дворец собираемся.

Проводив Маргио косым взглядом, Форзи тут же перестал читать свиток и вновь постарался завладеть вниманием собеседника:

– Ну? И что ты обо всем этом думаешь?

– Да что тут думать! – толстяк неожиданно легко для его габаритов поднялся с места и с кубком улиньского вина в волосатой руке подошел к резному окошку. – Везунчик! – он пригубил напиток и покровительственно похлопал Форзи по плечу, отчего мужчину как будто передернуло изнутри. – Теперь тебе и делать-то особенно ничего не надо. Ха-ха. Только вот не думай, что я тебя из-за этого так сразу поддерживать буду.

– Ну, Лизи, это уже просто хамство! – Форзи вскочил с места и напряженно сжал кулачки перед собой. – Ты же обещал подумать, обещал, что взвесишь все! И теперь ты вдруг решил бросить меня одного, да? Подставить меня захотел? Словно это не тебе надо! Может, возьмешь прямо сейчас и отнесешь этот свиток Ронко?

– Ну нет! – усмехнулся его дородный собеседник. – Свиток, положим, остается твоей добычей. Так и быть, дарю. А вот с Ронко на совете разбирайся сам. Тем более что без своих основных аргументов он вряд ли будет тебе серьезным противником. И вообще, хватит ныть! Скажи спасибо, что я посоветовал перенести заседание на неделю раньше срока. Он, естественно, стал дергаться и допустил массу ошибок. С мальчишкой этим связался ведь не от хорошей жизни, а?

– Послушай, Дорго, ты ведь и сам прекрасно понимаешь, что будет, если этим сумасшедшим удастся подписать прямой торговый договор? Нет, они что, и правда не соображают, что творят? Кроме мошны своей дурацкой, видеть ничего не хотят.

– Да нет, они просто упорно продолжают считать себя спасителями отечества и императора. От нас с тобой, – и Дорго пару раз выдал зычное простецкое «ха-ха». – И ради этого готовы пойти на все, не считаясь с последствиями.

– Так, значит, ты со мной все-таки согласен?

– Ладно, увидим. И мой тебе совет, Форзи, никогда не руби с плеча. Политика этого не любит. И запомни: выигрывает не тот, кто делает правильный ход, а тот, кто способен извлечь из него выгоду.

– Не люблю, когда ты начинаешь темнить. Встретимся сегодня на заседании совета. И пойми наконец – мне нужна твоя открытая поддержка!

После того как Форзи стремительно вышел из помещения, Дорго еще ненадолго задержался у окна, пристально разглядывая удаляющуюся слегка нервным шагом фигурку. Довольно улыбнувшись, он поставил полупустой бокал на восьмиугольный деревянный стол и в бодром настроении двинулся через ажурный мостик на другой бережок извилистого ручья, где в уютном павильоне из красного дерева заботливые слуги уже приготовили для него ароматную, дышащую густым запахом хвои, ванну.

«К бесам все дела! – весело подумал Дорго. – Этим вечером их и так будет через край».

* * *

Уни с комфортом расположился в дальнем углу просторной, но в то же время уютной и поистине роскошно убранной купальни. Дно бассейна было покрыто салатового цвета мозаикой, изображающей моллюсков, морских ежей и прочих обитателей таинственных глубин. Солнечный свет, проникая через большое отверстие в потолке, создавал иллюзию сказочного золотого сияния, в котором с детской непосредственностью плескался Манелий Ронко. Уни не переставал удивляться этому человеку, с такой жадностью ловившему всю полноту удовольствия буквально от каждого мгновения собственной жизни. Его словно и не беспокоил пропавший документ, а в равной степени – и все те жизненные неприятности, о которых сбивчиво поведал бывший архивный служитель. И Уни невольно заразился этой беззаботностью, а может, свой вклад внесло вино, но теперь он точно так же жил лишь моментом, словно не было ни трагического краха всех надежд, ни позорного увольнения, ни моста через Фелу, где – разве можно теперь в это поверить – чуть было не оборвалась его жизнь. А Ронко между тем, крутанувшись в воде пару раз, как мельница, с наслаждением откинул руки назад и положил обильно поседевшую голову на колени прекрасной мраморной нимфы, которая так кстати задумала полюбоваться своим отражением в воде.

– Ну-с, в общем, дела наши в действительности идут не так уж плохо, – оптимистично промурлыкал он.

Уни, изрядно разомлевший от запаха ароматических трав, идущего от воды, перестал клевать носом и сфокусировал взгляд на собеседнике.

– Наши враги получили незначительное тактическое преимущество и на том успокоились, расслабились. В этом их ошибка. Точнее, нет. Знаешь, в чем их самый большой недостаток? В слишком практичном подходе к полученным знаниям.

– Простите, что вы имеете в виду?

– Ха! Я имею в виду, что Лицизий Дорго – просто безграмотный оборванец, плебей, и он остался таким, даже поднявшись до столь высокого поста. И не смотри на меня так, я ведь ум имею в виду. Тем, кто поднялся наверх с улицы, присущ излишний практицизм. И это легко объяснимо. Когда нужно выжить, то накапливать лишние знания – себе дороже. Поневоле приходится жить сегодняшним днем и мыслить категориями текущего момента. Все лишнее, в чем нет видимой ценности, при таком подходе просто игнорируется.

– Вы хотите сказать, что разностороннее развитие человека – это роскошь?

– Ну разумеется! И ты даже не представляешь какая. Ты загружаешь в свою голову море невостребованных сейчас вещей просто ради удовольствия или с надеждой, что когда-нибудь в будущем, может быть, тебе все это пригодится, а может быть, и нет. Но в результате ты, как правило, забываешь о самых элементарных, необходимых для повседневной жизни вещах, то есть отрываешься от реального мира. Вот почему ученые мужи, несмотря на всю свою мудрость, никогда сами не становятся правителями, определяющими судьбы других людей.

– Прямо как я, – вновь загрустил Уни. – Уж лучше сначала добиться чего-то в обществе, а потом накапливать знания. Как жаль, что понял я это только теперь.

– Не скажи! К тому моменту, когда ты добьешься высокого положения, твой ум уже не сможет мыслить по-другому. Это войдет в привычку, станет вторым «я», ты просто потеряешь контроль над тем, чему будет уделять внимание твой разум. А обращаться он будет лишь к тому, что так или иначе касается вопросов твоего выживания.

– Выживания? Но ведь мы говорим о том, что я уже поднялся наверх.

– А ты как думал? Тогда самая борьба и начинается. Или ты решил, что, получив высокий пост и различные блага, сможешь расслабиться и просто плевать в потолок? Вот уж точно – опасное заблуждение! Закон общества состоит в том, что хлебных мест в нем гораздо меньше энергичных людей, желающих любыми путями занять их. Тебе только и придется, что думать о том, как бы удержать завоеванную делянку, и чем выше ты поднимаешься, тем острее будет стоять этот вопрос. Где уж там найти время для самообразования? Про желание я уже и не говорю, одно желание будет в свободное время – отдохнуть хорошенько, чтобы мозги не загружать вовсе. Что же касается всех этих благ, – Ронко лениво повел в воздухе тонким запястьем, – то их вкус ох как бледнеет на фоне ежесекундных переживаний о своей дальнейшей судьбе!

– А вы? Разве ваша жизнь не есть прямое опровержение того, о чем вы сейчас говорите? Вы столько времени проводите в архиве, столько всего знаете – и в то же время занимаете высокий пост при дворе императора! Как такое возможно?

– Я? Ну, я здесь скорее исключение. Во-первых, мне повезло родиться в богатой семье потомственных аристократов. Мне не нужно было прилагать усилий для того, чтобы выйти в люди, как тому же Дорго. Во-вторых, я занимаю слишком уникальную нишу в нашей запутанной паутине власти, чтобы кто-то реально мог претендовать на мое место. Знаешь, каков лучший рецепт выживания при дворе? Не стремись занять уже готовое место, на него всегда найдутся другие претенденты. Стань в чем-то незаменимым, создай место лично под себя. Тогда другой при всем желании не сможет претендовать на него. Ну, а в-третьих… Зря ты себя так коришь, мой мальчик! У твоего мировосприятия есть масса преимуществ, которые с успехом можно обратить себе на пользу.

– Вам, конечно, виднее, энель Ронко. Но я что-то не совсем пойму, о чем идет речь. Пока что меня просто обыграли по всем фронтам, и я ничего, вообще ничего не смог этому противопоставить! Да еще и вас подвел, что уж там говорить, – и Уни печально вздохнул.

– Ну, кто кого обыграл, мы еще посмотрим, – усмехнулся Ронко, выходя из бассейна. Широко расставив руки в стороны, он откинул голову назад, давая застывшим на холеной коже каплям свободно стечь вниз. Неслышно, как кошка, подошедшая сзади черноволосая капоштийка стрельнула в Уни сочными миндалинами красиво подведенных глаз и осторожно, как фарфоровую статуэтку, стала обтирать хозяина мягким хлопковым полотенцем. Ронко бодро заулыбался ей, и девушка с игривой застенчивостью опустила глаза. Уни вдруг почувствовал себя как-то не совсем уютно, но его собеседник словно прочитал его мысли и взмахом головы отпустил служанку.

– Видишь ли, в чем дело… – продолжил он, обвязав вокруг талии полосу белого полотна.

Уни знал, что Ронко где-то около пятидесяти, но только сейчас с восхищением и завистью обратил внимание на то, как великолепно он выглядит для своего уже весьма зрелого возраста. Два цельных кирпича мышц на груди, рифленый пресс и широкие крылья спины могли бы сделать честь даже профессиональному атлету из императорского цирка.

Ронко взял с декоративного столика из чистого золота красивый кубок в форме сложенных вместе ладоней, налил в него вина из стоящего рядом чеканного мустобримского кувшинчика с длинным носиком и по-соседски пристроился на скамью рядом с Уни.

– Наша жизнь – это не спринт, а марафонский забег. До финиша в конечном счете доходит именно тот, кто готовит победу заранее. А это значит, что и ворох бесполезных с точки зрения сиюминутной выгоды знаний когда-нибудь, при благоприятных обстоятельствах, можно будет использовать для обретения неоспоримого преимущества над соперниками.

– Я, кажется, вас понимаю. Но ведь такого момента можно ждать очень долго, он может вообще не настать. Как заранее знать, что может пригодиться, а что нет?

– Слышал поговорку: «Даже если меч может понадобиться тебе лишь раз, все равно непременно носи его с собой»?

– Конечно. Но это ведь просто красивая фраза. Даже самый умный человек не в состоянии быть специалистом во всем. Да и потом, разве можно добиться успеха в том, что тебе вовсе не интересно? Такое знание все равно останется для тебя чужим, и вряд ли получится использовать его во благо.

– Ну кто бы спорил! Каждый должен быть специалистом в том, к чему имеет склонность.

– Да, я вот стал специалистом по древним языкам, и чем все это кончилось?

– О, не скажи. Это как раз то, что Дорго, в силу своей ограниченности, так и не смог разглядеть. Ты ведь, похоже, едва ли не единственный знаток вириланского в империи? Вот то-то и оно. Помнишь, что я говорил о незаменимости?

– Вы имеете в виду…

– Скоро ты об этом узнаешь. У меня тут родилась очень простая, хотя и немного дерзкая идея. Сейчас тебе принесут парадную палму, прогуляешься со мной на одно помпезное собрание. Пусть рукопись у нас выкрали, но ты-то ведь не успел сигануть с моста?

Глава 4. Работа по специальности

Несмотря на то что архив был расположен на территории дворца, он до сих пор оставался единственным зданием огромного комплекса, в котором Уни посчастливилось побывать. Это был даже не отдельный город, а государство в государстве, со своим постоянным населением, армией в лице императорской гвардии и всем необходимым для того, чтобы в случае опасности как минимум два года безбедно существовать в полной изоляции от остального мира. Уни искренне восхищался и удивлялся тому, как, а главное – зачем строили такие грандиозные здания, внутри которых ничтожные на фоне мраморных громадин людишки ощущали себя как мухи на дне бездонного каньона.

«Если таким образом строители хотели подчеркнуть величие императорской власти, то здесь они добились обратного эффекта, – размышлял Уни. – Владыки ведь тоже люди – как же они сами будут смотреться во дворце, построенном скорее для каких-то гигантов?»

Ронко и его юный спутник миновали череду внушительных залов, каждый из которых был оформлен в архитектурном стиле той или иной провинции империи. Открытая и хлебосольная Некреданса, мрачный в своей внушительности Серегад, утонченный, несмотря на кажущуюся простоту, Улинь и еще девять земель, о былой независимости которых теперь было известно разве что из исторических книг. Даже летоисчисление в Герандии велось со дня основания империи, сейчас, к примеру, шел 403 год новой Светодержавной эры. Пользуясь благоприятным поводом, Уни не удержался и задал Ронко вопрос, который мучил юношу довольно давно. Почему империя, везде установившая новый порядок, сохранила старое территориальное деление по границам поверженных держав? Не разумней ли было создать новые провинции, разделив старые царства и перемешав некогда враждовавшие народы?

Впрочем, Ронко лишь посмеялся над этой идеей:

– Ты, Уни, мыслишь традиционно, руководствуясь логикой иных правителей, а не тем, как подобает вести себя владыкам нашей неповторимой страны. Солнечная империя – уникальное государство, такого не было, нет и не будет больше никогда. Мы не завоевывали людей одной лишь силой. Тогда мы были бы ничем не лучше тех многочисленных и заурядных правителей, которые вели на этой земле бесконечные войны и тысячу лет назад. Мы не отнимали у людей их имущество, свободу, родину. Мы дарили им то, чего не хватало каждому из этих народов. Вуравия была богаче всех, но ее жители не любили войну и тяжело страдали от необходимости каждый раз подниматься против врага. Мы дали им защиту, ничего не прося взамен. Серегад же, наоборот, самый воинственный из двенадцати царств, хотел всех покорить, однако сам очаровался нашей культурой. Семерия была дикой и отсталой, мы познакомили ее жителей с хорошим железом, помогли осушить вонючие болота, построить города, научили эффективнее обрабатывать землю. Секрет империи был в том, что мы давали больше, чем получали, но в конечном счете все присоединились к нам.

– И тем не менее многих пришлось покорять силой оружия?

– Разумеется. Знать никогда просто так не расстается со своими привилегиями. Однако насколько мужественно воевали за эти привилегии их подданные? Вспомни битву при Муе, когда превосходившие нас союзные армии трех держав побросали оружие и сдались. Никто не хотел умирать за старый мир, в котором, что ни день – войны, голод, нищета и нет разницы между жестокостью собственных правителей и внешнего врага. Норей поклялся, что все народы станут единой семьей, но каждый обязательно сохранит то, чем наделил его Лучезарный владыка со дня рождения. Он говорил, что земля – это плоть и тело народа и величайшим преступлением будет разлучать его с ней.

– Это великие слова. Но как же тогда получилось, что сегодня, скажем, в Вуравии две трети всей земли скуплены теми же местными богатеями, с которыми когда-то боролся Норей? А несчастные крестьяне вынуждены по кусочку арендовать собственную родину, чтобы не дать семье умереть с голоду!

– Забавные речи ты умудряешься говорить в императорском дворце! Солнечная стража повсюду рассылает своих шпионов, чтобы пресекать подобные разговоры в тавернах, на зрелищах и даже в банях. А ты, можно сказать, в самом сердце нашей Ясновеликой власти…

– Простите, советник, я и сам не ведаю, что несу…

– Да нет, со мной можно, а вот с другими будь осторожней. А что до твоих крестьян, то… так ли уж все плохо на самом деле? Да, им живется нелегко, но это ведь так видится нам с тобой, избалованным столичным жителям. А их предки веками жили в еще более худших условиях. Ты не думай, что в этом дворце сидят бездушные и зажравшиеся монстры с сердцами, покрытыми инеем. Ну, может быть, и правда бездушные, но уж никак не глупые, это я тебе точно говорю. Мы прекрасно понимаем, что крестьянам, всем бедным людям нужна поддержка, и император постоянно осыпает их своей милостью. Раз в пять лет регулярно прощаются все долги и недоимки. Ну, разумеется, тем, кто сможет доказать, что не имел никакой реальной возможности их выплатить. Снижаются налоги. Вот, в прошлом году плата за пользование государственными амбарами упала почти на одну сотую. Мало, конечно, но хоть что-то. Важна сама тенденция, благодаря чему люди могут на себе ощутить, что перемены к лучшему действительно возможны. Пусть не так быстро, как им хотелось бы, но все-таки. Что? Нет, не смотри на меня такими глазами. Я и сам понимаю, что, может быть, слова мои звучат не совсем убедительно, но… Ты ведь знаешь, что чем богаче люди, тем сильнее они не хотят расставаться со своим деньгами и тем больше у них возможностей оградить свою мошну от налогов двора. Вот и приходится императору поневоле рассчитывать в основном на сознательность простых людей.

– Выходит, через четыреста лет все вернулось на круги своя, к естественному положению вещей?

– Это… очень долгий разговор, Уни. И не все так просто, как тебе кажется. Продолжим в следующий раз, мы уже почти на месте.

Они вошли в небольшое, слегка вытянутое помещение где-то в стороне от основных дворцовых покоев. Солнечный свет еле пробивался через фигурные оконные решетки, это место сильно отличалось от ярких и просторных главных императорских залов. Уни ощутил знакомый запах лака, тянущийся от небольшой двери за толстыми зелеными портьерами, и только потом разглядел рядом одетого в парадную золоченую кирасу императорского гвардейца, которому по-свойски кивнул Ронко.

– Ну, ты пока жди здесь, – бросил он Уни, слегка закусив губу и оглядываясь по сторонам, словно прикидывая напоследок, не забыл ли чего важного. Наконец, собравшись с духом, Ронко стремительно нырнул з