Александр Кичигин

Дневник провинциального сыщика

Почти документальная повесть

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Александр Кичигин, 2017

Действия повести развиваются в 90-х годах ХХ века в провинциальном городе Белгороде. Нестабильная экономическая и социально-политическая ситуация в стране порождает разгул общеуголовной преступности, борьбу с которой самоотверженно ведут белгородские оперативники. На протяжении всего повествования автор позволяет читателю погрузиться в атмосферу того непростого времени, заставляя на протяжении всего повествования как грустить, так и улыбаться вместе с его невыдуманными героями.

18+

ISBN 978-5-4485-4231-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Дневник провинциального сыщика
2. Предисловие автора
3. Часть 1. Уголовный розыск
   1. 1992. Крутой вираж
   2. 1988. Несколько слов о гражданской службе
   3. 1992. Принятие решения
   4. 1994. Мотив убийства
   5. 1992. Без меня меня женили
   6. 1989. Потерпевший
   7. 1994. Мотив убийства (продолжение)
   8. 2011. Обратная сторона реформы
   9. 1992. О некоторых методах допросов
   10. 1992. Полезные прогулки с Николаем Федоровичем
   11. 1994. День розыска
   12. Праздник удался
   13. На притоне
   14. 1993. Первое внедрение
   15. 1993. Новые люди
   16. 1994. Затянувшееся раскрытие убийства
   17. 1994. Особые правила
   18. 1994. В паре с Трофимовым
   19. 1994. Загадочное убийство
   20. В засаде
   21. Обыск, допрос и развязка
   22. 1994. Убийство домработницы
   23. 1995. О переводах
   24. 1995. Опасные игры
4. Часть 2. ОБНОН
   1. 2003. Кружок ОРД
   2. 1995. Новый напарник
   3. 1995. Первые успехи
   4. Подготовка операции
   5. Федин
   6. Похороны не состоялись
   7. 1995. Как курсанты развели Бешеного
   8. 1995—1996. Новогодние приключения
   9. 1996. У Льва
   10. Дальнобойщик
   11. 1996. Два мешка мака
   12. 1996. Гонки с преследованием
   13. Турки-месхетинцы
   14. 1996. Чечня
   15. 1996. «Палки». «Палки». «Палки»…
   16. Бои местного значения
   17. 1996. Возвращение героя
   18. 1996. Конец «магазина по продаже наркотиков»
   19. 1996. Двое из Чечни
   20. 1996. Форточник
   21. 1997. Где мой телевизор?
   22. 1997. Героин в городе!
   23. 1996. Учительница
   24. 1997. Героин в городе! (продолжение)
   25. Адвокат
   26. Хитрый судья
   27. 1997. Студент
   28. 1997. Жалоба
   29. 1996. «Мешки»
   30. 1997. Жалоба (продолжение)
   31. 1997. Перевод
5. Часть 3. УБОП
   1. 2010. О ленивых гаишниках
   2. 1997. Новая работа
   3. Задержание
   4. 1997. О людях и обычаях
   5. 1997. Воинская часть
   6. 1997. О бандитах, киосках и просроченном пиве
   7. 1997. Как в кино…
   8. 1997. У каждого своя правда?
   9. 1998. «Запорожец»
   10. 1998. Беломор, Щербатый, Передыра и другие
   11. Операция «Чай»
   12. 1998. Вова-Беломор
   13. 1998. Об уголовных авторитетах и их женщинах
   14. 1998. Разбои на дорогах
   15. 1999. Конец банды Васильева
   16. 1999. Милицейские праздники и будни
   17. 2000. Владимирский централ
   18. 2000. О смысле жизни…
   19. 1991. Надежный неблагонадежный. Вместо эпилога

Предисловие автора

«Как-то в пятницу поздним зимним вечером полковник полиции Климов Федор Степанович, начальник кафедры одного из престижнейших вузов МВД, чтобы снять накопившуюся за неделю усталость, решил заехать в местный боулинг, пригласив для компании тройку своих старых друзей, с которыми не виделся уже около месяца. Двое из них, пенсионеры МВД Воронов Виталик и Велиев Глеб, уже несколько лет находились на заслуженном отдыхе, а самый молодой, Федин Олег, имея собственную строительную фирму и туристическое агентство, занимался предпринимательской деятельностью. Всех их связывали длительные дружеские отношения, совместная работа в прошлом на почве борьбы с преступностью и, конечно, общность взглядов и интересов.

К сожалению, всех собрать в этот вечер не удалось — Глеб с семьей уехал в очередной раз на отдых куда-то к берегам Италии, а Олег, как обычно, горбатился на работе допоздна, чтобы погасить многочисленные кредиты. Только Виталик отдыхал в своем загородном доме после посещения престижного спортзала с сауной, мечтая в тесном дружеском кругу расслабиться хорошим пивком с карибскими омарами. Именно поэтому он с радостью отозвался на предложение увидеться, хотя от боулинга отказался, сославшись на усталость, предложив встретиться в тесном, но уютном пабе по улице Мокроусова. Климову ничего не оставалось, как согласиться. Бросив ключи от новенького БМВ в ящик рабочего стола, он вышел на улицу и пешком направился в паб, который находился в метрах трехстах от работы. Виталик подъехал на такси минут через двадцать. К тому времени Климов уже успел выпить кружечку доброго чешского пива и в приподнятом настроении наблюдал за мажорной публикой, собравшейся сегодня в баре…»

Так начинался дневник Федора Степановича Климова, моего нового знакомого по несчастью, хотя по сей день благодарен случаю за эту встречу, назвать судьбоносной которую будет огромным преувеличением, а вот приятной и значимой — как раз в точку!

Предугадываю массу вопросов по поводу описанного выше, особенно удивленные глаза сотрудников правоохранительных органов, главный из которых: «Что за бред вы несете по поводу жизни полицейских?» А более придирчивый читатель еще и заметит: «Почему дневник написан от третьего лица?»

На первый из них я, пожалуй, отвечу сразу — эти строки не более, чем веселые фантазии друзей, имеющие отношение к 2011 году в преддверии реформы МВД, когда со следующего года полицейским было гарантировано безбедное существование. И потому далее Климов со свойственной ему иронией повествует: «Жаль только, что 2012 год, увы, еще не наступил… Не лучше ли вернуться на землю, в настоящее время…»

И рассказывает про настоящее, как все происходило на самом деле.

«Как-то в пятницу поздним зимним вечером полковник милиции Климов Федор Степанович, начальник кафедры одного из многочисленных вузов МВД, чтобы снять накопившуюся за неделю усталость, решил выпить пивка с тройкой старых друзей. Пенсионеры МВД Виталик и Глеб восприняли эту затею с радостью и согласились встретиться через часок в пивной забегаловке по улице 5 Августа, а предприниматель Олег, имеющий собственную строительную фирму и туристическое агентство, как всегда, оказался в районе берегов Италии на отдыхе с любовницей.

Ровно в назначенное время друзья встретились возле бара, тепло обнялись, словно братки на стрелке, и зашли в прокуренное и проспиртованное помещение, забитое почти до отказа сомнительной и полунищей публикой из ближайших окрестностей.

Как обычно, дежурившая за стойкой в этот день почти квадратная тетя Рая встретила друзей своей приветливо-ироничной улыбкой, разогнала на уютном столике в углу алкашей, смела с него грязной тряпкой рыбью чешую и хлебные крошки, после чего почтительно поставила на стол три кружки светло-пенистого разливного «Пикура»[1] и приветливо к ним поманила… Не успели они сделать и по глотку, как на столе появились бутерброды с красной рыбой и развесные крабовые палочки.

­­– На здоровье, ребятки! Что-нибудь еще?

— Спасибо, все как обычно.

Обычно друзья выпивали по три-четыре бокала, успев за это время рассказать друг другу все, что накопилось с прошлой встречи, вспомнить прошлое и помечтать о будущем… А накопилось много всего: ход милицейской реформы, очередной скачок цен, обострившаяся международная обстановка, расслоение и деградация населения и многое-многое другое.

— Что про пенсионеров слышно? — задал свой самый больной вопрос Виталик.

— Да говорят, что пенсии индексируют всем независимо от того, уволился ли ты из полиции или из милиции. Короче говоря, одинаково всем платить будут, — поделился слухами Федор.

— Ага, верь им, — усомнился Виталик, — говорили, что налог на машины уберут, а на бензин акцизы повысят. В итоге и бензин подорожал, и налог поднялся… Да еще как! Хоть «Ласточку» продавай…

— И еще: многие бегут сейчас на пенсию, чтобы до 55 лет потом не служить… Черт его знает…

— А ты?

— Мне же год еще до 50! Недотягиваю маленько… Да ладно, где наша не пропадала! И куда идти? Где нас ждут с распростертыми объятиями?

Виталик трудился на местном ЖБК[2] рабочим. Шпалы из бетона ваял. Поэтому из всех выделялся стройностью и накаченностью, хотя и являлся инвалидом второй группы по желудочным болезням (пиво, однако, употреблял как здоровый). Правда, и зарабатывал относительно прилично. Глеб же работал преподавателем ОБЖ в ПТУ за копейки, но рохлей не был, следил за собой, занимался спортом, а выпивал мало и редко. Увы, язва… Федор был самым старшим, выглядел не так спортивно, но молодцевато. Это от природы. Долгое время казался самым молодым и только в последнее время начал седеть, слегка тучнеть, но в душе продолжал оставаться задорным мальчишкой, способным на безобидные розыгрыши и даже мягкие безумства, чем славился с молодых лет.

— Да, развалили великую державу, — сокрушался Глеб, признанный интеллектуал и единственный человек, как казалось друзьям, разбирающийся в политике, — кавказцы заполонили все! И ведут себя, как хозяева…

Глеб испытал чеченскую войну на себе, прошел три долгих кавказских командировки с автоматом в руках и потому мог судить гораздо больше о происходящих событиях в стране, чем обыватели у телевизора. Все это страшно угнетало его, провоцировало язвенную болезнь и повергало в постоянное уныние. Хотя, как настоящий мужчина, да еще с немалой примесью восточной крови, он по-прежнему оставался человеком, на которого можно было в трудную минуту положиться полностью без остатка, доверить самое сокровенное и, конечно же, как говорится, пойти в разведку. К чеченцам он относился неоднозначно: чаще с явной неприязнью, но при этом, постоянно восхваляя их сплоченность и верность обычаям, позволяющим сохранять на протяжении многих веков свою исключительную живучесть. Федор же и Виталик к национальному вопросу подходили по-ленински, так как были воспитаны с детства в духе интернационализма. Они ведь сталкивались в жизни только с мирными мусульманами, проживающими в России, чаще рыночными торговцами, показательно доброжелательными и щедрыми. А Федор в советское время в Москве и вовсе в институте учился в окружении кавказцев, которые, как правило, были из зажиточных и интеллигентных семей, на деле показали себя мужественными парнями, верными друзьями и вообще соответствовали образу усредненного советского человека, коими, несомненно, являлись и наши герои. Поэтому для них не существовало «плохих и хороших» национальностей, а имели значение лишь личные качества конкретного человека.

— Реформа, конечно, нужна, — рассуждал Климов, — сколько дерьма в милицию затесалось, прямо удивляешься! Помните, в розыске какие ребята были? Дружней и порядочней коллектива не сыщешь! Я, когда пришел, сразу понял — повезло конкретно, в хорошие руки попал. А потом ОБНОН[3], УБОП[4] — оказывается, везде настоящие мужики-альтруисты, за идею служили беззаветно, ни у кого и мыслей ни о какой-то выгоде, да еще преступной, не возникало! Ну могли морду начистить кому-нибудь, и то ради дела, ну выпить лишнего, тихонько подурачиться — все мы люди… Но чтобы дела гнусные воротить! Да мы ж таких просто за пару дней выживали, вспомните! Лично я за реформу, если она снова даст возможность честно и плодотворно работать без кумовства и коррупции.

Глеб, проработавший большую часть службы в оперативных подразделениях, дослужившийся до начальника криминальной милиции одного из отделов города, недавно только ушедший на пенсию в сорокалетнем возрасте, был полностью солидарен с Климовым. Не задумываясь, убежал он от захлестнувшего вдруг милицию бюрократического маразма, формализма, возведенного в самоцель, пресловутого главенства «палочной»[5] системы, которая постоянно отменялась, перерастая в «галочную», от трусоватых дураков-начальников и просто случайных людей, приблудившихся в органы из корыстных целей, осознав, что в это смутное время и здесь можно поживиться, используя служебное положение.

Все честные и нормальные сотрудники понимали, что реформа необходима, но сомневались, сможет ли ее провести нынешнее руководство страны, настолько формальное и беззубое, попираемое олигархами и монополистами, клановостью и равнодушием обывателей, что поломать, а главное — построить новую систему в кратчайшие сроки казалось невозможным. Тем более, что за основу, как обычно, принимались модели западного и заокеанского образца. А ведь ни для кого не секрет тот факт, что в России, как ни в одной стране, очень популярна криминальная культура: едешь в маршрутке — обязательно звучит блатняк, переименованный почему-то в шансон. Им же забито и радио, и телевидение… Уголовный жаргон в своей речи применять считается стильным… Сообщить о преступлении — стукачество, хотя в Европе это норма, помогающая весьма эффективно бороться с преступностью. Разве теперь не понятно, что реформа МВД — это реформа не только МВД?

Впрочем, нельзя сказать, что старые друзья-оперативники уж очень скептически воспринимали предстоящую реформу — продолжительная работа сыщиками не только закалила их морально и физически, но и наложила неизгладимую печать оптимизма. Постоянные лишения и самоотдача, подкрепленные смекалкой и опытом, связанными с долей риска и приличной порцией адреналина, воспитали их людьми не только уверенными в своих силах, но и в том, что добро все равно в конце концов побеждает зло! Поэтому об окончательных результатах изменений в целом из них никто глобально не задумывался — главное, что какое-то движение началось, а значит, что-то сдвинулось с места и есть надежда на улучшения!»

Простите, уважаемые читатели, однако прежде чем продолжить дневник Федора Степановича Климова, который вас, несомненно, заинтересовал, хочу хоть и ненавязчиво, но все же рассказать немного и о себе, о нашем знакомстве с Климовым, а вернее о том, что явилось причиной опубликования этих, с позволения сказать, необычных записок, заодно ответив и на вопрос придирчивого читателя: «Почему дневник написан от третьего лица?»

Почти перед самым Новым годом меня угораздило попасть в больницу. И не просто в какое-нибудь лор-отделение с банальным гайморитом или даже не в хирургическое с пугающей неизбежностью операции. Непредсказуемость судьбы неожиданно забросила меня в доселе невиданное отделение травматологии, куда я вообще не планировал никогда в жизни попадать по причине обычной человеческой самонадеянности, считая, что подобные вещи могут случаться, но только не с нами…

Представьте уныние, граничащее с отчаянием, когда я неожиданно очнулся на больничной койке под белым потолком с загипсованными ногами и замотанной бинтами головой, при этом, как ни странно, досконально помня предшествующий этому эпизод с посадкой в такси, поездкой по ночному городу, характерный скрип тормозов с последующим глухим ударом и даже, как сквозь сон, чьи-то заботливо-деловые рекомендации:

— Осторожно мужчину на носилки кладите! Голову пониже — видите, рана кровоточит…

И вот теперь больница, да еще в незнакомом городе, куда я был направлен редакцией два дня назад для освещения события, которое посетить уже не смогу по причине наступления его только завтра… А может, сегодня уже и есть завтра? Или послезавтра? Или и вовсе прошло уже несколько дней?

Под бинтами непроизвольно выступил холодный пот…

— Ну вот вы и пришли в себя, — послышался где-то сбоку незнакомый заботливый женский голос, — вы меня слышите? Как самочувствие?

— Не знаю, вроде жив еще… — пытаясь по обыкновению острить, попробовал я улыбнуться.

— Будете жить и даже очень долго! — весело защебетал женский голосок, — сейчас я позову доктора, и он переведет вас из реанимации в общее отделение.

С доктором я познакомился несколько позже, уже в двухместной довольно приличной для провинциального города больничной палате, с запахом недавнего ремонта, после которого, скорее всего, в помещении еще никто не лежал. Палата словно ожидала VIP-больных, коим я вполне мог оказаться, как журналист известного столичного издания. Впрочем, когда меня везли по многочисленным коридорам, я успел обратить внимание, что и там все на высшем уровне.

«Белгород, — рассказывали мне многие, кому посчастливилось здесь побывать, — небольшой, но очень культурный город: красивый, чистый, добрый. Его еще называют европейским. А главное — в нем нет столичной суеты, и оттого очень приятно душевно отдыхать…».

«Вот теперь придется долго и нудно отдыхать вдали от работы, семьи и, хоть и суетного, но устоявшегося уклада жизни… на больничной койке», — в отчаянии только успел подумать я, как вошел доктор.

— Меня зовут Виктор Николаевич, — представился тихим душевным голосом на вид очень усталый мужчина лет пятидесяти пяти.

— Очень приятно, — попробовал я улыбнуться и даже безнадежно привстать, — Александр Иванович…

— Лежите, лежите! — в испуге замахал руками доктор. — Вы ведь только что перенесли серьезную операцию! Так, сейчас посмотрим… Ножки хорошие… Головокружения, тошноты нет?

— Нет…

— Я тоже думаю, что не должно быть — на голове лишь легкая ссадина…

— А с ногами что, Виктор Николаевич?

— Открытый перелом правого бедра, перелом левой лучевой кости голени со смещением. Пришлось вас сразу оперировать. Пластиночку специальную на кость наложили, саморезики… Ничего, все будет хорошо. Через полгодика все лишнее уберем, а еще через полгодика спляшете!

— Не очень-то радостные перспективы…

— Да бросьте вы! Операция прошла успешно, и вообще, спасибо, что так… Живы, в общем…

— Спасибо, доктор! Вы оперировали?

— Да. И месяца полтора настраивайтесь под моим присмотром здесь находиться, ничего не поделаешь… Медсестра Наташа вам вещи в палату принесла: сумочку, мобильный… Сможете с семьей связаться, может, и приедут…

— Конечно приедут. Спасибо вам большое! Буду настраиваться.

— Болей пока нет?

— Нет.

— Это пока обезболивающее действует. Дня три как минимум «Трамалчик» придется поколоть… Аллергия есть на лекарства, если да, то на какие?

— Да вроде нет…

— Ну и славненько. Сколько полных лет?

— Сорок три.

— Вы еще совсем молодой человек. Если слушаться будете — встанете раньше! Я пойду, а если что понадобится — вот кнопочка медсестру вызывать. Ну, сами понимаете, в туалет там или еще чего…

Оставшись наедине, я вновь почувствовал прилив безнадежного отчаяния, но, вспомнив о лежащем на тумбочке мобильнике, судорожно схватил его, легким нажатием заставил светиться и с радостью обнаружил, что в нем еще теплилась жизнь — немного зарядки оставалось. Очевидно, что телефон был выключен чей-то заботливой рукой, иначе представляю, как бы он разрывался в тихих больничных покоях…

Пропущенных звонков было немало — в основном из редакции, ведь, судя по дате, после аварии прошло два дня. Я представил, как коллеги сходили с ума от неизвестности, а о том, что происходило дома, и вовсе страшно было подумать! Масса эсэмэсок о пропущенных звонках, естественно, были и от жены. Бедная, что она сейчас переживает! Телефон издал прощальный электронный писк и потух…

И (о счастье!) не успел я расстроиться по очередному поводу, зажмурив от отчаяния глаза, как чья-то нежная рука осторожно легла на влажный от пота лоб. Медсестра?

— Саша, это я…

— Ты? — я не верил своим глазам. — Какими судьбами здесь?

— Приехала к тебе… На поезде…

Голос у жены звучал тихо, спокойно и даже, как мне показалось, привычно, по-домашнему. Хоть она и выглядела устало, особого расстройства на лице я не заметил. Напротив, мне показалось, что Рита была счастлива находиться здесь и видеть меня в этом беспомощном и жалком состоянии… Ну конечно, понял я, она ведь представляла себе по дороге самую страшную картину, а я жив, хоть и не совсем здоров, и даже могу разговаривать! Да и умеющий профессионально успокаивать врач Виктор Николаевич наверняка успел пообщаться с Ритой.

— А как же твоя работа? — спохватился я. — Ведь ты даже на час не могла ее…

— Оказывается, есть вещи поважнее, — опустила Рита глаза, — жаль, что раньше я этого не понимала.

Ощущение беспомощности вновь привело меня в отчаяние.

— Я и сам не понимал, а вот теперь…

— Ничего, все проходит… Главное, что ты жив и что мы сейчас вместе.

Столь забытую за годы совместной жизни в трудах и суете идиллию неожиданно прервал звук несмазанных колес больничной каталки в коридоре, после чего дверь распахнулась и в палату ввезли нового вынужденного постояльца. Им оказался мужчина примерно моих лет с перебинтованной ногой ниже колена, со страдальческой миной на лице, как у большинства находящихся в подобном заведении, пока, как я уже понял, им не сделают обезболивающий укол.

Нам с женой пришлось минут двадцать молча наблюдать, как ловкие медсестры во главе с Виктором Николаевичем, уложив травмированного в кровать, возились над каким-то хитрым приспособлением, предназначенным, как вскоре стало очевидно, для поддержания перебинтованной ноги в приподнятом положении.

— Ничего не поделаешь, придется вам пока на растяжечке полежать, — по своему обыкновению успокаивал хирург вновь прибывшего, — а, если будете слушаться, через полгодика спляшете…

— Полгодика?! — ужаснулся мужчина. — Доктор, я не могу полгодика — через пять дней Новый год!

— А вы что, Дедом Морозом работаете? — не меняя интонации, пошутил доктор.

— Ну уж точно не Снегурочкой! — нашел в себе силы поддержать шутку мужчина, и я сразу же профессиональным чутьем понял, что моим соседом будет сильный и неунывающий человек.

— Переломчик у вас такой, что рана подзажить в течение определенного времени должна, а потом уже можно будет и операцию делать, — серьезно пояснил Виктор Николаевич.

— Да, вижу, что влип… — как бы обращаясь к себе, но чтобы слышали все присутствующие, огорчился доставленный.

— Родные знают, что вы здесь? — поинтересовался доктор.

— Наверняка. Мобильник разбился, но водитель, что меня привез, обещал позвонить домой… Впрочем, если можно продублировать, буду очень признателен — я ведь имею право на один звонок?

— Что за зоновские шутки? — усмехнулся Виктор Николаевич. — Наташенька, запишите номер телефона, пожалуйста.

Но, видимо, по части супружеских встреч этот вечер поистине благоволил — не успела медсестра достать листок и ручку, как в палату влетела с заплаканным лицом женщина в небрежно наброшенном на плечи белом халате, растерянно поздоровалась со всеми, после чего решительно устремилась к мужчине с подвешенной ногой.

— Ну, ну, никаких поминок! — бодро попытался отрезвить ее тот. — Не пришло время еще по мне слезы лить…

— Что с тобой? Как это случилось? — начала она забрасывать его традиционными в данной ситуации вопросами.

— Не поверишь — на ровном месте! Шел, упал…

— …очнулся — гипс! Прекрати поясничать! Я чуть с ума не сошла…

— Света, ну когда я обманывал?! — возмутился больной. — Скажите, доктор! Иду по Щорса домой, телефон зазвонил. Я достал и как… упал, в общем… Телефон вдребезги! На улицах лед сплошной!

— Да ты пьян, похоже? — принюхалась Светлана. — От тебя за версту разит!

— А уж это позвольте опровергнуть, — заступился Виктор Николаевич, — спирт использовался мною чисто в медицинских целях, притом наружно. Ну, вы тут общайтесь пока. Если возникнут какие вопросы — я в ординаторской.

Когда медперсонал покинул палату, мужчина, чтобы успокоить жену, заставил ее обратить взор на меня:

— Посмотри, Света, разве у меня травма?! Подумаешь, ногу сломал… Вон у человека две в гипсе и еще голова… Кстати, я не успел представиться — Федор. Федор Климов.

— Александр Лебедев. Очень приятно. А это моя жена Маргарита.

Так мы и познакомились семьями. Узнав, что мы из Москвы, Климовы воодушевились, так как выяснилось, что оба заканчивали один и тот же столичный вуз, а сюда попали по распределению, давно в Москве не были, и потому тему для начальной беседы выдумывать не пришлось.

Минут через двадцать жены решили, что действительно пора побеседовать с доктором на предмет тяжести наших травм, перспектив на будущее выздоровление и вообще, что для этого нужно. Однако, как только они покинули палату, к Климову почти сразу же зашел еще один посетитель — мужчина высокого роста, спортивного телосложения, в очках и небрежно наброшенном на плечи белом халате мизерного размера, который, как будто специально для потехи, был выдан ему медперсоналом в гардеробной.

— Давно лежим? — почему-то весело улыбаясь, обратился он к обоим.

— О, привет, Виталик! — обрадовался Климов. — Оперативно, однако, слух разнесся о моем местонахождении…

— Как всегда, все под контролем, — присаживаясь на стул рядом с кроватью Климова, похвастался посетитель. — Вот решил навестить пострадавшего друга… Как же тебя угораздило? Впрочем, догадываюсь — шел, упал, очнулся… Не выпивал хоть?

— Если бы выпивал — ничего бы не случилось, сам знаешь…

— Да, пьяным в таких ситуациях везет, — с видом знатока, поправляя очки, согласился Виталик. — Помнишь, на Водстрое[6] мужик в стельку пьяный балконную раму ставил и с восьмого этажа на нее же спланировал? Ты его в больнице опросил, к родным пришел разбираться, как это случилось, — а они чуть ли не с кулаками: «Что вы все ходите?! У нас похороны…»

— Ну да, а я им: «Как? Я ведь только что с ним разговаривал…» Они от радости чуть не ошалели, назад в квартиру затянули и давай угощать спиртными напитками. Насилу вырвался!

— Кстати, может, за пивком сгонять? — с ходу предложил Виталик.

— Ага, ты с пивком, а медсестра с судном замучается бегать…

— Тогда водочки?

— А вот от этого сейчас бы не отказался, честное слово! — серьезно заметил Климов. — Ты как, Саня, считаешь?

— Да нельзя, наверное, с лекарствами…

— Ерунда это все! Но в любом случае не стоит человека гонять…

— А чего гонять? — хитро ухмыльнулся Виталик, доставая из-за пазухи поллитровку. — Лекарство уже здесь. От стресса, так сказать… И врачи рекомендуют.

— Убери сейчас же! — неожиданно заволновался Климов. — Светка здесь! В любой момент зайти может. Уже и без выпивки наехала…

— Твоя Светка по сравнению с моей — ангел, — притворно обиделся Виталик, — друг с добрыми намерениями, можно сказать, зашел проведать друга, разволновался, а ему при этом и выпить не позволили его же водку?

— Я так и понял, что ты в очередной раз место и повод искал, — засмеялся Климов, — ладно, разливай, только поскорее, пока наши жены не вернулись.

— Момент!

Виталик, словно фокусник, достал откуда-то из-под халата два пластиковых стакана, наполнил их почти до конца и, осторожно вставив нам в руки, подбодрил кратким, учитывая нестандартную ситуацию, тостом:

— Ну, будем…

— Неудобно лежа пить, — сделал неожиданное открытие Климов, — а закусить есть чем-нибудь?

— А как же! — Виталик снова, словно Хоттабыч, достал из-под халата огромное зеленое яблоко, засуетился по палате в поисках режущего инструмента, но Климов вовремя его осадил:

— Хватит носиться! Добегаемся, пока кто-нибудь точно не придет в самый неподходящий момент… По очереди кусать будем. Давай, Александр!

Еще минуту назад, не собираясь ни за что нарушать постельный режим, я был настолько вовлечен в это мальчишество взрослых мужиков, что не заметил, как лежа, моментально и с удовольствием проглотил стакан горьковато-теплой жидкости, смачно перебив вкус кислым яблоком.

— Не экономь — закусывай, — советовал со своей кровати Климов, — яблоко большое. Тем более что мы еще сумки и пакеты жен не обследовали… Уж чего-чего, а закуски, уверен, там навалом!

— Да, — соглашался Виталик, намеряя дозу себе, — теперь главное — обжиться, привыкнуть… И не переживайте, приходить я буду часто — квартал всего идти…

Едва Виталик успел спрятать пустую емкость за пазуху, как в палату вошли жены.

— Вот, решил навестить, — не растерявшись, с ходу доложил он, — поддержать, так сказать, болящих… Что врачи говорят, скоро на лыжи встанут?

— Вам все шуточки, — мягко упрекнула Света, — а, между прочим, травмы серьезные. Так что, Виталик, не скоро в пивной встретитесь, не надейся…

— Но один положительный момент все же имеется — длительный период трезвости, — согласился тот, — да и мне на пользу — с кем теперь бражничать?

— Ты имей в виду, — недоверчиво предупредила Света, — ему антибиотики сильные колют — со спиртным несовместимо!

— Что же я не понимаю, «мементо мори»… Придется пока довольствоваться капельницами, уколами да таблетками. Так и до токсикомании недалеко… Ну, мне пора. Не скучайте — завтра снова приду.

Перспективы наши, красочно обрисованные женами, действительно ничего радостного не предвещали — раны не смертельные, но лечение предстояло длительное и тяжелое. Главное неудобство — полное обездвиживание. Мне предстояло лежать месяца два, пока с обеих ног гипс не снимут с последующей разработкой! А Федору Климову, в связи с тем, что одна нога цела, было обещано на костылях передвигаться и в гипсе, но опять же — после операции, которую назначили почему-то только через десять дней.

— Ничего себе, — не на шутку расстроился он, — а раньше нельзя?

— Доктор сказал, что перелом открытый — рана должна зажить.

— И что мне вот так десять дней в подвешенном состоянии находиться? А Новый год?!

— Ничего не поделаешь… И Новый год можно хоть раз в жизни без куража отметить!

— Приедем к вам на Новый год, — успокоила Рита, — и шампанского выпьем. Главное, чтобы вели себя хорошо и выздоравливали…

— Во дают! — возмутился в свою очередь и я. — Не успели свободы передвижения лишиться, а они уже нам условия ставят, словно с детьми разговаривают… Материнский инстинкт проснулся?

То ли радуясь поддержке дорогих нам людей, то ли немного подогретые алкоголем, который на время отвел нас с Климовым от грустных мыслей, мы еще около часа вчетвером весело общались на различные темы, пока пришедшая с уколами медсестра Наташа вежливо не намекнула, что посетителям пора бы покинуть палату по причине позднего времени.

Рита должна была уехать вечером следующего дня, и потому Климовы решительно настояли, чтобы ночевать она отправилась к ним.

И вот в тот момент, когда мы остались одни, страшная грусть и отчаяние от безнадежности положения с новой силой завладели мною. Я даже на какое-то время забыл о том, что со мной в палате находится такой же товарищ по несчастью, и, не сдержавшись, тихо, словно подбитый пес, заскулил.

— Что, хреново? — тихо отозвался Климов и, не дождавшись ответа по причине моего смущения, тут же горестно согласился. — У меня та же беда… Но ничего не поделаешь, Саня, будем держаться. «Это пройдет» — было написано на кольце Соломона, помнишь?

— Ну, да, а с внутренней стороны: «И это тоже пройдет.»[7]

— А Виталик, ну, который сегодня ко мне приходил, любит говорить: «Не такие штормы терпели!»

— А он что, моряк?

— Был когда-то морским офицером, а потом мы в уголовном розыске вместе служили.

— Я так и понял из разговоров, что вы какое-то отношение к правоохранительным органам имеете.

— Ну, это давно было. Он уже лет десять как на пенсии, а я только этим летом ушел.

— Да вы молодые еще! — изумился я.

— Мне пятьдесят, а Виталик на пару лет моложе. Только он по здоровью ушел, а я по выслуге лет.

— А я, если честно, думал, что мы ровесники.

— Просто я всегда моложе своих лет выглядел. Помню в начале девяностых иду по райотделу мимо дежурки с кобурой под мышкой — лет тридцать было, наверное. А дежурный мне потом рассказывает, как две посетительницы-старушки шепчутся: «И как таким пацанам оружие доверяют?» Иногда это помогало в работе, иногда — наоборот.

— И мне в молодости очень хотелось сыщиком стать, детективы любил… Но в полиции такой должности ведь не бывает? Как правильно, оперуполномоченный?

— В официальных документах — да, но и слово «сыщик» по-прежнему в ходу. А ты, как я понял, журналист, верно?

— Да, а как догадался?

— Ну, я же сыщик! Согласись, это тоже творческая профессия — а рыбак рыбака, как известно, видит издалека.

— Я слышал, что сыщик — это не профессия, а диагноз, правда?

— Ну вот, не успели в больницу попасть, как медицинскими терминами заговорили… Думаю, что то же можно сказать и о журналистах…

— Да, выходит, нет ничего удивительного в том, что мы понимаем друг друга с полуслова!

— Выходит, что так…

— И в каком звании уволился? Не ниже полковника, видимо?

— Угадал, Саша. Но каким образом?

— Так ведь палата наша явно на VIP-персон рассчитана. Ты вообще-то признавался врачам, кто есть на самом деле?

— А в нашем положении это обязательно? Ты был без сознания… А в карманчике книжечка специальная, в которой все сказано. У меня спросили место работы. Я соответственно ответил, что пенсионер. И книжечка подходящая также имеется. Вот тебе и вся дедукция… Но это не значит, что палата нам за особые заслуги досталась… В отделении ремонт недавно сделали, и эта оказалось свободна — нам просто повезло… Здесь ведь есть и одноместные — вот это уже тянет на VIP!

— А как же люди в коридорах вдоль стен? Я видел несколько человек…

— Ну да, трудно на данный факт не обратить внимание… Только у меня, пока везли, возможностей больше было приметить некоторые характерные детали… Это бомжи!

— Не может быть! — ужаснулся я. — И почему их в палаты не кладут? Это пахнет дискриминацией. Разве они не люди?

— Есть небольшая проблемка, — грустно пояснил Федор, — на каждом из них, как правило, обитают характерные насекомые, в простонародье — вши…

— А один из них почти возле нашей двери! — невольно заволновался я.

— Не переживай, — успокоил Климов, — мы можем чувствовать себя в полной безопасности, пока он не заберется к нам в кровать.

— А что, может и такое случиться?

— Это исключено — у него ампутированы обе ступни.

— Ты и это заметил?

— А чем было заниматься, когда меня возле двери в палату минут пять держали? Не в потолок же смотреть. Вот я и разглядывал своего будущего соседа по коридору. Думаю, бедняга их отморозил. К сожалению, в зимний сезон это случается нередко…

— Жаль мужика… А тебе приходилось с ними общаться, ну, по работе, например. Мне как-то не довелось…

— Да постоянно! Эти бедолаги, которые предпочитают вести скрытый образ жизни, часто оказывались невольными свидетелями различных преступлений. Главное, суметь их разговорить…

— Мне кажется, за стакан водки или даже за флакон настойки боярышника они все, что было и не было, готовы рассказать!

— Не всегда, — задумчиво возразил Федор, — вот, например, был однажды случай…

И Климов ненавязчиво поведал мне историю одного преступления, в раскрытии которого некогда участвовал, да так, что я пролежал с открытым ртом весь его рассказ, боясь вздохнуть. И не мудрено — во-первых, это было крайне интересно, во-вторых, я все-таки журналист, а в-третьих, Климов оказался таким искусным рассказчиком, что я напрочь забыл, где нахожусь, включая моральные и физические страдания, пока он не закончил говорить.

— Да это целый сюжет для кинофильма! — искренне восхитился я. — Неужели все так и было на самом деле?

Климову моя восторженная реакция явно пришлась по душе, он даже попробовал повернуться в мою сторону, забыв о подвешенной ноге, застонал от боли, а когда снова пришел в себя, возразил:

— Ну, про кинофильм ты загнул, дружище! А вообще, в жизни часто случается такое, что ни в каком фильме показать нельзя! Хотя на самом деле было! Почему нельзя? Просто никто не поверит…

И Федор вновь рассказал страшную историю о том, как две несовершеннолетние девочки убили свою мать, разрезали на куски и по частям ночами выносили в обычной кастрюле топить в реке.

— Не может быть! — невольно вырвалось у меня. — За что убили? И почему по частям?..

— На танцы не разрешала ходить в ночной клуб. А по частям, потому что силенок не хватало целиком вынести… Да и спалиться боялись. Только все равно не повезло — нарвались на патруль, который заинтересовался, почему две девчушки в два часа ночи по городу с кастрюлями шастают. Мясо, говорят, испортилось… Проверили, а там такое мясо!..

— Да, — согласился я, — если такое в кино показать, зритель недоверчиво покрутит пальцем у виска и точно решит, что автор уже не может ничего нового придумать! Действительно, не верится, что такое может произойти…

— А я, в отличие от тебя, детективами никогда не увлекался. Иногда такое закрутят! А на самом деле все бывает просто и буднично…

И Климов в очередной раз поведал мне историю раскрытия одного убийства, которую я выслушал на одном дыхании.

— Вижу, что загрузил тебя на полную катушку, — неожиданно закончил он, — а уже первый час ночи, наверное, спать пора в этом заведении…

— По-моему, в этом заведении да в нашем положении спать можно сколько хочешь и когда хочешь. Если честно, я просто счастлив, что попал с тобой в одну палату. Мне, журналисту, как ни странно, никогда не приходилось писать на криминальные темы — все больше хозяйственная да пафосная тематика. Если у тебя таких историй много — я даже попрошусь, чтобы нас не выписывали, пока они все не закончатся! — пошутил я.

— Тогда действительно пора спать, — в тон мне ответил Федор, — а то закончатся до нашего выздоровления — что делать будешь? Впрочем, не переживай — с завтрашнего дня такое паломничество сюда начнется, что мои друзья тебя подобными историями еще достанут. Тем более, что друзей у меня много, и потрепаться ой как любят!

— Ну и славненько! — искренне обрадовался я.

Климов не соврал — начиная со следующего дня в нашу палату действительно началось паломничество.

Первыми, еще до завтрака, конечно, пришли жены. Моя — чтобы попрощаться, а Светлана — проведать. Они, как водится, принесли множество различных продуктов, при этом жена Климова в отношении мужа пояснила:

— Он казенного ничего не ест. Когда в армию провожала, думала, что все мести будет! Ничего подобного — каким уходил гурманом, таким и вернулся!

— Я вовсе не гурман, — возразил Федор, — просто ничего с вареным луком есть не могу, а в казенных столовых его везде кладут… Ну, и так еще кое-чего…

— Кое-чего! — передразнила Светлана. — Ни молока, ни масла…

— Неправда! В армии масло есть научился. Правда, его только и ел… Как выжил, до сих пор не понимаю…

В этот момент нам принесли завтрак, который Климов категорически отверг, а на немой вопрос нянечки, указав пальцем на дверь, предложил:

— Отдайте мою пайку тому мужику, который за стенкой в коридоре лежит. Уверен, что он не откажется.

Отказываться от второго завтрака бомж действительно не собирался, более того, спустя несколько секунд в открытую дверь мы смогли услышать его благодарственные слова, выразившиеся в обращении к Богу дать нам здоровья.

В течение этого дня и всех последующих поток людей в нашу палату не прекращался. У Климова оказалось столько друзей, что некоторые депутаты желали бы иметь столько избирателей. И кто только не посетил нас за время нахождения здесь!

Большинство, конечно, составляли люди в погонах, либо которые их когда-то носили. В их число попадали не только сослуживцы полковника, но и представители других правоохранительных органов: наркоконтроля, ФСБ, таможни, которые, взаимодействуя с ним по работе, становились близкими друзьями в силу его притягательного характера, на что моментально купился и я.

Уникальная открытость этого человека и невероятная доброжелательность на грани альтруизма, не переставали удивлять меня на протяжении всего нашего вынужденного времяпрепровождения, а ведь эти качества я почему-то раньше считал не свойственными людям его профессии! Теперь же, беседуя с его друзьями, я вдруг начинал чувствовать и понимать, что это закрытое в силу ряда причин братство заслуживает самой высокой оценки в части не только интеллектуальной, но и общечеловеческой составляющей в силу их способности воспринимать чужую боль как свою. Несправедливо было бы не отметить и ряд недостатков, присущих этим людям, которые Климов шутливо называл «профессиональной деформацией». Впрочем, они не выходили за рамки общепринятых, поэтому факт их наличия теоретически должен был только радовать рядового гражданина, что он имеет дело не с тупоголовым роботом, а с таким же человеком, как и сам. Но об этом позже.

Следующей категорией друзей, жаждущих поддержать Климова, а заодно и меня, являлись люди сугубо гражданские, связанные как мирными общими интересами, так и сталкивающиеся когда-то по работе, например, в качестве потерпевших, а также родственники, соседи и одноклассники. Среди них выделялись успешные предприниматели и даже руководители крупных муниципальных предприятий, которых было сразу видно не только по манере держаться, но и по содержимому традиционных пакетов с деликатесами, поставляемых нам в огромном количестве. Именно по этой причине мы вскоре вынуждены были отказаться от больничной еды, которую с удовольствием употреблял бомж за дверью по имени Колян, как он себя называл, никогда не забывая благодарить.

Кстати, сложившееся у меня вначале впечатление о том, что Климов и его друзья имели пристрастие к чрезмерному употреблению спиртных напитков, к счастью, оказалось ложным. Когда уже знакомый нам Виталик принес на следующий день «детскую», как он называл двухсотпятидесятиграммовую бутылку водки, и предложил таким образом поднять настроение, Климов недовольно возразил:

— Виталь, это все-таки лечебное заведение, а не кабак. Да и вправду, мы ведь на лекарствах сидим.

— Один я тоже пить не буду, — сделал вид, что обиделся, Виталик.

— А ты Коляну налей, — посоветовал Федор, — для него это будет праздник.

— Точно!

Наполнив до краев пластиковый стакан, Виталик решительно скрылся за дверью, однако тут же послышался его растерянный голос:

— Да он спит — не будить же…

— Буди! — решительно посоветовал Климов. — Спать он хоть сутками здесь может, а вот выпить не каждую минуту предлагают…

Мы прислушались и буквально через минуту услышали радостно-удивленное восклицание Коляна, хруст яблока и традиционную благодарность:

— Спасибо, парни! Дай бог вам здоровья! Вовек не забуду!

— Словно в роли волшебника побывал, — зайдя в палату и прикрыв дверь, самодовольно доложил Виталик. — Бужу его — открывает глаза и не верит, что ему вместо лекарства целый стакан водки предлагают! Чуть не ошалел от счастья.

С тех пор спаивать несчастного бомжа за дверью стало у всех чуть ли не доброй традицией.

Некоторые посетители Климова приходили совсем ненадолго, перекидываясь парой-тройкой ободряющих слов, оставляли традиционный пакет и спешили по неотложным делам, но были и такие, в основном сослуживцы Федора — пенсионеры, которые засиживались подолгу, вспоминая интересные эпизоды службы. В этот момент глаза у полковника горели молодым задорным огнем, и создавалось впечатление, что он напрочь забывал о своем недуге, а вместе с ним и я.

Больше всех в этом отношении, конечно, выделялся посещающий нас почти ежедневно Виталик. Конкурировать с ним отчасти могли разве что полковник наркоконтроля в отставке некто Головин, который еще лейтенантом служил с Климовым в уголовном розыске, и на редкость солидный внешне ныне руководитель крупного муниципального предприятия, а ранее старший оперуполномоченный по особо важным делам УБОПа Милицин Игорь, превращающийся моментально в рубаху-парня при воспоминаниях о былой службе. Чаще других навещали товарища также задорный, совсем еще молодой пенсионер, бывший напарник Климова по ОБНОНу, которого все называли не иначе, как Хохол, и адвокат по имени Лёня, старающийся всегда казаться серьезным, хотя и безуспешно — выдавали веселые и выразительные голубые глаза. А из гражданских — предприниматель Федин Олег, оказывающий содействие органам внутренних дел по причине старой дружбы с Федором.

Но все же интереснее рассказчика, чем сам Климов, среди всех его друзей однозначно не было! Когда мы оставались вдвоем, по моей просьбе, а иногда и просто, как говорится, к слову, Федор так красочно рисовал картины из своего оперского прошлого, что лучшего времяпрепровождения в нашей ситуации нечего было и желать.

Однажды я даже обронил по этому поводу:

— По твоим рассказам можно целую книгу написать! Ты пробовал когда-нибудь хотя бы дневник вести?

— Ну, пробовал когда-то в детстве, а что?

— Я бы на твоем месте немедленно сел за перо.

— За мемуары? — усмехнулся Федор. — То же мне, маршал Жуков! Знаешь, сколько в стране не вровень мне достойных сыщиков? И какие дела раскрывали! А это все так, разве что для поддержания разговора… Рассказы провинциального сыщика на больничной койке…

— Почему сразу мемуары? — в свою очередь возмутился я. — Я всего лишь говорил о личном дневнике. Кстати, как ты сказал? «Рассказы провинциального сыщика»? Неплохо звучит… А еще лучше — «Дневник провинциального сыщика». Жаль, конечно, что ты его не вел, хотя, конечно, начать никогда не поздно, тем более на заслуженном отдыхе…

— Некогда было, — оправдывался Климов, — да и вообще, нескромно как-то…

— А разве те великолепные люди, о которых ты рассказывал, полковник Перелыгин, например, или Герой России Бутов, не заслужили, чтобы молодые сотрудники о них узнали больше, чем написано в официальных документах? Ты ведь сам говорил, что в жизни они были очень скромными и в то же время на редкость достойными людьми, с которых нужно брать пример всем, кто встал на путь борьбы с преступностью! А разве твои друзья-сослуживцы, пусть не совершившие громких подвигов, но все же честно отдавшие лучшие свои годы на этой стезе, не достойны, чтобы у них хоть немного поучились те же курсанты, которых ты воспитывал в процессе обучения и которые с благодарностью помнят тебя, навещая сейчас в больнице, поздравляя с праздниками или просто встречая на улице, желают крепкого здоровья? Тут дело, в общем, даже не в тебе, дорогой друг, а, скорее, в вечном долге перед людьми приносить пользу до последних дней своих!

— Умеете вы, журналисты, пафосно выражаться, — не на шутку развеселился Климов, — вам только трибуну дай… Ну нет у меня такого таланта, как у тебя, — писать, что поделаешь? Хотя насчет «вечного долга» правильно заметил… И знаешь, я ведь стараюсь не рвать эту тонкую нить, которая связывает меня с прошлой работой, — в институте по-прежнему частый гость, участвую по мере сил в различных воспитательных мероприятиях, провожу беседы с будущими сотрудниками — меня даже выбрали членом Совета ветеранов института. А вот писать, увы, не дал Бог…

Спорить с Федором и на чем-то настаивать я тогда не стал, но, сначала втайне от него, а потом и в открытую, начал делать небольшие пометки в рабочем блокноте, чтобы не забыть те истории, а порой просто рассуждения бывшего сыщика[8] Климова, с которым, считаю, неспроста судьба свела меня таким оригинальным способом.

После выздоровления мы не потеряли связь, ибо ничто так не сближает людей, как общее несчастье, но моя тяга к Федору объяснялась еще одной веской причиной — дневник, который должен был вести он, написал я. И, конечно, его нельзя назвать точной констатацией фактов, о которых мне на протяжении долгих дней и ночей рассказывал Климов, — разумеется, моя фантазия рвалась дальше, но, поверьте, основа повести о провинциальном сыщике все же документальна.

Примечательно то, что, когда через тройку лет, сильно волнуясь, я ознакомил Федора с первоначальным вариантом рукописи, он моментально проглотил ее, и был так приятно удивлен и даже счастлив, что я сделал выводы, о не зря проведенном времени. Это, конечно, не мемуары, и даже не дневник, а просто рассказ о каждодневном труде рядовых сотрудников милиции-полиции, со своими достоинствами и недостатками, присущими обычным людям. И, как и все честные труженики, поверьте, они достойны уважения!

Возможно, в силу своей скромности Климов высказал замечание о том, что главный герой не очень-то похож на реальный персонаж, то есть на него, а как-то идеализирован, причесан, и мне долго пришлось убеждать, что литературные герои довольно часто предпочитают жить своей жизнью, в большинстве отличной от своего оригинала.

Еще больше, чем с Климовым, я волнуюсь сейчас, когда представляю эту книгу широкому кругу читателей. Скажу сразу — это не детектив, надеюсь, что не беллетристика, хотя вначале так может показаться из-за обилия криминальных эпизодов, описанных в ней. Но в конечном итоге решать придется вам, дорогие читатели. На ваш суд я выношу труд, написанный в новом для меня, не журналистском, жанре.

[1] «Пикур» — производное от «Пиво курское», самый распространенный недорогой и потому популярный сорт пива. (Здесь и далее мои примечания, значения которых мне в основном раскрывал Климов.)

[2] ЖБК — завод железо-бетонных конструкций.

[3] ОБНОН — отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

[4] УБОП — управление по борьбе с организованной преступностью.

[5] «Палочная система» («палка») (разг.) — положительный отчетный результат в деятельности милиции, например, раскрытое преступление.

[6] Водстрой — название микрорайона города.

[7] Здесь имеется в виду притча о кольце царя Соломона. Однажды придворный мудрец подарил царю Соломону кольцо с надписью «Это пройдет». Дело в том, что Соломон мог иногда впадать в отчаяние и часто выходил из себя. «В эту минуту, — советовал мудрец, — посмотри на эту надпись, и она тебя отрезвит». Соломон последовал совету мудреца и обрел спокойствие. Но однажды, взглянув, как обычно, на кольцо, он не успокоился, а наоборот — еще больше вышел из себя. Он сорвал кольцо с пальца и хотел выбросить, но вдруг заметил, что и на внутренней стороне кольца имеется другая надпись: «И это тоже пройдет…».

[8] В беседе с Климовым и его друзьями я еще раз убедился в старой истине о том что бывших сыщиков не бывает. Просто в данном случае речь идет всего лишь о временной дате.

Часть 1. Уголовный розыск

1992. Крутой вираж

Федор Климов, молодой, но уже достаточно опытный руководитель, инженер по образованию, главный механик Управления бытового обслуживания населения, шел по улице Островского родного города Белгорода вместе с женой, пятилетним сыном и дочерью трех лет к остановке троллейбуса после посещения знаменитого в городе детского кафе-мороженого «Белоснежка». Хотя и был конец апреля, солнце светило по-летнему.

— Значит, окончательно решил? — продолжила тему, начатую дома, а затем в кафе, жена Светлана.

— Да, — тихо, но достаточно уверенно констатировал Климовстарший.

— Но ведь у тебя даже образования нет специального для милиции…

— При чем тут милиция? Я иду инженером оперативной связи! Не все же в органах юристы… Сама видишь, бытовка[1] разваливается — не сегодня завтра передадут все в частные руки, какой из меня частный предприниматель?

— А мне кажется, что опять у тебя детство взыграло… Сам говорил, что всегда мечтал…

Федор обиженно засопел.

— Ну ладно, не буду…

Жизнь в очередной раз выносила на крутой вираж неспроста. События последних лет показали, что перестроилась страна еще не достаточно эффективно — первые шаги к процветающему капитализму хоть и повлекли за собой определенные изменения в виде стихийного рыночного хаоса, появления новых видов собственности, роста безработицы, резкого обогащения одних и обнищания других, но основной дележ бывшего государственного имущества только начинался… В этой связи было принято решение перестроить и даже ликвидировать многие, казалось бы, до этого непоколебимые структуры, в частности министерство, областные управления и более мелкие территориальные структуры бытового обслуживания населения, что в существующих условиях хозяйствования, скорее всего, было логично. Только вот люди, работающие в этой структуре, рискующие оказаться вмиг без работы и практически без средств к существованию, не понимающие до конца еще законов капитализма, находились в постоянной растерянности и замешательстве, переходящих в страх перед будущим. При социализме не было страха перед будущим, видимо, поэтому почти все милиционеры воспринимали реформу МВД 2011 года намного спокойней, чем бытовики тогда. Привыкли… Русский человек все выдержит, ко всему привыкнет, выживет, да еще как заживет! Это наш известный всем иммунитет и тяга к жизни, выработанные за вековую историю на зависть врагам.

Реформ Климов не боялся ни тогда, ни теперь. Тогда был молод, талантлив, востребован, понимал логический смысл происходящего, а теперь и вовсе терять нечего — почти пенсионер! Постарел, поумнел, эгоизму поубавилось. Только стало больше за державу обидно, да за людей страшно. Вдруг что-то не так сложится, не в то русло все потечет? Хоть народ-то у нас с особой закалкой и наученный горьким опытом, но ведь не чужой, чтобы очередные опыты ставить… В свое время поменяли экономическую формацию — но какой ценой! По сей день страну трясет, как в лихорадке! Впрочем, неисправимый оптимист, как и большинство населения России, Федор, несмотря ни на что, продолжал верить, если не в светлое будущее капитализма, то в окончательную победу добра над злом, это уж точно! А работа в органах ему всегда казалась благородным и полезным делом, где, по крайней мере, результат налицо — борьба со злом, одним из проявлений которого, несомненно, была преступность, обнаглевшая от безнаказанности и разросшаяся до беспредельности в это смутное перестроечное время…

Так случилось, что семейство Климовых проходило мимо райотдела внутренних дел, куда Федор накануне сдал свои документы, поэтому он протянул руку и сказал жене:

— Вот здесь я и буду работать.

В этот момент входная дверь учреждения со скрипом распахнулась, оттуда крайне медленно и важно вышел небольшого роста полный и немолодой майор, остановился у входа и лениво начал осматривать прохожих. Бросалось в глаза, что его форменный китель уже не мог застегиваться на все пуговицы из-за выдающегося живота, поэтому держался на одной, да и то готовой в любой момент с треском покинуть своего хозяина. Света, иногда подтрунивавшая над слишком худосочной фигурой своего мужа, втайне жалея, что он выглядит не совсем солидно, шутливо заметила:

— Если ты тоже таким будешь, я согласна!

Документы свои для трудоустройства Федор отнес в милицию буквально накануне. Видя, как его прежняя работа просто трещит по швам — управление разваливается, людей сокращают, многие заводят частные лавочки, и все сильнее и сильнее подкатывает ощущение пустоты и очевидной своей ненужности, Федор начал решительно задумываться о смене рода деятельности, хотя как раз от него начальник управления бытового обслуживания, наскоро переименованного в территориальное коммерческое объединение, с целью продержаться подольше, не спешил избавляться. Как ни странно, Федор был на хорошем счету у начальства. А почему странно — это уже отдельная история.

[1] Бытовка (разг.) — система бытового обслуживания населения.

1988. Несколько слов о гражданской службе

Начальник управления Павлов Егор Кондратьевич был на редкость своеобразный и противоречивый до непредсказуемости человек. Чтобы не тратить время на его характеристику, расскажу лишь один эпизод, связанный с буднями управления бытового обслуживания населения. Это случилось на второй день работы Климова, когда он перевелся из начальника цеха местной «Рембыттехники» в инженеры-технологи управления. Накануне все без исключения сотрудники буквально тряслись от страха перед предстоящей на следующий день планеркой, на которой собирались обычно директора подчиненных районных и городских подразделений и, конечно, аппарат управления. На вопрос Климова почему, отвечали уклончиво — узнаешь… Подобные совещания проходили раз в месяц и стоили больших нервов, особенно руководителям предприятий. Однако, не забегая вперед, расскажу все по порядку.

Утром следующего дня актовый зал был наполнен до отказа представительными людьми с портфелями, начищенных до блеска ботинках и одетых по самым строгим меркам в темные костюмы при галстуках. Они сдержанно и деловито общались между собой, иногда опасливо поглядывая то на трибуну, находящуюся слева от президиумного стола, то на дверь, откуда пора было уже давно появиться начальнику управления.

Егор Кондратьевич, маленький и подтянутый лысый человек с добрым лицом, почти взбежал на возвышение, занял место посередине стола, спешно разложил какие-то бумаги, поднял глаза на присутствующих и тихо произнес:

— Здравствуйте, товарищи.

После непродолжительной паузы, в полной тишине, пошелестев бумагами, он снова поднял глаза к залу и также тихо и доброжелательно произнес:

— Ну что, начнем наше совещание. Кто первый отчитается за прошедший период? Давай ты, что ли, Иван.

На трибуну вышел генеральный директор областного объединения «Рембыттехника» Иван Иванович Скоморохин, бывший начальник Климова, относительно молодой, обаятельный и весьма перспективный руководитель, умеющий не только заниматься «очковтирательством», как повсеместно было принято в то время на хозяйственной работе, но и действительно работать с полной отдачей, стараясь осваивать и внедрять все новое в производство.

Скоморохин, показушно улыбнувшись, набрал в легкие не меньше ведра воздуха и на одном дыхании начал свой доклад:

— Мы внедрили… выездное обслуживание в сельскую местность… перемотку мотор-компрессоров холодильников… прогрессивный метод диагностики пылесосов…

Его выступление, с первых фраз предполагавшее явно затяжной и оптимистичный характер, вызывало гордость у Климова за своего бывшего начальника, которого он считал очень грамотным производственником. Да и выражение лица начальника управления ничего страшного не предвещало, правда, до того момента, как он вдруг неожиданно громко ударил по столу кулаком, заставив тем самым затихнуть и пугливо съежиться не только выступающего, но и весь зал. Наступила пугающая гробовая тишина. Егор Кондратьевич, как показалось, сам словно застыдился своей резкости, и потому сначала тихо, а затем, постепенно повышая голос до крика, медленно произнес:

— Что ты мне тут лапшу на уши вешаешь?! Что вы там внедрили? Ты лучше расскажи, сколько у тебя жалоб!!! Да я… да я… да я их тебя сожрать заставлю!!!

С этими словами Егор Кондратьевич собрал со стола какие-то бумаги, смял их в маленький комочек и начал методично засовывать в рот бедному Скоморохину, который, к великому удивлению Федора, начал их пережевывать, выплевывать, вновь принимать из услужливых рук, даже нагнулся пониже, чтобы маленькому начальнику управления было удобней. При этом никто не смеялся, не возмущался, а воспринимал все, похоже, как должное. Климов, внешне сохраняя выдержку, внутри себя ощутил страшное смятение, замешанное на испуге, возмущении, отчаянии и гадливости. «Ничего себе перевелся!» — в отчаянии подумал он. Тут же прикинул, как бы сам поступил на месте Скоморохина — летел бы Егор Кондратьевич через трибуну, как футбольный мяч! Ошибался Климов — никогда бы опытный психолог и видавший виды начальник управления не посмел бы унизить человека, имеющего элементарное чувство собственного достоинства, и, как потом выяснилось, Федор в этом качестве был не единственным.

Впрочем, быстро отходчивый Егор Кондратьевич, покричав немного на остальных руководителей предприятий, чтобы не теряли чувство страха и ответственности, совершенно спокойно продолжил совещание в относительно нормальном русле.

Позже Климову поведали необычную историю Павлова, приведшую его с понижением в карьере на должность начальника управления. Будучи до этого председателем одного из райисполкомов, грамотный и предприимчивый Егор Кондратьевич слыл человеком крутого нрава, но имеющим самые высокие связи в партийных кругах местного масштаба. Говорят, что даже к председателю облисполкома открывал дверь ногой. Но однажды, объезжая поля вверенного ему района, он вдруг увидел на краю одного из них мирно расположившихся за поллитровкой и нехитрой деревенской закуской граждан. Трое мужиков тучного телосложения, примяв, как и положено, вокруг себя солидное количество сочных колосков пшеницы, периодически поднимая над головой граненые стаканы, вели с виду мирную беседу. Они добродушно улыбались, не забывая употреблять в качестве закуски деревенское сало со свежими огурчиками, радовались солнечной погоде и жизни вообще.

Когда Егор Кондратьевич, спускаясь по крутому косогору, находился еще далековато, мужики подумали, что вот идет, судя по одежде, приличный человек, который присоединится к трапезе и, вероятнее всего, не откажется выпить в их честной компании, что, конечно, они уже готовы были ему предложить. Однако, когда он приблизился, его свирепая физиономия сразу же вызвала у культурно отдыхающих некоторые сомнения в добрых намерениях незнакомца. Впрочем, Егор Кондратьевич решил сразу раскрыть свое инкогнито во избежание нежелательных эксцессов, спокойно представился по должности, после чего возбужденно и в нецензурных выражениях, как любил и умел, попросил граждан немедленно убираться с колхозного поля, угрожая даже не милицией, а банальной физической расправой. В лицах и поведении двоих из присутствующих сразу же обозначилось внезапно возникшее желание действительно бежать туда, куда посылал их Павлов, однако третий почему-то на это никак не среагировал. Спокойно засунув в огромный рот такой же огромный бутерброд с салом, он не спеша прожевал, после чего посоветовал Егору Кондратьевичу самому посетить всем понятное, но доселе неизведанное место, куда тот только что всех отправил.

Скажу сразу, что мужик, конечно, глубоко недооценил незаурядную личность Павлова (клянусь — никакой иронии!), как не только грамотного и мудрого человека и опытного руководителя — на это у него не было времени, но и как дерзкого и удалого бойца. Короче, как потом утверждали многочисленные рассказчики, основываясь на показаниях шофера, Егор Кондратьевич физически отметелил всех троих невзирая на лица. А зря, как потом оказалось, тот флегматичный товарищ был первым лицом не то Краснодарского, не то Красноярского края. Приехал на родину, тихо, не светясь, встретился с друзьями детства. И тут такой инцидент! Конечно, Егор Кондратьевич загремел с кресла незамедлительно, но высокопоставленные знакомые пропасть не дали. Хоть и с понижением, не такой масштаб, но все же. Только вот, если обратиться к логике, сопротивление оказал, скорее всего, приезжий — вряд ли местные его приятели посмели бы вступать в драку с самим председателем райисполкома! Однако легенда всегда должна быть красивой, иначе это не легенда, а материал заурядного административного правонарушения.

Немало разного рода руководителей уже на службе в милиции придется повидать Кимову, да и сам он не останется в стороне от этой своеобразной касты. И поэтому хотя бы без схематичного описания этих достойных и кое-где не совсем достойных людей правдивого повествования событий, увы, не получится. Автору не раз придется вникать в их характеры и некоторые факты биографии субъективным взглядом Федора Степановича, к сожалению, основываясь на не всегда подтвержденных данных.