I

На этот раз производственная необходимость, а может и коварная линия судьбы забросила меня подальше, вглубь, так сказать, матушки земли русской, а если быть точнее, то в самую её южно-степную часть нашего края.

В начале двадцать первого века я работал на государство и доход от моих изысканий начислялся по следующей формуле: что выпросил в колхозе, то твоё — плюс зарплата бюджетника. Но это, конечно, всё лирические отступления, а на самом деле было так.

Пресловутый десант по отбору почвенных проб состоял из одного человека, то есть меня, а также маленьких мешочков, завязок и кучи документов с карандашами и ручками. Водитель нашей организации довез (слава Богу!) до колхозной конторы, лихо развернулся и, помахав на прощание, исчез в пыли каштановых почв.

Отлично! Дальше — сам, и как хочешь.

Не долго думая, я двинулся на поиски отцов-начальников колхоза. Директор нашелся сразу и без проблем:

— Садись, Володя! — человек в блестящем костюме ходил вокруг стола: его переполняли мысли и какая-то очень бурная энергия. — Да, мы на пороге великих перемен! Да, нам выпала честь разрушить старую, дряхлую цивилизацию и построить новую! Пусть даже здесь, в этой глуши!

— А может агронома позовем? — я попытался направить вектор директорской мысли в сторону предстоящей работы.

— Да! Агроном! Сейчас будет агроном! — он схватил мобильник; театральные позы менялись одна за другой, словно в каком-то театре плохого юного зрителя. — Алло! Агроном! Как там тебя? Ах, да! Ваня, конечно! Быстро ко мне в кабинет! Приехал научный сотрудник из центра!

 

Агроном появился через пять минут, в течении коих я узнал, что директора звать Семен Семеныч, и что он из Москвы, поставлен управляющим. Конечно же, было не избежать и вытекающих отсюда подробностей: Семен Семеныч — театрал со стажем, баловень судьбы и московской богемы, ещё что-то было о кинодивах…

— Ах, Ваня! Ах, Ваня-Ваня, милый мой, добрый-дорогой! Какие нам с тобой уготованы судьбы! Какой размах! — директор указал агроному на стул и присел рядом. — Знаете, друзья, я хоть и старый пердун — уже под шестьдесят (Ха-ах!) но в душе, скажу вам по секрету, мне — только двадцать! Не шучу! Я молод, ребята, душой! Я могу творить вселенные и разрушать галактики! Вот как ты думаешь, Ваня, почему?

Агроном, видимо, не в первый раз сталкивался с монологами нового управляющего:

— Да что тут говорить, Семен Семеныч… Зачем вызывали? У меня ж — посевная. Каждая минута на счету!

— Приехал к нам человек, Ваня! И не просто человек, а научный работник! Надо помочь! — директор посмотрел вдаль и вдруг засобирался. — Ну а я срочно в район! Думаю, разберетесь без меня. Я человек новый, а потому — отчасти зряшный! Аха-ха-х! Давайте, дерзайте, соколы вы мои!

Подойдя к огромному зеркалу, он достал расческу и стал напевать какую-то мелодию.

— Кстати, насчет молодости в душе, Семен Семенович! — агроном привстал. — Это же элементарно. Получается, что всю свою жизнь вы ерундой занимались: вот душа и не взрослела, не питалась мудростью, а просто в первом классе постоянно на второй год оставалась. Одни двойки да единицы у неё по жизненному пути стоят в дневнике. Вы жили для чего? Для души или от души?

— Ну да, веселился, бывало от души. И гулял от души. Скорее, я и жил от души. — директор достал одеколон.

— Вот поэтому она и молодая. На дебила-переростка похожа: вымахало дитя, а ума и мудрости — как у младенца.

— Вы тут на своём северном кавказе совсем страх потеряли! Как ты смеешь говорить такое директору?! Уволю! К чертовой матери уволю! Завтра же! — Семен Семенович стрельнул небольшими молниями из глаз и вышел так, что здесь бы позавидовала вся актерская труппа какого-нибудь известного столичного театра.

— Не уволит. Понимает, что кто-то должен работать. Достал уже своим театром и молодостью. — агроном подвинул стул и открыл блокнот.

Мне показалось, что кто-то невидимый опустил занавес: первый акт закончился.

II

— Мда, с машиной и людьми прямо беда: если на этой неделе не успеем закончить посевную — всё, капут! На следующей — зарядят дожди и в поле уже не выйдешь. Так что все силы и транспорт брошены на операцию «Сев»! — агроном поднял палец и посмотрел на меня.

— Хорошо, а что из транспорта или техники осталось? — спросил я.

— Трактор. И не просто трактор, а с самодельным бульдозером в передней его части! Ну ковшик такой большой. Васька его немного поднимет и повернет — что твоя кровать будет! Катайся по полям и копай образцы сколько хочешь! — агроном так убедительно и интересно рассказывал, что я и правда поверил в это светлое будущее. — Согласись, быстрее чем пешком! Васька — тракторист аккуратный — возить будет, как царя в карете! Постелешь свои мешочки и полный вперед!

— А ночевать есть где?

— О, с этим проблем нет! Жить будешь в сторожке на полевом стане. Завтрак, ужин — в столовой, обед в поле подвезут. Годится?

— Годится.

— Тогда поехали, тракториста найдем, и заодно вещи оставишь у сторожа.

Через полчаса полевых дорог и начинающейся осени мы прибыли на место.

Полевой стан представлял из себя эдакую полумузейную редкость постсоветского периода: саманные домики и кучи ржавого металлолома среди буйной растительности в виде амброзии и других высокорослых сорняков. Аккуратно протоптанные дорожки весело разбегались в разные стороны, уводя в неизвестные дали.

По одной из них мы пробрались к одиноко стоящему трактору. Под ним лежал человек: услышав наши шаги, он резво выполз из-под железного коня.

— Ты зачем, тварь безмозглая, Семёна-то угробил! Зачем морду всю расквасил?! Ему же завтра сеять под Заячьим яром, Вася! — агроном махал руками перед лицом тракториста, пытаясь создать вихрь справедливости и понимания ситуации, но.

Вася молчал. Молчал и стоящий рядом трактор; казалось, что все сторожевые собаки, да что там говорить! перелетные птицы — и те заткнулись и смотрели: интересно же чем закончится на этот раз приход агронома!

— Ты вчера с нами пил? — Вася вдруг улыбнулся.

— А куда мне было деваться? — тонко парировал агроном.

— Кто вчера говорил словами китайского молодца Пафнутия? — тракторист достал папиросу и закурил.

— Тю, Вася! Не молодец, а — мудрец! И не Пафнутий, а Конфуций, придурок! — но было заметно, что агроном сильно нервничал.

— Да какая разница! Ни тот, ни другой, думаю, на меня не обидится! Дело в сказанном: «На добро — отвечай добром, на зло — отвечай справедливостью»! Так?

— Ну, было дело…

— Вот я и ответил! На зло — справедливостью…

— Вася, Конфуций эти слова говорил не для трактористов во хмелю! И у него, видимо, в это время не горели сроки посева озимых; и людей там, в Китае столько, что одним трактористом больше, одним меньше — никто и не заметит! А у нас — каждый прямоходящий в селе — словно тигр саблезубый из Красной книги, понимаешь?! Ты во время уборки и посевной должен любить ближнего своего всеми фибрами души и в любом алкогольном состоянии! Твоя же дурость всё к черту погубила, все планы! — агроном находился уже в той нервно-паралитической стадии, когда хочешь-не хочешь, а от слов надо переходить к делу.

 

Бам! И Вася упал возле трактора. Трактор безразлично смотрел на него единственной разбитой фарой. Собаки стали расходится — такое, видимо, они наблюдали не первый раз. Я же стоял с открытым ртом, удивленно взирая на происходящее.

— Пошли, бригадира найдем. Он покажет, где будешь ночевать и кушать. — агроном, потирая правую руку, направился к столовой.

— А как же Вася? Как же теперь по полям? — я еле поспевал за агрономом.

— Это ему только на пользу. С обеда можете выезжать. — он уверенно шагал по одной из десятка тропинок, выбирая т