Оглавление

Корни России

Отзыв о романе

Людмила Максимовна Козлова кандидат химических наук, автор более пятидесяти научных работ. Член союза писателей России, автор более тридцати литературных произведений, изданных в России и за рубежом. Лауреат Международной литературной премии им. Сергея Михалкова (2008), Международной литературной премии «Лучшая книга года» (2014, Берлин, Германия), премии Алтайского края в области литературы (2010), краевой премии им. В. М. Шукшина (1991), премии Славянского общества (2005), краевой премии им. Л. С. Мерзликина (2003), им. Н. М. Черкасова (2010). Победитель издательского губернаторского конкурса в 2009 и 2015 гг. Награждена Почётными грамотами Администраций Алтайского края, г. Бийска и Правления Союза писателей России. Награждена специальным Дипломом Берлинского литературного института им. А. П. Чехова за укрепление культурных связей с Германией (2014). Комиссией по награждению СП России и журнала «Бийский Вестник» награждена медалью «Василий Шукшин» (2015).

Основатель и издатель журнала Бийского отделения СП России «Огни над Бией» (издаётся с 2004 г. и по настоящее время). Литературный редактор журнала «Бийский Вестник» о романе «Корни России».

Роман «Корни России» — это, собственно, мифологическое произведение, в основу которого положены реальные факты из жизни русских переселенцев-староверов, истории гражданской войны, трагических 30-х годов, расцвеченных мрачными картинами Красного террора в Бийске, Барнауле и на Алтае. Мифологическая составляющая заявлена в самом начале повествования — легендой о том, как Бог решил создать на земле Золотой Край — обитель мира и счастья. Призвал Оленя, Сокола и Кедр и приказал каждому искать для себя лучшее место. Сказал: «Где сойдутся их пути, там и быть Золотому Краю». […] Там и возник Золотой Край, название которого — Алтай, что в переводе означает «золото».

Соответственно, читательское восприятие и настраивается на этот сказочно-реалистический лад большого повествования.

В романе нет привычного классического сюжета. Это скорее панорамное полотно, складывающееся из мозаики многих сюжетных линий, показывающих судьбы конкретных героев, отдельных семей и общностей, определяющихся, например, местом проживания, как это происходит в случае с историей таёжного села Карагайка: «Село ещё спит, не вьются дымки из печных труб, и петухи спят на насестах, но в доме старшего Косарева кто-то бодрствует, что понятно по шороху за печью. Может быть, это кот? Нет, он спит, свернувшись калачиком на тёплой кошме. Тогда, возможно, старый дед Данила, что в семействе Косаревых поднимался первым и монотонным, занудливым стуком своего самодельного деревянного протеза будил всё семейство, даже поднимал с лежанки кота — всегда сонного и ленивого».

Село просыпается, чтобы вступить в праздничную неделю: «Обмороженная луна ещё высоко в небе, но вот из труб уже потянулись тонкие серые струи дыма. Разминая косточки, проснулись старики, за ними встали с постелей их старшие дети, а вскоре покинула полати и ребятня. Сегодня 28 января 1885 года, понедельник, радостный праздник, которого все, и стар и млад, ждали целый год, — боярыня масленица».

Этот сказочный зачин, однако, постепенно выводит читателя в реальную жизнь сельчан, где тесно соседствуют разные характеры и судьбы, добро и зло, доблесть и предательство, жестокость и любовь. А также и то, что полностью ломает жизнь села и всей России: «В марте 1917 года Карагайку, как и всю Россию всколыхнули тревожные вести из столицы, в которые жители далёкого алтайского таёжного села не сразу поверили […] «Братья, собрал я вас по важному вопросу, — обратился к приглашённым в свой дом главам уважаемых в общине семейств Михаил Ефтеевич Долгов — глава староверческой общины, избранный на эту почётную должность после смерти своего отца. — Получил я сегодня днём известие от волостного старшины. Пишет, что наш царь Николай от престола отказался, и лихой народ в Петербурге и в Москве взбунтовался. Ещё пишет, что разброд какой-то на фронтах и по столице пьяные солдаты с красными бантами на шинелях ходят и лютуют. Вот поэтому вопросу и собрал я вас, совет держать надо, сообща, значит, осмыслить весть тревожную и подумать, как быть, как жить дальше. Как избежать разброда в общине нашей православной».

Но ни поход за советом к старцу Антонию, ни обсуждение событий на общем сходе села, ни решения, принимаемые сообща, ничто не спасает хранителей старой веры от надвигающегося катка страшных перемен. Ломается ход жизни, ломаются судьбы, сила веры в очередной раз подвергается тяжелейшим испытаниям. И катится колесница революции, Первой мировой и жесточайшей гражданской войны по живым людям. Тащит за собой праздных и охочих до греха столыпинских переселенцев, развратную девку Дуньку, охотно торгующую своим телом. Образ Дуньки — это, конечно же, символический портрет сатанинской революции и времени, в котором для староверов, фактически, не остаётся места.

И красные и белые, и вольные бандиты — все одинаково хищно и безжалостно обрушиваются на людей, их веру и жизнь. Всё становится предметом добычи и торга — если хочешь остаться живым, отдай всё, что у тебя есть, в том числе, и совесть, и душу.

Красное колесо террора довершает трагедию народа. Законы в начале 30-х годов прошлого века обирают крестьян до нитки. Расстрелы становятся нормой этого страшного времени, когда судьба любого человека решается за минуту — одним словом Чёрной тройки. Так легендарный Золотой Алтай захлёстывает кровавая волна Красного кошмара. Так красивая легенда о вольной Земле Беловодья тонет в адовых нечеловеческих страданиях.

Но вера в справедливость не умирает. В народе живёт предание о Пророчице Софье Ивановне, которая говорила — кто закон божий попирает, того настигнет кара господня. И вот один из бандитов, нарушивших могилу её мужа, когда в неё захоронили их дружбана-преступника, лезет на рябину, растущую в изголовье, и погибает, падая на колья ограды. Один из героев романа — старовер Дмитриев, знающий дорогу к схронам с золотом, соглашается ради спасения людей, провести бандитов к месту клада. Но страшная гроза, разразившаяся во время пути, сжигает автомобиль с грабителями.

Вера православная ведёт героев романа к подвигам в Великой Отечественной войне и к той эпохе, когда происходит возрождение Православия и обретение Божьей благодати для тех, кто веру свою не предал.

Многочисленные сюжетные линии романа, где лирические отступления, достоверно нарисованные характеры и судьбы героев соседствует с точными историческими фактами, поданы столь динамично и достоверно, что невозможно оторваться от чтения. Роман, фактически, представляет собой развёрнутый сценарий захватывающего сериала, где реальность, мифология и магия авторского видения истории Алтая, рисуют потрясающую картину величия человеческого духа, питаемого крепостью веры и любовью к Земле русской, ибо Алтай — её часть.

И в заключение хочется сказать, что, несмотря на то, что роман создан всего за четыре месяца в 2018 году, работа по изучению материалов темы, предшествующая написанию текста, проделана громадная. И ещё, роман «Корни России» — это произведение, рассчитанное на любителей хорошей современной прозы, обладающей одновременно качествами исторической и приключенческой литературы.

От автора

Россия. Правление Алексея Михайловича Тишайшего, второго русского царь из династии Романовых, запомнилось истории соляным бунтом (июнь 1648 год), и церковной реформой (1653 — 1655 годы). Но если народное волнение стихло, и не отложило какого-либо значимого отпечатка на дальнейшую жизнь народа, то церковная реформа, расколовшая единый православный народ на два лагеря — никониан и староверов, долгие годы отражалась на судьбах людей.

Староверы — люди, которые не приняли реформ патриарха Никона и остались верны канонам христианской веры Древней Руси — древлеправославию.

Синоним слову староверы — старообрядцы ввела в употребление Екатерина II. У приверженцев старой веры новый термин вызвал неприятие и лишь к началу XX века вместо термина «староверы», «староверцы» стали употреблять «старообрядцы».

Наряду с этим в конце XX века в России стали появляться религиозные объединения, исповедующие религиозные воззрения, не имеющие отношения к христианству. Сторонники подобных объединений и сект пытались возродить религиозные традиции дохристианской, языческой Руси. Некоторые неоязычники начали называть себя «староверами». Употребление ими этого термина вредно и ошибочно. Создавая путаницу в христианстве, не являясь таковыми, они внесли в общество сумятицу. «Велесов круг», «Союз славянских общин славянской родной веры», «Русский Православный Круг» и другие объединения возникли на почве псевдоисторической реконструкции и фальсификации исторических источников. На самом деле, кроме фольклорных народных поверий, никаких достоверных сведений о язычниках дохристианской Руси не сохранилось. В результате чего в широких слоях населения России староверы стали восприниматься язычниками. Однако благодаря широкой разъяснительной работе, а также ряду серьезных судебных процессов против «староверов-инглингов» популярность этого лингвистического феномена пошла на спад. Но не всё так просто. В части российского народа до сих пор бытует мнение, что староверы это какая-то отдельная, закрытая от общества группа тёмных малограмотных людей, живущая на отшибе государства — в горных скитах и лесных дебрях, в непроходимых болотах и других потаённых местах, куда и ворон не долетит и конь не доскачет. К сожалению, есть книги и художественные фильмы, в которых староверы показаны не только тёмными личностями, замкнувшимися в своей оболочке, но и скрытными людьми, таящими в своей душе если не ненависть к внешнему миру, то недоверие как минимум. Существенную роль в этом сыграли статьи в газетах и журналах о Лыковых. В большей мере это ложь, хотя не отрицаю, что есть отдельные селения, где староверы ведут замкнутый образ жизни, редко дают интервью и считают, что съёмка на камеру является делом недобрым. Они говорят, что фотографии отбирают божественную энергию, которая хранится в теле человека. Те отдельные семьи до сих пор живут без электроэнергии, интернета, их не интересуют кризис и дефолты. Они не посещают больниц, очень редко пользуются благами цивилизации, но таких селений единицы, это староверы беспоповцы. (Беспоповцы — старообрядчество не приемлющее священство).

Но совсем бредовым являются высказывания некоторых людей, порой знаменитых писателей, о том, что древлеправославие запрещает брать в руки оружие. Эти писатели невежественны и, мягко говоря, не сведущи в вопросах православной веры. Они сказали, другие глупые писатели повторили их слова и с тех пор эта бредовая мысль, абсолютно и резко противоположная действительности, вошла в умы обывателей.

На отечественные справедливые войны староверы шли в одном ряду со всем российским народом, били врага и не распространялись о своей вере, ибо вера у человека в душе, а не в словах, и они, защищая свою родину, это понимали.

К сожалению, работа по внесению в умы людей понятий староверы и секта сейчас не проводится, появляются фильмы и книги, в которых неправильно отображается православие.

И всё же необходимо сказать, что перегибы 20—30 годов прошлого века, подрубившие под корень культуру и самобытность народа, значительно сказались на старообрядчестве, державшемся на слоях купечества и зажиточного крестьянства, которые были невольно враждебны революционному духу того времени. Поэтому возрождение старообрядчества в наши дни — лишь слабая тень его выхода на авансцену общественной жизни страны начала XX века — после 1905 г.

Высочайшим Указом от 17 апреля 1905 года, в пункте 7 старообрядцам присваивалось наименование старообрядцев, взамен употребляемого раскольников. Старообрядцы получили свободу вероисповедания наряду с другими конфессиями, это было начало выхода их церкви из тени. Старообрядцы получили возможность регистрировать свои общины по Манифесту октября 1906 года, но всё повернулось вспять с приходом к власти большевиков.

Уважаемый читатель, эта историческая справка не введение к курсу изучения древлеправославия, цель её, как и книги в целом, дать понимание того, что староверы, жившие и живущие ныне бок о бок со многими народами других вероисповеданий нашей великой родины России, живут не на задворках общества и не в таёжных скитах, а в городах и сёлах нашей родины. Они так же как и все россияне трудятся на благо нашей великой родины России.

Данная книга не монография — научный труд с углублённым изучением древлеправославия, а художественное произведение с показом жизни реально живших людей. Их жизнь представлена на достоверных фактах, имевших место в Бийском уезде (ныне Алтайский край), Томской губернии. В повести раскрыты характеры и образ мышления православных людей старой веры, показано, кем и как принимались решения по тому или иному вопросу, возникшему в определённый период времени жизни России, но анализа ушедших в прошлое событий нет, это дело историков, а не литераторов.

Церковную реформу (1653 — 1655 годы) и сегодняшний день отделяют века, и сейчас трудно сказать, какой была бы ныне православная церковь, если бы не произошло её раскола, но можно утверждать — древлеправославие не позволило потеряться в веках древнеславянской культуре, и до настоящего времени оно является носителем, хранителем и продолжателем её. Вот за это мы должны сказать древлеправославию спасибо!

О диалогах в книге.

Речь россиян прошедших веков показана в повести современным языком, без употребления оставшихся в прошлом слов и фраз. Клубок старославянских и современных слов читался бы анекдотично, а поскольку эта книга серьёзное произведение, а не юмористический рассказ в нём установлена современная разговорная форма.

В диалогах между староверами имя Христа написано Исус (с одной буквой «И»), как принято в древлеправославии.

Повесть в бо́льшей части о староверах, но в целом она всё же о русском духе, о русском народе, как корнях России.

Предисловие

Однажды Бог решил создать на земле Золотой Край — обитель мира и счастья. Призвал Оленя, Сокола и Кедр и приказал каждому искать для себя лучшее место. Сказал: «Где сойдутся ваши пути, там и быть Золотому Краю». Долго скакал по земле Олень. Высоко поднимался в небо Сокол. Глубоко уходил корнями в землю Кедр. И, наконец, встретились они в горной стране, где было просторно и вольно. Так возник Золотой Край, название которого Алтай, что в переводе означает «золото».

В дремучей тайге у Алтайских гор ещё в допетровские времена появились первые поселенцы, это были старообрядцы, бежавшие от правительственных повинностей, крепостной неволи, рекрутчины, а также от религиозных гонений со стороны никонианской церкви. Вслед за ними в тех краях появились рудознатцы от Демидовых и семьи, подпавшие под правительственные указы о заселении новых земель в связи с основанием крепостей и заводов. Алтай разрастался, появлялись новые города и деревни.

В 1765 году было издано распоряжение об отсылке в Сибирь беглецов недобровольно возвращающихся из Польша и Литвы. На Алтае их стали называть поляками. «Поляки» — это русские старообрядцы, в большинстве своем выходцы из Могилевской и Черниговской губерний и центральных губерний Европейской России, бежавшие в ХVII веке от преследований официальной церкви на территорию Польши и Литвы. В 1766 г. они были выселены с тех территории в Сибирь. Та часть старообрядцев, которая была поселена на Алтае, получила название «поляки» (за своё около восьмидесятилетнее временное проживание на территории Польши).

К настоящему времени всю жизнь старообрядцев на Алтае можно разделить на два периода.

Первый период поселения старообрядцев на Алтае (до октябрьской революции 1917 года), был наиболее благоприятный в их истории. Годам этого периода отдана первая часть романа «Карагайка». Особая роль отведена староверу старцу Антонию.

Во втором (советском периоде) начались притеснения всего православного христианства, и в большей степени православных староверов. Разрушались соборы и церкви, закрывались моленные, верующие подверглись преследованиям с применением репрессивных мер. Было конфисковано множество духовной литературы, разгромлены иконостасы, сожжены иконы. Многие староверческие общины лишились грамотных уставщиков. Старообрядчество вновь ушло в подполье, в очередной раз, испытывая и терпя притеснения и гонения со стороны государства. Этот период показан во второй части романа: «Крутые тропы Алтая». Здесь же о гражданской войне на Алтае, о красных и белых, их зверствах по отношению друг к другу и к мирному населению.

С полным установлением советской власти жизнь селян не улучшилась, а у староверов ухудшилась. За малейшую, даже надуманную провинность к ним применялись карательные меры. О звериной сущности карательных органов (ВЧК, ГПУ, ОГПУ) третья часть романа: «У каждого свой крест». Здесь же показана Великая Отечественная война, скрываемые до некоторых пор страницы её и стойкость сибиряков в ней.

С 7.12.1917 года ВЧК при СНК РСФСР.

С 6.02.1922 года ГПУ при НКВД РСФСР.

С 15.11.1923 года по 10.07.1934 года ОГПУ при СНК СССР.

Справка.

Село Карагайка расположено у подножья горы Елтош близ реки Иша, предположительно названо по имени богатого монгольского князя Карагай.

По данным Томской губернии Бийского уезда, в Карагайке к 1900 году числилось более 600 душ «мужеского и женского пола… из них православных никониан более трёхсот, около ста человек татары, алтайцы два десятка, пятнадцать душ поляки и около двухсот православных старообрядцев».

К октябрю 1917 года Карагайка насчитывала около двухсот пятидесяти дворов.

Часть 1. Карагайка

Хроника

«Русские ведомости». 2 марта 1881 год

«Адский умысел совершил свое адское дело. Глава государства пал жертвой злодейской руки… Удар пал на Россию, начавшую после долгих лет томления освежаться надеждой на возможность радующего просвета»

«Московские ведомости». 9 (21) января 1885 год

«Нам сообщают, что на громадной фабрике Саввы Морозова сыновей, находящейся в Покровском уезде Владимирской губернии, в местечке Никольском, при селе Орехове, на границе Московской губернии, в настоящее время идут волнения и беспорядки между рабочими. Причина беспорядков среди рабочих есть уменьшение заработков».

В мае 1896 года в древней столице России — Москве прошли торжественные мероприятия, связанные с коронацией Николая II и его супруги Александры Фёдоровны.

Церемония прошла 14 мая (26 мая по новому стилю), а спустя четыре дня были запланированы народные гуляния с раздачей «царских гостинцев» на Ходынском поле. Во время раздачи подарков произошла давка, в результате которой погибло 1389 человек (по некоторым оценкам более 6000), около 1500 получили увечья.

Императорская семья сделала пожертвования в пользу пострадавших в размере 90 тыс. рублей, а на коронацию было потрачено около 100 миллионов рублей.

Ходынская катастрофа приобрела символическое значение, стала своего рода предостережением для Николая. С этого момента началась цепь катастроф, которые в итоге привели к геополитической катастрофе 1917 года, когда рухнула империя, самодержавие и русская цивилизация оказалась на грани гибели.

Глава 1. Масленица

В узкой долине меж двух речушек Карагайка и Щучка, упираясь южной вытянутой стороной в бурную реку Иша, северной, уткнувшись в широкую долину плавно скользящую к южному скату горы Елтош, разместилось село Карагайка. С востока на небольшое село, всего два километра в длину и шириной в треть километра, величаво смотрела самая высокая в этой местности гора (894 м) Карагайская Синюха, не менее гордо смотрела на него и гора Елтош (708 м), густо поросшая кедром, сосной, осиной, березой, черемухой, боярышником, рябиной и кустарниками. Из-за реки Иша, прищурившись и как бы подглядывая из занесённых снегом кустарников, за жизнью села наблюдали кособокие замерзшие озёра. За ними на село свысока смотрел кривой ряд хребтов, извилистый строй больших и малых курганов и косые взлобки. Весь этот хоровод, с высоты похожий на курчавое, пушистое дерево, до самой границы с Китаем и Монголией был совершенно не обжит. Только вдоль Чуйского тракта, извивающегося как горная река и ползущего в те государства, небольшими серыми пятнами выстроились поселения, в которых вперемежку с коренным населением Алтая жили русские люди, выходцы из европейской части России.

Хитро спряталась Карагайка от непрошеных людей, а желанные гости могли прийти в село только им известной дорогой, — со стороны села Старая Барда (с 1960 года село Красногорское). Поднявшись на небольшой пригорок, путник мог увидеть всё селение, которое с высоты являлось ему как бы ветвистым деревом, от ствола которого, главной дороги, разлетались проулки шириной в одну тележную колею. В каждой ветви домики с большими земельными участками, иные строения — крупные усадьбы, словно шишки на кедре, это крепкие хозяйства староверов. От каждого дома ползли узкие тропинки к колодцам, от них к огородам, далее к выгонам для скотины. В центре села небольшая церквушка, дом сельской управы, торговые ряды купцов Вараксина и Куранова, небольшая лавка Агафона Ивановича Шубина, приходская школа и площадь для схода селян, с небольшим тесовым укрытием на случай непогоды.

Зима, последняя неделя её второго месяца.

Село ещё спит, не вьются дымки из печных труб, и петухи спят на насестах, но в доме старшего Косарева кто-то бодрствует, что понятно по шороху за печью. Может быть это кот? Нет, он спит, свернувшись калачиком на тёплой кошме. Тогда, возможно, старый дед Данила, что в семействе Косаревых поднимается первым и монотонным, занудливым стуком своего самодельного деревянного протеза будит всё семейство, даже поднимает с лежанки кота — всегда сонного и ленивого.

Потерял левую ногу русский солдат — Данила Степанович Косарев в сражении с Османской Империей в 1829 году. Ампутировали ему её чуть ниже колена после ранения осколком от турецкого снаряда, а было ему в то время двадцать девять лет, но отсутствие ноги не повлияло на продолжение рода. В 1831 году появился первенец Ермил, после него дочь и ещё четыре сына. От младшего Гаврилы в браке с Полиной Караваевой пять сыновей и две дочери. Разрослась семья, не шумная, но и не молчаливая. То в одном углу ребятня озорует, то в другом о чём-то спорит, то с улицы громкие голоса несутся. Семья! Но мирная! Дружная! Самая многочисленная во всей Карагайке.

Сегодня же среди ночи в большом доме Данилы Степановича не стук его деревянной ноги раздавался, его самого раньше времени разбудил весьма громкий шорох, идущий из дальнего угла печных полатей, где обычно проказничала ребятня — его внуки, и где кот Барсик устроил себе лежку. По сумеркам за окном Данила Степанович прикинул, бродить бы ему в сладких сновидениях еще добрых пару часов, а потому решил найти и наказать охальника, прервавшего его покой. Для верности взял свой костыль и, подойдя к печи, начал этим батожком крепко ворошить тот закуток.

— Ой-ё-ё-ёй! Дедка, не бей сильно! Сам слезу! — донёсся с полатей голос ребёнка, по которому дед понял, что охаживал костылём внука Ивана, одного из детей своего младшего сына Гаврилы. Ожидая, когда нарушитель семейного покоя спустится с полатей, Данила присел на скамеечку у камелька, а внучек, не видя деда в темноте, спрыгнул с верхотуры и голыми пятками врезал своему предку по лысине и оголённым плечам. Тот, не ожидая от мальца такой прыти, матюгнулся, подпрыгнув, взмахнул руками и зацепил ими рукомойник, ещё с вечера до краёв наполненный водой. Посудина сорвалась с гвоздя и плюхнулась в медный таз. Грохот, плеск воды, вновь непотребные слова из старческих уст. Котяра с испугу с полатей и через деда прямо на окно, а там горшок с геранью. Глиняная посудина в дребезги, осколки с глухим треском на пол и по оконному стеклу, благо не разбили его, а кот, ещё более очумев, с подоконника в два прыжка и в бабкину кровать, точно на её голову. Бабка в крик, от ужаса метнув «молнии» из глаз, что было явно видно в свете лунных лучей, проникших сквозь стекло окна, освободившегося от преграды — горшка с геранью. И тишина, мёртвая тишина. Как ни странно, накануне чествования веселого дня — масленицы, все семейство так уработалось, что не услышало всего этого шума — звона, крика и мата, никто не пробудился, лишь кто-то повернулся на другой бок и вновь засопел. В сонном сопении были слышны лишь швырканья Вани, тихие матюги деда, да бубнила недовольная бабка.

Отпрыск, не дожидаясь от дедули строгой взбучки, сразу, как только всё стихло, быстренько сиганул мимо него в половину дома, где спали старшие братья и, меж них втиснувшись, претворился спящим. Пошарив вокруг полуслепыми глазами и не обнаружив организатора беспорядка, дед почесал ушибленное место и, кряхтя, направился к своей лежанке досматривать прерванный сон, держа в руках предмет слабо различимый в полумраке.

Однако, что же в такую рань заставило Ваню шарить по тёмным углам?

Ему была нужна старая шапка треух, её, обронённую у печи, и держал в руках пришедший в себя старик.

Понял Данила Степанович, по делу младший на верхотуру лазил, понял, что тот хотел перехватить нужную вещь прежде, чем старшие могли присвоить её поутру. Дело в том, что тот головной убор большой и не по размеру Ивану, был нужен ему для участия в подростковом кулачном бою.

В первый день масленицы кулачный бой начинался битвой отроков от двенадцати до пятнадцати лет, и отбор из этой среды проходил по справедливости. На входе в поле сражения на высоту полутора метров ставилась дуга с конской упряжи. Мальчики, перед тем как приступить к сражению, надевали рукавицы, на них верхонки из кожи, валенки (сапоги не допускались), шапку, пояс либо ремень и во всем этом проходили под дугой. Если верх шапки касался мерки, юноша имел право встретиться с противником, если не касался, — не допускался до боя. Бить разрешалось не ниже живота, упавший считался выбывшим, а разбитые губы, носы, в счет не шли. Победителя в этот сезон ждал необычный приз, — одноствольное ружьё шестнадцатого калибра. Нашему ночному бедолаге, чтобы выступить на соревнованиях не хватало нескольких сантиметров. Вот Ваня и решил, что прибавить недостающие сантиметры ему поможет шапка, если сделать её верх высоким, — набить внутренности пучками ваты. По его расчетам в таком головном уборе он имел шанс пройти отбор, значит, получить право на участие в битве.

Пролежав полчаса на лежанке, проворочавшись с бока на бок, дед Данила приподнялся с постели, пристегнул к ноге протез и медленной походкой направился к притихшему внуку. Подойдя к лежащему с закрытыми глазами ребенку, постоял, подумал о чём-то своём и, втиснув в подмышку внуку нужную ему вещь, медленно развернулся и пошел, тихонько вздыхая, досматривать свои сонные фантазии в ожидании пения третьего кочета, — самого звонкого петуха в селе, принадлежащего соседу по усадьбе Федулу Зотову.

(Первые кочета полночь отпевают, вторые (перед зарей) чертей разгоняют, третьи (на заре) солнышко на небо зовут).

Обмороженная луна ещё высоко в небе, но вот из труб уже потянулись тонкие серые струи дыма. Разминая косточки, проснулись старики, за ними встали с постелей их старшие дети, а вскоре покинула полати и ребятня. Сегодня 28 января 1885 года, понедельник, радостный праздник, которого все, и стар и млад, ждали целый год, — боярыня масленица.

Люди в этих местах рано встают, в четыре утра уже на ногах, — надо накормить скотину и подоить коров, растопить печь и настряпать пироги, но сегодня хлопот больше, сегодня первый день масленицы и кроме обычных будничных дел надо ещё испечь не одну сотню блинов и приготовить множество блюд к праздничному столу.

Потягиваясь и разминая сонное тело, с третьим петухом поднялся Ефтей Долгов, — староста общины староверов. Подойдя к рукомойнику, умылся, натянул на исподнее штаны и рубашку, и направился к столу, но лишь только сел не скамью, как услышал стук в окно.

Ранним гостем оказался недавно принятый в общину староверов Игнатий Шалаев. Этой ночью, будучи устроителем бревна с призами, что ставят вертикально, он решил для крепости и под ночной морозец пролить водой выемку вокруг деревянного столба. То, что он увидел, всполошило его.

Зайдя в дом Долгова, Игнат торопливо взволнованным голосом изрёк:

— Подхожу я с ведерком воды к столбу, а на противоположном берегу, где наши соседи тайнинские тоже столб установили и с кем мы соревноваться будем, монах с иконой ходит, на меня внимания никакого не обращает. Решил я выяснить, что делает в такую рань священник католического прихода. Хоть и на своей стороне, а может заклятие, какое вредное, для нас православных творит. Подошел я к краю своего берега, слышу, хоть и не понимаю польский язык, вроде бы молитву говорит, а икона та у него наша — православная Матерь Божья с Исусом. Только ликом она вся чёрная… какая то.

Долгов усадил взволнованного гостя за стол, попросил невестку принести чай и пироги на стол поставить, а потом, не торопясь, прояснил:

— Ты Игнат Пантелеевич, успокойся, никакого вреда сосед, что за рекой, хоть и веры не нашей, не принесёт, потому как масленичная неделя у них, как и у нас христиан, равно празднуется. И самая почитаемая святыня в Польше — Матка Боска, по церковному Ченстоховская икона Божией Матери. С ликом действительно тёмным, но по преданию писана самим святым Лукой. У нас в Москве, в соборной церкви подобный образ имеется. А заставила настоятеля церкви Бронислава Ковальского быть на этом месте с ликом святым лишь одно, испрашивал он благодати и победы для своих прихожан, что будут состязаться с нами. Так что, Игнат, ты особенно об увиденном не распространяйся, это дело не наше, тем более осуждать, кого бы то ни было, у старообрядцев не принято.

(Ченстоховская икона Божией Матери, её ещё называют «Непобедимая Победа», а также «Черная Мадонна» — из-за темного лика Богоматери, принадлежит к числу самых почитаемых святынь Польши и многих европейских стран. Является она и одной из наиболее почитаемых святынь православного мира).

За три дня до начала масленичной недели уважаемые люди сёл Карагайка и Тайна́, вытянувшихся по обоим берегам реки Иша, решили собраться в управе села Карагайка для обсуждения вопросов касательно праздника.

После утренних молитв и завершения всех насущных дел из села Тайна́ к карагайской управе на тройке с бубенцами приехали Иван Самойлов, — первый сыродел он же основатель маслосырзавода и его зять Анджей Бжинский, — поляк, женатый на его старшей дочери Галине, сменивший по любви к русской девушке католическую веру на православную. С ними приехал Витольд Адамович, поставивший в таёжном распадке на окраине Тайны заводик, где варил пиво и изготовлял вино из таежных ягод. Хмель всегда был под рукой, в тайге его более чем достаточно. Вместо сахара — мед, для этого содержал две пасеки. Четвёртым членом совета от Тайны был староста Ерофей Думнов, имевший смолокурню, в которой гнал скипидар из пихтовых веток. Все приезжие сразу две сотни рублей выложили на покупку разных призов.

На обсуждение мероприятий по празднованию масленицы прибыли и алтайцы — Кергилов Багдер и Тодочиев Ирбис, — лучшие охотники на пушного и иного таёжного зверя. Эти богатые кумандинцы кроме охоты занимались разведением маралов, количество голов которых было известно только им. Поставили алтайцы среди гор строение, в котором обрабатывали и консервировали пантовую продукцию, в дальнейшем это лекарственное сырье расходилось по аптекам Сибири, Китая, Монголии и Японии, где из него уже изготавливали медикаменты. Чтобы не быть обманутыми приезжими богатеями при продаже мехов и пантового сырья, алтайцы всегда приглашали в помощники Тимофея Гапоновича и Николая Игумного, зная, что старообрядцы будут вести торг по-честному. На масленичные гуляния эти гости полтораста рублей положили. Предложили так же новый вид соревнования, стрельбу из лука по целям, а призами выложили мех соболей, лисиц и несколько выделанных овечьих шкур. За каждый выстрел из лука по общему согласию решили брать символичную плату — три копейки.

На всю масленичную неделю поселковый староста Карагайки Гаврила Данилович Косарев, приверженец старой православной церкви, получил широкие полномочия в отношении нарушителей праздничных гуляний, для чего в помощь ему избрали совет от обоих поселений. От Карагайки в него вошли сам Гаврила Данилович Косарев, Тимофей Гапанович, Ефтей Долгов, татарин Темирбек Абдулов, — купец, что владел производством «Пеньки». Меж селян у мусульманина было имя Пенёк Веревкин, хотя на самом деле Темирбек был очень образован, и имя, обозначающее силу, крепость и железную хватку полностью соответствовало его телосложению. Фамилия Абдулов, — «раб Божий, раб Аллаха» несла в себе не только его любовь к Аллаху, но и отвечала его миролюбию и почитанию людей. Приспособился татарин даже пыльцу с конопли в медицинские учреждения поставлять, а его веревки выдерживали вес больший, нежели изготовленные другими производителями, да и тоньше и легче были в два раза. Правда, производство канатное, находилось не в Карагайке, а в Тайне, где всем руководили выходцы из Польши, но это не вызывало озлобленность к полякам со стороны православных, поляки, как и православные, глубоко религиозны и трудились на совесть. Высококачественные изделия Темирбека Абдулова ценились даже в самом Военно-морском Адмиралтействе. По характеру Темирбек был человеком веселым, праздники разные любил, а так как всегда был при деньгах, то выделял на них большую сумму. Вот и на масленицу он внёс сто рублей

От посёлка Тайна в совет вошли Иван Самойлов, Анджей Бжинский, Витольд Адамович и староста посёлка Ерофей Думнов. Для особо шаловливых и буйных под управой имелся подвал, сделан был много лет назад на случай задержания разных подозрительных людишек, воров и разбойников.

Собрались члены совета в управе села Карагайка и решили, где и когда проводить народное гуляние, установили правила судейства, расценки на торговлю, где снежный городок устроить, как награждать победителей в юношеском и взрослом кулачном бою, и тех, кто канат на свою сторону перетянет. Решили, чтобы обиды ни у кого не было, выдать по полтиннику каждому потерпевшему поражение в играх. Для победителей, кто верха столба достигнет, решили закупить два Тульских самовара, по одному на каждый столб, а чтобы не так просто было его снять, договорились привязать их на вертящееся колесо, установив его самую вершину каждого столба. А ещё на каждый столб повесить женские полусапожки и мужские сапоги, по четыре мешочка с набором чая и конфет, по пять связок бубликов и баранок. Изобилие призов такое, что если судить по опыту прошлых лет, к концу соревнований их должно остаться более половины. Так и было задумано, чтобы все желающие могли испытать себя, но, как обычно, смельчаков много, а счастливчиков единицы. А чтобы порядок был, и пьяных драк избежать — назначили стражами покоя трех непьющих братьев Будилиных, за это выделили им три рубля. Наделили их правом всех неугомонных, — не в меру пьяных и хулиганов в подвал сажать.

В первый день масленичной недели уже с раннего утра потянулся народ к берегам реки Иша, где были установлены столбы, построен снежный городок и другие аттракционы.

Идут по селу развесёлые девицы, голосами звонкими парней из дворов зазывают, а те давно у ворот стоят, с ноги на ногу переминаются, ждут своих любушек, но выйти на дорогу не торопятся, гордые и вид у них деловой. Стоят, семечки лузгают, а глаза горят и искрятся, того и гляди всё окрест спалят.

За группой юниц идут отроковицы, с завистью смотрят они на старших девушек, тем уже по четырнадцать — пятнадцать, а им всего-то десять — двенадцать, не созрели ещё для полной любви, а уже хочется её. И всё же радостно и тем и другим в этот праздничный день. У девиц на алых устах улыбки, щёчки румяные, носики припудрены, платочки на головках праздничные — цветастые, шубки на лисьем, заячьем и соболином меху, на ногах кожаные полусапожки, на руках варежки с узорами цветными, у парней аж дух захватывает, глаза горят, ах, как хороши девицы.

Наперерез двум девицам-подружкам из переулка братья Косаревы Иван и Алексей гордо выходят. Грудь вперёд, подбородок вверх вздёрнут, а у самих глаза так и пылают огнём жарким, руки беспокойны, — то вниз опущены, то шапку поправляют, то на груди скрещены. Хочется братьям загрести ими девиц в охапку и расцеловать, а девицы были бы и не прочь, почему бы и подставить свои жаркие уста под губы красавцев братьев. Давно на них поглядывают две подружки; Екатерина Шубина — дочь лавочника Агафона Ивановича и Валентина Буторина — дочь зажиточного старовера Сидора Афанасьевича. Да и братья были бы рады породниться с уважаемыми единоверцами, уж очень пригожи их дочери и по годам созрели, — по пятнадцать лет подружкам.

Подруги увидели любых им братьев и тотчас с улыбкой на резных губах частушки звонкими голосами запели. Одна:

Другая подхватила:

Братья ещё выше подбородки приподняли, грудь колесом выдвинули и, сбоку на бок покачиваясь, походкой вразвалочку к подругам направились. Один:

Тотчас звонкий смех вырывается с алых губ подруг и, не успев затихнуть, первая девица подхватывает:

Подхватывает второй парень:

Вторая девица:

Второй подхватывает:

(Чембары весьма просторные шаровары, кожаные или холщовые, надеваемые сверх чапана и тулупа, кои закладываются в чембары полами (подчембариваются). Употребляются в работе, в ходьбе, на промыслах и при верховой езде).

Потом все четверо смеются и идут к реке Иша, что посреди двух сел Тайна и Карагайка, где в самом широком месте летняя паромная переправа, а зимой дорога — зимник. Здесь сегодня будут народные гуляния и соревнования.

А с северной стороны посёлка доносится звон колокольчиков. Это по главной улице села, змейкой вьющейся от заснеженного пригорка, сияющего бриллиантовыми искрами под лучами восходящего солнца, мчится тройка, запряженная в новые сани, в них гармонист, растягивая меха, под звон колокольчиков несёт задорную песню о касаточке масленице. Рядом с ним две девицы-красавицы в лисьих шубках с круглыми меховыми воротниками и хозяин тройки двадцатидвухлетний богатырь, сын сельского кузнеца Прокопия Николаевича Дмитриева — Фёдор. На нём новая соболья шапка, новый полушубок из овчины и новые кожаные сапоги. Управляет лошадьми Михаил Логинов — друг Фёдора. По нарядной тройке, новым саням, облику Фёдора и его друзей можно было судить только об одном, скоро быть свадьбе.

Лихо подкатив к площади, Фёдор высадил весёлую компании и направил сани к участку, специально подготовленному для саней с лошадьми, да там при лошадях и остался. Не хотел идти на площадь, на которой ещё не было милой его сердцу девушки. А друг его — гармонист Ксенофонт Ложников, сойдя с саней, направился в сторону площади. Продолжая растягивать меха гармони, пел красивым голосом.

Подхватил пение гармониста Михаил Логинов.

И вновь гармонист Ксенофонт Ложников.

Две девушки, подруги Михаила и Ксенофонта, переглянулись и направились в круг подруг, отвечая парням частушками:

А парни подмигнули друг другу, грудь колесом выдвинули и, бросив в ответ пару строк из частушки: «На весёлой русской тройке прокатились мы друзья. Сбив в пути корову Зорьку, слёзы лили в три ручья», — важной походкой направились к своим товарищам, напевая:

Но не суждено было весёлым парням подойти к своим товарищам. Повстречались на их пути девицы-красавицы, окружили со звонким смехом и заставили петь и играть на гармони. Вскоре плотная группа девушек от двенадцати до пятнадцати лет многослойным цветастым кольцом окружила двух друзей. Куда деваться парням, гармонист заиграл, для того и гармонь взял, а друг его, встряхнув головой, частушку выплеснул. Тотчас кто-то из звонкой девичьей группы излил из своих рубиновых уст ответ на частушку, её поддержала другая краса, и вот уже, состязаясь друг с другом, по площади понеслось.

Неожиданно самая разбитная перезрелая девица выдаёт откровенную частушку:

Её поддержала другая девица — Татьяна Кучерова, ликом хороша, но полна очень, отчего в свои двадцать лет засиделась в девках.

Гармонист Ксенофонт Ложников, высокий юноша двадцати лет, не сдерживает улыбку и тоже выдаёт озорную частушку:

Рядом с гармонистом Ксенофонтом Ложниковым, его друг и одногодок Михаил Логинов. Приплясывая под музыку, Михаил поддерживает друга.

— Ну и охальники же вы, взрывается Татьяна и, выплескивает из своих пухлых губ:

— Потому что ты дурак! Тфу на тебя, дурака косолапого, — дрожа губами, выговорилась Татьяна и покинула недружелюбный круг ребят.

Следом за ней покинула круг и её подруга, бросив напоследок.

— Мишка дурень, глаз косой, подавился колбасой, — и, показав язык, пробулькала им: «Бу-лу-лу! Вот тебе!»

А торговки на площади уже вовсю «колдуют».

Еще затемно по обе стороны реки бойкие бабы-торговки, мужики и их помощники малышня, установили торговые столы. Егор Дейкин привез в мешках древесный уголь из березы и можжевельника, для самоваров и железных печурок, на которых блины и оладьи печься будут. Купец из соседней Малиновки привез икру осетровую и лососевую для начинки блинов. Герасим Плотников аж пять сортов меда и сметану, хоть ножом режь, на столах разложил.

К началу праздника над пространством по обе стороны реки Иша понёсся букет ароматов. К запахам хлеба, пряностей, копчёностей, солений, варений, сиропов и морсов, овощной поджарки, янтарного меда, ягодных вин приправлялся исходящий из тайги терпкий смолянистый запах хвои. Ко всему этому щекочущему ноздри благоуханию вливался тонкий, едва уловимый аромат чая из пузатых литровых заварников. Для чайного настоя хозяйственные женщины ещё загодя собрали листья лесных растений, молодые бутоны цветов, коренья среди кряжей и на взгорках. Алтайцы взвар бодрости готовили из золотого корня, им делились с селянами. Только аборигены знали места произрастания этого чудо растения со свойствами женьшеня. Селяне подобные сборы для заварки называли зеленым золотом, чернягой, и не просто пили чай как обыкновенный повседневный напиток, а вкушали его, чаёвничали.

И с блинами не всё так просто. Вроде чего уж проще, шлепнул тесто на сковородку и всё готово, а потом бери блин пока горячий, в масло макай, жуй и чаем запивай. Нет, не всё так просто, есть мука гречишная, есть пшеничная и изо ржи, овса, ячменя, проса, кукурузы, всё это дает своеобразный вкус, аромат, сочность, а уж добавки в муку это секрет каждой хозяйки.

Настоящий блин сочен, а сочный сырник приготовить… такой, чтобы во рту таял… не так-то просто. Кроме блина, торговки испекут пышку, лепешку, пампушку, ватрушку, пирог с любой начинкой, покупай всё, что душа пожелает, только копеечку плати. На то она и масленица!

Сизоватый, очень пахучий дымок над полем вьётся, а на нём столы покрытые скатертями стоят, от изобилия продуктов ломятся, но главное кушанье на этом празднике — блины, от шляпы величиной до маленького пятачка. Распластались они высокими горками, а горки те источают не только ароматный парок, но истекают маслом сливочным, кедровым, облепиховым, медом гречишным, вересковым, кипрейным и просто луговым из цветов разных. Есть блины с икрой, ягодами, творогом и мясом. Здесь же на любителя кладезь сладости медовой, а в сотах рамки с ячейками, заполненными янтарной жидкостью.

А для тех, кто устал, использовав мощь своей силы, да вспотел на разных соревнованиях, — квасок хлебный, на бруснике, рябине и другой таёжной ягоде. Для напитков отдельный стол, подходи, утоляй жажду и денег не надо, но только для тех, кто в силовых соревнованиях участвует, зевака и зритель, будь добр, копеечку заплати. Главное достоинство масленицы — есть чем торговать, торгуй и без пошлины любым товаром, как личного производства, так и привозного из мест дальних, заграничных.

Самый яркий участок на поляне столы с платками и сарафанами. Всё продаётся по низким ценам. Зазывают торговки к своему товару покупателей.

Живешь, и знать не знаешь, сколько же мастерового люда на деревне. Тут и посуда из глины, разная, не хуже, чем на городской ярмарке, игрушки детские, изделия из металла, бересты и дерева, изделия из кожи и меха, чтобы всё перечесть дня не хватит.

Из дерева ложки, чашки, лобушки, кадушки и прочая вещь в доме и хозяйстве незаменимая. Коромысла под ведра с водой, так расписаны, что и Хохлома может позавидовать.

Из заморских игрушек в этот год появился калейдоскоп. Игрушка вроде для ребятишек, да вот дорогая — по рублю, и интерес к чуду невиданному у народа взрослого. Продавец этой забавы не ожидал такого интереса и спроса. Сразу цену до двух рублей поднял, да забыл, что по условиям устроителей праздника, такое недопустимо. Так что горе торговцу, во-первых, штраф аж пять рублей оплатить пришлось, и вернуть рублики тем, кому сверх заявленной первоначальной цены это изделие было продано.

Установив столы с горками блинов, туесами с мёдом, сосудами с медовухой и ягодными винами, игрушками для детей, домашней утварью и другим полезным и не очень нужным товаром торговцы стали зазывать покупателей.

С пылу, с жару, из печи,

Все румяны, горячи!

Масленица, угощай!

Всем блиночков подавай!

Всюду смех, звонкие голоса девиц, зазывалки торговцев. Весело, и даже утренний морозец не чувствуется. Праздник! Великий русский народный праздник!

Со стороны пригорка, с которого брала начало главная улица села Карагайка, донеслись приглушённые детские голоса. Усиливаясь с каждой минутой, они несли к площади звонкую песню. И вот уже ясно были различимы слова: «Приезжай ко мне, Масленица, в гости на широк двор на горах покататься, в блинах поваляться, сердцем потешаться. Приезжай ко мне во тесовый дом душой потешиться, умом повеселиться, речью насладиться».

А вскоре и показались сами дети, они везли на салазках приготовленную ими соломенную куклу — Масленицу. Въехав на площадь, они все разом закричали: «Приехала Масленица! Приехала Масленица!»

И тотчас вся площадь огласилась громкими приветствиями.

Девушки побежали к снежному городку и встали за его стены, а неженатые парни, увидев, что городок занят, сели на «коняшки» и поскакали к нему. Попытались силой и быстротой захватить городок, но не тут-то было. Стоя на высоком огороженном месте, вооружившись длинными палками, девушки ловко отбивали нападение парней. Колотили и кололи нападавших нещадно, но всё же были повержены. Первый ворвавшийся в городок Михаил Логинов подхватил красавицу Елизавету Молодых и крепко влился своими губами в её резные алые уста. Елизавета кулачками стучит по Михаилу, делает вид, что сопротивляется, а сама и радёшенька, да, собственно, и не имеет права отказывать в поцелуе, такие правила, — первый ворвавшийся в городок, получает право перецеловать всех девушек-защитниц. А Михаилу все не нужны, ему нужна лишь любушка его — Елизавета, с которой он приехал в санях Фёдора Дмитриева.

С каждой минутой уличное гуляние приобретало всё более широкий размах. Появились первые подвыпившие парни, обнявшись за плечи, они бродили по площади и пьяными голосами дружно скандировали: «Толстуха Масленица вина напилась и блинов обожралась! Эх, да обожралася! Ох, да вина напилася! Ух, Масленица толстуха, да обожралася и напилася! А мы пить будем и гулять будем, а смерть придёт меня дома не найдёт! Я на печке, на печи, на девятом кирпячи!»

За торговыми рядами устроители праздника сделали детские горки, которые ещё за сутки до праздника опробовала деревенская ребятня, а сейчас детей так много, что выстроились в рядок и ждут свое очереди, чтобы на саночках с ветерком спуститься с горки. Мальчики веселятся, толкают друг друга, а девочки скромные, они не озорничают, они мирно стоят и поют песни.

Пацаны десяти, двенадцати лет послушали девочек и тоже выдали свою песенку.

И вот уже вся ребятня, притоптывая и приплясывая, запела.

Вскоре на площади от ярких девичьих платков; зелёных, малиновых, лиловых, голубых, розовых и пестрых, казалось бы, стал таять снег, а от приталенных девичьих душегрей, расшитых золотыми и серебряными нитями, обшитых по краю сияющей на солнце золотой бахромой, она заиграла причудливыми узорами. Давно не видела Карагайка такого красочного великолепия. Девицы красавицы, в будни, казавшиеся обыкновенными деревенскими девчонками, сегодня в глазах взрослеющих юношей стали самыми милыми и в этот день они, кажется, даже прозрели, осознали, что милее и краше девичьей красы нет ничего на свете. Увидели, что нет краше своих карагайских девчат нигде, даже в распластавшейся по другую сторону реки Иша — деревне Тайна нет таких красивых девушек как в их деревне. Да и парни нынче хороши, — в новых сапогах, начищенных до блеска, в лихо сдвинутых на затылок бобровых шапках, меховых малахаях и треухах, с улыбкой на лицах уже зарастающих редкой порослью тонких волос, притягивали к себе девичьи глаза, горящие тайным огнём. Матери знают, искры в глазах повзрослевших дочерей не столько от праздничной обстановки, сколько от естества — энергетического выплеска созревшего тела, желающего нежности, ласки и страстной любви.

Пока девицы-красавицы и лихие молодцы красовались меж собой и друг перед другом, пока соревновались в песнопениях и подзуживали друг друга едкими частушками, на заснеженном льду реки готовились к кулачному бою отроки.

Иван Косарев отбор прошёл. Помогла та шапка-ушанка, из-за которой чуть было не произошёл утренний переполох в его избе. Сползла на затылок отрока эта шапчонка, когда с дрожью в ногах проходил под планкой мерилом, — сдвинула она треух с его головы, значит, может принимать участие в бою в своей возрастной группе. К пятнадцати годам Ваня был уже широк в плечах, как, собственно, и все члены его семьи мужского пола, а вот в росте отставал. Рос рывками, бывало, за год вырастет на два — три сантиметра, а иной год аж на целых десять — двенадцать. И вот если бы не его хитрость с шапкой быть ему вновь в зрителях, ибо за последний год вырос всего на три сантиметра.

— Ну, теперь я их всех победю, — сверкая глазами, возбуждённо проговорил Иван, подойдя к своему деду.

— Обязательно победишь, Ваньша, — нахлобучив глубже на голову татарку, ответил Данила Степанович. — Которые выше тебя пусть дерутся с таким же. Ты к ним покуда не лезь, а потом, когда уж, коли такие останутся, ты им под дых головой, дыхалку сбей, а потом вали.

— Со своими я, деда, справлюсь. Там тайнинские… братья близнецы Прошка с Никиткой завсегда вместе. Они мои главные враги.

— Не враги они тебе, внучок, противники в честном бою. Это ты должен различать. Враг он, — потеребив бороду, — убивец, на жизнь покушается. Это ты запомни, Ваньша.

— Запомню, деда.

— А с тайнинскими — противниками своими главными, ты, Ваньша, справишься, сбивай сначала одного, который ближе будет, а потом второго, сразу с двумя не бейся. И с них и начинай, пока силы есть.

Чтобы устоять на ногах, — для устойчивости, Иван надел валенки на два размера больше, а для прочности несколькими слоями портянок ноги обернул. Подумал, что в малой обуви, когда бьют, устоять трудно, а в таких ладьях попробуй… сдвинь.

С объявлением начала боя кинулся Ваня, как дед Данила учил, к главным своим противникам — сыновьям купца Самойлова, — владельца сыродельни. Чувствовал Ваня, настроены они на главный приз — ружье, а уступать его он никому не хотел. Высмотрел в куче дерущихся своих противников и сразу к ним кинулся. С разбегу Никитку сразу сбил, а вот Прошка, придя в себя, понимая, что подмога брата уже бита — стойку борцовскую принял, решил за кровника своего звездануть обидчика кулаком, да не рассчитал с замахом, — высоко замахнулся. Иван пригнулся и вьюном вокруг Прохора. Пока сын купеческий разворачивался для нового удара, внучок Демида Косарева изловчился и, словно бычок, вдарил более сильного противника головой в бок, а потом ещё сзади по его ногам своей правой ногой саданул. Что утром перед боем съел Проня — Ване неведомо было, только вслед за громким хлопком из задницы противника, его окутала густая вонь. За вонючим хлопком послышался гулкий звук падения, второй главный противник Ивана был повержен, — шлепнулся на спину и пополз с поля боя. Иван чуя, что жар птица почти в его руках, с размаху ещё двоих тайнинских сбил. Последним, что устоял во всей этой заварухе, оказался сын тайнинского старосты — Иван Думнов. У обоих лица разбиты до кровавых соплей, только у тайнинского в глазах злоба не детская, как у мужика взрослого, а у Ивана Косарева наоборот, рот до ушей, пар от головы валит, потерял шапку большую в бою.

— Не велика потеря, отыщется, — подумал Иван и устремился к противнику, а замахнуться сил уже нет. Не было сил пустить кулаки в бой и у Думного, схватили друг друга за пояса, мотают из стороны в сторону, а свалить не могут. Народ сгрудился вокруг этих мальцов. Крик, советы, подбадривания, даже на деньги споры пошли. А борцы едва ногами двигают. Чья возьмет? Косарев ниже противника и силой чуток слабее, не будь он в обувке братовой, едва ли устоял под натиском Думного, но в этот праздничный день фортуна улыбнулась именно ему, а не сыну тайнинского старосты. Запнулся Иван Думнов об огромный валенок Ивана Косарева, пошатнулся, тут-то внучек Данилы Степановича Косарева уловил этот момент и, собрав все силы, подпрыгнул и всей массой навалился на противника. Не выдержали ноги тайнинского бойца веса тела Ивана Косарева, подломились, и бухнулся Думнов на утоптанный снег. Ружье Ивану Косареву прямо здесь и вручили, а в придачу патронташ с патронами.

Пока шёл бой подростков, разгоралась страсть вокруг столбов с висящими на вершине призами, а это удел молодых парней, да зрелых мужиков. Плата за участие пятак, вроде бы не так и много, но есть определённое правило. К столбу только по очереди, — скатился со столба, упал, иди в конец очереди, пытай судьбу снова и так сколь угодно раз, но за каждый подход снова пятачок.

Очередь у столбов человек пятнадцать — двадцать. Первый Иван Стекленёв. Тот даже портки и рубашку скинул, оставшись в одних трусах по колено, руки в муке повалял и с подскока сразу метра на полтора поднялся. Мышцы напряглись, тело от натуги покраснело, ещё немного и вот он приз… желанный, да только око видит, а руки ослабли. Двух метров не смог одолеть Иван, скатился вниз, того и гляди слёзы из глаз хлынут, но сдержался и запала не утратил, заплатил второй пятачок и встал в конец очереди. Следующий Василий Каширин, как друга лучшего обнял столб и животом, животом, руки только чуток равновесие держат. Ну, прямо как червяк ползет, хоть и медленно. Все замерли, еще метр, полметра, пальцами правой руки уже за каблук сапога ухватился, да видимо от радости весь дух из утробы вышел, скатился парень без приза, вздохнул со злости и ушел ни с чем, всего один пятак был у парня. Третьим был мужик со стороны, не здешний, но всем известный. Самостоятельно земляное масло — золото, где то в тайге добывал круглый год, этим и жил. Так тот как был в одежде и сапогах, так и полез на столб, только ремень с шубейки легкой снял да шапку с головы сбросил. Полез на столб иначе, не так как местные. Вроде вначале влип в столб, а потом всем телом прыжок вверх и снова в обнимку с ним. Вот так, словно прогревая бревнышко, двинется вверх, отдышится, опять прыг да скок, так и добрался до самого верха. Выбор огромен. Сначала решил снять мужские сапоги, потом передумал, потянулся к женской обуви, а снизу кричат:

— Чего ты, мужик! Бери самое дорогое — самовар!

Прислушался мужик к совету толпы, потянулся за самоваром, золотом меди отливающему, а самовар не просто к столбу приторочен, а на колесном круге стоит, — приз ценный, за ножки привязан в двух местах. Развязал один узел мужик, второй того и гляди развяжет, да уж очень разгорячился герой столбовой вылазки, второй рукой решил помочь себе, надеясь на крепость ног. Не удержался и упал с высоты, но не на солому, что вокруг столба специально для такого случая была сложена кучкой, а чуток дальше, в утоптанный ногами снег. Шмякнулся, не приведи господи каждому, аж из нутра хрип вылетел, звук такой, словно хряк добрый хрюкнул. Благо в шубейке был, иначе так лежать бы и остался. Поднялся, кряхтя, махнул рукой на столб и пошёл в сторону каната, что в стороне от зимника серой змеёй в талом снегу лежал.

И вдруг из круга зевак направилась к столбу девчонка худенькая, ну, прям замухрышка, шубейка как на гвозде висит, да, её самой, девицы-то из одёжки той зимней почти и не видно, толи на вырост шубейка, толи от кого сверх её роста досталась, неведомо, в валенках заплатанных, не по ноге, больших. Заплатила пятачок и встала в очередь, наравне с парнями и мужиками здоровенными.

Подошла очередь девице столб покорить, скинула она шубейку и валенки, в одних чулочках и в кофтенке осталась, мужики аж рты разинули. Никогда такого не видали, мало того, что девка с крепкими мужиками потягаться решила, так ещё почти голая на столб залезть решила. И полезла, да как-то странно, не в обхват столба, а всеми четырьмя конечностями, как кошка, по столбу побежала. Спину выгнула, ручонками и ногами попеременно перебирает, ахнуть не успел народ, а она уже достигла вершины бревна, сняла ботиночки и так же молниеносно вниз спустилась. Ахают и охают мужики с бабами:

— Ты смотри чудо какое! Ай да девка, ай да Евдокия!

А парни узрели, что Евдокия уже не просто девчонка, в груди и бедрах округлая, и на личико прелестна. Тело под блузкой, словно без прикрытия, желание плотское у молодых мужчин вызывает.

— Вот и выросла невеста, — думают. Да не про их честь. Жених у Евдокии уже есть, и стоит он у своей тройки, и налюбоваться не может на свою лебёдушку любимую. Её ждал, поэтому раньше многих на площадь прибыл на тройке своей в санях новых.

Шестнадцать лет Евдокие Басаргиной, — второй и последний ребёнок в малочисленной и очень бедной семье староверов. Сама тоненькая, а коса загляденье, — толстая и длинная, чисто русская коса — русая. А на лицо, краше во всей деревне нет.

О матери и отце Евдокии рассказ ниже, а сейчас возвратимся к самой Авдотьюшке.

Накинула Евдокия шубейку на плечи, не торопясь, примерила обновку, как раз её размер, сняла с ног, шнурочки связала, через плечико перекинула, валенки надела и спокойно пошла на другой берег, — к тайнинскому столбу, на котором не тронутыми на самой верхотуре подобные призы висели. Хотела в очередь встать да тайнинские мужики, видели, как проворно она приз сняла со столба на карагайской стороне, вперед пропустили, подсадить норовили, хоть чуток тепло тела и мягкость плоти юной почувствовать. И что же, как белка взлетела Евдокия и на этот столб, и без особого труда самовар сняла. Все аж ахнули.

— Вот, девка, так девка! Всем нос утёрла! — восхищались бабы карагайские и тайнинские.

— Ах, краса, ах умница, — восторгались старики.

— Да, задала нам перцу! — удивлялись мужики. — И ничего не поделаешь, всё по правилам.

Сняла самовар, спустилась с ним со столба, шубейку на тонкое тело надела, перекинула через плечо ботиночки и спокойно пошла на свой карагайский берег, а там её уже Фёдор ждёт. Подхватил свою лебёдушки на руки и понёс вместе с её грузом — призами к своей тройке. Евдокия голову к его груди приклонила, казалось, так вся и влилась в него — своего суженного. Принёс Фёдор свою ненаглядную любушку к саням, на ноги поставил и разложил перед ней подарки; яркий платок с многоцветными растительными и геометрическими узорами; сарафан красный, атласный с красивыми крупными цветами по ткани; дорогой меховой приталенный шугай. Посмотрела Евдокия на подарки, посмотрела в глаза любимого, голову к груди его приклонила и прошептала:

— Милый, любый мой, как же я счастлива! Спасибо за подарки, родненький, только дороже мне всех подарков ты, Феденька! А всё одно приятно!

Чуть поодаль стоял Каллистрат Повойтов и смотрел, набычившись и злобно, на ненавистного ему Фёдора. В глазах горел дикий огонь, и руки непроизвольно сжимались в кулаки. Где витал он, что было в его мыслях, то было ведомо лишь ему, крепкому двадцати трёх летнему парню из семьи староверов рудознатцев.

Площадь веселилась, пела и плясала. Из-за реки и со стороны столов с товаром, от групп девчат и парней, неслись смех, звонкие голоса, частушки, зазывалки и песни, играли гармони и звенели струны мандолин и балалаек, а тайнинский умелец Борис Федотов — известный на всю округу тридцатилетний изобретатель, вновь изумлял народ. Принёс на площадь деревянный ящик на четырёх тонких ножках, с глазками и боковой ручкой. Народ толпится, смотрит, удивляется, что внутри понять не может, а Борис стихами зазывает, но секрет не раскрывает:

— А вот и я, развеселый потешник, известный тайнинский грешник, со своею невиданной панорамою, пришёл в гости к карагайчанам. Картинки верчу-поворачиваю, публику завораживаю, себе пятачки заколачиваю! Подходи, не стесняйся, энергией заряжайся, видами невиданных мест наслаждайся! Пятачок не беру, за три копейки всё покажу!

Первым к таинственному ящику подошёл Санька Косарев. Герой, как он может какой-то ящик бояться.

— Не укусит, — говорит себе и подаёт Борису три копейки.

Федотов не берёт у него монетку, говорит:

— Первому всё покажу без монетки! Первый у меня сладкий, что конфетка!

После этого говорит Саньке и всем присутствующим: «Смотреть нужно в два глазка, — показывает их, — в них вставлены увеличительные стёкла. Смотри, головой не верти! Вертеть буду я, курчавая твоя голова!»

Лишь только Саша прильнул к глазкам таинственного аппарата, Борис закрутил его ручку и заговорил стихами:

— А вот, извольте видеть, город Рим и дворец Ватикан, который всем дворцам великан! А живет в нём римский папа, загребистая лапа! А вот город Париж, как туда прибежишь, тотчас угоришь! И во всех тех городах живут иностранцы, лопочут не по-нашему и одеваются как оборванцы.

С противоположной стороны реки, от села Тайна несётся звонкая песня. Три подруги, взявшись за руки, вызывают на соревнование девушек из села Карагайка.

Не успела стихнуть эта песня, как девчата подхватил вторую.

Ой ты, Масленица, погости недельку,

Широкая, погостюй другую.

Откликнулись на песни девиц из села Тайна девушки села Карагайка. Семь красавиц запели под гармонь:

И вот уже хор звонких голосов с обеих сторон разбудил тайгу. Карагайские и тайнинские девчата слажено запели одну песню, этим самым как бы открыв праздник.

В стороне от столбов, в ожидании силачей с деревень Тайна и Карагайка лежит почти стометровый канат, изготовленный в мастерской Темирбека Абдулова. Солнышко пригревать стало, подошло время приступить к соревнованию, но перед этим судьи постановили, — соревнующиеся должны быть в сапогах, а не в валенках. Кроме того, в перетягивании каната должны участвовать только местные жители.

Канат протянули через зимнюю наезженную дорогу. Концы в снежную целину речного русла ровно пополам уложили. Середину веревки красной лентой пометили. К моменту соревнования народ с обеих деревень уже изрядно блинов съел, поэтому зрителей на берегах собралось много. Кто при деньгах был, тот стал спор на деньги вести. Меж самыми богатыми ставка до пяти рублей дошла, и беднота в стороне не осталась, тоже ставили на свою команду, но по пятачку, не более. Никита Силкин и Иван Усов, изрядно выпив спиртного, потасовку меж собой устроили, — сильно повздорили, кто кого пересилит, — карагайские или тайнинские силачи. Не в меру бойкие спорщики, тоже решили по