автордың кітабын онлайн тегін оқу  Наследная ведунка

Даха Тараторина

Эй, уважаемые! Если женщина прожила больше века, это не значит, что она торопится на тот свет!

У меня условно законный бизнес и никакого желания связываться с наёмными убийцами и опытными ворами!

Что говорите? Вор привлекателен, рыж и смазлив? Ха, какие мои годы! Можно и в пятый раз замуж сходить!

Труп моего бывшего оказался донельзя тяжёлым.

Не могу сказать, что предусмотрела это заранее. Я женщина эмоциональная, обидчивая. Сначала проклинаю, а потом уже думаю. Ну так и он явно ляпнул, забыв воспользоваться головой по прямому назначению!

Я зло сплюнула, целя в дупло кряжистого дуба. Промазала. Бросила край мешка, за который волокла нелёгкую женскую долюшку, и приложилась к фляге.

Нет, в принципе, денёк выдался неплохой. Солнышко с каждым часом припекало всё отчётливее, вытапливая последние лежалые снежные комья из самых холодных и тёмных уголков леса, почки уже седмицу как сыто набухали, а птицы верещали так, словно не пару призывали, а требовали снижения налогов и свержения толстопуза с трона, как было каких-то три десятка лет назад. Я ностальгически прикрыла веки. Хорошие всё-таки были времена, весёлые! То тебя на костре сжечь пытаются, то притаскивают последние сбережения, чтобы отвести от деревни чуму… Нынче не то. Ведьма-нет, все чихать хотели! Ни уважения, ни развлечения.

Фляжка оказалась пустой. Я разочарованно перевернула её, потрясла… Нет, всё ещё пустая!

— Скотинушка! — ласково сообщила я мешку, самую чуточку, для порядка, пихая его носком сапога. Мешок ожидаемо воздержался от ответа, поэтому я, ещё немного пощурившись на пронизывающие ветви золотистые лучи, вздохнула и потащила поганца дальше.

Нет, ну, право слово! Неужели я просила слишком многого? В конце концов, ведьма — тоже женщина, Лиль мог бы и сам догадаться, что рано или поздно (а в моём случае это не имеет особого значения) я захочу замуж! Разве я так требовательна? Не скандалила ведь, когда он бегал ночами к дочке конюха, возвращался с сеном в волосах и клялся, что всего лишь задремал подле любимой лошади! Ну, про лошадь, положим, не соврал. Морда у этой дамочки та ещё… Мне уже достаточно годочков, чтобы не обманываться по поводу мужской верности. Хочешь разнообразия — развлекайся! Ну а я хочу накидку из заморских шелков, огромный каравай и чтобы соседки на сироп изошли от зависти!

Хороший муж он же что? Он же ничего для тебя не пожалеет! Хочешь платье новое — на; хочешь корону — выбирай к ней каменья; хочешь пригласить подружек на свадьбу — надписи оскорбительные для их встречи держать станет.

Но Лиль, как выяснилось, не только человеком хорошим не был, так ещё и мужем становиться не собирался. «На таких, как ты, — говорит, — не женятся! Только погреться холодными вечерами и годишься». А нашёптывал ведь, обещал, мерзавец!

Не женятся на таких, как я, видите ли! Да я, между прочим, четырежды замужем была! И только трое из женихов шли к алтарю не по своей воле!

— Ну тебе-то чего надо? Не видишь, женщина горюет! — я резко развернулась, безошибочно выделяя среди подгнивших пеньков самый рассохшийся и здоровенный.

Пенёк закряхтел, заворочался, с некоторым трудом выкорчёвывая из земли тоненькие ножки.

— Ещё разок-другой так погорюешь, в Холмищах вообще мужиков не останется! — проворчал старикашка с зеленоватой, покрытой мхом бородой.

— Ничего, на твой век хватит, дедуля!

— Побойся Лесовки! Да я тебе в сыновья гожусь! — обиженный Пенёк рванул ко мне в попытке доказать, что молод если не телом, так душой, но на середине пути у него прихватило поясницу, так что спесь пришлось подсбить. — Ить, старость не радость…

— И вечная молодость гадость, — поддакнула я. — Есть подозрение, что всех нормальных мужиков я уже пережила. Только такие вот и остались.

Я для удобства заткнула подол юбки за пояс, присела на корточки, отодвинула мешковину, чтобы с некоторой (весьма небольшенькой) долей сочувствия полюбоваться на смазливую физиономию в обрамлении чёрных, идеально уложенных поутру щипцами локонов. Бабуля бы небось на такого не купилась, а я… Век живи, как говорится, а ума не накопишь. Как не умела в людях разбираться, так и не умею. Нечего и пробовать.

Пенёк боязливо потыкал жертву ведьминой истерики веточкой:

— Зомбяком не станет, не? — уточнил он на всякий случай.

Я отмахнулась:

— Да нет… — и с лёгким сомнением, вспоминая, чего вообще намудрила на ритуале, добавила: — Не должен…

Посчитав ответ в меру отрицательным, дедко взгромоздился на грудь недвижимого тела и деловито сунул ветку ему в ноздрю.

— Ну и куда ты бедолагу теперь?

Я равнодушно пожала плечами, всматриваясь в убегающую в чащобу сырую мглу. Ветер потрепал волосы, точно успокаивая, и я по привычке пригладила щекотные кончики. Нет, с длинными всяко удобнее было, не стоило отрезать. Ну да ладно, зато издалека видать, что ведунка идёт. Ведь только она осмелилась бы, насмехаясь над традициями, обкорнать косу под самый затылок. Было бы, что терять…

— Прикопаю где-нибудь, что ещё?

— Угу, аккурат к утру копать закончишь, — дедуля подёргал бывшего за уши, пощёлкал пальцами перед глазами — нет, не реагирует. — К послезавтрашнему.

Я небрежно оперлась на лопату. Копать и правда не хотелось.

— И что предлагаешь?

Не доискавшись признаков жизни у Лиля, Пень прикрыл его мешком, укоризненно покачал заросшей ковылём головой.

— Там, к ручью ближе, бесхозная медвежья берлога. Пошли, покажу.

— Ну показывай…

Поднатужившись, я таки доволокла тело до места. Собиралась сделать это торжественно, даже полную упрёков речь подготовила, но так измоталась и хотела пить, что попросту пнула мужика в яму. Сверху остались торчать красные щегольские сапоги.

Я любила тебя, самодовольный ублюдок. Так, как только может любить уже многажды обжёгшаяся о жизнь женщина. И, честное слово, я могла бы сделать тебя счастливым. Если бы ты захотел…

«Только погреться холодными вечерами и годишься»… Ты не представляешь, как иногда недостаёт именно этого.

Я вдохнула как могла глубоко, подавив всхлип. Старик точно не расскажет никому и не станет смеяться, но оставаться сильной нужно даже наедине с собой. Тогда, возможно, через много, очень много лет, сама начнёшь в это верить.

Хотя бы запах не меняется. Каждую весну десять, пятьдесят, сто лет назад… Он всегда именно такой. Сладкий, липкий, душистый, полный надежды. Каждый год весна заставляет меня глупо на что-то надеяться.

Красные щегольские сапоги дрогнули, и я едва подавила порыв хорошенько припечатать их лопатой. Вместо этого для вида накидала сверху немного земли, по большей части состоящей из перегноя и прелых листьев, и заключила:

— Надо бы помянуть засранца, как думаешь?

— Это уже без меня, — скривился Пенёк и пояснил: — Люди — мерзкие.

— Не могу не согласиться, — усмехнулась я. — И именно поэтому с ними интересно иметь дело.

Я закинула лопату на плечо и, не оборачиваясь, потопала обратно к городу.

* * *

Ворота так и остались настежь. Пришлось опереться плечом о столбик, заодно переводя дух и скрывая позорную одышку, чтобы стражники обратили на меня внимание. Один, опустивший нагретый солнцем шлем на нос, только глянул и равнодушно мотнул головой: проходи, мол; второй, лениво перебрасывающий кости с кем-то скрытым широкополой шляпой, приветливо поздоровался.

— А чего без мешка? — чтобы хоть разговором развлечься, поинтересовался он.

Я удивлённо приподняла брови:

— Ну как же? Ещё утром честно сказала, что труп хоронить иду.

Верно. Так и сказала. Мужики тогда захохотали, выпуская меня из города, и не подумали взаправду осмотреть: ведьма, что с меня взять… Не поверили и теперь.

— Да тьфу на него, на труп-то! Мешок хороший был, могла бы и поберечь! — всё так же добродушно захехекал мужичок, локтем тыкая приятеля, чтобы похвалил шутку. Но тот ничего не ответил, взгляда не поднял. Бросил кости — ровнёшенько три шестёрки. Жулик!

Уже когда я, вежливо обсудив со стражником погоду и возможность за небольшую плату призвать дождь над огородом его бабки («Но токмо так, чтоб к соседке не попало!»), отошла, он окликнул снова:

— Варна! Эй, Варна! Ты выпить идёшь сегодня?

А что? Прохладный квас или кружка пива были бы не лишними. Так сказать, залить горюшко. Да и вообще в «Трёх елях» пиво вкусное.

— Посмотрим. А что?

— Да не, ничего! — смутился охранник. — Искали тебя просто. Сказал, захаживаешь вечерами.

Я не стала расспрашивать, кто да зачем. Искали — найдут. Через недельку землю сушить начнёт, так я вообще всем понадоблюсь: кто же ещё с Тучей договорится? Меня подкупить всяко дешевле, чем божество задабривать. Так, не забыть взвинтить цены…

Вообще пиво и правда хорошая идея. Дома, конечно, тоже закрома не пустые, но ноги сами привели к излюбленной харчевне. Кивнув паре знакомцев и втихаря передав корчмарю примочки от чирьев, я получила сыто булькающий запотевший кувшинчик и целую миску солёных крендельков за счёт заведения. Устроилась за столиком у окошка, который всегда старались сохранить в чистоте и незанятым — для вашей покорной слуги. Пузо, как ласково прозвали владельца заведения, держал слово и бесплатно меня угощал. Я же, в свою очередь, держала в секрете от его жены причины болячек, которыми он обзаводился с завидной частотой и ежегодно пролечивал не без моей помощи. Обозначенная жена, кстати, тоже не гнушалась ворожбой: то проклясть супруга на недельку жесточайшим поносом, то отсушить язык излишне говорливому любовнику. Но об этом я уже не считала нужным докладывать Пузу.

Местечко всё ж хорошее. Сколько его помню, всегда таковым и оставалось: темноватым, сыроватым, душноватым, из-за чего приходилось приоткрывать ставни даже в лютый мороз. Но никто не жаловался. Холод лишь повышал спрос на горячее вино зимой и неизменно проигрывал в упрямстве завсегдатаям.

Сегодня и вовсе красота. Тёплый сквозняк шевелит волосы, кренящееся к закату солнце бросает алые блики на цветное стекло и растекается медовым сиропом по столу, смешивается с золотистым пенным, капает на колени. Я довольно зажмурилась и приложилась к кружке, чтобы, опустив её, иметь сомнительное удовольствие лицезреть ввалившегося в харчевню бывшего. Измазанного землёй, страшно воющего, кашляющего и тянущего в сторону своей убийцы желтоватые пальцы…

Неужели всё-таки напутала с проклятьем? Я наморщила лоб и зашевелила губами: засушенная лягушка (по рецепту требовался лягух, но досматривать окоченевший трупик я поленилась), молоко с каплей крови, прядь волос обречённого… Может, проблема в том, что Лиль волосы подкрашивает? Ну так у него седых всего пара прядей, не больше, вряд ли именно они попались…

— Ты! — взвыл полюбовничек, схватил с ближайшего стола кувшин и опрокинул в охрипшую пересохшую глотку. — Ты убила меня!

О, так он разговаривает? Значит, всё-таки не зомбяк… Эх, зря с Пеньком на деньги не спорнула!

Я забросила кренделёк в рот и сосредоточенно им захрустела. Ошарашенный таким пренебрежением женишок был вынужден подойти поближе и повторить обвинение. Я окинула его любопытствующим взглядом:

— По мне, так ты вполне себе живой.

— Ты похоронила меня! — Лиль попытался завладеть моей кружкой, но я вовремя подтянула её за ручку. — Уби-и-и-ила!

— Если бы хотела убить, любимый, ты бы уже не откопался, — заметила я. — Всего лишь маленькое заклятие окоченения и небольшой урок на будущее. Думаю, из него и так следует, что я тебя бросаю, но, если ты вдруг не понял, — я приложила ладонь тыльной стороной ко лбу и возрыдала на радость публике: — Между нами всё кончено, неверный!

Однако трагичное расставание его нисколько не демотивировало.

— Ты похоронила меня заживо!

Я немного отодвинулась, чтобы осыпающаяся с бывшего земля не запачкала сапоги. Едва вычистила их после прогулки по лесу, не хватало всё сначала начинать! Пришлось уточнить:

— Ну неглубоко же…

Однако мои манёвры Лиль счёл попыткой отступить и восторжествовал, топоча, как капризное дитятко, и пачкая пол к явному неудовольствию жены Пуза — редкостной чистоплюйке!

Некогда холёные, а ныне грязные и исцарапанные пальчики сомкнулись на воротнике моей рубахи. Я вырываться не стала, заставив тем самым красавчика несколько смутиться, а прямо-таки с научным интересом принялась рассматривать кавалера: и что дальше делать будем, а?

Ола, жена Пуза, в обнимку со шваброй выросла за спиной чумазого Лиля и принялась ожесточённо тереть пол, видимо, надеясь стереть с него не только грязные следы, но и их источник.

— У тебя всё хорошо, детонька? — озабоченно поинтересовалась она.

«Детонька»! Я тебе впервые режущиеся зубки заговаривала, Ола!

Я выглянула из-за плеча Лиля, не пытаясь освободиться, и заговорщицки приложила палец к губам:

— Тш-ш-ш! Мне тут обвинения зачитывают!

Женщина понимающе кивнула и продолжила намывать пол у щегольских красных сапог. На месте Лиля, я бы очень осторожно обходила мокрые участки: за сутки его уже один раз хоронили, а ожить сразу дважды — неоправданное везение.

Восставший из мёртвых осторожно, неуверенно и, видимо, примеряясь, встряхнул меня за грудки. Я сдержала смешок и в меру умения изобразила раскаяние, чем побудила пострадавшего продолжить поиск справедливости.

Раз уж в моём декольте её, справедливости то бишь, не обнаружилось, пришлось прибечь к общественному порицанию.

— Люди… — принялся Лиль озираться в поисках поддержки. — Люди! Неужели вы не видите?

Люди видели. Некоторые не поленились передвинуть стулья поближе, чтобы не упустить ни одной сочной детали.

— Она же… ведьма!

Я покаянно развела руками: ведьма и есть. Хотя, конечно, предпочла бы более традиционное «ведунка».

Со всех сторон раздался громогласный хохот.

— Да что ты говоришь?

— И как это ты заметил?

— Ишь, какой умный! Сам догадался али подсказал кто?

Я едва сдерживала хохот, Лиль — истерику. Всё-таки самое болезненное место для ударов у мужчин — гордость. Он раскраснелся, как ароматный, сочный варёный рак… Гм, раки. Жаль, не сезон, а то сейчас бы под пивко хорошо пошли…

Не стоило отвлекаться. Он всё-таки предпочёл выставить себя полным идиотом и замахнулся в недвусмысленном желании разбить мне нос: неумело, но действенно.

И тут явился Он. Мой герой, спаситель… Тьфу! Незваный придурок явился.

— Как смеешь ты поднимать руку на прекрасную даму?!

Он пнул дверь, не зная, что Пузо с первого тепла и до осени приделывает к ней верёвочку, чтобы держать непритворённой. Верёвочка натянулась, тренькнула и лопнула, дверь с удвоенной пинком скоростью понеслась навстречу самодовольной роже вошедшего. Тот поспешно отпрыгнул, налетел на стол, опрокинул блюдо с мясным пирогом. Блюдо поймал на лету, а покатившийся пирог пришлось внаклонку догонять, подбирать, отряхивать и водружать обратно.

— Это ваше? Нет? Да? Прошу прощения! Вот, так… Теперь как новенький. Что это? Пылинка? А мы её снимем и отбросим. Ну вот, — он протёр хрустящую корочку рукавом длинного кожаного плаща, который я заприметила у незнакомца ещё проходя ворота. — Как новенький! Даже лучше! Так, о чём это я?

Незнакомец отбросил назад фалды плаща, явно жалея об отсутствии ветра, что заставлял бы их героически развеваться. Поставил ногу на пустующий стул…

— О, место занято? Ничего-ничего, присаживайтесь…

Убрал ногу с занятого стула и, прокашлявшись, начал заново:

— Как смеешь ты поднимать руку на прекрасную даму?

Развернулся, поняв, что впопыхах потерял объект поношения и, наконец, метнулся к нам, чтобы заломить занесённый, но так и не опущенный кулак обалдевшего Лиля.

Бывший сразу запищал, как девица: знатному красавчику не приходилось драться с малолетства.

— Ой-ёй-ёй! Пусти, дурак!

— Такой свинье место в свинарнике! — патетически закончил пришелец, намереваясь победоносно вытолкать противника за порог.

И тут Лиля прорвало. Униженный, напуганный, переживший жуткий кошмар (я старалась!) и уже успевший распрощаться с жизнью, он обезумел. Бросился в прыжке на непрошеного защитничка, сбивая с ног. Покатились царапающимся, ругающимся, ломающим мебель клубком. Ола помчалась следом, пытаясь не то протереть пол сразу за драчунами, не то залепить кому-нибудь из них шваброй.

Честное слово, я собиралась следить за потасовкой! Но не удержалась, глотнула ещё пива, а когда переставила миску с крендельками на колени, чтобы болеть было сподручнее, противники уже стояли друг напротив друга, чуть ссутулившись и согнув руки. Что дворовые коты, право слово! Небось и эти тоже поорут да разойдутся.

— Да ты знаешь, с кем связался?! Да я тебя сейчас одной левой… — принялся бахвалиться Лиль. Надо отдать ему должное, это он умел. Не драться, нет — расхваливать себя. Даже я, помнится, заслушивалась.

Он и правда попытался напасть. Кинулся вперёд, уже понимая, что сохранить в целости сможет что-то одно: либо конечности, либо честь. Выбрал, видимо, второе. И прогадал.

Потому что незнакомец, сначала, вроде, принявший честный бой и тоже двинувшийся вперёд, присел, пропуская удар над теменем, потом вскочил, как кузнечик, выпрямив одну ногу…

Нога аккурат ударила Лиля в промежность. Надо признать, я ждала звука, с каким бьётся толстостенный глиняный горшок. Но звука не последовало. Лиль молча двумя ладошками сжал сокровенное и завалился на бок, а незнакомец, отряхнувшись, направился к моему столику.

— Не стоит благодарностей, миледи, — галантно поклонился он.

Я едва пиво не выплюнула: благодарить не собиралась точно! А этот наглец, небрежно опершись локтем о столик, поинтересовался:

— Позволите составить вам компанию, о длинноногая прелестница?

Проследив его многозначительный взгляд, я выругалась и поспешно выправила подол из-за пояса. Это что же, я через весь город так шла, и ни одна скотина не предупредила? Решили, что с ведьмы станется новую моду на укороченное платье ввести?!

Не дождавшись ни разрешения, ни ручки для лобызания, незнакомец элегантно откинул полы плаща и упал на второй стул.

— Вы наверняка узнали меня, о длинноногая прелестница! Да-да, не стоит падать в обморок! Перед вами правда я — гроза толстосумов и первый ловкач Когтистая лапка!

Я не удержала суровую мину и всё-таки улыбнулась:

— Кто?

Мужчина не поленился подняться, повторить выверенное движение с плащом ещё раз, и, чуть менее элегантно, плюхнуться.

— Ловкач Когтистая лапка.

Я пожала плечами: да хоть хвостик бубликом!

— Когтистая лапка! — безнадёжно повторил незнакомец. — Ловкий вор и насмешник, удачливый авантюрист… — добавил многозначительно: — Дамский угодник…

Не отрывая от него взгляда, я шумно сёрбнула пивом. Мужчина тяжело вздохнул и пробормотал:

— С кем только не приходится работать… — протянул руку и представился по-простому: — Вис.

Я изобразила некоторое внимание движением бровей, всё ещё не углядев причины заводить знакомство, и Вис попробовал зайти с другой стороны. Он отклонился назад, закинул ногу на ногу и приобнял спинку стула локтем. Поправил рыжие кучеряшки на голове жестом, который наверняка и обеспечил ему славу дамского угодника, но не произвёл на меня никакого… или почти никакого впечатления.

— В тех краях, откуда я родом, с дамами так не обращаются, — таинственно сообщил он, как бы сразу подразумевая расспросы о тех самых прекрасных краях.

А я, засранка такая, не купилась, не повелась и не спросила. Я вообще слишком стара для этой фигни.

— Могу ли я предложить составить вам компанию на случай, если этот субъект, — не поворачиваясь, он указал подбородком в сторону тихонько поскуливающего Лиля, которому кто-то добросердечный уже поставил прямо на пол кружку с питьём, — не угомонится?

Я скорчила самую неприветливую гримасу и поднялась, показывая, что, если компания не испарится сама, то испариться придётся мне.

— Тогда, быть может, — Вис поймал моё запястье и не сдержал восхищённого восклицания: — До чего нежная кожа! Ну разве можно такой прекрасной женщине травить себя плебейскими напитками! Позвольте… — уже на середине фразы лис сообразил, что подход не работает, и закончил куда более спокойным голосом без заискивающих ноток: — В таком случае, это вы должны поставить мне пива. За спасение.

Вот такое я ценю. Чтобы без всех этих кучерявостей и сразу по делу. Так бы и сказал, что денег нету, а выпить хочется! Я криво улыбнулась, подхватила полупустой кувшин, побруздала, проверяя, осталось ли что, и поставила перед хитрецом.

— Варна, — обронила своё имя и вышла из харчевни, не преминув напоказ перешагнуть через недвижимое тело бывшего.

Дома ждал разгром. То есть, наверное, тот, кто рыскал по комнатам, думал, что делал это незаметно. Ничего не разбил, не украл и постарался вернуть на места. Но разве от меня скрыть, что настойки чертополоха и зверобоя, в почти одинаковых, но всё же отличающихся бутыльках, поменяли местами, букетик цветков папоротника висит вверх ногами, а покрывало на кровати бахромой к стене, хоть должно подметать ею пол.

Пенёк ждал на ступеньках, подперев кулачками бородавчатые щёки. Ябедничал он с особым наслаждением:

— Ты ж знаешь, что тебя грабить приходили?

Я присела рядом, вытащила из кармана специально для него прихваченную горсть крендельков. За ними же явился, старый хрыч! Знал, что не забуду!

— Догадалась уже.

— Наглый такой. Не озирался, не проверял всё по сто раз, тайники сходу определил.

— А ты мог бы и отвадить воришку, — обиделась я. Вот и подкармливай эту нечисть неблагодарную!

— А зачем? Не взял же ничего, по местам разложил. Даже пыль протёр, у тебя ж, небось, руки ещё долго не дошли бы.

И то верно: не дошли бы. Что мне та пыль? Лежит и лежит, есть не просит.

— Запомнил, воришку-то?

— Вы, люди, все на одно лицо, — недовольно прокряхтел старикашка, но, когда я попыталась отобрать остаток гостинца, поспешно добавил: — Одёжа у него приметная. Плащ кожаный, длиннючий, почти до пят. Я б носил такой…

Я выхватила у замечтавшегося лесовичка последний кренделёк, закинула в рот и задумчиво добавила:

— Может, ещё и поносишь…

К нашему свиданию я начала готовиться ещё утром. Встать пришлось в такую рань, что сонный соседский петух поленился орать, а лишь встрепенулся и коротко возмущённо кудахтнул, когда его потревожила лохматая, непрестанно зевающая баба с глазами-щёлками.

— Ку-кудах? — поинтересовался он, не слишком рассчитывая на ответ.

— Суп сварю! — пригрозила я, и птичка сразу раздумала интересоваться целью визита ведунки в чужой хлев.

Ага, вот и они! Инвентарь хранился тут же, в пристройке с низким потолком, так что я легко отыскала сети и без зазрения совести отмахнула от них кусок ножом. Справедливо рассудив, что хуже не будет, воткнула нож в стену коровьего стойла, подставила под рукоять кувшин, совершенно случайно (на самом деле, нет) прихваченный с собой. Тонкая белая струйка сбежала по желобку и весело зазвенела в таре.

Конечно, я вполне могла купить молоко. Тем более, что и так собиралась на рынок, куда и снесли бы утренний удой. Но тогда это лишило бы нас с Гаритой взаимного удовольствия: её — пожаловаться на издыхающую жадную корову, приносящую всё меньше пользы хозяйству; меня — сочувствующе поохать и предположить очередное страшное проклятие (в котором, знамо дело, именно меня за глаза соседка и обвинит).

Едва не уснув, пока кувшин наполнялся, я покачнулась, чуть было не обернула посудину, пощипала щёки и, подхватив парное, направилась домой. Приготовления только начинались!

Всё ж таки жаль, что не бывает, как в сказках. Чтобы встала на заре, махнула рукавом, может, наговор какой добавила — и все дела переделаны. Чтобы наморщилась, поднатужилась — и неведомая сила всколыхнулась где-то под сердцем, выплеснулась…

Я сорвала с лица паутину, в которую ухитрилась угодить, пока ползала на четвереньках по полу, вырисовывая углём клетки навроде птичьих. Точно, не забыть пауков сушёных! А люди ещё недовольны, мол, ломит Варна цены за колдовство… На вас бы поглядела, когда всю эту дрянь к заклинанию заготавливать стали бы!

Я отмылась от пыли ледяной водой и, в качестве вознаграждения, позволила себе присесть на крылечке с молоком и пышным куском белого хлеба. Самой бы потом такой же пышной не стать…

Поплотнее завернула плечи в платок, обхватила чашку ладонями — ещё тёплое!

— Скоти-и-и-и-ина! — заверещали в соседнем дворе. О, Гарита проснулась! Вот тебе и доброе утречко…

Я блаженно зажмурилась: всё-таки ежедневная брань соседки с мужем стала неотъемлемой частью идиллической картины. Помнится, я злилась на них, потом жалела. Пару раз порывалась напоить втихаря пробуждающим страсть отваром, пока не поняла, что чего-чего, а страсти этим двоим хватает: мирились, несмотря на почтенный возраст, они столь же шумно и многословно, сколь и ссорились, причём тоже везде, куда только могли залезть. Одно время думала переехать в отдалённый домишко, да хоть в самом лесу. Чем не жильё для ведьмы? Но в прошлом году соседи отлучились на именины к некоему богатому родственнику, имущество которого разрослось до целого хутора, задержались там на месяцок, и я заскучала.

Скоро ведь и этих двоих не станет. А я останусь всё та же. Не мёртвая, но и не живая, а лишь наблюдающая за чужой жизнью со стороны, как любопытное солнце, подглядывающее за людьми, но не способное стать частью суетящегося внизу мира.

Ничего, появятся новые соседи, друзья, любовники. Появятся, постареют, помрут… Да чтоб вас всех!

Я отсалютовала кружкой Гарите, сунувшей нос во двор.

— А у меня каша убегает! — сообщила она вместо приветствия.

— Ужас какой! — притворно ахнула я. — Надо скорей догонять!

— Никол, скотина такая, собаке поутру не дал! А я ж с вечера сказала, что сегодня пораньше покормить надо, а он дрыхнет, представляешь? И каша убегает ещё, пока я тут с тобой.

— Каша — это серьёзно, — согласилась я. — Убежит — не догонишь.

— Ага, — соседка невозмутимо перегнулась через забор, откинула задвижку калитки и зашла; встала передо мной, уперев руки в бока, по-хозяйски осматривая имущество и подозрительно принюхиваясь к моей кружке. Кончики завязанного узлом на лоб платка шевелились в такт движениям маленького остренького носика, слепленного богами специально для того, чтобы совать его в чужие дела. Я сделала ещё один большой глоток и радушно улыбнулась, не соизволив стереть белые усы. — Ежели пригорит, жрать вообще нечего будет!

— Нечего, — подтвердила я, с сожалением отмечая, что вскорости солнце скроется за высоченным соседским домом и, чтобы понежиться на нём ещё хоть немного, придётся лезть на крышу. Сдвинулась, освобождая место на ступеньке. — Присядешь? У меня со вчерашнего белый хлеб лежит, — чуть посомневавшись, всё-таки добавила: — С сыром.

Гарита непритворно оскорбилась:

— Да ты что?! У меня же там каша убегает! — и… не сдвинулась с места.

— Да-а-а, каша — это горе.

— А вчерась, слышала, женишку твоему в «Трёх елях» морду набили!

А, ну, всё ясно теперь! И как только утерпела, не разбудила меня среди ночи! Это ж, если бы мне кто другой сплетню принёс, мироздание бы рухнуло! Ну как не отблагодарить хорошего человека за заботу?

— Ага, — я сделала вид, что смущённо потупилась, — знаю. Любовник мой набил… Обозвал меня девкой неверной и набил…

— И тебе?! — уронила челюсть Гарита.

— Не, только Лилю. И, знаешь, вовсе и не морду…

— А что же?! — тётка аж подалась вперёд, рискуя завалиться из-за смещения центра тяжести с внушительного зада на внушающий не меньше уважения перед.

Я показала глазами, куда. Гарита восторженно охнула, прикрыла рот рукой, видимо, чтобы информация не покинула через него голову раньше времени. Странно, что уши и нос не заткнула.

— Знаешь, пойду я, пожалуй, — нервно комкающие передник ручонки явственно говорили о том, что пойдёт Гарита не домой, и что новость распространится быстрее, чем я доберусь до рынка, — а то у меня каша убегает…

— Кошмар! — поддержала я и, понизив голос, поманила соседку к себе: — Только ж ты никому, ага? Мне слухи не нужны…

— Да чтоб у меня язык отсох! — оскорбилась сплетница и вприпрыжку помчалась в сторону двора сестры, даже не пытаясь скрыть сей факт.

Ну, теперь можно быть спокойной: чтобы сплетня не дошла хоть до кого-то из жителей (или приезжих) Холмищ, он должен быть глухим. Да и то Гарита ради такого дела научится изъясняться жестами.

Хорошая всё-таки женщина! Всегда можно на неё положиться. Прошлым летом, когда я по жаре да понадеявшись на защиту забора вышла в огород и вывернула на себя ведро воды, она разнесла всем, что ведьма пляшет по двору голышом, дабы тем самым обеспечить себе хороший урожай. Насчёт урожая не знаю, но отбоя от клиентов, особенно мужеского полу, в том году не было до самых холодов, когда и самые ярые оптимисты перестали надеяться на зрелище.

Одеться предстояло позаметнее. Так, чтобы ведунка не ускользнула ни от чьих глаз. Желательно ещё и так, чтобы не оставалось сомнений: баба я гулящая, мужиков меняю, как высокородная девица туфельки, и вообще позор мне и порицание.

Благо, подходящий наряд нашёлся без труда. Нет, ну а что? Это молодёжь нынче хорошие вещички за просто так выбрасывает, а я вот сберегла: сгодится. И платье, что хранилось в сундуке уже лет двадцать, вполне сошло за новомодное, привезённое из заграниц пылким возлюбленным. Я с замиранием сердца втиснулась в наряд и облегчённо выдохнула лишь тогда, когда осознала: и правда сошлось. Гм, раньше казалось, что оба разреза, и возле правой, и возле левой ноги не такие высокие. Это мода так поменялась, я постарела или попросту швы разошлись? Впрочем, всё одно смотрится неплохо. Я ещё немного распустила шнуровку у груди, дабы особенно выразительно горестно вздыхать, втянула живот, чтобы ткань не треснула, пока наклонялась натянуть сапоги. Разгладила складки, любуясь на себя в зеркало.

А ничего! Ещё могу! И без косы, с беззаботно торчащими в разные стороны волосами, ничуть не хуже, чем была когда-то!

Повесив корзинку на сгиб локтя, я отправилась кормить клеветников и привлекать внимание.

Нет нужды искать воришку, если воришка сам явится к тебе.

К полудню вместо хитрого лиса удалось уложить в корзину пучок ранней зелени, дюжину яиц, медовый пряник и бутыль самогона, коей, видимо, и предстояло запивать мой безнадёжный провал. Нет, пальцами в меня тыкали исправно. Пытались и завязать разговор, чтобы исподволь вызнать что-нибудь свеженькое, и посочувствовать, и осуждающе поцокать, изо всех сил маскируя зависть под негодование.

Но Когтистая, чтоб его, лапка не явился! Я тут, значит, наряжаюсь, прихорашиваюсь, нюхаю печально сморщившийся букетик зелёного лука, сидя на солнцепёке, а эта скотина предпочла проигнорировать столь явственные знаки внимания! Ну и кого прикажете вести в ловушку? Вон того облезлого козлёнка, которого беззубый дедок пытается всучить хоть кому-нибудь? Дурак, кстати. Нанял бы меня за десяток монет, — получил бы бойкую крепенькую козочку, а так отдаёт животное за бесценок и явно на жаркое. Но навязываться не в моих правилах. Кому надо, сам найдёт и сам всё предложит.

Кстати, да! Гордая я и независимая или как? У меня, между прочим, даже кот есть! Не совсем мой, и не то чтобы есть… Но приходит к углу дома исправно и объедками не брезгует. А раз так, то и нечего за мужиками, будь они хоть сто раз красавчиками, гоняться!

— Ну и пошёл ты, — пробормотала я, швыряя покупки в лукошко и поднимаясь.

Но, стоило заторопиться восвояси, торговцы сразу почуяли, что потенциальный заработок ускользает.

Один вырос словно на пустом месте, хотя наверняка давненько ошивался рядом. Немудрено, что не заметила: макушкой мне едва до бедра достаёт!

— Тётенька, купите пирожка! — пискляво предложил недорослик, скрытый лотком с выпечкой почти целиком. Из-под подноса, пристроенного на голове, как шляпа, торчали только зелёные остроносые ботиночки.

В животе тут же требовательно заурчало, и я, не заставив себя уговаривать, кинула монетку. Мелькнула маленькая сморщенная ручка — и сверкнувшая денежка бесследно исчезла.

Надеюсь, этот пирожок не станет последним ударом по целостности моего платья: оно и без того заставляло дышать весьма осторожно и неглубоко, а когда сажусь, спину держать так ровно, словно припрятала под корсажем ухват.

— Кваску? — волосатая ручища, размером и толщиной напоминающая ногу, причём, медвежью, зачерпнула кружкой напиток из бочки и впихнула мне с такой силой, что я завалилась на спину. Благо, у скамейки имелась спинка, так что далеко падать не пришлось, только квас расплескала.

Щупленький мужичонка, предлагающий прохожим питьё, набрал было во впалую грудь воздуха, чтобы потребовать плату или справедливо возмутиться, но, оценив габариты продолжения ручищи, передумал и молча отбуксировал бочку на колёсиках на противоположный край площади.

Щурясь против солнца, я подняла глаза на мужика, по привычке ожидая, что тот, потоптавшись на месте, заведёт разговор об услугах ведунки. Не впервой чать. Спрятавшееся за его затылком светило не позволяло разглядеть лица, но впечатление громила всё равно производил неизгладимое.

Когда затянувшееся молчание стало совсем уж неприличным, кавалер осклабился, коротко и ёмко сообщив:

— Ы!

Я сёрбнула квасом:

— Ага, именно так и подумала.

Ответ здоровяка полностью устроил. Он по-детски пнул камешек на мостовой, развернулся и стреканул, быстро скрывшись в толпе.

Я пожала плечами, доела, пристроила кружку на скамье и, так и не дождавшись встречи, потащила покупки к дому. Нет, надо всё-таки завести мужика. Хорошего такого, крепкого, как та детина. Нельзя одинокой хрупкой женщине, пусть даже и ведьме, столько тяжестей таскать: то продукты, то трупы…

Едва открыв дверь, я, на всякий случай, подняла очи к закопчённому потолку и пробормотала:

— Мешок золота… Мешок золота…

Ну, попробовать стоило. Мечты о мужике же сбылись, да к тому же так оперативно!

Мужик сидел там, где ему и полагалось: в заготовленной мною с утра ловушке. Правда, я предполагала, что воришка не настолько глуп, чтобы явиться на место преступления снова уже на следующий день. Собиралась заговаривать ему зубы, сочинять про не идущие из головы рыжие кудри (не слишком-то и врала бы) и вести его сюда под руку.

Зря заморачивалась. Сам явился, голубчик!

Стоило полоске света от двери расшириться на пядь, грабитель торопливо отбросил веточку, которой пытался дотянуться до слабо мерцающего у порога обрывка сетей, чтобы их сковырнуть. Наивный дурачок! Если бы ловчее заклинание снималось так просто, я бы не оставила в зоне досягаемости ни букетики сушёных трав, ни метёлку. Стараясь сохранить лицо (лучше бы о шкуре думал), он откинулся назад, опираясь на локти. Дескать, не попался, как заяц в силки, а так, по дружбе заглянул. И, видимо, так утомился, что пришлось прилечь на пол прямо посреди комнаты.

— А я вас уже заждался, прелестница! — первым нарушил молчание он.

Я поставила корзину, скрестила руки на груди и ухмыльнулась.

— А я-то как ждала встречи, люба моя!

Рыжий сориентировался мгновенно:

— Так приди же в мои объятия, краса ненаглядная!

Гм… Не боится! Скалится, наглец, без стеснения демонстрируя мелкие ровные зубы! Смеётся, будто не я его, а он меня поймал!

Ничего. Усмирим.

Я прогулялась вдоль едва заметной линии, отмеченной углём. После уличного света лис вряд ли вообще разглядел её, принял за узор на досках, но теперь, стоило ему приблизиться к черте, та вспыхивала, выдавая границы клетки мутным воздухом. Чистая работа, достойная. Давненько я таких игрушек не делала, а оказывается не забыла, как…

Когтистая лапка ради такого дела крутанулся на месте, принимая выгодные позы: то ногу отставит, то зад отклячит, то губы надует.

Желание отвесить ему оплеуху стало почти нестерпимым, пальцы зазудели. Я сдержалась и, развернувшись так, чтобы пленный прекрасно мог всё видеть, принялась перебирать баночки и мешочки на столе. Те самые, где хранились трупики насекомых, крысиные хвостики, летучие мыши (просто спали, уцепившись лапками за специально натянутую верёвочку, но я об этом, конечно же, не упоминала), и, разумеется, кости мелких животных. Последнее было призвано показать, что там, где нашлось место для скелетов поменьше, найдётся закуток и для тех, что покрупнее.

В полной тишине раздался звук, с которым обычно сглатывают слюну сведённым спазмом горлом. Однако голос его звучал всё так же озорно, как и при первой встрече:

— А как же хлеб-соль, хозяюшка? Не хочешь гостя накормить, напоить, в баньку… В баньку, кстати, можем и вместе, если что. Я, знаешь, знатный банщик! Веником могу ка-а-а-ак дать!

— Хым, — я очень надеялась, что смешок удалось замаскировать под скептическое хмыканье. — Веником, положим, я и сама тебе дать могу. Хоть сейчас, — сняла с гвоздика и взвесила на ладони пук крапивы, пока ещё не настолько засохшей, чтобы осыпаться от малейшего прикосновения, но, если по-честному, уже и не слишком стрекающей. — Так что лучше расскажи, что ты искал в моём доме, а я решу, обойдёмся крапивой или стоит достать лопату.

— А чего это сразу искал?! — несмотря на все мои усилия по нагнетанию обстановки, воришка, напротив, расслабился, уселся, хитро завернув ноги, и умудрялся смотреть на меня снизу-вверх, как взрослый на ребёнка, поющего песенку Урожайному деду, — с лёгким превосходством и хорошо замаскированной гордостью. — Я, может, в гости просто заходил. Проведать. Женщина красивая, одна, после ссоры с возлюбленным… Мало ли, вдруг он решил к тебе забраться и отомстить! Кто ж знал, что забраться к тебе не проблема, а вот выбраться…

Быстро же ты мне тыкать стал, прохвост! Да я тебе в бабки гожусь! Но ругаться, как сварливая старуха, коей я, собственно, и являлась, не стала.

— Зачем ты вчера приходил, — подчеркнула я, не покупаясь на многословные витиеватости.

— Познакомиться, — не стал отпираться лгунишка. — Смотрю, какой красивый жэнщин! — Вис хлопнул себя по колену, явно подражая речью страстным жителям островов, на которых он со своей рыжей шевелюрой и бледной кожей походил, как ведунка вороной масти на светловолосых водяных дев. — Дай, думаю, проведаю, ну как жэнщин ничейный! А тебя дома не оказалось, так я пошёл в харчевню знакомиться.

Тот факт, что объяснение сквозило дырами, как погрызенный мышами сыр, рыжего ни капли не смущал. Он намеревался стоять на своём, даже если «своё» — коровья лепёшка, а не ответ.

Что ж, придётся по-плохому.

Я зыркнула на него сглазом, заставив прикусить язык (в прямом, не переносном смысле) и, пока рыжий соображал, что произошло, зубами отковырнула от деревянной коробочки крышку. Колупнула воска и принялась разминать. Пальцы танцевали под звон многочисленных браслетов, и Вис заворожённо наблюдал за действом.

— Это чего такое? Неужто тесто для дорогого гостя месить затеяла? Не подумай, я не против! Но зачем же так стараться? Мы люди не гордые, можем и по-простому посидеть. Вон, вижу, у тебя и бражка заготовлена…

А вот теперь ты занервничал, лисий сын! Дошло, что среди ведьмовских запасов найдётся что-то, что развяжет тебе язык! Хотя, признаться, хотелось уже, наоборот, завязать его узлом.

— Это куколка, — ласково протянула я, когда в воске и правда начали проявляться очертания человеческой фигуры.

Вис высоко приподнял левую бровь, не дрогнув при этом правой, и подозрительно поинтересовался:

— Я ничего не напутал? Не поздновато в куклы играться? Вам, уважаемая, сколько годиков?

Не удержавшись, я расхохоталась:

— Достаточно, золотой мой, достаточно, чтобы играть, с кем захочу и во что захочу, — последнее я постаралась произнести особо двусмысленно. Откуда бы приезжему дурачку, явно попросту понадеявшемуся найти заначку в ведунском доме, знать, что для настоящей куклы висельника нужен человеческий жир, а не воск. А я слишком брезглива для таких экспериментов. Но зато врать можно с три короба: не поймает. — И станет эта куколка тобою, а ты — ею. Захочу — ножки погну, — я погнула восковые конечности в разные стороны, — захочу — отверну головку, — постучала ногтем по шарику, но исполнять угрозу не торопилась, — или, может, лучше в воду кинуть? Обидно, наверное, захлебнуться в… — я подтянула кринку, глотнула, проверяя содержимое. Опять в погреб убрать забыла! Ну да ничего, простоквашу я тоже люблю. — Захлебнуться в молоке. Хочешь узнать, насколько?

— Дамочка, — Вис позорно побледнел, отчего рассыпанные по его щекам веснушки выделились ещё чётче, — Вы умом, случаем, не тронулись? Живого человека — да в молоко? За то, что просто в гости зашёл?!

Я оперлась локтем о стол, двумя пальцами удерживая фигурку над горлышком.

— В гости? — уточнила, на мгновение ослабляя хватку, чтобы небрежно покачать воскового человечка. Тот едва не плюхнулся вниз, а рыжий — в обморок.

Воришка вскочил, налетел на границу, но отпружинил от неё, как от густого киселя.

— Воу-воу, дамочка, полегче! А то ведь у меня сердце слабое… — я качнула фигурку ещё раз, едва правда не уронив; рыжий попытался сменить просительный тон на угрожающий, но и его быстро сбавил: — А то ведь я человек нервный! И разозлиться могу! Немного… Ненароком…

Я всё-таки хлестнула его крапивой. Не сильно, так, для острастки. Пучок прошёл преграду без проблем, а вот воришка отшатнулся, цепанул плечом край ловушки и снова отлетел от неё, как муха от окна. Сощурился, точно что-то просчитывая.

— Я тоже женщина нервная, — пояснила я, похлёстывая крапивой по приоткрытому разрезом колену (мы-то не нежные, нам не страшно!), — могу и убить… ненароком. Потом опять волочь мешок по лесу, закапывать… Имей совесть, паскудник! Слабым женщинам тяжести вредно таскать! — чтобы окончательно внести ясность в наши отношения, я шлёпнула воскового человечка на стол, занесла над ним ножичек для трав, стёртый до тонкой полоски металла, почти шило, а не нож. Грозно поторопила: — Ну?

Рыжий, конечно же, не выдержал. То ли следил за мной ещё со вчерашнего утра и знал, что про труп в лесу — не пустые слова, то ли докумекал, что шутить я не очень умею.

— Ладно! — он выставил руки вперёд. — Ладно. Я всё расскажу, — я пощекотала остриём горло куколки; рыжий схватился за шею, надумывая дыхание металла у кожи. — Да я же уже согласился!

— Это на всякий случай. Заклинание правдивости, — соврала я.

Рыжие кудряшки дрогнули, когда он покаянно склонил голову к груди и зарыдал настолько убедительно, что, будь я помоложе, — поверила бы.

— Как носит меня земля?! Как хозяюшка Туча ещё не разверзлась и не поразила молнией?! Как владычица Лужа не приказала Усатому утащить в омут эдакого мерзавца?! Как…

— Словесный понос твой остановить… — вставила я.

— Не, это невозможно, — отвлёкся от самобичевания лис и сразу же вернулся к прерванной тираде: — Лесовка должна была натравить на меня диких зверей, а Уголёк сжечь стыдом!

Я не сдержала зевок, в последний момент успев прикрыться локтем.

— Так тебя топить или резать?

Вис бросил укоризненный взгляд на дверь, точно до последнего надеялся, что она устыдится и выпустит пленника и, наконец, разродился:

— Грабить приходил.

— Это я уже поняла. Искал что?

— Любви и понимания! — рухнул на колени враль, почти натурально пуская слезу. — С детства не знал я материнской ласки, отец колотил меня и братьев, вынуждая бросить родной дом…

Пришлось вспомнить про пук крапивы ещё дважды, но только третий удар выбил из него правду:

— Ай, больно же! Я этим лицом работаю, между прочим, дамочка! Не трогайте лицо! Ай! Книгу! Книгу я искал! Колдовскую книгу!

На краткое мгновение я остолбенела. Всё тело словно заново прошило раскалённой спицей, намертво вживляя в него Дар.

Это было так давно…

Так давно, что уже перестало быть правдой.

— Нет никакой книги, — тихо сказала я, не узнавая в хриплом голосе свой. Прокашлялась и добавила прежним — ехидным и высокомерным: — И зачем же столь талантливому во всех смыслах господину понадобились колдовские услуги? К слову, я их оказываю вполне добровольно, на взаимовыгодных условиях.

Он поёрзал коленями по полу, собираясь если не вымолить прощение, то хотя бы прибраться:

— Помилуйте, госпожа!

— Госпожа, дамочка, миледи… — пробормотала я, недоумевая. — Из каких ты мест, что так легко мешаешь между собой языки и говоры?

Зря ляпнула, конечно. Любопытство — моё проклятье. Хотя нет, неумение выбирать мужчин — моё проклятье. Впрочем, одно другому всегда помогало.

— Мы с братьями путешествовали по всему миру с тех пор, как убежали от жестокого отца, — с готовностью сообщил вор. — Вынуждены были скитаться и браться за любую работу! Вот, помнится, как-то наняла нас одна вдовушка…

— Зачем тебе книга? — вернула я разговор в прежнее русло, пытаясь плотиной перекрыть полноводную реку его болтовни.

— Мой брат умирает! Он тяжело заболел, когда спасал тонуших в реке сироток! Двух… Нет, трёх маленьких девочек! С косичками, — подумав, добавил брехун, уверенный, что, чем больше деталей, тем больше и правды в сказанном.

— Не верю.

Он сгорбился, изображая старого деда, рассказывающего сказки:

— Близилась ночь… Наступала темнота… Река, едва освободившись из оков льда…

— И что же по темноте на реке делали маленькие девочки? Нет, я всё-таки тебя убью. Спокойнее будет. Или, по крайней мере, тише.

— Да что мне, наизнанку вывернуться, чтобы доказать?! — взвился он, прекрасно понимая, что коса нашла на камень.

— Если это поможет, — рассеянно согласилась я, раздумывая, стоит ли отпустить нахала подобру-поздорову или действительно прикопать. Знаю я одну бесхозную медвежью берлогу…

Он рванул на груди рубашку, а я, погрузившись в свои мысли, и не подумала смущённо отвернуться, как сделала бы нормальная одинокая женщина.

Стоит отдать ему должное, рыжий быстро вошел во вкус. Расценив пристальный взгляд как предложение продолжить, встал, распустил шнуровку, качнулся с мысков на пятки.

— Ну как? — послал он воздушный поцелуй. — Со всех сторон рассмотрела? Уверяю, сзади я так же хорош, как и спереди. А уж как хорош без одежды… Хочешь, покажу?

— Давай, — неожиданно для самой себя согласилась я.

Лис тоже удивился, но на попятный не пошёл.

— А музыку? Нет? Может, хоть напоёшь что-нибудь? Или хоть насвистишь? Тоже нет? Ничего, я и сам могу.

Он взаправду, непринуждённо посвистывая, скинул приметный кожаный плащ, покрутил и швырнул мне. Граница вспыхнула, но одёжку всё же пропустила. Я машинально поймала край. Нет, ясно, что тряпки всё одно мне бы достались после того, как разберусь с воришкой, но так зато не испачкаю и не сожгу ненароком. Вот Пенёк обрадуется! Да и мне, в принципе, макинтош пошёл бы. Разве что великоват, ну да не беда…

Ох, не теряйте, бабы, бдительность! Особенно рядом с мужиками, тем паче, с красивыми!

Я едва успела представить, как накидываю ещё тёплый плащ на плечи, как прихорашиваюсь, крутясь в нём перед зеркалом…

А этот подлец, как только я вцепилась в рукав, дёрнул ткань на себя, увлекая обратно в ловушку не только своё добро, но и своего пленителя!

— Позвольте пригласить вас в мою скромную обитель, — прошептал он, роняя меня на сгиб локтя и наклоняясь к самому лицу. — В тесноте да не в обиде, верно?

Очумевшая от собственной безнаказанности мышь, задев край покрывала, выскользнула из-под кровати, привстала на задние лапки, пошевелила носом, принюхиваясь. Прикормленный кот считался моим ровно до порога, после чего гордо разворачивался и убирался восвояси, не заботясь о том, порывается ли кто-нибудь ночами сожрать руку, колбасу ему дающую. Поэтому мы с мышью жили относительно мирно и взаимонезависимо: она старалась не гадить в совсем уж видных местах, а я иногда оставляла ей кусочки сыра, приправленные неизменным пожеланием подавиться.

Мышь подозрительно уставилась на замершую посреди комнаты парочку, вытянувшись в струнку и раздумывая, хватит ли ей только хлеба или зрелищ всё-таки тоже хочется.

— Пшла! — не выдержала я, махнула на неё и тут же, покачнувшись, обвисла на руках нахального воришки.

— Осторожнее, миледи, так же и урониться недолго! — предупредил он, не позволяя мне при этом ни урониться, ни выпрямиться.

Я брыкнулась, но, то ли у Виса имелся опыт общения с брыкающимися женщинами, то ли я сделала это как-то крайне неубедительно. Он перехватил ногу, словно в танце закидывая себе на бедро, и заставил отклониться ещё сильнее, окончательно теряя равновесие.

— Так прокляну, что до гробовой доски меня помнить будешь! — пригрозила я, то ли надумывая, то ли взаправду ощущая затылком приближающийся пол.

Он осклабился и провёл кончиком носа вдоль моей шеи. Игриво прошептал:

— А ты опасаешься, что я забуду тебя без проклятья?

О, дружок! Я гарантирую, что ты меня не забудешь! Ни с проклятьем, ни без него! Вот погоди, только отпусти меня…

Попытка расцарапать нахальную физиономию провалилась, а чтобы перевести дух и добраться до побрякушек-амулетов на груди или до одного из замаскированных под браслет требовалась хотя бы пара секунд. Хотя что там у меня в загашниках? Туман-трава, сплетённая в косицу на запястье? Так оба задохнёмся от чадящего дыма, как только я сорву украшение. Огненный цветок на шее, залитый смолой и привешенный на верёвочку? Нет уж, я ещё планирую пожить в этой милой маленькой избушке. Камешек, заговорённый от дурного глаза вообще редкостная ерунда: самый дурной глаз в городе у меня, а ссориться с ведункой никто в Холмищах не рисковал. От бус с замершими цветными дождевыми каплями и вовсе толку никакого. Погоду, конечно, поправить легко можно, государыня Туча с готовностью отзывается на глухой стук своего подарка, но от скалки всё одно было бы больше проку, чем от всех колдовских талисманов вместе взятых.

Он издевался, проворно уворачивался от ударов, показывал мелкие ровные зубы, и не замолкая балаболил.

Всем хорош дар ведунки! Живёшь долго, молодая и (относительно) красивая, можешь наслать на кого ячмень, а то и со свету сжить, если чуть больше времени потратишь. А ежели не сживёшь, то хотя бы переживёшь и сможешь потом злорадно плюнуть на могилу недруга.

Одно плохо: без запаса ингредиентов и ритуала, который ещё надо успеть подготовить, я абсолютно, унизительно, постыдно беззащитна! А скалка всё равно далеко…

Попыталась зарычать, но и тут заткнулась, как получивший щелчок по носу щенок: Вис прижал палец к моим губам, а я старалась не думать, где этот перст успел побывать (нет веры мужикам!).

— Тш-ш-ш-ш! — он с нескрываемым удовольствием перехватил моё бедро чуть выше. — Не порти момент, мы ещё будем его вспоминать и рассказывать нашим детям.

Я выругалась и Вис благоразумно уточнил:

— Это мы им повторять не станем.

Имелась бы возможность, — вдарила бы так, что детей, помимо тех, которых красавчик уже наверняка успел настрогать, у него бы точно больше не уродилось. К сожалению, не доставала, так что куснула за палец, ради такого дела начихав на брезгливость.

— Эй! — Вис машинально сунул его в рот. — А если бы откусила?

— У тебя бы осталось целых девять! — я дёрнулась, но паршивец оказался ловким и явно не впервые удерживал злющую тётку. А вот ведунку разозлил впервые. Погоди, ты у меня ещё попляшешь! Уж чего-чего, а времени, чтобы выждать момент для мести, у меня предостаточно!

Когтистая, чтоб его, лапка оправдал прозвище. Плут, мошенник или, как он сам себя называл, авантюрист, скрутил и обездвижил меня, заставляя возбуждённо пыхтеть и краснеть от натуги в попытке это скрыть. Да что ж это я как девочка, в самом деле?! Пора бы уж и охолонуть.

Лис удерживал меня легко, точно отплясывал, а не сражался. Пригладил сначала свои волосы, потом мои, чиркнув костяшками по мочке уха, наклонился, почти касаясь губ… Я задышала чаще, шнуровка на платье опасно затрещала, рискуя лопнуть и вывалить наружу оба два ведьмовских достоинства. А он ласкал дыханием мои губы и хитро сверкал тёмными глазами.

Вот тебе и сварливая старая бабка! И куда делись мои многочисленные годы? Я вцепилась в него что есть мочи, точно впервые оказалась так близко к мужчине, и уже не слишком-то и злилась, что воришка попытался меня ограбить. Молодой-горячий дурень… С кем не бывает? Пожалуй, можно и не убивать его. Не в этот раз, по крайней мере.

Я удерживалась от падения, так ведь? Потому крепче сжимала шею и впивалась в неё короткими ногтями? И подалась к нему, напрашиваясь на прикосновение, тоже лишь потому, что боялась упасть и надеялась вырваться…

А он и бровью не повёл. Хотя нет, как раз бровью он и повёл. Мерзко так, отвратительно самодовольно. И прошептал вместо ласки:

— Так ты нас отсюда выпустишь или так и останемся жить?

Насчёт жить — сомнительно. Потому что больше всего на свете хотелось придушить поганца.

— Только, пожалуйста, не пытайся меня придушить! — забеспокоился Вис, безошибочно определив, что плотоядный взгляд явно не страстные лобызания подразумевает.

— А по-моему, отличная идея!

— Не-не-не, ужасная! — заверил меня лис.

— Почему это?

Я повисла на враге, чтобы подпрыгнуть, ударить, завалить, дезориентировать или хотя бы унизить. Ну, первая половина плана удалась на славу. Я потянула воришку на себя за обхваченную шею, оттолкнулась свободной ногой… Нет, если так посмотреть, то и вторую половину плана тоже удалось реализовать: Вис и правда упал. Не учла я лишь одно — упал он на меня.

— Потому что я от этого обычно умираю! — постанывая мне в грудь неразборчиво закончил он.

— Именно на это я и рассчитываю! — заверила я.

Рука — перехват.

Нога — нет, и её поганец успел зафиксировать своей.

Залепить оплеуху — удалось! Хоть душу отвела!

Вспомнив, как в прошлом году на игрищах мужики бодались, подобно козлам, я мотнула головой и тут же с хныканьем её отдёрнула: на игрищах никто не предупреждал, что бьющему не менее больно, чем получающему.

— Женщина, уймись!

— Сам козёл! — не желала униматься я.

— Ай! Перестань кусаться, ненормальная!

— От такого же слышу!

— Ты хоть не заразная?

— Заразная! Ещё какая заразная, даже ядовитая! Теперь ты сдохнешь в муках! — восторжествовала я, предпринимая попытки выползти из-под нахала. — Пусти!

— Сама пусти! Ай! Это моя нога!

— Нет, моя! Ой, и правда не моя… Так, а это точно не моё! Ты чем это в меня упираешься, скотина?! — забеспокоилась я, пытаясь нашарить рукой что-нибудь максимально тяжеловесное.

Рыжий не на шутку смутился и, кажется, покраснел (а я-то уж решила, что он этого вовсе не умеет!).

— А ты дёргайся подо мной поактивнее, ещё и не так упрётся!

Я действительно задёргалась, но с прямо противоположной целью.

— Спасите! Убива… Насилуют! — вполголоса завопила я, параллельно раздумывая, а так ли уж необходимо, чтобы меня спасали.

Однако долг любой женщины — не соглашаться на интим даже в случае, если её домогается привлекательный полузнакомец, а горечь расставания с бывшим не мешало бы чем-нибудь заглушить.

Ну, раз долг женщины требует, действовать тоже нужно по-женски: неожиданно, нелогично и без пояснений. Вместо того, чтобы сопротивляться, я, напротив, всем телом прижалась к Вису, обхватила его ногами за пояс и потребовала:

— Лобзай меня!

— Чего? — впал в ступор рыжий, мгновенно растеряв всю наглость. Честное слово, как подросток, который только хвастать горазд, а как в сарай пообжиматься позовёшь, — сразу в кусты!

— Лобзай меня! — требовательно повторила я, выгибаясь грудью навстречу отступающему насильнику, возмутительно пренебрегающему своими обязанностями.

— Нет, ну я, как бы… Не то чтобы я против… Ты не подумай, я очень даже за… — ладонь замерла над полукружием, пальцы робко сжимались-разжимались. — Но может мы сначала познакомимся поближе, разопьём бутылочку, полюбуемся на закат…

Закат случился: я закатила глаза и выгнулась сильнее прямо-таки запихивая подрубашечную выпуклость в его нерешительную впуклость… тьфу, руку. Свою же, ясное дело, выпущенную изумлённым мужиком, опустила ниже, ощупывая вышивку на рубашке, ремень, бугор на штанах… И сжала, что есть силы!

Если бы я знала, что мужики умеют подпрыгивать с места на полметра вверх сразу на четырёх конечностях, как коты, моя жизнь определённо была бы намного веселее!

Как кот, Вис и приземлился: тоже на все четыре, с волосами дыбом, а не ровными кудряшками, словно завитыми самим ветром, и орущим благим матом. Пока он прыгал, я успела перевернуться на живот и до пояса выползти из ловушки.

— Больная! — орал Вис, хватая меня за ногу и втягивая обратно в круг.

Оседлал, как молоденькую кобылку, а я боязливо подумала, что, если раньше рыжий меня насиловать не собирался, то теперь вполне может. Хотя нет. Я злорадно ухмыльнулась: в ближайшие пару дней не сможет. Хватка-то у меня хорошая, крепкая… Мешки с трупами вон по лесу таскаю.

— Только тронь, — предупредила я, — совсем оторву!

— Да за кого ты меня принимаешь?! Уймись! Да успокойся же, женщина!

Очень надеюсь, что Вис жалел об этой встрече не меньше, чем я. Потные, пыльные, изукрашенные синяками… у меня ещё и шов на боку платья лопнул, нанеся непоправимый ущерб чувству собственного достоинства. Мы лежали рядом, не ненавистью глядя друг на друга, уже не в силах продолжить схватку, но слишком упёртые, чтобы плюнуть и разойтись. И тут Вис перевёл взгляд куда-то за границу круга. Краска с его лица мгновенно испарилась, точно его ткнули физиономией в мешок с мукой. Разумеется, я была вынуждена найти то, что способно привести в ужас взрослого мужика, настолько безрассудного, что не только явился грабить ведунку, но ещё посмел пререкаться с ней.

За кругом, сжавшись в трясущийся серенький комочек, сжимая в лапках засохшую крошку сыра, сидела мышь. Всё же любительница острых ощущений предпочла закусить хлеб зрелищами.

Вис медленно и со знанием дела набрал в грудь воздуха и…

— А-а-а-а-а-а-а!

Я и прежде не ожидала от мужчин какого-то особого благородства. Тех, которые готовы жизнью рисковать и бросаются вырывать перья огнедышащим кочетам, за свою долгую жизнь я так и не встретила. Но чтобы пытаться залезть мне на плечи при виде грызуна?!

— Прогони её, прогони! Мамочки! Кыш, уходи, противная! Сделай что-нибудь, Варна, ты ведьма или как?!

— Я ведунка! Наследная, чтобы ты знал! — я возмущённо выдохнула через нос, а потом созналась: — И за каждую изгнанную мышь беру медьку.

— Будет тебе медька! Золотой будет, только заколдуй её! Преврати во что-нибудь нестрашное! В зайчика… или в жабу!

— А жаб ты, стало быть, не боишься?

— Я и мышей не боюсь, просто предпочитаю с ними не сталкиваться!

Забраться мне на макушку, как девица на табуреточку, не получилось, так что Вис по-простому вытолкнул меня на съедение страшному монстру.

— Эй, а если она на меня нападёт?! — заржала я.

— Тогда я запомню тебя как героя! — без доли иронии пообещал рыжий.

Я хохотала так, что не могла удержаться на ногах. Так и сидела, уткнувшись лицом в коленки, а мышь, неспешно дожевав свой обед, пискнула и скрылась под кроватью, не пожелав связываться с ненормальной тёткой.

И только тогда, успокоившись, я заметила, что в пылу сражения мы с Висом стёрли моим бренным телом линию угля, замыкающую ловушку.

Рыжий посмотрел на размазанный рисунок. На меня. Снова на рисунок…

На пробу лягнул воздух, прежде сгущающийся и не выпускающий его из круга. Сапог прошёл туда-обратно без малейшего сопротивления.

Показал зубы.

— Иди-ка сюда, наследная, чтоб я знал, ведунка.

Я отъехала на ягодицах назад, помогая себе ступнями:

— Но-но! Я всё ещё могу тебя проклясть!

Такая мысль явно не посещала рыжую головушку, так ч