Оглавление

Кваздапил. Наявули

Послеточие дилогии

«Автор от всего сердца заложил в основу сочинения столько правдивости… чтобы прояснить перед взором проницательных сущность рассказа и предания в возможно более простой форме, дабы родниковую воду сути повествования и мысль ясную, как утренняя заря, не замутили диковинные метафоры и вычурные эпитеты и сравнения. Уповаю на прославленную милость Всевышнего: пока на ланитах известий и сообщений останутся следы начертания благодаря буквам смыслов и вместилищам основоположений, восходящие от этих листов лучи будут блистать на весь мир, подобно лучам озаряющего мир солнца, и сердцепохищающий облик этого сочинения избежит нападок всякого невежды».

Шараф-хан Бидлиси «Шараф-наме»

Часть первая. Зеркальный ответ

— Никогда не спрашивал… Потом уже не придется. Ответь на один вопрос. — В паузе Гарун поиграл ножом, перебрасывая из руки в руку. — Почему «Кваздапил»?

— Совсем мелким я играл на улице, и мама крикнула на весь двор: «Саня, ты квас допил?» Я в ответ: «Да-а-а!»…

Гарун громко фыркнул, что-то внутри него надломилось, и неудержимый гогот сотряс стены. Я вынужденно подключился. Когда так заразительно смеются, нельзя не подключиться. Как в старые времена мы с Гаруном захохотали — дружно, в голос, не в силах остановиться.

Смех продлевает жизнь. А что делать, если вся моя жизнь — смех?

Смех и слезы. Смех сквозь слезы. Смех вместо слез, чтобы выглядеть круче. Но все равно — слезы, слезы, слезы. Себе и другим. И потому — смех, а не жизнь.

Додумать мысль и довести открывшуюся суровую правду до какого-то нужного вывода я не успел. Дикий хохот на грани жизни и смерти будто отрезало: полное ощущение, что около уха взорвалась граната. Звуки исчезли. По лицу Гаруна прошла рябь, оно растянулось, похожее на живые щупальца, и оплыло полупрозрачными кляксами с глазами, ртом, носом и ушами, стекавшими с шеи и дальше с тела и дивана, как часы на картине Сальвадора Дали. Фантасмагорические потеки сползли на пол и растворились в окружившей меня мгле. Мир заволокло туманом.

Серая пелена застилала глаза недолго, ее пронзил яркий луч, и картинка передо мной превратилась в другую. Комната осталась комнатой, но я в ней был один, раздетый лежал в кровати и жадно хватал ртом воздух. В лицо било утреннее солнце. Недавняя жуть оказалась иллюзией, хитрой проделкой подсознания.

В груди мощно стучало сердце. Ну и сон. Из серии, что называется «проснуться в поту». Оно самое, простыню выжимать можно. Гримаса истерического смеха все еще сводила скулы, а перед глазами блестел нож, жаждавший познакомиться с сердцем. А ножик и сердце — они, если честно, не пара, не пара, не пара. Дикая история мне всего лишь приснилась. Можно расслабиться.

А Хадя? С какого момента явь перешла в сон — до и или после звонка Фильки?

Дата на телефоне подсказала, что о смерти Хади мне сообщили. Яркий мир вновь потускнел.

Вставать? А зачем? Последний вопрос с философской точки зрения был намного глубже, чем казалось. Зачем и как жить дальше? Что делать? Для чего? Иными словами, опять же — зачем?

Круг замкнулся.

Нож. Смех. Жизнь. Смерть.

Любовь.

Зачем?

Не жизнь, а смех.

После того, что приснилось, заснуть не получится. Я заставил себя встать, умылся и отправился готовить кофе. Не готовить, конечно, а растворять. Две чайных ложки с горкой на маленькую чашку — чтобы глаза на лоб полезли. Или, наоборот, чтобы вернулись оттуда.

Привиделось же. Ученые говорят, что сны — работа подсознания. Если в наваждении сна Гарун пришел за моей жизнью, значит что-то внутри меня ждет именно такой развязки. И правильно, так и должно быть. Я виноват, только я. Можно все свалить на великую любовь, но любовь — чья? В том и дело. Не любовь толкала на необдуманные поступки, а собственные желания. За что я избил Машеньку? За ее следование безрассудным желаниям и страстям. Разве мои поступки продиктованы чем-то другим? Потому я и ждал от судьбы возмездия. В моем случае — не ремня, а ножа. Потому что это справедливо.

Кофе не помог. Надо было пить успокаивающее.

Когда я мыл чашку, раздался звонок в дверь. Открыть? После такого сна?

Звонок повторился — нетерпеливый, жесткий, угрожающий. Казалось, будто звонивший уверен, что ему откроют.

В прихожей я застыл, не зная, что делать дальше. Открывать или нет — зависело от личности пришедшего. Возможно, за дверью нетерпеливо переминался с ноги на ногу почтальон или, скажем, сосед, которому срочно понадобилась дополнительная табуретка.

Можно глянуть в глазок, но затемнение выдаст, что внутри кто-то есть. Прятаться тоже смысла не было — рано или поздно настойчивому визитеру станет известно, что внутри кто-то скрывается, все зависит от степени настойчивости. Если пришли по мою душу, то кроме настойчивости визитеры могут проявить сообразительность и решительность, а это мне и моей семье выйдет боком.

— Кваздапил, это я, — донеслось снаружи.

Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот он пришел — в точности как во сне.

Словно шагая в бездну, я распахнул дверь.

— Привет. — Моя ладонь привычно дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.

Застывшая в дверях фигура не двигалась, в поднятой к поясу руке блестел нож.

Вот и пришло то, о чем глубоко внутри себя я всегда знал, но трусливо отгонял это знание. Не зря же оно явилось даже во сне?

— Прости.

— Такое не прощают.

— Тогда — сожалею. И все понимаю.

— Это хорошо. Это правильно. Все будет намного проще.

Ноги у меня задрожали. Несколько шагов в комнату — и обезволенное тело рухнуло на край кровати.

Вошедший за мной Гарун нервно опустился рядом, пальцы крутили острую сталь. Говорить было не о чем.

— Не тяни, — сказал я. — Вина во всем — только моя, и это будет справедливо.

Мы с Хадей — жертвы традиции. Традиция нас разъединила, она же соединит.

Клинок замер в руке бывшего друга.

— Ты думаешь, это для тебя? — Он скривил губы. — Это от тебя. На всякий случай.

«От»?!

Гарун продолжил, словно выплевывая каждое слово:

— Ты опозорил мою сестру. Я должен отомстить. Убить тебя? Не-е-ет, ты этого не заслужил. Моя сестра мертва из-за тебя, а ты надеешься так легко отделаться?

— Легко?!

Что может быть хуже смерти? Только смерть долгая и мучительная.

Я машинально отпрянул. Гарун покачал головой:

— Нет, пытать и издеваться я не собираюсь. Что требовалось, уже сделано. Я пришел поставить тебя известность, а мучить себя будешь сам. Ты же в курсе похождений своей ненаглядной сестренки, о которой так печешься в последнее время?

— При чем здесь Маша?!

— А я считал тебя умным. Ты опозорил и этим приговорил к смерти мою сестру, чего ожидал взамен? Ответ действием, как говорят в бизнесе и политике, бывает симметричным и асимметричным. Сначала попробуем первое — обычную зеркалку. Правда, есть большая разница: у моей сестры не было бурного прошлого, как у твоей, зато этот факт сыграл мне на руку. Как ты думаешь: когда по чьей-то просьбе люди рискуют жизнью, чтобы добыть ценные файлы — разве они не скопируют их на всякий случай? «Художества» твоей сестрицы сейчас массово постятся в соцсетях в группах вроде «Шалавы нашего города», а дополнительные ссылки ведут на ресурсы, где видео выложено в полном объеме. — Гарун посмотрел на часы. — Теперь у тебя тоже нет сестры.

— Что ты сделал с Машей?!

— Я? — Он издевательски удивился — нарочито, с гримасой сетевого мема. — Ничего. Я здесь вообще ни при чем.

— Что с ней случилось?! Ты же сказал: «Теперь у тебя тоже нет сестры»!

— Говорю серьезно — не знаю я, что с ней случилось. Возможно, бросилась с крыши или где-то в тиши вскрыла вены. Она примерно час, как в курсе происходящего. Нормальной жизни у нее больше не будет, от такого «хвоста» не сбежать в другой город, пусть он стоит хоть на другом конце света. Мир давно стал глобальным, у этого есть свои плюсы, но есть, как видишь, и минусы. Нормальная девушка не сможет жить с таким грузом на душе. Мне почему-то верится, что твоя сестра — нормальная. Или я ошибаюсь? Если после всего она встанет, отряхнет перышки и снова пойдет гулять во двор, а в сентябре отправится доучиваться с прежними одноклассниками, то я удивлюсь. Тогда у меня вновь появится забота: как отомстить за смерть сестры. А тебя я убивать не буду. Во всяком случае, сейчас. Если честно — я тебя уже убил. Как ты будешь жить с тем, что натворил — не знаю. И не хочу знать. Ты мне больше никто.

Голос, с трудом пробивавшийся в сознание, умолк, а в голове бил набат: буммм, буммм…

По Маше. И по мне.

Я был ни жив, ни мертв. Что-то среднее. Жив, но одной ногой уже за темным порогом. Или я шагнул туда намного раньше?

Кровь клокотала жидким азотом, шипела и леденила. Хотелось броситься на Гаруна и душить, бить, рвать зубами…

Он вдруг запрокинул голову и захохотал во все горло, а реальность знакомо поплыла, затуманилась, пошла мерцающей дымкой…

Раздетый, весь в поту, я лежал в кровати. Кулаки сжимались, зубы едва не крошились от скрежета. Руки и щеки дрожали.

В глаза било утреннее солнце. За окном щебетали птицы, с постера над пустой Машкиной кроватью на меня глядел какой-то приторно сладкий хлыщ с тщательно «растрепанными» волосами. Он словно спрашивал:

— Ну что, брат, нервишки пошаливают? У меня тоже однажды такое было: приснилось, что татуировку набили некрасиво…

— Не брат ты мне, — буркнул я и поплелся на кухню делать кофе.

Часть вторая. Закон бумеранга

На стене висит ружье —

Чтой-то будет, е-мое.

Михаил Векслер «Закон Чехова»

Добро всегда побеждает зло. Кто победил, тот и добрый.

Михаил Жванецкий

Бывает же. Сон во сне. И такой яркий. Будто кино застряло на одном кадре. Сознание возмутилось жизненной несправедливостью и накидало возможных вариантов. Потому и снилась чехарда версий одного и того же события.

Впрочем, забыть, плюнуть и растереть. Если понадобится, обо всем этом я подумаю завтра.

Папа с мамой на рассвете разошлись по работам, чтобы вновь встретиться за поздним ужином, Маша, как всегда в последнее время, упорхнула гулять с Захаром, а перед уходом распахнула шторы. Почти полная тишина окутывала ощущением безопасности, покой нарушало лишь нестерпимое солнце. И сны.

Дззззинь!!!

Звонок в дверь? Опять?!

Похоже, сон приходил вещий. Если за дверью и вправду окажется Гарун…

Взгляд в глазок не прояснил, кто пришел. Или это кто-то незнакомый. Бейсболка, темные очки, джинсы, черная толстовка с капюшоном… Волосы вроде бы светлые. Руки незнакомец держал в карманах. Будь он пониже, я решил бы, что это Захар.

А темные очки на глазах — зачем они в подъезде?

По спине пробежал холодок. Если по мою душу прибыл посланец Люськи-Теплицы… Отказ Кости «разобраться» со мной или затягивание этого могло подвигнуть «мадам Сижу» на самостоятельные действия. Мне, честно говоря, и прошлых за глаза хватило

Нет, кое-что не сходится. В одиночку такие на дело не ходят, и Люськины знакомые должны быть старше, она не водится с малолетками.

Спортивно сложенная фигура, одежда и очки не давали точно определить возраст, но, без сомнений, незнакомец на несколько лет моложе меня. Возможно, еще один Машкин друг. Например, одноклассник. Я же, если честно, не знаю никого из ее ровесников, только тех, с кем пересекался во дворе. А ровесников сестренки среди них, кажется, и не было.

Парень поглядел по сторонам и вновь нажал кнопку звонка. Ну, во всяком случае, он не стучит, дверь не вышибает. Если ему не откроют, то, наверное, тихо уйдет.

Стало любопытно, кто это и к кому.

— Вам кого? — спросил я через дверь.

— Это по поводу Маши.

Интуиция не подвела, гость действительно пришел к Маше. Точнее, как он выразился, «по поводу». Я открыл дверь.

— Маши нет, я — ее брат.

— Знаю. Можно войти? — Голос был глухой, слова нарочно растягивались, чтобы казаться весомее. — На лестнице разговаривать неудобно. Не хочу, чтобы кто-то услышал.

Сейчас, не через глазок, а вживую, было видно, что правую щеку парня пересекал жуткий шрам — вздутый, красный, будто повязку сняли совсем недавно. Когда меня избили, мне было неприятно, что кто-то обращает внимание на покореженную внешность, и я не смотрел на лицо пришедшего, чтобы не смущать. Под очками глаз все равно не видно, а не глядя в глаза разговаривать можно даже отвернувшись.

Я посторонился и пропустил гостя в прихожую. Проснувшиеся мозги подбросили новый повод для нервов: «По поводу Маши» и «Не хочется, чтобы кто-то услышал» сложились в уверенность, что сестренка опять во что-то вляпалась.

И еще. Парень был в курсе, кто есть кто в нашей семье. Он знал даже то, что я дома, а Машка — нет. Что же получается: он следил за нами?

И голос. Зачем он так коверкает и растягивает слова — боится, чтобы потом не опознали? Или чтобы не узнали сейчас? Чем-то знакомым повеяло и от голоса, и от лица, и от фигуры…

— Да, это я. Это сделали со мной твои приятели.

Из голоса исчезли притворные нотки, и я узнал гостя.

Данила.

Он поднял правую руку с растопыренными пальцами — среднего пальца не было.

— Я показал им, куда идти, а они отрезали указатель. Боюсь, как бы теперь не заблудились, поэтому я принял кое-какие меры. Зато, здороваясь, могу сказать «Держи краба» и не соврать. — Состоявшая из двух пар пальцев страшная ладонь поднялась к лицу и сняла очки. — А еще они сделали это.

Шрам, пересекавший правую щеку, уходил в глазницу, где место отсутствующего глаза скрывала черная заплатка из ткани или пластыря.

Я смотрел на открывавшееся рукой без пальца обезображенное лицо без глаза и не уследил, как внизу, на уровне живота, что-то мелькнуло.

Ощущение — будто меня разодрало на клочки и разбросало по прихожей. Только меня не разодрало и не разобрало, все осталось внутри: скрутившая боль согнула и бросила на пол. Скорчившись, я схватился за бок. По ладоням потекло теплое и липкое.

Пока я глядел на лицо и поднятую правую руку Данилы, его левая рука вынула нож и ударила меня в печень. Данила презрительно скривился:

— Уродство привлекает внимание, на это я и рассчитывал. Правая рука без одного пальца — некрасиво, обидно, но не проблематично. Я левша.

Я пытался подняться, и нож взрезал меня еще раз — теперь прямым ударом в живот.

— Не вставай, а то не дослушаешь. Я долго готовил речь, и не хочется, чтобы она пропала. Кстати, в полицию о нападении на меня я не заявлял, иначе многим не поздоровилось бы. В том числе твоей сестре.

— Тебе в первую очередь, — прохрипел я.

Боль была невыносимой.

Данила кивнул:

— Я и говорю — многим. Врачи не верили, что я так неудачно упал, чтобы оторвать палец, выбить глаз, порезать лицо и отбить половину организма. К счастью, все обошлось, и ты со своими черными дружками и похотливой сестрицей можешь быть спокоен — ничто не выплывет такого, что потянет на уголовщину. Теперь перейдем к сути разговора, надо поторапливаться, чтобы случайно не объявился кто-нибудь, и безупречный план не пошел прахом.

Данила бесстрастно наблюдал, как подо мной разливалась лужица крови. Лужица превращалась в лужу, от моих босых ног она добралась до кроссовок у стенки и подбиралась к маминым выходным туфлям.

Данила спокойно продолжил:

— Ты напустил на меня своих дружков, чтобы отомстить за сестру. Похвально. Но ты забыл, что у каждой палки есть два конца. Я был в какой-то мере виноват, и со мной можно было поговорить и договориться, и даже получить что-то в качестве компенсации. Я бы пошел на это, хотя категорически не понимаю, кому и что компенсировать. Разве я хоть раз подставил кого-то из своих? Я только грозил, чтобы ошалевшие от легких денег безмозглые дырки на ножках не кинули меня, как работодателя и гаранта безопасности, и не бросились во все тяжкие добывать денег сами. Поползновения были, я их жестко пресек. Мои действия кажутся чрезмерными, и за чрезмерность, которая была вынужденной ради общей безопасности, и за угрозы, которые я не собирался исполнять, готов ответить. Теперь сам подумай: сумел бы я сделать хоть что-то без второй стороны — без слабых на передок любительниц приключений, которые увидели в моем предложении возможность быстро и много заработать? На мне лежит часть вины, но только часть, и мне обидно, что отвечать за всех ты назначил меня одного. Поэтому ты виноват в первую очередь. Как я был стартовой ступенькой своего дела, за которое пострадал, так и ты — организатор всего этого, — Данила провел изуродованной рукой по изувеченному лицу. — С остальными я уже начал разбираться. Они думали, что всесильны и что по их слову все будут скакать на передних лапках и кверху задницей. Оказалось, что пойманные по одному в тихом месте они очень хотят жить, желательно в полной комплектности. К сожалению, после того, что они со мной сделали, им это не грозит. Теперь кто-то из них не сможет ходить, кто-то — иметь детей, кто-то — видеть, кто-то — кушать без трубочки. Они и рассказали мне, кто заказчик акции и кто главный исполнитель. Кое-кто проговорился, что твой бывший дружок Гарун имеет на тебя зуб и даже собирался зарезать. Не сомневаюсь, что полиция тоже раскопает эти сведения.

Краем пульсирующего сознания я заметил, что державшая нож левая рука Данилы одета в перчатку. Отпечатков не будет. А нож очень походил на тот, с которым во снах ко мне приходил Гарун.

Данила перехватил мой взгляд.

— Это нож твоего друга, — сказал он. — Не представляешь, к каким ухищрениям пришлось прибегнуть, чтобы заполучить. По идее, нужно было взять с его отпечатками, но не удалось. Ничего, я спрячу неподалеку — в мусорном баке или еще как-нибудь, чтобы случайно не нашли дети, а полиция мимо не прошла. И — привет Гаруну. «Владимирский централ, ветер северный….» Впрочем, лучше так: «Таганка, я твой навеки арестант…» Теперь ты понимаешь, что рано или поздно за все в жизни приходится платить? Что-то ты долго валандаешься. Я уже все сказал, оставаться дольше опасно. До встречи в аду.

Третий удар ножа пришелся в сердце.

Часть третья. In vino veritas

За полночь пир, сиял чертог,

Согласно вторились напевы;

В пылу желаний и тревог

Кружились в легких плясках девы;

Их прелесть жадный взор следил,

Вино шипело над фиялом,

А мрак густел за светлым залом,

А ветер выл.

Ф.Н.Глинка «А ветер выл»

Я задыхался. Сердце разрывалось, клинок из сна оно ощущало как реальный, несмотря на то, что сознание проснулось. Я хватался за грудь, за живот за бок. Там все было нормально. Сердце бешено стучало, но — стучало! А я опять лежал в кровати родительской квартиры, и дата на часах убеждала, что предыдущие три утра мне приснились.

Кажется, пора пить на ночь успокоительное. Или уставать так, чтобы у мозгов не оставалось сил на всякую ерунду.

В дверь позвонили. Меня подбросило: кто?!

А если не открывать?

Не буду открывать. Не хочу. Ничего хорошего и никто хороший ко мне не придет, а у других, кто действительно может прийти, есть ключ. И никто мне больше не нужен. Оставьте меня в покое! Не открою. Я перевернулся лицом вниз и накрылся одеялом с головой.

Звонок повторился. Через минуту его сменил резкий стук. Еще через минуту он, в свою очередь, сменился грохотом, от которого дверь дрожала и поскрипывала хлипким косяком.

А если сломают дверь?

И какой смысл в «не открывать»? От судьбы не уйдешь. Приснившийся Данила был прав, рано или поздно за все в жизни придется платить. Точнее, прав был не реальный Данила, а мое подсознание, когда передало эти слова через ночной кошмар.

И если пришедшему что-то надо от меня, рано или поздно он этого добьется. Так же я звонил бы, стучал и бил в дверь, ломал ее или даже взрывал, если бы за ней прятали Хадю.

На стуле валялся банный халат, я накинул его на плечи и отворил дверь. Снаружи с бутылкой в руке топтался лысоватый мужик с бегающим взглядом. Стиль одежды хотелось назвать жанром, поскольку стилем не пахло, но жанр узнавался сразу. И пахло соответствующе. Брюки с давненько не глаженными стрелками сочетались с кроссовками, пиджак отлично чувствовал себя поверх спортивной кофты с молнией на вороте. Ударивший в нос перегар добавлял антуража к жанру «Выпить, закусить, и хоть трава не расти».

Это мог быть сантехник или газовик. Впрочем, работники коммунальных служб в последнее время щеголяют в фирменных куртках с надписями. Контролер по каким-нибудь счетчикам? Просто сосед, как и подумалось вначале? В общем, передо мной стоял типичный работяга. Может быть, папин приятель с работы забыл, что сегодня рабочий день, это объяснило бы, почему визитер прибыл с бутылкой. Но почему к нам? Папа не пьет. Вернее, он пьет как я — по чуть-чуть, пиво или вино, и только если повод серьезный.

Меня с головы до ног обежал оценивающий взор, и мужик, глядя исподлобья, просипел:

— Егорыч?

Меня так не называли, но в нашей квартире и на всей лестничной площадке других Егоровичей не было, только сам Егор и дочь его Егоровна. Ну, и я, соответственно, к которому так и обратились — тоже в полном соответствии с жанром.

— Да, — ответил я, — а что?

— Держи, тезка.

В мои руки перешла поллитровка с чем-то напомнившим подкрашенную марганцовкой воду. Этикетки не было, горлышко запечатывала воткнутая пробка.

— Что это? — не понял я. — Кому?

— Тебе. Наливка от дяди Саши. Самое дешевое из самого лучшего и самое лучшее из самого дешевого, чем и горжусь. Никакой химии. От купленного в магазине можно отравиться или утром голова болит, а от дядисашиных продуктов голова не болит и, тем более, он не отравит. То есть, я не отравлю. Дядя Саша — это я.

— Вы, наверное, перепутали адрес?

— Егорыч? — с подозрением переспросил дядя Саша.

— Вы точно пришли именно ко мне? Я, конечно, Егорович, но не Александр.

В глазах гостя появилось сомнение. Он выудил из внутреннего кармана пиджака смартфон (ни фига ж себе, а мой папа до сих пор кнопочным телефоном пользуется, чтобы не морочиться с освоением непонятных ему технологий), в меню был найден кабинет Сбербанка.

— Все точно. Гляди: оплата на карту, денежка получена. Цивилизация! А это, — он ткнул себя в грудь, — срочная бесплатная доставка. Дядя Саша — фирма известная, это вам н