автордың кітабын онлайн тегін оқу Умри как следует
Лилия Ларгус

Лилия Ларгус

Умри как следует

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Ира выросла в семье, которая ей с самого начала не была рада. Повзрослев, она начала свою собственную, независимую жизнь. И вот настал день, когда бывшая её семья погибает. Казалось бы, вот, теперь всё кончилось! Но нет, теперь-то и пришло время выяснить отношения с погибшими родственниками…

18+

Часть 1

Самые страшные вещи в мире происходят, никак не будоража нашу интуицию.

Был вечер июня, когда две машины двигались в сторону города из дачного поселка. Солнце стояло довольно низко, трасса после дождя превратилась в настоящее зеркало, было душно. В первой машине ехали четверо, Алексей и Светлана Костровы, обоим под пятьдесят, их старшая дочь, избалованная студентка Лена, и младшая пятилетняя Кристина. Алексея мучило похмелье. Раздражали блики на дороге. Раздражали жена и дочери. Особенно жена. «До чего же она растолстела. Стала почти копией своей матери. Если посмотреть в профиль, то и видишь-то сразу четыре подушки — второй подбородок, грудь, верх и низ живота — все почти одинакового размера. Гусеница хренова. А ведь женился, как говорится, на женщине прехорошенькой! И тихой… Он чувствовал, как в висках пульсировало, и от трескотни женских голосов, казалось, головная боль усиливалась. Да еще эта собака, которую всегда тошнит в пути, скулит в багажнике. Опять всё заблюет там…

Во второй машине обстановка была немногим лучше. Открыть окна и прогнать духоту было нельзя: «Ты простудишь детей!», и водитель, опустивший было стекло и закуривший сигарету, с досадой выбросил её в окно, поднял стекло и нахмурился. Его тоже мутило, хоть и поменьше. Звали парня Игорем, ему было двадцать четыре, с женой, Натальей, они были ровесниками. Четырехлетний Юра и Оксана двух лет сидели сзади в детских креслицах. Даже они чувствовали напряжение, сгустившееся в салоне автомобиля, и сидели тихо. Все устали.

Перед машиной Алексея тащился старенький жигуленок.

— Давай, старый хрыч, жми на педаль!

— Успокойся! У тебя дети в машине! — Светлана строго поджала губы. Дети. Точно. И племянник с семьей в машине, следующей сзади. Тот еще водила… Алексей сделал попытку обогнать жигуленок, но на встречной ему сразу сердито засигналил синий внедорожник.

— Да чтоб тебя! — Алексей чувствовал нарастающее раздражение.

Игорь увидел попытку Алексея и загнусавил:

— Ну, давай уже, обгоняй это ведро!

Алексей снова прижался влево. Солнце и светящееся полотно дороги мешали рассмотреть, что происходит впереди.

— Осторожно ты!

Он с досадой покосился на жену. Вечно лезет с комментариями. Будто сам не знает. Собака заскулила за задним сиденьем.

— Тихо, Герда! — раздраженно прикрикнула Лена. Ох уж ей эти семейные выезды! Раздражали демонстративно чинные посиделки с родителями и младшей сестрой, раздражал Игорь со своей семьей. Зачем они его к себе вытащили?! Всем было неприятно вспоминать, с чего началась эта «дружба семьями». Это мать еще пытается сделать вид, что всё было сделано с некой великой целью, но остальные просто молчали и понимали, что вряд ли стоит ему бывать и в доме их, и на даче.

Игорь тоже знал это, даже лучше всех других. Наталья не знала, но тоже чувствовала напряженность и фальшь этих отношений. И как это тогда у него прокатило?! Он поверить не мог сам себе, каждую минуту ждал разоблачения, а ведь прокатило! Прокатило! И теперь поздно было доставать правду на свет, приходилось поддерживать эту комедию, терпеть. Он чувствовал себя приниженным в компании тетки и ее мужа, нервничал, много пил, много говорил и громко смеялся. Только бы не вспоминать, как началась эта «крепкая дружба». И потому так часто в красках рассказывал эту историю, так часто, что и сам верил, что это он, он жертва! Но иногда спьяну злился и даже рыдал пару раз. И возможно, повторись все сначала, так бы не поступил с матерью…

Почему-то в этот вечер и пассажиры первой машины вспоминали эту историю. Лена отвернулась к окну и подумала, что если б тогда была поумней или постарше, то сейчас бы не пришлось терпеть еще и этого Игоря, не приходилось бы теперь иногда чувствовать себя так мерзко, ведь он своим присутствием, своей суетливой манерой поведения как будто специально напоминал ей ту историю, и ее, Ленкина, подлость так и лезла ей на глаза.

Светлана же чувствовала, что семья устала именно от племянника — она и сама жалела, что прибрала его так близко к рукам, но старалась, что называется, держать марку и делать вид, что вот такая вот они все большая дружная семья с крепкими традициями совместного отдыха.

Алексей снова дернулся было влево, и снова вернулся в свою полосу.

Игорь, видя, что дядя никак не обгонит жигуленок, злобно ткнул кулаком в центр руля, машина рявкнула.

— Ты еще там посигналь, сопля! — Алексей чувствовал, что теряет остатки терпения. Хорошо еще, что теща не увязалась с ними на этот раз. «На черта Светка тогда влезла в дела своей сестры?! Отдыхали бы сейчас без прихлебателей! Не впишется парень никогда в нашу компанию, ни за что не впишется…» — подумал он, и вновь выкатившись левее жигулёнка, наконец, увидел пустую дорогу. Прибавил ходу, проворчал: «Наконец-то!», и откинул пульсирующую голову на подголовник.

Василий Петрович бодро держал курс за город. Его «КАМАЗ» только что с ТО, дома на балконе вялились окуни, пойманные за время ремонта машины. Когда он, Василий Петрович, вернется, рыбка будет уже готова. И они с Валеркой распробуют ее как следует с пивом. Словом, настроение у Василия Петровича было бодрое, приподнятое. Даже захотелось подпеть хриплому голосу, вещавшему по радио что-то про романтику дальних дорог. Машина шла отлично, спасибо Валерке, дельный он механик. Кто сказал, что у Валерки рука несчастливая? Василий Петрович почесал ногу. «М-да. Комары, однако, в этом году чисто бешеные», — подумал он.

— Не торопись, а то успеешь! — весело подбодрил Василий Петрович обгоняющий его серебристый «Фольксваген». Низкое солнце отражалось в зеркале и слепило глаза. «Это хорошо что ты МЕНЯ обгонял, встречные на таком солнце, да на мокрой дороге ничего поди не видят», — подумал Василий Петрович и усмехнулся, — «Мои десять тонн кирпича не вдруг остановишь!» Впрочем, так он думал каждый раз, когда его обгоняли. В глубине души ему тоже хотелось придавить педаль в пол и мчать с ветерком и в комфорте, а не в КамАЗе трястись, но себе не признавался, и эта зависть выходила из него желчными шутками, старыми и тысячекратно проверенными. Тем временем машина его довольно резво, пофыркивая, начала взбираться на пригорок.

— Это еще что?! — у Василия Петровича дух перехватило. Черный «Логан» резко выскочил из-за старого жигуленка прямо на него. Василий Петрович изо всех сил надавил на сигнал и на тормоз.

— Уйди, твою мать! — заорал он и замахал рукой придурку за рулем «Логана».

Алексей топнул по тормозу, однако сзади к нему прижался Игорь на своей «Двенашке» и тоже вдавил педаль тормоза до упора. Алексей взмокшими руками крутанул руль вправо.

— Держитесь все! — скомандовал он, уже переключив передачу и нажимая на газ. Одна секунда ушла на всё, он опытный водитель, не впервой выруливать из трудных ситуаций.

Василий Петрович жал на тормоз и, словно в замедленном повторе футбольного гола, видел в зеркале, что его прицеп выносит на встречку.

Жигуленок встал. «Логан» ткнулся бампером в бок жигуленку, «Двенашка» поддала «Логану» в задний бампер, Игорь выругался — вместо этого пива на даче нужно было колодки новые купить, ведь как знал! Женщины в обеих машинах закричали. КамАЗ врезался в «Логан», шины заскрипели по асфальту. «Логан» развернуло поперёк дороги, Игорь дал задний ход, но подталкиваемый КамАЗом «Логан» развернул его двенашку в другую сторону, тяжело груженая машина продолжил неумолимое движение, сминая зажатый словно между створками пресса «Логан», в котором Алексей отчаянно жал на газ, пытаясь вырваться из смертельных тисков. Прицеп, вылетевший на встречную полосу, ударил в лоб жигуленку, посыпался кирпич, будто камнепад обрушился в горах. Игорь надавил на педаль газа посильнее, силясь вырваться с траектории движения оранжевой громадины, но «Логан» уже смяло со стороны водителя, и со стороны жены Игоря, машины сцепились, и ему никак не удавалось вырулить. Светлане зажало ногу, она закричала уже не от страха, а от страшной боли, которая устремилась потоком по всему телу. Собака лаяла без остановки.

— Папа! — взвизгнула Лена и загородила рукой Кристину, как будто это могло помочь. Светлана уперлась обеими руками во вздыбившийся бардачок и попыталась вытянуть ногу — ни на миллиметр.

Нога Алексея тоже оказалась в капкане, он услышал мерзкий хруст и почувствовал резкую боль, будто в ноге лопнул наполненный кипящей смолой шар.

Наташа смотрела на происходящее в соседней машине и не могла отвести глаз. Игорь закричал:

— Да куда ты прешь-то, скотина?! Тормози! — и в его голосе была паника, мгновенно передавшаяся всем пассажирам «Двенашки». Дети заплакали, и Наташа, наконец, смогла отвернуться от окна.

В «Логане» взорвался бак. Последнее, что увидел Игорь в своей жизни — это как пламя вырвалось огромным нарастающим шаром из недр «Логана», выбило стекла «Двенашки» и окатило волной Наталью и его самого, а потом парень зажмурил глаза…

***

Час спустя конечно, приехали пожарные, Скорая — но кому они уже могли помочь? Тела водителя КамАЗа и пожилой пары из старенькой ВАЗ 2103 еще можно было опознать, а две легковушки, подмятые КамАзом, определялись в основном по VIN номеру двигателя. И лишь остатки отброшенного взрывом детского автомобильного креслица и бело-рыжая собачья лапа говорили об ужасе случившегося, и снились потом Антону, в первый же день службы в МЧС прибывшему на место страшного ДТП. Не в силах никому помочь, тот стоял целых три минуты безмолвно оглядывая следы трагедии, затем снял шлем и закурил…

На следующий день, а точнее следующим погожим утром, Ира Зорина наливала себе в чашку кофе, а своему приятелю чай. Ира приближалась к тому возрасту, который называется средним, ее приятель, Сережка Северов, отставал от нее на этом пути на четыре года.

— Сереж, загляни в Интернет, что там сегодня про погоду пишут? Дождя не будет?

— Ага. А варенье осталось? — не поворачивая головы от монитора спросил он. — Нет, опять не повезло твоим босоножкам, бери зонт, обещают кратковременные дожди.

— А я тебе говорил, покупай кроссовки!

— Твоя бы воля, ходить мне все лето в берцах

— А что? Неплохой вариант! — он посмотрел на нее так, будто прямо сейчас воочию увидел ее в сарафане и в берцах.

— Ну тебя! Ешь давай свое варенье, — Ира не отреагировала на провокацию.

— О, смотри-ка, на выезде из города вчера авария произошла, есть жертвы. Легковушка влетела под «КамАЗ», в нее врезалась вторая, а третью засыпало кирпичом из прицепа. Какие-то там пенсионеры ехали. И представляешь, это все еще и взорвалось.

— А неплохо, что у нас машины нет, правда? — усмехнулась она.

— Что ж в этом хорошего? Вот купили мы с тобой кусок земли, дом построим. Ты из пригорода на работу на лыжах что ли ходить будешь?

— На велосипеде! — засмеялась она.

— На трехколесном! — и они оба весело расхохотались.

***

Прошла неделя, для Иры и Сережки ничем особенно не отличавшаяся от других рабочих недель, а в следующий понедельник Ирин телефон зазвонил. Номер был незнакомым. Подумав секунду, она ответила:

— Да.

— Ира, здравствуй, это тетя Лида Смирнова, помнишь меня?

— Тетя Лида? — Ирины брови подпрыгнули от удивления.

— Да, еле нашла твой номер, хорошо, что ты номера не меняешь, а то вечно теперь так, дадут номер, а через полгода и поменяют! Что за мода такая?

— Да, повезло. Тетя Лида, что-то случилось, наверное? Чтоб вы меня искали… Ира замялась, чтобы не ввернуть в вопрос одно нелитературное выражение. Никакие другие слова так ясно не описали бы весь масштаб удивления.

— Да ты сама-то не знаешь, что ли? Новости смотришь по вечерам?

— Нет, не видела никаких новостей в последнее время, — «Потому что с упоением сажала лук, чеснок и петрушку все прошедшие вечера», подумала было Ира — А что такое?

— Да как же так можно?! — Ира почувствовала, что где-то она вчера оставила лужу, и теперь ее порядком натыкают туда носом. — Авария произошла такая крупная, а она не знает! — тетка фыркнула.

— А, про аварию слышала краем уха. А что, кто-то из ваших?.. Из наших… Кто пострадал? — Ира не знала, как и сформулировать вопрос, чтобы поторопить тетку с сообщением, и чувствовала, что к горлу подступает истерический, абсолютно неуместный смех. Семь лет спустя ее нашли, самолично позвонили — уже странно, а тут еще авария какая-то.

— Все погибли! Хорошо еще, Нина дома осталась, как чувствовала худое! — врала тетка не моргнув глазом. Мать не поехала, чтобы отдохнуть от внука с его семьей.

— Сердце у нее плохое, постарела мама, — перешла тетка на разговор в стиле Нонны Мордюковой, — проведай ее.

— А где она? В какой больнице?

— Она не в больнице. Она дома.

— И что, прямо хочет меня видеть? — не удержалась Ира.

— Не гневи Бога, проведай мать. Пора уж забыть все обиды, — назидательно сказала тетка Лида, — одна она у тебя.

— Ладно. Завтра после работы зайду.

— Зайди. И паспорт захвати.

— Паспорт? Зачем? — но связь оборвалась. Ира посмотрела на телефон вопросительно, словно тетке в глаза, но ответа естественно не получила.

— Ладно, посмотрим, что вы там задумали, старые заразы! — зло пробурчала Ира и набрала Сережкин номер.

***

— И что, ты серьезно хочешь туда пойти одна? Серега, ты чего молчишь? — Миша, двадцати шести лет отроду, выглядел едва на двадцать, тощий и конопатый, в майке тельняшке. Он прибился к Сережке с Ирой, как к старшему брату и сестре, часто ночевал у них, советовался по каждому пустяку, и не меньше пяти раз в неделю ужинал у них, а зачастую и ночевал. Миша сидел за рулем Газели, на пассажирских местах сидели Ира и Сережка, оба мрачно молчали. Газель пробиралась по узкой дорожке вдоль панельного дома, в котором жила Ирина мать.

— А что, сам не видишь? Послушает она, как же! — он злился, Ирка иногда становилась упрямой, как баран. Она не особенно рассказывала о своей прошлой жизни, и никак не хотела знакомить его с умирающей матерью, отказалась наотрез от предложения пойти вместе. Он не понимал, обижался, но чувствовал, что это неспроста. Ирка все же была открытым человеком. Обычно. Но только не в этот раз.

— Ты хоть ори там громче, если что! Мы с Михой моментом подскочим к тебе.

— Ладно, если что — заору так, чтоб у вас тут шины спустило, — пошутила она, но даже не улыбнулась. Ира чувствовала себя не в своей тарелке. Под ложечкой посасывало, давило неприятное предчувствие. Машина остановилась у подъезда, Ира потянула время еще несколько секунд, потом, разозлившись на себя, решительно выскочила из машины, чуть не упала, а затем твердо двинулась к подъезду.

В квартире почти ничего не изменилось, только хлама вдоль стен еще прибавилось. Пахло елкой, водкой, Корвалолом. Тетка постарела. Предложила тапки, такие грязные, что Ира бы лучше их прямо на туфли надела, но сцепила зубы и переобулась.

— Ну, проходи вот сюда.

Мать лежала на диване, на груде подушек. Прямо-таки не лежала, а возлежала. Она еще больше растолстела, была очень бледной, волосы намокли от пота и прилипли к вискам. У Иры что-то сжалось в животе, когда она взглянула на мать.

— Ну, привет. Как ты? — Ира ожидала, что мать, как обычно это бывало раньше, будет театрально закатывать глаза и хвататься за сердце, но нет, похоже было, что все на этот раз по-настоящему. Мать дышала тяжело, с сипящим каким-то звуком воздух выходил из ее легких.

— А почему она не в больнице? В таком-то состоянии, — неуверенно обратилась она к тетке.

— Выписали ее, — тетка сделала скорбное лицо и многозначительно посмотрела на Иру. В туалете послышался звук спускаемой воды.

— У вас тут гости?

— Батюшка пришел, — тетка почтительно наклонила голову. «Ну и дела!», — подумала Ира. Ей совсем не нравилось происходящее. Мать наконец открыла глаза.

— Привет! — снова поздоровалась Ира, — Ты хотела меня видеть?

Мать разлепила губы и сипло проговорила:

— Пришла? Вот смотри, как меня боженька наказывает за тебя. Радуйся.

Ира промолчала, она не нашла, что сказать. Сзади подошел батюшка.

— Здравствуйте, — буркнула Ира, — Я — Ира.

— Здравствуй, дочь моя, — профессиональным голосом произнес тот и перекрестил ее. «Тьфу ты, клоун!», — подумала она раздраженно и повернулась к матери:

— Что врачи говорят?

— А что врачи скажут? Спихнули вот домой, да и вся недолга! — подхватила беседу тетка.

— Мать твоя желает последнюю волю тебе сообщить, Ирина, — разъяснил наконец священник, — Вот присядь тут и послушай.

Ира села. Все происходящее сильно напоминало какую-то пьесу школьного театра. Впрочем, как всегда. Она собралась с духом и твердо спросила:

— Что ты хочешь, чтобы я сделала для тебя?

Мать смотрела на нее скосив глаза, но не поворачивая головы, вообще никакого особого выражения лицо ее не приняло за прошедшее время. От этого Ира чувствовала себя как-то жутковато. Мать снова разлепила сухие губы:

— Кошку мою забери. Некому за ней больше ухаживать, — на последних слогах голос ее совсем сошел на нет.

— Дайте ей воды, есть чашка и ложка? — обернулась она к тетке. Та с готовностью протянула ей чашку. Ира поднесла ложку ко рту матери и тихо сказала:

— Выпей водички, тебе полегче станет.

Мать открыла глаза, но губы сжала покрепче, дыхание ее участилось.

— Ну — нет, так нет, — Ира вернула тетке чашку. Мать закрыла глаза, полежала несколько секунд молча, снова заговорила:

— Всех похоронила я в городе. Вот Лида тебе бумаги отдаст, за могилами ухаживай, памятники поставь, оградку. Свете петунии посади, она любила…

Снова наступила тишина, прерываемая только тяжелым материным дыханием и шуршанием рясы батюшки, который очевидно скучал и переминался с ноги на ногу. Ира провела ладонью по лбу. Мать снова открыла глаза и с явным усилием продолжила:

— А меня в деревне похоронишь, рядом с отцом. Поняла?

— Хорошо, как скажешь.

— Лида, дай ей карту.

Тетка подала Ире вскрытый банковский конверт с пластиковой картой.

— Там пин-код. И деньги. На мои похороны. Все тебе теперь остается. Все, — тон ее изменился, никогда бы она не могла и в страшном сне себе представить, что она, она сама, отдаст все имущество этой девке! И свое, и Светино, доченьки любимой, и дачу — все! Все это должно было достаться Светочке и Светочкиным девочкам, а вот оно как вышло.

— Паспорт принесла? — спросила мать, и слеза злобной досады блеснула в углу глаза.

— Принесла.

— Расписку мне напиши. «Вот теперь я тебя узнаю, старую барахольщицу! — подумала Ира, — Всех по себе судишь, даже последнюю волю в двух экземплярах за подписью двоих свидетелей хочешь расписать!» — а внешне это выразилось только дрогнувшим вниз уголком губ.

— Конечно, какой разговор. Бумага и ручка есть? Тетя Лида, дайте, пожалуйста, из той кучи что-нибудь, коробку или книгу, под листок положу.

— На вот, держи, — тетка готова была послужить у одра умирающей. Иру это раздражало. «Эк вас тянет поиграть в барынь восемнадцатого века! Тьфу!»

— Сестре моей, да и дочери ее, дуре, с мужиком-алкоголиком, ничего не давай, и не пускай их пожить, проситься будут, это точно. И расписку им не показывай. Никому. А то все по нитке растащат, — она помолчала, — И ты на меня зла не держи, я мать твоя, — она сделала ударение на звании матери и снова скосила на Иру глаза. Никакого раскаяния, ни капельки, ни отблеска не увидела Ира в этих глазах.

— Не буду. Мама, — решительно добавила она последнее слово. У матери злобно дернулась щека.

Через час Ира вышла из подъезда и вдохнула уличный воздух с наслаждением, как будто тюремные ворота за ней закрылись. Сережка выскочил ей навстречу:

— Ты чего там так долго пропадала?! Это кто у тебя?

— Это нам кошка по наследству досталась.

— Фу! Ну и запах ты притащила с собой! Брыкается. Пихай ее в кабину, она от свежего воздуха свихнулась, сейчас сбежит!

Вечером все трое сидели в Сережкиной однушке, пили холодное пиво и обсуждали новости этого вечера.

— Ирка, так ты теперь богатая наследница! Вот смотри, Серега, теперь она за тебя не выйдет! — Миша радовался больше всех.

— Ой, пока я богатой наследницей стану, успею в кредит влезть, пожалуй! Еще нужно проверить, сколько денег на этой карте, а то по расписочке мне предстоит похоронить ее со всеми почестями незаслуженными, да еще в деревню отвезти тело, а потом еще и банкет нормальный организовать, — устало заворчала Ира.

— Так говоришь, батюшка недоволен был? — уточнил Сережка.

— Ну, мне показалось, что он бы сам хотел заняться исполнением последней воли, всеми тратами-затратами.

— Ты зря на батюшку не борщи, может он честный человек! — вступился Миша.

— Да там, ребята, такая обстановочка мрачная, что всякие гадости в голову лезут. Но мне показалось, что у этого батюшки невозможно рожа хитрая. И жадная.

— Нужно будет обе квартирки побыстрее сдать. А потом продать. Тогда мы свой домик в два счета достроим, и на свадьбу останется, да? — улыбнулся Сережка, глядя на Иру. Она оставалась мрачной.

— Еще Светкину квартиру мы, пожалуй, и сдадим. А вот с этой, материной, еще месяцок, а то и три провозимся.

— Почему? — Миша не донес до рта кусок сушеной рыбки.

— Там три КамАЗа барахла придется на помойку перетаскать, ремонт сделать, вы бы видели эту свалку, — тихо сказала Ира, глядя куда-то вниз, и у обоих мужчин разом появилось предчувствие чего-то неприятного. Никто так толком и не развеселился этим вечером.

Прошло три дня, а Ирин телефон молчал. Прошло пять — ничего не изменилось. И лишь на восьмой день снова позвонила тетка, и по тяжелому вздоху Сережка понял, что Ирина мать умерла.

Гроб в деревню отвез Миша. Сережка ни на секунду не отходил от Иры. Действительно порядочная армия родственников собралась на кладбище, ехали они в заказанном Ирой автобусе следом за Мишиной Газелью. Все что-то говорили, некоторые плакали, все много пили. Ира, Сережка и Миша стояли посреди этой толпы, как архитектурная композиция, никто к ним не обращался, их обходили, через них переговаривались, и только когда копари закончили свою работу, все глаза устремились к ним. Ира сказала спокойно:

— Садитесь в автобус, кафе заказано в городе.

И все пошли занимать места в автобусе. К Сережке подошел какой-то оборванный и заросший недельной щетиной человек:

— Позвольте за упокой новопреставленной… — и просительно заглянул влажными телячьими глазами Сережке в лицо. Сережка держал пакет с «чекушками» и конфетами — как требовала расписка, всем желающим помянуть усопшую, но не числившимся родственником или коллегой, полагалось дарить этакий комплект: 0,25 л водки и горсть конфет. Дурацкий барский жест. Ира предположила, что это требовалось только с одной целью, чтобы большая часть накоплений матери была потрачена на нее же, а не досталась Ирке. Сережка не верил, но кто ж их знает? Родственнички и правда к Ире отнеслись как к обслуге, как к наемной распорядительнице похорон, даже не снизошли до разговора. Единицы подошли к ней поздороваться, да и то сделали это сухо, с оглядкой, не заметил ли кто их рядом с Ирой.

Итак, все поехали в кафе. Маленький оборванный человечек помахал им на прощание. Он несколько раз перекрестился правой рукой, в левой держа разномастные конфеты. Из кармана заношенного пиджачка выглядывало горлышко водочного шкалика. Он что-то добродушно лопотал, кивал головой, но никто не обращал на него внимания.

Газель и автобус остановились у кафе. Пассажиры выходили из автобуса по большей части нетвердой походкой, непохоже было, что банкет затянется.

Столы были уже накрыты, Ира встала, подняла рюмку, нерешительно кашлянула, взяла себя в руки и сказала вполне официальным тоном:

— Светлая память, — подняла руку выше, как бы призывая всех присоединиться. — Вспоминайте о ней хорошее, а я не буду вам мешать, нам пора, — выпила, Сережка тоже выпил, оба поставили рюмки на стол и собрались уходить.

— А ты-то сама ничего хорошего не вспомнишь о матери? Так и будешь чуркой стоять?

Все повернулись в сторону говорившего мужчины. Это был один из братьев Иры, не то двоюродный, не то еще более дальний родственник. На него шикнули, но он не сдался:

— Нет, мне интересно! Пусть скажет хоть что-нибудь.

Сережка взял Иру за руку, пальцы ее были холодными.

— А может у тебя есть вопрос поконкретней, Толик? — тихо, но без тени страха спросила Ира.

— Есть и поконкретней! — Толик был лет пятидесяти пяти, высок, худ и в стельку уже пьян, а потому отчаянно храбр, — Так вы и остались врагами? Ты теперь наследство получила, — слово «наследство» он насмешливо растянул, и наша троица поняла, в какое русло повернул разговор, — Чем мать-то отблагодарила, а? — спросил он заводясь и громко засопел в усы. Сережка тихо шепнул:

— Ирка, бежим отсюда, а?

— Отвечу. Я, Толик, с вами всеми тут не меньше семи лет не виделась. Вот, — она показала рукой на правый фланг стола, — тетя Лида мне позвонила и все печальные новости сообщила. Я приехала к матери, — ей было непривычно так ее называть, по большей части Ира обращалась к ней по имени отчеству, но так уж сложилась беседа, — все ее распоряжения последние мы тщательно записали, в двух экземплярах и при двух свидетелях, она попросила зла на нее не держать, я пообещала.

— И все? — Толик поднял брови, казалось, все они ждали долгого слезного рассказа. Плохо они Ирку знали. Она стала будто вся из железа и камня.

— Вот бы нам на эту расписочку взглянуть, я вот лично Ирке ни капли не верю! Я ее матери племянницей приходилась и на семь лет ее не бросала, а последнюю волю почему-то Ирка записала! И при каких еще там свидетелях?! — и все собрание вдруг заговорило одновременно.

— Ну, я свидетель! — легко перекрыла гул тетка Лида, — Да еще батюшка, который ее отпевал, отец Григорий. Могу подтвердить, что так и было, — она ткнула себя пальцем в грудь, — МНЕ поверите? — и, облокотившись на стол, с вызовом обвела взглядом весь ряд сидящих напротив племянников и племянниц. Это был несколько неожиданный поворот, родственники на пару секунд растерялись и замолчали.

Сережка решительно схватил Иру и Мишу за локти, толкнул влево к выходу и злым шепотом скомандовал:

— Бежим, пока драка не началась! — через мгновение после их исчезновения из-за стола гости уже загомонили, застучали кулаками по столу, на тетку Лиду посыпались возмущенные вопросы и некрасивые слова, и бегства никто не заметил.

***

Сережка, Ира и Миша сидели за маленьким кухонным столом. От этих похорон остался пренеприятный осадок у всех троих. Сережка чувствовал себя обязанным взять ситуацию в свои руки.

— А мы что, так и будем чай пить? В такой день положено покрепче что-нибудь принять. Миша, сгоняй в магазин. Ира, давай что-нибудь приготовь на закуску! — это сработало, Миша и Ира отправились выполнять указания. Через пятнадцать минуть Сережка готов был приступить ко второму акту.

— С такими родственниками и я бы не захотел дружить, — сказал он.

— Да уж, это точно, — подхватил Миша.

— Ничего, все наладится. Вот завтра переедем, и некогда тебе будет грустить, — он говорил уверенно. Будущая жена рассеянно оглядела штабеля коробок и кучи пакетов.

— Да, конечно.

Завтра они переедут на съемную квартиру, так они решили еще полгода назад. Деньги от продажи Ириной квартиры пошли на покупку небольшого участка земли в пригороде, а его, Сережкину, квартиру продают, чтобы построить домик. Конечно, все не так просто, и через неделю еще не будет все готово, но участок был уже с готовым фундаментом, да к тому же с водяной скважиной, так что часть проблем с их плеч как бы уже упала, и дело обещало закрутиться быстрей. И Сережка знал, что Ирина печаль быстрей рассеется, как только мысли ее унесутся к будущему их семейному очагу.

Следующее утро было свежим, погожим, день обещал как следует разогреться. Яна, круглолицая, розовощекая, крепкая девица лет двадцати пяти, открыла двери сельского магазина, пощурилась на солнышко и уже собралась было закурить, как заметила, что на крыльце сбоку спит, неловко привалившись к стене, местный дурачок, Илюша. Илюше было уже под шестьдесят, но ум его так и остался примерно в возрасте пяти лет. Безобидный, как бездомная собачонка, грязный и лохматый, всегда готовый поддержать любую компанию. Его жалели, подкармливали, он часто ночевал на улице летом, наугощавшись досыта у мужиков каким-нибудь дешевым пойлом.

— Илюша, доброе утро! С кем вчера чего праздновал? — весело спросила Яна. Илюша медленно поднял голову и повернулся к ней.

— Господи! Кто это тебя так?! — испугалась Яна, у Илюши заплыл глаз, похоже был разбит или даже разорван нос, сильно распухли губы. Яна не на шутку разозлилась, это все равно что собаку бездомную избить!

— Наташка! Звони в медпункт! И участковому тоже звони! Илюшку нашего кто-то избил! Гляди-ка, у него рука сломана, набок висит! Илюша, где тебя так угораздило?!

— Вчера на погосте, — с трудом прошамкал Илюшка. Его вырвало. Яна нахмурилась:

— Ты что, Илюша, землю ел?

— Ага, — кивнул тот, — Как не есть, — он криво улыбнулся распухшим ртом, и Яна увидела, что у него нет больше передних зубов. Ни одного.

Сережка руководил уже вторым переездом и чувствовал себя опытным в этом деле. Сначала перевезли кошек — его поджарую черную Матильду, Ириного рыжего увальня Ваську и полученную по наследству (это звание так и закрепилось за ней) трехцветку Мурку. Это был самый сложный этап, и он прошел благополучно, поэтому никто уже не расстроился из-за нескольких чашек, рюмок и тарелок, коробку с которыми уронил Миша. Коробка с печальным звоном прокатилась по всем десяти ступенькам лестничного марша и Ира с Сережкой только махнули руками в ответ на испуганное Мишино «Ой, мамочки!». Герань оставили старушке тете Дусе со второго этажа, она прослезилась и перекрестила их на дорожку. Жизнь возвращалась в прежнее доброе русло.

Вперед. Быстрей. Быстрей. Не останавливаться. Она бежала. Зачем? Она не могла сказать. Она вообще с трудом могла говорить. То, что происходило внутри нее, не складывалось в слова. К тому же, чтобы что-то сказать, нужно было вдохнуть. Язык плохо слушался. И губы. Чаще, чем слова, получалось нечто среднее между криком и рыком. Все тело плохо слушалось. Руки, например, действовали, как молот или клещи. Если бы ей пришло в голову нажать кнопку пальцем, вряд ли это бы ей удалось. Хотя такие мелочи в голову и не приходили. Только зудящее неотступное беспокойство гнало ее вперед. Машины мешали. Сигналили и отвлекали ее, она останавливалась, оглядывалась, не соображая, что от нее хотят. Машины объезжали ее, а она кричала им вслед:

— ЫЫыыгрраааааааау! — и снова шла вперед, и снова переходила на бег. Вчера эта глупая женщина разъярила ее, она не помнила, чем именно. Помнила, что спрыгнула на землю, на вскопанную рыхлую землю, замерла — земля полностью завладела ее вниманием, всем, на какое она только была способна. Она загребла непослушными руками землю к себе, вдруг новое дикое неуправляемое желание завладело ею. Она яростно принялась раскапывать землю, рыла, рыла, пока не опрокинулась в выкопанную яму. И почувствовала покой, полежала так. Поднялась и раскопала яму вглубь и вширь. Неуклюже забралась в нее, перевернулась на спину и замерла, глядя неподвижно в небо. Где-то кричал человек… Ее это не касалось… Наконец… А потом пришла собака. Чертова собака пришла и разбудила ее от ее сладостного оцепенения. Она скосила глаза, рассматривая пса. Большой. Смутный образ прозрачной дымкой промелькнул в голове, что-то про такую же собаку. Она не помнила. Пес деловито обнюхивал ее, стоя справа на краю ямы. Потом спустился вниз и встал лапами прямо на ее живот. Она вдохнула:

— Эгрррррфыыыы!.. — проворчала угрожающе. Собака мешала ей, раздражение снова заполняло все ее существо. Пес схватил зубами ее руку. Она вдохнула снова:

— Эээээгрррыффффааа! — неловко махнула свободной левой рукой. Что она могла вытворять своими руками в темноте! Днем она ничего такого не могла. Да и собаки днем ничего не могли, похоже, ей сделать. Лаять лаяли, да еще мухи кружились вокруг. А ночью собаки кусали, по-настоящему, пытаясь откусить кусок ее тела. Псина отшатнулась, но не убежала, а затопталась на ее теле, разворачиваясь, чтобы убежать той же дорогой, какой пришла.

— Ааааасобака! — выговорила она все же, схватила мохнатую лапу и рванула на себя. Собака завизжала и, обернувшись, клацнула зубами в воздухе, не дотянувшись до схватившей ее руки. Совсем взбесила. Она схватила мерзкое животное второй рукой за ухо, зацепилась пальцем за глаз, сжала пальцы в кулак. Собака истошно завыла, а она отбросила в сторону шматок шкуры, путавшийся в и без того непослушных пальцах и, не отвлекаясь уже на бесполезные вдохи-выдохи, схватила снова правой рукой собаку за плечо и с наслаждением разорвала настырную тварь, легко-легко. Тишина. Она снова полежала в тишине, невидяще глядя в небо. Где-то неподалеку послышались резкие звуки, в небе отразились красные блики. Снова в голове мелькнул нечеткий образ. Эти звуки и мелькающие огни растревожили ее. Она поднялась в своей яме. Тоска, обида, а затем злость, кипучая, неуправляемая заполнили ее. Она отбросила в стороны разодранное серое тело, выбралась из ямы и пошла. И вот она все идет и идет, иногда бежит.

***

Зеленый «Форд» легко мчал по трассе в сторону города. Настя щурилась, глядя на ленту дороги впереди. Зря они поехали на ночь глядя. Дождь льет, дворники только успевают смахивать воду со стекла. Выспались бы у мамы. Нет, Леня в деревне ночевать не будет, что ты!

А Леня как раз был на подъеме, слава богу, вырвались! Никакой вонючей коровы за стеной, никакого туалета с дыркой — а в дырке комары, между прочим — все! Домой! А утром душ, кофе и плазма! Не для того он ее купил, чтобы пузатый телевизор смотреть в селе.

— Что, Владик, музыку включим? — он подмигнул в зеркало десятилетнему сыну, сидящему на заднем сиденье.

— Ага.

— А футбол завтра с папой будешь смотреть?

— Ага. А мультики будем? Я мультики хочу. И писать, — он был совсем уже большой, но его, уже готового улечься спать, вынули из пижамы и потащили в город, а он так хотел посмотреть завтра лошадь, сосед дядя Коля обещал прокатить… Поэтому он капризничал на всю катушку.

— Лень, останови машину, своди сына в кустики.

— Это кто там? Ты посмотри, чешет прямо по дороге!

— Какая-то женщина, вроде бы. Может, случилось что? — Настя выпрямила спину и вытянула шею, чтобы разглядеть фигуру, неуклюже бегущую в свете фар. Леня притормозил и медленно тащился за спиной загадочной бегуньи. Это была толстущая тетка, вся мокрая, платье, кажется, разорвано. Никакого внимания не обращает на машину, едущую сзади. Он нахмурился, остановил машину и посигналил. Странная женщина остановилась, постояла секунды три, наверное, соображая, потом повернулась к ним.

— Фу ты, Господи! — вырвалось у Лени. Опухшее старушечье лицо смотрело на него, а может, и не на него, а сквозь. Глаза мутные, челюсть отвисла. Струи дождя текли по ее лицу, заливали глаза, но она не мигала.

— Что за привидение?! — Леня включил заднюю передачу, немного сдал назад, снова переместился рычаг, выкрутил руль и стремительно объехал поразительную женщину. Настя прищурила глаза и смотрела, чуть наклонившись, в правое зеркало машины. Что-то знакомое было в ее внешности. Интересно. И тут же вспомнила. Да, кто же еще! Не столкнись она с этой семейкой семь лет назад, сидела бы на должности тихой, без осложнений в личном деле. Нет же, карьеру хотела сделать, в громкой истории засветиться! Засветилась, ничего не скажешь. Поперли ее тогда с треском с работы. Теперь заштатный педагогишка, самый мелкий гвоздь, согласно словарю Даля, м-да. Хотя нет, вроде бы они в машине взорвались? В июне месяце. Да и черт с ними со всеми.

— Леня! Ты отведешь сына писать или что?!

— А до дома не потерпит? Двадцать минут, и будем дома!

— Нееет, я не потерплю!

— Леня!

— Да понял я! — он притерся к обочине, на всякий случай включил «аварийку» — уже было достаточно темно (он честно собирался переночевать в деревне, но в последний момент психанул чего-то, всех собрал, и помчался в ночь), приобнял сына за плечи, и они отправились к кустам за придорожной канавой.

***

Что это? Кто это? Что им нужно? Она оглянулась. Машина объехала ее и устремилась вперед по своим делам. Женщина, сидевшая в машине, заинтересовала ее. Кто такая? Смутная тревога заполнила ее. Она побежала вслед за машиной.

***

Настя сидела в машине. Душно. Она открыла дверцу. Дождь кончился, парило. В машине под потолком тускло горела лампочка, в контрасте от этой лампочки темень на улице казалась совсем непроглядной. Где там ее мужчины? Что копаются? Она поежилась. Сзади послышалось шлепанье ног. Настя выглянула и вздрогнула, из темноты довольно быстро приближалась грузная фигура. Настя встревожилась, захлопнула дверцу. Нажала на сигнал. Машина мелодично пропела. Настя оглянулась, где эта непонятная баба? Баба стояла позади автомобиля. Настя нахмурилась и продолжала смотреть. Женщина тяжело, будто бы наклонилась вперед и побежала, чтобы не упасть, прошлепала к ее окну. Наклонилась и вперила свои больные злобные глаза в Настю. Все лицо было злым. Складка между насупленных бровей давно стала привычной. Привычно раздуты были ноздри.

— Что вам нужно? — громко через стекло спросила Настя. Женщина не отвечала. Она стала ощупывать дверцу, пытаясь открыть, но при этом не сводила с Насти глаз. Настя протянула руку к фиксатору двери, но старуха опередила ее и распахнула дверь.

— Что вам нужно?! — взвизгнула Настя. Старуха схватила ее за локти и легко, как плюшевого медведя вытащила из машины, подняла над собой.

— Нина Николаевна! — и Настя протяжно завизжала от ужаса…

***

Она догнала их. Кто эта женщина? Почему так разозлила ее? Она сейчас все выяснит. Она подошла к машине, всмотрелась в лицо пассажирки. Да, она ей нужна. Зачем-то нужна. Бесчувственные пальцы ощупывали дверцу. Женщина что-то крикнула, она не поняла что. Через стекло все равно плохо слышно. Дверца поддалась. Она взяла это тщедушное тельце, вынула из машины. Сопротивляется. Раздражает. Она подняла над собой брыкающуюся молодую женщину, непослушные ноги заприплясывали по дороге, как у собаки, танцующей на задних лапах. Она попятилась, споткнулась, и рухнула назад, роняя свою ношу, которая камнем повалилась вниз, а сама она неловко обрушилась сверху. Под ней что-то хрустнуло, она заскользила вниз и погрузилась в прохладную жижу канавы. Глаз она не закрывала. На секунду она почувствовала облегчение, лежать в темноте канавы было отчего-то приятно. Но тело ее всплыло, она снова увидела звезды. Раздражение снова стало заполнять ее, как будто та жижа протекала в пустоту ее тела через поры. Она выкарабкалась из канавы, оскальзываясь, цепляясь за траву. Оглянулась. Из канавы торчали ноги в белых босоножках. Вот досада. Она еще не успела разобраться, что не так с этой девицей, а та уже сломалась. Она рыкнула, грязная вода, залившаяся ей в рот и нос в канаве, с бульканьем и брызгами вылилась наружу. Она куда-то шла. Да. Точно. Нужно двигаться. Двигаться. Она пошла. Перешла на бег. Нина Николаевна. Да. Нина. Слово звучало правильно. Точно. Нина. Нина. Она кивнула себе. Нина. Нужно запомнить.

***

— Настя! — Леня выскочил на крик жены, — Настя, ты где?! — и замер, как вкопанный.

— Папа! Что случилось? — застегивая джинсы, его догнал Владик. Леня схватил сына и быстро толкнул себе за спину, не отрывая взгляда от канавы, в которую, заваливаясь на бок, медленно погружались ноги в белых босоножках…

Лидия Ивановна Смирнова разговаривала по телефону, одновременно стирая с лица маску:

— Да я и не расстраиваюсь, Вера. Пусть позорятся, пусть горлопанят! Кто так себя ведет на похоронах!? Я, Верочка, никогда эту компанию не любила. Но они не на ту напали, я им быстро объяснила, кто они, а кто я, — Лидия Ивановна выбросила салфетку, как бы ставя точку в этом вопросе.

— Что ты говоришь?.. Да. Я тоже пойду спать. Спокойной ночи, Вера! Завтра созвонимся! — и выключила трубку. Она уселась в мягкую кровать, протянула вперед пульт, выключила телевизор. Затем удобно устроилась на подушках, расправила одеяло, взяла в руки книгу, прочла пару абзацев и почувствовала, что глаза ее слипаются. За окном снова припустил дождь. Лидия Ивановна выключила лампу на тумбочке и почти безмятежно уснула. Через некоторое время комната огласилась ритмичными трелями храпевшей пожилой женщины. А еще через некоторое время в соседней комнате послышался звук удара, словно что-то большое и тяжелое упало на пол, затем последовал звук разбившегося цветочного горшка. Лидия Ивановна всхрапнула резче обычного и разом проснулась. Она открыла глаза и прислушалась. Ничего не происходило. Только вот запах появился в спальне гадкий. И через секунду он стал гуще и гаже.

— Что такое? — Лидия Ивановна протянула руку к тумбочке, нащупала абажур лампы, нажала кнопку и зажмурила глаза от света.

— Фу ты! — то ли от яркого света, то ли от мерзкой вони у Лидии Ивановны зазвенело в ушах. Она открыла глаза, приходя в себя окончательно. Повернула голову в сторону двери и, вскрикнув, подпрыгнула в кровати.

— Господи, свят, свят! — она перекрестилась, — Что это?!

Сердце Лидии Ивановны сильно заколотилось где-то в горле, она силилась понять, что перед ней такое.

— НИНА?! — она снова перекрестилась, — Да я видно сплю еще!

В дверях ее спальни стояла только позавчера похороненная подруга. Или нечто очень ее напоминавшее. И в самом деле, с первой попытки трудно было признать в этом неподвижном одутловатом лице с отвисшей челюстью и немигающими глазами, в этой сгорбленной фигуре, ее надменную подружку. Платье, несомненно, то самое, в котором ее хоронили, но разорвано по всему правому боку, небольшой лоскут свисал с плеча, руки перепачканы не то землей, не то — кровью? Платье от колен вниз тоже все вымазано землей, туфли ободраны и перепачканы, остатки грима размазаны по лицу, волосы растрепаны совсем уж нехарактерным для нее образом, мокрыми прядками налипли на лоб и виски. Лидия Ивановна почувствовала, что во рту у пересохло, она спросила хрипло:

— Что, Нина? Что ты хочешь, упокой Господь твою душу! — на слове «Господь» щека подруги дернулась. Она вдохнула и тоже хрипло проскрипела:

— Мне к дочери.

— К какой дочери? Что это значит? — не поняла Лидия Ивановна. Страшная фигура вновь набрала воздуха в грудь, и Лидии Ивановне показалось это странным. Возможно, она не заметила, но казалось, женщина делала вдох только для того, чтобы что-то сказать, а в остальное время не нуждалась в воздухе.

— К дочери! — голос прозвучал, как лай, — Там мне нельзя.

Лидия Ивановна никак не могла понять, что от нее требуется. Вчерашняя подруга шагнула к ней, Лидия Ивановна инстинктивно отшатнулась. Снова послышалось сипение вдыхаемого воздуха:

— Не там! К дочери!.. — она собиралась сказать еще что-то, но воздух кончился. Новый вдох.

— Адрес! — умершая протянула к Лидии Ивановне раскрытую ладонь.

— А, Иркин адрес тебе нужен? Сейчас, сейчас, минутку! — засуетилась Лидия Ивановна, слезая с высокой кровати так, чтобы она отделяла ее от жуткого существа, в котором свою подругу она уже перестала узнавать совсем. Лидия Ивановна трясущимися руками выдвинула ящик комода, стараясь держать в поле зрения визитершу, вытянула из под стопки полотенец ту самую расписку, написанную Иркиной рукой и протянула, — На, вот она.

Нина, так и стоявшая неподвижно с вытянутой рукой, схватила расписку всей пятерней, сминая листок, сжала руку в кулак. Еще несколько секунд посмотрела на старую верную подругу, затем рука ее опустилась, она развернулась и тяжелой походкой ушла. Лидии Ивановне стало дурно, голова грозила лопнуть, в груди закололо, пот прошиб ее с ног до головы. Много она слышала историй о том, как мертвые приходят к близким до сорокового дня, и сама любила пересказывать их, да пострашней, а вот с ней самой впервые подобное приключилось. Она села прямо на пол, локтем вытерла пот с лица, закрыла глаза, силы и сознание оставили Лидию Ивановну, даря успокоение от кошмара.

***

Утро разбудило Лидию Ивановну первым розовым лучом, заглянувшим в спальню в щелку гардин. Лидия Ивановна открыла глаза. Все тело занемело, спина болела, в ушах звенело. Что это? Почему она здесь? А, сон, страшный сон. Привиделось, что Нина приходила, что-то хотела. Пойти сегодня же в церковь, свечку поставить. Лидия Ивановна с трудом поднялась на ноги и направилась в кухню, там в холодильнике стояли сердечные капли и лекарство от гипертонии. Кряхтя, двинулась она к дверям, но у дверей испуганно вздрогнула и уставилась широко распахнутыми глазами на грязный отпечаток руки на дверном косяке.

— Это еще что такое? — тихо и жалобно вопросила она и повернула голову. Балконная дверь была приоткрыта, занавеска оторвана, любимый розовый куст в большом горшке валялся на ковре. Точнее, все то, что осталось от горшка. Розы были безжалостно растоптаны.

— Да что же это, — всхлипнула женщина, — не может этого быть, никак не может! Трясущимися руками она набрала номер дочери, разбудила ее и, рыдая, вызвала срочно к себе.

***

Александра жила через двор от Лидии Ивановны, поэтому собралась быстро. Прихватила с собой небольшого беспородного пса Дымка — пусть прогуляется пока то, да се, не выводить же его потом специально — и потопала по тропинке через двор. Дымок задержал ее у столба детской горки, а в это время мимо Александры прокатила «Скорая» с включенной сиреной. Александра почувствовала легкую тревогу — не к матери ли приехали? Нет, не может быть. А впрочем, с чего это она так срочно хочет видеть дочь свою любимую в такую рань? Телефон Александры показывал шесть пятнадцать. Она поддернула поводок Дымка:

— Пошли, хватит там вынюхивать непонятно что!

Когда Александра поднялась на третий этаж, то заволновалась уже по-настоящему, дверь не заперта, в прихожей в нос ударил запах спирта, мужской голос сказал:

— Ватку прижмите покрепче.

Александра бросилась в комнату. Мать лежала на диване, радом сидел врач в очках и что-то писал.

— Здравствуйте! Мама! Что случилось?!

— Гипертонический криз, — ответил за маму врач, — Соберите маме самое необходимое, мы забираем ее в стационар.

— Александра, срочно найди мне Ирку! — зловещим шепотом потребовала Лидия Ивановна, — Срочно! Пусть придет ко мне, а звонить не надо. Ты поняла меня, Александра? Поняла? — и губы Лидии Ивановны задрожали, в глазах заблестели слезы, — Срочно!

— Мама, да ты что?! Мамочка, отдыхай, выздоравливай, на кой тебе Ирка сдалась? Потом повидаешься с ней, если не передумаешь, — удивление и страх охватили Александру.

— Срочно, Александра, сейчас же позвони! Номер в моем телефоне найди! — Лидия Ивановна дрожала.

— Хорошо. Где он у тебя?

***

Утром раньше всех будильников снова зазвонил Ирин телефон.

— Кому там неймется спозаранку? — недовольно проворчала та, — Алло!

— Ирка, это Александра. Мама моя в больницу попала с давлением, просит тебя срочно к ней зайти, ей зачем-то с тобой поговорить нужно, срочно!

— А меня к ней пустят?

— Никому ничего не надо было сто лет, а теперь давай все умирать, и всем Ирку подавай! — не открывая глаз, проворчал Сережка, — хорошо еще, что по ночам не вызывают, как «Скорую». Выспаться не дадут трудовому населению.

— Ирка, зараза, я серьезно говорю! — закричала Александра.

— Не ори, я спросонья ничего понять не могу.

— Гони в больницу, в приемном я тебя встречу, разберемся! — и повесила трубку.

— Что, прямо сейчас? Не, ну ты смотри, вот и поговорили.

***

Через час Ира вошла в фойе приемного покоя. Никто ее не ждал. Никто из персонала не был в курсе Ириной проблемы. И когда наконец она повернулась, чтобы уйти, вдруг открылась боковая дверь, и вышла зареванная Александра, вытирая нос бумажной салфеткой. У Иры похолодело в районе желудка — неужели опоздала?»

— Привет. Что случилось? — нахмурилась Ира.

— Мама умерла, — удивленно сообщила Александра, явно не веря своим словам.

— Мне очень жаль, — растерянно ответила Ира после секундной паузы.

— Чего тебе-то жаль?! — внезапно заревела в голос Александра, — Тебе на всех наплевать! — она решила ничего не говорить больше Ире, отвернулась и пошла прочь вдоль коридора.

— А что Лидия Ивановна хотела? — крикнула Ира в коридор удаляющейся Александре.

— Не знаю! И знать не хочу! — зло крикнула ей Александра не оборачиваясь.

— Тьфу! — тихо сказала Ира, развернулась, и ушла восвояси.

***

— А и правда, плюнь. Нет, серьезно! Ну, кто она тебе? — Сережка старался быть рассудительным и немного циничным, во всяком случае, не подавать вида, что это и в самом деле важно.

— Странная история. Зачем-то же меня туда позвали? — не унималась Ира.

— Мало ли что там придумала тетка эта старая, все равно уже не узнаем, так что выкинь из головы. Сегодня едем с Алексеем Петровичем с планировкой дома определяться, а до конца недели хорошо бы подготовить квартиру твоей родни и сдать — дел и без тетки хватает. Все, земля ей пухом, а ты к вечеру будь готова расписать в квадратных метрах, какая кухня тебе в новом доме нужна и где по фэн-шую ты хочешь ее воткнуть. Ну, все, мы приехали, нам шесть букв на новую аптеку нужно смонтировать. Целую! — и отключился. Ира вздохнула. Ну все буквально на этой неделе выключают телефоны, не дождавшись ее прощальных слов. И она набрала номер подружки:

— Анюта, давай планировать комнаты!

За день до визита, унесшего жизнь Лидии Ивановны, Валентина Александровна Черкесова приехала на дачу. Летняя пора задавала много работы в огороде, и Валентина Александровна с радостью бралась за любую. Вот уже пришло время собирать садовую землянику, редиска и чеснок требовали прополки, нужно было проверить все посадки, все полить, там подкопать, здесь подкормить. А еще к приезду мужа приготовить ужин. Гена собирался приехать восьмичасовым рейсом, последним сегодня, да не успел. В результате поехал с приятелем на его машине совсем уж в ночь, да в добавок только до почты, а это значит, что еще километра полтора ему пешком топать до сюда. Валентина Александровна выпрямила спину и отерла лоб. Да, припозднился Геннадий Павлович, припозднился. А из-за него и Валентина Александровна до сих пор упорно трудится на улице. Вот уже где-то у забора палисадника на все лады заливаются сверчки. Честно говоря, она любит копаться в земле. У нее все растет, что ни посади. Соседи хвалят и спрашивают, какими секретами она пользуется, чтобы вырастить свои роскошные пионы, чем удобряла землю, что такую крупную картошку вырастила, у прежних хозяев здесь, помнится, ничего не росло. Прежние хозяева. Да уж. Дом прежних хозяев. Иногда тихий, а иногда такие странные звуки в этом доме услышишь, не приведи Господи. Как будто на чердаке по-прежнему кто-то живет. Она, Валентина Александровна, на чердак не поднимается. Никогда. И ни за что. Вот Гена если хочет — пожалуйста, а она ему тихонько спину перекрестит, пока он забирается по шаткой лесенке. Когда-то действительно крепкий был дом, вон сколько дворовых построек пропадает. Дорожка заасфальтирована, как-то сбоку чуть в стороне от дома. Значит, стоял тут сарай какой-нибудь, а может, дровяник. Да, славный был дом. Но не ее. Валентина Александровна лучше в огородике покопается, вот здесь ее епархия, тут она королева. Гена, однако, что-то задерживается. Пора бы ему и приехать. Позвонить ему разве? И она пошла в дом, прихватив с собой пучок свежего зеленого лука. Вошла в сени, подвинула в сторонку ведро и замерла, прислушиваясь. Откуда-то, кажется из-за дома, доносился странный вой. То ли корова заблудилась, то ли собака поранилась. Валентина Александровна перекрестилась и набрала номер мужа.

— Гена! Ген, ты где? Ты знаешь, который час? Что?.. А, проулок наш видишь. Давай поскорее, Гена, тут какая-то собака вроде воет, прогони ее, а то мне так худо и делается от нее.

Геннадий Павлович был пенсионер бодрый. Вся фигура подтянута, как будто привыкла к военной выправке, а был он всю жизнь простым честным работягой, сначала сталеваром, затем мастером. А на пенсии захотелось им с Валентиной свежего воздуха, тишины, смородиновых кустов. Этот дом очень кстати продавался, и недорого совсем. Правда, речки нет поблизости, зато есть пруды, все же можно и с удочкой посидеть. Но Валентина невзлюбила этот дом почему-то, все ей там мерещатся звуки разные. Собака вот еще какая-то — что еще за собака? Он перехватил покрепче сумку, поправил козырек кепки и ускорил шаг.

***

Валентина Александровна прислушалась к подозрительному вою. Хм.. Это точно собака? Да чего это она в собственном доме всего боится! Валентина Александровна решительно зашла в жилую часть дома. Настала тишина.

— Господи, так это точно на улице! — женщина почувствовала облегчение, — Запрусь и буду Гену здесь ждать, — специально сказала это вслух, чтобы было не так страшно. Решительно пошла в кухню, но на пороге так и вздрогнула, выронила лук и охнула. На старом табурете сидел кто-то. Низкое зловещее солнце светило ему в левую лопатку и Валентина Александровна не могла разобрать, кто перед ней. Ей даже показалось, что фигура вся была нечеткой, как будто немного прозрачной. Но это, конечно, оттого что низкое солнце светило прямо в глаза, решила она тут же.

— Вы кто? — голос зазвучал тоненько от испуга, — Как вы сюда… — существо повернуло к ней голову, и Валентина Александровна потеряла дар речи. Она подняла ладонь козырьком над глазами и наконец, смогла рассмотреть сидящую перед ней фигуру. Это была безобразная старуха, ужасно толстая, к тому же вся она была какая-то опухшая. «С похмелья дом перепутала, не иначе», — догадалась Валентина Александровна. Руки по локоть и колени старухи были густо перепачканы землей, уже подсохшей и кое-где отвалившейся небольшими комочками на пол. Весь правый бок старухи был потрепан: и платье изорвано, да и на просвечивающей бледнющей коже виднелись как будто следы хватавших ее рук. Глаза старухи были мутными, казались больными. Лицо было растерянное, неподвижное. И вот что самое странное заметила Валентина Александровна, отчего мурашки побежали по всему ее телу, старуха отчего-то не дышала. Ни разу не сделала ни вдоха, ни выдоха за все время пока они друг на друга смотрели. Наконец старуха все-таки вдохнула немного воздуха и негромко завыла, скривив рот. Казалось, что она продолжила с того места, на котором Валентина Александровна прервала эту жуткую арию своим приходом. Валентина Александровна снова перекрестилась:

— Да что вы, женщина! Я уж подумала, не собака ли воет, а это вы! Идите-ка своей дорогой, откуда вы здесь?! Уходите давайте! — Валентина Александровна начала злиться и слегка приободрилась от этого. Старуха выдохнула все, что вдохнула, и теперь продолжала неподвижно сидеть, вперив в Валентину Александровну немигающий взгляд, не потрудившись даже закрыть рот. Валентине Александровне показалось, что десны старухи были неестественно темными. «Она и наелась, небось, земли-то! Совсем ум потеряла старая дура!» — раздраженно подумала Валентина Александровна.

— Ну, чего расселась?! Уходи, кому говорят!

Старуха снова набрала воздуха в грудь и хрипло спросила:

— А где Ирка?

— Что? Какая такая Ирка? Уходи давай! Откуда ты здесь взялась?!

Старуха поднялась, по-прежнему не дыша, не закрывая рта и не моргая. Валентина Александровна отступила на шаг.

— Вот, вот, давай, выходи, вон дверь, давай!

Старуха сделала неуверенный шаг вперед, еще раз вдохнула с шипением и сказала хрипло и зло:

— Ирка мне нужна. Срочно.

— Да какая тебе Ирка?! Нет здесь никакой Ирки! Я здесь хозяйка, да муж мой вот сейчас придет, живо тебе покажет, как по чужим домам лазить!

Старуха неподвижно выслушала всю тираду, так и не моргнув, набрала воздуха в грудь с тем же свистящим звуком, и вдруг пошла на Валентину Александровну:

— Ты — хозяйка? ТЫ — ХОЗЯЙКА?! — старуха схватила толстенной рукой Валентину Александровну за лицо и швырнула от себя, как легкий сноп. Женщина упала, на пол со всего маху, дыхание перехватило, голова вспыхнула болью, будто раскололась, локтем задела какой-то угол, наверное, сервант, и закричала бы от боли, потому что больно было так, что даже задергались пальцы и подбородок, но удар словно парализовал ее грудь. Старуха! Чтоб ее! Валентина Александровна приподняла голову, ища глазами чудовище, моля бога, чтобы это оказалось сном, и одновременно тоскливая мысль зайцем пронеслась в голове: «Где Гена?!». Старуха стояла над ней. Одним движением, будто подкосились ее колени, старуха бухнулась на Валентину Александровну и придавила ее своей громадной тяжелой фигурой, не дыша и не мигая, подняла обе руки над головой и с силой обрушила кулаки на голову несчастной женщины.

***

Геннадий Павлович остановился на минуту у колодца — очень вкусная там была вода, а в свой двор они с женой так и не собрались до сих пор вызвать бурильщиков, все недосуг было. Он выпил студеной воды, ополоснул лицо и шею, и продолжил свой путь. Подходя к дому, он втянул носом воздух, надеясь, что жена уже стол накрыла и поджидает муженька с нетерпением, хлебушек нарезает. Он даже улыбнулся. Распахнул дверь в дом, крикнул:

— Валентина! Принимай сумку! Где ты там? Муж голодный приехал!

Никакого ответа. Он поставил тяжелую хозяйственную сумку, скинул кроссовки, сунул ноги в тапочки и замер. Кто-то, тяжело топая, пробежал в доме. Чтоб его Валентина так топала? Гости, что ли? Или и правда, какой домовой здесь живет? Он прошел в жилую часть дома.

— Валентина! Где ты есть? Что это у тебя и лук на полу, — он шагнул за занавеску, закрывавшую дверной проем и остолбенел. Валентина, судя по одежде и одной калоше на ноге, лежала на полу, но вместо головы у нее было сплошное кровавое месиво с торчащими осколками костей. Под телом растекалась огромная лужа крови. Кровью были забрызганы стены и даже низенький оклеенный потолок. Геннадий Павлович перестал чувствовать ноги, в груди его что-то сжалось, он упал на колени.

— Валя! — прошептал он, — Что это? Что это, Господи?!

На другой день после работы Яна и Наташка сидели в сенях у подружки Жанки и пили самогон, не чокаясь, поминали Илюшку.

— Слыхали? В том краю села тоже старуху кто-то убил. Говорят, всю голову вроде молотком разнесли, — сердито сказала Жанка.

— Про старуху не знаю, а вот Илюшка наш на тех похоронах, говорят, остался, помните? Тогда всем водку раздавали прямо так, он и остался там конфет поесть, да водки попить, — отозвалась Наташка.

— Фельдшерица сказала, землей его накормили, да так, что и зубы выбили. Кто ж такая сука?! Это не наши, из наших никто б такого с Илюшкой не натворил, это городские, сволочи. Поди после похорон там кто-нибудь остался, да с пьяну нашего дурачка и уходил.

— А может у нас какой Чикатило завелся, а? — усмехнулась, глядя в стопку Наташка.

— Сплюнь десять раз, — посоветовала Яна.

10.

Юра и Инна Коваленко с восторгом осматривали свою новую квартиру, маленькую, светлую. Конечно, еще придется выплатить за нее ипотеку, а еще сделать ремонт, но вот она, СВОЯ квартира! И теперь уже ничего не страшно. У Инны был заметен круглый животик, но до рождения малыша они все могли успеть. А сейчас просто радовались жизни, бродили из кухни в комнату, затем на балкон и обратно, держась за руки и улыбаясь так, как улыбались в самом начале своей романтической истории. С минуты на минуту ждали мастера-бригадира, чтобы договориться о фронте работ и стоимости. Будущие родители стояли посреди комнаты.

— Сюда поставим диван! — сказала Инна.

— Тогда туда поставим телевизор, — ответил Юра.

Инне показалось, что в комнате немного потемнело, она взглянула в окно — солнце светило с совершенно чистого неба, и она решила, что ей показалось. Трубка домофона запищала. Юра подошел к ней и ответил:

— Входите! — и нажал кнопку открывания дверей. Он пошел в прихожую, краем глаза заметив, что угол напротив балконной двери темноват. Это показалось странным, но, отперев входную дверь, Юра вернулся, взглянул в тот самый угол и никаких теней не обнаружил. «Показалось», — решил мужчина и забыл об этом случае.

***

На следующий день рабочие принесли мешки с клеевой смесью, плитку, сумки с инструментами, и пошла работа — загрохотал перфоратор, завизжала «болгарка», мужские голоса переговаривались, стараясь перекричать шум.

— Саня! Подсвети мне, что-то не вижу ни черта!.. Вот, другое дело! — похвалил Боря, не прерывая своих упражнений с уровнем.

— Чего звал? — спросил Саня, выходя с кухни и держа в зубах саморез. Боря удивленно оглянулся.

— Да темно здесь, попросил подсветить мне.

— Где темно?

— Где-где, в Караганде! — рассмеялся Боря и посмотрел на стену, по которой водил уровнем. Солнце из окна светило прямо на это место.

— Заработался? — хохотнул Саня, и вернулся в кухню, шлепая сланцами. Боря продолжал недоуменно смотреть в стену, — Что за?.. А, черт с ним! — и продолжил работать.

Саня, насвистывая, перекладывал саморезы из баночки в две кучки, предстояло делать между комнатой и кухней барную стойку. Всем нужна барная стойка между кухней и комнатой, всем. А потом расставят на ней вазочки-букетики-открыточки, прочую какую-нибудь дребедень, а рядом поставят стол, и барная стойка все равно превратится в лишнюю полку. Но, кто платит, как говорится, тот и заказывает музыку. Или стойку. Перфоратор в санузле, наконец, сделал перерыв, и Саня отчетливо услышал за спиной слово «дурак». Он резко обернулся — никого. «Странные дела. И странный запах, — подумал он, — Что-то Никитос в санузле наваракосил, не иначе», — и снова повернулся к своим саморезам. Он вгляделся в недра жестяной кофейной банки, в поиске очередного самореза, и тоже заметил, что как-то потемнело. Поднял лицо, и с трудом разглядел край листа гипсокартона. Что за черт? Саня поморгал. Темнота рассеялась.

— Боря! — с нарастающей громкостью заорал Саня, — Никита! Перекур!

Боря с озабоченным видом вошел в кухню:

— Ты чего, Саня? — Саня стоял с видом человека, внезапно вырванного посреди сеанса фильма ужасов.

Из ванной подтянулся покрытый штукатуркой Никита:

— Что случилось?

— Саня требует перекур, — пояснил Боря.

— Лично я голосую за пиво, а заодно и за перекур! Мне в этой ванной какие-то черти мерещатся! Где это видано, чтоб черти на трезвую голову мерещились? Сначала нужно выпить! Порядок должен быть во всем!

— У Бори тоже глюки, — добавил Саня и нервно хихикнул, — пора промыть мозги пивом!

И парни решительно закончили рабочую смену.

***

В двадцать три двадцать пять дежурный по первому отделу полиции, старший сержант Воробьев принял вызов. Звонила старушка, представившаяся бабой Дусей, жаловалась на шум в квартире выше этажом. Наряд подъехал, но окна на третьем этаже были темны. На звонок никто не отозвался. Водитель, Паша Семичев, вышел из машины покурить. Пока ребята разговаривали с бабой Дусей, он взглянул наверх, на те самые окна. Ему показалось, что из-за балконной двери на него смотрит неподвижное страшное лицо. Он моргнул, потер пальцами глаза и снова взглянул наверх. Паша вовсе не был уверен в том, что именно он видел, все же была ночь, в стекле могли отразиться какие-то блики. Но он готов был поклясться, что у самого стекла стоит человек отвратительного вида и, не мигая, смотрит на Пашу. Паша плюнул с досады, бросил сигарету в урну, промахнулся и забрался в машину.

***

Утром, а правильней сказать, ближе к полудню, на работу явилась бравая бригада из трех человек, двое несли в руках по банке пива. Боря повернул ключ в замке, распахнул дверь, но внутрь не вошел.

— Парни, мы же сюда не возвращались? — парни заглянули через плечо Бориса в прихожую. Саня присвистнул, Никита сказал:

— Не, пацаны, это не наша работа.

Они с опаской вошли в квартиру. Все в ней было перевернуто, плитка побита, гипсокартон изломан, как если бы кто-нибудь вздумал прыгать на нем. Стремянка была погнута. Молодые люди оглядывались, и удивление перерастало в беспокойство и страх. Никита снова сказал:

— Нет, это точно не мы. Смотрите, банка краски валяется, а кинули ее, похоже, вон туда, наверх, в угол, вся стена в брызгах и пол, а на нас ни капли. Значит, мы прямо из кафе к Сане поехали, сюда не заезжали.

— А кто это все сделал? — спросил Боря, — Хозяин сказал, что ключей два комплекта. Один у него. А второй, получается, у нас. Кто будет за это платить?

— Пацаны, валим! — решительно заявил Саня, и пошел к выходу.

— А что с ключами решим? — спросил Боря. Ключи решили оставить соседке этажом ниже, приветливой старушке. Похватали инструменты, бросили в сумки и рванули вниз по лестнице. Никита задержался, чтобы отдать ключи:

— Здравствуйте, тетя Дуся! Мы вам ключики оставим от сорок восьмой квартиры? — и Никита обворожительно улыбнулся. Бабуля встретила его отнюдь не приветливо, молча взяла ключи и хлопнула дверью перед носом.

— Да что тут происходит?! — возмутился Никита, и побежал вниз догонять коллег.

11.

Лето шло своим чередом. Дождливые дни сменяли жаркие, городские жители при первой возможности бросались за город, жарили мясо, купались, особенно романтичные плели венки из полевых цветов, социальные сети заполнялись яркими снимками. На фото присутствовали свежевымытые автомобили, купальники на любой вкус, загорелые и не очень тела, овощи и фрукты, только что выловленные крупные и средние экземпляры щук, сомов, и прочих рыб помельче. У более обеспеченных граждан на снимках стандартно мелькали пляжи и светлые отели, непременные композиции в стиле «я и пальма» или «я и некая экзотическая растительность», водные лыжи, горки аквапарков и прочие примеры мирного и беззаботного отдыха. Близился сезон грибов и лесных ягод, люди спешили взять от лета все, что могли.

Сережка и Ира собирались будущую зиму встретить в собственном маленьком домике, поэтому свободное время проводили на строительстве, всем видом подгоняя рабочих. Надо сказать, что Ира еще страшно переживала за свои маленькие, под стать домику и участку, грядки, справедливо полагая, что и трактор, и кирзовый сапог, пройдя по зеленым луковым перьям или нежным веточкам петрушки, могут ущерба даже не заметить, а Ирино сердце не обязательно переживет такое горе. И она при каждой возможности путалась под ногами у рабочих, прохаживаясь поминутно мимо бесценных посадок то с лейкой, то с тяпкой. Под таким моральным гнетом строители быстро возводили стены, впрочем, та же спешка прощала им ежедневно то дверной проем не с той стороны, где он был тщательно спланирован, то ящик вместо ступенек, положенный «до послезавтра, а потом лестница тута встанет», но лестницу, естественно, даже и не планировали пока. Вот и бордовый забор заказали не вовремя, в результате Иру чуть удар не хватил при виде забора синего цвета вокруг домика в бордовых и молочных тонах. Пришлось Алексею Петровичу, кашлянув в кулак, взять слово и, нервно потирая то губы, то подбородок, объяснить, что им-де так посоветовал заехавший по случаю в наше захолустье столичный архитектор, и что синий забор, между прочим, защищает дом от злых духов, по старинному поверью, но закончил он свою речь все же понурив голову и засунув руки в карманы:

— Ну, нет у них сейчас бордового. Они думали, что нам через неделю понадобится, и продали, а мы вот вчера и нагрянули, а у них только синий в наличии, вот, — он бессильно махнул рукой в сторону синего безобразия, поправил кепку на голове и сунул руку в карман. Отступать было некуда, поставлен забор был уже крепко, оставалось только ворота и калитку повесить. Сережка осторожно поднажал:

— В принципе, если не придираться, то забор уже стоит, а по мне так и не страшно, красиво даже, когда он синий.

Ира взглянула на него недобрым взглядом, вздохнула и, что-то бурча себе под нос, пошла взбираться по ящику в дом. Уже оттуда она крикнула:

— Я это переживу, если лоток сегодня вымоешь ты!

Мужчины пожали друг другу руки, — А давай Миху отправим на подвиг? А, Миха? — гроза миновала, и Сережка снова развеселился.

— Еще чего! — откликнулся Миша, не выходя из машины, — Кошки твои? Твои! Вот сам и мой! И так меня эксплуатируете через день, да каждый день.

— Не только эксплуатируем. Еще кормим. И в целом, любим и заботимся, — сказала Ира с порога, примериваясь спуститься вниз и не грохнуться с расшатавшегося ящика. Она отправилась к колодцу, держа в руках чайник и кастрюлю. В доме, не имевшем пока даже окон, разогревалась видавшая виды электрическая плитка. Ира не жаловалась на такую походную жизнь, ужин на траве, затем поездка домой, кошки, домашние хлопоты. Уставала, но терпела. Сережка тоже ничего не говорил. Это была его идея, его мечта, и неудобства, сопровождающие эту мечту на пути к воплощению, он готов был переживать. Согласен был бы жить уже и в недостроенном доме, но уговорить на это Иру ни за что бы не удалось. Сережка был благодарен и за то, что она без нытья, или почти без нытья, и так почти каждый вечер проводила с ним здесь. Конечно, приходилось побегать и похлопотать об оставшейся от Ириной родни собственности, но что поделать. Когда он пришел в эту чужую квартиру, разбирал чужие вещи, думал о том, что люди эти поехали отдыхать, ни о чем таком не думали, а вот как все обернулось. Страшно ли им было? Больно? Он надеялся обсудить это с Ирой, хотя бы для того, чтобы убедиться, что она в норме, но Ира пришла туда, словно на работу, прибирала, упаковывала вещи в коробки, фотографировала и размещала в Интернете — и молчала. Он предложил ей забрать себе красивую картинку со стены и серьги — она удивилась. Сказала, что здесь ей все чужое, что лучше бы им побыстрее здесь все закончить и пойти домой. А серьги пусть в ломбард отнесет или маме подарит, если та не побрезгует, конечно. Так что жаловаться он не мог. Понятно, что она устала, но молчала пока. Самым тяжелым испытанием стала для них квартира матери Иры. Сережка видел в одном сериале, как человек свихнулся и начал собирать все подряд, любой мусор, а потом так и умер дома, придавленный своими же вещами, скрупулезно собираемыми годами. Да. А теперь увидел это своими глазами. Ничего даже отдаленно прикольного, напоминающего тот сериал. Вонь, пыль, гниль, тараканы повсюду, наглые — расхаживают неторопливо, никого не боятся. Это не они сюда пришли, не они нежданные гости, это он, Сережка, ошибся дверью и попал на их территорию. Пригодился захваченный для него Ирой платок, медицинская маска, перчатки и очки, какие используют для защиты глаз от стружки их строители. Отвращение, неотступное отвращение испытывал он, выгребая действительно горы хлама, способные заполнить не одну Газель. Он смотрел на Иру, и поражался, до чего она не вписывается ни в образ, создающийся у него от квартиры ее сестры, ни в образ жизни матери. Ира сгребала этот мусор, ни на секунду не останавливаясь, не разговаривая, Ирка-болтушка. Не желала ни одной лишней минуты там задерживаться. Сережка оставил окна открытыми в обеих квартирах, как ни странно, мертвецами пахло и там, и там. Ира зло пообещала зажечь в каждом углу по три ароматические палочки и сварить ведро кофе, чтобы перебить эту вонь, иначе эту помойку никто не снимет. После этого прибрать дачу и гараж было парой пустяков. И все же, оба они работали, кроме всего прочего, Ира продавцом, сам он монтажником рекламных конструкций, словом, за это лето они порядочно вымотались. Так что эпизод с забором прошел, можно сказать, гладко, и Сережка был рад.

12.

Наконец, обе квартиры были сданы. Ира вздохнула с облегчением, убирая в папку договор с жильцами.

— Я забыла в коридоре ароматические палочки.

— И эти тоже? — удивился Сережка.

— И эти, — сделала Ира виноватое лицо.

— Купи завтра еще, а то три кошки на одну квартиру — это уже почти газовая камера, особенно по вечерам.

— Куплю завтра. А тебе какие больше понравились?

— А какие ты в те квартиры отнесла?

— Ладан с корицей, — удивленно посмотрела на него Ира.

— Ладан? Ну и дела! — рассмеялся он, — Мне, наверное, корица понравилась.

А кое-кому понравился и ладан…

13.

У Захаровых было новоселье. Они удачно сняли квартиру. Хозяева намекнули, что если квартирка им понравится во время отопительного сезона, то они готовы будут им ее продать. А квартирка была что надо: встроенные шкафы с дверцами, легко скользящими в пазах, подвесные потолки, хороший ремонт в ванной, туалете, на балконе, дорогущие люстры, два больших шкафа-купе, встроенная кухня (тоже не копеечная), теплые полы везде, комнаты раздельные, третий этаж, лифт, хороший район, словом, не квартира — мечта!

Дочь Лизу, второклассницу, родители давно отправили спать, запечатлев на щеках по прощальному на сегодня поцелую. А сами пошли мыть и вытирать посуду. Валера, само собой, вызвался вытирать. Он в конце концов кормилец у них и глава! Квартиру, конечно, нашла Татьяна, но переезд был на нем. И он имел право сегодня принять за это дело пару рюмок сверх нормы!

— Ну, что скажешь, жена? — самодовольно спросил гордый муж.

— Скажу, что повезло нам с этими новыми хозяевами, и с квартирой повезло.

— А кто все это сделал? — напросился на похвалу Валера.

— Скажи мне лучше, как ты завтра на работу пойдешь? — увильнула Татьяна.

— Лежа! — захохотал от собственного остроумия Валера, — — Я завтра не работаю, со Славкой договорился, он за меня отработает.

***

Ночную тишину разрывал раскатистый храп Валеры. Сквозь сон Татьяне показалось, что кто-то еще в этой комнате захрапел, передразнивая ее мужа, и без того крупного, а в последнее время немного располневшего. И в ту же минуту она почувствовала ужасную вонь. Решительно повернулась к стене и накрылась одеялом с головой, женщина устала и хотела спать, никакие завихрения мужниного пищеварения не заставят ее встать, вот уж нет!

В соседней комнате Лиза спала слишком крепко, чтобы услышать или почувствовать что-либо помимо своих детских снов. Длинноногая, как олененок, она спала в своей маечке в мелкую ромашку, тонкая косичка, не расплетенная на ночь, растрепалась, одеяльце свесилось на пол.

На девочку смотрело, не мигая, мрачное существо. Смотрело, будто пыталось понять, кто перед ним. Несколько минут фигура неподвижно стояла, не сводя глаз с ребенка, затем подошла к кровати, посмотрела еще. Протянула руку и погладила девочку по голове. Она явно не рассчитала силу, поэтому поглаживание превратилось в оплеуху. Лиза нахмурила бровки, но еще не проснулась. Но вторая смазанная затрещина выдернула девочку из безмятежного сна. Она распахнула заспанные глазенки, приподнялась и завертела головой, силясь понять, что происходит. В темноте на фоне чуть светлого окна она увидела громадное чудовище, которое почему-то ударило ее по голове. Лиза окончательно проснулась и пронзительно завизжала. В соседней комнате, дернувшись всем телом, проснулась Татьяна. Существо замерло, удары прекратились. Лиза шумно вдохнула и снова завизжала. Татьяна перебралась через все еще спящего мужа, опершись руками о его живот. Валера хрюкнул и тоже проснулся. Татьяна пулей влетела в комнату дочери, ухватившись за косяк левой рукой, правой со всей силы ударила по клавише выключателя, и во вспыхнувшем свете увидела настолько страшную картину, что на мгновение потеряла способность соображать. Сзади подскочил Валера и тоже остолбенел. У кровати их дочери стоял некто, словно вырвавшийся из ночного кошмара. По грязному рваному платью, когда-то вполне приличному, они определили в существе женщину. Распухшее лицо и растрепанные короткие волосы не позволяли сразу определить ни возраст, ни пол человека. Лиза вывела всех из ступора:

— Мама! Кто это?!

— Кто вы?! — повторила Татьяна вопрос дочери дрожащим звонким, полным паники голосом. Валера отодвинул жену в сторону, и грозно подступил к старухе:

— А ну, пошла отсюда!

Старуха, до этого момента молча наблюдавшая за происходящим, вдруг пришла в ярость. Она со свистом набрала воздуха в грудь и зарычала:

— Кто?! Кто ты?! Кто это?! — она махнула толстой рукой в сторону Лизы, та отшатнулась в угол кровати.

— Не твое дело! Проваливай! — и Валера схватил безумную бабу за правое плечо. Та слегка покачнулась, но с места не двинулась. Потом ухватила его левой рукой так же за плечо, и Валере показалось, что его зажало в железные тиски. Полсекунды Валера был удивлен этой силищей, а в следующее мгновение старуха дернула его на себя и отшвырнула прочь. Валера вылетел в прихожую, как пушечное ядро, ударился об угол шкафа, упал на пол. Наверху он отчетливо видел накинутую цепочку, раскачивавшуюся и позвякивающую от удара. Как же она пробралась в квартиру? Не через балкон же, в самом деле! Сумасшедшая старуха развернулась и одной рукой опрокинула компьютерный стол. Татьяна бросилась к дочери, обхватила ее руками, загородила собой. Лиза рыдала от страха. Демоница продолжала крушить все вокруг. За компьютерным столом последовал шкаф, одна из двух створок которого была зеркальной. По полу разлетелись осколки разного калибра. В след за шкафом на пол обрушился книжный стеллаж, сверху парашютом опустилась занавеска из пестрой органзы. Сумасшедшая страшная женщина повернулась к Татьяне, сжимающей в объятиях дочь, но дальше не пошла. Лицо ее исказилось в злобном оскале.

— Уходи, уйди, пожалуйста, — прошептал Татьяна, — Что тебе от нас нужно? — она всхлипнула, слезы покатились по щекам. Ощущение бессилия и ужас переполняли ее. Чудовище будто поняло мольбу перепуганной матери и отправилось в прихожую. На полу у двери сидел Валера, голова его дико болела от удара, свой взнос сделали и вечерние возлияния, в ушах стоял оглушительный звон. Он попытался встать, но неуклюже опрокинулся снова, закрыл уши ладонями, как будто звон в ушах от этого мог уменьшиться, и крепко зажмурился. Когда он открыл глаза, на него надвигалась зловонная туша кошмарной старухи. Сквозь набат пульса в голове мелькнула тихая и трусливая мысль — все, конец. Тварь занесла над головой руку — не то для удара, не то для того, чтобы опрокинуть еще что-нибудь — и сбила стоявший на полке стаканчик со обувной щеткой и забытыми хозяевами ароматическими палочками. Как ни странно, это отвлекло ее, она подняла картонную коробочку, попыталась открыть. Нет, мелкие точные движения были ей неподвластны. Коробочка разорвалась, пакетик тоже, палочки рассыпались по полу. Она собрала их своей вздувшейся пятерней. Посмотрела на них, словно призадумалась, поднесла к лицу и полной грудью вдохнула аромат. Валера подумал, что это, кажется, всего второй вдох, сделанный этим чертовым животным за все время погрома. Что же она такое?! Тем временем, чертову животному, очевидно, понравился запах, оно даже глаза прикрыло и не выдыхало. Секунд пять спустя она все таки выдохнула и открыла глаза. Что-то изменилось в ней за эти секунды. Казалось, она успокоилась, приступ ярости прошел, даже цвет кожи из серого превратился в простую бледность. Она шагнула в сторону Валеры, тот зажмурился, прикрыл лицо локтем, второй рукой закрыл голову. Вонь стала совсем нестерпимой, но удара не последовало. Валера открыл глаза. Прихожая была пуста, в дверях детской стояли, крепко обнявшись, заплаканные жена и дочь. За спиной его, за металлической дверью, на лестничной площадке гулко раздавались звуки тяжелой поступи.

— Что это было, Валера? — Таня вытерла слезы ладошкой.

— Папа, я очень боюсь! Поехали отсюда к бабушке! — Лиза размазывала слезы кулачками.

В дверь громко постучали. Все трое вздрогнули.

— Полиция! Есть кто живой? — спросил из-за двери юношеский голос. Валера с трудом поднялся и трясущимися руками скинул цепочку и отпер замок. Перед дверью стояли трое молодых людей в форме полиции.

— Сержант Копылов, — представился молодой полицейский, — Что у вас случилось? Соседи пожаловались на шум. Вы в порядке? Разрешите войти, — и решительно вошел в квартиру. Остальные двое молча вошли следом.

— Ну, так что у вас произошло? — подбодрил он притихших виновников шума и остановился на пороге единственной освещенной комнаты, — Тааак. Новоселье, говорят, у вас сегодня было? — он приподнял козырек великоватой кепки и смерил многозначительным взглядом каждого члена семьи.

— На нас напали, — прервала тишину Лиза. Таня торопливо вывела дочь в кухню. Не рассказывать же полиции, что после пышного застолья они увидели в своем доме уродливую старуху, воняющую мертвечиной, не нуждающуюся в кислороде, легко одной рукой швыряющую крепкого мужчину выше себя ростом примерно на две головы и проходящую сквозь дверь! Так и до психушки не далеко. Поэтому она укутала дочь в свою теплую кофту, налила из чайника теплой все еще воды в чашку, насыпала в нее растворимого какао побольше, поцеловала дочь и отправилась спасать ситуацию.

В прихожей на тумбочке сидел сержант Копылов в своей форме на пару размеров больше, чем следовало, и важно записывал кто такой Валера, где он работает, с кем проживает и прочие формальные вещи. Таня поставила табуретку для мужа, встала рядом и, скрестив руки на груди, приготовилась врать. Валера имел вид подавленный, сидел, понурив голову и время от времени потирал то здоровенную шишку на затылке, то красные глаза. Татьяна вернулась в кухню, достала из холодильника упаковку замороженных куриных окорочков и принесла мужу.

— На, приложи к шишке.

— Что вы мямлите, гражданин Захаров, я ничего не могу понять! У вас мебель опрокинута, жена и дочь в слезах, у вас у самого я вижу следы побоев! И запах! — он ткнул ручкой в сторону Валеры — Выпивали? Выпивааали, — уличил он главу пострадавшего семейства.

Наглый молодчик потратил все остатки самообладания Татьяны.

— Вы что, не слышали?! Вам русским языком сказали: на нас напали! — завелась она.

— Ну, предположим. Кто конкретно на вас напал, вы можете это объяснить? При каких обстоятельствах? Куда делся нападавший? Насколько я понял, у вас дверь была на цепочку закрыта, — он ехидно наклонил голову вбок и прищурил один глаз.

— Через дверь! — отрезала Татьяна и, проведя рукой по волосам, добавила уже спокойно и твердо:

— Мы потом дверь заперли. А кто на нас напал и с какой целью, нам неизвестно. Может быть, не на нас хотели напасть. Мы эту квартиру только что сняли. Кто-нибудь из прошлых жильцов или друзья хозяев. Или не друзья. А может, родственники их какие. Мебель здесь не наша стоит, может у них здесь припрятано было что-то, поэтому все шкафы и перевернули. Да, точно. Что-то искали, но не нашли.

— Возможно, это возможно, — признал сержант, — А как они в квартиру попали?

— Я думаю, у них свои ключи были. Мы все уже спали, когда… — Татьяна замялась, подбирая слова. Она так ясно вспомнила, как КТО-ТО передразнивал ее храпящего мужа, вспомнила вонь, жуткий вид старухи, склонившейся над ее дочерью с вытянутой рукой, будто хотела схватить девочку за горло. У Татьяны задрожал подбородок и вспотели ладони.

— Произошло нападение, — подсказал Копылов, начиная верить этим людям.

— А муж головой сильно ударился, вот у него мысли и путаются, — и это уже была правда.

Копылов записывал Татьянин рассказ.

— В травматологию отвезем вашего мужа, врачи посмотрят, заодно зафиксируют побои, — не поднимая головы сказал он, — Так кто на вас напал?

Татьяна открыла рот, чтобы рассказать о двоих неведомых преступниках мужского пола в черных куртках и с большими ножами и тюремными наколками на пальцах, как вдруг детский голос ответил за нее:

— Очень страшная старуха. Очень сильная, очень злая, — и, помолчав, добавила, — И воняло от нее очень. Она меня по голове ударила.

Никто и не заметил, что девочка уже не сидит одна в кухне, а стоит за углом прихожей, в длиннющей кофте с закатанными рукавами, держа в руках чашку с какао. Ей было страшно сидеть одной в этой вчера еще восхитительно новой, а сегодня такой чужой и небезопасной кухне. Татьянино сердце защемило от жалости:

— Иди к маме, Лизонька! — она наклонилась и раскрыла объятия. Лиза прошлепала босыми ножками в прихожую и прижалась к матери. Валера закрыл лицо руками и зарыдал, чего не случалось с ним с самого детства.

Сержант смотрел на них в немом удивлении.

14.

Ира курила у служебного входа в магазин и болтала по телефону:

— Еще не переехали, но уже скоро. Вот окна на первом этаже поставим, да душ закончим делать, и переедем… Да не то слово! Каждый день ездить приходится туда-обратно! И деньги, и время тратим. А эти рейсовые автобусы, Аня, это просто отдельная пытка для нервной системы! Тетки за пятьдесят — это что-то! Заходит в автобус и начинает метаться: вот здесь встану, нет, вот там, а нет, первый раз лучше место было! А потом выберет себе место, и давай крутиться! Как будто собралась гнездо себе там на зиму свить. А старушки! Сядет позади тебя, вцепится в спинку сиденья, волосы зацепит, и раскачивается — ну, чисто спортивный болид пилотирует, или на американских горках несется! Автобус так и не раскачивается, как эта бабка спинку сиденья дергает из стороны в сторону…

— Зорина Ирина Владимировна? Участковый Тришкин, Борис Альбертович меня зовут, — бодро перебил Иру высокий худой человек в форме, — Курите? Посреди улицы? У всех на виду?

— А где? Здесь у нас «организованное место для курения», — процитировала она директора.

— Пропагандируете курение среди молодежи? Дети ходят, смотрят на вас, пример берут, — Ира поперхнулась, — Ань, я перезвоню. Я еще сиськи ношу каждый день, так вы запишите, что я среди малолетних мальчиков веду пропаганду сиськоношения, — она бросила окурок в урну, — Чем обязана?

— Острите? Ну-ну. Где мы можем поговорить? — супя брови для важности, спросил участковый.

— Пойдемте в подсобку. А что случилось?

Они сели на протертые стулья в подсобке, между покрытым клеенкой столом и металлическим стеллажом, набитом коробками и пакетами.

— Вы сдавали квартиру па адресу: улица Осенняя, семь?

— Ну, да. А что? — Ира почувствовала беспокойство.

— А сколько комплектов ключей от этой квартиры всего существует?

— Ну, вот что. Объясните мне для начала, что произошло. Поскольку я никакого преступления не совершала, насколько я помню, я вам отвечу на все вопросы. Но сначала объясните, зачем мне это делать, — решительно сказала Ира. Участковый поерзал в нерешительности, кашлянул, обдумывая, как бы этот бред получше объяснить. Он надеялся, что если с самого начала возьмет тон построже, то эта баба сама понарасскажет ему на десять листов протокола, и тогда, возможно, что-то и прояснится, но не вышло.

— Да тут странная история произошла с вашими квартирантами, непонятная история, прямо скажу вам. Словом, поступил вызов позавчера ночью от ваших соседей. Жаловались на шум.

— Ну, что за люди! — Ира в сердцах хлопнула ладошкой по столу, — По-человечески предупредили, новоселье у них, ну, и пошумят немного, соседи сами-то что, никогда и половицей не скрипнут?!

— Не в этом дело, — мягко перебил ее участковый, и Ира нахмурила брови, заподозрив за этой переменой тона нечто посерьезней, чем пьяная дискотека.

— А в чем тогда? — после некоторого молчания спросила она, видя, что Тришкин все не решается приступить к сути дела.

— Отгуляли свое новоселье они вполне в рамках закона. Дочь уложили спать в двадцать один час, в двадцать один пятьдесят пять гости разъехались, хозяева посуду помыли, порядок навели, по их словам не позднее двадцати трех часов они спать легли. С этой стороны претензий нет. Около нуля часов соседи услышали крики из их квартиры, ребенок кричал, Захаров кричал, — Тришкин вынул из портфеля листок, — По словам соседей, мебель ломали в квартире Захаровых, а потом все стихло. Когда наряд подъехал, а они, надо сказать, на углу седьмого дома и были, когда вызов приняли, дома всю семью застали, мать и дочь в слезах, перепуганные до предела, у Захарова сотрясение мозга и травма плеча. Да. Травма, — задумчиво и беспокойно повторил он, — Захаровы утверждают, что к ним в квартиру проникли двое мужчин в черных куртках, на пальцах тюремные наколки, — он повернул листок, чтобы Ира могла прочесть это сама, но она не стала, — Следов взлома нет, преступники, вероятно, открыли двери своими ключами. Мебель действительно разбита. Все, что было в детской, кроме кровати.

Ира слушала, нахмурив брови и немного отвернув голову вправо, она не могла поверить услышанному.

— Двое урок что-то искали в квартире Костровых? Быть такого не может. Они, конечно, не бедные люди были, но не из того теста, чтобы нечто ценное в квартире спрятать, показуха — их девиз по жизни был. И с бандитами в наколках их не представить рядом, слишком чванливые они были ребята. Нет, это действительно странно! И мы же, прежде чем квартиру сдать, все там прибрали хорошенько. Ничего такого не заметили, никаких тайников, ни алмазов, ни урана.

— Это, Ирина Владимировна, не все странности. Дочь Захаровых утверждает, что никаких бандитов не было, а была одна пожилая женщина. Она все это и натворила, — Ирины брови поползли вверх, — И сосед из квартиры наискосок от вашей, дверь обита коричневым дерматином, помните? — Ира кивнула, — Там бдительный дедушка живет, он утверждает, что из квартиры Захаровых вышла некая бомжиха, а никаких мужчин он в свой глазок не увидел, только наших ребят, когда они по вызову прибыли.

— Вот это поворот! А Захаровы что, настаивают на бандюках?

— Да. Валят на то, что у ребенка нервное потрясение, она, дескать, спросонок не поняла, кто перед ней. А вот, взгляните, врач пишет, что у Захарова кроме гематом на голове и спине, в следствие падения, есть еще гематома на плече, в очертаниях коей отчетливо просматривается отпечаток левой руки, все пять пальцев, — он с серьезным лицом положил перед Ирой еще один листок.

— Погодите-погодите, вы хотите сказать, что кто-то из родных и знакомых Костровых (или моих), пожилая женщина, проникла ночью в их квартиру, открыла дверь своим ключом, разнесла детскую, взяла огромного Захарова за плечо и швырнула так, что он сотрясение мозга получил при падении, а потом ушла? — Тришкин молчал, — ЗАЧЕМ, Господи ты боже мой? Борис Альбертович, вы мне голову морочите?

— Нисколько. Так у кого еще могут быть ключи от этой квартиры?

— Насколько мне известно, ни у кого. Костровы погибли в аварии все сразу, вместе с собакой и ключами. Оставался один запасной комплект у матери, она мне его отдала. А для Захаровых мы сделали дубликат. Мы с Костровыми не общались несколько лет, так что точно не скажу, были ли еще ключи. Бедные Захаровы! А замок я поменяю.

— Обязательно поменяйте, — участковый сидел, положа руки на портфель, листки свои не собирал и в целом, явно никуда не спешил.

— Что-то еще?

— У вас же и от матери квартира осталась?

— Вот же елки зеленые! Если кто-то что-то искал и не нашел, могут и ту квартиру проверить, да?

— Могут.

— Тоже зря людей перепугают, из этой квартиры мы не разбирая вещи выносили, прямиком на помойку. Если и было что — все уже на свалке.

— А где ваша семья похоронена, Ирина Владимировна?

— Да какая семья!.. — ляпнула Ира, но сразу спохватилась, — Костровы здесь, на Городском, а мать в деревне, она просила с мужем ее похоронить.

В Сатеево? — небрежно спросил Тришкин и провел пальцем по краю листка с описанием Валериного синяка.

— Да, а что?

— Нет, ничего. Я там бываю иногда. К родным езжу. Кажется, я вас там видел. Память у меня на лица хорошая.

— А, понятно.

— Давайте мы с вами запишем все про ключи, и я пойду, дел еще много.

— Конечно-конечно, идите. То есть, пишите.

***

— Алло, Татьяна? Это Ира, здравствуйте! Ко мне участковый приходил, рассказал про ваше происшествие. Я вам очень сочувствую, но ничего не понимаю. Как вы? Что теперь планируете делать?

— Ой, Ира, мы сами ничего не понимаем. Мы съехали из квартиры, сейчас у моей мамы пока поживем. Правда, оставили вам бардак, вы не обижайтесь, мы очень спешили.

— Ну, что вы, какие обиды, когда такой ужас у вас.

— Мы вам ключи завезем на днях.

— Не стоит беспокоиться, замок все равно новый нужно врезать. Теперь мне нужно вам деньги вернуть…

— Нет-нет! Ничего не нужно!

— Ну, как же!..

— Нет. Мы все уже решили, денег нам не надо.

— Да нет же, это неудобно!

— Нет. До свидания, — и Татьяна сбросила звонок.

— Да как же?.. Ну, вот тебе и здрасте, — растерянно пробормотала Ира, — Теперь совсем непонятно стало.

***

Тришкин шел по улице пешком. Погода прекрасная, а мысли необходимо привести в порядок. Сатеево числилось в вотчине его дяди, сельского участкового Степана Михайловича. Так что он, Борис, был, практически, потомственным участковым. Это дядя рассказал ему про две смерти в Сатеево. Про погибшую на подъезде к городу женщину он узнал сам, случайно. От коллеги. Само собой, причиной смерти признали несчастный случай. Ну, пошла женщина на каблуках по обочине, поскользнулась, упала в канаву. Ну, шею сломала. Это бывает. Да вот муж ее тоже про старуху говорил, и описание совпадает. Требовал, чтобы ее нашли. Кто будет искать сумасшедшую оборванную старуху в лесу? Ответ ясен. Конечно, когда они со Степаном Михайловичем эти истории обсуждали, сидя на деревянной скамейке за деревянным столом прямо на улице под яблоней, да приправляли их самогоном под домашнее сальце с чесноком и прочие простые сельские разносолы, тогда казалось очевидным, что история эта реальна, что есть старуха, и с какой-то целью пробирается она с Сатеевского погоста в город, оставляя позади себя смерть и страх. Но вот он встретился с Зориной, и что? А ведь на этой Зориной все и сходится. Это она похоронила в Сатеево свою мать, с которой несколько лет даже по телефону ни разу не поговорила, он проверил. Они со Степаном Михайловичем все проверили. Дом, в котором убили Черкесову, мать Зориной в свое время прибрала к рукам, пока дочь не стала совершеннолетней и не вступила в права наследования, а потом и продала за бесценок, лишь бы дочери не досталось, хоть бы и много лет спустя. Женщина, погибшая в канаве, позднее помогла отнять у Зориной сына, видно этой мамаше мало было у родной дочери домик отнять. М-да, соседи ее много чего рассказали про это семейство. Как они умудрились вообще погибнуть каким-то сторонним способом? По идее, они должны были погибнуть в драке, пытаясь одновременно перегрызть друг другу глотки. Теперь случай в квартире умершей сестры Зориной, любимой дочери их матери, об этом все в один голос говорили. Впечатление такое, что ищет неугомонная мамаша встречи с дочерью аж с того света. Непонятно только зачем. У самой Зориной даже мысли не промелькнуло тревожной. И он ей не смог намекнуть, предостеречь. Эх!.. А как такое скажешь?! «Здравствуйте, похоже, ваша мать вернулась из могилы и зачем-то ищет вас, попутно убивая людей и собак», — он усмехнулся. Ну и бред!

15.

Сережка и Ира грустные сидели на ящике у двери в свой дом и курили.

— И что будем делать? Этим, командировочным, будем звонить?

— А смысл? Если к ним кто и придет, они и так сбегут, без звонка. Разве что деньги вернуть захотят. Можем три недели спать спокойно, — предположила Ира.

— Я думаю, замки все же поменяем, — Сережка не поверил в страшную старуху. Ира, впрочем, тоже. Но факт был налицо, разбитую мебель они видели, и сила, с которой шкаф, стол, стеллаж были брошены на пол, поражала. Боковины шкафов были расплющены и разлетелись в щепки, болты креплений вырваны с кусками древесины, в которую были вкручены, некоторые сломаны, как если бы эту мебель сбрасывали из окна на асфальт. Он бросил окурок в банку из-под фасоли (до полного их переезда банка была назначена пепельницей), и объявил:

— Завтра звоним им, спрашиваем, когда они будут дома, и при них меняем замок, один ключ берем себе, один оставляем им.

— А остальные?

— В конверт положить, заклеить, и пусть поверх склейки они распишутся с выглядеть будет глупо, но официально.

Так они и поступили.

16.

Леха был вор. Вчера, когда он врезал замок в квартире, присмотрел там вещичек хороших. Вещи были в беспорядке, жили там мужики командировочные, то жили, то не жили, а когда жили, крепко гуляли. И такой зуд Леху разобрал, что он даже спал плохо ночью. И сегодня пошел присмотреться к квартирке повнимательней. Потерся у подъезда с чекушкой водки, расспросил местных алкоголиков. Выходило так, что завтра командировочные уезжают, и квартира будет свободна. Он зашел в соседний дом, благо полуглухие бабки открывают дверь подъезда всем подряд, кто бы ни позвонил по домофону. Рассмотрел все подробно в бинокль. Вот они, как на ладони, плазма, ноутбук, планшетник, телефоны, куда им столько? А Лехе пригодится. Пока вернутся и хватятся, все уже будет продано, и не только в городе. Да и где им уследить за вещичками своими? Рабочий день в разгаре, а они все дома позабыли, на работу уехали, головы с похмелья болят, небось. Все было решено, и Леха поехал обратно на работу, чтобы подстраховаться на завтрашний день.

***

Командировочные и в самом деле едва вытерпели вчерашнюю оперативку и поездку на объект, пришлось даже презентацию максимально сократить, потому что флэшка куда-то запропастилась, а планшетник остался в съемной квартире, похмелиться было нечем, так что и не до планшетника было им в то утро. Когда же, наконец, официальная часть была окончена, наступила очередь местного пива, а затем и водки. Похмелье и прочие неудобства были забыты. Утром в чемоданы запихнули две кучи вещей, какие первыми попались на глаза, среди прочего туда попали прихватка, хозяйская чайная ложечка, липкая лента от мух, которые настырно роились в совмещенном санузле, где, казалось бы, все работало исправно, но воняло так, будто крыса сдохла, а то и не одна. Командировочные заподозрили, что там отправился в мир иной предыдущий хозяин квартиры, но сняли ее дешево, к тому же помыться чаще удавалось в сауне (для чего, в конце концов, и существуют командировки?), а потому не придавали слишком большого значения этому факту. Как и рассчитывал Леха, множество действительно нужных вещей остались валяться за незаправленой кроватью, на балконе, на и в стиральной машине.

***

Весь день у Лехи шел насмарку. С раннего утра у подъезда сидели три скучающие пенсионерки. В час дня их сменила интеллигентная мамаша с коляской и толстой книгой и не менее толстыми стеклами очков. Вечером вахту приняла компания подростков, и эти уже грозили просидеть на скамейке до первых звезд. Леха, тихо матерясь, несколько раз проезжал мимо на старой ржавой «Нексии», обходил дом сбоку пешком, курил на углу соседнего дома. Уже два алиби потрачены были впустую, и нужно было решать — убираться домой, не солоно хлебавши, или организовывать третье. На свою беду Леха выбрал второй вариант. Продавщица из овощной палатки, хриплая, сморщенная, тощая Аля, она всегда выручит за пачку приличных сигарет и пузырь водки. Леха принял игривое выражение лица и набрал номер Али.

Наконец, почти в полночь подвыпивший Леха, никем не замеченный, вошел в заветную квартиру. Бросил на пол большую спортивную сумку, икнул и включил свет. Шепотом рассмеялся и потер руки в тонких медицинских перчатках. Леха обошел квартиру, быстро и ловко укладывая в сумку все, что потом можно было продать хоть бы и за мизерные деньги: кофемолку, электрический чайник, узорчатую турку, из-за кровати выудил планшетник, из стиральной машины дорогой телефон, привычным движением разобрал его (сколько их таких собрано-разобрано Лехиными руками), выдернул батарею и SIM-карту. Сверху на стиралке лежал красивый портсигар и дорогие солнцезащитные очки, забытые хозяином под полотенцем и несвежей рубашкой. Портсигар перекочевал в Лехин карман. Очки он повертел в руках и надел на коротко стриженую голову. Удовлетворенно хмыкнув, Леха продолжил поиск. В сумку упала статуэтка (на пачку сигарет выменяет, а то и Альке подарит за доброту), радиоприемник, Wi-Fi роутер, зажигалка в виде пистолета почти упала туда же, но переместилась в карман, где встретилась с портсигаром. Телевизор был снят с кронштейна, кронштейн скручен и упакован, оба уложены в отдельную громадную сумку, сшитую специально для подобных мероприятий. Уф! Работа была проделана аккуратно и быстро. Леха оглянулся напоследок. А вот четверть бутылки вискаря, запишем, что премия за терпение. Леха налил себе в стопку золотистую ароматную жидкость и уже поднес к губам, но подумал, что спешить некуда, а в холодильнике наверняка есть, чем закусить. Немного подсохший сыр, нарезанный тонкими ломтиками, бекон, тоже слегка заветрился, но сойдет. Буржуйский лимонад Леха не одобрил, а орехи взял. Вот теперь можно и обмыть это дело! За первой стопкой быстро последовала вторая. Леха закурил сигарету из портсигара, закашлялся и выбросил в окно:

— Тьфу ты! Деньги есть у людей, а такое дерьмо курят! — проворчал он и отправился туалет. В туалете стояла страшная вонь. Леха знал этот запах. Так пахнет мертвец. Умрет какой-нибудь всеми забытый старикан, и через пару дней вот такая же вонь заполняет подъезд. Леха усмехнулся. Уж не командировочные ли по пьяни кого убили здесь? Он застегнул ширинку и повернулся, чтобы уйти. Ванна была закрыта шторой. И видно тот же бес, который соблазнил Леху обнести эту проклятую квартиру, дернул его заглянуть за штору. Он был пьян и дерзок. С негромким звоном колец штора откатилась к стене, и Лехино лицо вытянулось. Хмель словно испарился. В ванне полулежал труп. Ошибиться Леха не мог. Раздувшееся бездыханное тело безобразной старухи. Под ногтями грязь, платье разорвано, волосы взлохмачены, глаза полузакрыты, челюсть отвисла. Спазм скрутил Лехины внутренности, он согнулся дугой, удерживая внутри себя виски и бекон, схватился рукой за край ванны. Лоб его покрылся потом, ноги ослабли. Что ж ему так не везет-то?!

— Твою ж мать!.. — все мероприятие нужно было отменять. Так. Срочно вернуть вещи на место (за исключением выпивки, конечно) и тихо убраться из этого места. Он врезал кулаком по краю ванны:

— Долбаная корова! Ты-то здесь откуда взялась?!

Мертвая открыла глаза. Леха вздрогнули и присел. Нет, ему не показалось. Его собственные глаза полезли из орбит, холод поднялся по спине к шее. Он осторожно отпустил ванну. Мертвая голова медленно повернулась к нему, мутные, уже непонятно, какого цвета, глаза вперились в его лицо. Леха замер под этим бессмысленным взглядом, не пытаясь даже понять, что же такое видит. Тяжелая холодная рука прижала его руку к ванне, и Леха очнулся. Попытался вырваться — бежать, бежать отсюда, во весь дух! Но где там! Кисть его руки до боли крепко была прижата к белой эмали ванны. Он почувствовал себя котенком, которого ребенок поймал и собирается поиграть с новой игрушкой, его потуги были просто смехотворны по сравнению с нечеловеческой силой мертвых рук. Покойница сжала руку и оперлась на нее, пытаясь подняться. Леха дернулся изо всех сил, уперся ногой в бок ванны.

— Э! Ну, ты! — угрожающе прикрикнул он, но без толку, страшная баба не обратила на него внимания, и, помогая себе толстыми ногами в рваных туфлях, поднималась. Леха сжал кулак свободной правой руки и ударил ее в лицо. Старуха немного покачнулась, вытянула вторую руку и схватила его за ухо, как бы ища опоры. Леха взвыл от боли и страха, вцепился в ледяную лапу и попытался оторвать от своего уха, в ухе раздался хруст, боль вспышкой заполнила голову незадачливого вора. Старуха поскользнулась и упала на левое колено, рванув Лехину голову вниз и закрывая его собой. Раздался громкий удар, верхние передние Лехины зубы раскололись и провалились в рот, десны ободрались до костей, он заголосил, что было мочи. Старухино грузное тело сверху заколыхалось от встряски, она снова попыталась встать. Лехины ноги подкосились, колени ударились в кафель. Леха забрыкался, как заправский жеребец, паника и боль лишили его разума напрочь. Старуха поднялась, подтянула разбитое Лехино лицо кверху, разглядывая эту назойливую вошь, нарушившую ее недолгий покой. Леха продолжал держаться за ее руку, подвывая, тряся высвободившейся из западни левой рукой, из открытого рта капала кровь, из глаз слезы. Старуха взяла его голову двумя руками, отколовшийся зуб выпал из Лехиного рта на пол. Он смотрел в ее лицо, он хотел сказать — не надо, стой, хватит, прости, что потревожил тебя, но ее медвежьи руки так крепко сжимали его голову, что челюсть перекосилась, говорить он не мог, только мычал что-то нечленоразлельное. Ее лицо, до этой минуты ничего не выражавшее, стало складываться в гротескную маску ярости. Она немного размахнулась Лехиной головой и резко и сильно ударила этой головой о стену. Плитка треснула, Леха замолчал, один глаз его моргнул и закатился вбок, руки упали. Все было кончено для Лехи. Не гулять ему больше, швыряя деньги на ветер, потому что завтра будут новые, не дарить сговорчивой Але подарков, ничего больше не будет, только вечная тьма и тишина.

Но старуха только начала выплескивать свою ярость. Она взяла обмякшее тело за шею под затылком, второй ухватилась за полотенцесушитель и снова ударила Лехиной головой о стену. Плитка рассыпалась. Она еще раз ударила. Потом еще и еще, с каждым разом все сильней и сильней. Осколки сыпались на пол. Лехино тело болталось, всплескивало руками, ноги елозили по полу, плитка крошилась, крошка прилипала к мясо-костному месиву, в которое превратилась голова глупого человека, которого жадность привела не в то место, не в то время. Шея его покрылась кровью, рука убийцы начала скользить. Она отпустила полотенцесушитель, взяла человека за плечо, второй рукой за другое плечо и с размаху ударила о край ванны, и еще раз, и еще. Набрала воздуха в грудь и завопила на одной ноте:

— Ааааааааа!

Она бросила измочаленное Лехино тело на пол, крикнула еще раз. Выбралась из ванны, наступила на Лехину ногу, и в припадке злобы стала топтать ее. Лехина штанина наполнилась кровью, разорвалась, кровь, плоть и осколки костей размазались по полу. Безумная вышла в прихожую, толкнув легкую дверь окровавленной рукой так, что на месте удара осталась вмятина. Пнула толстой ногой тумбу для обуви, та подпрыгнула и опрокинулась, на пол упал забытый Ирой пакет, из которого выкатилась коробочка с арабскими благовониями, зажигалка и пачка влажных салфеток. Старуха пнула салфетки и остановилась. Подняла пачку благовоний, вдохнула аромат. Разорвала пачку, палочки рассыпались. Мертвая упала на колени, обеими руками жадно подгребла к себе обломки и начала засовывать их в рот. С хрустом разжевала, вдохнула, замерла, закрыла глаза. Отвисшие нижние веки подтянулись, землистый цвет лица и рук сменился белым, челюсти сомкнулись. Этот аромат вновь сотворил с ней необъяснимое чудо. Она вспомнила, зачем пришла сюда. Вспомнила, куда и зачем ей нужно идти дальше. И она пошла. На лестничной клетке она почувствовала на себе чей-то взгляд. Повернулась направо, сделала шаг и заглянула в дверной глазок. С той стороны двери женщина лет пятидесяти потеряла сознание и упала на пол.

17.

Отец Григорий, как и его коллега из бессмертного произведения Ильфа и Петрова, был всегда разрываем противоречивыми желаниями. Ему страшно хотелось славы богобоязненного и кроткого человека, каковым он не был, хотелось почета и подобострастной услужливости людей, но одновременно до смерти хотелось жить богато, ездить на дорогом автомобиле, непременно черного цвета и обязательно полноприводном. Хотелось вкусно есть и сладко пить. Куда же было податься такой сложной натуре, как не в священники? Тем более, что к тяжелом физическому труду он был от природы не приспособлен, тело имел вялое, прыщавое, склонное к полноте. Да и ум его не был, что называется, заточен под решение сложных задач. Было отцу тридцать лет от роду, но чрезвычайная пышность фигуры и густая борода добавляли ему неопределенное число десятилетий. Вся растительность на теле отца Григория была также неопределенного цвета.

Этим летом он упустил шанс поживиться на похоронах одной препротивной бабы, и до сих пор, вспоминая этот случай, мысленно от души желал ей гореть аду, если, конечно, он на самом деле существует. Он не был так уж уверен в этом. Но, вспоминая глупую старуху, хотел, чтобы был. Сегодня, прогуливаясь вдоль церковного забора, он тоже думал об этом. С досадой вспоминал, на чем мог бы сэкономить, и сколько конкретно, и как бы потратил сэкономленные средства, но привычно держал очи долу, брови приподняты — воплощенное смирение. Снаружи казалось, что он обдумывает сугубо духовный вопрос. Он пнул случайно подвернувшийся камешек. Две женщины вышли из храма, повернулись лицом ко входу и перекрестились. Увидев его, почтительно склонили головы, что-то сказали, он кивнул в ответ, даже не прислушиваясь к сказанному, отвернулся, и пошел в другую сторону. За забором он заметил густой рой мух, с гудением кружившийся на одном месте. И кстати, оттуда, где кружили мухи, несло не то испражнениями, не то мертвечиной. Он сморщил нос, и пошел в обратную сторону, прочь от кустов шиповника — а смысл вдыхать такую мерзостью под кустом шиповника? Пройдя несколько шагов в задумчивости, остановился. Взглянул на забор. Рой мух переместился и теперь снова кружился напротив него. Странно. Для эксперимента отец Григорий вернулся к шиповнику, с секундным опозданием рой двинулся за ним. Вместе со зловонием. Что за дьявольщина? Поведение мух он еще мог бы как-нибудь объяснить, если б в школе получше учился, но чтобы неведомая вонь сама по себе двигалась — о таком он никогда не слышал. В полной растерянности, почесав бороду, затем ухо, он прошелся вдоль забора, прочь от шиповника, снова к нему и обратно, к воротам. Рой упорно следовал за ним.

— Что это вы, батюшка, вдоль забора заметались — заботливо спросила Мария Романовна с порога церковной лавки, — Случилось что?

— Все хорошо, нормально. Закрывайте лавку, да поедемте по домам, — решительно ответил батюшка и, перекрестясь, заторопился к машине. Достал из джинсов под рясой ключи, нажал на кнопку брелока, машина приветственно пискнула и подмигнула, щелчок центрального замка успокоил батюшку. Он с сопением втиснул свое до комичности крупное округлое тело на водительское сиденье, завел машину и чуть было не включил музыку, не совсем приличную для его сана. Вовремя спохватился, отдернул палец и, сохраняя скорбно-возвышенное выражение лица, сквозь зубы произнес неприличное слово.

...