автордың кітабын онлайн тегін оқу Демон-полукровка
Николь Галанина

Кітап туралы Қазір оқып жатыр2 Тегін фрагмент

Николь Галанина

Демон-полукровка

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Иногда демонами рождаются. Правда, не совсем демонами — полукровками. И жизнь становится настоящим адом. Всюду чужой, лишний. И даже если мать — наследная принцесса, все равно полудемон, получеловек, полукровка, полупринц. Правда о собственной сущности навалилась на де Седрихабу внезапно. И выбор невелик: оставаться человечным или подчиниться своей демонической природе.

18+

Часть I. В Империи

Принцесса Мередит, изгнанная за неповиновение родителям, но не лишённая официально титула наследницы, не теряла надежды заполучить королевский престол. Она — вместе с мужем, Великим Духом, главой Верховного Совета Духов, и двумя детьми: Ареллаганом, и Бэарсэй, ведьмой, — проживала на пустынных восточных границах Империи, куда едва ли отваживалась ступать нога человека. Эти места издавна имели нехорошую славу: ведь именно здесь собирался на заседания Верховный Совет: почему, никто уже и не помнил. Духи обитали в пещерах, завешанных мраком, под корнями чахлых искореженных деревьев, едва цепляющихся за песчаную землю, некоторые же и вовсе, сделавшись невидимыми, парили в воздухе, перемешанные с облаками и сухими сквозными ветрами. Так чаще всего поступала молодёжь: старые и опытные сущности опасались, что их древнее естество может не выдержать столь долгого контакта с природой. Каждая сущность обитала будто бы сама по себе; крайне редко удавалось застать их скопление. В кучки любили собираться совсем юные духи, к которым Ареллагана и Бэарсэй не подпускали. Они жили, не выходя из своей преображённой во дворец пещеры, под строгим диктатом отца и неусыпным надзором матери.

Мередит уже давно утеряла свою красоту и молодость. Молодость прошла под гулкими сводчатыми потолками пещеры, а знойные сухие ветры и безжалостно поджаривающее кожу солнце раньше времени сдули и выжгли все следы красоты с её загоревшего и огрубевшего лица. Великий Дух не продлял её жизнь: она не просила его, и он сам не чувствовал в этом необходимости. Ареллаган и Бэарсэй силились понять своих родителей, однако им никак не удалось этого сделать. Великий Дух мог перекраивать природу по своему усмотрению, но он почему-то предпочитал жить в согласии с законами, установленными Магией. Ареллаган был уверен, что Великий Дух может помериться силами и с Нею — настолько он был могуч. Могуч и справедлив — вот в чём вырисовывалась его сущность. Лишь однажды он позволил себе нарушить законы Верховного Совета: он привёз с собой девушку из рода людей, не обычную девушку, а наследную Принцессу, — и с тех пор, кажется, сам перед собой дал клятву никогда больше не преступать черты. Ареллаган и Бэарсэй томились внутри роскошного чрева пещеры, и ни разу за девятнадцать прошедших лет их не выпустили на волю. Им позволялось только сидеть на границе, где пересекались свет и тени, свобода и тюрьма, и слушать, как высоко под облаками с радостными воплями кружатся стайки необузданной демонической молодёжи. Устало вздыхая, Бэарсэй чертила тонкой палочкой по мокрой тяжёлой земле (впервые за долгое время её оросили дожди).

— И почему нас никогда и никуда не выпускают?

Ареллаган отложил в сторону старую книгу по магии, принадлежавшую матери (Принцесса Мередит, уезжая из дворца, забрала с собой только несколько ценнейших томов, и до сих пор ему не раз приходилось слышать, как она жалуется отцу, что не взяла всё). Угрюмыми глазами он уставился на пыльную дорогу, обожжённую солнцем. Вокруг них простирался самый унылый и бестолковый пейзаж из когда-либо существовавших, но он не видел прежде иного, и потому этот пейзаж ему казался жемчужиной в венце природного совершенства.

— Мы не такие, как остальные, — гордо сказал Ареллаган, — наш отец — Великий Дух, а мать — наследная Принцесса. Нас все боятся, и нас не выпускают к остальным, чтобы у нас не испортился характер. Ну, я так думаю, — после небольшой паузы прибавил он и сгрёб в горсть крошечные камушки. Камушки медленно объял колышущийся фиолетовый огонь.

— А я думаю, что надо бы давно попроситься на волю, — предложила Бэарсэй. — Почему нам нельзя приехать во дворец и занять наш трон?

— Трон не наш, а мамин, — строго напомнил Ареллаган, — и маме решать, кому его отдать по наследству.

— Она мне его отдаст! — задиристо воскликнула Бэарсэй и вскочила на ноги. — Потому что я сейчас же пойду к ней и попрошусь во дворец!

Растворяясь в темноте, крохотная фигурка Бэарсэй побежала прочь. Ареллаган вскочил следом и протянул ей вслед руку:

— Эй! Подожди меня!

— Вот уж нет! — злорадно ответил из темноты голос Бэарсэй. — Кто первым прибежал, тот и первым трон занял!

Прицеливаясь наугад, Ареллаган прошептал короткое заклинание — и в спину Бэарсэй вонзилась щекочущая зелёная молния. Заливаясь смехом, Бэарсэй упала и нелепо задрыгала ногами, как пойманный кузнечик.

— Ой! Ой! — верещала она, брыкаясь и крутясь по часовой стрелке. — Ой, как щекотно! Прекрати, прекрати немедленно, дурак! Где ты этому… научился?

— Книги надо читать, — снисходительно отвечал Ареллаган.

Проведя рукой над дёргающейся в немыслимых конвульсиях сестрой, он снял заклятие — и неуместный громкий смех стих под низкими тёмными сводами пещеры. Но было поздно. Лишь оглянувшись, Ареллаган сообразил, куда завела их с сестрой бессмысленная команда. Они стояли у бокового прохода, заводившего в спальню матери. И вот она сама, недовольно сдвинув выгоревшие на солнце брови, выглянула в главный широкий проход. Её глаза загорелись багровыми точками.

— Ареллаган! Бэарсэй!

Бэарсэй постаралась скорее занять более внушительное сидячее положение, Ареллаган с готовностью поднял голову, хотя и понимал, что сейчас его будут ругать.

— Дикий шум, — процедила Принцесса Мередит, недовольно поигрывая бровями. — Ваш отец на заседании Верховного Совета, когда он вернётся, ему будет необходим отдых. А вы смеете шуметь! — её короткий возглас прогремел низко и угрожающе. — Теперь объясните причину, если у вас такая имеется.

— Э… мама, тут дело в том, что… — забубнила Бэарсэй. Глаза Принцессы Мередит вдруг загорелись, как у настоящего духа.

— «Госпожа матушка», Бэарсэй! Вспомни, чему я тебя учила!

Ареллаган не сдержал радостной улыбки: редко ему удавалось видеть Бэарсэй пристыженной…

Принцесса Мередит перевела гневный взгляд на него.

— А ты почему так счастлив, Ареллаган? Я слышала и твой голос!

— Госпожа матушка, мы искали Вас, — смело ответил он, не глядя матери в пылающие глаза. — Мы хотели спросить… не могли бы Вы всё-таки отпустить нас в большой мир, на нашу родину. Ведь…

— Родина у вас здесь, — жёстко отрезала Принцесса Мередит. К углам её рта протянулись две глубокие продольные морщины. — Там, на западе, живут люди. Люди повсюду, и мы не должны с ними встречаться.

— Но ведь мы же люди наполовину, — несмело возразила Бэарсэй, медленно поднимающаяся на колени.

— Вы не люди, вы — духи! — резко сказала Принцесса Мередит и решительно скрестила руки на груди. — И поэтому, дорогие мои, вы должны запомнить, что вход в людские земли нам заказан. Люди жестоки и непредсказуемы, им нельзя верить. Они предают даже самых близких людей, а каждого, кто не похож на них, стараются поймать и уничтожить. — Морщины у губ Мередит сделались глубже.

— Поймать? — округлив глаза, глухо спросила Бэарсэй.

— Уничтожить? — выдохнул Ареллаган.

Они никогда раньше не думали, что кому-то захочется их поймать — а того более — уничтожить. Они вообще не считали себя нужными любому живому существу в этом мире, исключая родителей.

Принцесса Мередит сурово кивнула, её губы сжались плотнее.

— Они ненавидят все другие разумные расы. Не думайте, что вы неуязвимы — даже у вас есть слабости, и людям все эти слабости известны. Люди будут стрелять в вас серебряными стрелами, ловить вас серебряными сетями, и всё для того, чтобы потом похваляться друг перед другом своей ловкостью и королевской наградой.

— Почему именно серебряными, госпожа матушка? — тихо поинтересовалась Бэарсэй.

— Потому что серебро для вас — это яд, — горько ответила она. — Не верите — можете прикоснуться к этому, — и её пальцы подцепили тяжёлый блестящий медальон на длинной серебряной цепочке, спускавшийся с прорезанной морщинами шеи.

Ареллаган и Бэарсэй встревоженно переглянулись, но любопытство пересилило страх. С разных сторон окружив медальон, они почти одновременно вытянули руки и коснулись изящной лёгкой цепочки. Мгновение спустя пещеру потряс дикий вопль Бэарсэй. Потрясая дымящимися пальцами, она отскочила от матери, рухнула на пол и бешено завертелась по кругу, трясясь. Ни на минуту она не прекращала вопить.

— Жжётся! Ай, как жжётся! Что… это за пакость? Госпожа матушка, госпожа матушка! Сделайте что-нибудь, у меня рука сейчас сгорит! Мама!! Помогите!!

Ареллаган тоже тихо скулил от боли. Прижимая к лицу раненую руку, он с ужасом глядел, как от кончиков его пальцев ввысь поднимается дымный столб. Принцесса Мередит утомлённо вздохнула и, опустившись на корточки рядом с непрерывно визжащей Бэарсэй, осторожно коснулась её лба.

— Всё хорошо. Это только небольшая язва, она заживёт к вечеру.

Бэарсэй уже не визжала, а тихо вздыхала, прикусывая губы и закатывая глаза. Мередит убрала ладонь с её лба и обернулась к Ареллагану — тот прижимал пылающую от боли руку к холодной стене пещеры, гневно изучая гнойные язвы на кончиках своих пальцев.

— Подойди ближе, — велела Мередит и прохладными целительными пальцами ухватила его за запястье. — Стой спокойно…

Бэарсэй, раскрыв рот, под различными углами изучала свою руку. Ни следа язв не осталось на её коже. Ареллаган же потрясённо глядел, как стремительно затягиваются крохотные ранки, покрытые жёлтым налётом: никогда прежде ему не доводилось видать подобного. Боль вскоре исчезла — и его разум прояснился.

— Это была всего лишь одна крохотная вещица из серебра, — горестно заключила Мередит. — А теперь представьте, в каких муках умирали духи, пронзённые тысячами серебряных копий и стрел.

Бэарсэй поёжилась, Ареллаган опасливо отполз от матери дальше. Свисавший с её шеи медальон отливал угрожающим светом, в бликах которого ему виделись сотни несчастных, погибающих от людских жадных рук.

— Реальный мир наполнен опасностями, — продолжала Мередит, — стоит людям узнать, кто вы — и вы никогда не сможете больше спать спокойно. Ради вашего же блага вам лучше никогда не покидать эти земли.

— Но… но почему тогда вы с господином отцом никогда не пускаете нас к духам? — осторожно спросил Ареллаган. — Почему не даёте нам ни с кем видеться?

Улыбка Мередит казалась печальным, старым и усталым отзвуком той улыбки, какой она улыбалась раньше.

— Так нужно, Ареллаган, — неясно ответила она, — я не могу сказать тебе больше.

* * *

Ночь была звёздной и тихой. Верховный Совет, обеспокоенный людским продвижением на восток, разошёлся только на закате. Никакое решение так и не удалось принять, но, казалось, что Великий Дух готов приказать всем откочёвывать глубже в дикие края, где крайне редко ступает нога человека. Принцесса Мередит и Великий Дух долго совещались о чём-то — а затем наступила умиротворённая тишина. Когда на окружающий мир медленно и прочно опустилось одеяло мглы, у порога пещеры появилась одинокая хрупкая фигурка, слабо очерченная тенями.

— Бэарсэй! — прошептал дэ Сэдрихабу, воровато оглядевшись. — Бэарсэй, сюда!

Пригибаясь к земле, Бэарсэй выползла из темноты и подскочила к нему ближе.

— Ты уверен? — шёпотом спросила она. — Если родители узнают, нам несдобровать.

— Но ты же хочешь посмотреть на мир, правда? — возбуждённо пробормотал Ареллаган, недовольно на неё косясь. — Уже некуда отступать!

— Ну хорошо, хорошо, — Бэарсэй снова в ужасе оглянулась за спину, — но почему именно сегодня?

— Скорее всего, завтра мы перекочуем дальше. В эту ночь молодые духи не знают покоя.

Бэарсэй ещё раз проверила, всё ли спокойно у неё за плечом. Ни одна тень не шевелилась во мраке пещеры, слабо освещённой несколькими факелами.

— Ну… тогда вперёд, — решительно выдохнула она, и оба выскочили на вольный воздух в единовременном долгом прыжке.

Несколько десятков метров остались позади них. Бэарсэй испустила радостный вопль и упала лицом в песок; обеими руками она гребла вокруг себя, как сумасшедшая сверкала глазами и прыгала, высоко отрываясь от бесплодной скучной земли. Дэ Сэдрихабу восторженно щёлкал ногтём какую-то травинку, еле пробившуюся меж двух плотно прижавшихся друг к другу камней. В этой травинке, как ему казалось, заключался сейчас весь мир. Впервые в жизни он дышал чистым воздухом, не замутнённым магическими парами и затхлостью пещеры… Он чувствовал в себе такую силу и самоуверенность, что ему не составило бы труда промчаться вокруг света дважды, неистово крича и подпрыгивая. Ему даже не верилось, что он действительно вырвался на свободу, и никто не накажет его за это, никто не отнимет у него счастья чувствовать себя одним целым с природой, давшей жизнь ему и всему, что его окружало. С небольшого пригорка он мог видеть настоящее небо, бесконечно уползавшее вдаль, сухие и бедные на растительность земли жёлтого цвета, громадные валуны, лениво привалившиеся к бокам друг друга… Но что было там — за линией горизонта, где жили люди? Дэ Сэдрихабу поднялся на ноги и отчаянно напряг взор — но ему ничего не удалось разглядеть, кроме двух лучистых звёзд, зачем-то мерно подмигивающих ему серебристым светом. Очевидно, дикое людское племя обитало намного дальше, чем он себе представлял по книгам и рассказам матери.

Жалкую травинку, тянущуюся к свету и теплу меж двух камней, заслонила густая чернильная тень. Дэ Сэдрихабу с опаской вскинул голову — и столкнулся взглядом с молодым человеком лет семнадцати, склонившимся к нему с отстранённым любопытством на лице. Раскосые оранжевые глаза молодого человека вдруг весело зажглись.

— Надо же, — рассмеялся юноша, выпрямляясь, — дети Великого Духа наконец показались нам. Дорогие друзья мои, возвращайтесь в свою пещеру, не то достанется нам троим сразу.

— Кто ты такой? — заносчиво поинтересовался дэ Сэдрихабу, вздёргивая подбородок.

— Меня зовут Керенай, — лениво представился молодой человек, — могущество по категории Штрейнса: 9—4, коэффициент опасности по Клургу — 10—9[1]. В общем, со мной лучше не связываться.

— Что?.. — пробормотал дэ Сэдрихабу. — О чём ты говоришь?

— Говорю я о том, мой бестолковый юный друг, — закатывая глаза, отвечал Керенай, — что ты немало рискуешь, раздражая меня своим присутствием. Будь так добр, забери свою сестру и удались назад в пещеру, пока не вышло худого.

— Почему это я должен тебе повиноваться? — возмутился дэ Сэдрихабу. — Я — наследник Великого Духа! Эти земли не принадлежат тебе, я могу ходить по ним так, как мне вздумается!

Керенай выразительно закатил светящиеся оранжевые глаза и отбросил со лба неаккуратно свисающую прядь светлых волос.

— Эти земли никому не принадлежат, конечно, — иронично заметил он, — но Великий Дух имеет на них определённое право. И Великий Дух на сегодняшнем собрании высказывался вполне определённо: ни тебя, ни твоей сестры (Бэарсэй всё ещё вертелась на песке, восторженно подбрасывая его горстями в воздух) тут быть не должно.

— Ты лжёшь! — рыкнул дэ Сэдрихабу. — Посторонись передо мной! Я имею право…

— Дружок, ты меня немало утомил, — театрально зевнул Керенай, прикладывая ладонь ко лбу и принимая вид жертвы, истерзанной головной болью. — Пойми же, что полукровкам не следует находиться в числе истинных духов.

— Да, я наследник авалорийского трона! — гордо фыркнул дэ Сэдрихабу, — и я горжусь своим происхождением!

Глаза Кереная вдруг широко распахнулись. В течение долгого мгновения он поражённо смотрел на дэ Сэдрихабу со смесью удивления и насмешки. Видимо, его самого поразил дробный смех, неожиданно сотрясший всё его существо. Дэ Сэдрихабу оскорблённо взирал на Кереная снизу вверх.

— Ты… гордишься тем, что ты полукровка? — воскликнул Керенай и снова зашёлся в приступе хохота. — Видимо, ты знаешь ещё меньше, чем я предполагал!

— Говори начистоту! Не смей увиливать! — рявкнул озлобленный дэ Сэдрихабу, и Керенай, с усилием натянув на лицо спокойное выражение, кое-как пояснил с редкими смешками:

— Неужели ты, мой дорогой друг, понятия не имеешь, что высшая раса в Ином мире — это мы, духи? Настоящему духу подвластно всё, он фактически бессмертен… Люди — это раса, гордиться принадлежностью к которой может только круглый идиот. Люди жадны, тупы, упрямы — практически в той же степени, что и ты; они ненавидят нас и вообще всё, что отличается от них… Их жизнь хрупка и недолговечна. Быть человеком — худшее наказание на свете.

— Я и не человек! — огрызнулся дэ Сэдрихабу.

— Правильно, — покровительственно улыбаясь, подтвердил Керенай, — ты не то и не другое, и это твоя самая главная проблема. Ты никогда не найдёшь себе приюта ни у одной расы… мне тебя жаль, дружок.

Дэ Сэдрихабу возвёл на Кереная взгляд, полный бессильной ярости. Он не мог придумать, чем ответить на это, ведь все слова Кереная находили подтверждение в его собственной жизни. Его держали взаперти потому, что ему изначально не было суждено стать ни человеком, ни духом… Дэ Сэдрихабу злобно воззрился на линию горизонта.

— Я тебе не верю! — рыкнул он и с ужасающей силой оттолкнул Кереная от себя.

Керенай, явно не ожидавший столь подлого нападения, отлетел на несколько метров в сторону и откатился назад по сухому песку. Дэ Сэдрихабу стремительно разогнался, вспрыгнул высоко в воздух — и чуждые ему земли духов пронеслись над ним тёмной тенью. Дэ Сэдрихабу приземлился далеко от пригорка, посреди пустынных иссушенных равнин, над которыми поднимался серебристый месяц и лучистые бесстрастные звёзды. Не оглядываясь на поверженного Кереная, он бросился бежать с такой скоростью, с какой только мог, и ветер грозно завыл в его ушах. Он сам не понимал, зачем мчится к людям, о которых слышал столько страшных историй; но ему необходимо было самому узнать, что эти истории — правда. Ему хотелось быть принятым хоть где-нибудь… Его совершенно не удивило, что Бэарсэй, вывалив язык, как усталая гончая, мчится рядом. Она пояснила, на бегу отбрасывая прилипающую ко лбу длинную блестящую прядь чёрных волос:

— Сбежала от этого зануды. Правда, пора бы уже и посмотреть мир!

Над дэ Сэдрихабу и Бэарсэй простиралось вольное небо, не принадлежащее никому — в том числе и Верховному Совету духов. Никого они не встречали на пути; от них прятались даже редкие ночные зверьки и птицы. «Почему?» — мимолётно подумал дэ Сэдрихабу, но этот вопрос не задержался в его сознании. Он нёсся на неуправляемой скорости, и бегущая рядом Бэарсэй радостно выкрикивала какие-то неразборчивые фразы на языке духов. Даже холодные и равнодушные звёзды подмигивали им веселее, как будто одобряя их смелый побег.

— Свобода! — закричал дэ Сэдрихабу звёздам в мерцающие серебряные тела.

Одна из Трёх звёзд, цепляющихся лучами за край горизонта, ласково помахала ему, и из глубины её светящихся газовых одежд посыпались крохотные белые искры.

— Что это такое? — встревоженно поинтересовалась Бэарсэй, тормозя. — Разве звёзды так умеют?

— Они умеют, наверное, — пробормотал Ареллаган без особенной уверенности, с усилием приостанавливаясь тоже. — Может, это что-то вроде… благословения?

— Нет, это не благословение, — испуганно пробормотала Бэарсэй. — Это… это что-то совсем другое…

Что именно это было, Ареллаган понял мгновением позже. Сыплющиеся из тела звезды искры, приближаясь к земле, не таяли, а увеличивались, как будто выпуская в стороны крылья. Зрелище было завораживающим и… пугающим. Они нигде не видели подобного и не слышали, что такое бывает. Это была… ловушка. Дэ Сэдрихабу, извернувшись, бросился в сторону — и огромная искра, падавшая на него, обернулась паутинным коконом. Обезумев, он метался по песку, то прижимаясь к нему, то взмывая в воздух. Где-то позади него стонала и визжала от страха Бэарсэй: сжатая коконом, она тщетно рвала его ногтями и зубами.

— Помоги! Помоги мне! — глухо стонала она.

«Надо перевоплощаться… надо бежать отсюда…» — испуганно подумал дэ Сэдрихабу.

Искры рвались и опускались повсюду. В их молочно-белом свете он метался, путая собственные следы, неуклюже вязнул в песку и с усилиями поднимался снова. Силы его убывали, как у слабого человечка… Наконец, он, полностью обессилев, споткнулся о сухой корень погибшего деревца и лицом вниз повалился ниц. Он не мог перевоплотиться, он даже перевернуться не мог. Так он и встретил ласковое прикосновение крепкого кокона — уткнувшись носом в жаркий песок и хрипло дыша, как загнанный зверь.

Над его головой зазвучал знакомый голос, глухо искажённый плотными стенками кокона.

— Я и не думал, что вы сумеете убежать так далеко.

Дэ Сэдрихабу с усилием перевернулся на спину. Над ним, причудливо расплываясь в серебристых бликах кокона, склонилось лицо Кереная. За спиной у Кереная изящная чёрная пантера зубами осторожно вздёргивала с земли пленённую Бэарсэй.

— Пойми, дурачок, — вздохнул Керенай, — мы желаем вам только добра.

* * *

Керенай и его спутница, вскоре из пантеры превратившаяся в широкоплечую девушку с обветренным квадратным лицом, доставили связанных какой-то очень сильной магией близнецов назад в пещеру. То, что произошло позже, Ареллаган запомнил очень хорошо — не в последнюю очередь благодаря тому, что он был яростно отруган так, как его никогда ещё не ругали прежде. Бэарсэй досталось меньше: родители сочли её всего лишь пособницей в бегстве, кем она, собственно, и являлась. Великий Дух был столь зол, что подвесил обоих своих детей вниз головами на шесть часов. Если бы они не были людьми лишь наполовину, они умерли бы от столь жестокой пытки (впрочем, Ареллагану даже показалось, что в момент подвешивания Великий Дух рад бы был и вовсе не иметь детей). Принцесса Мередит стояла рядом и равнодушно смотрела, как муж мучает близнецов; на её состарившемся лице не было заметно ни тени сострадания.

— Вы опозорили себя и меня! — гневно восклицал Великий Дух, неистово вращая глазами. — И как вы можете объяснить то, что произошло?

— Я хотел свободы! Я девятнадцать лет провёл взаперти, с меня довольно! — закричал Ареллаган, нелепо болтаясь вниз головой из стороны в сторону. — Вы всё время нам лгали! Теперь мне ясно… вы стыдитесь нас! Стыдитесь того, что мы полукровки!

— Замолчи! — зарычал Великий Дух, и на миг его глаза провалились в череп, зажёгшись адским бордовым пламенем. — Ты не можешь выходить в мир, потому что ты — чуждый ему элемент! Твоя природа неестественна, и если тебя выпустить на волю, одной Магии известно, что тогда произойдёт!

Ареллаган злобно прикусил губу.

— Моя природа… неестественна… — повторил он, отчаянно моргая. — Я — чуждый миру элемент… да зачем вы вообще тогда дали нам жизнь?!

Великий Дух вскинул голову, и в каменном лице Мередит что-то дрогнуло — впрочем, только на мгновение.

— Об этом не тебе рассуждать… — вздохнул Великий Дух, наконец. — Я отпущу вас обоих, но запомни, что тебе на самом деле нельзя покидать эту пещеру без меня или матери. Не мир опасен для тебя — ты опасен для этого мира.

— Я — опасен? — удивлённо повторил Ареллаган.

Висящая рядом Бэарсэй, отплёвываясь от собственных волос, выразительно повела глазами из стороны в сторону и усмехнулась.

— Ну а разве ты ещё не понял? Ты заставил попотеть этого зануду… естественно, что теперь нас клеймят преступниками.

Керенай и его спутница Аинда тоже были тут. Застыв за плечом у Принцессы Мередит, они с таким же бесстрастным равнодушием наблюдали за наказанием. Между прочим, и им не удалось избежать гнева Великого Духа. На щеке у Кереная расползался в стороны, как огромный кратер, ярко-красный ожог, у Аинды отсутствовала левая рука вплоть до ключицы. Тем не менее, ни один из них не показывал своей боли, и потому Ареллаган тоже изготовился терпеть.

Когда отец всё же смилостивился над ними и снял заклятие, у обоих давно успела пропасть тяга к приключениям. Измученные и усталые, Ареллаган и Бэарсэй потащились в свою комнату, которую они с самого рождения делили на двоих. Половина Ареллагана, содержащаяся в безукоризненном порядке, была заполнена магическими трудами матери, картами, свитками чистого пергамента и чернильницами; на половине Бэарсэй, пребывавшей в первобытном хаосе, вразнобой валялись полусгнившие тушки мелких животных и черепа со слезающей с них тонкой сухой кожей: на этом Бэарсэй училась заклятиям, отторгающим плоть (пока не слишком успешно).

— Я опасен для мира… — повторил Ареллаган глухим злобным голосом. — Моя природа неестественна… да кому какая разница, кто я?! Если я есть на этом свете, почему мне нельзя даже шагу на волю ступить?

Бэарсэй скосила на него усталый глаз и удобнее разлеглась на кровати.

— Разве это столь важно? По-моему, хорошо, что мы там провисели всего шесть часов, а не целый день.

— А Керенай и Аинда все эти шесть часов смеялись над нами, — оскорблённо потянув носом прохладный липкий воздух, добавил Ареллаган. — Я видел, как у них дрожали губы…

— Может, им просто было больно, — отмахнулась Бэарсэй, — их тоже здорово разукрасили; хоть это утешает, — и она широко зевнула, потягиваясь.

Несколько мгновений они лежали неподвижно каждый на своей постели, озадаченно изучая низкий сырой потолок над собой и плавая в водовороте собственных мыслей. Вдруг тишину нарушил странный вопрос Бэарсэй:

— Слушай, Ареллаган…

— Да? — безрадостно откликнулся тот, поморщившись от звука собственного имени.

— Ты никогда себя не спрашивал, почему нам не удаётся уснуть, даже если очень хочется? Я вообще не помню, чтобы ты когда-нибудь спал, или я… Точно так же с едой. Даже духи вокруг что-то едят, а мы — нет… должна быть какая-то причина, посмотри в своих книжках: вдруг…

Ареллаган отвернулся от сестры и уткнулся носом в холодную стену. Сам факт того, что Бэарсэй заинтересовалась хоть чем-то, помимо себя, был удивителен, но не настолько, чтобы выдернуть его из апатии. Он равнодушно ответил:

— Спроси у кого-нибудь другого.

— Они скажут, это потому, что у нас природа неестественная, — смешно копируя Великого Духа, отозвалась Бэарсэй.

— Ну вот и я скажу то же самое, — огрызнулся Ареллаган, — ведь это правда.

* * *

Четыре месяца прошли в молчаливой изоляции от общества. Ни мать, ни отец не разговаривали с ними и наказывали, если они пытались поговорить друг с другом. Именно в это время Ареллаган, доведённый одиночеством до отчаяния, научился вторгаться в чужие мысли и научил этому же Бэарсэй. Великому Демону и Мередит, конечно, было невдомёк, отчего их беспокойные дети присмирели. Ареллаган и Бэарсэй были сочтены успокоившимися и наказанными в достаточной мере, а потому на исходе четвёртого месяца мать пришла к ним в комнату и с порога объявила:

— Ареллаган, я за тобой.

— Да, госпожа матушка? — покорно спросил Ареллаган, спрыгивая с постели.

— Ты уезжаешь из пещеры. — Мередит повела вокруг себя глазами и, будто бы только что заметив Бэарсэй, из рук которой от изумления вывалился наполовину истлевший череп, добавила: — Возможно, Бэарсэй придётся взять с собой.

— Зачем? — тут же осведомилась Бэарсэй, заработав от матери испепеляющий взгляд.

— Не смей перебивать меня, пока я не закончила! — в голосе Мередит зазвучали посторонние нотки, чем-то похожие на демоническое шипение.

Бэарсэй опустила голову и с видимым усилием приняла столь умное и спокойное выражение лица, сколь это вообще было для неё возможно.

— Я поняла, госпожа матушка. Прошу прощения, такого больше не повторится.

— Приму это к сведению, — холодно ответила Мередит и снова повернулась к Ареллагану, словно намеренно игнорируя Бэарсэй. — Ты, Ареллаган, отправляешься в Столицу. Мы с тобой должны навестить наших родственников. Вполне возможно, что, если всё пойдёт в соответствии с моими планами, ты сядешь на трон Империи и уже угомонишься, наконец.

«Бинго! — бешено заорал в голове Ареллагана радостный голос Бэарсэй. — Ты хоть понимаешь, дурачок, куда мы едем?!»

«Пока что матушка высказалась определённо только обо мне», — осадил её Ареллаган, однако всё внутри него уже выжидающе напряглось и застыло.

«Это пока что», — отпарировала Бэарсэй звенящим от счастья голоском и мгновенно исчезла из его мыслей: вероятно, она испугалась слишком пристального взгляда матери, нависшей над ними.

— Ты не рад? — строго спросила она. — Быть может, желаешь остаться в пещере?

— Ни за что! — хором воскликнули Ареллаган и Бэарсэй.

Взгляд Мередит сделался ещё холоднее, когда она опять повернулась к дочери.

— Напоминаю: о тебе пока не шло речи, — процедила она сквозь зубы. — Если ты и впредь продолжишь вмешиваться, останешься здесь.

На этот раз лицо Бэарсэй выражало искренний ужас и искреннее же желание исправиться как можно скорее.

— Прошу, госпожа матушка, — несмело вступился за сестру Ареллаган, — прошу Вас взять Бэарсэй с нами… Я сумею за ней присмотреть, обещаю!

Бэарсэй старательно принялась кивать головой, отчего её длинные распушённые волосы весело запрыгали, ударяя её по спине. Мередит хитро улыбнулась.

— Ты говоришь, что обещаешь присмотреть за ней, но кто будет присматривать за тобой, Ареллаган?

— Вы, госпожа матушка, — не моргнув глазом, отвечал он. — Клянусь, мы оправдаем Ваши ожидания!

— Мы будем делать всё, что Вы захотите! — снова не вовремя влезла Бэарсэй. — Пожалуйста…

Мередит глубоко вздохнула и на миг прикрыла глаза, покрытые густой сетью фиолетовых капилляров, столь явственно проступавших под стареющей выжженной кожей.

— Хорошо, — сказала она весомо и решительно, — я заберу вас обоих, однако вы обязуетесь в течение всего нашего визита вести себя как люди! Никто не должен знать, кто вы на самом деле.

— Обещаем! — выкрикнули они.

— Визит может затянуться, — предупредила их мать, — возможно, нам придётся пробыть в Столице несколько лет. И вы готовы хранить свою тайну и выполнять любые мои приказы без возражений?

— Готовы!

— Что ж, — хмыкнула она, — тогда собирайте всё самое необходимое и выходите из пещеры. Туча вашего отца за несколько часов доставит нас в Столицу.

— Разве Вы умеете ей управлять, госпожа матушка? — несдержанно поинтересовался Ареллаган.

Мередит загадочно усмехнулась:

— Я ещё много всего умею, Ареллаган. Но скорее собирайтесь: погода портится, а мы не сможем лететь в бурю.

* * *

Мередит словно нарочно вела тучу в гуще облаков, оттого даже острому зрению Ареллагана и Бэарсэй не удавалось разглядеть, что происходит внизу. Воздух делался прохладнее и суше: они приближались к центральной части Империи, где и располагалась конечная точка их путешествия — Столица. Бэарсэй вскоре наскучила царящая на туче тишина, и она попыталась уснуть, свернувшись клубком, но, как и следовало ожидать, у неё этого не вышло. Мередит, сжав губы и уперев глаза в одну точку, сидела, не двигаясь, и только изредка проводила руками в стороны, отчего туча покорно совершала разворот, снижалась или, наоборот, зарывалась ещё выше в перистое небо. Ареллагану было бы очень интересно узнать, о чём она сейчас думает, но проникнуть в её мысли он не решался: его удерживали страх и уважение к ней.

Постепенно небо покрылось налётом блестящей синевы, облака потемнели изнутри, как будто в их брюха пролилось ведро чернил. Где-то вверху, над их головами, одна за другой, подмигивая, стали загораться звёзды. Ареллаган тотчас отвёл от них взгляд: лукавые улыбки звёзд напоминали ему о недавнем пленении и наказании. Принцесса Мередит впервые за всё время полёта моргнула и заговорила, явно ни к кому конкретно не обращаясь:

— Мы едем к моей младшей сестре, Маргарет. Ныне она считается законной правительницей и очень горда, что может носить на голове корону, — в этих словах Мередит прозвучала щедро сдобренная ядом ненависть, — своих детей она даже объявила наследниками в обход вас.

Ареллаган сжал кулаки; Бэарсэй только флегматично зевнула и перевернулась на другой бок.

— Неважно, что вы об этом думаете, — продолжала Мередит, — но вам придётся быть вежливыми и со своей тёткой, и с её зазнающимся отродьем. Маргарет знает о нашем приезде и о том, кто мы на самом деле. К сожалению, нам придётся пользоваться фальшивыми именами в течение всего нашего визита. Я представляюсь вдовой герцогиней Амарской, иностранкой из Мармудая.

— Но зачем? — тихо спросил Ареллаган. — Ведь права на престол — Ваши, госпожа матушка?

— Я потеряла слишком много времени, — глухо ответила Мередит. — Если я попробую сейчас открыть правду, нас троих разорвут в клочки. Здесь нужно действовать хитростью. Именно поэтому я взяла вас обоих в эту поездку, хотя она может кончиться очень плохо. Сама я занять трон не смогу, но это мне и не нужно. Я намерена устроить твой, Ареллаган, брак с одной из Принцесс либо выдать Бэарсэй за наследного Принца. В этом случае вы станете претендентами на престол, а уж занять его с таких позиций будет легче лёгкого.

— Но остальные Принцы и Принцессы тоже будут в очереди, госпожа матушка, — напомнил Ареллаган, — и, если наши супруги умрут, то наследниками станут они, а не мы.

— Мы позаботимся, чтобы других наследников, кроме вас, у моей сестрицы не оказалось, — с хищным оскалом промолвила Мередит и резко опустила вниз обе руки. Туча стремительно двинулась к земле, прошивая облака.

Бэарсэй со страхом и подозрением косилась то на мать, то на брата. В отличие от них двоих, она восприняла идею с замужеством как нечто противоестественное, навязываемое ей против воли. Ареллагану тоже не слишком понравились далеко идущие планы матери, однако он предпочитал молчать. Он мечтал вырваться из пещеры любым способом, даже если бы ради этого пришлось связать свою судьбу с подлым и слабым земным созданием, злобно торжествующим победу над духами.

Бэарсэй отважилась поднять руку.

— Госпожа матушка! Госпожа матушка, нет ли другого способа? Неужели мне обязательно выходить замуж за Принца?

— Если ты намереваешься ослушаться, я сейчас же отправлю тебя назад, — пригрозила Мередит, — и наследником останется только Ареллаган.

— Но… но он же человек, и…и это так противно! — взвыла Бэарсэй.

— Бери пример с Ареллагана: он ничуть этим не гнушается.

— Но Ареллаган же… он же вообще бесчувственный! — разъярённо фыркнула Бэарсэй и демонстративно повернулась ко всем спиной. — Он и на жабе женится, если надо будет, а я, я так не могу и не…

— Бэарсэй, — с угрозой произнесла Мередит — и больше возражений не последовало; но не только оттого, что Бэарсэй приструнил строгий тон матери, а оттого, что туча резко рванула вниз, разрезала облака надвое и снова величественно распрямилась, проплывая над огромным белокаменным городом, сиявшим, словно отражение луны в дробящейся водной глади.

С разных концов тучи тотчас свесились две головы. Ареллаган и Бэарсэй, рискуя ежеминутно потерять хрупкое равновесие, с любопытством и восхищением глядели на первый человеческий город, в который им предстояло попасть. Высоко вверх, словно грозясь достать до дна тучи, поднимались острые шпили вытянутых, сжатых с боков зданий, переливались бутылочно-зелёным и жизнерадостным жёлтым стёкла в рамах монументальных домов с резными крылечками… Одну часть города от другой отделяла высокая белая стена, безупречно чистая с одной стороны и замызганная, заплесневелая — с другой. Благосостояние и нищета существовали здесь бок о бок: слева от них тянулись жалкие, разваливающиеся хибары с крошечными тусклыми окошками, запруженная оборванным народом грязная улица и неимоверное количество потрёпанных, униженного вида полицейских с дубинками, которыми они нещадно колотили по бокам и спинам всякого, кто отчего-то возбуждал в них недоверие. Из раскрытых мусорных контейнеров неслась омерзительная вонь, меж плохо уложенных камней единственной мостовой и по грязным земляным улочкам струились реки помоев… Равнодушные, опустившие головы прохожие чавкали босыми ногами по лужам и бессовестно вытирали грязные руки о застиранное бельё, вывешенное хозяйками из окон многоэтажных домов, приплюснутых к земле. Ареллаган поморщился и невольно схватился за голову: в этом кипящем в смраде, суете и бестолковой усталости муравейнике не оставалось никаких признаков разума; но этот разум, наверное, специально умерщвляли в себ е несчастные жители, чтобы легче было держаться.

— Кто эти существа, госпожа матушка? — осторожно спросил Ареллаган, обращая к Мередит взгляд.

Мередит пожала плечами, и её губа недовольно подалась вверх.

— Это отверженные, — коротко сказала она, — проще говоря, такие, как вы.

— Они тоже полукровки? — с любопытством спросил Ареллаган.

— Нет, — губа Мередит поднялась ещё выше, и её ресницы затрепетали, — это гибриды, ведьмы, оборотни, ищейки — все те, кого нынешнее правительство предпочитает не замечать.

— Тогда кто живёт там, госпожа матушка? — и Бэарсэй указала рукой на слепящие белизной кварталы, по широким чистым улицам которых вальяжно расхаживали дамы в длинных платьях со шлейфами, при солнечных зонтиках, и кавалеры в странных разноцветных нарядах, галантно придерживающие дам под руку.

В этих кварталах суета и столпотворение угасали, продвигаясь к центру, где и возвышалось самое крупное и величественное здание из всех, уступами вздымавшееся к небу — наверняка это был королевский дворец. Огромную территорию, прилегавшую к дворцу, защищали высокий забор и тройная цепь стражников с алебардами через плечо. Прямо напротив крыльца, в нескольких десятках метров от стражников, суетились рабочие с тросами: проворной командой они с усилием заталкивали тяжёлую золотую статую какой-то величественной женщины на широкий круглый пьедестал.

Мередит фыркнула, явно посмеиваясь над простодушием дочери.

— Об этом нетрудно догадаться, — сказала она, — здесь живут только люди. Причём далеко не каждому человеку хватит денег, чтобы выкупить себе самый захудалый домишко за стеной. Бедняки живут вместе с отверженными, — лёгким кивком Мередит указала себе за плечо, — потому что, по сути дела, в этом мире отвержен всякий, с кого нечего взять.

— Но ведь это несправедливо! — возмутился Ареллаган, отползая от края тучи. — Почему все эти существа не соберутся вместе и не станут требовать того, что им полагается, госпожа матушка?

— Они уже привыкли, — Мередит снова пожала плечами, — и не считают, что мир возможно устроить иначе.

— Тогда об этом нужно сказать Королеве, — Ареллаган сердито нахмурился, — они её подданные, она не смеет унижать их!

— Ты очень красиво и правильно говоришь, но при дворе тебе лучше стоит придержать это мнение, — холодно сказала Мередит, и по щелчку её пальцев туча заложила плавный вираж, — не то мы рискуем быть изгнанными с позором. Маргарет прекрасно знает, что происходит в её собственном городе, но она ничего не собирается исправлять, так как для неё это выгодно. Она богата, её считают справедливой, даже эти бедняки в неё верят и надеются на избавление. На самом деле, конечно, она глуха и слепа к своим беспомощным подданным, так как особой пользы они ей не приносят. Но ей осталось совсем немного жизни. Когда ты, Ареллаган, воссядешь на трон, в твоей власти будет перекраивать местную жизнь по своему вкусу, однако пока ты обязан сдерживать себя — не то лучшие времена для этого сброда никогда не настанут. Ты меня хорошо понял? — в голосе Мередит прозвенела угроза.

— Да, госпожа матушка, — привычно отозвался Ареллаган и затих.

Туча пронеслась вокруг дворца, притираясь всё ближе к его стенам; но никто не заметил их, никто на них не взглянул. Мередит пояснила, улыбаясь:

— Чары невидимости. Я сниму их, когда мы оставим тучу в безопасном месте.

Безопасным местом она сочла тенистый парк позади королевского дворца, внутри которого, кроме шелеста листвы, поскрипывания ветхих сучков и тихого пения птиц, не слышалось ничего более. Стоило же Ареллагану и Бэарсэй, полным изумления, ступить на мягкие волны изумрудной травы под ними, как всё изменилось. Поперхнувшись трелями, замолкли птицы, застыли деревья, и шелест их зазвучал угрожающе и напуганно. Даже ветки потянулись к ним, как будто вознамерившись изгнать из своих пределов. «Но за что?!» — с отчаянием спросил самого себя Ареллаган, и природа не ответила ему. Наверное, всё-таки он действительно был чуждым и опасным для неё элементом…

Мередит даже не стала обращать внимания на странно затихший парк и на грустно вытянувшиеся лица близнецов.

— Идёмте, — приказала она стальным голосом, — ваша тётушка должна ждать нас неподалёку.

Понуро опустив головы, Ареллаган и Бэарсэй поплелись следом. Парк остался позади, теперь они шагали по мощёной площадке, совершенно пустой и безлюдной, если не считать одной-единственной женской фигуры, расположившейся у борта старого фонтана. Женщина повернула голову на стук их шагов и с величественной грацией поднялась. На ней не было короны, мантии и прочих атрибутов власти, однако не признать в ней властительницу этой страны было невозможно. Зато куда труднее было подтвердить её родство с Мередит. У Королевы Маргарет волосы оставались тёмными и пышными, без проблеска седины, на лице не заметно ни единой морщины, а глаза были яркими, не помутнёнными бесконечным обстрелом безжалостных солнечных лучей. Маргарет даже не посмотрела на Ареллагана и Бэарсэй и сразу обратилась к сестре срывающимся тонким голосом.

— Значит, ты решила вернуться.

Мередит остановилась в десятке шагов от Маргарет и подняла выше голову, торжествующе улыбаясь.

— Всё-таки тут мой дом и мой престол, который ты столь любезно заняла на время моего отсутствия.

— Я думала, что это отсутствие продлится ещё, — резко сказала Маргарет, уже не составляя себе труда величественно улыбаться.

— Ты ошиблась, — с лица Мередит тоже сползло дружелюбное выражение, в её глазах отразился пугающий лёд. — Я привезла с собой своих детей: кронпринца Ареллагана и Принцессу Бэарсэй.

«Она назвала меня Принцессой! Ты слышал?!» — восторженно завопила Бэарсэй в голове Ареллагана.

«Какая разница: как тебя ни называли бы, ближе к трону ты от этого не сделаешься», — сурово возразил он, хотя и ему согрел душу торжественный титул, каким его наделила мать.

— Я очень рада их видеть, — сказала Маргарет, по-прежнему глядя только на сестру с мрачным упрямством, — но я не хотела бы огорчать детей, против своего желания лишая их титулов, которыми ты их наградила. Кронпринц — мой старший сын, Ольванс, и после него есть ещё пятеро детей, так что…

— А теперь будем откровенны, — ухмыльнулась Мередит и положила руку брезгливо сморщившейся Маргарет на плечо. — Ты хочешь прожить дольше, сестрица?

— Ты угрожаешь мне? — лицо Маргарет приняло надменное выражение. — Знай, что за это полагается смертная казнь. Возможно, ты не успела дойти до этого пункта в своей учёбе.

— Можешь убить меня, — согласилась Мередит с удивительной лёгкостью, — в таком случае я пожелаю тебе попутного ветерка: в Третье измерение мы с тобой прокатимся вместе.

— Твоё проклятие не столь сильно, — Маргарет торжествующе ухмыльнулась.

— Это ты так считаешь, — и Мередит стремительным движением, практически неуловимым для глаз, выхватила из потайных ножен на поясе кинжал и воткнула его себе в живот.

— Госпожа матушка!! — испуганно завизжала Бэарсэй.

Мередит даже не пошатнулась, несмотря на то, что из её раны струилась обильным потоком кровь. Зато Маргарет побледнела и проплелась пару шагов назад, обрушиваясь на скамейку. На её платье, в том же месте, где у Мередит торчал кинжал, расплылось багровое пятно.

Мередит выдернула кинжал из раны и провела над нею чуть подрагивающей окровавленной рукой. Видневшаяся сквозь прореху в ткани рана быстро затянулась, и даже разорванное платье вдруг сделалось целым. Ареллаган с ужасом и недоумением смотрел то на тётку, то на мать. Маргарет тоже совершенно ничего не понимала: дрожащими пальцами она ощупывала то место, откуда совсем недавно лилась кровь, и не могла найти даже малейшего намёка на то, что вообще была кем-то ранена.

— Это обман, иллюзия… — наконец, прохрипела она, — ведь ты ведьма…

— Хочешь попробовать ещё раз? — безжалостно поинтересовалась Мередит, и Маргарет, подскочив на месте, тут же воскликнула:

— Нет, нет, довольно! Ну хорошо, я тебе верю… теперь объясняйся начистоту…

— Изволь, — и Мередит нависла над сестрой, загибая пальцы, хоть пока в том не было особенной надобности. — Моё проклятие сильнее, чем все маги твоей своры, вместе взятые. Ты можешь потратить всю оставшуюся жизнь на то, чтобы его снять — но этого не выйдет. Даже я уже не смогу тебе помочь.

Маргарет облизнула губы и гневно воззрилась на Мередит:

— Так и что же ты предлагаешь?!

— Вы унизили меня и мою семью, — холодно продолжила Мередит, будто бы её ничто не перебивало, — нашей оскорблённой крови нет дела до того, сколько времени вашему жалкому людскому отродью будет угодно называть себя правителями этой страны. Можешь игнорировать нас… но тогда ты умрёшь вместе со мной, и ни один из твоих потомков не будет знать счастья. Я вижу, — глаза Мередит вдруг ушли в череп и безумно загорелись фиолетовым пламенем, — что вскорости разразится чудовищная война, сметающая всё на своём пути. Следом грянет ещё одна война — от неё содрогнутся сами основы государственности, когда брат пойдёт на брата, а сын восстанет на отца. Авалория не успокоится, пока не успокоимся мы, а это возможно лишь в одном случае: если мы займём трон, с которого нас подло изгнали, оболгав и покрыв позором.

Маргарет смотрела на Мередит упрямо и холодно, по всей видимости, не слишком понимая, что именно от неё сейчас требуют. Пение птиц тревожными трелями раздавалось откуда-то из глубины загадочного парка, на солнце наползали тёмные кудлатые облака.

— Неважно, — промолвила Маргарет с усилием и попробовала подняться, — что ты видишь, Мередит; я не намерена этого допустить. Если для того, чтобы Авалория успокоилась, мне придётся пожертвовать счастьем своих детей…

— Ты считаешь, что брак с Ареллаганом и Бэарсэй — это жертва? — гневно сверкая глазами, спросила Мередит.

— Ты лишаешь их права выбора, — глухо промолвила Маргарет, — ни одна настоящая мать не хотела бы неволить своих детей.

— Если бы ты была настоящей матерью и заботилась о них, ты сразу уступила бы мне, — процедила Мередит, — и проклятие обрушилось бы только на Чарльза.

— Сейчас это всё неважно! — воскликнула Маргарет, краснея. — Я согласна дать шанс твоим детям, но я не буду давать никаких советов своим, я не стану опаивать их любовной сывороткой и тащить под венец насильно! Если они…

— Это уже запущенный механизм, Марго, — почти ласково промолвила Мередит, улыбаясь, — станешь противиться — женатыми ты своих детишек не увидишь.

— Можешь не угрожать мне, — отрезала Маргарет и поднялась, наконец, со скамьи, отворачиваясь. Холодный резкий ветер взмётывал вверх выбившиеся из аккуратной причёски пряди её волос. Неохотно и глухо, будто пересиливая себя, она проворчала: — Дети сейчас гуляют в Розовом саду. Идёмте, я отведу вас.

* * *

Розовый сад не зря носил именно такое название. Круглый год в нём цвели, невзирая даже на самую лютую стужу, охраняемые сильной магией предыдущих Королей и Королев деревья, с помощью которых коллегия в числе тринадцати магов из разных стран сумела вывести знаменитый куст любви, приобретший свой окончательный облик в Федлисе. Ареллаган много читал об этом месте: у матери хранилось немало книг, в которых с величайшей точностью описывались дворец, прилегающие к нему угодья и несколько важнейших городских объектов. Только в тех книгах ничего не говорилось об огромной стене, разъединяющей мир богатых и мир бедных… «Так нельзя, — убеждённо думал Ареллаган, вымеривая шаги следом за матерью, — это неправильно! Чем ведьмы, оборотни, гибриды и ищейки хуже людей? И почему они не верят, что способны получить лучшее?..»

На разветвляющихся в разные стороны белокаменных дорожках было полно народу. Важные дамы, утянутые в корсеты и тонущие в многочисленных юбках, шагали, едва ли не кренясь книзу от тяжести своей одежды и украшений, под руку друг с другом или с кавалерами, носившими столь пёстрые камзолы, что от них начинало рябить в непривычных глазах. Бэарсэй зажмурилась и поспешно отвела от кавалеров взгляд, уставившись в небо: их, вездесущих и громкоголосых, не было только там. Изредка выглядывая из-за серых тяжёлых туч, солнце одаривало землю снопом блёклых, как будто рассыпающихся, лучей и пряталось снова; ветер крепчал, сдувая с подъездных дорожек листья и взмётывая верхние юбки дам. Чуткий слух Ареллагана страдал от гомона, производимого людьми, ему хотелось бы, чтобы они тоже, как растения и животные кругом, замолчали и посторонились перед ним. Но сторонились они только перед Маргарет, величественно прокладывающей себе дорогу, а уж молчать не собирались даже и перед нею. Многочисленные голоса сливались в один гул, вразнобой твердивший:

— Ваше Величество… Ваше Величество…

Дамы, поспешно подхватываясь на ноги и разлучаясь с кавалерами, приседали в почтительных реверансах, кавалеры низко склоняли головы, прижимая левую руку к сердцу и правой придерживая шпагу. Ареллагану сразу сделалось неуютно здесь: от многочисленных пуговиц камзолов придворных, подошедших ближе всех к Королеве, от их тяжёлых медальонов и украшений холодно веяло враждебным серебром. В голове у Ареллагана сразу же зазвучало предостережение матери, и на мгновение у него даже возникло желание кинуться отсюда прочь… но он сдерживался и крепко сжимал руку взволнованной Бэарсэй, чтобы не позволить ей сделать то же самое. Глаза у Бэарсэй были огромными, полными страха и печали, как у кошки, загнанной злыми собаками в угол. Ареллаган тревожно поглядывал на придворных: чуть склонив друг к другу головы, они обмеривали его оценивающими взглядами, будто портные, и бормотали чуть слышно и едва разборчиво:

— Кто это?

— Её Величество говорила, будто бы это сын вдовой герцогини Амарской, близкой подруги Её Величества…

— Значит, это и есть сама герцогиня? — шёпотом вмешалась в разговор кавалеров одна миниатюрная женщина, опутанная серебряными подвесками, будто ловчими сетями паука.

— Видимо, да… — отвечали ей в унисон двое длинных, похожих на бледных комаров, придворных, провожая Мередит взглядами.

В отличие от своих детей, Мередит уверенно и твёрдо держалась в многоглазой и стоустой толпе. Она решительно и гордо несла голову, даже не удостаивая краем взора настороженно и любопытствующе изучающих её придворных. Хоть годы иссушили и изменили её, она, в простом дорожном платье, смотрелась куда величественнее и внушительнее, нежели пышно разряженная, с застывшим кукольным лицом, Маргарет, указывавшая им дорогу.

По мере их продвижения вперёд сжималась и усыхала толпа праздных придворных. У ворот Розового сада стояли всего три пожилые женщины в монашеских покрывалах, почтительно опустившие голову перед Её Величеством и нисколько не удивившиеся появлению Мередит и её детей.

— Сёстры, — промолвила Маргарет, остановившись и быстро поведя в стороны тёмными глазами, — тут ли наследный Принц Ольванс и Принцесса Саллива?

— Здесь, Ваше Величество, — глухим из-за покрывала голосом отвечала первая монахиня.

— Его Высочество объезжает подаренного ему коня под присмотром Его Величества, — продолжала вторая, — а Её Высочество с братьями и сёстрами играют неподалёку.

— Не было ли у них кашля? — тревожно выспрашивала Маргарет. — Не жаловались ли они на головную боль?

Мередит еле заметно злорадно усмехнулась и почему-то потёрла руки.

— Нет, Ваше Величество, — сказала третья монахиня, — как Вы можете видеть, дети вполне здоровы и счастливы.

Маргарет с мгновение помялась, тревожным недоверчивым взглядом стрельнула на сестру и племянников, а затем громадным шагом вступила за ворота.

— Тогда пойдёмте, — понизившимся голосом промолвила она, — я познакомлю вас. Спасибо за труды ваши, — безразлично бросила она после пары секунд молчания, когда три монахини остались позади них.

— Благодарим, Ваше Величество, — хором ответили они, поворачиваясь к Маргарет, хотя Маргарет и не думала смотреть на них.

Деревья обеспокоенно зашелестели; грозовой ветер сильнее затрепал подолы платьев Бэарсэй, Мередит и Маргарет, поднял дыбом и спутал волосы. В лицо им летели крошечные пылинки, противно щекотавшие глаза и ноздри. А в нескольких метрах от них, весело крича, прыгал высокий для своих лет мальчик, пытавшийся за узду развернуть к себе своего пони. Удобно устроившийся на скамейке рядом мужчина краем серого глаза наблюдал за ним.

— Смотрите, у меня получается! — кричал мальчик, отбрасывая со лба спутавшиеся тёмные волосы. — Я уже почти… — и он упорнее потянул на себя узду.

— Да ничего у тебя не выйдет, Ольванс! — весело кричали ему дети, сидевшие: кто на траве, кто на скамейках, кто на узловатых ветвях осыпанных розовыми лепестками деревьев — недалеко от него. — Он тебя не слушается!

— А я сказал… что послушается, Лесли! — протестующе воскликнул Ольванс и рванул узду с ещё большим усердием. Но пони не двинулся с места, и Ольванс тяжело повалился в траву под крики и хохот своих братьев и сестёр.

«Добро пожаловать, — угрюмо проворчала Бэарсэй в голове Ареллагана, — вот он, Принц Ольванс — мой названый жених. Тебе не кажется, что он какой-то… мелкий?..»

«Сейчас вас никто и не собирается обручать, — отрезал Ареллаган, — в пару лет он станет старше нас, а потом и вообще умрёт, ты даже моргнуть не успеешь».

«А вот эта девчонка — Саллива, — продолжала Бэарсэй, постреливая взглядом в светловолосую Принцессу, быстро колотившую каблуками туфель о ствол дерева от смеха. — Она вообще никаких шансов на трон не имеет! — и в голосе Бэарсэй прозвучало плохо скрываемое злорадство. — Вот уж не повезло…»

«Госпожа матушка говорила, что она постарается устранить всех прочих наследников», — в тон ей отвечал Ареллаган. Но, глядя на этих детей, он не мог себе представить, что именно с ними ему предстоит биться за свой трон, что для него они — враги и он должен расправиться с ними сам, если это придётся. У этих детей было всё… вряд ли их считали отверженными, не нужными никому, даже самой природе.

— Льюис! — воскликнула Королева Маргарет, подойдя ближе. Высокий мужчина быстро поднялся со скамейки, его скользящий взгляд коснулся Мередит, Ареллагана и Бэарсэй. — Льюис, я как раз хотела представить тебе герцогиню Амарскую из Мармудая и её детей. Я посчитала нужным пригласить герцогиню во дворец, так как именно здесь, в Империи, её родина.

— Рад видеть Вас, Ваше Сиятельство, — церемонно ответил Льюис безо всяких интонаций в голосе. — Я счастлив познакомиться с Вами и с Вашими детьми…

Бэарсэй неловко пожала протянутую ей руку Короля, Ареллаган упёрся в неё гневным взглядом, однако тоже из правил приличия встряхнул ладонь, показавшуюся ему преступно мягкой, слабой и тёплой. Льюис мимолётно поморщился: очевидно, его изнеженную кожу поразил холод, исходящий от его гостей.

— Я надеюсь, — с натянутой улыбкой говорила Маргарет, — что ты примешь герцогиню и её детей как своих родственников…

Мередит снова ухмыльнулась уголком рта, недобро сверкая глазами.

— Дорогие мои, — Маргарет склонилась над Ареллаганом и Бэарсэй, улыбаясь, — ступайте, поиграйте, а взрослые поговорят о своих делах…

Не слишком стесняясь присутствия Короля, Ареллаган прошипел Маргарет на ухо:

— Не думайте, что мы настолько глупы, чтобы не понять, о чём вы говорите…

— Демоны считают себя намного умнее людей, — холодно сказала Маргарет тоже шёпотом, — но в некоторые дела тебе лучше не мешаться, хотя ты и наполовину дух.

— Во мне нет ничего человеческого! — огрызнулся Ареллаган.

— Это тоже видно, — прошелестела Маргарет и опять распустила на лице счастливую улыбку. — Ну, давай, дорогуша, иди, — её голос зазвучал нежно и музыкально, — не нужно стесняться. Хотя мои дети и наследники трона, они всё же не зазнайки. Тебе будет с ними интересно… иди, друг мой…

Развернувшись, Ареллаган зло потопал к королевским детям, уже сбившимся в заинтересованную стайку вокруг Бэарсэй. Бэарсэй с величайшим усилием строила рожицы, пела песни на мармудайском и всячески смешила ребят, хотя самой ей ничуточки не хотелось смеяться. Подошедшего Ареллагана она представила просто:

— Ареллаган, мой младший брат. Очень умный.

— А о чём ты разговаривал с матушкой? — поинтересовался старший Принц, отбросив поводья пони в сторону. — Кажется, о чём-то серьёзном; у вас были такие лица…

— Она спрашивала, нравится ли мне в Столице, — легко солгал Ареллаган, — и я ответил, что очень.

— Теперь вы всегда и везде будете с нами, — вмешался другой Принц, Фриэль, следующий в очереди на трон. — Вы же тут никого не знаете?

— Нет, никого, — погрустнев, промолвила Бэарсэй.

— Так это же замечательно! — и Принцесса Лесли, размахивая слишком длинными руками, придвинулась ближе. — У других герцогов и герцогинь дети знают ещё много других ребят, и к нам они заваливаются целой толпой.

— А нам это совсем не нравится, — мрачно прибавил Принц Джолли, болезненного вида мальчик с запавшими глазами. — Они постоянно ведут себя так, будто кланяются нашей матушке.

— И ещё будет очень весело всему вас учить, — подмигнула им Принцесса Саллива: она была самой крошечной из всех детей и казалась намного меньше остальных, хотя их разделяло не больше года в возрасте. — Вы же впервые в Столице?

— Честно говоря, мы и в Империи впервые, — осторожно заметил Ареллаган, — всю свою жизнь мы прожили в Мармудае, пока отец наш не умер.

— А… как это случилось? — осторожно поинтересовался Принц Нёрст, весь в веснушках, совершенно не похожий ни на Маргарет, ни на Льюиса, ни на кого-либо из своих братьев и сестёр.

— Простудился на охоте, — скупо ответил Ареллаган и опять устремился взглядом к старшим.

Мередит, Маргарет и Льюис, устроившись на каменной скамье чуть в стороне и сблизив головы, о чём-то договаривались, но Ареллагану не удавалось разобрать ни одного слова из их беседы.

— Ареллаган! Ареллаган! — раздался звонкий голос Салливы рядом. — Ареллаган, а ты идёшь с нами?

— Что? Куда? — вскинулся он: толпа ребят уже торопилась куда-то, перебрасываясь громкими восклицаниями, и только Саллива стояла, дожидаясь его и задерживая других.

— Смотреть на пони Ольванса! — весело пояснила Саллива и улыбнулась. — У него их целый табун!

— Да, я уже иду… — пробормотал он, поднимаясь с нагретой солнцем земли. — Думаю, это будет интересно!

Саллива схватила его за руку и потащила за собой, видимо, ничуть не смущаясь тем, что его кожа была холоднее, чем у мертвеца на морозе. Бэарсэй, наигранно отдуваясь, притворялась, будто бы её жалких сил ничуть не хватает, чтобы догнать Принца Ольванса и Принцессу Лесли, бегущих впереди по обдуваемой свирепым ветром дороге. Из Розового сада они выскочили растрёпанными и раскрасневшимися; даже Ольванс уже заметно уставал, возводя глаза к хмурящемуся небу, будто бы задавая ему вопрос: долго ли ещё? Ареллаган стремительно оторвался от Салливы и возглавил цепочку бегущих детей.

— Ареллаган, да откуда тебе знать, куда нам бежать? — пропыхтел сзади Фриэль, чьи хомячьи щёки, казалось, вот-вот разорвутся натужным дыханием. — Ольванс покажет…

Ареллаган небрежно отмахнулся от Фриэля и прибавил скорости. Не зная, где находятся конюшни наследника, он вывел всех точно в нужное место. В похолодевшем и наполнившемся влагой воздухе он уловил следы живых существ, ржущих, постукивающих копытами, хрустящих отборным овсом и опускающих морды в канистры с прозрачной водой. Застыв перед величественным зданием конюшни, Ольванс поражённо пробормотал:

— Но… как?..

— У меня хорошее чувство ориентировки, — беспечно ответил Ареллаган, упиваясь восторженными взглядами королевских детей.

«Хорошее чувство ориентировки, ну как же», — ядовито промолвила Бэарсэй.

«Какая разница, они же верят, — отмахнулся Ареллаган, — нам нужно, чтобы нас зауважали».

«Будешь так завоёвывать уважение — и любой идиот скоро догадается, кто мы», — предостерегла его Бэарсэй.

«Не догадаются. Они же слишком маленькие».

«А потом?» — в голосе Бэарсэй зазвучала несвойственная ей тревога.

«А потом… что им уже будет до того, кто мы!» — с воодушевлением воскликнул Ареллаган, и Бэарсэй не преминула омрачить его торжество:

«Мама говорила, что людям нельзя доверять. Не факт, что они не возненавидят нас, когда всё откроется».

— Ареллаган! Бэарсэй! — звала их Лесли, неуклюже разворачиваясь на тонких ногах и выныривая из тёмного провала дверей конюшни. — Идёмте, таких пони едва ли раз в жизни увидишь!

Ни Ареллагану, ни Бэарсэй не хотелось переступать порог; ведь оба они знали, что за этим последует. Но Ольванс и Саллива, подталкивая их в спину и шутливо ободряя, насильно впихнули их внутрь и даже подвели к стойлам, в которых мирно стояло бесчисленное множество пони, принадлежащих наследнику. Ареллаган поразился:

— Зачем тебе столько?

— Мне их постоянно дарят, — гордо ответил Ольванс, — по десять штук на каждый праздник.

Ареллаган пристально изучал крошечную лошадку. Фыркнув в овёс, она медленно подняла изящную голову, и её тёмные красивые глаза столкнулись с его глазами. Чёрный зрачок лошади расползся в стороны, её мягкие губы подались в стороны, и с испуганным ржанием она забилась в своём стойле, подкованными копытами вышибая крепкую дверь стойла. Лесли и Саллива завизжали, Джолли побледнел ещё больше обычного. Ольванс заметался у стойла, нелепо размахивая руками:

— Ветер, Ветер, успокойся! Здесь все свои!

«Значит… и лошади думают то же самое», — с горечью понял Ареллаган, отворачиваясь от взбесившейся пони, всё ещё бессмысленно ударявшей копытами в дверцу и издававшей тонкое, режущее слух ржание.

Когда Ветер всё же присмирела, Ольванс, полный краски и стыда, неловко подошёл к ним.

— Простите, — покаянно шепнул он. — Я вас очень напугал, наверное… и теперь вы вряд ли будете с нами дружить.

— Ты зря так думаешь, — бойко возразил дэ Сэдрихабу, — ты же не виноват, что твоя лошадь взбесилась.

— Значит, мир? — некстати встрял Джолли.

— Мы и не думали обижаться на вас, — растягивая улыбку на лице, отвечал дэ Сэдрихабу.

* * *

И с тех пор потекли один за другим самые лучшие дни в их жизни. Хотя, конечно, здесь было идеально далеко не всё… Многие людские обычаи были для Ареллагана и Бэарсэй непривычны, а сами они порой непреднамеренно нарушали сложные правила королевского этикета. Первая неприятность случилась с ними на следующий же день после их водворения в комнатах поблизости от покоев наследников. Наутро к дэ Сэдрихабу вошёл седовласый мужчина с огромным серебряным тазиком и объявил:

— Время умываться, Ваше Сиятельство.

— Убери от меня эту гадость! — испуганно вскрикнул дэ Сэдрихабу и принялся кидаться в слугу подушками. Холод, исходящий от таза, даже на таком расстоянии обжигал его ледяную кожу.

— Ваше Сиятельство, не угодно ли Вам умыться? — не сдавался слуга, пытаясь продвинуться вперёд под непрекращающимся подушечным залпом. — Ваше Сиятельство… послушайте…

— Прочь! Немедленно убирайся вон!

Только когда слуга вместе с тазиком исчез, дэ Сэдрихабу сумел успокоиться и сообразить, насколько глупо было его поведение. Примерно десять минут спустя к нему пришёл Ольванс и с порога рассмеялся:

— Эй, грязнуля! Ты чего так взбеленился? Неужели у вас в Мармудае никто не знается с водой и мылом?

— Э-э… — Ареллаган чуть поморщился и быстро солгал: — У нас не принято запускать слуг в комнату утром. Как-то на нашего отца организовали покушение, как раз тогда он сидел в комнате и готовился умываться…

— Хм, — Ольванс чуть покраснел, — извини. Я не знал об этом. Я скажу слугам, чтобы они к тебе не заходили по утрам, хотя для нас это и странно. Нас с братьями и сёстрами умывают, причёсывают и переодевают камердинеры. Я думал, везде поступают так же.

— Вы что, не в состоянии ухаживать за собой сами? — несдержанно фыркнул Ареллаган и поднялся с постели, на которой так и не уснул сегодняшней ночью.

Ольванс, очевидно, смутился.

— Пойдём, я провожу тебя в главный холл. Мы там всегда собираемся на общие трапезы.

Королевский дворец давил на дэ Сэдрихабу, представляясь ему огромным тёмным муравейником. Он хорошо ориентировался в его перепутанных ходах и чувствовал, куда следует идти, но не понимал, к чему собирать столько галдящих бездельников и бездельниц в своём доме. Дамы и кавалеры, шурша шёлковыми нарядами, проходили мимо, не забывая кланяться Принцу, согбенные служанки с тряпками и вёдрами в руках становились на колени и почтительно касались лбом пола, даже если перед этим по полу прошлись чьи-то грязные подошвы. Дэ Сэдрихабу с интересом и тревогой завертел головой.

— Кто все эти люди? — спросил он, подёргав Ольванса за рукав.

— Это? — Ольванс хмуро осмотрел толкущихся дворцовых обитателей. — Ну, это мамины фрейлины с семьями, папины советники, слуги…

— Почему их так много?

— Так положено, — Ольванс пожал плечами, — раньше было ещё больше.

— И разве они тебя не раздражают? — с сомнением спросил Ареллаган. В ушах у него уже резало от дикого гомона и топота, производимого придворными.

— Не то слово, — доверительно подмигнул ему Ольванс, — но я же пока не Король, я не могу их разогнать. Эх… скорей бы уже начать править, — и он тоскливо поглядел в потолок.

Широкий коридор слился с другим, боковым коридором, и к Ольвансу присоединились его младшие братья и сёстры. Под руку с Лесли шла и неустанно болтала Бэарсэй. Лесли остановилась и почтительно присела перед каким-то долговязым хмурым человеком.

— Доброе утро, Ваше Сиятельство.

— Доброе утро, Ваше Высочество, — ответил тот с полуулыбкой. — Какие сны навещали Вас сегодня?

— Никакие, Ваше Сиятельство, — рассмеялась Лесли, — а Вас?

— С того дня, как Вы появились на свет, не было ночи, чтобы Вы мне не снились, — то ли серьёзно, то ли в шутку сказал человек и ввинтился в ряды торопящихся к нижней лестнице придворных.

Ареллаган вопросительно поглядел на Лесли.

— Кто это был?

— Это Оре Монтега, — пояснила Лесли, — он один из папиных министров; кажется, военный или иностранных дел… Он такой забавный! Как его ни спросишь, всегда ответит, что я ему снилась этой ночью.

— Честно говоря, мне этот Монтега не нравится, — доверительно шепнул Ольванс. — Он какой-то… какой-то скользкий. Как угорь.

— И ещё он постоянно сидит по правую руку от папы, — злобно прошипел Джолли, и на его щеках явственно выступили порыжевшие веснушки.

Бэарсэй выразительно подкатила глаза и картинно зевнула. Её, очевидно, мало что интересовало в окружающем мире, даже в том, куда она едва успела попасть и где должна была укрепиться, чтобы получить иллюзию прав на отобранный престол. В отличие от Ареллагана, она нисколько не удивилась, что половину огромного холла занимал стол примерно на полтораста человек, и что рядом с этим столом стоял другой, попроще и пониже, без скатерти и столовых приборов, за которым завтракали дворцовые слуги, хватая куски руками и опрокидывая жидкие блюда в рот через край тарелки. Ольванс с властным видом огляделся и повёл их не к огромному столу, где уже располагались Король, Королева и Мередит, и не к слугам, а влево: там, за туго натянутой портьерой, оказался ещё миниатюрный столик, накрытый на восьмерых.

— Здесь наше место, — пояснила Лесли, — мы тут будем кушать, пока нам не исполнится четырнадцать.

— Дети мои! — послышался призывный голос Маргарет.

— Уже идём, матушка! — за всех откликнулся Нёрст и зловещим шёпотом пояснил: — Прежде, чем садиться завтракать, надо поздороваться с родителями и их приближёнными, всем пожелать доброго утра и приятного аппетита, не то они обидятся.

Удивляясь странным людским обычаям, дэ Сэдрихабу и Бэарсэй поплелись следом за королевскими детьми к столу, возле которого вовсю суетились позавтракавшие слуги с приборами. Чопорные мужчины в чёрных костюмах носились возле главы с полотенцами в руках и тщательно осматривали каждое, прежде чем подать его определённому кавалеру или даме; девушки с подносиками тревожно пересчитывали вилки, ложки и ножи и старательно раскладывали их подле тарелок в странном порядке. Гвалт в зале царил невообразимый; дэ Сэдрихабу недоумевал, как в подобной обстановке можно завтракать. Ольвансу, стоящему в двух шагах от королевской четы, пришлось даже повысить голос, чтобы его услышали.

— Доброе утро, матушка. Доброе утро, господин отец. Какие сны навещали вас сегодня?

— Доброе утро, дитя моё, — с улыбкой ответила Маргарет. — Я не помню, что снилось мне сегодня, но уверена: это было что-то очень хорошее.

— Кланяйтесь! — зашипела Саллива на ухо Бэарсэй и дэ Сэдрихабу, и они запоздало присели перед Королём, Королевой и их ближайшим окружением.

— Доброе утро, матушка. Доброе утро, господин отец… — заговорила Лесли, пока Ольванс с ритуальными приветствиями обходил кавалеров и дам, собравшихся поблизости от королевских мест.

Теперь дэ Сэдрихабу понял, почему их повели в залу так рано, когда ещё ничего не было готово: чтобы поздороваться со всеми приближёнными царствующей четы, нужно было очень много времени. Его и Бэарсэй, к счастью, не принудили желать доброго утра посторонним им людям и выспрашивать каждого, хорошо ли ему спалось. По правилам дворцового этикета, им следовало поздороваться только с Королём, Королевой и собственной матерью, которая не отводила от них ястребиного взора в продолжение всего того времени, что наследники приветствовали придворных. Когда Ареллаган подошёл к ней ближе, чтобы она могла услышать его слова, она вдруг протянула к нему руки и спокойно сказала:

— Подойди ближе, сын мой. Бэарсэй, — она стрельнула взглядом в Бэарсэй, уже потянувшуюся к какой-то придворной даме с очень крупными серьгами в ушах, — и ты тоже.

Дети склонились к ней, и Мередит, обхватив их руками, быстро зашептала:

— Этот мир полон опасностей. Очень трудно следовать королевскому этикету, чтобы не быть сочтённым подозрительным элементом. Делайте всё так же, как эти дети, а после общей трапезы подождите у дверей: я отведу вас в свои покои.

— Да, госпожа матушка, — покорно прошептал дэ Сэдрихабу.

Ольванс отошёл от последнего дряхлого придворного с усами, укладывающимися на стол, и поманил друзей за собой:

— Идёмте! Я видел, кушанье уже готово!

Наследники ели с золота и потребовали принести такую же посуду своим друзьям. Дэ Сэдрихабу этому немало обрадовался: проходя вдоль стола старших к своему, он обратил внимание, что большинство придворных пользовались серебряными приборами, от которых исходил мертвецкий холод. Прежде чем сесть за стол, Ольванс поднял глаза к небу и громко сказал:

— Да увидит госпожа Магия, что я не имею дурных мыслей!

Недоумённо переглянувшись, Ареллаган и Бэарсэй всё же повторили его странные слова, как это сделали и прочие королевские дети. Устроившись за столом, Ольванс первым разрезал жареное мясо на своей тарелке и стал есть, остальные не прикасались к своим приборам, пока он не проглотил первого кусочка. Лукаво кося глазом себе за плечо, дэ Сэдрихабу видел, что точно так же поступают и придворные за большим столом, оглядываясь на Королеву, и слуги за малым, почтительно наблюдая за старшим среди них. Бэарсэй фыркнула и поинтересовалась:

— А почему вы все ждёте, пока старший не съест хотя бы кусок?

Королевские дети отложили приборы и задумчиво на неё посмотрели. Нёрст пожал плечами:

— Не знаю, так принято.

— А если Ольванса не будет за столом, вы вообще не станете есть? — въедливо выспрашивала Бэарсэй.

— Э-э… — Нёрст повращал глазами налево и вверх, — тогда первой будет кушать Лесли.

— Ну а если Ольванс тут будет, но у него аппетит испортится, что тогда? — Бэарсэй торжествующе захохотала.

Нёрст, очевидно, запутался, но остальные ребята тоже выглядели весьма озадаченными. Фриэль, самый молчаливый, буркнул неразборчиво:

— Ты задаёшь какие-то странные вопросы, Бэарсэй.

— А по-моему, так правильные! — вдруг захохотала Саллива и задрыгала ногами под столом. Лесли сурово цыкнула на неё:

— Веди себя прилично!

— Ну хорошо, хорошо… — без особенной охоты ответила Саллива и прекратила болтать ногами, но улыбки с лица не спустила.

«Братишка… — заползший в мысли дэ Сэдрихабу голос Бэарсэй тоскливо умолял. — Братик…»

«Ну чего тебе?» — не без раздражения поинтересовался он.

«Скажи, что ты умеешь пользоваться этими… этими штуками», — Бэарсэй показала глазами на вилку и нож, лежащие возле её нетронутой тарелки.

— Ареллаган! Бэарсэй! — Лесли с удивлением поглядела на них. — Вам не нравится кушанье?

— Почему же, очень нравится, — легко солгал дэ Сэдрихабу и мысленно приказал Бэарсэй: «Делай всё как они».

Подражать Бэарсэй умела всегда и довольно неплохо. Она взялась за вилку и нож и принялась орудовать ими как ловкий едок, всю жизнь провёдший при дворе. Дэ Сэдрихабу попытался следовать её примеру, но ему вкус человеческой пищи совсем не нравился. Она вызывала неприятное тяжёлое ощущение в каждом сантиметре его сущности, и он был уверен, что теперь точно не сумеет превратиться, если вдруг возникнет необходимость.

— Интересно, — сказала Бэарсэй, в упор глядя на Ольванса, — а почему слуги так боялись положить не то полотенце или не ту вилку рядом с придворными?

— Потому что на каждом полотенце есть монограмма дворянского рода, к которому этот аристократ принадлежит, — пояснил Ольванс.

— Подать одному дворянину полотенце с монограммой другого дворянина — это серьёзное оскорбление, — Джолли, расширяя глаза, покачал головой.

— А ещё для каждого титула положен определённый набор столовых приборов, — продолжала Лесли. — Например, у наших родителей и носителей королевской крови он тройной, вилки лежат слева, а ножи справа, но уже обычные герцоги не могут класть ножи и вилки так, хотя набор у них тоже тройной.

— Почему тогда у нас всё так же, как и у вас? — спросил дэ Сэдрихабу, покосившись на свою тарелку.

— Потому что вы наши друзья, — пожав плечами, просто ответил Ольванс.

Дэ Сэдрихабу подозрительно поглядел на него, пытаясь определить по его лицу, солгал он или нет. Своим выводам он не мог поверить, а потому осторожно проскользнул в мысли Ольванса и ненадолго задержался там, с неверием осматриваясь, пролистывая свежие воспоминания Принца о себе. Но Ольванс действительно не видел в нём врага и не думал смеяться, он говорил именно то, что думал.

«Очень странно», — задумчиво сказал дэ Сэдрихабу про себя. Поведение Ольванса представлялось ему необычным потому, что сам он практически никогда не произносил вслух свои мысли и считал это последней глупостью на свете.

Когда трапеза была окончена, Ольванс первым встал из-за стола, вытер руки о своё полотенце и молитвенно сложил ладони, снова устремляя глаза к теряющемуся в вышине потолку.

— Будь благословенна, Магия, — сказал он, и младшие дети подхватили его слова шелестящими голосами.

Следующий час был посвящён занятиям. Сухие дамы со злыми глазами и крючковатыми носами увели Лесли и Салливу, за Принцами явились такие же тощие кавалеры со стопкой бумаг в руках.

— Время учиться, Ваши Высочества, — бормотали они, суетясь кругом.

Дэ Сэдрихабу вскинул голову.

— А можно и нам… разделить занятия Их Высочеств? — спросил он чрезвычайно почтительным тоном.

Лишённое щёк узкое лицо обратилось к нему и недолго поразмыслило.

— Нет. Их Сиятельства Амарские будут брать уроки у своей матери.

— Но… как же фехтование, верховая езда, стрельба? Моя матушка не может меня этому научить, — возразил дэ Сэдрихабу.

— Вам следовало бы обратиться с этой просьбой к Её Величеству.

Дэ Сэдрихабу круто повернулся и схватил Бэарсэй за руку. Королева всё ещё сидела за столом, отнюдь не намереваясь подниматься: она ожидала, когда служанки заплетут ей заново косу, при этом она, кажется, не волновалась, что её волосы могут попасть в тарелки к её приближённым. Завидев уверенно движущегося к себе Ареллагана, за которым тащилась Бэарсэй, Королева нахмурилась. Она даже не пыталась скрывать, что не рада предстоящему разговору. Однако она всё же спросила:

— Что случилось, Ваше Сиятельство?

— Ваше Величество, не могли бы Вы позволить мне заниматься вместе с Вашими сыновьями? — прямо поинтересовался дэ Сэдрихабу, и пара придворных дам возле Королевы ахнула. — Я не прошу многого; мне достаточно всего лишь фехтования, стрельбы из лука и верховой езды…

— Их Высочества всегда занимались отдельно и будут делать это впредь, — Королева напряжённо сжала губы. — У меня не столь много детей, чтобы я могла рисковать их здоровьем и жизнями.

— Между прочим, — не удержавшись, хамски заметил дэ Сэдрихабу, — у меня всего одна жизнь, и всё же я готов вручить её Вашим детям, не зная, как они фехтуют.

Щёки Маргарет побледнели, Король, наоборот, покраснел и величественно расправил обтянутые мантией широкие плечи. Сидящие близко к королевской чете кавалеры и дамы явственно зашушукались.

— Я попрошу Вас умерить свою наглость, Ваше Сиятельство, — с трудом переводя дух, промолвила Маргарет. — Я приняла Вас из любви к Вашей матери, но это не означает, что Вы вольны говорить всё, что Вам вздумается. А сейчас отправляйтесь к герцогине Амарской и принимайтесь за учёбу. Вы можете взять шпагу и лошадь у дона де Марийо, но тренироваться Вы имеете право только поблизости от Королевского парка, Вы меня поняли?

Дэ Сэдрихабу надменно фыркнул и повернулся к Маргарет и Льюису спиной, не отдав им надлежащего поклона. Бэарсэй прозудела за его плечом:

— По-моему, ты где-то ошибся. Они выглядели оскорблёнными.

— Пускай оскорбляются, — отмахнулся дэ Сэдрихабу, — они по сравнению с нами — тупоголовый скот, я не стану перед ними расшаркиваться. Это они должны упасть передо мной на колени и просить прощения… за всё!

Выйти из залы они не успели: Мередит настигла их, сзади вонзила острые ногти в плечи и без объяснений поволокла по широкому коридору, умело расчищая себе дорогу в водовороте придворных: ей хватало одного грозного взгляда, чтобы все попятились прочь. В своих покоях она сбавила шаг, затем и вовсе остановилась. Зыркнув на служанку, прихорашивавшую букетик цветов в вазочке, она рыкнула:

— Пошла вон!

Девушка испуганно дрогнула и выбежала из покоев. Тогда Мередит крепко заперла за нею тонкие, словно специально созданные для подслушивания, двери и провела детей в среднюю из трёх своих комнат, самую обширную и светлую. Эту комнату она тоже закупорила, будто бутылку с посланием, и затем сделала Ареллагану и Бэарсэй знак садиться. Сама она осталась на ногах, опираясь плотно обтянутой кожей ладонью о широкую отполированную тумбу. Дэ Сэдрихабу пару раз мигнул и протёр глаза: после темноты пещер ослепительная белизна, царствовавшая во дворце, казалась ему нестерпимо отвратительной.

— Итак, — Мередит обвела их сухим взглядом, — я хочу знать, что сейчас произошло в пиршественной зале.

— Я просил права на занятия с наследниками, — фыркнул Ареллаган, — но она мне отказала!

— Правильно сделала, — фыркнула Мередит. — Ваши знания должны быть гораздо более глубокими, поэтому я займусь вашим образованием самостоятельно.

— Но как же стрельба, скачки… фехтование? — простонала Бэарсэй. — Ведь не сможете же Вы, госпожа матушка…

— Бэарсэй, я умею делать многое из того, что женщинам уметь не полагается, — усмехнулась Мередит, — на самом деле меня встревожило совсем другое. Ареллаган, — её голос зазвучал гулко и требовательно, когда она обратилась к сыну, — объясни, с чего ты решил, что имеешь право хамить Королеве и уходить, не попрощавшись?

— Королеве? — вскинулся Ареллаган. — Она не Королева! Она подло отобрала мой… вернее, Ваш, госпожа матушка, трон, она мелочная и слабая женщина и она не заслуживает моего уважения!

— Она — твоя тётка, как вы оба ни хотели бы откреститься от этого! — грохотнула Мередит, и её глаза сделались страшными, чёрными, как бездонные пропасти. Подойдя на пару шагов ближе, она нависла над Ареллаганом и Бэарсэй и сказала уже намного спокойнее: — Ты подвергаешь опасности всех нас. Ведь ты же понимаешь, что произойдёт, если хоть кто-то ещё узнает правду. Ты видел, во дворце собираются самые гнилые и продажные душонки Империи, соглашающиеся с каждым словом Королевы. Чтобы угодить ей, они разорвут нас в клочки, даже если бы она не отдала к этому прямого приказа. Я понимаю, что ты оскорблён и унижен, Ареллаган, но ты обязан потерпеть. Не позволяй своим чувствам испортить всё дело. — Мередит выпрямилась и глубоко вздохнула, переводя взгляд уже и Бэарсэй. — А теперь отправляйтесь к дону де Марийо. Я буду ждать вас двоих в Королевском парке.

* * *

Ареллаган не боялся никого во дворце, кроме единственного человека, перед которым и Мередит неожиданно начинала краснеть и путаться в словах. Это был дон де Марийо, приближённый ещё прошлых властителей Авалории; дон де Марийо, проклявший весь род Великого Духа и склонивший Короля и Королеву к решению изгнать непокорную старшую дочь. Дон был ещё одним человеком, которому тайна была известна, хотя его никто и не думал в эту тайну посвящать. Казалось, дон раскрыл секрет сам, ещё в то далёкое время, когда Ареллаган и Бэарсэй пришли к нему впервые. Впоследствии он приходил уже один, без сестры: та боялась дона и всегда находила повод отвертеться от встречи с ним. Ареллаган же ежедневно являлся за оружием и лошадьми, которых после урока надлежало вернуть владельцу, а дон де Марийо с понимающей улыбочкой копошился в своих сундуках, извергая потоки ядовитых слов, сбрызнутых сверху мёдом для усыпления бдительности жертвы.

Когда Ареллаган и Бэарсэй впервые явились к дону с просьбой выдать им мечи и коней, тот тут же засуетился по светлой широкой комнате.

— Мечи? У меня огромная коллекция оружия; около трети перешло мне от моих предков… — дон открыл оружейный шкаф, сверкнул из-за дверцы проницательными светлыми глазами и осведомился с явным намёком: — Серебряные, Ваши Сиятельства?

Бэарсэй испуганно стиснула руку брата. Оба они были готовы превратиться и немедленно убить дона, если он вздумает обратить оружие против них. Однако дон немного подумал и вернул меч назад в нёдра шкафа, сопроводив это действие задумчивым замечанием:

— Нет… к чему теперь серебро? С тех пор, как все демоны были изгнаны из Авалории, мы направляем его только против оборотней, да и те в последнее время стали осознавать своё место. Что ж, полагаю, это больше понравится Вашим Сиятельствам, — и дон, полуобернувшись, протянул им два одинаковых коротких меча, точь-в-точь подходящих им по росту.

— Благодарю Вас, дон, — почтительно сказал Ареллаган, кланяясь старику.

— Да, я тоже, — пробурчала Бэарсэй, залюбовавшаяся рисунком на ножнах.

— Ему более двухсот лет, но благодаря моей магии он превосходно сохранился, — сообщил дон, улыбаясь, — говорят, когда-то им сражался один из потомков демона Незераху, но, думаю, это просто досужий вымысел.

— Духам не нужно оружие смертных, — с всезнающим гордым видом бросил дэ Сэдрихабу, — они сами достаточно могущественны.

— Боюсь, что слухи о могуществе демонов, — особенно подчеркнув это слово елейной улыбочкой, отметил дон, — заметно преувеличены. Ведь представителей этой презренной расы мы так долго не встречали… рассказы о них давно успели обрасти преувеличениями.

— Вы ошибаетесь, — процедил дэ Сэдрихабу с явной угрозой, но дон продолжал ухмыляться.

— Боюсь, что я, немощный старик, прожил на свете дольше Вас и лучше умею отличать правду от вымысла.

Дэ Сэдрихабу разъярённо стиснул хрустнувшие кулаки.

— Нам пора, дон, — заторопилась Бэарсэй, подметив, как напрягся её брат.

Дон провожал их ехидной ухмылочкой, не оставлявшей сомнений, что он отдавал себе отчёт во всех произносимых словах. Ареллаган поклялся отомстить ему… но как? Он многого её не знал и не умел, и ему становилось противно, когда он осознавал, что девятнадцать лет жизни истратил втуне. Откуда он мог знать, сколько ещё ему было отпущено времени? Как он мог предположить, что сумеет сделать всё, что хотел, если он был смертен, как и все окружавшие его? Смертность — это слово звучало для него как приговор. Даже в отношении близких людей: матери, Бэарсэй, — это не звучало так страшно, как тогда, когда он представлял мёртвым себя. Раньше ему не казалось, что он вообще способен умереть, ведь окружающие духи все были бессмертны, но здесь, в окружении несовершенных людишек, он чувствовал себя беззащитным и жалким.

Мередит учила их подчинять чужую волю. Пока они практиковались на лошадях дона де Марийо, которых Мередит удерживала рядом магией (если бы она этого не делала, лошади ускакали бы сразу же).

— Глядите ей в глаза, — низким глухим голосом говорила она, — глядите ей в глаза и повторяйте мысленно: «Ты — в моей власти. Ты — в моей власти». Пока не получается мысленно, можете говорить это вслух, но с уверенностью.

— Ты — в моей власти. В моей власти, — зашептала Бэарсэй и вытянула руку над дрожащей от страха лошадиной мордой.

Дэ Сэдрихабу не отрываясь глядел в глаза застывшей лошади, в её огромные зрачки, и ему казалось, что сквозь эти зрачки он видит разум животного: глупый, несовершенный, но всё же особенный мирок, в котором он мог быть господином, делать всё, что пожелает. Лошадь вдруг опустила морду и тихо заржала, прикрывая веки.

— У тебя получилось! — радостно сказала Мередит. — С первой попытки, Ареллаган!

Порадоваться своей победе ему помешал резкий испуганный крик и глухой удар. Слева от них лошадь Бэарсэй встала на задние копыта, а передними лягнула Бэарсэй по лицу так, что её голова, несколько раз прокрутившись на шее, оказалась страшно повёрнутой набок. Мередит злобно зашипела; ледяными шарами она сковала лошадь и бросилась к Бэарсэй. Та уже поднималась, вытирая сочащуюся из губы и носа кровь.

— Поверните мне голову! — взвизгнула она. — Что за свинство, чёрт возьми?

Объединёнными усилиями Мередит и Ареллаган развернули голову Бэарсэй так, как полагалось, и помогли ей подняться на ноги.

— Ненавижу, — прошипела Бэарсэй себе под нос, — ненавижу. Никогда больше не свяжусь с этими тупыми существами! — и она обвиняюще указала на закованную в лёд лошадь.

— Ты должна этому научиться, — отрезала Мередит, — так что продолжай занятия. Я буду рядом.

Бэарсэй недовольно буркнула, но всё же поплелась к лошади. Она научилась устанавливать контакт с животными только через две недели, а до тех пор, пока кони отдыхали, дети сражались на мечах под чутким присмотром Мередит. Побеждал всегда дэ Сэдрихабу, что его радовало, а Бэарсэй — злило. Уроки проводились на свежем воздухе даже тогда, когда настала зима, и придворные свели свои выходы наружу к минимуму. В несколько месяцев Мередит обучила их основам королевского этикета, объяснила различия между графами и герцогами, растолковала принципы составления гербов и государственных флагов, вбила в голову с десяток вежливых обращений к владетельным особам разных рангов, научила даже стихосложению (правда, только Ареллагана, Бэарсэй оказалась совершенно лишённой чувства ритма и слова). Теперь Ареллаган забавлялся тем, что в свободные вечерние часы читал свои стихи королевским детям, а затем наблюдал, как они ломают головы, пытаясь угадать автора. В том, что сочинение его собственное, он не признавался никогда. Для будущего Короля, он был уверен, стихосложение являлось пустым занятием. Всё было бы прекрасно, если бы Мередит не слабела неуклонно и страшно.

— Я слишком давно не бывала тут, — со скрежещущим смешком сказала она как-то, — без магических паров я не протяну долго.

— Матушка… — предостерегающе промолвил Ареллаган, но она оборвала его:

— И не надо сентиментальничать, Ареллаган! Я знаю, что я скоро умру. Когда я сбегала из Столицы с вашим отцом, я сознавала, что пары вполне могут меня убить, но я выжила и приспособилась к ним. Думаю, мне помог мой ведьмин дар… Да и молодости намного легче привыкать к чему-то новому… теперь у меня уже не получится жить без паров так же легко, как двадцать один год назад.

Больше Бэарсэй и дэ Сэдрихабу не заговаривали с матерью об этом. Они понимали, что не помогут ничем, и только следили, как всё больше слабеет и чахнет она, а одновременно с ней, стремительно теряя красоту и здоровье, скукоживается, стареет Маргарет. Ареллаган жалел мать и втайне мучился, глядя, как она страдает, но тётку ему не было жалко ничуть. Он даже торжествовал про себя, подмечая всё новые признаки дряхлости во всём её облике. Занятия детей становились реже и нерегулярнее, пока, наконец, не прекратились совсем, потому что Мередит надолго слегла. Она никого к себе не подпускала, кроме одной доверенной служанки, оказавшейся потомственным оборотнем, дочерью ведьмы и оборотня. Ареллаган и Бэарсэй быстро подружились с девушкой и через неё принялись следить за всем, что происходило в недоступных для них покоях матери. Настире — так звали служанку Мередит — рассказывала им на ухо шёпотом, что временами больная, прикованная к постели, поднималась и неудержимо выкашливала отвратительные чёрные рвотные массы, заполнявшие один таз за другим. От масс исходило разящее наповал зловоние, которое отдалённо напоминало запах нечищеной канализации. Когда рвота переставала, Мередит снова ложилась в постель и устремляла пустой взгляд в потолок. Она не принимала никаких лекарств и не допускала к себе лекарей, которых упорно подсылала Маргарет. Конечно, это могло показаться странным, но Королева болела той же самой странной болезнью и оттого не показывалась вне своих обширных комнат. Теперь Ареллагана и Бэарсэй упорно преследовал всего один полный ненависти взгляд — взгляд её супруга. Впрочем, только этим и ограничивалось внимание к их особам. В остальное время они были предоставлены сами себе: даже королевские дети не встречались с ними, так как они были слишком обеспокоены недугом матери. Дворец наполовину опустел: одни придворные в страхе помчались прочь, решив, что болезнь Королевы и герцогини Амарской заразна, другим просто наскучили бесконечные дни, лишённые бурных развлечений и наполненные только однообразными сплетнями. Близнецы бесцельно шатались по дворцовым окрестностям, читали, пытались заниматься самообразованием, лишь бы умерить свою тревогу. Бэарсэй как-то заметила:

— Если с матушкой что-то произойдёт, нас сразу выгонят отсюда.

— С ней ничего не произойдёт, — с хорошо разыгранной уверенностью отрезал Ареллаган тогда.

Почти никого равного им по возрасту и положению не было поблизости, и они развлекали себя обществом слуг. Те в большинстве своём были отверженными и тщательно это скрывали: по авалорийским законам нелюди не могли работать в замке. С ними близнецы быстро нашли общий язык, и вскоре компания кухарок, посудомоек, конюхов и садовников стала важной частью их сонной имперской жизни. Здесь им, конечно, тоже приходилось притворяться гостями из Мармудая, хотя слуги чувствовали в них родственное начало. Особенно чутки к этому были оборотни и ведьмы. Настире сразу разгадала их истинную природу и поклялась молчать — а они ей поверили. Ведь именно Настире была их глазами и ушами подле больной Мередит, Настире рассказывала о том, что происходит в спальне Королевы, Настире и её жених Косте, тоже полукровка, раскрывали многие тёмные стороны существования униженных людьми отверженных и тех людей, которых унижали другие люди просто потому, что унижаемые не могли платить.

— Может быть, — говорил Косте, распаляясь и стукая кулаками по дереву, — во мне есть талант звездочёта, или писателя, или композитора, но мы этого никогда не узнаем, потому что таким, как мы, учиться запрещено! — и он яростно сверкал глазами, в центре зрачков которых горели багровые щели — наследство матери — Дарихака.

— Мы должны только работать, чтобы Король и Королева жили припеваючи, — сумрачно подтверждала Настире.

Однажды весной, когда в Королевском парке уже начали распускаться первые почки, и трава бодро полезла из земли, Ареллаган и Бэарсэй, пропустив встречу с наследниками, отправились к своим отверженным друзьям. Им крайне редко удавалось пообщаться спокойно: Настире и Косте были загружены разнообразными поручениями до поздней ночи, и им едва хватало сил добраться до своей жёсткой подстилки, больше напоминающей собачью лежанку. Если же слуга игнорировал поручение, костлявый управитель Монсо не жалел хворостин, чтобы изукрасить спину непокорного. Настире за время пребывания близнецов во дворце наказали трижды; Косте — раз в десять или даже двадцать больше. Вот и тогда — он сидел, сняв грубую рубаху, и Настире бережно прикладывала к воспалённым рубцам на его теле какие-то холодные примочки.

— За что? — спросил Ареллаган ещё издали.

— Опять?! — удивилась Бэарсэй. — Да как тебе это не надоест?

— До тех пор, пока хоть что-то не поменяется! — зарычал Косте и фанатично впился обрубленными чёрными ногтями в свои колени. — Разве ты на моём месте не поступила бы так же?

— Хм… вряд ли, — беззаботно ответила Бэарсэй.

— Ещё раз повторяю вопрос, — вмешался дэ Сэдрихабу, — за что тебя выдрали?

— За то, что я отказался искать двадцатую шляпу для наследника, — Косте обнажил в недоброй усмешке полусгнившие зубы. — Не понимаю, ради чего ты водишься с этими… они такие же, точно такие же… Это ничего, что пока они не так важничают, как их родители; парочка лет — и…

Ареллаган отвернулся, по привычке закусывая губу. Об этом ему твердили все, даже Бэарсэй, но он отказывался верить. Он был в мыслях каждого из королевских детей, видел все их чувства и желания яснее, чем свои собственные, и осознавал, что они не способны задрать нос по-королевски. Хотя носы во дворце задирали все, даже те, кто к правящей династии практически не имел отношения.

Пока Мередит и Маргарет болели, Льюис с превеликим усердием выдавил из себя письменное разрешение на допуск юных герцога и герцогини Амарской к занятиям наследников. В условленное время после каждой трапезы, исключая вечернюю, они собирались в большой классной комнате и приступали к учёбе. Некоторые занятия, такие, как стрельба, езда верхом и фехтование, проводились на улице, в крытом внутреннем дворике, примыкавшем к покоям Лесли и Салливы. Ольванс, как наследник, и девочки со своими подругами обучались отдельно. Но иногда они всё же собирались все вместе и занимались разнообразнейшими глупостями: плели украшения, вязали, шили, разматывали пряжу, что-то конструировали или рисовали, пока наставники и наставницы спали в креслах либо о чём-то шептались меж собой. Эти уроки дэ Сэдрихабу никогда не нравились. Проблема была даже не в гвалте, что создавало такое количество детей в замкнутом пространстве, а в поведении некоторых товарищей наследников. Мальчики: знатные герцоги и графы — во всём повиновались Фриэлю и всегда поддерживали его и его друзей, но девочки…

С детских панталончиков Саллива знала герцогиню Майтерскую, одну из самых чванливых юных особ в Империи. Эта девочка не терпела иного обращения, кроме церемонного «Ваше Сиятельство», часто грубила учителям, таскала неугодных графинь и герцогинь за косы и ругалась с Бэарсэй. Ареллаган терпеть не мог людской ограниченности, жестокости и упрямства — а все эти качества Её Сиятельство Майтерская успешно в себе сочетала. Она вообще предвзято относилась ко всему новому, поэтому её первой реакцией на появление в классной комнате близнецов были ядовитые слова:

— Разве мармудайские аристократы имеют право бесплатно учиться во дворце?

— А у тебя это право стоило бы отнять, раз ты даже элементарной вежливости не научилась, — немедленно парировал Ареллаган.

— Пфа! — закричала герцогиня Майтерская, топая ногами. — Кто учил тебя хорошим манерам, отродье? Кто позволяет тебе обращаться ко мне на «ты»?

— Насколько знатны должны быть твои родители, чтобы ты смела называть меня отродьем? — огрызнулся он. — Ты не заслуживаешь почтения!

— Грязный нечестивец, я дочь герцога! Мой род известен уже более тысячи лет, и…

— Ты потомок герцога, который начинал с того, что работал трактирщиком и беспробудно пьянствовал! — жестоко рассмеялся дэ Сэдрихабу, досконально изучивший все родословные древа знатных дворян под руководством матери. — И прославился он не подвигами, а тем, что на спор с пьяницей-Королём, который останавливался в его деревне во время охоты, выпил четыре бочки неразбавленного хвейя! Ты же помнишь, что ваша фамилия произошла от староавалорийского «майэр» — алкоголик?

Герцогиня Майтерская побледнела, покраснела, надула щёки и молча опустилась на место. С тех самых пор к ней прицепилась кличка «Майэрский маяк», данная ей из-за высокого роста; а сама она возненавидела Ареллагана, равно как и он её. Ему совсем не нравилось, что Саллива общается с этой зазнайкой и даже ценит её, он не раз требовал выбрать кого-то одного, но Саллива никогда не давала прямого ответа и ни с кем не порывала. Герцогиня Майтерская выискивала повод очернить близнецов, опорочить их; она прицепилась даже к тому, что они однажды выбрали слуг вместо наследников.

— Видимо, ты чувствуешь с ними глубокую связь, да? — издевалась она, когда Ареллаган и Бэарсэй всё-таки пришли в парк.

— Ну да, они же благородные люди, в отличие от тебя, — фыркнул он, не удостоив герцогиню взглядом.

— Вообще-то, мы вас очень долго ждали, — тихо вмешалась Саллива. — Вы стали часто опаздывать. Вы больше не хотите с нами дружить?

— Дело не в этом, — Бэарсэй вздохнула, — а в том, что Настире и Косте нам тоже очень нравятся.

— А вы их угнетаете, — заметил дэ Сэдрихабу, особенным взглядом смерив вспыхнувшего Ольванса. — Я-то думал, вы действительно другие, но, оказывается, для вас двадцатая шляпа важнее человека

— Чёрт, Ареллаган, я не думал, что ты так на это отреагируешь! — тонким голосом выкрикнул Ольванс. — Ну да, я понимаю, что был неправ… не очень мне и нужны эти шляпы, честно говоря…

— Нам нужно, чтобы вы всегда хорошо думали о нас, — выручила его Лесли. — Чтобы мы навсегда остались лучшими друзьями, до самой смерти.

Так и текло время…

Не обращая внимания на бегущие годы, Ареллаган и Бэарсэй оставались с королевскими детьми, и вскорости они сделались неразъединимы, будто части одного организма. Бэарсэй нашла общий язык с Лесли, мечтавшей сделаться ведьмой, с болезненным Принцем Джолли и Ольвансом, которого ей по-прежнему прочили в женихи. Дэ Сэдрихабу же составляли компанию смешливая Саллива, Фриэль и Нёрст, серьёзный и вдумчивый не по годам. Вместе с Нёрстом дэ Сэдрихабу пробирался в библиотеку для старших членов королевской семьи и там читал запоем всё, что попадалось; Саллива в это время стояла в коридоре на страже, готовая подать сигнал, когда приблизятся взрослые. Нёрст практически с младенчества брал уроки фехтования; именно у него Ареллаган научился многим интересным приёмам. Победителем из схватки всегда выходил он: у него не хватало смелости позволить себе побыть обычным человеком, как требовала мать, и не использовать свою демоническую силу и скорость. Принцесса Мередит вздыхала, качая головой, но королевские дети до сих пор не знали, кого они называют своими друзьями, и, наверное, это было к лучшему. Мимо Маргарет Ареллаган научился проходить с фальшиво покорным видом, посылая в неё через плечо презрительные взгляды; она едва снисходила до него, очевидно, считая своё невнимание достаточным наказанием для него. Она не раз пыталась свести общение Салливы и Нёрста с ним к минимуму, но ей ничего не удавалось. Бэарсэй она практически не замечала, видимо, не чувствуя в ней угрозы. Ареллагану же приходилось намного тяжелее. Король Льюис тоже его не любил, причём не любил ещё сильнее, чем Маргарет. Не раз и не два Ареллагану казалось, что Льюис готов за длинным трапезным столом в окружении неисчислимого количества придворных открыть правду, что он узнал пару месяцев спустя первой встречи с Мередит. В королевском дворце полно было загадок, сплетен и слухов; Ареллаган слышал, как придворные отпускают в его адрес колкости и гадают, отчего его имперское произношение отдаёт неистребимым свистящим акцентом, совсем не похожим на мармудайский. Ареллаган всеми силами боролся с акцентом, из-за которого его частенько понимали превратно. В землях свободных духов ходил совсем иной язык: цедящий, свиристящий, шепчущий, — переливчатые авалорийские слова, залихватски кончавшиеся твёрдыми буквами, были для него непривычны, хотя с матерью он часто разговаривал на авалорийском ещё дома. Особенно неистовствовала герцогиня Майтерская: она предводительствовала сворой насмешников практически в открытую, и на неё не действовали просьбы и приказы Салливы утихомириться. Герцогиня, несмотря на всю свою глупость, чувствовала, что Король и Королева молчаливо одобряют все её действия, а ради такой вещи, как их одобрение, она могла пренебречь словами подруги.

— Откуда же ты родом? — заводила она надоевшую песню, едва завидев Бэарсэй и Ареллагана рядом. — По-моему, мармудайцы намного быстрее привыкают к нашему языку. Это значит, наверное, что… — она не договорила и сладко ухмыльнулась, сквозь ресницы поглядывая на Ареллагана в ожидании его реакции.

— Хватит, Пелестра! — возмущённо воскликнула Саллива, чьё присутствие герцогиня предпочла проигнорировать. — Сколько ещё мне придётся это повторить, чтобы ты меня послушалась?..

Герцогиня Майтерская поглядела на неё широко раскрытыми глазами, как будто удивляясь, что к ней посмели обратиться по имени. Затем она вытащила из кармана зеркальце и принялась поправлять перед ним пышно взбитые кудри. Кончиками пальцев она изредка притрагивалась к своим щекам, проверяя, держатся ли на них белила (хотя белила должны были наносить только дамы, герцогиня игнорировала и этот запрет, и никто о ней не шептался так долго, как это делали, если какие-то правила нарушали близнецы).

— Я о тебе забочусь, — уронила она и выше взбила левую буклю. — А теперь я ещё и виновата…

— Это невозможно терпеть! — яростно воскликнул Ольванс. — Пелестра, я удалю тебя от малого двора, если ты немедленно не остановишься!

— Ваше Высочество? — впервые составив себе труд быть вежливой, изумилась она. — Но, Ваше Высочество, я всего лишь…

— Иди в свои покои, — упорно сверля её горящими глазами, отчеканил Ольванс, и герцогиня сделалась как будто меньше под его взором, пряча зеркало. — Иди туда и не спускайся к нам до следующего утра. Ты подумаешь над своим поведением, а я решу, что с тобой делать дальше.

— Это несправедливо! — в углах глаз герцогини показались слезинки. — Я пожалуюсь Её Величеству!

Глаза Ольванса оставались холодными и жестокими.

— Малый двор подчиняется мне, — веско заметил он, — запомни это.

Яростно стуча каблуками и отплёвываясь, герцогиня Майтерская ушла, а за нею бросилась толпа королевских фрейлин: наверняка для того, чтобы утешить, уверяя, что она поступила правильно. Саллива вздохнула, косо поглядев на брата:

— Я не этого хотела…

— Она совсем распустилась, — отрезала Лесли, сумрачно сжимая губы, — ведёт себя так, будто мы перед нею ничто. Её давно пора было наказать.

— Но не надо же доводить до такого! — возмущённо вскрикнула Саллива. — Мы с ней всю жизнь дружим! Я понимаю, что она иногда бывает врединой…

— Хочешь сказать, постоянно, — вкрадчиво поправил Фриэль.

— Да, пусть и постоянно, — зло соглашалась Саллива, — но всё-таки она моя подруга, и она совсем не такая, как вы думаете! Она с трудом привыкает к новизне… я уверена, через пару месяцев ей надоест вас задирать, и она станет с вами такой же, как и со мной, — она отчаянно поглядела на близнецов в ожидании поддержки.

— А до тех пор предлагаешь сносить унижения? — надменно поинтересовался Ареллаган. — Нет, спасибо!

* * *

Глубокой ночью, когда весь дворец заснул, Ареллаган и Бэарсэй под покровами чар Невидимости пробрались в малую библиотеку для магов. Заступничество Ольванса показалось им пустой формальностью: такая не остановит герцогиню Майтерскую, особенно если за неё вступятся Король, Королева и их приближённые.

— Давай её всё-таки убьём, а? — кровожадно предлагала Бэарсэй, пока они крались к стеллажам с магическими томами.

— Нельзя, — грустно вздохнул он, — она подруга Салливы. Но отомстить ей нужно.

— Так, чтобы она навсегда покинула дворец! — радостно поддержала его сестра, и он приложил палец к её губам:

— Тихо!..

Возле стеллажей они остановились, и дэ Сэдрихабу принялся копошиться среди книг, мельком поглядывая на их корешки с тиснёными названиями и тут же возвращая на место. Бэарсэй, переминаясь с ноги на ногу за его спиной, продолжала перечислять разнообразные варианты мести.

— Слушай, а давай ей вместо лица сделаем козью морду? Мама меня недавно научила… Или нет, нет, — она весело и бесшумно запрыгала на месте, — нет, мы иначе поступим! Давай… давай её разукрасим прыщами? Или пусть её паралич разобьёт? — произнеся непривычно длинную для себя тираду, она умоляюще воскликнула: — Ареллаган, ну давай!..

— Да тихо ты! — прошипел он, отворачиваясь от стеллажей. — Я нашёл.

Бэарсэй торопливо подбежала к нему, встала за спиной и оскорблённо надула губы.

— Простенькие сглазы? Я думала, ты действительно откопал что-то стоящее! Да я в сто раз лучше могу всё провернуть, послушай же меня!..

— Нет! — дэ Сэдрихабу сверкнул на неё горящими в темноте глазами. — Это именно то, что нужно.

— Заклятие Облысения? — Бэарсэй сложила губы трубочкой. — Хм… ну да, в этом что-то есть, конечно, но она же вернётся ко двору, как только волосы хоть чуть-чуть отрастут! Или парик напялит…

— Волосы у неё не отрастут, — мстительно сообщил Ареллаган, — и парики её кожа не примет. Я не собираюсь мстить так мелочно. Она же обожает свои волосы, а теперь, лишившись их навсегда, глубоко отчается. И никто не заподозрит в этом нас: все видели, что она применяет любые мази, отвары и маски, даже не выяснив, что у них в составе.

— Значит…

— Подождём до утра, — зловеще сверкнув глазами, ответил он и быстрым речитативом принялся читать заклинание.

* * *

Комнаты герцогини Майтерской располагались по соседству с комнатами Ареллагана. Раньше он проклинал эту близость, унижавшую его достоинство и мешавшую сосредоточиться на занятиях ночью: именно в это время герцогиня вдруг решала, что ей необходимо отрепетировать новый пассаж на кефало, и бешено начинала бить ногтями по струнам. Теперь он радовался, не думая даже это скрывать. Ведь именно он первым услышал, как из комнат герцогини полетел дикий вой, звонко зазвучавший в унисон с глухим боем напольных часов. Ровно полдень…

— Мои волосы! Мои прекрасные волосы! — кричала герцогиня, захлёбываясь слезами. — Нет, пожалуйста, помогите, верните их назад!..

Злобно ухмыльнувшись, дэ Сэдрихабу вырвался из комнаты и с испуганным лицом бросился в малую гостиную, где собирались наиболее знатные придворные. С порога он закричал:

— Помогите! Герцогине Майтерской плохо!

Вся толпа, сорвавшись с мест, бросилась к пострадавшей в покои. Герцогиня сидела на полу в окружении собственных волос, густо усыпавших ковёр, и ревела страшным низким голосом. Две её камеристки суетливо сновали вокруг, пытаясь напялить на совершенно лысую круглую голову девочки парик.

— Больно! Больно, уберите!.. — прохрипела герцогиня, и камеристки в священном ужасе отпрянули. Гладкая розовая кожа девочки вдруг взбугрилась бордовыми пузырями, наполненными кровью.

— Помогите Её Сиятельству! — умело притворяясь напуганным, кричал дэ Сэдрихабу. — Нужно что-то сделать!..

Ничего сделать не удалось. Ни один из лекарей, спешно призванных к пострадавшей, не сумел нейтрализовать странную реакцию кожи на надевание парика, и ни одному из магов не удалось соорудить на голове герцогини иллюзию волос, чтобы хоть немного её утешить. К одному обидному прозвищу добавилось другое; теперь герцогиню обзывали ещё и гибридовой задницей, что было для неё особенно обидно. Продержавшись при дворе с пару дней, она всё-таки собрала вещи и навсегда покинула свои покои вместе со всей своей опозоренной семьёй. Впрочем, Саллива не забыла её: четыре раза в неделю она исправно наносила визиты в Юсфилонское[2] владение, где пряталась совершенно лысая герцогиня.

Тогда Ареллаган почувствовал свою силу над этими ничтожными людьми; он решил, что не хочет и не будет более сдерживаться. Клеветавшие на него с молчаливого одобрения Королевы наутро просыпались, изъеденные сыпью, язвами или же не просыпались вообще. Ему хотелось бы наслать смертельное проклятие и на дона де Марийо, но пока он опасался пробовать. Дон был сильным магом, и до сих пор Ареллагану ни разу не удалось даже проникнуть в его сознание. Существовал огромный риск того, что дон отразит нападение и выяснит, кто его совершил. Ареллагану вовсе не хотелось покидать дворец и своих новых друзей, поэтому он старательно удерживал себя в узде. Зато дон совершенно не стеснялся. На Ареллагана он глядел всегда холодно, с отзвуком презрения, как на нечто слишком низкое, недостойное внимательного осмотра. Ареллаган же расплачивался с доном неслыханными грубостями: не отвечал, когда дон к нему обращался снисходительным издевательским голосом, перебивал его в важных беседах, чтобы продемонстрировать свой ум, спешил применить свою магию там, где об этом просили дона. Двор взволнованно шептался, дон краснел и бледнел от злости; а Маргарет смотрела на всё сквозь пальцы, не делая замечаний ни своему приближённому, ни Ареллагану, если они вступали в открытое столкновение. Их взгляды не сходились ни в одной точке, и Ареллагану противно было слышать, как дворец восторженно рукоплещет очевидно неверным суждениям дона де Марийо. Ни одного дня он не начинал без упоминания о духах, оскорбительно называя их «демонами». Ареллаган покорно сносил каждую шпильку дона в адрес своего племени, каждую подколку, сопровождаемую согласными кивками королевской четы, но однажды его терпение лопнуло. Это произошло три года спустя их появления в Столице, в день рождения наследника Ольванса, Лесли и Фриэля.

— Запомните раз и навсегда, — промолвил дон де Марийо, улыбаясь детям, — что нет в мире вещей опаснее, чем нечто чуждое нам, как, например, демоны, — один глаз он скосил в сторону побледневшей Мередит и Ареллагана, сердито сжавшего кулаки. Бэарсэй равнодушно продолжала уплетать свой торт, хотя в пище она совсем не нуждалась.

— Почему, Ваше Превосходительство? — почтительно, но со скучающей ноткой спросил Ольванс.

— Потому что демоны алчны, лживы, своекорыстны и подлы. Они вопьются вам в горло, едва вы доверчиво повернётесь к ним спиной, — трубно возгласил дон де Марийо, и последние звуки его слов потонули в аплодисментах. Искреннее всех аплодировала Королева, и её глаза переливались злорадным торжеством.

Ареллаган медленно поднялся со своего места; внутри него клокотала бешеная ярость. Ему хотелось поймать дона де Марийо за воротник и начать трясти, покуда его шея не сломается. Мередит послала в него предостерегающий взгляд через стол, но он предпочёл притвориться, будто этого взгляда не заметил.

— Всё ложь, — прошипел он, сжав кулаки и исподлобья глядя на морщинистое лицо дона, лучащееся радостью.

— Простите, Вы что-то сказали, Ваше Сиятельство? — предельно вежливо осведомился дон, и в его глазах проскользнула насмешка.

— Ты лжёшь! — утробно рыкнул Ареллаган и стукнул кулаком по столу. Саллива и Ольванс, сидевшие рядом, охнули и одновременно потянули его за рукава каждый в свою сторону, но Ареллагана это не отрезвило. Поднимая тяжёлый горящий взгляд на своего противника, он быстро и гневно заговорил: — Все твои слова — ложь!

— Ваше Сиятельство, наверное, больны? — ласково предположил дон де Марийо, сияя издевательской ухмылкой.

— Да, Вам лучше лечь в кровать, мой друг, — подхватила Королева, улыбаясь так же гадостно.

— Слушайте меня! — рявкнул на них Ареллаган, и бледное лицо Королевы сделалось призрачным от потрясения. — Вы все так радостно слушаете его наглую ложь, потому что она обеляет вас! Но на самом деле всё совсем не так, как он говорит! — и Ареллаган ткнул пальцем в сторону пристывшего к стулу дона де Марийо. — Духи ничего не хотят, кроме свободы, у них нет денег, никакой вашей глупой роскоши, в которую вы залезли, как в кокон! — он резко отодвинул от себя свой тяжёлый, инкрустированный драгоценностями, стул. — И уж тем более ни одному духу не по нраву убийство! Вы приписываете свои пороки тем, кто оправдаться не может! Жалкие трусы, я презираю вас! Это люди… люди постоянно лгут и предают тех, кто им верит… люди убивают и уничтожают всё, что становится на их кровавой дороге! Самая мерзкая раса, которую зачем-то создала госпожа Магия, — он трясся от ненависти, не контролируя себя, — самая бесполезная и самая глупая из всех существующих… Яркий пример — вот, сидит на стуле рядом со мной! — и он опять вонзился пылающим взглядом в дона де Марийо, лицо которого по-прежнему ничего не выражало. — Говорить о том, чего не знаешь… осуждать тех, кто выше тебя… самая отвратительная подлость!

— Ваше Сиятельство! — рявкнул Льюис, меняясь в лице.

Мередит вскочила со своего места, её глаза яростно зажглись колеблющимся пламенем.

— Остановитесь, сын мой! — закричала она. — Подумайте, перед кем Вы держите Ваши крамольные речи!

— Ваше Сиятельство зря так оскорбляется, — отеческим тоном, под которым пряталась пышущая злорадством ухмылка, втёрся дон де Марийо, и его тусклые глаза, ушедшие в череп, тоже по-молодому засверкали. С особенной интонацией он прибавил после паузы: — Ведь Ваше Сиятельство не принадлежит к расе, о которой я говорю — совершенно справедливо, — он значительно поднял вверх облитый белой перчаткой указательный палец, — что она опасна, непокорна и зла.

Ареллаган застыл, поперхнувшись своими возражениями. Мередит через стол подавала ему еле заметные угрожающие знаки, и её фигура расплывалась у него перед глазами. Вместо роя голосов придворных, удивлённых вздохом королевских детей и сентенций, что поучительным тоном изрекал дон де Марийо, он слышал только неистовое клокотание сущности в своей голове. Властвовать собой он был не способен в эту минуту. Маргарет у него на глазах изящно повернула голову к дону и мягко промолвила:

— Эти новомодные пацифистические идеи… Оставьте, Ваше Превосходительство. Герцог Амарский всего лишь ребёнок, мы должны быть более снисходительны к нему. Но Ваше поведение, — она подняла на Ареллагана тяжёлый взгляд, — будьте уверены, я не оставлю без внимания. Я желала бы удалить Вас от двора, чтобы Ваши неверные взгляды не развращали моих детей.

— Хотите удалить меня от двора? — дерзко спросил Ареллаган. Лицо Мередит сделалось совершенно белым и пугающе старым; она смотрела в одну точку и еле шевелила губами, почти сливающимися по цвету с кожей. — Вы этого хотите?

— И Вы спрашиваете, Ваше Сиятельство? — непривычно холодно поинтересовалась Маргарет в ответ. — Собирайте свои вещи. Завтра же Вы уезжаете. Я отправлю Вас к своей кузине, герцогине Эббрской, она сумеет воспитать Вас достойно, чтобы Вы больше не заставляли краснеть свою бедную мать.

Наступило грозное молчание. Придворные, склоняя шляпы и отодвигая вуали, чуть перешёптывались друг с другом. Маргарет, сдвинув брови, с полным ненависти упрямством смотрела на Ареллагана: тот, застывший, не двигался с места. Дон де Марийо злорадно ухмылялся, даже не пряча своего лица.

— Вы хорошо поняли меня, Ваше Сиятельство? — промолвила Маргарет, и её лицо подёрнулось дымкой злости. — Или Вам следует повторить?

— Хотите, чтобы я уехал? Замечательно! Хоть сегодня! — яростно выплюнул Ареллаган. — Я готов исчезнуть отсюда немедленно, лишь бы больше не выслушивать этот отсталый вздор, которому вы все верите! Истинно, люди — это самое неудачное творение Магии, наверняка появившееся по ошибке!

— Ваше Сиятельство! — прогремел, выпрямляясь, Король. — Одно слово, и Вас придётся казнить!

— Хватит! — вдруг раздался надрывный тонкий голос.

Ареллаган изумлённо замер и скосил вниз глаза. Прямо перед ним, загораживая его собою от королевской четы, стоял наследный Принц Ольванс, и глаза его решительно горели. Раскинув в стороны руки, Ольванс повторил уже тише и спокойнее:

— Хватит. Прошу вас, прекратите!

— Ваше Высочество! — бледное лицо Маргарет исказилось. — Немедленно отойдите!

Бэарсэй шокированно выронила из рук ложку и широко раскрыла рот. Принцессы кругом недоумённо хлопали ресницами, на лице Нёрста застыло такое же, как и у Ольванса, решительное выражение. Фриэль и Джолли тоже поднялись со своих мест и собою загородили Ареллагана от пылающих взглядов придворных. Брови Короля Льюиса неестественно высоко поднялись на взбугрившемся морщинами лбу.

— Что это значит, Ваше Высочество? — практически прокричал он.

— Герцог Амарский — мой лучший друг, — категорично отрезал Принц, крепко сжимая руку Ареллагана. — И я никому не позволю изгонять его и, тем более, убивать!

— Подумайте над своими словами, сын мой! — рявкнул Король, бледнея.

— Властью наследного Принца Авалории я дарую ему своё прощение, — продолжал Ольванс, упрямо сверкая глазами, — хотя он ни в чём и не виновен. Если при дворе нельзя выражать своё мнение, так это и не двор, по-моему! И подумайте только причинить ему вред! Если Вы, господин отец, или Вы, госпожа матушка, — он перевёл непокорный взгляд с потрясённо рухнувшей на трон Маргарет на Льюиса, чьё лицо было уже совершенно белым, — посмеете его тронуть, все мы отречёмся от престола и оставим вас без наследников, а страну — без власти.

— И Вы готовы пойти на такие жертвы ради одного вольнодумца? — выкрикнула Маргарет, оживая на троне. — Вы обязаны принять Корону Авалории, Ольванс, и не в Вашем праве отказываться от своей судьбы!

— Тогда я создам себе новую судьбу! — рыкнул Ольванс, прижимая руку Ареллагана к себе. — Но я не оставлю своего друга, госпожа матушка! — он повернулся назад, и его лицо сразу сделалось кротким и спокойным. — Идём отсюда, Ареллаган, — сказал он. — Пускай они живут, как им нравится, а мы с тобой будем жить так, как мы хотим!

— Нёрст! — взвизгнула Маргарет. — Нёрст, единственная надежда моя, вразуми своего глупого брата!

Нёрст повернул к родителям каменное лицо и лаконично бросил:

— Нет, госпожа матушка. Ареллаган был прав.

— Вернитесь! Вернитесь! — закричала Королева, бледнея ещё больше и простирая вперёд трясущиеся руки. — Стража!

Ольванс гневно глянул на стражников, скрестивших копья у широких дверей залы.

— Именем Короны приказываю вам разойтись!

— Нет! Не выпускайте его! — закричал сзади Льюис.

— Уберите свои копья, — повторил Ольванс с угрозой, но стражники не шелохнулись.

Нёрст и Лесли вдруг взмахнули руками, и широкая синяя волна смела стражников с дороги. Переступая через их неуклюже распростёртые тела, Ольванс обернулся и удивлённо воскликнул:

— Бэарсэй? Бэарсэй, ты с нами?

— Да, вот только пирог доем, — флегматично отозвалась Бэарсэй, — жаль, что вы предпочли переругаться и уйти. Начинка тут довольно неплохая.

— Бэарсэй! — глухо воскликнула Мередит. — Ни с места, если ты хочешь остаться при дворе!

— Они всё равно тебя изгонят, — мрачно сказал Нёрст, — если ты не пойдёшь с нами.

— Они скучные, — фыркнула Бэарсэй, делая широкий жест в сторону придворных и королевской четы, — такие зануды… Правда, пойдёмте-ка отсюда. Отпраздновать можно и в Розовом саду.

* * *

Мередит нашла Ареллагана поздним вечером, когда солнце уже надёжно укрылось за золотящейся линией горизонта. Он сидел в самом старом и заброшенном уголке Розового сада, прижавшись к земле, всё внутри которой содрогалось от гнева и ненависти к нему. В ушах у него до сих пор звенели несправедливые слова дона де Марийо, вспоминались широкие ухмылки Маргарет и её мужа. «Они ненавидят меня, — подумал он с горечью. Мгновением позже к гордости добавилось злорадство. — И боятся. Ненавидят и боятся потому, что я — претендент на трон? Нет… они ненавидят меня потому, что я — наследник Великого Духа. И поэтому же они меня боятся. Они не знают, кто я на самом деле. Но я и сам… я и сам очень хотел бы узнать ответ на этот вопрос. Что же я… такое?».

Перед тем, как уйти, Ольванс доверительно спросил его:

— А всё-таки, Ареллаган, почему ты так взбесился?

Оторвав голову от колен, Ареллаган недоумённо посмотрел на него. Да, ему очень хотелось бы рассказать, отчего он накричал на Короля, Королеву и их доверенного, но язык ему сковывал страх. «Люди жестоки и непредсказуемы… Они предают даже самых близких им людей», — беспрестанно вспоминались ему гулкие слова матери. «Кто может дать гарантию, что они не отдадут меня в руки королевских стражников, когда узнают, кто я?» — горестно подумал он и торопливо промолвил в ответ Ольвансу, особенно не задумавшись над своими словами:

— Я не могу терпеть, когда при мне унижают и оскорбляют тех, кто даже не может защититься.

— Дон де Марийо постоянно требует уничтожить всех, кто не похож на нас, — вздохнул Фриэль, — и все с ним соглашаются, но никто ничего не делает.

— Мы терпеть не можем этого противного ябеду, — с непривычной серьёзностью промолвила Саллива. — И он нас тоже… ненавидит.

— Пусть матушка и отец злятся, — равнодушно сказал Нёрст, — они не посмеют выгнать тебя, Ареллаган.

— Какая разница, — протянул он, — ведь всё равно…

«Ведь я всё равно так и останусь смешанным продуктом. Я ехал сюда, чтобы узнать, кто я, но запутался окончательно».

— Мы будем рядом, — промолвил Джолли и весело ему улыбнулся. — С нами ты не пропадёшь.

Но их обещания не развеяли его тревоги. Он остался в Розовом саду, укрывшись чарами Невидимости и слушая всё, что говорили мимо проходящие придворные. Все они осуждали его, обзывали и весело смеялись над ним и его словами. «Какие же они жалкие и тупые! — злобно подумал Ареллаган, сжимая кулаки. — Как же я их всех…»

— Ареллаган, — холодно прозвенел над его головой голос матери, — я вижу тебя.

Он дрогнул, исподлобья покосясь вверх. Мередит стояла над ним, сурово стиснув губы, её глаза по-прежнему полнились бурями.

— Ты чуть не поставил под удар всех нас, — сказала она резко. — Достаточно было одного слова, чтобы эта свора бросилась на нас и разорвала в клочья.

— Они просто жалкие обезьяны в сравнении с нами! — заорал Ареллаган, надрывая горло. — Они не смеют оскорблять нас!

— Я уже говорила тебе, что люди безрассудно жестоки, — продолжала Мередит, не повышая голоса, но ещё плотнее сжимая голубеющие губы, — им нельзя верить. Никому. В том числе и им.

— Они совсем другие, госпожа матушка, — отрезал Ареллаган. — Им я могу всё рассказать.

— Но так ли ты уверен, что они будут по-прежнему с тобой, когда узнают, кто ты? — сурово вопросила Мередит, снизу вверх взирая на него. — Они окажутся в первых рядах тех, кто станет ловить тебя серебряными сетями, выискивая повсюду, лишь бы поймать и убить. Они такие же, как и все остальные. Я не хочу, чтобы ты убедился в этом лично.

— Я не верю, — промолвил он, опуская голову. — И никогда… никогда не поверю в это.

— Одна я не справлюсь с тобой, — задумчиво сказала Мередит и отвернулась. — Завтра сюда прибудет Ингельд, он представится как твой дядя со стороны отца. Мы будем следить, чтобы ты не оступился, Ареллаган. Ты сейчас ходишь по краю пропасти.

* * *

Ингельд, второй по могуществу дух в Верховном Совете, прибыл на рассвете следующего дня. Растолкав в стороны мешающих ему служанок и камердинеров, он направился прямо в комнату Ареллагана, располагавшуюся под комнатой наследника, и бесцеремонно раскрыл двери.

— Ареллаган, — глухо сказал Ингельд на мармудайском с ужасным свистящим акцентом.

— Да, это я, — фыркнул Ареллаган без особенного страха, откладывая в сторону том по высшей магии, что ему принёс Нёрст вчерашним вечером. — А ты, стало быть, заместитель моего отца?

Светлые невыразительные глаза Ингельда, наполненные мягкими иглами, чуть прикрылись в знак согласия. На его обветренной загорелой коже отчётливо выделялся глубокий свежий шрам, покрытый зелёной плёнкой.

— Амулет одной из служанок, — коротко пояснил Ингельд и, схватив со стола еле тлеющую свечу, прижал её к шраму. Концы плёнки стали стремительно стягиваться, а затем они и вовсе, превратившись в точку, исчезли, как будто их и не было. — Ареллаган, твоя мать требует, чтобы ты извинился перед человеческой Королевой.

— Пойти к ней на поклон? — Ареллаган надменно скрестил руки на груди. — Да ни за что в жизни!

— Я приказал тебе, — так же спокойно сказал Ингельд, и его властная холодная сущность вторглась в сознание Ареллагана, легко, будто играючи, сломив его сопротивление. — А теперь иди.

Автоматически шагая, он, не владеющий собой, поплёлся в малую гостиную, где его уже ожидало королевское семейство. Ингельд не отправился следом, но его жёсткое присутствие Ареллаган чувствовал: Ингельд распоряжался в его мозгу, словно в своём собственном, и изредка с удивлением прикасался его руками к самым обычным предметам дворцового интерьера. У факела он остановил бредущее тело и сунул кисть в пламя. А спустя мгновение с испугом и болью отшатнулся: для отверженного всеми полукровки огонь был врагом.

«Твоя сущность очень слабая», — равнодушно констатируя факт, заметил Ингельд.

«Конечно. Ведь мне же не повезло родиться чистокровным духом!»

«Молчи», — отрезал Ингельд спокойно, и Ареллаган, прогнувшись под его давлением, затих. Его рукой, всё ещё красной от ожога и нестерпимо чешущейся, он растворил двери гостиной и вошёл. Королева Маргарет выпрямилась в своих глубоких креслах; её глаза приняли прежнее выражение отчуждённой холодности. По правую руку от Маргарет в таких же креслах сидел Король Льюис, на полу, в ногах у них, без подушек и ковров расположились Принцы и Принцессы. В углу замерли с опущенными головами Мередит и Бэарсэй, прямо напротив них, перелистывая страницы какой-то книги, с рассеянным нахальством улыбался дон де Марийо.

«Начинай говорить», — приказал Ингельд, и Ареллаган, пересиливая стыд перед собой за свою слабость, громко и фальшиво объявил:

— Ваше Величество! Я приношу извинения за своё ужасное вчерашнее поведение. Я был нездоров и мог сказать много такого, что мне не простил бы и самый милосердный правитель мира. Но я, Ваше Величество, раскаиваюсь. Если это возможно, то дайте мне шанс на исправление. Я обязуюсь и впредь выражать своё мнение более корректно, но… но одновременно с этим, Ваше Величество, я хотел бы заметить, что, по-моему, дон де Марийо неправ.

— Опять, — страдальчески вздохнула Маргарет, умело разыгрывая роль. — Но хоть твоё искреннее раскаяние меня радует. Подойди ближе, дитя моё. Ты прощён… но я предупреждаю, что в следующий раз моё наказание будет очень суровым.

— Благодарю Вас, Ваше Величество, — словами Ингельда отвечал Ареллаган и склонил перед Маргарет голову.

* * *

Ингельд так и остался при дворе. Говорить на имперском он не желал, хотя и смог бы, если бы захотел. Своё мнение он выражал исключительно по-мармудайски либо на языке духов (в разговорах с Ареллаганом, Бэарсэй и Мередит, когда им удавалось остаться наедине). Ареллагану Ингельд совсем не нравился. В отличие от Мередит, он явно не желал отдавать авалорийский трон полукровке. Ареллагана и Бэарсэй он нещадно мучил, заставляя упражняться в магии до потери сознания, а затем, выделив им около получаса отдыха, швырял в руки шпагу и принуждал встать в позицию.

— Он такой противный, — жаловалась Бэарсэй, — и чего он не уедет домой?..

— Да, — мрачно соглашался Ареллаган, — без него было бы намного лучше.

Причина его недовольства была несколько иной. Он злился на Ингельда не оттого, что Ингельд заставлял его учиться, а оттого, что нигде: ни в магии, ни в фехтовании, ни даже в знании людских обычаев — он не мог превзойти своего учителя; более того, разрыв в их силах и образовании был настолько значителен, что Ареллаган впадал в отчаяние после каждого поражения. Тренировались они неподалёку от входа в Королевский парк: это место им выделила Маргарет из желания поиздеваться снова: именно в парк Ареллаган ненавидел ходить. Всё там восставало против него и изгоняло из своих пределов хлёсткими ударами ветвей и резкими порывами неприятного ветра. К Ингельду природа, наоборот, тянулась: не раз и не два Ареллагану удавалось увидеть, как Ингельд, на рассвете приседая у закрытых бутонов цветов, своим проникновенным шёпотом заставлял бутоны раскрыться, а росу на листьях и стеблях — сложиться в причудливые узоры.

— О чём ты думаешь, Ареллаган? — грозно закричал Ингельд, швыряя ножнами ему в лицо. — Вставай!

— Какой с этого прок? — возмутился Ареллаган, не предприняв никаких попыток к тому, чтобы подняться. — Ты никогда не объясняешь мне, где я ошибся. По-моему, тебе просто нравится надо мной издеваться, ведь тебе не по вкусу, что я стою ближе к креслу главы Совета, чем ты.

— Не болтай глупостей, — холодно сказал Ингельд. — Великий Дух, в отличие от тебя, бессмертен. Ты хочешь жить среди людей, и поэтому ты должен научиться защищаться от них.

Ареллаган резко стиснул губы и всё-таки поднялся с земли. Никакого желания сражаться с Ингельдом он не испытывал, так как хорошо успел запомнить, что не побеждает в схватках никогда. Ингельд был намного быстрее, искуснее и проворнее, и своих преимуществ он никогда не скрывал, так же как и сам Ареллаган в дуэлях с наследным Принцем. Теперь-то он хорошо понимал, каково быть слабым и беспомощным. Он изощрял все свои силы и ловкость, но не прошло и десяти минут, как Ингельд, неожиданно испарившись в воздухе и появившись сзади, отшвырнул его на тяжёлую землю, мокрую после недавно прошедшего дождя. Ареллаган поднялся сначала на колени, сердито отплёвываясь слипшимися коричневыми комочками. Холодный кончик меча Ингельда придвинулся к его шее ближе.

— Ингельд, он не серебряный, — ядовито заметил Ареллаган, ещё силясь удержать равновесие на скользкой земле, — можешь отрубить мне голову, я от этого не особенно пострадаю.

— Ты упускаешь из внимания то, что у людей мечи могут быть серебряными, — отрезал Ингельд, — поднимайся.

Ареллаган с ужасом царапал ногтями по грязи, неуклюже елозил в ней сапогами, как слабый человек, оглушённый вином, и силился подняться под насмешливым взором Ингельда. Он чувствовал приближение Принцессы Салливы: она с хохотом бежала к парку, и Нёрст силился догнать её. Любые попытки вскочить быстро не дали желаемого результата — и проломившись сквозь стену живой изгороди, друзья застали его лишь поднимающимся из глубокой грязной лужи. Небо над ними снова начинало наполняться тучами и испускать глухое ворчание, как собака, у которой отняли кость.

— Эй, Ареллаган! — крикнула Саллива издалека. — Что случилось?

— Саллива, не… — Нёрст потянул её за рукав, но она вырвалась и бросилась Ареллагану навстречу, совершенно игнорируя Ингельда.

— Что, были занятия? У меня завтра тоже начинаются, ко мне приставили новую классную даму… Честно скажу: она такая злюка! И ещё очень противная, — Саллива оскорблённо надула губы и только сейчас соизволила заметить стоящего рядом в полной неподвижности Ингельда. — Мы можем идти? — спросила она по-мармудайски.

Вместо ответа Ингельд сделал широкий жест в сторону тропинки, по которой сюда пришли он и Ареллаган. С людьми Ингельд вообще предпочитал не общаться, сам объясняя это тем, что контакты между двумя расами следует свести к минимуму, дабы не повторять ошибок Великого Духа. Под «ошибкой» он имел в виду, конечно же, появление на свет Ареллагана и Бэарсэй, и оба они наполнялись яростью, когда их называли так снова — в глаза. Никаких шансов заставить Ингельда пожалеть о сказанном у них не было. Как-то раз в конце лета они всё же, утеряв терпение, набросились на него, но это привело лишь к очередному наказанию. Ингельд раскидал их в стороны, как котят, а появившаяся через несколько мгновений Мередит сурово отчитала их и лишила общения с королевскими детьми на несколько недель (Маргарет, едва держащаяся на ногах и бледная, как сгорающая свеча, конечно же, торжествовала).

Саллива обеспокоенно заглянула ему в глаза.

— Эй, — тихо сказала она, — что не так?

Ареллаган отвернулся: смотреть на неё, не вспоминая, что совсем недавно она видела, как позорно завершился его поединок с Ингельдом, у него не хватало смелости. Саллива устало вздохнула.

— Да не считаю тебя бессильным поленом, если ты об этом, — она закатила глаза. — Вообще-то, с Ингельдом даже лучшие фехтовальщики Империи тягаться не смогут. Когда вы с Нёрстом вчера пропадали в библиотеке, Ингельд задал хорошую трёпку племяннику дона де Марийо, этому Эстемару, — Саллива усмехнулась. — Эстемар всё хвастался, что одного его коронного выпада достаточно, чтобы уложить любого противника. Где-то минут пять Ингельд, как и все мы, слушал его восхваления, а потом подошёл и предложил встать в позицию. Минуты не прошло, как Эстемар уже валялся на полу обезоруженным. А между прочим, — Саллива глубокомысленно изогнула бровь, — он действительно лучший клинок Империи, хоть и хвастается так, что ему очень хочется врезать. Не во всём ты обязан быть первым, Ареллаган, — она настойчиво сжала его руку. — Для нас ты всё равно будешь лучшим учителем, чем Ингельд или этот Эстемар, мы к тебе пойдём за советом и помощью, не к ним. Вряд ли они могут похвастаться тем же самым?..

Саллива, конечно, говорила очень умные и правильные вещи для своих одиннадцати с половиной лет, но Ареллагана это ничуть не успокоило. Он решил перегнать Ингельда хоть в чём-нибудь и углубился в изучение самых разнообразных наук. Полгода он провёл в безуспешных поисках: то, что для него было ново и интересно, Ингельд знал уже тогда, когда Империи, равно как и абсолютного большинства других стран Иного мира, ещё не существовало, а по диким просторам природы бродили агрессивно настроенные племёна нецивилизованных людей с примитивным оружием в руках. Фриэль и Джолли упрямо пытались вытащить Ареллагана из библиотеки, наконец, даже Нёрст к ним присоединился, заявляя, что провести всю жизнь среди стеллажей с книгами не значит вобрать в себя знания мира. Ареллаган согласился — но по причинам, им неизвестным. Он наконец-таки нашёл ту вещь, о которой даже Ингельд ничего не знал. Он — первый за бесчисленные столетия — выяснил, где находится убежище госпожи Магии, Создательницы всего сущего.

* * *

Ритуал он начал в два часа ночи, когда последние всполохи активной жизни во дворце угасли. Что именно ему надлежит делать, он не представлял (ни в одной книге не давалось инструкций по пересечению границы Небытия), и потому действовал наугад. Для начала он крепко запер все двери, плотно сдвинул шторы на окнах, а затем вернулся к своему письменному столу и застыл возле него. На страницах раскрытых книг ему не удавалось найти ничего из того, что он хотел бы увидеть. Он глубоко вздохнул, успокаивая клокочущую от страха и нетерпения сущность.

— Всему своё время, всему своё время, — пробормотал он себе под нос и развёл руки в стороны. — Даруй мне силу, — заговорил он на древнем магическом языке, что узнал ещё от духов в пещере, — даруй мне знание! Госпожа Иного мира, властительница всех сил в природе, Та, что повелевает судьбами, Создательница конкретного и незримого, единственная Повелительница, взываю к тебе! Укажи дорогу запутавшемуся, открой двери перед уставшим. Ты знаешь, кто причина моего пути. Отвори передо мной окна, покажись, если ты жива поныне! Магия течёт среди нас, Магия объединяет нас; Ты — наш столп, создательница! Яви же мне своё истинное лицо!

В закрытую комнату, изолированную от внешнего мира, никак не мог ворваться сухой въедливый ветер. Но этот ветер был здесь сейчас, он рассекал пространство вокруг застывшего Ареллагана волнами, подхватывал со стола книги, свитки пергамента, выдвигал и задвигал ящики, стучался в окно с тоскующим волчьим подвыванием. Ареллагану хотелось бы шевельнуться, издать какой-то звук, но тело не принадлежало ему. Несколько мгновений ему потребовалось, чтобы осознать: он смотрит на самого себя откуда-то с потолка, словно он неожиданно превратился в сгусток чистейшей магической энергии, какими были Ингельд, Великий Дух, Аинда, Керенай и все прочие обитатели заброшенных выжженных земель на западной границе Империи. Ветер взревел, словно заточённый в клетку великан, и реальный мир перед глазами Ареллагана потонул среди белых вязких облаков, вдруг подхвативших его и вытащивших прочь отсюда, в Небытие — убежище госпожи Магии, которое столько лет бесплодно искали лучшие маги мира, но нашёл единственный — отверженный дух-полукровка.

В молочно-белом тумане, завешивающем всё пространство кругом, ориентироваться не удавалось. Холодные ветры налетали на него то справа, то слева, то неожиданно валили в вязкие облака лицом вниз, подкравшись со спины. Себя он совершенно не видел и практически не ощущал, но это его не пугало. Вдали, где-то в завивающихся петлями клубах тумана, пульсировало средоточие магической силы, и чутьё подсказывало ему, что именно в этом направлении следует двигаться. Никаких признаков жизни вокруг он не заметил. Он брёл один в необитаемой белой пустыне, засасывающей в себя, словно болото. Превозмогая усталость, он всё-таки тащился дальше, хотя теперь сопротивляться ветру было намного труднее. Магическая сила, пульсировавшая вдали, разгорелась теплом и уютом, и громкий холодный голос спросил его, эхом отдавшись от пустоты затканного облаками пространства.

«Зачем ты пришёл сюда, Ареллаган, сын Великого Духа?»

«Я пришёл за Госпожой Магией!» — без особой уверенности мысленно прокричал Ареллаган в ответ.

Голос глухо и ворчливо засмеялся.

«Значит, мы с тобой наконец-то встретились. Уже много лет меня здесь никто не навещает, впрочем, это даже к лучшему: мои силы восстанавливаются быстрее. В последний раз сюда приходил мужчина по фамилии Фолди… наверняка он давно уже мёртв…»

«Ты знаешь всё об этом мире, ведь так?» — перебивая её, в нетерпении поинтересовался Ареллаган.

«Всё зависит от того, что именно ты хочешь узнать», — туманно ответствовала Магия, и завывавшие кругом ветры несколько стихли, благодаря чему Ареллагану удалось наконец-то выпрямиться.

«Я хочу узнать… хочу…»

«Тебе интересно, что ты такое, верно?» — голос Магии, не имевший постоянного тембра, сделался нежным и переливчатым.

«Да… верно… — ошарашенно пробормотал Ареллаган. — Я хочу знать, есть ли для меня место в этом мире, и что мне делать, чтобы жить в нём, как все! Ты же понимаешь: как все, не так, чтобы меня ловили и заточали в пещеры».

«Я не могу тебе помочь, — отрезала Магия глухим тоном. — Если ты сам не знаешь, кто ты, как же это могут понять другие?»

«Они, напротив, знают, — вздохнул он, — оттого и называют меня полукровкой. Но я…я уверен, что у меня впереди прекрасное будущее! Только вот…»

«Тебя не принимает природа, потому что ты ей чужд, Ареллаган, — грустно сказала Магия, — конечно, ты уже сотни раз это слышал, но я не могу прибавить что-то другое к своим словам. Увы, Ареллаган, но, создавая этот мир, я и предположить не могла, что духи и люди свяжутся воедино. И в начале времён они старались избегать друг друга».

«А что случилось потом?»

«Потом… — Магия тревожно вздохнула, — потом я сжалилась над людьми, ведь они были самыми слабыми и беззащитными из моих детей. Я открыла свою Шкатулку Милостей и подарила им заключённую там силу… но не все смогли оценить мой дар. Оборотни и ищейки оказались невосприимчивы к магии, гибриды лишь увеличились в размерах, а духи и Дарихаки, возомнив себя высшей расой в мире, удалились от нас. Раскол начался именно так, и он длится до сих пор. Но появление на свет таких, как ты и твоя сестра, даёт мне надежду, что скоро мы воссоединимся вновь».

«Люди… — с ненавистью прорычал Ареллаган. — И тогда, тогда тоже они не постеснялись нас всех унизить… Не прощу!!»

«Не только люди повинны в этом, мой маленький друг, — усталым древним голосом заметила Магия, — нельзя перекладывать всю ответственность на единственные плечи. Я тоже сыграла во всём этом не последнюю роль».

«Но почему тогда ты прячешься здесь?» — обвиняюще воскликнул Ареллаган, очень сожалея, что у Магии нет лица, и он не может бросить свои слова ей в глаза. — Почему ты не приведёшь этот мир в порядок, как ты обязана?»

«Не всё в моих силах, юноша, — холодно заметила она. — Наш разговор утомил меня, ты должен удалиться».

«Не прячься от меня! Скажи мне правду!!»

«Уходи, — повторила она автоматическим страшным голосом. — Уходи, или тебя ждёт большая беда».

«Какая? — надменно фыркнул Ареллаган. — Неужели ты отважишься что-то сделать сейчас, когда столько лет не предпринимала ничего?..»

«УХОДИ!»

Этого слова оказалось достаточно. Неведомое нечто вокруг него сжалось в неистово крутящиеся вихри, вихри заплелись в косы — и Ареллагана оторвало от них, выбрасывая назад — в цветной, осязаемый мир, в котором всё ему показалось слишком шумным, слишком ярким сейчас.

Сквозь прореху между занавесками пробивались слабые лучи. Ареллаган тяжело потряс головой. Какой час стоял на дворе? Полдень? А, может быть, солнце уже клонилось к закату? Он с трудом поднялся с жёсткого деревянного пола. Вся его сущность болела, противясь и самому мимолётному движению. Преодолевая муки, он всё же прохромал к окну и выглянул из него. На Столицу уверенно наползали сумерки.

«Сколько же времени я пробыл там? — удивлённо спросил он себя. — И почему никто не хватился меня?»

Странное ощущение разливалось по его телу. Это была сила, энергия, наполнявшая каждую, самую мельчайшую, частичку его сущности. Он изумлённо вытянул перед собой сжатую в кулак руку и осторожно потрогал холодную, как и его кожа, стену. По стене пробежалась электрическая искра.

— Магия… — вслух протянул Ареллаган, и его губы сложились в довольную усмешку. — Вот в чём тут дело… Пусть я и полукровка, — пробормотал он, улыбаясь всё шире, — но вряд ли кто-то запретит мне набираться сил… Интересно, как ты на это отреагируешь, Ингельд…

* * *

Прошло почти три года, и за это время многое успело измениться. Королевские дети стали практически подростками, загруженными учёбой. Принцам выделили личную свиту для охоты, а Принцессам уже начали подыскивать женихов. Королева Маргарет побледнела, похудела и сморщилась, теперь она сделалась очень похожей на Мередит, едва волочившую ноги по паркету. Одряхлели Король Льюис, дон де Марийо, многие придворные… Но вместе с тем прибывало всё больше молодых дворян, желавших составлять компанию Их Высочествам и получать милости от самого трона. Да, этих людей было много, и каждый находил повод чем-либо похвастаться: происхождением ли, богатством, всего лишь фактом своего появления на свет… Однако королевские дети по-прежнему предпочитали общество Ареллагана и Бэарсэй. Они, конечно, взрослели не так быстро, но из соображений вежливости и конспирации постепенно меняли свой облик и становились старше вместе с друзьями — хотя бы внешне. Занятия с матерью у них прекратились: сражённая болезнью, Мередит уже не могла давать им полноценные уроки. Ингельд заменял её — но, увы, плохо, поскольку он даже и не собирался что-либо им разъяснять. По его соображениям, всякое знание должно было усваиваться сразу. Ареллаган и Бэарсэй старались… а между тем слухи о них росли, покрывались всё большим слоем лжи — и это не вело ни к чему хорошему.

О том, что кто-то подозревает в нём демона, Ареллаган узнал незадолго до четырнадцатого дня рождения Нёрста, когда он сам, Нёрст, Фриэль, Джолли и Ольванс находились на большой охоте, организованной Королём. Король травил вепря в глубине Арденнских лесов, и бешеный лай псов и крики охотников добирались до них, шестнадцати юношей, которых к этому делу не подпустили. Им дозволялось стрелять птиц и мелкую дичь, от большего венценосная чета со смешным усердием оберегала своих детей.

Ольванс сощурился и сдвинул назад шляпу; ветер взметнул вверх его волосы, сбившиеся в шар.

— Ну, кажется, они сюда едут, — сообщил он, поигрывая поводьями от глубоко и гневно дышащей лошади. — Слышите звуки?

Ареллаган давно уже учуял кабана, бегущего прямо на них. У полукровок обоняние было намного острее, чем у духов и многих животных (эту особенность он считал едва ли не единственным плюсом своего неопределённого происхождения), и запах пота, крови и напряжения витал повсюду, особенно резко доносясь из узкого просвета меж высоких тонких деревьев. Он слышал крики, топот, визг так же отчётливо, как их слышал бы человек, будь источник звука ближе. Он не собирался никуда уводить Принцев: его желанием было завалить кабана самому с помощью магии и унизить этим дона де Марийо так же, как дон унизил его самого, якобы «случайно» проведя толпу придворных дам мимо того места, где Ареллаган и Ингельд тренировались на мечах. Это случилось три месяца назад, и с тех пор дон не подстраивал гадостей: его приструнил полный ненависти взгляд Мередит и, неожиданно, заступничество чахлой Маргарет, что теперь цеплялась за сестру изо всех сил и трепетно относилась к её шаткому здоровью.

Кабан бежал, с треском ломая ветки. Теперь и Принцы, и свита увидели его смутные громоздкие очертания; кто-то из изнеженных графов закричал в ужасе. Король возглавлял лавину охотников, возбуждённо травящую животное; он размахивал плетью над головой у взмыленного коня и кричал оцепеневшим юношам: «Бегите отсюда!»

— Огонь! — завопил Ольванс и первым прицелился в кабана. Просвистела стрела — она прошла мимо цели.

— ВОН!! — кричал, надрываясь, Король, но его голос тонул в сотне других голосов, требовавших совсем иного, просивших о помощи, грохотавших…

Следом, опомнившись от шока, начали стрелять младшие Принцы и свита. Кабан с удивительным изяществом миновал все стрелы; не сворачивая, он нёсся прямо на Ареллагана, которого боялся куда больше, чем всех окружающих и даже собственной близкой смерти. Ареллаган вытянул навстречу кабану руку и легко выловил из свиты Короля лицо дона де Марийо. Дон, безоружный, еле поспевал за охотниками на своей дряхлой кляче: его взяли в лес лишь по его настоятельной просьбе: когда-то дон превосходно охотился и даже сейчас чувствовал особенное волнение крови перед добычей…

Над ладонью Ареллагана разгорелся оранжевый шар. Массивные клыки кабана были нацелены прямо на него. Ольванс, успевший спешиться, стоял рядом и старательно прицеливался в массивную храпящую тушу, бегущую к ним. Свита дрожала от страха, у Джолли побледнели даже веснушки на щеках. Ареллаган поднял светящийся шар выше над своей головой — и точно метнул его в зверя. Свита Короля начала стрельбу. Глаза Ольванса в ужасе расширились.

— Ареллаган, ложись!

Принц бросился на него, сбив с ног и погребя под собой. Ареллаган не видел, как падает убитый кабан, но чувствовал вытекающую из его вен кровь и слышал короткий тонкий визг. Копыта животного ещё слабо облизывало оранжевое пламя.

Тяжело дыша, Ольванс скатился с друга и поднялся вначале на колени. Его лицо было бледным и страшным, в руках он мял шляпу Ареллагана — шляпу, чуть выше уровня лба в которой было хорошо заметно отверстие с обугленными краями.

— В тебя стреляли, — пробормотал Ольванс, — тебя хотели убить.

Охотники зашумели, столпившись вокруг туши распростёртого по серой земле кабана. Даже Принцы и молодые свитские поторопились к зверю. Ольванс протянул Ареллагану его продырявленную шляпу и раскрыл ладонь свободной руки. На грязной замшевой перчатке лежал небольшой серебряный наконечник стрелы.

С трудом владея собой, Ареллаган поднял на Ольванса изумлённый взгляд и довольно спокойно промолвил:

— Ты меня спас…

— Я просто вдруг почувствовал неладное, — Ольванс недобро сощурился и подкинул наконечник на ладони. — Оказалось, что это было не так уж и странно. Но, Ареллаган, я одного не понимаю… — он на мгновение сильно стиснул кулак, а потом снова его разжал и впился взглядом в наконечник. — Почему… серебро?.. Ведь его выпускают только в оборотней и…

— И в духов, — мрачно добавил Ареллаган, решаясь. — Послушай, Ольванс, не надо выяснять, кто это сделал.

— Тебя пытались убить, идиот! — в сердцах воскликнул Ольванс, взмахивая простреленной шляпой. — Если не выяснить…

— Не нужно, — жёстко повторил Ареллаган. — Я объясню это тебе… объясню потом. Приходи ко мне, как только все утихомирятся.

Ольванс сдержанно кивнул и закусил губу. К ним спешил, грузно приминая к земле былинки и сухие ветки, сам Король в сопровождении всё так же ухмыляющегося дона.

— Я благодарен Вам, Ваше Сиятельство, — издевательским тоном сообщил Король. — Видимо, Ваши занятия с дядей приносят плоды.

— Это очевидно, Ваше Величество, — нагло поправил его Ареллаган. — Дон, наверное, был слишком слаб для того, чтобы сразу Вам помочь, — и он скосил на старика злорадный взгляд.

Соединяя чуть подрагивающие пальцы, дон с достоинством отметил:

— Ваше Сиятельство, будь оно чуть более искушено в настоящей охоте, сразу бы сообразило, что охотник должен сам завалить добычу.

— Если добыча завалит перед этим другого человека, хотите Вы сказать, — фыркнул Ареллаган, — это будет великолепным оправданием её убийству.

— Довольно, господа, — мягко вмешался Король, — этот трофей принадлежит всем нам! Уверен, что матушка, — он подмигнул Ольвансу, — немало обрадуется, когда увидит этого великана…

Ольванс отвернулся и хмуро промолчал. Король участливо поинтересовался:

— Что-то не так, сын мой? Вы выглядите встревоженным. Кого-то из Ваших приближённых ранило на охоте?

Ареллаган хмыкнул, пристально глядя в лишённые стыда глаза Короля и спрашивая себя, сколь долго он ещё собирается так плохо играть невинного перед собственным сыном. Король, очевидно, намеревался это делать ещё неограниченное количество времени. Конечно, он рад был бы сбросить маски, как только уничтожит дэ Сэдрихабу, но дэ Сэдрихабу поклялся себе, что переживёт не только этого ничтожного человечка, но и всё его потомство вплоть до двенадцатого колена.

Ольванс на расспросы отца всё-таки не ответил, за что Ареллаган уже был ему благодарен. В пылу охоты было покалечено два королевских выездных, но их даже не брали в счёт: люди столь низкого положения тут считались десятками или охапками, будто пуки хвороста. Огромный кабан попал во дворец, вызвав восторженное восхищение у Королевы, её фрейлин и поваров, которым предстояло разделать внушительную тушу и состряпать из неё столь же внушительное блюдо. Охотники рассыпались по своим комнатам и бесконечным дворцовым галереям, снова становясь галантными кавалерами, быстрыми на распространение сплетен и слухов; Король опять укоренился в своём кабинете, где он, по разумению Ареллагана, не занимался ничем полезным и лишь притворялся, будто работает. Но вот Ольванс никуда не делся, он маячил у Ареллагана за спиной и всё ждал, когда ему дадут объяснение сегодняшним странностям. Ареллаган хотел бы сказать ему правду, но… но зная, во что эта правда может вылиться, он предпочитал молчать и судорожно сочинять какую-нибудь ложь. Сейчас он впервые пожалел искренне, что рядом нет Ингельда (тот ненадолго отбыл в земли духов) и ему не у кого попросить совета. Мать была чересчур слаба, а Бэарсэй никогда не отличалась умом, становясь хитрой и изворотливой только тогда, когда речь заходила о спасении её собственной шкуры. Ареллаган мог бы солгать и сам, но не Ольвансу, не своему другу. Эти годы не прошли зря: смертный слабый человек, наследник престола, к которому он, могущественный полукровка, по праву рождения столь долго стремился, стал ему дорог и важен. Обмануть его Ареллаган не мог — не поворачивался язык. Вот уже несколько лет он вообще не лгал ни Ольвансу, ни другим Принцам и Принцессам, предпочитая уходить от ответа, если его спрашивали об его необычных способностях, каких не было даже у могущественных магов. Однако, сказав правду, он подставил бы под удар и свою мать, и Ингельда, и Бэарсэй… ему было очень трудно решиться. Целый день Ольванс не напоминал ему о данном обещании; а на закате этого дня сам Ареллаган пришёл к нему, пробравшись через окно в саду, чтобы не быть замеченным. Ольванс, приготовлявший уроки за столом, немало удивился, обнаружив друга сидящим у себя на подоконнике в самой беззаботной позе.

— Э-э… Ареллаган, можно вопрос? — с трудом сохраняя спокойствие, спросил Ольванс.

— Да? — Ареллаган взглянул на него с обречённой решимостью.

Если Ольванс спросит сейчас, глядя в глаза, в упор: «Ты демон?» — он, не раздумывая, ответит: «Да!» — потому что ему надоело притворяться и лгать даже близкому другу.

Однако Ольванс спросил вначале совсем иное. Крепко сжимая в кулаке серебряный наконечник, вынутый из простреленной шляпы Ареллагана, он подошёл ближе, замер напротив и натянутым голосом осведомился:

— Как ты сюда смог забраться без верёвки?

— Перескочил, — обречённо ответил Ареллаган. — Я могу.

— Почему? — настырно спросил Ольванс и подкинул наконечник на ладони. Его глаза понимающе сверкнули, и он шёпотом спросил: — Ты отверженный, да? Оборотень?

— Я не оборотень и не отверженный! — надменно воскликнул дэ Сэдрихабу, отшатываясь от Ольванса с независимым видом. — Меня зовут Ареллаган, и я сын главы Верховного Совета духов, а моя мать — Принцесса Мередит, наследница трона Авалории! Я будущий Король, я сильнее многих сущностей, и я уж точно не отверженный!

Лицо Ольванса чуть дрогнуло, и он с пониманием стиснул в ладони серебряный наконечник.

— Теперь понятно, откуда это взялось, — промолвил Ольванс, видимо, ничуть не удивившись тому, что Ареллаган назвал себя полукровным духом и претендентом на престол. — Так ты мне солгал?

— Ну да, — просто признался Ареллаган. — Разве ты на моём месте поступил бы иначе, не зная, к кому едешь?

— Понятия не имею, — Ольванс пожал плечами, — я не могу представить себя в такой дурацкой ситуации.

— Дурацкой?! — тотчас возмутился Ареллаган. — Что именно ты считаешь дурацким в моём положении?

— Ты не дух и не человек, — объяснил Ольванс, морща лоб от усердия, — ты вроде бы наследник трона и мой конкурент, но ты мой друг, и я не хочу делить с тобой эту страну в войнах. Ты вроде бы и близок ко мне, я тебя полжизни знаю, но, если бы не эта охота, ты мне никогда не рассказал бы, кто ты на самом деле, ведь так?

— Ольванс, я… — Ареллаган запнулся и умолк. — Хотя… ты прав, я не рассказал бы.

— Почему? — лицо Ольванса вспыхнуло надменной краской.

— Объясни мне, зачем?! В Авалории все ненавидят нас, — задыхаясь, Ареллаган начал описывать по комнате круги. — Я был уверен, что ты точно так же отвернёшься от нас с Бэарсэй, начнёшь устраивать на нас облавы и забудешь, что когда-то мы были друзьями, потому что у людей память куда короче, и они намного более кровожадны!

— Снова те же самые слова… — прошептал Ольванс. — Ареллаган, слушай, нельзя всех мерить одной меркой!

Ареллаган ненадолго замер, косо поглядел на Ольванса и продолжил метаться по кругу, весь настороженный и напряжённый. Он не мог стоять неподвижно, лицом к лицу с Ольвансом, потому что чувствовал смертельный холод серебра, зажатого в его руке, и втайне опасался, что Ольванс может метнуть его и попасть в цель. Он видел, как колеблется Ольванс, чувствовал его страх и старинные инстинкты: бить демона серебром, не раздумывая, лишь бы угодить в голову или сердце. На лице Ольванса отражалась сложная внутренняя борьба. Он отошёл к окну и, стискивая совершенно белые губы, высунул руку с наконечником за карниз.

— Всё по-прежнему, Ареллаган, — спокойно сказал он и разжал кулак. Наконечник глухо ударился о сухую землю в нескольких метрах под окном.

Ареллаган остановился, изумлённо моргая.

— Зачем ты это сделал?

— Иначе ты не поверил бы, что я не желаю тебе зла, — Ольванс вздохнул. — Ареллаган, я правду говорю. Я не боюсь тебя, и я никогда не стану гоняться за тобой с серебряными сетями.

— Но я же претендент на трон, это я должен быть наследником! — воскликнул Ареллаган, поражаясь его наивности. — Неужели ты не боишься, что я…

— Я верю, что ты мой друг, — в глазах Ольванса появилась усталая тень, — и я, повторяюсь, не хочу воевать с тобой. Я понимаю, что ты имеешь законное право взять у меня эту страну. Если ты так мечтаешь об этом, если чувствуешь, что готов — я отдам тебе Корону, как только её наденут мне на голову.

— Но ведь ты совсем не подумал о своих братьях и сёстрах. С ними я тоже не хочу сражаться за власть.

— Ареллаган, мы расскажем им обо всём, и мы вместе подумаем над тем, как сделать нашу жизнь мирной в будущем. — Ольванс вдохновенно говорил, расхаживая по комнате и взмахивая руками. — Может быть, нам устроить двоевластие? У нас с тобой будет двойной трон, и мы будем советоваться друг с другом: две головы всё же лучше одной, верно? И я намного лучше знаю и понимаю людей, потому что я сам человек…

— В одной стране не может быть два Короля, — решительно сказал Ареллаган. — Это глупые мечты, Ольванс.

— Ничего глупого я тут не вижу. Это возможно, я абсолютно уверен, что возможно.

Ареллаган поглядел в его решительное лицо и про себя тоскливо усмехнулся. Легко было говорить молодому и неопытному Ольвансу, привыкшему, что каждый его каприз исполняется немедленно… Он совсем не понимал, как тяжело осуществить то, о чём он говорил. Авалория держалась на старинных законах и обычаях, только они придавали какую-то стабильность местной кавардачной жизни, и самым главным законом, первым из обычаев было почитание верховной власти. Король — почти что Бог в глазах своих подданных, но вместе с тем он — пожизненный раб, подчиняющийся жёсткому диктату двора и обязанный следовать букве закона. Конечно, Король имел право отменить любой из эдиктов, любой… но не тот, что изменял форму правления в государстве. Король мог избрать себе преемника по своему усмотрению, но только носителя крови Вампьерде. А как Ольванс мог объявить стране, ненавидящей отверженных, что их будущий правитель — полукровка, сын Главы Верховного Совета Духов и Принцессы Мередит? Кругом вставали одни лишь вопросы…

— Идём к остальным? — спросил Ольванс, прерывая невесёлые размышления Ареллагана. Рука Принца уже тянулась к двери. — Нужно сказать им правду!

— Нет, — Ареллаган резко вскинул голову, и Ольванс удивлённо расширил глаза. Ареллаган повторил настойчивее: — Не сейчас, Ольванс. Я сам сделаю это, но не теперь…

На самом деле он всего лишь боялся взглянуть в глаза своим друзьям после того, как они узнают, кто он. Ребята ни разу не отозвались об отверженных плохо; они всегда вступали в споры с доном де Марийо, когда он принимался обличать духов, и сам Ареллаган множество раз бывал в их мыслях, мог предсказать их поступки… И всё же он страшился, что просчитается, оступится, и их дружбе настанет конец.

Ольванс медленно кивнул и отступил от двери.

— Я понимаю, — сказал он, — не будем пока делать этого.

* * *

Королевский дворец, забитый народом, никогда не страдал от недостатка празднеств. Каждый день случалось нечто, достойное внимания: сговор, обручение, свадьба, рождение детей, чей-то день рождения, удачная охота, магический турнир или сражение на мечах, победителей которого усыпали цветами и любовью… Но куда больше памятных дат оставалось бы в памяти двора, если бы чванливыми дамами в длинных платьях со шлейфами и кавалерами, облитыми вёдрами духов, во внимание принималась жизнь слуг, на которых стоял и держался во всём своём чарующем парадном блеске Белый Замок. Но только слуг здесь предпочитали не замечать, проходя мимо них, даже если они стояли совсем рядом, почтительно склоняя спину.

Слуги обитали на нижних этажах, некоторые — даже под землёй, в мрачных подземельях, где ещё пятьдесят лет назад жестоко пытали и убивали особо опасных политических заключённых. Они сновали по комнаткам с низкими потолками, работая без устали и падая обессиленными, когда наконец-то затихали господа. Абсолютное их большинство обитало в крошечных каморках, похожих на тюрьмы, с зарешеченными окнами и кучей продырявленных матрасов, лежащих прямо на полу. Личные комнаты метр на метр размером имели только главная кухарка, мажордом, главный садовник, первый конюший, начальник почтальонов, шеф-повар и пятнадцать придворных музыкантов (только потому, что эти музыканты были приглашены из неварских степей и уехали бы, если бы их поместили с остальными). Почему все рвутся во дворец, Ареллаган не понимал: ведь здешние условия были едва ли не хуже, чем в самых отсталых городах и сёлах Империи…

Настире и Косте быстро ему всё объяснили.

— Это называется «общая спальня», — Настире с ядовитой усмешкой окинула рукой небольшое пространство, заполонённое матрасами. На некоторых, завалясь на бок и храпя, спали измождённые слуги. — Тут, как видишь, приличие отдыхает.

— Какая гадость… — простонала Бэарсэй, поморщившись и отвернувшись от чрезмерно вонючего конюха, слабо пофыркивающего огромным рыхлым носом.

— Я тоже так думала, — хмыкнула Настире, — а потом привыкла. Я же не всю жизнь здесь жила и не всегда спину гнула. Вообще-то, мой дед ещё был человеком, причём довольно богатым; по-моему, даже дворянином. А потом его единственного сына, моего отца, покусал оборотень, и пошло-поехало… — Настире вздохнула, медленно складывая лодочкой ладони и отнимая их друг от друга. — Понимаешь, инстинкт — его ведь не выкинешь. И мой отец, хоть и боролся, да всё же не смог скрыть, кто он. Хлопот и мама подбавила: кто ж знал, что она ведьма, она тоже не всю правду говорила, когда выходила за отца замуж… Короче говоря, дед лишил моих родителей наследства и отказался от меня. Мы переехали в Аккаранайдо, сначала жили на папины сбережения. У меня жажда крови не так сильна, как у обычных оборотней, поэтому при желании я себя могу сдерживать. До двенадцати лет я училась в элитном пансионе, за руку с графинями здоровалась, а потом деньги кончились… Учителя мне перестали улыбаться, графини задрали носы, а потом меня вышвырнули из пансиона, когда стало ясно, что отец ни медяка не заплатит больше. Потом, чтобы расплатиться по пансионским долгам, мы дом продали, жили в ночлежке, кем только ни работали, чтобы ноги не протянуть… — Настире повела плечами. — Знаете, разнорабочим тяжело приходится, особенно тем, кто всю жизнь провёл в роскоши. Отец перетрудился — и умер, а вскоре за ним и мать умерла. Не знаю, как я выжила. Косте помог: мы с ним тогда только познакомились, — кончики ушей Настире зарделись.

— Оба на стройке пахали, — грубо сказал вошедший Косте, перебрасывая из руки в руку пачку конвертов. — Ты Олемуна не видала?

Настире чуть озадаченно огляделась, пожала плечами и растерянно протянула:

— Нет… а он тебе разве так сильно нужен?

— Мне? Да мне на него как раз-таки больше всех наплевать! — фыркнул Косте. — Но Монтега приказывает срочно доставить эти письма, а Олемун у нас самый быстроногий. По всему замку его ищу — но никто эту тварь не видел.

— Наверняка в конюшнях спит, — предположила Настире, — поищи там. Он постоянно у стойл валяется, причём никогда их не почистит.

Почесав в затылке, Косте с раздражённым ворчанием вышел, и Настире покачала головой, скрывая улыбку, вслед. Тоскливыми глазами она обвела комнатку и пробормотала, скорее обращаясь к себе, нежели к Ареллагану и Бэарсэй, ожидавшим продолжения её истории:

— Да… кто ж знал, что и во дворце жизнь будет хуже ада?..

На стене комнаты вдруг взорвался оглушительным боем заколдованный колокольчик. Спящие слуги тревожно вскинулись на своих местах, встревоженно вертя взлохмаченными головами и едва продирая слипающиеся глаза. Из нутра колокольчика, вместе с колебаниями язычка, раздавался сухой голос мажордома, звучавший настолько отчётливо и громко, как будто колокольный язычок был языком самого человека, стоящего у них за спинами.

— Настире, Алимена и Керра, к герцогине Эббрской, — не повышая тона, равнодушно и монотонно отчеканил мажордом. — Немедленно на уборку.

Настире вскочила, торопливо оправляя платье.

— Да что там опять у неё случилось? — прошипела она. — Уже в пятый раз вызывает нас убраться в комнатах. Неужели у неё там снова кавардак?

— Настире, Алимена и Керра, если опоздаете, как в прошлый раз, будете наказаны, — сухо ответил колокольчик голосом мажордома.

Оставшиеся слуги, чьи имена названы не были, равнодушно зевнули, мигнули пару раз, потянулись и снова обрушились на жёсткие лежанки, засыпая уже в падении. Настире торопливо зашагала к дверям, поскрипывая грубыми башмаками и без стеснения отдавливая лежащие на своём пути руки и ноги товарищей.

— Потом поговорим, — сказала она, толкая дверь плечом, — приходите лучше к Косте в лачугу, там вечером будет поспокойнее. У нас и правда есть важные для вас двоих новости.

Алимена и Керра, вскочившие с лежанок в противоположных концах комнаты, выбежали следом за Настире, без особенного труда протиснувшись вдвоём в узком дверном проёме. Бэарсэй, провожая колышущиеся от неровного бега фигуры удаляющихся служанок, без особенного интереса спросила у дэ Сэдрихабу:

— И что это они хотят нам сказать?

— Наверное, это можно узнать только у них самих, — осторожно предположил он, по примеру Настире нагло шагая по спящим слугам, которые даже не вздрагивали, когда по их телам проходились чьи-то башмаки.

* * *

В коридоре, протягивающемся за комнатами слуг, будто огромная отдыхающая змея, их поджидала, пылая глазами, мать.

— Не надо было приглядываться и ломать голову, чтобы понять, что она злится. В зрачках Мередит бушевало пламя, сама она, казалось, раздувалась от ярости; вот-вот лопнет. Бэарсэй затормозила, трусливо прижав к плечам голову, когда завидела грозную фигуру Мередит впереди, но Мередит не стала ругаться сразу же. С трудом сохраняя спокойное выражение лица, она развернулась и пошла рядом с ними, не говоря ни слова. В её присутствии Ареллаган чувствовал себя скованным, виноватым и совершенно никчёмным. Ему хотелось бы, чтобы она поскорее передумала ругаться и ушла, но Мередит вместо этого сопроводила их к своим покоям, провела внутрь и только затем, сделавшись похожей на грозовую тучу, обрушилась на них.

— Что вы себе позволяете?! — проговорила она тихим голосом, в котором отдалённо звучали чудовищные шквалы и грохот камнепада.

— Мы же ничего не сделали, матушка, — робко промолвила Бэарсэй, приподняв руку, как будто на занятиях. — Просто ходили к Настире и Косте… Я много раз вам говорила этого не делать, — шумно выдохнув, чрезвычайно холодно сказала Мередит. — Я говорила вам, что к вам и так относятся с подозрением. Ареллаган умудрился рассказать Ольвансу правду о своём происхождении, — она перекрестилась своим холодным повелительным взором с упрямым и резким — Ареллагана. — Я рассказывала вам о всех последствиях, что могут произойти, однако вы решили, что вы умнее и опытнее меня и можете действовать без оглядки на мои решения. По-моему, я брала вас сюда на условиях абсолютного повиновения, но я теперь даже уважения от вас двоих не вижу. Вы живёте в змеевнике, достаточно тронуть одну гадюку, чтобы погибнуть. Вы умудрились расшевелить их всех — и как теперь вам жить в безопасности?

Ареллаган устало заметил:

— Я умею защищаться от людей, госпожа матушка.

— Умеешь?! — рявкнула Мередит, оборачиваясь. Её глаза вдруг вспыхнули, как жадное пламя пожара. — Достаточно одной нелепой случайности; одного меткого выстрела, которого ты не заметишь, чтобы тебя не стало… Твоё могущество не означает, что тебя нельзя одолеть хитростью. Я множество раз говорила тебе об этом, но ты не слушаешь меня, и, что хуже того, Бэарсэй следует твоему примеру. — Мередит тяжко вздохнула, отвернулась к окнам и горько спросила: — Разве вы не помните, что случилось с Лесли по вашей вине?

Ареллагану вдруг показалось, что впервые за свою жизнь он краснеет. Стремительно помотав головой, он выступил вперёд и одухотворённо воскликнул:

— Госпожа матушка, Вы ошибаетесь! Это была не наша вина!

— А почему же тогда, — ядовитым голосом спросила Мередит по-прежнему через плечо, — её лошадь взбесилась именно тогда, когда подошли вы: ни мгновением раньше или позже? Или здесь есть другие объяснения, которых я не вижу? Будь так добр, предоставь их мне, сын мой.

Бэарсэй испуганно ёжилась, сводя друг к другу ближе плечи. Она не знала, чем можно ответить на это неприкрытое обвинение, что им в лицо бросала собственная мать, и считала попытки Ареллагана оправдаться не только бесполезными, но и в некотором смысле циничными. Он тоже осознавал правоту Мередит — и спорить с нею не мог. Повесив голову, он устало согласился:

— Да, бесплодие Лесли — это моя вина.

— В некотором роде это может сыграть нам на руку, — холодно сказала Мередит и взглянула на него в упор жёстким властным взглядом. — Её никто не возьмёт замуж, у неё не будет детей. Это значит, что из очереди на престол она фактически выбыла.

— Госпожа матушка, но ведь нельзя так… — вдруг воскликнула Бэарсэй — и тут же присмирела под холодным взглядом Мередит, отрезвляющим лучше ведра холодной воды, вылитого спящему на голову. — Хотя… да, наверное, Вы правы.

Мередит изогнула бровь, и Бэарсэй покорно пробубнила:

— Вы абсолютно правы, госпожа матушка.

Тяжело вздохнув, Мередит снова отвернулась к окнам. Её съёжившаяся фигурка выглядела невыразимо жалкой на фоне залитого солнечным светом окна, однако в каждом звуке, что вылетал из-за её немощного плеча, чувствовались поразительная сила и энергия.

— Ступайте к себе. Помните о моих словах — если вы не повинуетесь мне, вы оба будете наказаны.

Из покоев Мередит Ареллаган и Бэарсэй удалялись медленным почтительным шагом, давая ей время подумать и вспомнить, не нужно ли сказать что-то ещё. Однако Мередит их больше ни для чего не позвала, она даже не обернулась от окна пожелать доброй ночи: ужин близнецы уже пропустили, и по обычаям двора им не следовало наносить визиты в такое позднее время. Впрочем, это правило распространялось только на территорию королевского обиталища.

Едва двери мягко прикрылись, как Бэарсэй плавно пробралась к брату в мысли и возбуждённо спросила:

«Ну что, мы пойдём к Настире и Косте?»

«Я своих решений не меняю, — откликнулся Ареллаган, — нужно лишь немного подождать, пока все не уснут».

«Но… Настире и Косте тоже нужно спать, братец…»

«Коль они хотят нас дождаться, спать они этим вечером не будут», — безжалостно сказал Ареллаган.

* * *

Вечер был тих и спокоен. Теплота весенних дней была ещё не такой навязчивой, как летом, а тени к закату делались настолько густыми, что укрывали всякое движение от чужих любознательных глаз. Стражники парадных ворот дворца исправно несли свою службу, выполняя приказ Королевы: никого не впускать без разрешения и никого не выпускать после ужина — однако и они в этот день совершили ошибку. Стражников трудно в этом обвинить, поскольку вряд ли можно было заподозрить в двух крошечных серых птицах обитателей блистательных палат знати. Постовые даже и не заметили, как четыре быстрых коротеньких крыла торопливо прохлопали совсем близко от них.

Отдалившись от дворца на приличное расстояние, Ареллаган и Бэарсэй спрятались за пышно раскинувшим крону молодым деревом и вернулись в свой прежний облик. Бэарсэй кашляла, задыхалась и выплёвывала склеенные в вязкий комок перья.

— Фу, гадость, гадость! — твердила она. — Никогда больше не буду превращаться в птицу!

— Никогда не говори «никогда», — задумчиво осадил её Ареллаган, оглядываясь, — лучше давай искать, в какой стороне за стеной может быть дом Настире и Косте.

Бэарсэй оглянулась, выпустила трубочкой губы и тихонько присвистнула.

— Да в любой, — сказала она, — за стеной домов больше, чем тут.

— Это естественно, — фыркнул Ареллаган, — меньшинство живёт в роскоши, в то время как большинство только гнёт спину да получает затрещины. Я удивляюсь, почему эта страна до сих пор существует.

— Когда станем править, попробуем разобраться, — оптимистично предложила Бэарсэй, — и готова спорить, что у меня это получится куда быстрее.

Ареллаган стрельнул на неё подозрительным взглядом. «Она всё ещё хочет править», — со снисходительной усмешкой подумал он, едва удерживаясь от желания рассмеяться ей в лицо.

Около часа ушло на бесплодные поиски. Обернувшись птицами (Бэарсэй всё же поборола своё отвращение), они высматривали хижину сверху, но это оказалось труднее, чем казалось. Дома в трущобах лепились так плотно друг к другу, что даже острое зрение полукровки с трудом отличало крышу одного от стены другого. Здесь не было никаких указателей и дорог; вместо гладкой мостовой их встретила расхлябанная колея, захлебнувшаяся жидкой грязью; покосившиеся таблички были уже истёрты до исчезновения букв с доски, а местные жители на расспросы реагировали либо молчанием, либо презрительным смешком, либо и вовсе неприличным ругательством.

Дом обнаружился совершенно случайно — когда во время одного из очередных своих рейдов в воздухе близнецы заметили знакомую измождённую фигурку, едва выволакивающую из вязкой грязевой лужи натруженные ноги. Сгорбившаяся, похожая на старуху, Настире с фонарём в руке пыталась отпереть замок на двери хижины. Вскоре неподалёку показался Косте. Он решил проблему в пару секунд: размахнувшись, кулаком сбил замок и вошёл внутрь. Настире с фонарём, почему-то опасливо озираясь, последовала за ним.

«И зачем было сбивать замок кулаком? — тревожно спросила Бэарсэй. — Он не знает о ключах?»

«Идём за ними — и ты задашь этот вопрос ему самому», — отрезал Ареллаган.

В лачуге Косте царили смертный холод и поражающая запущенность. Остатки трухлявой мебели и скрипучие полы, испещренные свищами, были покрыты толстым мохнатым слоем пыли; в углах деловито шуршали крысы и мыши; в очаге нет даже сгоревших головешек. Косте обернулся на звук их шагов, и его лицо тронула извиняющаяся улыбка.

— Простите, — сказал он, — тут малость не убрано…

— Малость? — поразился Ареллаган. — Ты считаешь, можно создать беспорядок хуже этого?

— Вообще-то, не мы его тут создавали, — значительно заметила Настире, показавшись из дверного проёма, — вчера мажордом над нами смилостивился и в обмен на наши сбережения отдал вот эту лачугу, чтобы мы тут поселились, как муж и жена.

— Муж и жена? — удивилась Бэарсэй.

— Мы об этом вам и хотели сказать, — Настире робко улыбнулась. — Вчера у нас не было времени, да и вы вряд ли смогли бы прийти на нашу свадьбу. Там всё было тихо и скромно, как полагается, без всяких картинных глупостей. Мы пришли к мажордому, он отвёл нас в святилище, нам связали руки кольцами — и всё. Теперь мы семейные люди и нам полагается своё жильё, потому как мы при дворе служили исправно и на нас некому жаловаться, кроме Майэрского маяка, но она уж давно живёт у себя в имении, сами знаете.

— Э-э… поздравляю, — запоздало сказала Бэарсэй, неуклюже улыбаясь и почему-то переминаясь с ноги на ногу. — Мы за вас… очень рады.

— Спасибо! — Настире радостно сложила ладони лодочкой, и её глаза восторженно осветились изнутри. — Я же всегда знала, что вы — настоящие друзья, и что вы нас никогда не подведёте, никогда не забудете…

Отвернувшись, Ареллаган хранил неприлично холодное молчание, в то время как Бэарсэй, освоившись в пыльном и грязном новом жилище Настире и Косте, бродила по комнатам, бренчала посудой и что-то говорила, говорила без конца… Ареллаган, опомнившись, тоже стал горячо поздравлять своих друзей: как ни было бы плохо другим его близким, эти тоже заслуживали тёплого внимания. Настире и Косте ничего не заметили, а Бэарсэй, хоть и подметила лишние странности, сделала вид, будто ненадолго ослепла и оглохла — это спасало её от необходимости выслушивать непонятные рассуждения Ареллагана и после — его ворчания, если ему что-нибудь опять не понравится в её словах.

«Я должен это исправить, — убеждённо думал Ареллаган, пока Настире суетливо пробегалась веником по наиболее пыльным уголкам каморки, — мне нужно ещё больше могущества!»

* * *

Сегодняшнее занятие проводила Мередит, поэтому Ареллаган с куда большей готовностью устремился к Королевскому Парку, чем это с ним случалось раньше. На скамейке в двух метрах от линии деревьев сидели, болтая ногами, Нёрст и Саллива и о чём-то вполголоса разговаривали. Завидев приближение Ареллагана, они оба радостно вскинули головы и почти одновременно воскликнули:

— Вот и ты!

— Привет, — Ареллаган чуть удивлённо поглядел на них, — почему вы не на занятиях? Разве вы не должны ходить на магические классы к дону де Марийо?.. Он же два года уламывал ваших родителей разрешить ему с вами заниматься!..

— Эй, плюнь на это, — расслабленно сказала Саллива и откинулась на спинку скамейки, прикрывая чуть подрагивающие перламутровые веки. — Мы даже не сбежали, потому что занятие отменили.

— Отменили? Почему?

— Ну, скажем так, — Саллива беззаботно перекрестила не достающие до земли ноги, и по её губам проскользнула злорадная улыбка, уложившая странную тень на её почти детское лицо, — скажем так, что дон заболел. Он, вообще-то, уже две недели не выходит из своих покоев, но ты, как всегда, ничего не замечаешь.

— Вовсе нет, — горячо возразил Ареллаган, — я спрашивал об этом Её Величество, и она сказала, что дон отбыл с важным поручением к герцогу Эббрскому.

— Она так почти всем говорит, но это неправда, — торжествующе изрёк Нёрст и понизившимся голосом сообщил: — Он болеет. Правда, секрет заключается в том, что он заразился от нашей матушки, когда попытался её вылечить.

— Что?.. — поражённый, Ареллаган отступил на несколько шагов назад.

— Именно, — выражение лица Салливы вдруг сделалось очень серьёзным и даже печальным. — Мама очень боится своей болезни, а дону было больно на это смотреть… удивительно, конечно, но он сам предложил ей свою помощь. Они заперлись втроём в мамином кабинете: мама, он и папа, — а через полчаса папа тайно вынес маму в комнаты, потому что её начало рвать той самой чёрной слизью; позвал Настире и приказал ей увести дона, потому что дона тоже вдруг затошнило. — Саллива чуть помолчала, подняла на него тяжёлый взгляд и с удивительной лёгкостью вдруг предложила, протягивая руки: — Да ты садись… вряд ли твоя матушка сегодня придёт, так что придётся ждать Ингельда.

— Ей… довольно плохо в последнее время, — проронил Ареллаган, подавая свою холодную руку тёплым и подвижным пальцам Салливы.

Коснувшись его, она зажмурилась, её рот покривился, и против воли она воскликнула:

— Чёрт! Да почему же и ты болеешь?

— Саллива, мы договорились не спрашивать об этом, — строго заметил Нёрст и отнял руку сестры от ладони Ареллагана. Виновато улыбнувшись, он прошептал: — Извини…

— Ничего, — Ареллаган устроился рядом, стараясь никого больше не задеть, — я понимаю. Мне и самому не нравится, что эту болезнь никак не вылечить.

— Странно, что ты не обратился ни к одному из наших врачей, — задумчиво промолвил Нёрст, — тем более что это необходимо.

— Мы были в Хевилоне до того, как вернулись сюда, — легко солгал Ареллаган, — едва пробились к Хеудану Сарре[3], и он сказал, что даже его знания тут ничем не помогут.

— Ну, раз Хеудан Сарре — и тот ничего не смог сделать… — пробормотала Саллива, тревожно глядя в землю, — то… то…

— Вон Ингельд идёт! — торопливо прервал её Нёрст и указал в сторону западного дворцового крыла.

Из-за угла своей обычной небрежной походкой выбрался Ингельд, за его широкими плечами волочилась густая чёрная тень. Саллива и Нёрст сразу вскочили: раньше они ещё пытались протестовать, чтобы удержаться при Ареллагане и пронаблюдать за его занятиями, но теперь достаточно было лишь одного намёка на грозно прорисовывающуюся впереди фигуру Ингельда, чтобы они бросились назад во дворец, не прячась за кустами и деревьями в детской попытке подсмотреть. Ингельд всегда их обнаруживал, если они пытались обхитрить его, и после беззастенчиво прогонял, причём жаловаться на него было бесполезно: выступать против Ингельда открыто боялся даже дон де Марийо, хотя сплетничать о нём любили все.

— Ну… пока, — Саллива осторожно протянула к Ареллагану руку и, слегка коснувшись кончиками пальцев его руки, бросилась бежать, шурша приподнятым подолом шёлковой юбки. Позади неё бежал Нёрст.

Ингельд, тем временем, приблизился к Ареллагану почти вплотную и завис над ним, как будто тёмная грозная скала. Глаза Ингельда были холодными и безразличными, впрочем, как и всегда.

— Где твоя сестра? — гулко спросил он рокочущим голосом.

— Она не занимается охранной магией, — неприязненно отрезал Ареллаган, — матушка учит этому только меня.

— Я с ней не согласен, — спокойно возразил Ингельд. — Бэарсэй должна немедленно прийти.

— Кто даёт тебе право оспаривать решения нашей матери? — возмутился Ареллаган. — Она родила нас и воспитывала ровно до тех пор, пока тебе не пришло в голову тут объявиться, как будто я и без тебя не могу справиться! Она лучше тебя разбирается в местной жизни, ты не рождён здесь.

— Она, как рождённая здесь, привыкла несколько приукрашивать этот мирок, — фыркнул Ингельд, и его глаза чуть затуманились. — Становись напротив меня, Ареллаган, и, пока я ищу твою сестру, попробуй отразить вот это!

Безо всякого предупреждения из руки Ингельда вырвался пылающий оранжевый шар и бросился в лицо Ареллагану. Его реакция была мгновенной: вокруг него появился непроницаемый мерцающий щит, похожий по форме на яйцо. Светящийся шар ударился о внешнюю границу поля, отскочил назад и с тихим шипением потух. Ингельд одобрительно покачал головой.

— Неплохо… А теперь посмотрим на это.

Резкий разряд фиолетовой молнии с двух сторон сжал голубоватый щит, и тот треснул, будто скорлупа сжатого в кулаке яйца. Но под одним щитом обнаружился второй: плотный и густой, он походил на сотканную из чернил вуаль и колебался, как кисейная занавеска на ветру. Редко Ареллаган видел на лице Ингельда тень удовлетворения. Конечно, самому Ингельду его достижения казались глупыми и мелочными: он умел делать всё это и намного больше этого; но раньше Ареллагану не удавалось реагировать так быстро.

— Хм… а Жаркие Струи?

Ареллаган отразил и это нападение. Он начинал чувствовать себя всемогущим, по его мнению, многим духам стоило бы поучиться у него ловкости и искусности в применении магии. Ингельд так не считал, судя по резкой вертикальной складке у него меж бровями, но в это момент Ареллаган совершенно не обращал внимания на выражение его лица. Он даже не заметил, что позади него, отдуваясь и корча ленивые рожицы, плетётся к месту сражения Бэарсэй.

Бэарсэй рассчитывала подойти к тому моменту, когда брат уже будет повержен, а Ингельд вымотан, чтобы вдоволь позлорадствовать над одним и избежать поединка со вторым. Однако в этот раз её расчёты дали сбой. Единственный её шаг подставил её под удар, предназначавшийся Ареллагану, и Бэарсэй с визгом отлетела назад. Защита треснула — и пала.

— Магия Великая, — пробормотал Ингельд с заметной усталостью, — и это — дети нашего главы?

Ареллаган угрюмо смотрел на торопливо отклоняющиеся в сторону плети растений. «Неужели же ничего так и не поменяется?!» — с отчаянием спросил он себя.

* * *

Минуло два года. Дворцовая жизнь значительно изменилась за это короткое, но бурное время.

Во всех комнатах стоял душераздирающий плач. Рыдали специально нанятые Королевой плакальщицы, им помогали истеричные придворные дамы, каких было много во дворце. Все двери распахнуты: когда хоронят важного человека, необходимо показать свою скорбь, сокрытие её может означать отсутствие жалости и уважения к мёртвому — а это повлечёт за собой неминуемую опалу. Дворец весь выкрасился тёмно-синим. Тёмно-синий в Империи — это цвет грусти и тоски, его надевают на похороны.

Ареллаган материализовался в своей комнате на рассвете. Два дня его не было в Ином мире, и эти два дня он провёл в Небытии, тихо ступая по кремовым завиткам, втягивая их в свою руку и напитываясь силой. Украденная магия делала его сильнее: теперь, отправляясь в другой мир, он забирал с собой своё тело. Бэарсэй так не умела. Он пытался её научить, но у неё ничего не вышло, она разозлилась и ушла, плача. Матери она, к счастью, не пожаловалась. Если бы это произошло, Мередит догадалась бы, почему Ареллаган иногда не спускается в общие комнаты, и попросила бы Ингельда принять меры. Но пока никто ни о чём не догадывался, Бэарсэй обещала молчать. Во время его отсутствия она прикрывала его, всем любопытным отвечая, что он отправился осматривать владения матери, а самой матери — что он совершенствуется в Обманных чарах.

Ареллаган прошёлся по твёрдому полу, удивлённо оглядывая свои покои. Рыдания, наполнявшие коридор, немало озадачили его. Ему казалось, что он пробыл в Небытии всего несколько минут — но оказалось, его отсутствие вышло довольно продолжительным. Что произошло?

Выглянув в коридор, он лицом к лицу столкнулся с Настире. Хмурясь, та несла в руках стопку тёмно-синих платков с гербом дона де Марийо.

— Настире! — окликнул её Ареллаган. — Кто умер?

— Дон де Марийо, — с подавленной радостью отозвалась Настире, и её глаза весело блеснули. — Это случилось вчера.

— Дон де Марийо мёртв? — не скрывая восторга, переспросил Ареллаган. — Ты уверена?

— Ну конечно, — Настире передёрнула плечами, — разве я похожа на дуру? Его тело сейчас готовят к похоронам. Это внизу, — она показала глазами в пол, — в малой читальной зале.

— В читальной зале?! — ужаснулся Ареллаган. — Они не могли найти другое место?

Настире вздохнула и пожала плечами: она, давно отвыкшая от чтения и письма, почти не понимала его чувств.

— Туда никого сейчас не пускают. Пару часиков назад зашла Королева с семьёй, и они всё там торчат. Если тебе интересно, попробуй зайти — может, стража тебя и пустит.

— Не думаю, что мне это зрелище придётся по душе, — сказал Ареллаган, улыбаясь.

Из противоположной комнаты выглянул бледный мужчина в тёмно-синих одеждах. Нижнюю часть его лица закрывала белая ткань с гербом почившего, обхватывающая голову и свободно спускающаяся на плечи. Это был Эстемар, племянник дона. Ареллаган торопливо убрал с лица улыбку и глазами предупредил Настире.

— Я не вынесу этого, ведь дон… он многим мне помог. Дон был так великодушен, — сожалеющим голосом промолвил Ареллаган, — почему же он ушёл?

— Да, — усмехаясь, скорбно подтвердила Настире, — почему это случилось?

Хлюпнув носом для приличия, она растёрла глаза припрятанной в кулаке кожицей лука и, повернувшись, пошла дальше по коридору. Её лицо было красным и припухшим, а на ресницах висели крупные слезинки. Дэ Сэдрихабу вернулся в свою комнату. Там он спрятался за огромным платяным шкафом и обратился струйкой пара. Пар, просочившись сквозь пол, пробрался в малую читальную залу. Правда, теперь зала совершенно преобразилась. Все стеллажи сильные слуги сдвинули к стенам, столы, поставив друг на друга, оттолкнули к окнам, а в центре освободившегося помещения водрузили огромное каменное возвышение, чем-то похожее на алтарь для древних жертвоприношений. Лишённая прежней обстановки, огромная комната казалась голой, оттого всё внимание сразу привлекал замкнувшийся возле возвышения круг людей в блестящих белых костюмах. Люди суетились вокруг распластанного на алтаре безжизненного тела дона де Марийо.

Дон лежал, раскинув руки, его глаза были уже закрыты, а изрезанное морщинами лицо приобрело желтоватый оттенок. Все черты его заострились, ямы на месте щёк совсем просели, таинственно и страшно чернея. От трупа исходил незаметный людям запах тления, который тут же вызвал у Ареллагана отвращение. Во дворце вонял серой только Ингельд — из-за этой особенности многие придворные шёпотом подшучивали над ним, но запах серы был более-менее привычен Ареллагану. Это зловоние он терпел с трудом. Он умчался бы сейчас же — но его внимание привлекла одна странность.

Все окна в зале были наглухо закрыты и зашторены, поэтому крошечная чёрная кошка, сидящая на подоконнике, казалась тут совершенно неуместной. Кошка посмотрела на повисшую под потолком струйку пара и широко зевнула, показывая розовый язычок.

«Такая скукотища, скажу я тебе… Они тут три часа возятся, а толку никакого. Запах всё усиливается».

«Ты не могла превратиться во что-то другое, Бэарсэй? — возмутился Ареллаган. — Чёрная кошка… ты наверняка издеваешься! Кошка тут выглядит совсем не к месту!»

«Можно подумать, что пар тут уместен, — фыркнула Бэарсэй, — и вообще, расслабься. Я же сижу здесь с тех пор, как бальзамирование началось, но меня никто не увидел».

«Это не значит, что тебя не увидят сейчас! — Ареллаган гневно завился колечками под потолком и добавил: — Что ж, хотя бы веди себя спокойно, и, может, всё обойдётся».

«Уже обошлось, — на морде кошки застыло коварное выражение, — ты видишь, противный старикашка мёртв».

«Как это случилось? Настире сказала, он умер вчера, но я так и не узнал подробностей».

«Ну конечно, тебя же всегда подмывает исчезнуть накануне грандиозного события и всё пропустить, — желчно рассмеялась Бэарсэй. — Почему в этот раз ты пробыл там так долго? Неужели Магия тебя поймала?»

«Нет, естественно, — отмахнулся Ареллаган, — старушка слишком слаба для того, чтобы бродить по своим владениям. Я не тревожу её, лишь собираю магию, которая тут осталась от прошлых посетителей. Судя по всему, Небытие давно никто не посещает».

«Скоро его посетит наш старикан, — злорадно сообщила Бэарсэй, изящным поворотом головы указывая на тело дона. — Ведь людишки же так думают?»

«Нет, они болтают что-то о Пятом Измерении, если я правильно помню… — пробормотал Ареллаган. — Но рассказывай же, я хочу знать, как это произошло!»

«Чего тут рассказывать, — лениво пробормотала Бэарсэй и принялась умываться, — в тот день, когда ты исчез, я всем соврала о матушкином имении, и потом мы все пошли ужинать. Дон очень много жрал…»

«Бэарсэй!»

«Ну хорошо, — раздражённо поправилась та, — дон очень много ел, шутил, даже танцевать пытался. Он подцепил какую-то старуху и стал с нею выписывать странные кренделя под дикую неварскую музыку. Но на середине движения он вдруг побледнел, захрипел, затем сделался ярко-красным и упал. Конечно, поднялся визг и вой, набежали лекари и зеваки… Дона отнесли в его комнату, а меня туда не пустили. Впрочем, я превратилась в муху и всё-таки прокралась внутрь. Он полежал на постели около получаса, при этом часто хрипел и вращал глазами, а изо рта у него шла пена. Наконец, у него надулись вены на шее, выступил холодный пот, и ему сделали кровопускание. Как только вену вскрыли — он что-то булькнул и умер. Остаток дня он лежал в комнате, и к нему ходили прощаться многие идиоты. Только теперь его догадались спустить вниз. Я прокралась следом — и вот сижу тут уже битых три часа, а ничего не происходит».

В отблесках зажжённых светильников лица членов королевской фамилии выглядели такими же неестественно жёлтыми, как и у покойника. Королева тихо плакала в платок, у Короля остекленели глаза и лицо застыло. Ольванс, прямой и совершенно неподвижный, глядел в пространство перед собой, у Джолли пунцово горели бесчисленные мелкие веснушки на щеках. Лесли, переминаясь с одной тонкой длинной ноги на другую, подозрительно всхлипывала, Нёрст крепко держался за безвольную руку Короля. Фриэль глядел в потолок, закусив губы, и по его щекам катились слёзы. И дэ Сэдрихабу вдруг испытал странное желание слететь к ним, обернуться собой и — пусть это и приведёт к непредсказуемым последствиям — утешить, доказать им, что он друг и готов быть рядом, скорбеть о смерти врага, если это будет нужно. Он искренне колебался, глядя то вниз, то в наполнившиеся ужасом изумрудные глаза кошки на подоконнике.

«Магия Великая, — простонала Бэарсэй, — вот не надо только говорить, что ты вдруг захотел им помочь! Нельзя этого делать, Ареллаган, ты понимаешь?!»

«Да, я понимаю…» — рассеянно отозвался он и снова свернулся восьмёркой под потолком. Его остановили не слова сестры, а то, что он увидел внизу.

Крошечная Саллива, совсем незаметная на фоне королевского семейства и страшных бальзамировщиков в белых одеждах, единственная стояла вполне твёрдо и сохраняла осмысленное выражение лица. Её глаза светились, и она улыбалась. Улыбалась искренней облегчённой улыбкой — и это могло бы показаться странным и страшным для человека.

«О, единственная разумная здесь», — проговорила Бэарсэй, тоже поглядев на Салливу, и затянулась долгим беззвучным зевком. Зевок этот прервало страшное понимание, вдруг осенившее обоих.

В глазах одного из бальзамировщиков, сновавшего вокруг тела, плясали слишком хорошо знакомые искры. Пусть его лица и не было видно, и фигура его, определённо, выглядела мужской, они не могли ошибиться: они смотрели на свою мать, а она изредка смотрела на них, мимоходом навещая их мысли.

«Немедленно уходите отсюда», — прозвучал стальной голос Мередит в головах у обоих.

Один из бальзамировщиков протянул руку к широким одеждам дона де Марийо, но Мередит шлёпнула его по пальцам и в почтительной позе обернулась к королевской семье.

— Ваше Величество, — сказала она, глядя на Маргарет, — сейчас мы будем разоблачать умершего. Вам нежелательно при этом присутствовать.

Маргарет оторвала лицо от платка и рассеянно покивала.

— Да, я понимаю Вас.

Она сделала пару нетвёрдых шагов, чуть вздохнула, и, оправившись, решительно пересекла залу. Следом, как зачарованные, тащились Король и наследники. Дверь не успела захлопнуться за ними, как Мередит страшным взглядом через плечо окатила своих детей.

«Вон — СЕЙЧАС ЖЕ!»

* * *

— Что-то будет, что-то будет, — испуганно бормотала Бэарсэй, выписывая круги. — Она всё знает!

— Теперь ты делу не поможешь, — холодно остановил её дэ Сэдрихабу, — сиди смирно и жди, когда за нами придут.

— Сидеть смирно и ждать? Да ты с ума сошёл, что ли?! — завопила Бэарсэй и стукнула кулаком по столу, отчего тот разломился надвое. — Ты видел её глаза?! Она нас убьёт! Уничтожит!

— Повторяю, будешь паниковать — всё равно ничего не изменится, — он смерил сестру презрительным взглядом. — За нами явится Ингельд, а мне не хотелось бы позориться перед ним и лить малодушные слёзы, как ты, очевидно, собираешься сделать. Учти, осмелишься завопить и заплакать — я сам позабочусь о том, чтобы стереть твою никчёмную сущность в порошок.

Бэарсэй обернулась и поглядела на него яростными глазами.

— Надо же, как мы заговорили! — прошипела она. — Ты — сотрёшь мою сущность в порошок? Ну-ну, братец. Сильно ты зарываешься, однако.

Дэ Сэдрихабу наградил её косым мрачным взглядом и, ни слова не говоря, взмахнул рукой в её сторону. Бэарсэй потрясённо ахнула — и тут же застыла. Даже её зрачки не двигались. Она стояла прямо, такая же негибкая, как и деревянная доска, её кожа стремительно голубела, покрываясь белыми прожилками. Ареллаган удовлетворённо вздохнул и отвернулся от тела сестры. Пока действует заклинание, она будет молчать, и это обстоятельство его уже радовало. Хотя, конечно, радоваться перед приходом Ингельда (вполне возможно, что в сопровождении Мередит) было тяжело. Он вздохнул и снова застыл в своей прежней позе, подпирая подбородок крепко сжатыми кулаками, свесив ноги с постели. Прошло столько лет, а он по-прежнему не дотягивался до пола, хотя и был выше всех Принцев и большинства их друзей. Здесь старались слуги Королевы: по её приказанию они ежегодно «вносили модные изменения» в обстановку комнаты и потихоньку удлиняли ножки кровати. Зачем они это делают, Ареллаган не понимал. Вмешательство других людей в свою личную жизнь он воспринимал как грубую агрессию, и терпел только потому, что делать это ему без права отказаться повелевала мать. От мыслей о матери ему сразу сделалось тошно. Она не желала понять его уязвлённой гордости, его обиды, она не понимала даже его любопытства и не одобряла излишней увлечённости магией. Он был убеждён, что на самом деле Мередит намерена сделать из него человека на троне, напрочь позабыв о том, что он ещё и дух.

Приближение матери и Ингельда Ареллаган почуял ещё за несколько комнат, в основном благодаря серному зловонию, что Ингельд распространял вокруг себя. Его удивляло, почему люди не падают в обморок, когда Ингельд подходит к ним близко, а только едва заметно морщатся и иногда ещё подкатывают глаза. При дворе было в моде душиться всем, что только имело запах, и многочисленные королевские нахлебники, очевидно, считали, что Ингельд предпочитает обволакивающему аромату разящее зловоние.

Двери были открыты, и Ингельду не пришлось вышибать их лёгким ударом ладони. Первой вошла Мередит: слегка пошатывающаяся и бледная, она ещё чем-то напоминала бальзамировщика из читальной залы. Она казалась слабой, едва держащейся на ногах, но её глаза горели яростно и грозно, Ареллаган не мог посмотреть в них прямо. Ингельд, воздвигнувшийся за её спиной, сурово шевелил сдвинутыми бровями, его лицо было на редкость суровым. Он резко взмахнул рукой в сторону застывшей Бэарсэй — и та рухнула на колени, тяжело дыша и подрагивая всем телом. Волосы упали её на лицо густой волной, как непроницаемый занавес. Ингельд и Мередит тем временем взяли вскочившего с кровати Ареллагана в кольцо.

— Что это значит? — с ледяным спокойствием спросила Мередит.

— О чём Вы, госпожа матушка? — с трудом сконцентрировавшись на её обжигающих глазах, спросил он.

— Ах, значит, ты не знаешь, в чём ты повинен? — пугающе вкрадчивым голосом поинтересовалась Мередит, и её глаза сузились.

— Я хотел посмотреть на церемонию бальзамирования в Империи, — с независимым видом фыркнул Ареллаган. — Я много читал о ней, но никогда не видел, как её проводят.

— Я не об этом говорю, хотя здесь ты тоже провинился: ты не должен был присутствовать на бальзамировании, — жёстко отрубила Мередит. — Ответь мне на один вопрос, Ареллаган… — она вдруг схватила его за руку, подняла его раскрытую ладонь и ударила ею о ладонь Ингельда.

Вспыхнул ярко-жёлтый свет, во все стороны ударил сноп блестящих искр. Бэарсэй, ползком крадущаяся к выходу во вторую комнату покоев, чуть слышно вскрикнула и прижалась к ковру. Ингельд протянул к ней вторую руку — и Бэарсэй беспомощно взмыла в воздух.

— Что это, Ареллаган? — спросила Мередит с прорывающейся яростью, какой он никогда ещё не слышал в её голосе. — Ты можешь сказать мне честно?

— Это реакция одной сильной магии на другую сильную магию, — уклончиво ответил он и, чуть подумав, добавил: — враждебную.

— Но раньше с тобой такого не происходило, — Мередит испытующе заглянула ему в глаза.

Секунды не прошло, как она скрежещущим голосом рассмеялась и оттолкнула его от себя. Её лицо вдруг налилось краской, а глаза неистово заблестели.

— Впрочем, о чём я, — хрипло пробормотала она, — ты боишься признаться мне, Ареллаган, что эта твоя магия на самом деле не принадлежит тебе. Ты украл её в Небытии, у той, кому она принадлежит по праву, и теперь имеешь наглость лгать мне и увиливать от ответа!

Ареллаган стоял прямо и неподвижно, глядя в пол. Он не испытывал ни стыда, ни страха и всего лишь хотел, чтобы эта нотация скорее кончилась.

— Я верила, что ты достаточно благоразумная сущность, — промолвила Мередит, все ещё ужасающе сверкая глазами. — Но я ошиблась! Ты не можешь пойти против своей природы, Ареллаган: ты смертен, как и все мы, кроме Ингельда. Если ты вдруг и завладеешь достаточным количеством магии для того, чтобы сделать свою жизнь вечной, это могущество сведёт тебя с ума. Ты никогда не сможешь рационально применить даже те силы, которыми ты сейчас обладаешь! Теперь я вижу, что ты собрал в себе худшие пороки наших двух рас. Ты, Ареллаган, — Мередит сложила губы трубочкой, — лжёшь, не прекращаешь лгать, как люди, ты тайный убийца, ты непочтителен к старшим и самонадеян, ты безумно горд, но, что самое ужасное, ты трусливый вор, Ареллаган.

— Ничего подобного! — протестующе закричал он и вскинул голову. — Да, я убивал, я крал, я бывал груб; может быть, я действительно горд и самонадеян, но я не трус!

— Тогда почему же, — ядовито рассмеялась Мередит, — ты тайком пробирался в Небытие, чтобы поживиться силами Госпожи Магии, вместо того, чтобы попросить или отнять их?

— Потому что пока я хочу жить, госпожа матушка, — яростно отрезал он, отшатнувшись на несколько шагов назад. — А я не намерен вести ползучее существование, шарахаться от каждого встречного, трястись за свою слабую шкуру… Я стану бессмертным, и я буду править этой страной!

— Одумайся! — рыкнул Ингельд; его глаза вспыхнули фиолетовым пламенем. — Ты слишком возгордился, полукровка!

— А ты слишком закоснел в своих предрассудках, демон! — нагло парировал Ареллаган. — Я больше никому здесь не подчиняюсь! Мне надоело жить по вашим правилам, надоело гнуть спину перед людишками, проглатывать каждое унижение; надоело мстить исподтишка!

Мередит и Ингельд обменялись вопрошающими взглядами. Хотя они выглядели разозлёнными его бунтарскими речами, ему всё-таки казалось, что чего-то подобного они уже давно от него ожидали. Мередит повела плечами и неожиданно отступила на шаг назад; её сморщенное старое лицо разгладилось.

— Так, значит, это бунт? — холодно уточнила она.

Ареллаган, решаясь, прямо взглянул ей в остановившиеся глаза.

— Да, — тихо и твёрдо подтвердил он.

Он ожидал, что Ингельд или даже сама Мередит в эту минуту его ударит, чтобы отучить от дерзости, но никто из них не шевельнулся. Секундой позже Мередит странно и страшно улыбнулась, а затем отступила к Бэарсэй, которая всё парила в воздухе в унизительной позе котёнка, поднятого за шкирку. Мередит поглядела на дрожащую от страха дочь, а затем вернулась к Ареллагану. Их взоры снова холодно перекрестились.

— Ты выходишь из повиновения сам и склоняешь к тому же свою сестру, — процедила Мередит, — без тебя она ни за что не додумалась бы до такого… Значит, ты, Бэарсэй, — она строго глянула на ту через плечо, — тоже стала мне лгать?!

— Простите… госпожа матушка… — бессильно пролепетала та, сжимаясь. — Это… это всё Ареллаган, я тут ни при чём… простите…

Мередит торжествующе ухмыльнулась.

— Ты видишь, — сказала она, — даже твоя сестра готова от тебя отречься, лишь бы не быть наказанной. На какие мысли это должно навести тебя, Ареллаган?

— Я не верю Бэарсэй, но я верю своим друзьям! — закричал Ареллаган.

— Ты веришь им? — сладкая ухмылка Мередит вдруг сделалась похожей на волчий оскал. — Ну что ж… тогда иди, дитя моё. Упади к ним в ноги, склонись перед ними, как презренный раб, которым ты себя выставляешь… Повинись перед ними во всех своих злодеяниях. Расскажи им, кто наслал порчу на герцогиню Майтерскую, объясни, отчего Эстемар де Марийо два дня выходил к трапезе только в маске… расскажи обо всех придворных, которых ты убил за это время, расскажи и о том, как устранял всех женихов Салливы и невест Ольванса… Ты можешь прибавить к этому и то, что ты готов сесть на трон Авалории, нравится это им или нет… А потом посмотри, что с тобою станется. Я уверяю, что ты не сделаешь трёх шагов прочь, как тебя поймают и убьют.

— Это — ложь! — фыркнул он упрямо. — Я ни за что… не поверю в это! Вы хотите, чтобы я убил их всех, всех, кто мешает мне занять трон, чтобы больше не случалось путаницы с наследованием, но я отказываюсь! Я не буду больше Вашей куклой, госпожа матушка!

Мередит закатила глаза.

— Магия Великая, какая подозрительность…

Ингельд прокричал непонятное слово на языке духов — и Ареллагана приковало к полу точно так же, как он приковывал Бэарсэй. Но эти чары были сильнее, и он не мог их снять. Он мог лишь смотреть в лица матери и Ингельда, окруживших его снова.

— Ты наказан за свою дерзость, Ареллаган, — прошипел Ингельд.

— За свои преступления ты лишаешься общества своих дорогих друзей… на месяц, — Мередит повернулась к Бэарсэй. — А ты, моя бестолковая дочь, не надейся, что тебя кара минует. Вы оба будете отныне разделены в течение всего дня, я предупрежу об этом слуг и наставников. А чтобы вам не пришло в голову снова бунтовать, я и Ингельд будем постоянно присутствовать в ваших мыслях.

Ингельд понимающе кивнул и прикрыл глаза. Его холодная, колючая сущность грубо вторгалась в сознание Ареллагана, а он истошно вопил, отбиваясь: «Нет! Прочь! Убирайся вон! Я не позволю! Не позволю! Не…»

Как много магии ни крал бы он из Небытия, Ингельд по-прежнему оставался для него недосягаем. Напитанный не принадлежащими ему магическими силами, теперь он был могущественнее всех магов Иного мира вместе взятых, но оставался ничтожеством для великого духа, уступавшего в мощи только главе Верховного Совета. Ингельд быстро и легко сломил его сопротивление, не проявляя особенной щепетильности, и расположился в его сознании с таким же комфортом, как и в своём собственном. Ареллаган не мог самостоятельно двигаться и говорить, но он мог видеть и слышать, как поднимается с пола упавшая Бэарсэй. Мередит едва тащилась рядом: у неё едва хватало сил держать под своим контролем сразу два тела. Ингельд же вообще исчез из комнаты.

— Мы спустимся вниз, — объявила Мередит слабым голосом, полным злорадства. — Мы должны присутствовать на похоронах дона де Марийо.

* * *

— Нам не удаётся забальзамировать тело, Ваше Величество, — испуганным голосом докладывал человек в белых одеждах, преклонивший колени перед двойным троном, на котором восседали Льюис и Маргарет.

Льюис по-прежнему смотрел перед собой пустыми глазами и не двигался, у Маргарет, наоборот, воспалённо горел взор и метались из стороны в сторону зрачки. Не составив себе труда до конца выслушать бальзамировщика, она приподнялась на троне, выставила перед собой костлявую руку и закричала:

— Как это следует понимать, дон Амираторес? Вы смеете заявлять, что всё Ваше мастерство, о котором я столь наслышана, не стоит ничего?!

— Мы старались как могли, Ваше Величество, — с достоинством отвечал дон Амираторес, явно недовольный криками Королевы, — но это тело… почему-то не подчиняется никаким законам бальзамирования, что нам известны.

— Что Вы пытаетесь сказать? — сухо спросила Маргарет и медленно опустилась назад на трон. — Хотите заявить, что тело дона де Марийо, моего верного подданного, которого я почитаю, как отца — нечисто?

Пять-шесть особенно близких к королевской семье людей синхронно вздрогнули и потянулись за своими шляпами, скорбно снимая их: по обычаю так надлежало делать всякий раз, когда упоминалось имя усопшего человека. Подозрение в нечистоте было одним из самых страшных при дворе Королевы. Невозможность забальзамировать тело дона де Марийо могла означать, что дон нёс в себе кровь оборотней: после смерти они очень быстро начинали разлагаться, и ни заклинания, ни увёртки медиков и знахарей не помогали сохранить их трупы нетленными. Вот почему в крохотной гостиной на третьем этаже замка, где собрались только доверенные лица Их Величеств, вдруг сделалось так тихо.

Маргарет побарабанила пальцами по подлокотнику трона.

— Я жду ответа, бальзамировщик, — надменно сказала она.

— Дон не нечист, — отрезал дон Амираторес, едва оправившись от потрясения, — но его тело не принимает наши снадобья, и даже наши заклятия бессильны.

— Это уму непостижимо! — завопила Маргарет.

Выхватив тяжёлый лазуритовый камень из руки Льюиса, она размахнулась и швырнула этим камнем в голову дона Амиратореса. Дон ловко пригнулся, и камень, просвистев в воздухе, больно шлёпнул по голове какого-то молодого человека, без разрешения входившего в залу. Приглядевшись, Ареллаган горько пожалел, что его связывает магия Ингельда. Он смотрел на единственного уцелевшего жениха Салливы, герцога Сауновски, остававшегося целым и невредимым только потому, что при дворе он появился сравнительно недавно. Впрочем, герцог уже успел втереться в доверие к Королю, Королеве, Джолли и, что хуже того, к самой Салливе. Ареллагану хотелось убедить себя, что Королева не станет рисковать счастьем своих детей ради возможности испортить ему жизнь, но слишком многое свидетельствовало о другом. Маргарет обращалась с герцогом как со своим сыном и позволяла ему очень многое. Однако его незваное вторжение даже она перетерпеть не смогла. Вмиг поднявшись на троне, она гневно закричала:

— Ваше Сиятельство! Что, на милость Магии, Вы тут сейчас делаете?!

— Я хочу утешить Вас и Вашу семью, Ваше Величество, — не смутившись, бойко ответил герцог. — Вы потеряли не только мудрого государственного мужа, но и близкого вам всем человека… Я понимаю Ваши чувства, — и он прижал к груди снятую шляпу.

Королева едва ли не пенилась от ярости.

— Это не даёт Вам права вторгаться в эту комнату! Немедленно убирайтесь отсюда!

Герцог лукаво поглядел на Королеву безо всякого почтения и, скосив один глаз, совершенно явственно подмигнул Салливе, а она подмигнула ему в ответ. Ареллаган, сжавшись в комок, трясся от злости.

— Как Ваш верноподданный, я немедленно повинуюсь, Ваше Величество, — грустно отозвался герцог и вышел из залы, сохраняя царственную осанку.

Маргарет тяжело опустилась в кресло, явно пытаясь вспомнить, что она хотела сделать до того, как её прервали. Наконец, её блуждающий взгляд остановился на доне Амираторесе, который всё стоял коленопреклонённым в некотором отдалении от трона.

— Итак, — Маргарет шумно выдохнула, — итак, дон… Я желаю, чтобы бальзамирование было совершено по всем правилам и закончилось в установленный срок.

— Ваше Величество, но это невозможно…

— А Вы попытайтесь ещё раз, — напевным тоном, под которым скрывалась ярость, велела Королева, — и если не сумеете, то останетесь без головы. Вам всё ясно?

Бледность наползла на впалые щёки дона.

— Да, мне ясно, Ваше Величество, но угрозами здесь ничего не исправить! Дон не может быть забальзамирован…

— Проклятый упрямец, — прошипела Королева и с явным усилием выбралась из трона, — да неужели же мне придётся посмотреть самой? — она спустилась с возвышения и бросила сдвинувшейся было с места свите: — А вы стойте тут и никуда не уходите. Дон Амираторес отправится со мной.

Тяжело хлопнули, соударяясь друг с другом, окованные золотом парадные двери.

* * *

Похороны дона де Марийо состоялись на следующий день. Несмотря на крики и угрозы Маргарет, бальзамировщикам так и не удалось уберечь старика от тлена, что являлось обязательным условием его погребения в королевском мавзолее. Сами правящие особы могли не отдавать приказа бальзамировать себя по смерти, так как в большинстве случаев это было бесполезно (в крови Вампьерде ещё сильны были следы ненавистных им теперь оборотней), но для их приближённых невозможно было сделать исключение. Ареллаган был уверен, что Маргарет готова презреть традиции ради почтения памяти дона, но она, немного поколебавшись, всё же смирилась и первой пошла за гробом с опущенной головой, чтобы никто не видел грусти на её лице. Ареллаган и Бэарсэй брели сразу за королевскими детьми, бок о бок с их старинными друзьями, но им не удалось сказать даже слова: из опасений, что они испортят похороны, Мередит и Ингельд держали их под жёстким контролем. Гроб с телом дона опустили в землю — и в это мгновение многим сердцам в Империи наверняка сделалось легче. Дэ Сэдрихабу не сомневался, что именно его мать наложила на тело старика какие-то чары, чтобы не дать ему упокоиться в склепе Вампьерде. Хотя теперь его отношения с Мередит были безнадёжно испорчены, он всё же не прекращал уважать её и многие её решения. Однако повиноваться он не был намерен. Сдавленный могуществом Ингельда, жалкий узник в собственном теле, он не желал сдаваться и пытался изобрести какой-нибудь план. Его обнадёживало странное предчувствие: ему казалось, что вскоре обязательно произойдёт нечто.

И, действительно, нечто произошло три недели спустя похорон дона. По обычаям Империи, траур уже пора было снять, но Маргарет всё не отдавала приказа, а слуги боялись что-либо делать самостоятельно. Ареллаган был у себя в комнате, наедине с собой — впервые за долгое время. Несколько дней назад Ингельд вдруг выделил ему два личных часа, в течение которых он мог заниматься тем, что ему нравилось, не чувствуя над собой неусыпного контролирующего ока, и Ареллаган немедленно этим воспользовался. Он удрал в Небытие, но снова не рассчитал времени, за что и пострадал от Жарких Струй, любимого заклинания Ингельда. Теперь, оставаясь один, он предпочитал не ходить в Небытие, а если и заглядывал туда, то на мгновение, и, схватив завиток магии, поспешно возвращался в своё тело. Вернувшись, он бросался за стол и делал вид, будто приготовляет уроки, которые в большинстве случаев были уже сделаны. Будучи духом наполовину, он имел возможность использовать бессонные ночные часы для своих занятий, которые давались ему чересчур легко. Обучение его подходило к концу, но он вовсе не намеревался ограничиваться тем, что ему дали мать, Ингельд и наставники наследников. Огромная библиотека была в его распоряжении, и ему даже не требовался учитель: он давно привык действовать в одиночку. Отныне и Бэарсэй сделалась ему не нужна; изредка вспоминая о ней, он удивлялся, как мог раньше желать подобного общества. С ней не о чем было разговаривать: она могла только жаловаться, сплетничать или ворчать. Впрочем, иногда её неожиданно осеняла мысль, и она начинала философствовать. Ареллаган был бы рад этому, если бы сам чувствовал к философии хоть какую-то склонность, но он по природе был прагматиком и гордился этим. Он старался всю свою жизнь подчинить определённому алгоритму, и его схема работала хорошо, но… но недавно она начала давать сбои.

Принцы и Принцессы сделались совсем взрослыми, они приближались к восемнадцатилетнему рубежу, и их давно пора было расталкивать по семейным гнёздам, пока ещё хоть кто-то желал их взять. И дэ Сэдрихабу, глядя с грустью, как меняются интересы друзей, осознавал, что вскорости он станет им совсем не нужен. Они реже разговаривали, реже виделись друг с другом и до того, как их с сестрой наказали. Ареллаган чувствовал, что Принцы и Принцессы потаённо радуются его отсутствию. Он больше не понимал их; он казался им чужим. «Неужели же всё так быстро кончилось? — с отчаянием спрашивал он себя. — Неужели все их слова и обещания были пустыми враками? Как же они все были правы! Они предупреждали меня, столько раз говорили мне, но я…»

«Ты неправ, Ареллаган, — без предупреждения вторгаясь в его мысли, сказал холодным голосом Ингельд. — Эти дети не лгали тебе; в то время они действительно думали, что никогда не расстанутся с тобой. По их меркам прошло достаточно много времени, и они давно забыли о своих словах».

«Это ничего не меняет», — равнодушно отозвался Ареллаган и привычно забился в дальний угол собственного сознания, чтобы не соприкасаться с огромным серым облаком, утыканным острыми иголками — астральным телом Ингельда, — и чтобы как можно реже его видеть.

Действительно, теперь он подходил к осознанию страшной правды. Сколько ещё времени потребуется наследникам, чтобы окончательно забыть его? В нынешних условиях, наверное, не больше недели. Когда его всё же простят, желание вернуться ко двору сделается бессмысленным, ведь он никому не будет там нужен. Его принимали только они — королевские дети. Но, если они позабудут о нём, какой ему будет смысл держаться тут, в коробкообразных комнатах, и дальше? Он не хотел наблюдать, как Ольванс, Лесли и остальные обзаводятся семьями, детьми и оттесняют его от престола — снова…

«Нет! Не бывать этому! — злобно подумал он. — Не для того я столько лет ждал, унижался, терпел!.. Пусть даже мои „друзья“ и позабыли о своих обещаниях, это ничего не изменит, ведь я слово в слово их помню! Я Ареллаган, я сын Великого Духа, и у меня достаточно сил, чтобы взять с них долги по чести!»

Этим же вечером он предпринял попытку увидеться с Салливой. Ингельд долго не разрешал ему, но после получасовых уговоров смягчился и пробормотал совершенно непонятную фразу:

«Выходит, ты способен это испытывать».

«Испытывать что? — немедленно прицепился Ареллаган. — Ингельд?»

«Иди к ней. Я дарую тебе свободу», — торжественно заявил Ингельд.

«Я не узник, чтобы даровать мне свободу!» — прошипел Ареллаган и бросился прочь из своей комнаты. Ингельд так ему не ответил и даже не наказал, он свернулся в жалкую точку в потаённом уголке его сознания и затих, будто бы его не существовало вовсе.

Покоев Салливы Ареллаган достиг быстро. Он нёсся по коридорам, не контролируя своей скорости, и служанки удивлённо поглядывали на него, ахая и прижимая ладони ко рту. Стража у дверей взглянула на него недоверчиво и даже зло.

— Что нужно?

— Увидеться с Принцессой. Пропустите меня, — приказал он. — Сейчас же.

— Не было приказа, — равнодушно ответили стражники, переглянувшись. — Госпожа не говорила, что она кого-то ожидает.

— Я имею право входить к ней в любое время! — злился Ареллаган перед дверьми. — Посторонитесь передо мной! Если вы потратите ещё одну лишнюю секунду, она будет крайне недовольна вами!

Стражники, тем не менее, явно не намеревались его пропускать. Они были из числа недавно набранных и не знали Ареллагана в лицо, поскольку он уже довольно давно не показывался вне своих комнат. Их спор, постепенно становившийся всё более яростным, прервал музыкальный голос Салливы, вдруг раздавшийся из-за спины Ареллагана (судя по появившейся на лицах стражников удивлённой гримасе, они этого тоже никак не ожидали).

— Что тут происходит, я могу узнать?

— Саллива! Ты тут! — радостно воскликнул Ареллаган, оборачиваясь. — Твоя охрана не пропускала меня, и я хочу знать, почему!

— Ну, наверное, потому, что я не ожидала тебя увидеть сегодня, — примирительным тоном произнесла она и коротко вздохнула. — Итак, Ареллаган, ты хотел меня видеть — и вот, я тут. Пойдём за мной, и говори побыстрее, потому что у меня мало времени. Герцог Сауновски ожидает меня в малой бальной зале, мы хотели разучить новый танец.

— С каких пор тебе не хватает времени на твоего лучшего друга? — с особенным выражением спросил Ареллаган.

Саллива пожала плечами и хмыкнула, отбрасывая со лба длинную прядь.

— Ты всё равно давно уже не показывался мне на глаза, а мне же нужно с кем-нибудь общаться.

— Я слышал, что герцог Сауновски — твой жених, — промолвил он максимально выдержанным тоном.

— А ты этому так удивляешься? — Саллива слегка приподняла брови. — Мне уже семнадцать лет; семнадцать, Ареллаган, мне давно пора выйти замуж! Ещё год-два — и меня никто уже не возьмёт… придётся тогда подыскивать себе какого-нибудь алчного старого банкира или всю жизнь прожить старой девой!

Сморщившись от боли и отчаяния, Саллива распахнула дверь и выбралась в сад. Пока ещё было тепло, особенно для середины осени, но листья уже почти все опали, пожелтела и скукожилась трава. Голые ветви деревьев обличительными корявыми пальцами-сучьями кололи серое промозглое небо.

— Правда, герцог мне не сделал пока официального предложения, — Саллива вздохнула и повела плечами, — потому что на это была своя причина. Я тоже хотела встретиться, чтобы обсудить это с тобой.

Дэ Сэдрихабу знаком указал ей на скамейку:

— Садись и объясняйся.

— Нет, тут так холодно, — капризным голосом пожаловалась Саллива, — матушка запрещает садиться на холодные камни.

— Хорошо, возьми мой плащ и садись, а я тебя выслушаю, — с готовностью согласился Ареллаган, протягивая ей свой тёплый плащ, сшитый Настире и её сестрой в свободные от работы последние предрассветные часы.

Саллива расстелила плащ на скамейке и чинно уселась, разглаживая складки платья у себя на коленях. Она лукаво поглядела на него и вдруг, схватив за руку, затолкала на место рядом с собой, вплотную, на остававшемся свободным жалком пятачке плаща.

— Вот, — она блаженно прикрыла глаза, — так мне уже хорошо. Мне могло бы быть и тепло, если бы ты не был таким противно холодным, Ареллаган. Скажи, неужели же эту твою болезнь вылечить никак нельзя?

— Нельзя, — нетерпеливо согласился Ареллаган, — но ведь ты явно не об этом хотела спросить.

— Не об этом, — Саллива согласно покивала и забросила ему руку на плечо. — Я хотела выяснить… — она воровато огляделась и, привстав на колени на скамейке, зашептала ему на ухо: — Вчера матушка сказала мне, что у меня есть выбор. Не только герцог Сауновски добивается моей руки. Она сказала, что ты и Бэарсэй приехали сюда вместе со своей матушкой именно для того, чтобы потом повенчать тебя со мной, а её — с Ольвансом, а моя матушка согласилась потому, что она давно дружит с вашей. Поэтому мне предложили выбор, — Саллива вздохнула, — ты или герцог Сауновски. Что ты на это скажешь? Ты знал об этом?

— Нет… не знал, — прошептал Ареллаган абсолютную ложь. — Я и представить себе такого не мог.

— Ну и замечательно, — Саллива одними губами улыбнулась и снова села в прежней позе, складывая руки на коленях. — Давай советоваться, Ареллаган. Мы с тобой, конечно, дружим, столько лет друг друга знаем, но ведь не это же главное! Скажи, — она снова пробежалась глазами из стороны в сторону, — у тебя сердце не дрожит, когда ты меня видишь?

— Что?

— И ещё… — она покопалась в причёске, нахмурилась и продолжила: — А бабочки внутри не порхают, когда я рядом? Вот сейчас, если я тебя возьму за руку, — она схватила его за запястье, — и если буду держать долго-долго, ты что-нибудь… почувствуешь?

— Да, — слегка озадаченно промолвил Ареллаган, — я чувствую тепло.

Это не было ложью: горячая ладонь Салливы, казалось, вселяла свой жар в его неизменно холодную кожу. Но Саллива поняла его ответ превратно: выпустив его руку, она счастливо захлопала в ладоши и закричала:

— Я знала! Я всегда это знала!

— Ну конечно же… ты знала, — протянул он, стараясь подыгрывать как можно убедительнее. — А я всё спрашивал себя, почему ты этого раньше не заметила…

— Я-то давно заметила, — Саллива снова встала на скамейке на коленях и положила ладони ему на плечи, — но я боялась, вдруг ошибусь, что-то сделаю неправильно, а ты, оказывается, ко мне только как к другу относишься; и я опозорюсь! И совета мне было попросить не у кого: матушка тебя недолюбливает, а фрейлины такие сухие и старые, ничего они не понимают! Не у Лесли же спрашивать? И не у своих подружек, это точно, потому что они тут же будут кричать, поздравлять, болтать всякие глупости… — Саллива вздохнула и взяла его за руку снова, сползая на скамейку. — Давай об этом будем знать только мы двое, хорошо, Ареллаган? Не хочу, чтобы другие влезали в наши дела. Будем встречаться тут, разговаривать потихоньку… как всегда, но только друг с другом. — Она вздохнула со счастливой улыбкой. — А потом ты подойдёшь к матушке и попросишь у неё моей руки, она не откажет. А если откажет, ты вечером встанешь у меня под окошком, а я вылезу, и мы с тобой убежим, так далеко, что никто не найдёт, и будем жить долго и счастливо, пока не умрём.

— Нет, Саллива! — испуганно вскрикнул он и вскочил на ноги.

— Что — нет? — глаза Салливы потемнели, и она медленно встала тоже, как змея, которая развивается из клубка и поднимается на хвост. — Ты отказываешься от меня, Ареллаган? Боишься, что тебя не одобрят? Не хочешь лишиться тёплого местечка, да?!

— Ты не так меня поняла, — мягко принялся успокаивать её Ареллаган, с трудом подбирая слова. — Понимаешь, Саллива, жизнь в скитаниях — это не для тебя. Ты понятия не имеешь, насколько тяжело не иметь своего крова, и поэтому давай постараемся получить согласие от твоих родителей.

— Но они никогда не согласятся, Ар, — обиженно простонала Саллива. — Ты тоже ничегошеньки не понимаешь… Они хотят, чтобы я вышла за герцога Сауновски! Он хороший человек, я с ним с радостью общаюсь, но, понимаешь, у меня бабочки не летают, голова не кружится, слова на языке не путаются, когда я с ним; всё не так, как с тобой, знаешь же? Я специально перед ними притворялась, будто он мне нравится, чтобы они больше меня не ругали каждый вечер за дружбу с тобой; и я всё ждала и ждала тебя, а ты не приходил!.. — Саллива прижала ладонь ко лбу. — Это время… оно было таким ужасным… Слушай, Ар, давай кое-что сделаем… — она торопливо стащила со своего мизинца кольцо и надела ему на безымянный палец, — возьми это кольцо — как обещание. Ты же его примешь? Будешь носить?

— Да, я буду носить, — согласился Ареллаган, — с удовольствием, Саллива.

Высоко над их головами гулко и требовательно забил колокол. Замерев в предчувствии страшного, они подняли головы и посмотрели в облака. С запада летела потревоженная галочья стая, а на всех этажах дворца распахивались окна, и колючий ветер выносил на улицу концы штор. Саллива съёжилась и прижалась к Ареллагану, несмотря на то, что так ей сделалось даже холоднее.

— Я… — Саллива дрожала, тревожно глядя за болтающимися язычками гулких колоколов. — Ареллаган, считай удары, я не могу, мне что-то вдруг… стало очень плохо, я боюсь…

Ареллагана тоже колотила странная прерывистая дрожь. Он считал удары, как ему приказала Саллива, хотя уже понимал, что произошло, равно как и она. Во дворце рыдали женщины и мужчины, распахивались всё новые окна… А в западном крыле, на седьмом подоконнике слева, что располагался на третьем этаже, вдруг загорелась слабая, хилая свеча.

«Беги во дворец, Ареллаган! — яростно взревел Ингельд. — Беги к своей матери, сейчас же!»

— Ареллаган, что с тобой? — Саллива уцепилась еле гнущимися пальцами за его плечи. — Ареллаган, пожалуйста, не уходи! Побудь со мной!

— Саллива, я не могу, я должен сейчас же уйти… бежим, ты тоже обязана попасть поскорее к своим родителям! Давай мне руку!

«Не надо церемониться с девушкой! — орал Ингельд, надрывая голос. — Быстрее, быстрее, твоя мать умирает!»

Они промчались внутрь дворца, распахнув настежь пронзительно скрипнувшие двери. В комнатах царил оглушительный плач. Побросав работу, слуги и служанки, стоя на коленях, выли; некоторые даже бились лбами о пол от переизбытка чувств. Саллива выпученными глазами обвела их.

— Нет, почему они плачут? Моя мама ещё не умерла, ведь свеча в лазарете горит! Ареллаган, беги быстрее, пожалуйста, дорогой мой, беги!

Проигнорировав половину лестничного пролёта, Ареллаган взмыл вверх и ринулся по ступеням. Едва дышащая Саллива дрожала, цепляясь за него, и испуганными глазами следила, как мимо проносятся этаж за этажом, смазываются встреченные людские лица, занавешенные слезами. Он пинком распахнул двери лазарета. Обычно молчаливый, теперь он бурлил от возбуждённых голосов и бешеного движения кругом. Туда-сюда сновали женщины с баночками снадобий, озабоченные медики, плачущие придворные дамы и кавалеры… Ареллаган и Саллива кричали в один голос, хватаясь за каждого встречного с воплями:

— Вы, вы не видели мою мать? Где она?

Им отвечали сбивчиво и неразборчиво, мысли путались у каждого в голове в тугой, как будто из змей свитый, клубок. Ареллаган остановился у дверей одной из палат — та была полна народом. Саллива со слезами царапала ему воротник и, всхлипывая, твердила:

— Останься со мной! Пожалуйста, Ар, не оставляй меня!

Из-за порога показался Ольванс. Неестественно бледный, похожий на скрученную в жгут простыню, он стоял в двух шагах от них и покачивался, как корабельная мачта в шторм.

— Ар, — похоронным тоном возвестил Ольванс, — наша матушка… она… кажется, она…

— Побудь с Салливой. Я скоро вернусь! — прокричал Ареллаган, совсем его не слушая.

С величайшими предосторожностями он отцепил плачущую Салливу от себя и передал её Ольвансу на руки. Ольванс, очевидно, не мог послужить сестре хорошим утешением и опорой, он сам нуждался в помощи и теперь пытался крепиться, понимая, что теперь он должен бороться сам. Ареллаган давно уже был в другой палате, соседней с палатой Королевы. Тут лежала Мередит, и вокруг неё почти никого не было. Только трое медиков с собранными в морщины лицами, Настире и Косте стояли полукругом возле кровати; забившись в угол, всхлипывала Бэарсэй.

— Что, что с Вами, госпожа матушка? Вы меня слышите? — Ареллаган протянул руку над неподвижным телом Мередит.

Столько лет он, страшась гнева Магии, пробирался в её заповедные чертоги, крал понемногу могущество, и теперь он дрожал перед выбором: сохранить и приумножить его или отдать всё, чем обладал, своей матери, чтобы она выжила. Он должен был решить немедленно: губы Мередит синели, в их углах выступала бугрящаяся пена.

Без её покровительства, без её надёжного тыла он ничего не значил при дворе. Пусть даже Саллива согласна выйти за него замуж, без поддержки Мередит её решение не одобрит и не признает никто, и он снова окажется на страшном распутье: бросить и предать её, лишь бы сохранить надежду на трон, или кинуться вместе в бега, зная, что нигде в этой стране и, вполне возможно, в целом свете они не получат заслуженного приюта. Дэ Сэдрихабу с усилием выровнял дрожь, пробегающуюся по руке. Могущества у Магии немало, но мать у него была одна. Он зашептал заклинание себе под нос и крепко зажмурился. Ему не хотелось видеть, как его сила покидает его, утекая сквозь пальцы, не хотелось чувствовать, как слабеет его тело.

Холодная рука вцепилась в его запястье, липкий пот чужой кожи оставил свои следы на его манжетах.

— Остановитесь, сын мой, — хрипло велела Мередит и приоткрыла запавшие глаза. Они, казалось, глядят изнутри её черепа, отчего её лицо, обтянутое морщинистой желтоватой кожей, принимало особенный страшный и торжественный вид. — Этого мне довольно.

Медики ахнули и шарахнулись назад, к столам со снадобьями. Хоть все они и считали себя закоренелыми атеистами, как им по долгу профессии полагалось, сейчас они шептали молитвы трясущимися губами и встряхивали обвисшими кистями. Настире тепло улыбнулась, Бэарсэй оторвала заплаканное лицо от колен.

— Но Вы ещё слишком… — Ареллаган пошатнулся и упал на колени подле её кровати. От неожиданно нахлынувшей слабости у него кружилась голова, и только незримое присутствие Ингельда помогало ему не потерять сознания.

— Я слаба, сын мой? — вздорно поинтересовалась Мередит и с трудом уселась в кресле. — Нет, нет, я так не думаю. Настире!

— Да, госпожа? — с приглушённой радостью спросила та.

— Спускайтесь во двор и велите закладывать мою карету. Я сейчас же поеду домой.

— Госпожа, — глаза Настире удивлённо расширились, — Вам нельзя, Вы можете не перенести эту дорогу… Скажите же, господа! — и она с мольбой огляделась на медиков.

Те важно покивали в знак согласия.

— Вашему Сиятельству опасны долгие путешествия, без нашего неусыпного надзора Вы можете…

— Я сама решу, где мне умирать, — спокойно отрезала Мередит, — и я вовсе не хочу, чтобы местом моего последнего успокоения стал такой вертеп, как королевский дворец. Немедленно выполняйте мой приказ.

Настире, сухо кивнув, бросилась вон в коридор, наводнённый радостно гогочущими придворными. Приступ у Её Величества миновал, и теперь они весело смеялись, считая, что болезнь позади. Маргарет тоже оживилась довольно быстро и приказала на носилках внести себя в комнату сестры, об отъезде которой она узнала одной из первых.

— Ты не можешь меня покинуть, Мередит, — твердила она, кусая сухие губы, — я не хочу умирать!

— Забавно! — безжалостно отозвалась та с ухмылкой. — Я уверена, что почти каждый житель твоей страны тоже этого не хочет. Что тут можно поделать, Марго: природа есть природа. Никому не дано отсрочить свою смерть.

— Да ты просто не хочешь этого делать! — закричала Маргарет, потемнев лицом. Она напрягала свою исхудавшую жилистую шею, похожую на шею ощипанной курицы, и краснела, с усилием подыскивая нужные слова. — Мередит, я прошу тебя, останься…

— Нет-нет, это исключено, — прихрамывая, Мередит сновала по комнате и укладывала привезённые с собой книги в чемодан. — Ты должна присмотреть за моим сыном, пока мы обе не умрём.

— Госпожа матушка! — протестующе закричал Ареллаган. — Я хочу поехать с Вами!

На самом деле он вовсе не желал этого, но осознавал, что подобного от него требует сыновний долг. Мередит проницательно поглядела на него и покачала головой.

— Ты не можешь ради одной меня лишаться всего, что успел достигнуть за это время. Ты не знаешь пока женского непостоянства: ей будет достаточно одного месяца, чтобы позабыть все свои клятвы и кольцо, которое она тебе подарила.

Маргарет, вспыхнув, с трудом встала с носилок, подступила к Ареллагану и схватила его за левую руку, на которой обличительно переливалось драгоценными гранями кольцо Салливы.

— Она дала Вам это кольцо?

— Да, — со спокойным вызовом подтвердил он.

— Зачем?

— Она сказала, что это будет залогом её любви и желания стать моей женой. — Тут он позволил себе победоносную ухмылку. — Она не хочет выходить за герцога, и это вполне ясно. Сауновски сделает её только герцогиней, а я приведу её к трону!

— Вы абсолютный балбес! — сорвалась Маргарет. Побледнев, она отшатнулась и шлёпнулась назад на свои носилки. — Каким идиотом надо быть, чтобы открыто носить на пальце кольцо Принцессы, если при этом Вы ничего не дали ей взамен?!

— Кто дал Вам право на меня кричать? — нагло спросил у неё Ареллаган. — Или Вам не по нраву, что Ваша дочь отдаёт мне предпочтение? Я не вижу ничего предосудительного в том, чтобы носить её залог открыто. Мы не воры и не преступники, нам нечего скрывать. Пусть все знают, что скоро мы повенчаемся!

— Мередит… — грудь Маргарет тяжело вздымалась, — скажи что-нибудь своему гордому сыну…

— О, конечно, скажу, — Мередит повернулась к нему, строго сложила губы и гулко произнесла сильным звучным голосом: — Молодец, сын.

— Мередит! — воскликнула Маргарет, с усилием выбираясь из носилок снова.

— В самом деле, Марго, я не понимаю, почему ты так беспокоишься, — рассеянно сказала Мередит, перерывая ящики комода. — Если Ареллаган женится на твоей дочери и займёт трон, проклятие спадёт с твоего рода. Потомки не раз помянут тебя добрым словом за твою дальновидность, как сейчас тебя восславляют за умение хитро пустить пыль в глаза.

— Ты ничего не понимаешь! — рассердилась Маргарет. — Я не из-за этого сержусь! Перед Салливой ещё пятеро детей!

— Но перед Ольвансом нет никого, кроме тебя и твоего мужа, — промолвила Мередит, — а за Ольванса собирается моя дочь. Кстати, я возьму её с собой, чтобы она ничего не испортила ненароком. Устроением её судьбы должны заняться вы двое, — она посмотрела сначала на Ареллагана, затем на Маргарет. — Убедите либо заставьте Ольванса взять её в жены; результат не замедлит себя ждать. Конечно, Марго, ты всё равно умрёшь одновременно со мной, но судьбы твоих потомков не искалечатся. Разве не этого желает подлинная Королева?

Маргарет вскинула голову, смешно и одиноко болтавшуюся на исхудалой длинной шее.

— Я понимаю, чего ты добиваешься, сестра, но я не буду, я повторяюсь, приказывать Ольвансу…

— Ты готова заплатить десятками жизней за счастье одного-единственного сына? — прямо спросила Мередит.

— Нет… — Маргарет опустила голову и горько вздохнула. — Я попытаюсь склонить его к положительному ответу. Прощай, сестра, и постарайся простить мне хотя бы малую часть моих грехов перед тобой.

Мередит протянула к Маргарет подрагивающие от накатившей слабости руки.

— Прощай и ты, Марго. Ты, естественно, не поверишь, но мне действительно жаль, что всё так вышло.

В несколько мгновений дорожные сборы были завершены. Мередит с трудом заползла в свою карету, рядом с нею на мягких подушках устроились Ингельд и Бэарсэй. Ареллаган стоял у дворцовых ворот, касаясь плечом носилок тётки, и долго махал рукой удаляющемуся экипажу, пока он совсем не растаял вдали, обернувшись малозаметной чёрной точкой. Саллива, застывшая рядом, незаметно взяла его за руку и повертела из стороны в сторону подаренное кольцо.

— Всё будет хорошо, Ар, — мирно пробормотала она. — Скоро они вернутся…

Он не стал разуверять её. Да, действительно, Бэарсэй обязательно возвратится ко двору, но Мередит тут больше не появится. Радовало только одно: возможное отсутствие Ингельда. Однако, по мнению Ареллагана, это была невысокая цена за неизбежную смерть матери.

* * *

Три спокойных дня миновали. Ареллаган не получал никаких известий от сестры, не знал, что творится сейчас в землях духов, но в одном мог быть уверен: его мать пока ещё жива. Во дворце все уже поверили, что приступ у Её Величества не означает ничего по-настоящему худого, и мирная жизнь закипела с прежней деятельной суетливостью. Устраивались бесконечные балы, приёмы, охоты… Ареллаган был назван официальным женихом Принцессы Салливы, и чахлая Маргарет обручила их настоящими магическими кольцами в огромном Торжественном зале, несмотря на то, что Король Льюис явно противился этому сговору. Прочие члены королевской семьи выражали только буйную радость и приставали к Королеве с расспросами о дне свадьбы. Та либо отмалчивалась, либо отмахивалась, а Саллива в восторженном упоении кружилась по дворцу, инициировала все праздники и повсюду таскала с собой Ареллагана. Она начинала надоедать ему. Он никак не мог побыть один; она навязывалась ему, преследуя практически круглосуточно. Только в узаконенные часы сна и сиесты он мог избавиться от её присутствия… впрочем, так продолжалось недолго.

В два часа ночи двери его покоев без предупреждения распахнулись, и внутрь впорхнула Саллива, радостная и лёгкая, как бабочка.

— Ареллаган! — весело сказала она севшим шёпотом. — Какая радость, ты не спишь! — она подлетела к его письменному столу и наклонилась. — Что ты пишешь? И почему ты такой бодрый?

— Саллива, тихо! — он резко сверкнул на неё глазами. — Нас не должны слышать!

— Ах да, опять эти идиотские правила, — пожаловалась она, надувая губки. — Ареллаган, ну пожалуйста, скажи, что ты пишешь! Неужели я не имею права знать?

— Я обдумываю, как можно изменить положение отверженных в Империи, — сухо ответил он и опять потянулся за пером.

— Давай ты потом над этим подумаешь! Я же не просто так сюда пришла, — придвинув к себе стул, Саллива взобралась на него и схватила его за свободную руку, — я хотела кое-что тебе показать. Я обнаружила это, когда гуляла в Северо-Восточной башне.

— Северо-Восточная башня? Она закрыта для посещений… — рассеянно уронил Ареллаган, не слушая её. — Я никогда там не бывал.

— А почему? — Саллива лукаво усмехнулась и повертела кольцо на его пальце. — Ты же любишь всяческие неизвестности, приключения…

— Меня больше интересует другое: зачем ты встала глухой ночью и отправилась бродить по башне, в которой уже почти тридцать лет никого не бывало, — спокойно сказал он, быстро набрасывая на бумагу последние слова: он знал, что завершить работу Саллива ему не позволит.

— Я и не спала, — Саллива пожала плечами.

— Почему?

— Не знаю, — она жалко улыбнулась, — просто не хотелось. Я всё думала о тебе и представляла, как мы будем жить, когда наконец-таки мама устроит нашу свадьбу!.. Понимаешь, Ареллаган, я не смогу оставаться в своих покоях: там девичья половина, замужних туда не пускают… То-то Лесли будет дуть губы и злиться, — Саллива радостно вздохнула и завела глаза вверх, — я выйду замуж раньше неё…

— Да, это будет замечательно, — откликнулся он.

— Слушай, — Саллива спрыгнула со стула и деятельно заходила кругами по комнате, — а что, если мы прибавим к твоим покоям ещё комнатку? Я не думаю, чтобы Эстемар стал мне возражать, — она нехорошо ухмыльнулась. — Тогда у нас будет настоящая супружеская крепость. Правда, придётся потеснить твою сестру: нам же понадобится детская… со временем… — она задумчиво потёрла переносицу и остановилась. — Ты иногда думаешь над тем, что у тебя будут дети?

— Нет, пока не задумывался, — равнодушно отозвался Ареллаган, — тебе, по-моему, тоже рановато обращаться к этой теме.

— Ареллаган! — Саллива весело рассмеялась. — Ну почему иногда ты бываешь таким нудным? Я понимаю, что это непорядочно, но иногда делается так интересно, что устоять просто не хватает сил! Я очень хотела бы иметь много-много детишек, даже больше, чем мама.

— Ты не подумала, что за ними нужно будет ухаживать?

— Опять ты за своё! — Саллива беззаботно хихикнула. — А зачем же, по-твоему, во дворце столько разных служанок и фрейлин? Они и должны научить детей всему, что полагается, это традиция. Мою маму тоже так воспитывали.

— А моя матушка говорила иначе, — не утерпел Ареллаган.

Саллива вскинула на него наполнившиеся подозрением глаза.

— Ты о чём сейчас?

— Ну-у… моя матушка с детства воспитывалась во дворце, разве ты не помнишь? — соврал он, проклиная себя и за эти слова, и за свою несдержанность. — И она была уже тогда близка к Её Величеству. В те времена Король и Королева сами занимались воспитанием своих детей.

— Наверное, она что-то напутала, — отмахнулась Саллива, — моя мама рассказывала совсем иначе. В любом случае, никакой скучной возни с детишками! Мы обязаны дать им знания и воспитание, а менять пелёнки и давать соски могут и обычные фрейлины. У нас и так столько дел, столько дел…

— Ты несерьёзно к этому относишься, Саллива.

— А ты иногда бываешь уж слишком серьёзным, — отпарировала она. — Ты меня так заговорил, что я совсем позабыла, для чего к тебе пришла. Я хотела, чтобы ты сбегал со мной в Северо-Восточную башню; уверяю, я нашла там такую вещь… — она таинственно округлила глаза. — Законопроекты могут и подождать до тех пор, пока ты не станешь Королём. Бежим со мной, быстрее!

Окутав себя и Салливу Чарами Невидимости, он кинулся следом. Саллива кралась по спящим дворцовым коридорами с величайшими предосторожностями; она часто оглядывалась и замирала, прислушиваясь: не идёт ли кто? Но в пустоте переходов лёгким шелестом отдавались только их быстрые шаги. Саллива тянула его за руку, приговаривая:

— Сюда, сюда… тут можно срезать…

Преодолев несколько винтовых лестниц, они остановились — перед ними высилась дверь башни. Сюда уже много лет никто не заходил, но почему, Ареллаган не знал. Он подозревал, что башня была заперта из-за его матери ещё предыдущей королевской четой. Теперь скрипучий порог не переступала нога человека: даже слуги не убирались здесь. В их среде ходили разнообразные толки и догадки, ни одна из которых не могла пролить свет на истину. Саллива глубоко вздохнула и толкнула дверь — та с жутким скрежетом распахнулась.

В боковом коридоре тотчас вспыхнул свет.

— Кто здесь? — раздался встревоженный голос герцога Сауновски.

— Ареллаган, сюда! — сдавленно пискнула Саллива и потянула его за руку.

На узких стенах коридора отчётливо протянулась ввысь громадная синяя тень герцога. Он приближался, держась свободной от фонаря рукой за эфес шпаги на своём боку. Саллива впихнула Ареллагана в совершенно чёрную непознанную внутренность башни и проворно захлопнула дверь.

— Сиди тихо! — приказала она, весело и возбуждённо блистая глазами.

Приникнув к щелям в трухлявой дверце, они настороженно следили за коридором. Вскоре на стенах проявились жёлтые высокие холмики: герцог Сауновски прошагал прямо к ним, настороженно озираясь.

— Кто тут? — повторил он. — Я слышал скрип двери! Саллива, это ты?

— Ну конечно же… — шёпотом сказала она, давясь от смеха, — вот идиот…

— Тихо ты! — цыкнул на неё Ареллаган.

Они стояли на чём-то мягком, отвратительно воняющем, их пальцы путались в паутине и плесени. От Ареллагана вся живность шарахалась в испуге, но по платью Салливы уже начали взбираться деловитые жучки и пауки. Её зрачки расширились, а лицо скривила брезгливая гримаса.

Герцог Сауновски всё продолжал крутиться у дверей, размахивая фонарём. Очевидно, он услышал отдалённый шёпот Салливы и теперь пытался определить, откуда тот исходил.

— Саллива? Я слышал тебя… где ты?

Саллива стояла неподвижно, но её пальцы и губы уже крупно тряслись. Достаточно было одного мгновения, чтобы она сорвалась и закричала.

Герцог в коридоре провёл ладонью по лбу и обречённо вздохнул.

— Нет, мне это только показалось… — пробормотал он. — Я слишком мало спал в последнее время…

Размахивая фонарём и всё ещё держась подрагивающей рукой за эфес шпаги, он широкими шагами удалился. Ареллаган тотчас раскрыл ладонь и пробормотал несложное заклинание; под потолок взмыл светящийся красный шар. Саллива зажмурилась, заслоняясь ладонями.

— Стряхни с меня всю эту пакость, Ареллаган, миленький, пожалуйста…

Ему не потребовалось прикасаться к ней: почуяв его приближение, все жуки, пауки и прочие покинули складки платья Салливы, в которых им было так удобно и где они чувствовали себя как дома. Саллива с трудом перевела дух.

— Ещё чуть-чуть — и я бы закричала, — призналась она.

— Интересно, почему герцог Сауновски не спит в такое позднее время, — задумчиво пробормотал Ареллаган, украдкой стрельнув в Салливу подозрительным взглядом.

Она с совершенной безмятежностью развела руками.

— Понятия не имею. Наверное, он спятил, я давно за ним это подозревала. Но мне он таким нравится больше; я люблю дружить с ненормальными. Ну что, пойдём дальше? Это находится довольно высоко, и я чертовски устала, пока поднималась по всем этим ступеням, да ещё и стараясь не шуметь… — она первой начала восхождение, двумя пальцами касаясь перил. — Здесь всё прогнило насквозь, Ареллаган, так что ступай осторожнее. Если свалишься отсюда — тебе конец.

«Это вряд ли», — с внутренней усмешкой подумал он и зашагал следом за Салливой. Она вела его очень осторожно, пробуя кончиком туфли каждую ступеньку перед собой. Эти меры оказались нелишними: благодаря её недоверчивости они успешно миновали несколько совершенно гнилых ступеней, ухнувших в непознанную черноту источенного жучками пола, который находился теперь настолько далеко от них, что терялся во мгле. Саллива поясняла, проводя пальцем по пыльным, покрытым плесенью стенам:

— Я давно хотела тут побывать, но никак не представлялось возможности. На пару лет я вообще забыла об этом месте, вспомнила только случайно, когда хотела срезать путь через голубятни и оказалась здесь. Помню, мы с Ольвансом как-то пытались уговорить стражников пропустить нас сюда, но они отказали и потом обо всём доложились матушке, а она разгневалась. Она, правда, так и не объяснила, почему. Когда же я увидела это… я поняла, что она скрывала от нас, и решила поговорить с тобой, Ареллаган. Ты тоже должен на это посмотреть и объяснить мне, что ты видишь. — Она остановилась и попросила: — Подними шар повыше… Да, это здесь. Встань рядом со мной и взгляни на это.

Она провела рукой по сырой скользкой стене, и застывший рядом с ней Ареллаган изумлённо захлопал глазами. Он не мог поверить в то, что в это мгновение предстало перед его взором; ему хотелось бы убедить себя, что Саллива шутит над ним, смеётся, но он понимал: это невозможно. Она точно так же желала получить ответ — а этого ответа у него не было. Ведь он смотрел на своего отца, Великого Демона, надменно воздевшего нос к небу, на того, кто был похож на него, будто отражение в зеркале… Он должен был что-то сказать Салливе, хоть бы и правду — но на правду у него не хватало смелости.

— Ар, — её голос звучал тревожно, — это ты.

— Что за глупости, Саллива, это никак не могу быть я! — запротестовал Ареллаган. — Конечно, этот человек похож на меня, но мало ли на свете похожих лиц?..

— Нет, ты посмотри внимательнее! — упорствовала она, тыча пальцем в портрет. — Ты только взгляни на это! Он не просто похож на тебя, он выглядит в точности так же, как ты сейчас!.. Он даже нос задирает как ты, взгляни! — Саллива с упрямством била ногтём по нарисованному лицу Великого Демона.

— Осторожно, ты можешь порвать его!

— Нет, это едва ли, — она нервно рассмеялась, — когда я впервые увидела этот портрет, то от страха заехала по нему своим подсвечником, но холст не только не загорелся, он даже не нагрелся! Он заколдован, — Саллива нахмурилась, — но зачем? Я вообще ничего не понимаю, Ареллаган… я надеялась, что ты мне объяснишь это, но я вижу, ты так же растерян.

— Нет… я не растерян, — решаясь, сказал он. — Я, кажется, понимаю, что это может значить. Давай вернёмся ко мне в комнату, и я расскажу тебе всю историю от начала до конца, но ты… ты должна поклясться мне, что ты никому не выдашь моей тайны, если только я сам тебе этого не позволю.

— Звучит интригующе, — всё ещё с трудом переводя дыхание, промолвила Саллива. — Хорошо, Ар, я поклянусь, если тебе это так необходимо.

— Тогда… идём за мной.

* * *

— Вот как всё было на самом деле, — заключил Ареллаган, взглядывая неподвижно сидящей напротив Салливе в глаза. — Я уверен, что тот человек на картине — мой отец, но не могу понять, зачем требовалось писать его портрет и потом заключать его в башню, куда всё равно никто не ходит.

— Значит, ты Принц… — пробормотала Саллива, широко раскрывая глаза. Она думала совсем о другом и явно не слушала то, что он говорил теперь. — Сын моей тётушки и её мужа… мы, получается, родственники! — она вскрикнула и испуганно подскочила на месте. — Теперь понятно, почему папа был против нашего брака! Это же разрешено по законам Империи? Ведь так?

— Да, конечно, это разрешено, — пробормотал он, — не стоит так переживать, Саллива…

— Ты наполовину дух… я поверить в это не могу! — она взволнованно закружила по комнате снова; её губы почему-то подёргивались в усмешке. — Почему ты не сказал мне об этом раньше? Ты боялся, что я от тебя откажусь, да? Что я буду тебя преследовать?

— У меня были такие опасения, — уклончиво подтвердил Ареллаган, — я ведь не знал, к кому я еду.

— Но потом, почему же ты не сказал потом? — Саллива горько вздохнула и искоса поглядела на него. — Надеюсь, я первая, кому ты в этом признаёшься?

— На самом деле нет. Мне пришлось сказать Ольвансу, иначе он от меня не отвязался бы.

— Ольванс не считается, он будет молчать, — равнодушно отмахнулась Саллива. — Ареллаган, я теперь ещё кое-что вспомнила, это очень важно. Ты знаешь, у меня раньше была кормилица, я её звала матушкой Че. Она была очень старой, такой, что, казалось, вот-вот на кусочки развалится, и она столько всяких интересных историй знала! — Саллива чуть помедлила и с горечью произнесла: — Жалко, что она умерла. Когда я была совсем крохой, она рассказывала мне на ночь сказки из большой гранатовой книги… Там было много разных преданий: о девочке, которая съела цветок лютены и превратилась в птицу; о мальчике, которого замучила злая мачеха; о братьях-пастухах, которые стали верными слугами Короля… Но одна легенда мне нравилась больше всех остальных. Я постоянно просила матушку Че рассказывать именно её на ночь, и, наконец, выучила до последнего слова её всю. Я и сейчас эту легенду помню. — Саллива повернулась к нему и приняла таинственный вид. — Там говорилось о девушке из королевской семьи. Она была очень умной и гордой, и её терзала сонная жизнь в дворцовых палатах. Её прочили в жёны какому-то чужеземному Принцу, которого она ни разу в жизни не видела и не могла полюбить. Он должен был приехать в страну этой девушки, потому что она была наследницей и не имела права покидать трон. Ей даже позволили носить королевскую Корону. Народ любил её, и семья считала её самой лучшей, но ей этого было мало. И вот однажды она встретила человека, который понимал её даже лучше, чем она сама. Рядом с ним у неё голова кружилась, бабочки порхали… ну, ты понимаешь, — Саллива неловко улыбнулась. — Но была одна беда: тот человек оказался духом, и не просто духом, а Главой их Верховного Совета. Это, должно быть, очень важная должность, да?

— Самая главная, — шёпотом подтвердил Ареллаган.

— Вскоре они поняли, что любят друг друга. Но наследница трона, обручённая с чужестранцем, не имела права выбирать сама. Поэтому влюблённые виделись тайно, в заброшенной башне замка. Девушка была так привязана к своему духу, что без него она не мыслила жизни. Он предложил ей бежать — и она согласилась. У них почти всё было готово, и в ночь перед побегом они в последний раз увиделись в той самой башне. Проезжавший мимо брат девушки, который возвращался с охоты, увидел их, услышал, о чём они говорили, и рассказал об этом матери. Король и Королева разгневались на свою дочь и приказали ей забыть о возлюбленном, но она отказалась. Тогда родители пригрозили ей лишением трона и своей милости — однако она и этим была готова пожертвовать, чтобы стать счастливой. И вот…

— …после этого Король и Королева отправили её на свадьбу в дряхлой телеге, в домотканом платье, — закончил Ареллаган, блистая глазами, — к позорному столбу. Принцесса сбежала из дворца, и больше её никто никогда не видел.

— Нет, — нахмурилась Саллива, — матушка Че мне рассказывала иначе. Она всегда говорила, что Принцессе удалось убедить своих родителей, и они позволили ей сочетаться браком с тем, кого она любила. Иноземный Принц женился на младшей сестре девушки, и все остались довольны. Принцесса со своим мужем-духом стали Королём и Королевой, и они прожили много лет долго и счастливо, пока не умерли в один день.

— Пф, — рассмеялся Ареллаган, — ничего подобного!

— Но знаешь, Ареллаган, в чём дело? — Саллива подошла к нему вплотную и гипнотическим взглядом смерила его лицо. — Когда матушка Че умерла, я нашла эту книгу у неё в вещах и за один день перечитала всю от корки до корки. Там были истории о двух братьях на службе у Короля, о девочке, которая съела цветок лютены, о мальчике, которого замучила мачеха, и ещё много-много всяких сказок, но истории о девушке, вышедшей за своего возлюбленного-духа, там не было. Матушка Че придумала эту сказку…

— Ничего она не придумывала, — строптиво хмыкнул Ареллаган, — кроме конца истории; вот уж эта часть, смею тебя уверить, от первого до последнего слова вытащена из головы. Наши бабушка и дедушка ни за что не позволили бы моей матери выйти за духа, которого они считали отверженным.

— Эта история о тебе, Ареллаган, — подтвердила Саллива настороженным шёпотом, — расскажи, как всё было. Я хочу знать правду…

— Если бы ты знала, как я хочу этого!.. — воскликнул он. — Саллива, я знаю немногим больше тебя. Мне доподлинно известен только конец этой легенды, потому что мне лишь его и рассказывали в подробностях. Госпожа матушка и господин отец иногда погружались в свои воспоминания и либо передавали их на словах, либо показывали нам, как живые картинки, сменяющие друг друга. Принцессе не удалось убедить своих родителей. Она сбежала в земли духов к своему любимому, а родители, разгневавшись на неё не в шутку, приказали своему приближённому, искусному магу и лицемеру…

— Дону де Марийо, — шёпотом подсказала Саллива.

— …они приказали ему проклясть девушку, и он их повеление исполнил. Дон наложил мощные чары на род Принцессы, но она ответила тем же. Она была могущественной ведьмой и, в свою очередь, прокляла всё потомство своих братьев и сестёр. Королевскому трону не суждено держаться крепко, а стране — жить спокойно, пока дети униженной Принцессы и её мужа не взойдут на престол и не получат то, что им принадлежало по праву. По просьбе своей любимой младшей дочери приближённые Короля и Королевы написали два портрета: Принцессы и её мужа — но не отдали их девочке, а разместили в разных частях той самой заброшенной башни, где влюблённые прежде виделись тайком.

— В Северо-Восточной башне, — напряжённо просвистела Саллива.

— Все братья и сёстры изгнанной Принцессы стремительно умерли; самым первым из них скончался тот, кто донёс на неё, пусть и по незнанию. Осталась в живых только одна из младших королевских дочерей: она переняла знание правды вместе с проклятием от умирающего брата. Именно на ней женился покинутый наречённый беглянки, и вместе они воссели на трон, который вовсе им не принадлежал.

Саллива, давно прекратившая выписывать круги по комнате, подступила к нему и взяла за руки.

— Вот кто ты такой, Ареллаган, — промурлыкала она, — теперь я знаю. А ещё я знаю, куда мы пойдём следующей ночью.

* * *

Наутро Королева вызвала Ареллагана к себе.

Она ожидала его в малой гостиной в совершенном одиночестве, если не считать Ольванса, который присутствовал здесь же, почему-то стоя перед матерью на коленях.

— Ареллаган, вот и ты, дитя моё, — проскрипела Королева из своих глубоких кресел, где она лежала совершенно разбитой и беспомощной. — Подойди ко мне. Настало время поговорить с твоим другом, как говорят взрослые.

Ольванс поднял изумлённые глаза, в которых проблеснул страх, и быстро опустил их снова. Королева дождалась, пока Ареллаган займёт место рядом с нею, и затем заговорила снова.

— Ты, Ольванс, приближаешься к девятнадцати годам, но ты до сих пор холост. В твои годы я уже давно была замужем. Тебе, как наследнику престола, должно жениться, а мне, как той, кто престолом владеет, увидеть женщину, с которой ты намерен разделить свою жизнь.

— Я знаю, госпожа матушка, — покорно отозвался Ольванс.

— Скажи мне, дитя: неужели ты так и не приметил ни одной достойной тебе по крови и духу девушки, которую можно было бы назвать женой?

— Я собирался спросить совета у Вас, госпожа матушка, — покорно сказал Ольванс, — у Вас и у Ареллагана, чьим мнением я дорожу более всего на свете.

— Но, — Королева прищурилась, — почему Вы не упоминаете своего отца? Разве же он не достоин принять участие в таком важном деле, как обручение собственного сына?

— Я не хочу говорить о господине отце, потому что он гарантированно откажет мне в осуществлении моих надежд, — отрезал Ольванс. — Господин отец недолюбливает девушку, которую я избрал уже давно и возвращения которой ожидаю.

— Хм, — Королева лукаво подмигнула Ареллагану под прикрытием веера, — быть может, Вы ошибаетесь, сын мой. Для Короля-отца нет большей радости, чем ввести в покои сына девушку, которую тот выбирает по зову сердца.

— В случае с Бэарсэй Амарской это правило не работает, госпожа матушка, — возразил Ольванс и гордо поднял голову.

— Бэарсэй Амарская? — Маргарет распустила веер. — Сын мой, я могу только поздравить Вас с удачным выбором и выразить надежду, что Ваши сомнения по поводу отцовского одобрения — это только неопытность юности. Я сейчас же отправлюсь за Королём Льюисом и поставлю его в известность насчёт Вашего, сын мой, решения, а Ареллаган свяжется со своей сестрой и спросит её согласия. Я не хочу обнадёживать Вас заранее: если девушка не испытывает желания стать Вашей женой, мы не имеем прав её неволить. Впрочем, если её ответ окажется положителен, знайте, что я даю Вам своё материнское благословение; иной невесты я для Вас желать не могла.

— Благодарю Вас, госпожа матушка! — восторженно вскрикнул Ольванс и приподнялся на коленях.

— Не стоит, дитя моё, это меньшее, что я могла ради тебя сделать… — Маргарет оглянулась в темноту комнаты и щёлкнула пальцами. — Поднимите меня и доставьте к Его Величеству!

— Когда Королева удалилась через противоположную дверь, пошатывающийся от счастья Ольванс, глядя перед собой безумно разъезжающимися глазами, подошёл к дэ Сэдрихабу и схватил её за руку, сжимая так, что в ней затрещали кости.

— Ты слышал, ты слышал это! — восторженно воскликнул Принц. — Она согласилась, Бэарсэй тоже согласится, и тогда мы станем родственниками ещё раз! Вся вражда будет закончена, Ареллаган! А ты говорил, что в одной стране не бывать двум Королям!..

— Я пока не проявлял бы такой радости, — сказал Ареллаган, — ещё неизвестно, что скажет твой отец.

— Он скажет «да», — рассмеялся Ольванс. — Он всегда слушается госпожу матушку.

Однако заочной помолвке Ольванса обрадовались далеко не все даже в королевском семействе. Джолли, устало вздыхая, склонял болезненно желтушное лицо к страницам книги и бормотал:

— А ведь всего девять лет прошло…

Фриэль и Нёрст, сбившись в одну компанию с Лесли, наперебой утешали её. Лесли рыдала, называя себя старой девой и сокрушаясь, что её до сих пор никто не только не взял в жёны, но даже не предложил своей руки, не показал своей заинтересованности ею. Переговоры насчёт Салливы велись всегда, но Лесли женихов перестали подыскивать ещё девять лет назад. Проблема Лесли была непреодолима; узнавая о ней, отступались даже те, кому сама она не требовалась вовсе. И этому имелась своя причина. После случая с падением Лесли пролежала две недели в постели, а, выздоровев, принялась смеяться и озорничать так же, как и прежде; потому об этом случае быстро забыли. Сама Лесли тогда была ещё слишком мала, чтобы в полной мере осознать свою беду; теперь же она понимала, что из дворца не вырвется никогда, и днями напролёт просиживала у окна, угрюмо глядя на улицу. Ареллагана она избегала, с Салливой, безустанно радовавшейся из-за своей помолвки, прекратила общаться совсем. Она подпускала к себе только Фриэля и Нёрста, но и с ними не откровенничала. Ареллаган чувствовал свою вину перед ней и пытался придумать, чем тут можно помочь. Но пока ему в голову не приходило ничего, кроме попытки грубого вмешательства с помощью своего могущества. Для того, чтобы суметь исцелить Лесли, ему требовалось ещё больше сил.

— Ареллаган, — голос Нёрста глухо отдавался за его спиной, — нас звали на ужин, вообще-то.

— Идите без меня, — раздражённо отмахнулся он, — я занят.

— Трактаты об отверженных? — Нёрст склонился над его плечом и фыркнул. — Не читай лучше эту ересь; её составляли какие-то психи.

— Оттого мне ещё интереснее, — сумрачно отозвался он и быстро пролистал книгу вперёд. — Как тебе вот это, например, понравится? Статья за авторством некого Штрейнса, Теодора Леона, которого тут почитают как величайшего… как это говорится на авалорийском? — он безжалостно фыркнул и по слогам продекламировал: — Ах да, я вспомнил, де — мо — но — ло — га…

— Ты всё это слишком серьёзно воспринимаешь, — попытался остановить его Нёрст, но Ареллаган уже читал, злобно посмеиваясь:

— «Наиболее опасными из всех видов демонов следует считать тех, что не имеют своей собственной плоти: так они могут менять одно лживое обличье на другое, затуманивая разум охотника. Эти демоны имеют собственный постоянный вид, но он чересчур ужасен для того, чтобы его можно было описывать. Вокруг себя они распространяют сернистое зловоние, и горе тому, кто учует его…»

— Кстати, насчёт зловония, — перебил его Нёрст с дрожащей улыбкой, — конюхи воняют ещё хуже, но никто до сих пор не умер.

— Как будто бы ты можешь знать, как пахнут истинные духи, — фыркнул Ареллаган: у него опять испортилось настроение.

Ему всегда становилось не по себе, стоило лишь вспомнить, что в одном королевском дворце полно людей, думающих так же, как этот давно почивший исследователь паранормальных явлений. Его уже пытались убить, причём случай на охоте был далеко не единственным. Ему подмешивали яд в кубок, подсыпали отраву в пищу, посылали в спину серебряные стрелы, но он всегда выпутывался из беды и жестоко расправлялся со своими обидчиками. Впрочем, наёмные убийцы стекались к нему час от часу всё более густеющей толпой, и он не мог чувствовать себя в безопасности даже в собственной комнате. Остановить поток покушений можно было лишь одним способом — расправившись с их инициатором, но убить Короля Ареллаган не мог. Не мог не потому, что этот Король — отец его друзей, а потому, что Король, пусть он вреден и опасен, всё-таки пока ещё нужен. Но это — только пока.

— Ну… — Нёрст испуганно осмотрелся и шёпотом сказал, наклонившись ближе: — вообще-то, да, знаю. Ведь твой дядюшка Ингельд, который тебе вовсе и не дядюшка, к слову, — дух, я прав?

— Тебе Ольванс всё выболтал на радостях? — хмуро осведомился Ареллаган.

— Нет, — Нёрст задумчиво покачал головой, — не считай меня за идиота, дружище, пожалуйста! Честное слово, порой вы так плохо маскировались, что даже последний дурак в Империи догадался бы, кто вы. Скажи мне правду, а? Ведь мы же всё-таки столько лет знаем друг друга… хотя для таких, как вы, этот срок ничто…

— Хорошо, хорошо, — устало согласился он, — только давайте поговорим об этом у меня в комнате, в десять вечера. Собери Фриэля, Джолли и Лесли: мне надоело рассказывать вам правду по отдельности.

Вечером, когда за пределами дворца медленно начали гаснуть огни, четверо королевских детей собрались в комнате Ареллагана. Ольванс и Саллива не смогли бы прийти, даже если бы захотели: они были заняты подготовкой декораций к свадебным торжествам, а Саллива ещё и давала снимать с себя мерки для подвенечного платья. В некотором роде их отсутствие даже радовало Ареллагана: это означало, что Ольванс не заявится с первыми рассветными лучами толковать о гипотетическом мире во всём мире, а Саллива не будет восторженно прыгать, рассказывая ему о любви и прелестях деторождения. Вдобавок, он получал неоценимую возможность детально обследовать всю Северо-Восточную башню самостоятельно. Этим он собирался заняться сразу по уходе своих друзей, но они долго не желали расползаться по комнатам и погружаться в сон. Фриэль и Лесли требовали доказательств его могущества, и на глазах у них Ареллаган создавал объёмные иллюзии, погружал в транс Джолли, превращал воду в вино и совершал тому подобные глупости, за которые в прежние времена ему наверняка досталось бы и от Ингельда и от матери. Наконец, ребята приняли решение, что пора бы уже и разойтись, покуда громкие хлопки от использования магии и восторженный смех не привлекли внимание бдительных стражников, разгуливающих в начале коридора. Лесли задержалась — и, очевидно, нарочно. Как только шаги болезненно кашляющего Джолли умолкли вдалеке, она прекратила отыскивать на полу якобы потерянную булавку и вскочила на ноги. Её глаза неистово засветились в темноте.

— Ареллаган! — она подошла к нему вплотную и встряхнула за плечи. — Помоги мне! Мне больше не у кого попросить…

— Ты должна была подойти сразу же, — ласково промолвил он.

Лесли зарделась и вскинула голову, сквозь слёзы шипя ему в лицо:

— С такой проблемой просить помощи у мужчины? Да ты издеваешься, что ли?!

— Нет, я всего лишь хочу помочь, — твёрдо сказал он, — но для начала прекрати кричать и топать ногами.

— Прости, Ареллаган, — красные пятна на щеках Лесли сделались бледнее. — Я не хотела обидеть тебя. Я…я просто измучилась, я так хочу поверить, что возможно исправить эту ужасную ошибку, вернуться назад во времени и не упасть с этой лошади или сделать что-то другое…

— Я посмотрю, как можно тебя вылечить, Лесли, — пообещал он, — я обязательно придумаю какой-нибудь выход.

— Спасибо, — Лесли признательно заглянула ему в глаза, быстро сжала руку — и резко вылетела в коридор, звучно хлопнув дверями.

Впереди была ещё целая ночь, полная тайн и приключений. На случай, если Салливе вздумается заглянуть к нему, он торопливо написал записку и прилепил её к спинке кровати. «Отправился в то место, о котором мы говорили. А.»

Окутавшись Чарами Невидимости, он покинул комнату и целеустремлённо направился к Северо-Восточной башне. В этом направлении практически не встречалось ни припозднившихся царедворцев, ни стражников: башня считалась проклятой, и всех могущих полюбопытствовать от неё отгоняла королевская чета. Конечно же, Маргарет и Льюис сами сюда не заходили; Ареллаган был уверен, что они боятся. Но ему пугаться было нечего. Остановившись у той самой скрипучей двери, за которой они с Салливой вчера прятались от герцога Сауновски, он призадумался. Куда идти дальше? В предании говорилось, что портрет Принцессы Мередит поместили отдельно от портрета Великого Духа, но в той же самой башне. Однако они с Салливой прошли всю башню сверху донизу вчера, и ничего не обнаружили. Быть может, где-то в трухлявых стенах прятался тайник? Но в таком случае его можно искать вечно! Северо-Восточная башня была одной из самых высоких в королевском замке; если предыдущие Король и Королева предпочли скрыть портрет мятежной старшей дочери в им одним известном месте, едва ли это место удастся обнаружить за одну ночь.

«Начать всё равно стоит, — упрямо подумал Ареллаган и взялся за ручку двери, — у меня целая ночь впереди».

Скрипнув так, что мёртвые за пределами дворца наверняка перевернулись в могилках, дверь приоткрылась, и он поспешно юркнул внутрь. Всё оставалось таким же, как и было вчера. В воздухе витал тяжёлый, застоявшийся запах пыли и гнили, пол вяло поскрипывал, как будто жалуясь на свою судьбу. Ареллаган внимательно огляделся и опустился на корточки у стены. Возможно, ему это казалось, но внутри что-то изменилось. Чуткими пальцами он сновал по липкой, противной каменной кладке, и местные крошечные обитатели в ужасе разбегались от него. Никаких признаков тайника не обнаружилось. Но что же тогда здесь выглядит странным, что появилось такого, чего не было вчера?

Слабый шорох. Ареллаган мгновенно вскочил на ноги и схватился за эфес шпаги. Никого. Неужели это галлюцинация, и он сходит с ума, поддавшись страху из-за бесконечных покушений?

Шорох повторился. Ареллаган покачал головой, отметая свои глупые подозрения. Нет, он был совершенно прав. Затхлость древности, царившая в стенах башни, была настолько навязчива, что помешала ему сразу определить источник беспокойства. Но теперь он всё понял и держался настороже.

В Северо-Восточной башне был человек, и Ареллаган уже чувствовал, где тот прячется.

— О-ох… — донеслось жалобное глухое восклицание. — Помогите… помогите мне!

Охи слышались из-за той самой стены, которую обыскивал Ареллаган. Несколькими метрами дальше, у основания винтовой лестницы, лежал на полу разбитый фонарь. Наклонившись, Ареллаган прикоснулся к нему кончиками пальцев. Фонарь был ещё горячим.

— Помогите! — повторил человек. — Пожалуйста!

Не отпуская эфеса шпаги, Ареллаган обследовал тот участок стены, из-за которого доносились крики. Один из опутанных плесенью и паутиной камешков вдруг подался под его нажимом, и, жутко скрежеща, будто челюсти ожившего мертвеца, из-под пола выплыла трухлявая старая дверь.

«Вот оно!» — торжествующе подумал Ареллаган и прокрался внутрь. За дверью была лестница: надёжная, каменная, — но без перил, и она уступами спускалась куда-то в черноту, которую привычный глаз полукровки прозревал так же, как и свет. У подножия лестницы на боку лежал покрытый пылью, замотанный в паутину человек и тихо стонал. Приближение Ареллагана человек почувствовал сразу и радостно воскликнул, пытаясь приподняться на локте:

— О! Наконец-то! Помогите мне, я не могу пошеве… — тут фигура Ареллагана вырисовалась перед ним вполне отчётливо, и он поражённо пробормотал: — Вы? Но… как же…

— И что Вы тут делаете, Ваше Сиятельство? — брезгливо покривившись, спросил Ареллаган и присел рядом с валяющимся на полу герцогом Сауновски.

У герцога были сломаны обе ноги. Бледнея от боли, он стискивал губы и морщился, однако старался больше не стонать.

— А что Вы тут делаете? Я думал, Вы уже спите…

— Неважно, что я тут делаю, — отмахнулся Ареллаган, — важно то, что, если бы меня не оказалось рядом, Вы так и пролежали бы тут, пока не умерли бы.

У герцога Сауновски округлились глаза от испуга. Ареллаган тихо приказал ему:

— Уберите руки и лягте спокойно. Будете дёргаться — могу случайно срастить Вам не то, что надо.

— Слушайте, Ареллаган, Вы уверены? — забеспокоился Сауновски. — Это очень сложная магия, вдруг…

— Лежите смирно и не двигайтесь! — прошипел Ареллаган, и герцог, мгновенно растеряв все свои возражения, улёгся на грязном холодном полу.

Вспыхнул яркий свет, и герцог зажмурился, сжимая в полоску губы. Когда последний светло-синий лучик угас, спрятавшись в углах просторной комнаты, занавешенной паутиной, грязью и пылью, Сауновски с изумлением и радостью похлопал себя ладонью сначала по одной, затем по другой ноге. Все кости были целы.

— Вы… как Вы смогли? — с благоговением поинтересовался герцог.

— Меня не зря учили, — коротко отрезал Ареллаган и поднялся, подавая руку Сауновски. — Ну а теперь, Ваше Сиятельство, давайте объясняться начистоту…

— Э-э…о чём Вы? — с неубедительным смешком поинтересовался герцог.

— Да о том, как Вы сюда попали. Эта башня закрыта для посещений, сюда нельзя ходить. Поосмотрительнее выбирайте места, где намереваетесь свернуть себе шею. — Холодно предостерёг его Ареллаган.

— Я понятия не имею, о чём Вы, — надменно отрезал Сауновски.

— Зато я это понятие имею. Вас сюда послали, не так ли?

— С чего Вы это взяли?! — глаза Сауновски стремительно наполнялись решительной злостью.

— Не ошибусь, если скажу, что это был Его Величество Льюис, — стоял на своём Ареллаган.

— Я понятия не имею, почему Вы вдруг…

— Он хотел, чтобы Вы забрали отсюда некую вещь и уничтожили её, не так ли?

— Какую вещь?..

— Даже снабдил Вас знанием, где эта вещь находится, а Вы пошли, поскольку считаете, что истинное предназначение слуги Короля — это совершать ради него всякие глупости…

— Нет, уверяю, всё было не так! — пронзительно воскликнул Сауновски.

— Прекращайте отпираться, мне это, чёрт возьми, надоело! — прикрикнул на него Ареллаган, и герцог затих. — Вы хоть понимаете, что Вы чуть было не натворили?! Зачем Вы рассказали Королю о том, что видели здесь его дочь?

— Я…я за неё беспокоился, — обретая уверенность, сказал герцог. — В этой башне очень легко свернуть себе шею, как Вы уже говорили. Поэтому я отправился к Его Величеству и рассказал обо всём, что видел… Но поймите меня правильно, я действительно хотел ей помочь! — закричал Сауновски, заметив, с каким недоверием покачивает головой Ареллаган. — Ваше Сиятельство, ни о чём таком я не говорил сразу, я всего лишь обратил внимание Его Величества на то, что Северо-Восточная башня плохо охраняется. Ну а потом… потом Его Величество выудил из меня правду. Он кричал на меня, упрекал в глупости и слабости, грозился прогнать от двора и переломить мою шпагу пополам за то, что я оставил его дочь в опасности. — Герцог протяжно вздохнул. — Ведь Вы, Ваше Сиятельство, понимаете, сколь это позорно… Его Величество, однако, вскоре успокоился и сообщил мне, что Её Высочество ищет какую-то глупую старую картину. От этой картины, однако, происходят одни неприятности. Единственное, что я мог сделать, чтобы обелить свою честь — в точности исполнить приказание Его Величества: найти картину раньше Её Высочества. Здесь таится какой-то мощный сглаз, Ваше Сиятельство, вот почему сюда никого не пускают. Но, если бы я выполнил приказ, башню снова открыли бы для посещений. Я не мог отказаться сделать это.

Ареллаган закатил глаза.

— Мне очень жаль, но Вы, Ваше Сиятельство, балбес, каких мало. Разве Вы не поняли, что Вас обманули и использовали?..

— Его Величество не мог меня обмануть! — горячо запротестовал Сауновски. — Что я по сравнению с Его Величеством, зачем ему вводить меня в заблуждение?

— Да, действительно, зачем ему это? — гулко рассмеялся Ареллаган. — Не старайтесь, Ваше Сиятельство, всё равно не поймёте. Ступайте к себе в покои и выспитесь хорошенько; наутро Вы скажете Королю, что выполнили его приказ.

— Я не стану лгать Его Величеству! — гордо упёрся герцог. — Мои предки служили предкам Его Величества честно и бескорыстно, я не поддамся на Ваши уловки! Что Вы скрываете от меня?

— Магия Великая, иногда так тяжело бывает с этими людишками… — пробормотал Ареллаган и поднял руку.

Едва ли не взрывающийся от злости и замешательства герцог Сауновски замер на месте, как будто бы он к нему пристыл. Ареллаган обошёл замершего по кругу, проводя кончиками пальцев над его головой. Ему никогда не нравилось навещать мысли герцога: тот думал просто, прямо и коротко. Если ему давали приказ, он отправлялся этот приказ исполнять, не задумываясь, зачем, просто потому, что так говорили Король, Королева либо кто-то из их семьи. Герцог никого не ненавидел, так как не умел этого делать, никогда не завидовал и вообще мало обращал внимания на то, что происходило кругом него. Но он был способен испытывать искреннюю привязанность: такую, как та, что он испытал к королевской семье и немногим из её окружения. Стоило этим людям приказать — и герцог бросался в самые опасные переделки, нисколько о себе не задумываясь. Словом, в этой пустой, но горячей голове делать было абсолютно нечего. За несколько минут Ареллаган очистил разум герцога от ненужных воспоминаний, заменил их фальшивыми и приказал телу ступать наверх, в покои. Тупо глядя перед собой ничего не видящими глазами, Сауновски покорно потопал наверх по лестнице, а Ареллаган, обернувшись, двинулся дальше по огромному тёмному помещению, раздвигая длинные нити паутины, свисающие с мокрого потолка. Он находился глубоко под землёй, в какой-то искусственной пещере, и то, за чем он явился сюда, ожидало его в десятке метров впереди, на простом голом возвышении, покрытом плотно присохшей корочкой пыли. Это и был портрет Принцессы Мередит. Невзирая на прошедшие годы, краски не потемнели, к ним не пристала грязь; даже пауки обходили стороной изящную резную раму. Ареллаган радостно схватил картину и тут же замер. На раме совершенно отчётливо были вырезаны какие-то значки. Приглядевшись, он узнал в значках авалорийские буквы, но они располагались в довольно странном порядке: столбцами, не справа налево, как это требовалось; к тому же, они были странно вывернуты. Пробуя прочесть каждый столбец, он неизменно складывал из букв полнейшую бессмыслицу. Но никто не станет фигурно вырезать на раме глупые символы, чтобы ввести предполагаемого наблюдателя в заблуждение. Должна же быть какая-то зацепка!

Ареллаган перевернул картину вверх ногами и снова остановился. Теперь буквы выглядели более адекватно, однако слова из них всё равно не получались. Он уселся на каменное возвышение и вытянул картину перед собой. Что теперь? Его взгляд выскользнул на лицевую сторону полотна, словно в надежде, что изображённая там Принцесса Мередит подаст ему знак. Но нарисованная девушка не двигалась. Подумать только, совсем недавно она была молода и красива! Сейчас её пышные рыжие волосы обесцветились и начали выпадать, синие глаза поблекли, устало прикрывшись тяжёлыми веками, а дряблую кожу избороздили морщины. Кто сейчас, взглянув сначала на Принцессу на полотне, а потом — на ту женщину, в которую она превратилась с годами, — осмелился бы сказать, что это одно и то же лицо? Ареллаган устало вздохнул и снова перевернул картину. Эти две Мередит: на холсте и в реальности — уродливое зеркальное отражение друг друга…

Зеркальное отражение!

Эти два слова озарили его сознание, и он радостно спрыгнул с возвышения. Конечно же! Полный энтузиазма, он вглядывался в буквы, мысленно разворачивая их так, как требовалось, и читал столбец снизу вверх так же легко, как и любую другую книгу, написанную на авалорийском языке. Но его радость угасала тем сильнее, чем больше слов он разбирал, складывая их в предложения.

«Предательница, связавшись с проходимцем, недостойна ты отныне достойного дома и достойного супруга!

Потомки будет клясть тебя; родная мать отвернётся с презреньем от тебя; сёстры похоронят тебя в своей памяти; братья возненавидят тебя; твои дети забудут о тебе. Ты изгнанница, недостойная, нечистая, непокорная девица! Хоть в твоих жилах и течёт королевская кровь, тебя должны сечь, ругать и пугать, гнать и ненавидеть, оскорблять и презирать. От тебя пойдёт нечистый род; Авалорией семнадцать лет и двести сорок дней будет править тиран. Твоя наследница утопит тебя, её друзья сожгут тебя; твой род прервётся, не успев распуститься! За дерзость и непокорность осуждена ты будешь на вечное скитанье. Душа твоя не найдёт покоя даже в Измерении Мёртвых.

Проклинаю тебя, нечистая!

Дон де Марийо».

Ареллаган с ненавистью вглядывался в это имя, стискивая кулаки. Снова дон де Марийо… Пусть и мёртвый, пусть и опозоренный после смерти тёмными слушками, он оставался незримо витать под сводами дворца и плодить гадости. Это проклятие было взято из самых тёмных бестиариев, располагавшихся в библиотеке под крышей; Ареллаган не раз прочитывал эти тома тайком от старших. Неужели же дон действительно ненавидел его мать так сильно? Но за что?! За то, что она осмелилась сама устроить свою судьбу? За то, что вышла замуж за любимого, не выбранного и не одобренного родителями? За то, что своим примером доказала, как пусты все предрассудки и суеверия насчёт духов? Ареллаган аккуратно поставил картину на место; руки у него тряслись от ярости. Нет, всё не потому, всё не от этого… Принцесса Мередит нарушила привычный уклад дворцовой жизни, она возмутила саму Авалорию, и, хотя большинство населения сочло её поступок неправильным, всё-таки о ней до сих пор не забыли. Предыдущие Король и Королева злились именно поэтому: сами они предчувствовали, что не сделали ничего такого, за что их следовало бы помнить.

Ночь уже вставала в свой зенит, а его ждало великое множество незавершённых дел. Он ещё раз проверил, прочно ли стоит на единственной деревянной ножке-подставке заколдованный портрет, а затем осторожно выбрался из подземелья наверх, в тёмную дикую башню. Последние следы герцога Сауновски давно успели исчезнуть, он был здесь один. Ареллаган легко надавил на заплесневелый камень-рычаг — и потайная дверь исчезла в стене так, будто её не было вовсе. Он мог бы отправиться в Небытие даже отсюда, но возвращаться в это заброшенное унылое место ему не хотелось. Ритуал он начал там же, где и обычно — в своих покоях.

На этот раз Небытие встретило его сурово. В бескрайнем кремовом пространстве бушевали холодные вихри, он часто падал в мягкие ватные облака и с трудом выкарабкивался из них. Сверкающие искорки магии были разбросаны всюду вокруг него; он протягивал к ним руку — и они с готовностью вспрыгивали ему на пальцы, как будто радуясь, что их кто-то пожелал забрать с собой.

«Совершенно безответственная старуха эта Магия, — насмешливо подумал Ареллаган, подбирая укрывшуюся меж двух завитков довольно большую частицу, — как можно с такой беспечностью разбрасывать своё добро?..»

Этого ему было мало. Он давно уже кружил на задворках Небытия, и сил тут практически не осталось. Его давно одолевало желание пробраться глубже, посмотреть, что там: вдруг бесконечное море однообразных белых облаков — это только искусная иллюзия? Существовала опасность наткнуться на госпожу Магию, но со времени их первой и последней встречи он уже не раз забирался сюда, промышляя воровством, а она ничего не заметила; поэтому вскоре он даже перестал о ней думать. Он целеустремлённо продвигался всё дальше и дальше, хотя ветер крепчал и упорно гнул его к сладкой массе облаков. На самом деле невозможно было определить, где он начал свой путь и где стоит сейчас: облака не отпечатывали на себе следы, поскольку его тела не было, а кругом простирались всё одни и те же молочно-белые горизонты. Сначала он боялся, что потеряет тело навсегда, но теперь привык. Без слабой земной оболочки, жизнь которой мог оборвать один меткий выстрел, было даже лучше, нежели с нею.

Ориентировался он просто: по синеватым проблескам среди тумана и ветров. Чем дальше он забредал, тем больше этих проблесков становилось вокруг, тем интенсивнее они светились. Огромные части магии, сваленные комками, лежали поблизости, от их количества разбегались глаза. Он бросался то к одной части, то к другой, тормошил их, протягивая руку. Это могущество, видно, дремало столь много лет, что позабыло, для чего предназначено; оно неохотно соглашалось слиться с сущностью Ареллагана. Для этих сил он был слишком юным и деятельным.

Он бродил меж облаков, часто проваливаясь в ямы. Одна искра за другой вспыхивала среди белизны. Но он уже не обращал внимания на крошечные частицы; он знал, что может найти куда более лакомый кусок.

Вдали заблестел нестерпимо яркий синий свет. Это могущество… такого он никогда прежде здесь не встречал. Несколько мгновений он мялся в нерешительности. Это было слишком рискованно, но жадность подхлёстывала его, он не мог терпеть долее. Скользя по пухлым завиткам, он бросился к огромному синему валуну ростом примерно с себя самого и прижал к нему руку. Валун дрогнул, поёжился, будто живой. Содрогаясь, он постепенно уменьшался и таял, но свет вокруг него становился только ярче и резче. Ареллаган торжествующе улыбался.

Но тут…

«Что ты делаешь?!» — грохотнул грозный голос над ним, похожий на шум горного обвала.

Ареллаган потряс рукой над белыми завитками. Весь валун пропал из виду. Огромное могущество, струившееся в каждом кусочке сущности, затуманило ему разум, и он совершенно позабыл, сколь сильна Магия и сколь слаб он в сравнении с нею.

«Я набираюсь сил, — спокойно ответил он, — как умею».

«Ты гнусный расхититель чужого добра! — грозно пророкотала Магия. — Это не твоё могущество, полукровка, не для тебя оно предназначено!»

«Да неужели же для тебя? — нагло поинтересовался Ареллаган. — Магия, объясни мне, зачем тебе столько сил, если ты ими всё равно не пользуешься? У меня есть миллион возможностей применить твоё могущество по назначению, так что попрошу мне не мешать!»

«Ты высокомерная и самонадеянная сущность, — сказала она, — и это не доведёт тебя до добра. Немедленно отдай то, что тебе не принадлежит, и убирайся прочь!»

«Даже не подумаю!»

Неведомая яростная сила прижала его к облакам, не успел он взмахнуть рукой. Магия кружилась вокруг него в бешеном водовороте, и свистящий ветер шептал её грозные слова ему в ухо:

«Я даю тебе новое имя, дерзкое дитя. Отныне тебя будут звать дэ Сэдрихабу, на древнем языке Магии это означает „непокорный“. Это имя станет твоим пожизненным клеймом и приведёт тебя к незавидному финалу. Ты даже не представляешь, кому ты бросаешь вызов. Берегись! Стоит тебе хоть раз ещё ступить в эти границы — и ты попрощаешься с жизнью».

* * *

— Ареллаган! Ареллаган, ты меня слышишь? — испуганный голос Салливы звенел у него над головой. — Ареллаган!

Он открыл глаза. Яркое солнце заливало его просторную комнату. Здесь царствовал жуткий беспорядок, как будто бы ночью явились воры и перевернули всё вверх дном в поисках золота. Письменный стол разломан пополам, чернила широким пятном расплылись по потолку. Постель была опрокинута набок, подушки распороты, перья из них разбросаны по полу, простыни порваны в клочья. Свежий осенний ветер выбивал за окно шторы, выглядевшие так, будто их драли когтями. На входной двери — царапины, будто оставленные зверем.

Себя Ареллаган обнаружил на подоконнике. Солнце обжигало его спину, пронырливые зайчики шныряли возле ладони. Маячившее рядом лицо Салливы было тронуто тёмной тенью тревоги.

— Ареллаган, — она радостно рассмеялась, — ты открыл глаза! С тобой всё хорошо? Ты не ранен?

— Нет, — пробормотал он, удивляясь собственному голосу, сделавшемуся протяжным и надорванным, как от долгого крика.

— Ты уверен? Сколько их было? Они пытались тебя убить?

— Никого тут не было, я уверен! — отрезал Ареллаган и оттолкнул от себя слишком настырные руки Салливы.

— Если ты так думаешь…

— Сколько времени сейчас? — хрипло перебил он.

— Два часа дня, — услужливо ответила Саллива. — Прости, что я не пришла сразу, я же не знала…

— Откуда всё это? — спросил он, слабой рукой указывая на разбросанные кругом остатки мебели и постельного белья.

— Я не знаю, — Саллива пожала плечами, округляя глаза. — Когда я зашла, тут было ещё хуже. Слуги уже наполовину прибрались. Посреди этого бедлама я даже не сразу тебя увидела. Ты сидел вот на этом же самом месте и, кажется, был без сознания.

— Без сознания? — удивлённо спросил Ареллаган и попробовал подняться.

На ногах он держался плохо; его бросало из стороны в сторону, как корабль при сильной качке, и, чтобы не упасть, ему пришлось опереться трясущейся рукой о холодную стену. Во все стороны брызнул серебристый свет, и из воздуха, в нескольких десятках сантиметров под потолком, полилась вода.

— Что это? — ахнула Саллива. — Ар, откуда?..

— Сам не знаю… — он схватился за стену другой рукой — и сквозь водопад протянулась изогнутая баранкой радуга. — Раньше такого никогда не случалось…

— Что значит «раньше»? — придирчиво спросила она.

В комнату заглянули две молоденькие веснушчатые горничные с мётлами и вёдрами в руках. Увидев повисший в воздухе водопад, сквозь который протянулась радуга, они с воплями побросали свои вещи и, толкаясь, выбежали назад в коридор. Саллива повернулась к нему с угрюмым вопросом в глазах.

— Как это всё им объяснить? — безнадёжно спросила она.

— Зачем им что-то объяснять, они служанки, — отмахнулся Ареллаган, — им можно приказать, и они обязаны будут умолкнуть.

— Но они доложат папе…

— Мы им заплатим. Если не поможет, расскажем, что бывает с теми, кто мне не повинуется.

Саллива предпочла промолчать. Хватаясь за стены, как измождённый калека, Ареллаган добрался до кровати и немедля рухнул на неё. Из этого ракурса повисший в воздухе водопад смотрелся ещё более таинственным и прекрасным. Конечно, это надо было убрать, пока не прибежали королевские маги, но он не находил в себе сил даже пошевелиться. Странно… в нём, определённо, было намного больше могущества, чем вчера, однако применить это могущество он не мог. Он чувствовал себя едва ли не хуже, чем после того, как отдал матери часть своих сил. Что ужаснее всего, он не помнил, что произошло, когда Магия его поймала; а с ним никогда раньше такого не случалось.

В дверях толпились напуганные служанки. Тыча пальцами в водопад, они что-то бормотали и изредка повизгивали, некоторые молитвенно складывали руки или сжимали в кулаках обереги. Саллива фыркнула им:

— Пошли вон! — и с хлопком закрыла двери.

Затем она повернулась к водопаду, нахмурилась и пробормотала пару слов. И радуга, и звенящие струи исчезли, а Саллива побледнела и без сил повалилась в кресло рядом с Ареллаганом. Он скосил на неё глаз и устало вздохнул.

— У нас ещё одна проблема, — вполголоса пожаловалась Саллива, — Сауновски спятил.

— Как?! — ужаснулся Ареллаган.

— Понятия не имею, — Саллива выразительно завела зрачки к потолку, — только он пришёл с первыми петухами, упал в кресло, да так и сидит. Что у него ни спроси, он ничего не помнит. Он даже своё собственное имя забыл.

«Но как так могло получиться? Я всего лишь наводнил его мысли ненастоящими воспоминаниями; я сделал всё так, как меня учила матушка… почему же этот никчёмный идиот сошёл с ума?!»

— Папа очень обеспокоен. Он говорил, Сауновски свела с ума башня, — Саллива говорила устало и рассеянно, — хотя это, конечно, полная чепуха. Но герцог и вправду там был, как и ты. И вот ты лежишь здесь без сознания, а Сауновски не может вспомнить собственного имени.

— К нему уже ходили врачи?

— Целой толпой, — Саллива мрачно вздохнула, — но всё безрезультатно. Завтра Эстемар проберётся к нему в голову и попытается понять, что на самом деле произошло. Кстати, — Саллива заглянула ему в глаза, — ты не помнишь, что случилось с тобой?

— Нет, — быстро и естественно солгал Ареллаган. — Совсем ничего не помню.

— Но… ты помнишь всё, что было до этого? — въедливо спросила она. — Ты помнишь своё обещание? Помнишь меня?

— Да, конечно, я помню, — устало согласился он, — и никогда не…

Комнату наводнил слишком знакомый плывущий треск. Конкретного источника у этого звука не было; он, казалось, распространялся повсюду, величественно огибая комнату. Саллива тут же побледнела ещё сильнее и метнулась к нему.

— Ареллаган, что это?!

— Успокойся, это Бэарсэй, — пояснил он. — Подойди к шкафу и подёргай за ручку, но не открывай дверцу. Она хочет со мной поговорить.

Несколько лет назад Ареллаган, пользуясь бессонными ночами, переоборудовал свой огромный гардероб в магическое зеркало, открывающее портал в любое из мест, какое он пожелал бы увидеть. Чтобы не раскрыть тайну, он тщательно прятал своё изобретение и защищал его особыми чарами, но потом, не успело пройти и пары недель после окончания работы, как он совершенно позабыл о зеркале, ведь оно ему раньше и не требовалось. Сейчас же оно оказалось весьма кстати. Саллива удивлённо ахнула, когда от её прикосновения дверцы распахнулись сами, и между ними повис огромный чёрный овал, похожий на мутные глубины волнующегося моря. В этих глубинах вращалась с неистовым клёкотом пена, и там, где она проходила, чернота заменялась матовой белизной, на фоне которой проступали дикие скалы и мрачные пещеры демонических земель. Наконец, в овале появилось и встревоженное лицо Бэарсэй. Судя по её виду, она совсем отвыкла от своего дома, устала, соскучилась и хотела скорее вернуться во дворец.

— Подожди за дверями, Саллива, — сказал Ареллаган, и Саллива, пожав плечами, молча вышла.

— Бэарсэй в зеркале ехидно ухмыльнулась.

— Значит, матушка не ошибалась. Ты действительно с нею помолвлен.

— Я устроил и твою судьбу, — бросил Ареллаган, — Ольванс согласен взять тебя в жёны; наверное, потому, что он не предполагает, сколько от тебя неприятностей.

— Не тебе мне выговаривать, — отмахнулась Бэарсэй, — ведь это же из-за тебя бедняга Сауновски спятил.

— Откуда ты знаешь о Сауновски?!

— Ингельд сказал, — Бэарсэй невинно улыбнулась, — он по-прежнему наблюдает за всем, что ты делаешь во дворце. Кстати, матушка была очень этим недовольна. Если бы она могла встать с кровати, она уничтожила бы тебя на месте. Она знает, что ты посещал Небытие.

— Это моё законное право! Я открыл это место, и ни Ингельд, ни матушка не могут мне запретить его навещать.

Бэарсэй закатила глаза.

— Ну хорошо, я согласна; ведь, если я стану спорить, ты никогда не прекратишь беситься. Я, вообще-то, хотела передать тебе слова Ингельда. Он говорит, что только ты можешь вернуть Сауновски разум, потому как именно из-за тебя он и рехнулся. Не знаю, как ты намереваешься лечить этого типа, но тебе приказано это сделать.

— С каких пор Ингельд вдруг решил, что он имеет право мне приказывать? — возмутился Ареллаган.

— Это не он решил, а мама, — Бэарсэй гулко вздохнула, — хотя, если говорить честно, то решал тут весь Совет. Они почему-то вбили себе в голову, что из-за одного выжившего из ума человека нас могут раскрыть и изрешетить серебряными стрелами.

Ареллаган нахмурился. Действительно, это было вполне вероятно, хоть Бэарсэй так и не считала. Испокон веков все свои неудачи и неприятности люди сваливали на духов, даже если этих самых духов рядом не было. У людей существовала сложная система совершенно бесполезных оберегов и наговоров вперемежку с могущественными заклятиями, а на королевских складах тоннами хранилось серебро. Если же Король Льюис не удержится и скажет правду…

— Хорошо, — поспешно сказал он, — я попытаюсь вылечить Сауновски.

— Намного легче было бы его убить, — мрачно возразила Бэарсэй.

— Помолчи. Проси разрешения на выезд у родителей и мчись сюда, не останавливаясь. Мы должны хотя бы официально обручить тебя с Ольвансом, пока Королева ещё жива. А у меня создаётся такое впечатление, что она не протянет долго.

— Матушка тоже, — шёпотом сказала Бэарсэй, прижавшись носом к зеркалу.

От этой мысли Ареллагана пробрала дрожь, и он решительно отрубил:

— Не болтай глупостей. Сейчас же выезжай, безотлагательно, ты меня услышала?

— Да, — Бэарсэй лениво зевнула, отстраняясь от зеркала, — да, я найду свою книжку о порче и незамедлительно…

— НЕТ! Ты должна выехать немедленно, как только прервётся связь! — зло перебил её Ареллаган.

— Но моя книга…

— В библиотеке их более чем достаточно. Довольно, Бэарсэй, проси разрешения и тут же отправляйся.

Ареллаган отступил от зеркала и щёлкнул пальцами. Портал всосался в ничто, а створки шкафа захлопнулись сами собой. По комнате прогулялся сухой тёплый ветер.

— Теперь зайти можно? — тихо спросила Саллива, заглядывая внутрь. На почтительном расстоянии от неё столпилась куча глазастых служанок.

— Ты подслушивала, — спокойно констатировал Ареллаган, — разве я давал тебе на это право?

— Всё равно ничего не было слышно, ты же наверняка сидел под Куполом Тишины, — Саллива поджала губы, — и я не понимаю, почему ты секретничаешь со своей сестрой, а мне и слова не говоришь.

— Это семейные дела, ты не должна о них знать, — отрезал Ареллаган. — Мне не нравится то, что ты не выполняешь моих просьб.

Губы Салливы поползли уголками книзу.

— Ты рассердился на меня? Ну прости, я больше так не буду, — она попыталась приблизиться, но Ареллаган прошёл мимо неё, как будто не заметив. — Понимаешь, я думала, что мы с тобой самые близкие люди на свете, и нам скрывать друг от друга нечего. Я, например, всё тебе рассказываю. Что же такого страшного ты, Ареллаган, можешь прятать, о чём даже своей невесте поведать нельзя?

«Если бы ты могла знать, — с тоской подумал он, — если бы ты могла всё знать…»

* * *

В полночь Ареллаган материализовался в покоях герцога Сауновски.

Хотя герцог был очевидно душевнобольным, его не поместили в лазарет, в его комнате даже медиков не было — ни одного. Трое, правда, должны были дежурить возле дверей, но они давно уже спали, уложив головы на плечи друг другу; равно как спал и их сиятельный пациент.

Сон герцога Сауновски был неспокоен. Нервно подёргивая пальцами, он ворочался в кресле, где задремал вечером и откуда его не посмели вытащить, что-то бормотал и часто поёживался. Ареллаган ступал по ковру совершенно бесшумно. В мыслях у него вертелся сухой раздражающий вопрос: как же так могло получиться? Ведь он не трогал совершенно ничего в голове герцога, кроме тех воспоминаний, которым не положено было там находиться, однако герцог позабыл совершенно всё, будто бы ему стёрли память начисто. Ареллаган наклонился над спящим — и всё понял.

Слишком простым и ясным был маленький мирок герцога, чтобы долго выдерживать давление такой сущности, как Ареллаган. Стенки этого мирка не сумели устоять — и рухнули, а вместе с ними погибли и все комнаты-воспоминания. Ареллаган вздохнул и шёпотом начал бурчать себе под нос заклинание. Если прошлой ночью герцог спятил всего лишь из-за двухминутного его присутствия, то что же может произойти теперь, если он, Ареллаган, задержится секундой дольше необходимого?

Размышлять об этом времени не было. Он обязан был исправить свою ошибку, пока исследовать разум помешавшегося герцога не принялся Эстемар де Марийо.

В мыслях Сауновски царил совершенный кавардак. Во все стороны были разбросаны осколки цветных картинок — воспоминаний, стояли крик, плач и стон. Ареллаган с радостью схватился бы за голову, если бы он её сейчас имел. В этом разорённом аду необходимо было навести порядок немедленно и тут же исчезнуть… но это представлялось невозможным.

«Попробую», — бодро подумал он и бросился в подвалы воспоминаний — там герцог прятал всё то, что было ему жизненно необходимо; там же скрывал свои самые страшные секреты.

В подвале всё было в относительной целости. Только одно воспоминание лежало аккуратно разделённым на две половинки. Ареллаган не смог устоять перед любопытством; метнувшись к осколкам, он соединил их, и перед ним нарисовалась цветная движущаяся картинка. Герцог Сауновски и Саллива бок о бок ехали по цветущим аллеям, в некотором отдалении от них поспешала свита.

— Ваше Высочество, — нерешительно заговорил герцог, — я давно желал спросить Вас об этом…

— Спрашивайте, я разрешаю, — беззаботно отозвалась Саллива, явно слушая его вполуха.

— Мы знаем друг друга много лет; мои отец и дед славно служили у Ваших предков, я… — Сауновски помедлил, — я слышал о надеждах, которые Ваши родители возлагают на меня, и поэтому я должен спросить… Вы согласны стать моей женой?

— Что? — Саллива с мгновение поглядела на него широко открытыми глазами, а потом звонко рассмеялась. Поигрывая поводьями, она легко и беспечно ответила: — Нет, не согласна.

— Но… я могу узнать, почему? — бледнея, спросил герцог.

— А зачем Вам это нужно? — Саллива вдруг взглянула на него очень холодно. — Я же сказала: нет.

«Это он разбил собственное воспоминание, — догадался Ареллаган, — он не хочет более знать, что такое когда-то могло быть».

Отложив разломанное воспоминание в сторону, он вернулся в верхние комнаты. На невероятной скорости он носился к одному обломку, затем к другому, прикладывал их друг к другу, смотрел, как по безжизненной белизне ползут яркие краски. В удивительный миг вся человеческая жизнь, пусть даже такая примитивная, промелькнула перед его глазами. Он видел герцога Сауновски опутанными собственными слюнями малышом, замечал вполглаза, как малыш становится на ноги, делаясь ребёнком; видел, как этот ребёнок покидает родимое кеблонское гнездо ради Аккаранайдо — прославленной Столицы королевского дома Вампьерде. Вся сознательная жизнь герцога была связана с желанием проникнуть внутрь дворца, поэтому он так старательно учился, упражнялся, заводил полезные знакомства. И вот его впустили, он стремительно возвысился, стал любимчиком Короля, но не это теперь интересовало его более всего. Его привлекала Принцесса Саллива, которая ему по-настоящему нравилась. Герцог не привык получать отказы, он был избалован семьёй и обществом и не верил, что может хотя бы раз так позорно ошибиться. Вот почему он спрятал воспоминание о своём неудачном сватовстве, а затем и вовсе разбил его, чтобы оно не причиняло лишних страданий.

Выбравшись из сознания герцога, Ареллаган придирчиво оглядел его, проверяя: спит ли в самом деле, или только притворяется? Но герцог спал, и теперь он всё, до мельчайшей детали, помнил. А Ареллаган теперь понимал этого человека. Он мысленно приметил герцога: из него могла получиться очень исполнительная марионетка — правда, при нужном обращении…

* * *

— Это герцог!

— Герцог Сауновски поправился!

— Ваше Сиятельство, Вы возвратились!

— С излечением Вас!

Бесчисленное множество придворных кавалеров и дам поздравляло бредущего меж столов Сауновски. Ошалело улыбаясь, тот неуклюже раскланивался и тащился дальше, будто подкошенный страшной болезнью. Ареллаган переглянулся с сидящей рядом Бэарсэй, что прибыла в потёмках, за минуту до закрытия на ночь ворот, и пробормотал:

— Одно дело сделано, очередь за вторым.

— Не всё сразу, Ареллаган, — пробормотала она, — я не хочу сейчас же обручаться; уверена, что меня через минуту потащат к алтарю. А это гадость, гадость, гадость!

— У нас нет времени, — прошипел Ареллаган, — я не позволю тебе рушить наши с матерью планы. Выйдешь за Ольванса хоть сию минуту, если это потребуется.

— Действительно, Принцессам нет счастья в любви, — театрально прикладывая ладонь ко лбу, прошептала Бэарсэй.

— Только не говори, будто ты умеешь любить, — съязвил Ареллаган также вполголоса.

Впрочем, в зале стоял такой же шум, что и обычно, и они могли переговариваться в обычном тоне, не боясь быть услышанными. Ареллаган, однако, не желал рисковать. Слишком много ошибок было допущено за последнее время; один лишний шаг мог привести в пропасть. Он изо всех сил старался вести себя как человек и оказывать наибольшее внимание герцогу Сауновски, которого сейчас чтили как героя всего лишь из-за того, что наутро герцог проснулся совершенно здоровым, без всяких признаков помешательства.

— Ваше Сиятельство, — вежливо обратился к нему очутившийся рядом герцог, — какие сны навещали Вас сегодня?

— Те, что предвещают удачу, — ответил Ареллаган, — ну а Вы, Ваше Сиятельство?

— Благодарю, но я этого не помню, — Сауновски нервно рассмеялся и, отодвинув свой стул, уселся рядом с Бэарсэй.

— Мы все рады столь неожиданному исцелению Его Сиятельства, — заулыбался Король, не сводя злого взгляда с Ареллагана, — и я не погрешу против истины, сказав, что именно Вас не хватало при нашем дворе. Такой бриллиант искренности и преданности редко встречается в наше время.

Бэарсэй, как Ареллаган видел, с трудом удерживалась от зевка. Она вожделённо уставилась на свою тарелку, как будто бы действительно нуждалась в человеческой пище.

— Ваше Сиятельство, — с медоточивой улыбкой, под которой скрывался яд, спросил Король, — разве не чудесно увидеть здесь снова своего товарища, одного из лучших молодых людей Империи?

— Я очень рад выздоровлению Его Сиятельства, — спокойно ответил Ареллаган.

— Столь быстрое самоисцеление — чудо, — настырно продолжал Король, не обращая внимания на слишком упорные взгляды своей бледнеющей Королевы, — на него в наших землях были способны только искуснейшие и могущественнейшие маги, часто имевшие в своей родословной кровь презренных ведьм… также способностью к этому обладают демоны.

Ареллаган сидел не шевелясь, притворяясь, будто он понимает, что речь Короля бессмысленна и бестактна по отношению к герцогу Сауновски, но не смеет сказать своё слово, покуда эта речь не будет окончена.

— И возвращение Его Сиятельства для нас, — продолжал разглагольствовать Король, — великий праздник, ведь Его Сиятельство за это короткое время сделался близок нам, как сын…

Совершенно побледнев, Королева вдруг прекратила посылать в Короля обуздывающие взгляды. Она вся как-то сжалась, её глаза неестественно широко распахнулись — и она, качнувшись на троне, рухнула лицом вниз. С её головы сорвался искусно сработанный парик, отлетевший на пустое блюдо герцога Сауновски.

— Ваше Величество! — завизжали сотни напуганных голосов вокруг.

* * *

В тронном зале было тихо и мрачно — намного тише и мрачнее, чем бывало даже в самые трудные времена правления усопшей Королевы. Медики и маги ничем не сумели помочь — когда они подбежали к телу, оказалось, что Маргарет уже была мертва. А это означало, что где-то там, в далёких иссушенных землях духов, скончалась и её сестра, изгнанная и стёртая из людской памяти, как будто её не существовало вовсе, Принцесса Мередит.

На закрытое совещание пустили только приближённых к покойной Королеве министров, Короля и Ареллагана. Даже братьям и сёстрам Ольванса не было дозволено войти. Многие пытались опротестовать его решение впустить своего друга, но Ольванс жёстким и сухим голосом отрезал:

— Герцог Амарский — мой лучший друг и будущий муж моей сестры. Я никому в целом свете не верю так, как ему.

Совещание было мрачным и коротким. Единственный вопрос, что задавали, звучал глухо и беспрестанно: кто будет править?

— Действительно, Ваше Высочество, — обращаясь к Ольвансу, твердил первый министр Кренат, — эту проблему нужно решить немедленно!

— Я приму бразды правления, — тихо сказал Льюис со своего места.

На двойном троне, что некогда он делил с женой, теперь сидел его сын — законный наследник, достигший совершеннолетия. Но Король не желал упускать власть. Маргарет столько лет его отталкивала, поручала мелкую унизительную работу, будто своему секретарю, и теперь его терпение вышло. Но Ареллаган чувствовал, что дать Льюису стать правителем значит привести себя к долгой разлуке с дворцом. Министры тревожно зашушукались, Кренат полез за свитком Законов своей усопшей повелительницы, а Ареллаган решительно выступил вперёд и с безукоризненной вежливостью заметил:

— Его Высочество уже давно достиг совершеннолетия и не нуждается в регенте.

Король Льюис резко набух краской, шейные вены его заметно вздулись и выступили под кожей буграми.

— А ведь Его Сиятельство прав, — задумчиво согласился первый министр, — мы не можем отдать власть Вам, Ваше Величество, это будет противозаконно.

— Мой сын ещё чересчур юн и наивен, он не сможет разобраться в таких сложностях без поддержки! — возопил Льюис, дёргаясь на своём месте, как будто по его спине прошлась невидимая плётка.

— Простите, Ваше Величество, — вдруг заговорил Ольванс, спускаясь с трона, — но мы не можем преступить законы, установленные моей матушкой. Сделать это означает предать её память.

Ненадолго тишина объяла зал. Стащив с голов крошечные шапочки, присутствующие стояли, уперев глаза в пол и тихо вздыхая. Вздохами они отсчитывали минуты, подлежащие поминовению. И когда эти минуты истекли, то Король Льюис заговорил первым.

— Мы вовсе не отнимаем власть у Вас, Ваше Высочество, — твердил он, — мы желаем помочь. Мой опыт государственного управления велик… Неужели же Вы не доверяете собственному отцу, чей долг призывает направлять и советовать?

— Ваше Высочество! — решительно вмешался Ареллаган. — Никто не вечен на земле, и Его Величество, к сожалению, тоже…

Министры ахнули от удивления: подобную дерзость редко услышишь в присутствии Короля. Во дворце смерть была запретным словом, бестактно было всего лишь упоминать её; сказать же о том, что смертен правитель, считалось практически преступлением, за которое не грех отрубить голову.

— Его Величество — тоже, — упрямо повторил Ареллаган, обводя общество торжествующим взглядом, — Вы должны властвовать самостоятельно с первых же минут, в противном случае Вы никогда не научитесь этому. Каким Вы будете монархом, если решения за Вас станут принимать другие?

— Герцог Амарский прав, — поддержал его с ненавистью ухмыляющийся Кренат, — Ваше Высочество не зря готовили к наследованию трона. Вы обязаны принять свою участь с достоинством и нести этот крест самостоятельно.

— Подумайте, о чём Вы говорите, Кренат, — вмешался военный министр Суэль, — Авалория — огромная и загадочная страна, восемнадцатилетний Король для неё…

— Сохрани Магия душу Её Величества, — строптиво оборвал Суэля Кренат, — она вступила на трон ещё раньше и блестяще справилась со своей задачей.

— Вы сравниваете двух совершенно разных людей! — обозлился Король. — Ничего нельзя предугадать заранее, поэтому мы должны, мы обязаны хотя бы временно составить Палату советников при особе Короля! Моё право как отца — защищать интересы своего сына!

— Или свои собственные интересы, Ваше Величество, — мягко заметил Ареллаган, и Кренат немедленно поддержал его:

— Авалория — страна дерзкая и дремучая, наши распри её расшатывают. Двоевластие всегда ненадёжно, для этого дикого сброда нужна твёрдая рука единодержавного монарха! Эстеллиш, — он поглядел на министра внутренних дел, — неужели же наш народ настолько образован и умён, чтобы понять суть великих перемен, которые готовит Его Величество?

— Нет, — Эстеллиш покачал головой, — народ не поймёт, он расколется на части и станет бунтовать.

— Всегда остро стояла проблема Кеблоно, — продолжил первый министр, — этот город — сборище пороков и сепаратистских наклонностей; если мы дадим слабину, они объявят себя независимыми!

— Более того, — наступал Эстеллиш, — Вы, Ваше Величество, забываете о неварских кочевниках. Этот сброд всегда баламутил наши границы, страшно подумать, что случится, если население падёт духом… Они же толпами станут сбегать за границу, пополнять ряды этих разбойников, а что произойдёт дальше, известно одной Магии! Ни в коем случае нельзя учреждать новую форму правления. Её Величество, мир её праху, усыпила злость в гражданах, но достаточно крошечной искры, чтобы вражда и рознь вспыхнули вновь. Нельзя так рисковать из-за неопытности Его Высочества, этот недостаток легко устраним временем.

— Но к Его Величеству люди также привыкли… — воскликнул военный министр.

— Привыкнут и к Его Высочеству, — вкрадчиво сказал Ареллаган, — тем более что Его Высочество народ легче узнаёт в лицо и хорошо помнит за его многочисленные благодеяния.

Льюис едва удерживался от рыка. Выражение его лица сейчас напоминало морду дикого зверя, когда ему под рёбра суют щекочущую палку. Ареллаган презрительно усмехнулся и продолжил, обращаясь исключительно к Ольвансу:

— Ваше Высочество, мы все — Ваши верные слуги, мы присягаем Вам на верность и просим Вас принять нашу присягу. Ведите нас туда, куда Вас поведёт чувство справедливости! — и он опустился на колени перед троном: опустился с трудом, преодолевая внутреннее сопротивление своей гордости. Это необходимо было сделать, однако он чувствовал себя униженным.

Следом за ним на колени пали и многие приближённые, собравшиеся здесь. Военный министр и министр иностранных дел, однако, устояли. Кренат сверкнул на них ушедшими глубоко в череп глазами и приказал:

— Станьте на колени перед законным Королём! Или в вас совсем нет почтения к власти?

Переглянувшись, склонились и эти двое. Льюис обессиленно откинулся на троне, плотно сжав блёклые губы: карта его, бесспорно, была бита. Ареллаган поднялся первым и, выглянув в узкое решётчатое окошко залы, помахал своим ярко-оранжевым платком, как велел сложный дворцовый церемониал.

Министры сзади закричали хором:

— Да здравствует Король! Да здравствует Король!

Минутой позже радостные кличи неслись не только по всем обширным и светлым палатам Белого Замка; они выбирались на улицу, просачивались сквозь окна, дымоходы и двери, и разноголосица кричащих сливалась в могучий рокот.

— Королева умерла! Да здравствует Король!

* * *

Ольванс всё-таки заключил официальную помолвку с Бэарсэй, как только истёк срок траура. В этот день он выкроил время из своего плотного графика и даже провёл пышный церемониал в строгом соответствии со всеми сложными канонами. Ареллаган исполнил почётную роль подателя магических колец; к слову, он же и скрепил ими свою сестру и Ольванса, поскольку вдовствующий Король от этой чести отказался. Потерпев позорное поражение в схватке за власть, Льюис спрятался в своих покоях, обитых тёмно-голубым бархатом в знак вечной памяти о Королеве Маргарет, не появлялся на шумных торжествах, не ездил даже не охоту. К слову, местом последнего успокоения Королевы стал тот самый семейный склеп, в котором она пыталась похоронить дона де Марийо. Бальзамировать её тело не стали: она была на четверть отверженной, дочерью человека и потомка настоящего оборотня, хоть и старательно скрывала это. Дворец недолго печалился: в таком месте не удавалось долго сохранять постное выражение лица, да и не очень хотелось. Двумя неделями позже, в обстановке строгой секретности, в этот же мавзолей доставили гроб с останками Принцессы Мередит. Об этом, как ни странно, позаботился Верховный Совет Духов. Великий Дух связался со своими детьми на следующий же день после смерти Королевы через зеркало в шкафу Ареллагана.

— Ваша мать прибудет скоро, — коротко сказал он, — гроб уже в пути.

— С ним будет Ингельд? — сухо поинтересовался Ареллаган.

— Да, — Великий Дух чуть прищурил затуманенные скорбью глаза и шелестящим голосом прибавил: — Вы должны стать более осторожными. Я знаю, вы имели глупость раскрыть свою истинную природу перед королевскими детьми.

— Нам нечего бояться, господин отец, — почтительно ответил Ареллаган, — они наши друзья. Ольванс и Саллива скоро станут нашими супругами.

— Король Льюис кажется ушедшим на покой, но он не прекращает плести заговоры, — предостерёг их Великий Дух, — скоро на вас двоих будут организованы покушения. Постарайтесь их избежать.

— Мы приложим все усилия, господин отец, — согласился Ареллаган, и Великий Дух исчез из зеркала, а несколькими мгновениями позже волшебный портал также захлопнулся.

Бэарсэй выразительно поглядела на Ареллагана и скорчила смешную рожу.

— Да, нам нужно очень постараться избежать покушений, — сказала она, — приложим к этому все усилия…

У Ареллагана не было настроения шутить. После смерти матери он чувствовал себя подавленным и одиноким. Они никогда не были близки, Мередит была к нему строга и порою даже жестока, но он постоянно чувствовал свою глубинную, сильную внутреннюю связь с нею. Она была рядом столько, сколько он помнил себя, и вот теперь её не стало… на то, чтобы поверить в это, ему потребовалось немало времени. Бэарсэй вообще не чувствовала себя растерянной, угнетённой либо одинокой; она лишь немного, видимо, для виду, погоревала, а затем спокойно возвратилась к прежней весёлой придворной жизни, не успели снять официального траура по Королеве. Иногда Ареллаган ещё спрашивал себя, как можно быть такой беспечной; но, не находя ответа, закапывался глубже в гору своих дел и отмахивался от всякого, кто приходил поговорить с ним. Он был уверен, что его никто в этом месте не понимает и никогда не поймёт, потому что его состояние — особенное, какого не испытывало ещё ни одно живое существо на свете. Встречи с Салливой стали не только утомлять, но и раздражать его. Изо дня в день она повторяла одни и те же вещи, лишь немного разнообразив форму их подачи, и вдобавок обижалась, если Ареллаган не проявлял горячего интереса к её нудной болтовне. Она честно попыталась утешить его, соболезнуя о смерти матери, но Ареллаган от неё, как и от остальных, отмахнулся.

— Ты ничего не понимаешь, — сказал он ей, и Саллива оскорблённо хмыкнула:

— Потому что ты ничего мне не рассказываешь!

Повернувшись, она с гордым видом ушла, явно не намереваясь дарить Ареллагану радость общения с собой минимум недели две. Но её не хватило даже на сутки: уже на следующее утро она примчалась совершенно беззаботной; из головы у неё вылетели последние воспоминания об их недавней ссоре. Не зная, куда скрыться от её назойливости, Ареллаган снова расхрабрился сбегать в Небытие. Больше он не встретился с Магией: он не рисковал забредать далеко и забирать большие сгустки могущества, довольствуясь тем малым, что лежало под ногами. Лесли сверлила его упорными мрачными взглядами и часто спрашивала таинственным шёпотом:

— Ты готов?

Но он всегда отвечал ей:

— Нет, подожди ещё немного…

— Сколько ещё? — с тоской интересовалась Лесли. — Ареллаган, но мне уже скоро будет девятнадцать, я совсем стара! Только Король Даричи согласен взять меня в жёны, да и то — если Ольванс на него надавит как следует…

— Не проще ли было бы тогда не выходить замуж вовсе? — спросил Ареллаган, и Лесли гневно сверкнула на него глазами, как будто он задал совершенно идиотский вопрос.

— А что ещё мне остаётся делать, а? — её глаза, хоть и загорались пламенем бешенства, всё же не лишались своей всегдашней тоски. — Ареллаган, тебе это тяжело понять, конечно, но ты попытайся. У нас всё не так, как в вашем племени. Наши женщины обязаны выйти замуж и родить ребёнка, если этого не происходит, значит, вся жизнь прожита зря! Крестьянки выходят замуж и рожают потому, что у родителей они — лишний рот, дворянки — ради титулов и денег, а Принцессы ещё и потому, что нужно заключать династические союзы с другими странами. Ты знаешь, что Ольванс постоянно требует от меня за кого-нибудь выйти, и раскладывает целый пасьянс из женихов?! — голос Лесли зазвучал плаксиво. — Куда ни посмотришь: один кривой, другой слепой, третий старый, у четвёртого ужасный характер, а пятый постоянно кричит во сне: «Отрубить всем головы!» — так же громко, как и пушки палят! К ним ко всем посланы люди для переговоров, но никому не нужна бесплодная жена. Пойми, Ареллаган, бездетная пара — это позорно и жалко. Не знаю, как для ваших женщин, но для наших нет большего горя, чем не иметь ни мужа, ни ребёнка.

Ареллаган поглядел на Лесли, озадаченно хлопнув ресницами, и спокойно заметил:

— Ты сама сказала, что не хочешь выходить замуж за тех, кого предлагает Ольванс.

— Верно, не хочу, — живо согласилась Лесли, — но я надеялась, что ты поможешь мне с другим! Я свободы хочу сильнее, чем стать политическим товаром. Я уверена, что ни кривой, ни слепой, ни старый, ни тот, с мерзким характером, ни тот, что постоянно всем головы рубит во сне, меня не полюбит, да и я им по-настоящему не нужна. Моя матушка тоже вышла замуж по родительской указке, и они с папой никогда не любили друг друга так, как надо любить.

— А как, ты думаешь, надо? — ехидно поинтересовался Ареллаган.

— Так, как ты любишь Салливу, так, как Ольванс любит Бэарсэй, — Лесли развела руками. — Навсегда, до самой смерти. Я не хочу прожить всю жизнь в вонючих Даричи, или в Братсоке, где все такие отсталые, и уж тем более в Мармудай ехать не желаю. А хевилонский Царь меня на шесть лет моложе, и всё же Ольванс мне упорно его портрет подсовывает.

— Ты хочешь сбежать? — понизив голос, таинственно спросил Ареллаган.

— Ну да, — тоже шёпотом подтвердила Лесли и испуганно оглянулась. — Ведь ты можешь и это устроить, правда?

— Я могу всё, — хвастливо заявил Ареллаган, — но для начала тебе всё-таки стоит поговорить с Ольвансом. Быть может, тебе удастся добиться от него разрешения на выезд.

— Издеваешься? — лицо Лесли вытянулось. — У него никогда не бывает на меня времени. Сейчас, когда он Король, ему со всех сторон поют в уши, что надо пристроить меня как можно выгоднее.

— Попробуй, — настаивал Ареллаган, — я не хочу, чтобы у тебя потом возникли неприятности.

— Если меня будут искать, то всё равно не найдут, — убеждённо отрезала Лесли. — Ведь ты же можешь так сделать? Правда? Да?..

— Я же сказал, что могу сделать что угодно, — отмахнулся Ареллаган. — Хорошо, подожди ещё около недели.

— А пока Лесли терпеливо ждала, Ареллаган присутствовал на заседаниях Королевского совета, ездил на охоту, участвовал в буйных соревнованиях придворной молодёжи по фехтованию и стрельбе из лука… После смерти Королевы Маргарет двор заметно помолодел, ведь молод был и нынешний правитель, и чопорные танцы с соблюдением каждого слова строгих правил его не устраивали. К Ольвансу стекались со всех концов Империи молодые дворяне, талантливые в битве и скорые на язык; составить компанию Принцессам торопились самые богатые, самые влиятельные, самые красивые и зачастую самые бестолковые девушки в государстве. Попадались меж ними и умные, но таких бывало мало. Впрочем, Ареллаган также не мог сказать, что молодые дворяне из свиты Ольванса отличались особенным умом. Они были нужны не для управления: все высшие министерские должности и подступы к ним прочно заняты, — они требовались для развлечения Короля и его приближённых после утомительной работы. Ареллаган, в отличие от всех них, не уставал и радостно пользовался этим преимуществом. Сам Ольванс, покидая поздним вечером кабинет, умоляюще заглядывал к нему в глаза и просил:

— Друг, помоги мне с этим справиться, пожалуйста… я никому из них не доверяю; по-моему, они советуют чушь одна другой страшнее, и только ты…

— Да, я всё улажу, — привычно соглашался Ареллаган, — но ведь ты обещал, что ты сделаешь меня своим соправителем, а пока я только разгребаю бумажки.

— Чтобы это выглядело законно, сначала ты должен жениться на Салливе, — вздыхал Ольванс. — Ты же видел, как все были против того, чтобы я делился властью с папой. Я клянусь Магией, что обязательно сдержу своё слово! Неужели же ты сомневаешься во мне?

— Нет, — лицемерно отвечал Ареллаган, хотя поводов сомневаться в Ольвансе у него становилось всё больше.

Королевский совет столкнулся с ужасающей проблемой. Оказалось, что правление Королевы Маргарет оказалось чересчур пышным, и на парадную мишуру улетучились горы золота. Казна была практически пуста. Было вполне логично, что министр финансов предложил Ольвансу урезать жалованья, сократить число рабочих на мануфактурах, поднять налоги — и Ольванс с этим согласился.

— Да, да, Вы правы, — рассеянно сказал он, ставя свою печать, — так будет лучше.

— Вы с ума сошли, Ваше Величество! — возмутился Ареллаган. — Ваша мать столько лет потратила, чтобы усыпить в народе гнев и недовольство, а Вы намерены разжечь их вновь?

— Герцог Амарский, я попрошу Вас держать себя в руках! — надменно осадил его министр финансов. — Ваше Величество, я немедленно примусь за работу.

— НЕТ! Этого нельзя допустить! — воскликнул Ареллаган, изо всех сил пытаясь привлечь внимание Ольванса. Но тот, измученный бессонницей, физически не мог понять в полной мере всего, чему дал совершиться. — Ваше Величество, одумайтесь! Чтобы пополнить казну, достаточно поднять налоги на роскошь…

Зал ахнул: все собравшиеся здесь, вплоть до самого бедного, были первыми богачами Авалории и часто давали в долг даже королевской семье (под огромные проценты). Ареллаган решительно продолжал:

— Затем, Вам следовало бы сократить расходы на содержание двора, в том числе и на собственное содержание…

Злобно зарычал Король Льюис: на всех заседаниях он присутствовал тенью в первых рядах слушателей, обыкновенно ничем себя не проявляя.

— Избавьтесь от половины своих придворных, проведите чистку высших чинов — и я уверяю Вас, что золота в казне станет намного больше! Нельзя рисковать спокойствием народа…

— Ареллаган, — Ольванс вдруг запнулся и поправился: — Ваше Сиятельство, я был бы рад, но это несправедливо по отношению к моим верным слугам.

Министры, отъевшие себе внушительные пуза, похожие на арбузы, довольно заулыбались, будто коты, которых ласково почесала за ухом хозяйская рука.

— Ваше Величество, но разве народ — не такие же Ваши слуги? — поинтересовался Ареллаган. — Разве народ не страдает от притеснений, которые им чинит дворянство, разве народ не живёт столь бедно, что об этом не пристало говорить в таких роскошных палатах?

— Я решил, Ваше Сиятельство, — выпрямившись на троне, отрезал Ольванс. — Я не стану ничего менять.

— Вы только что потеряли Авалорию, — дерзко бросил Ареллаган и вернулся на своё место под изумлённый ропот министров и фырканье покрасневшего от злорадства вдовствующего Короля.

Ареллагану не требовалось проникать в мысли Ольванса, чтобы узнать, кто протащил на заседание столь гадостный проект. Он всё понял сам, когда Ольванс, оставив его с бумагами, будто бы по рассеянности взял со стола один из декретов и растворился в перепутанных лабиринтах дворцовых ходов. Он вернулся через полчаса: декрет был подписан и скреплён печатью, но сам Ольванс выглядел встревоженным и растерянным.

— Ты ходил просить совета у своего отца, — проницательно заметил Ареллаган, — причём уже не впервые. Ну как, тебе нравится быть его марионеткой?

— Я не его марионетка, я его сын, — гордо отозвался Ольванс и зачем-то стиснул в руке мгновенно измявшийся лист.

— Позволь мне, — Ареллаган выхватил декрет, бегло прошёлся по нему взглядом и сжёг, не сказав ни слова, одним лишь быстрым жестом.

— Что ты сделал?! — глаза Ольванса испуганно расширились. — Это ведь был…

— Напишете новый, — Ареллаган поднял на Ольванса злой страшный взгляд, — и, надеюсь, что на этот раз ты его скреплять своей печатью и подписью не будешь.

— Ареллаган, я понимаю, — Ольванс склонил голову и грустно вздохнул, — я понимаю твоё недовольство, но так нужно, ты же должен с этим согласиться…

— Согласиться — с этой чушью? — фыркнул Ареллаган. — Никогда, даже если буду стоять вместо мишени под прицелом сотни серебряных стрел. Скажи, в чью дурную голову забралась эта идея? Хотя, — он окинул снисходительным взглядом бледнеющего Ольванса, — можешь не произносить ни слова, мне уже всё ясно. Конечно же, этот документ появился на свет с лёгкой руки твоего отца, известного ненавистника отверженных и нищих. Сколько денег это принесёт королевской династии! Вы ведь в этом так нуждаетесь, особенно тогда, когда не хватает золотых на новую шляпу или подарок невесте, — Ареллаган говорил спокойно, но он уничтожал взглядом, приковывая Ольванса к месту. — Мне хотелось бы упомянуть о том, сколько позора падёт на династию Вампьерде, но я не желаю повторяться. Кажется, я что-то подобное говорил в Совете, однако ко мне не прислушались. Вампьерде немало замарали свою честь, поэтому, Ольванс, я не думаю, что ещё от одного большого несмываемого пятна тебе сделается хуже. Дочиста ты всё равно никогда не отмоешься, лучше уж с головой прыгнуть в лужу, правда?

— Ареллаган, ты опять всё слишком серьёзно воспринял, — с усилием заговорил Ольванс, — я не хотел это подписывать…

— И всё же подписал. Так ведь? — Ареллаган рассмеялся. — Право слово, если Король — лишь слуга народа, то, выходит, господин либо слаб, либо глуп, либо и то и другое вместе, раз уж он не может отучить своего лакея лазать к нему в карман и стегать его вожжами, притворяясь спящим. Ты ничего не знаешь о своей стране, Ольванс. Сколько лет ты прожил на свете? Девятнадцать? Я живу немногим дольше, но мне кажется, будто я был всегда. Оборотни, ведьмы, гибриды, Дарихаки, духи, мореты, даже простые люди, городские и сельские бедняки — я их всех знаю, понимаю, чего они хотят, что им нужно. Ты понятия не имеешь о людском страдании, Ольванс, ты спишь! Открой глаза, Ольванс! Ты и впрямь веришь, что того, у кого за плечами девять орущих глоток и ни маковой росинки во рту; что того, у кого спина не зажила от несправедливых рубцов после порки, можно утешить милостыней в пару монет? Что от королевской любви на словах ему сделается легче? Повторяю, Ольванс, ты спишь! Ты замуровался во дворце и не видишь реальной жизни. Вставай! Уже сейчас униженные и отверженные начинают шептаться по всем уголкам Империи. Что ты сделаешь, чтобы закрыть им рты, Ольванс? Отрубишь головы? Прикажешь послать на галёры? Это гидра, Ольванс: чем больше шей ты перерубаешь, тем быстрее появляются новые. Ты считаешь своих граждан преступниками и смутьянами, а между тем преступника среди них нет, он внутри тебя; ты сам — преступник, враг собственного народа. Ты околдован словами своих министров — не верь им! Никому не доверяй, Ольванс! Освободи народ от плена, дай людям то, чего они хотят — и тебя на руках внесут во дворец: хоть твой собственный, хоть чужеземный. Неужели ты думаешь, что кучка напудренных дворян со шпагами и стрелами устоит против огромной лавины крестьян с топорами и вилами; против отверженных с их магией, когтями и клыками? Если ты веришь в это, мне очень жаль. Трон Авалории не может держаться крепко, когда его подпорки шатаются, а вот подпорки — это народ, как ты ни хотел бы отказаться от этого.

Ольванс поражённо смотрел на Ареллагана, медленно сжимая и разжимая кулак, в котором ещё совсем недавно он сжимал испепелённый в прах декрет.

— Всё не может быть так, — обретя дар речи, решительно заговорил он, — моя матушка, мир её праху, не зря так долго и успешно правила. Я уверен, я смогу всех успокоить.

— Тем, что тебе посоветовал подписать отец, ты никого не успокоишь, — ядовито огрызнулся Ареллаган. — Начни с самого себя, Ольванс, подари народу подлинные милости вместо добрых слов, перемешанных с пинками.

— Но… но декрет…

— Забудь о декрете, — посоветовал Ареллаган, — говорю же, ты всегда можешь сочинить новый. Ты — Король, неужели ты до сих пор этого не понял?

Ольванс, однако, всё же принял гибельный для народа закон: оказалось, несколько копий сохранилось у вдовствующего Короля, и Ольванс, как послушный сын, последовал совету отца, а не друга. Слухи о заступничестве Ареллагана, как и вообще любые слухи, недолго бродили по одному дворцу; вскоре они выплеснулись на улицы, всосались в слух каждого горожанина и отправились путешествовать дальше, по городам и сёлам широко раскинувшейся Империи. Ареллагана узнавали чаще, чем Короля, хотя он не в пример реже покидал палаты, его любили и уважали больше, отверженные и нищие гордо называли его «своим герцогом» и кричали славу ему, не Ольвансу, пока не зарабатывали плетей за это. Ольванс косо начинал посматривать на Ареллагана, впрочем, не он один. Нёрст, которого совсем не видно было в последнее время, как-то подкараулил Ареллагана одного и накинулся с расспросами. Говорил Нёрст недружелюбным тоном, глядел подозрительно, как раненая лисица из норы.

— Ты стал популярен в народе, — издалека начал Нёрст, — вчера рабочие в шахтах кричали: «Мы за герцога! Слава нашему герцогу!» Некоторые даже расклеивают листовки. Я недавно был в Кеблоно; там на каждом углу висят безграмотные призывы: «Короля с трона долой, герцог, нас веди с собой!» И, главное, ни от кого не добиться, чьих это рук дело.

— Ну а чего вы ещё могли ожидать? — фыркнул Ареллаган. — Я оказался единственным, кто заступился за народ; ему не нужно многого, чтобы угодить. Только вот вы считаете, что одна поблажка сильно опорочит грязную честь вашего дома.

— Не прикасайся к чести дома! — рыкнул Нёрст. — Ареллаган, не надо паясничать, ведь дело действительно серьёзное. Люди бунтуют, они готовы на руках донести тебя до трона и натащить подушек, как только ты скажешь…

— Я изначально говорил Ольвансу, что этот закон возмутит людей, — Ареллаган устало вздохнул, — но он не посчитался с моим мнением. А я не собираюсь говорить что-то другое, не думая этого.

Он, как всегда, лукавил. Врать он умел, постепенно даже полюбил это делать. Он сознательно нагнетал обстановку в Империи, чтобы вынудить Ольванса поступать так, как хотелось ему, а первый министр, разгадавший его несложный план, не только не выступил против, но даже поддержал. Это произошло наутро после первого прочтения злополучного декрета; тогда Кренат подступил к нему в коридоре и шёпотом сказал:

— Я восхищаюсь твёрдостью Вашего Сиятельства.

— Я настаиваю на том, что необходимо сделать, — пафосно ответил Ареллаган, — раз уж здесь нет больше никого, кто понимает страдания народа, я стану его голосом при дворе.

— Я с Вами, — серьёзно сказал первый министр. — Поверьте, Ваше Сиятельство, вместе мы добьёмся куда больше. Эстеллиш тоже готов к Вам присоединиться, мы говорили об этом вчера.

С тех пор в Совете образовался оппозиционный блок, возглавляемый Ареллаганом, Кренатом и Эстеллишем. Королевский блок, окрещённый в народе «рыбьим» из-за костюмов под цвет рыбьей чешуи, был намного меньше, но он перетягивал на свою сторону Короля не в пример быстрее и чаще, поэтому составлял достаточно серьёзную конкуренцию. Ольванс терпел склоки и дрязги почти год, но затем решительно лишил Совет всех его полномочий и стал выносить вердикты самостоятельно. Однако вражда между блоками не утихла. Теперь они вели борьбу незаметную, но по-прежнему драматичную и острую; Король Льюис и Ареллаган сражались друг с другом за росчерк пера Ольванса не только словесно. Они подстраивали гадости, позорили друг друга, выдавали тайны, шпионили… нанимали убийц. Этим, последним, промышлял в основном Льюис; Ареллаган никогда не задумывался над тем, что Короля надо убрать с дороги.

Однако он задумался над этим после разговора с Нёрстом. Нёрст уходил обиженным, явно удивлённым, что ему не удалось переубедить своего друга.

— Я думал, что нас ничто не разлучит, — сказал Нёрст уже на пороге библиотеки, — но, оказалось, право подписывать бумаги сильнее нашей дружбы.

— Я никогда не порывал ни с тобой, ни с Ольвансом, — крикнул ему в спину Ареллаган. — Не надо устраивать слезливые сцены, попытайся встать на моё место! Я делаю то, что должно делать!

— Короче говоря, ты потворствуешь своим амбициям, — холодно ответил Нёрст, не оборачиваясь, — и папа делает то же самое.

Ареллаган презрительно хмыкнул. В последнее время его часто стали сравнивать с Королём Льюисом, что самому Ареллагану категорически не нравилось, хотя сравнение всегда выходило в его пользу. Король был человеком: простым смертным человеком, одержимым своими гордостью, алчностью и честолюбием; Ареллаган же, полукровный дух, ни на мгновение не сомневался, что творит в Империи великое благое дело, а его собственные гордость и честолюбие ничуть этому делу не мешают. Так он всегда говорил себе, однако ему становилось труднее верить в это. Кто не дал ходу полезному проекту «рыбьего» блока об образовании женщин? Кто наложил вето (год назад он, Председатель Совета, имел на это право) на предложение обмениваться новейшими технологиями в сфере вооружения с Хевилоном? Всё это было нужно, всё это могло двинуть Империю вперёд, но Ареллаган боялся, что одно благое деяние «рыб» нарушит равновесие. Ему совсем не хотелось терять власть и вместе с нею — жизнь. Пока соратники по блоку его охраняют, но, едва лишь блок распадётся, как вскроются его старые ссоры и с первым министром Кренатом, и с министром внутренних дел Эстеллишем, и с министром иностранных дел Оре Монтегой… он окажется замурованным в кольце. Он не хотел этого — и потому цеплялся за своё положение, как только мог. Остальные поступали так же: лгали, предавали, убивали, подставляли… В борьбе за власть нельзя было остаться чистым.

В коридоре что-то зашумело, задрожало, раздался короткий резкий лязг стали и всхлипывающий, будто истончающийся и рвущийся, человеческий крик. Ареллаган мгновенно взвился из кресла и настороженно прислушался. К нему направлялись тяжёлые шаги герцога Сауновски, волокущего что-то по гладко оструганным доскам пола. Когда герцог приблизился, Ареллаган уловил запах смерти, запах недавно пролитой горячей артериальной крови, тёплой, с каким-то молочным отзвуком; и запах крови венозной, тёмной, вязкой, ленивой, металлической.

Герцог отворил дверь и застыл на пороге, тяжело дыша. Его лицо было мертвенно бледным, а глаза полуприкрыты. Ткань пышного камзола на предплечье герцога была сильно разорвана, из открытой раны текла кровь. Одной рукой герцог сжимал окрашенную алым шпагу, другой держал за воротник труп. Ареллаган поражённо пробормотал:

— Эстемар де Марийо?!

— Он хотел убить Вас, Ваше Сиятельство, — мрачно пояснил Сауновски, перемежая свои слова тяжёлыми усталыми вздохами. — Мне пришлось пронзить ему сердце.

— Что Вы делали под дверями библиотеки?

— Я опасался покушений на Вашу жизнь, — просто сказал Сауновски. — Мне довелось слышать, как некоторые важные персоны говорили о Вас, что Вас стоит убить. Я повсюду следовал за Вами и охранял Вас.

— Это дело рук Короля Льюиса? — спокойно поинтересовался Ареллаган.

Щёки герцога Сауновски резко вспыхнули твёрдо очерченными розовыми пятнами, и он промолчал.

— Можете не отвечать, — отмахнулся Ареллаган, — я знаю и без Вас, что Его Вечно Скорбящее Величество с радостью избавился бы от меня.

— Ваше Сиятельство, я прошу Вас выслушать меня внимательно…

— Скажите, герцог, — Ареллаган остановился напротив Сауновски, пристально глядя ему в расширившиеся зрачки, будто гипнотизируя, — почему Вы так ревностно охраняете мою жизнь?

— Я…я…

— У этого человека, — Ареллаган осторожно вынул из чуть тёплой руки мертвеца крошечный кинжал, — покрытое серебром оружие и три или четыре маленьких серебряных копья, спрятанных под полами халата. Вы, Ваше Сиятельство, обезвредили больше семи таких бестолковых убийц, и всё потому, что Вы…

— Я разделяю Ваши убеждения, — герцог Сауновски не двигался, только чуть-чуть покачивая головой из стороны в сторону. — И я счастлив оберегать Вас.

— Зачем же Вы делали это тайно? — Ареллаган снисходительно улыбнулся. — Ваше Сиятельство, я готов вверить свою жизнь в Ваши руки так же, как ранее вверял её только самому себе. Я должен жить — не ради себя и не ради своей невесты, а ради защиты всех этих униженных людей, что зовут меня «своим герцогом», что поддерживают меня и надеются на меня как на своего заступника. Вы можете быть прославлены в веках, Ваше Сиятельство! Помогите мне выжить — и потом, когда вся наша жизнь наладится, я о Вас не забуду.

— Я счастлив, Ваше Сиятельство, — пробормотал герцог, — позвольте мне сформировать отряд. Я не справлюсь один, мне нужны помощники. Не везде я могу сопровождать Вас; а за каждым углом и в каждой тени теперь прячется предатель.

— Ищите тех, кому доверили бы собственную жизнь, — разрешил Ареллаган, — а до тех пор, пока наш отряд не будет собран, Вы ни на секунду не отлучитесь от меня.

Герцог Сауновски со своей охраной не очень-то ему требовался: он с лёгкостью расправился бы с Эстемаром де Марийо сам и обставил бы убийство как несчастный случай. Но тщеславие подстёгивало его, и он окружал себя толпой преданных телохранителей. Теперь ему не требовалось дрожать, оглядываться, самому проверять мысли всех окружающих, к тому же, в сопровождении внушительной свиты, вооружённой до зубов, он сам становился похожим на Короля и наводил ужас на проклятых членов «рыбьего союза». Льюис презрительно дёргал верхней губой. Все его попытки оказались провальными, даже Эстемар, на которого он возлагал особые надежды, не справился. Тело Эстемара Ареллаган тайком выбросил на обочину королевского тракта, оставив рядом напуганную лошадь и личного слугу убитого, которого тоже пришлось заколоть, так как он видел, кто расправился с его господином. Мало кто поверил, что Эстемар де Марийо действительно подвергся нападению разбойников и погиб, но виновность Ареллагана, равно как и кого-либо другого, доказать так и не удалось.

Отныне охрана сопровождала Ареллагана всюду, даже на заседаниях Совета. Король Льюис однажды поинтересовался с ядом в голосе:

— Кого Вы так опасаетесь, Ваше Сиятельство? Неужели Вы не можете обойтись без своих головорезов, когда ни у кого их больше нет, даже у Его Величества?

— Как известно, Синах Пет, председатель Совета при Короле Олуэйне, был убит именно на заседании, — холодно отрезал Ареллаган. — У меня есть обоснованные причины везде видеть кинжал, что могут прятать в самых неожиданных местах; например, в чехле на чулках…

Король покраснел и опустил глаза: его собственный кинжал именно там и хранился. Высмеивая подозрительность Ареллагана, сам он тоже не обходился без оружия, и его незаметно сопровождали несколько стражников. Он опасался увеличивать охрану: Ольванс этого точно не одобрил бы. Ареллагану позволялось больше, чем вдовствующему Королю, и Льюис от этого бесился. Ему хотелось быть таким же популярным в народе, иметь ещё больше власти и нагло отвечать своим оппонентам, но ему практически ничего не удавалось. Льюис считал, что достигнуть своей цели он м

...