Горы Уиклоу, 992 год

Фоула

«Фоула, ты нужна мне».

Я распахнула глаза. Роунат? Что она здесь делает? Я скинула одеяло, сползла с кровати и потянулась за платком.

«Скорее, Фоула. Ты нужна мне».

Дверь затряслась с такой силой, что едва не разорвала веревку, служившую замком. Я стряхнула последние остатки сна. Случилось что-то страшное. Роунат не предупреждала, что явится в столь поздний час.

– Подожди! – Перепрыгнув через тлеющие угли очага в сердце жилища, я отвязала веревку, и дверь распахнулась. – Роунат! Что ты здесь?..

Я выскочила из дома, собираясь заключить сестру в объятия, но меня встретил лишь холодный полуночный воздух.

– Роунат?

Я вгляделась во тьму. Реку и влажную траву заливал призрачно-бледный свет полной луны, но сестры нигде не оказалось. Я подошла к берегу, забралась на валун и внимательно изучила болотистые земли, простиравшиеся между моим ро[1] и горным хребтом.

– Роунат, где ты? Что с тобой? – вскричала я.

Ночь полнилась звуками. В лесу рыскали волки, в конюшне фыркала Энна, ветер ворошил листву. Однако мне казалось, что вокруг воцарилась абсолютная тишина. Так не хватало смеха сестры и суматохи, которую она создавала одним своим присутствием.

– Роунат, ты меня слышишь? – Я замерла. – Это что, шутка? Ты меня пугаешь.

Ответа не последовало. Покачав головой, я плотнее завернулась в платок и пошла обратно к дому. Наверное, это был просто сон. Обычный дурацкий сон. И о чем я только думала? Ну как Роунат могла оказаться здесь? Совет только прошлой зимой отправил ее в Ласкский женский монастырь, где по воле Томаса ей предстояло провести еще по меньшей мере два года. Даже попади сестра в беду, она не помчалась бы за помощью в такую даль.

Я захлопнула дверь и снова привязала веревку к крюку на стене. Какая же я дура. В кои-то веки сумела уснуть без зелья Томаса, а теперь точно не сомкну глаз из-за холода. В любую другую ночь это не имело бы значения, но следующим утром меня ждет долгий путь. Дорога до крепости Потомков на острове Феннит несложная, но она пролегает через ирландские провинции, постоянно сражающиеся друг с другом. Мне нужна ясная голова, чтобы держаться подальше от смертных и их бесконечных стычек, а для этого не помешало бы как следует отдохнуть.

Я присела у огня и разворошила угли палкой. Затухающий костер еще можно было спасти, и я поспешно потянулась за охапкой хвороста. Когда горячие угли разожгли свежую растопку, комнату заполнил густой тянущийся ввысь дым.

– Фоула!

Дверь затряслась. Я вскочила на ноги.

– Роунат, что проис…

Веревку сорвало с крюка, и дверь распахнулась с такой силой, что задрожали стены. Вихрь с воем ворвался в ро и едва не сбил меня с ног: могучий, как гром, ледяной, как метель. Столы и стулья полетели кубарем, врезаясь в стены и крышу. Ухватившись за одну из угловых стоек, я всем телом прижалась к ней и уткнулась спиной в стену.

– Иди ко мне, – простонал родной голос.

– Роунат? – вскричала я. – Что стряслось?

– Приди ко мне, сестра, – провыл голос.

Я не смогла ответить. От ужасных порывов ветра у меня перехватило дыхание, а руки и ноги начали соскальзывать со стойки. Я больше не могла ни держаться… ни дышать…

Очнувшись, я обнаружила, что лежу лицом вниз посреди комнаты – там, где раньше стоял очаг. Камни, из которых он был сложен, разметало по всему дому. Некоторые даже оказались на улице.

Вокруг царили тишина и спокойствие. Я осторожно подняла голову, вытряхивая из волос стебли со- ломы.

Ветер донес до меня голос Роунат.

Когда я попыталась встать, у меня подкосились ноги, и до кровати я не то добрела, не то доползла. Уже долгие столетия ни одному потомку Племен богини Дану не удавалось зачаровать ветер. Я никогда не сомневалась, что Роунат – могущественная ведьма, но у ветра уже есть свой голос, и подчинить его чужой воле нелегко.

Я то садилась, то вставала с кровати, пытаясь унять бешено колотящееся сердце и едва осмеливаясь дышать в надежде, что ветер поднимется вновь. Вместо того чтобы вознаградить мое терпение, он полностью затих. Это означало, что я услышала послание сестры. Роунат просила помощи.

Я схватила платье, плащ, сумку и помчалась к стойлу.

– Энна, нам пора.

Фыркнув, в мою руку ткнулась ноздрями крупная кобыла. Я угостила ее яблоком, обняла за шею и забралась в седло.

– Давай, Энна. Ищи Роунат.

Дважды повторять не требовалось. Лошадь выскочила из стойла, помчав меня в Ленстер.

Когда мы добрались до холма, близ которого располагался Ласкский монастырь, солнце уже сожгло остатки утренних облаков. Волшебная природа Энны позволяла без устали скакать всю ночь, но лошадь вдруг замедлила шаг.

– Ну же, – прошептала я. – Осталось совсем немножко.

Энна фыркнула, и я ощутила, как напряглись ее мускулы. Она отказывалась идти дальше.

Тогда-то я и почувствовала запах.

Выпрыгнув из седла, я резко наклонилась, чтобы меня не стошнило на собственное платье. Внутренности скручивала не только сама вонь, но и то, что она означала. Это было не первое мое знакомство с горелой человеческой плотью. За последние два столетия викинги совершили немало набегов на мужские и женские монастыри и нередко пытали настоятельниц и настоятелей, выведывая, где спрятаны сокровища. Тогда Совет еще позволял нашим целителям помогать смертным.

Я с трудом снова забралась на Энну.

– Роунат рядом, – прошептала я в ее ухо. – Нужно найти ее.

Энна перешла на легкий галоп. Мы забрались на холм, и глаза подтвердили то, о чем я догадалась по мерзкому запаху. Над травой стелился дым, а жадный огонь обгладывал останки деревянного каркаса церкви. Ни одна из построек монастыря не уцелела: их глиняные стены либо обуглились, либо рухнули. Землю устилали тела – такие же безжизненные, как и окружающие их камни. Я насчитала семь трупов и поняла, что куда больше мертвецов осталось внутри тлеющей церкви.

Я ринулась вниз по холму и остановилась, только добравшись до первого тела. Перевернув монахиню на спину, я осторожно развязала ее платок, надеясь обнаружить признаки жизни. Увы, сердце давно остановилось, а тело остыло. Я побежала к другим телам и одно за другим осмотрела все. На груди и животе каждой из убитых монахинь я обнаружила глубокие раны. Все они, бездыханные, лежали в засохших лужах собственной крови.

– Роунат! – вскричала я. – Ты меня слышишь?

Я жаждала услышать ответ, но его не последовало. Тогда я вскочила на ноги и забежала в церковь, проскользнув между пылающих бревен крыльца. Огонь подпалил кожу, но я не обратила на это внимания. С ожогами на лице и голове легко справится мой дар исцеления, а любая боль отходила на второй план, когда на кону стояла жизнь сестры.

Возле алтаря я нашла сразу несколько монахинь, лежащих друг на друге. Ближайшие к рухнувшей крыше трупы почернели от пламени. Кожа и плоть растаяли, словно свечной воск. Я вновь ощутила подступающий к горлу комок рвоты. А что, если одна из мертвых – Роунат?

Нет. Нельзя даже думать об этом. Сестра не стала бы ждать своей участи в обреченной церкви, словно агнец на заклание.

Она сумела бы спастись.

Оставив позади гору трупов, я забежала в дормиторий и проверила каждый задымленный уголок. Остановилась, лишь наткнувшись на кладовую в дальней части монастыря. Сырые глинобитные стены помешали огню поглотить эту комнату, и я воспользовалась неожиданной передышкой, чтобы отворить заднюю дверь. Внутрь ворвался поток свежего воздуха, и я жадно вдохнула его ртом.

Надышавшись, я обратила внимание на плотный слой плюща, покрывающий стены и крышу. Снаружи он обгорел, но густой сок и грунтовые воды не дали огню проникнуть дальше. Должно быть, Роунат наложила заклинание, помешавшее кладовой сгореть вместе с остальным монастырем. Я продолжила поиски, уцепившись за всполох надежды. Наконец я приметила что-то за бочками с зерном… Тело. Невысокая женщина с торчащими из-под платка темно-коричневыми волосами.

– Роунат!

Я опустилась на колени и перевернула сестру на спину. Дела были плохи. Ожоги не оставили на ней живого места, а вокруг ушей и носа засохла кровь. Прижав ухо к ее груди, я услышала едва заметное сердцебиение. Сразить потомков Туата Де Дананн в бою непросто, но мы и не бессмертны. «Огонь и клинки», – предупреждал отец, когда я впервые покинула родной ро, и, похоже, Роунат пострадала и от того и от другого.

Я подняла сестру и потащила наружу. Выбравшись из-под завесы дыма, я опустила ее на траву и стащила с нее верхний слой одежды. Волосы Роунат слиплись от крови из-за глубокой раны на голове, но шея и грудь не пострадали, а ожоги виднелись лишь на руках и на ногах. Она выжила. Она все еще дышала. Я могла ее спасти.

– Роунат? – Я осторожно потрясла ее. – Ты меня слышишь?

Она молчала.

– Не волнуйся, сестренка. Я с тобой.

Я прижала руку к порезу на ее голове и почувствовала исходящее от меня течение дара. Раны на коже закрылись, вены и артерии исцелились, а сломанные кости вмиг срослись. Дыхание Роунат выровнялось.

– Фоула, – прохрипела она, с трудом поднимая дрожащие ресницы. – Ты меня нашла.

– Конечно нашла.

Роунат с усилием втянула воздух и сжала мою руку.

Я хотела обнять ее, но меня остановили сочащиеся раны на ее обгоревших плечах. Ей наверняка было невыносимо больно. На почерневших пальцах темнели красные нарывы, с рук слезла кожа, обнажив плоть. Я прижала ладони к предплечью сестры и держала, пока кожа не приобрела здоровый сливочно-белый оттенок, а затем переместила руки выше.

– Что случилось, Роунат?

– На восходе на монастырь напали воины. Я умоляла подруг уйти из церкви… спрятаться… – Роунат зажмурилась, не в силах продолжать.

– Ты видела, что за воины?

– Дублинцы.

Этого я не ожидала. Да, викинги любили устраивать кровавую резню, но владыки Дублина уже два десятилетия не нападали на ирландские монастыри. Торговля с Англией и средиземноморскими странами приносила в разы больше прибыли, чем разграбление христианских святынь.

– Ты уверена? – спросила я. – Может, это были норвежские викинги или шотландские островитяне?

Роунат откашлялась:

– Нет. Дублинцы. Я узнала их предводителя. Его зовут Ситрик – Ситрик Шелкобородый.

Я тоже знала это имя. Нередко сопровождая Томаса на собраниях Совета, я хорошо запомнила имена всех, либо уже обладающих властью в Ирландии, либо однажды способных ее обрести. Впрочем, раньше этого Ситрика, младшего сводного брата Глуниарна, короля Дублина, никто не считал такой уж важной фигурой.

– Другим ирландским королям не понравится нападение на женский монастырь, – задумчиво произнесла я. – Несомненно, король Глуниарн станет все отрицать.

Роунат криво ухмыльнулась:

– О нет, король Глуниарн ни при чем. Ситрик напал самовольно. Но ему не скрыться от правосудия. Один из воинов Глуниарна, Эгиль, видел, что здесь случилось.

Я наклонилась, поднося ладони к лицу Роунат. Красные нарывы на ее щеках исчезли, и я снова увидела знакомые темные веснушки вокруг носа, однако глаза сестры по-прежнему переполняла боль.

– Ты точно ничего не путаешь? – спросила я, даже не пытаясь скрыть недоверие, и продолжила ощупывать ее череп в поисках трещин. Роунат всегда путала имена и плохо разбиралась в политике, но я обязана рассказать Томасу, что здесь случилось на самом деле. Одно дело, когда на женский монастырь нападает сам король Дублина, и совсем другое – когда пытается снискать славу его завистливый младший брат. Если же виноваты заморские викинги, для Томаса это известие стало бы пустым звуком.

– Я точно знаю, что видела. Я не раз встречалась с Эгилем. – Сестра некоторое время смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а затем быстро отвела взгляд и обхватила руками живот. – Он часто меня навещал… пока я ему не запретила.

– Роунат, о чем ты?

Я прекрасно понимала, о чем она. Исцеляя сестру, я почувствовала внутри нее еще одну, незнакомую жизнь.

Мои ладони опустились на ее живот и забрались под плотную ткань плаща.

– Ты что, путалась с Эгилем? – Мне с трудом давались эти слова. – Со смертным мужчиной?

– Не такие уж мы и разные.

– Нет уж, мы разные. Возможно, их женщины и знают что-то о доброте, но мужчины – просто звери, одержимые алчностью и лукавством.

– Не повторяй за Томасом. – Роунат подняла голову. – Ты разве не помнишь, что в детстве мы играли со смертными, пока не запретил Совет? Неужели ты забыла, как весело нам было?

Я покачала головой. Она говорила событиях почти столетней давности, и сейчас не время их ворошить. Я прижала ладонь к животу Роунат, стремясь почувствовать ее чрево.

– Четыре месяца?

– Уже почти пять. – Она закусила губу.

– Проклятие, Роунат! Совет отправил тебя в монастырь, чтобы ты смотрела в оба и сообщала Томасу о визитах влиятельных людей.

Я утерла пот со лба, пытаясь немного успокоиться, но не сумела. Нельзя было изменить то, что она натворила.

Ее пальцы скользнули по моей кисти.

– Фоула…

Я отдернула руку:

– Говоришь, не такие уж и разные? Тогда почему те воины подожгли монастырь? Почему твой Эгиль стоял и смотрел, прекрасно зная, что внутри остались ты и ваш нерожденный ребенок? Ну и трус! Совет не зря предостерегал нас от этих злодеев.

Роунат покачала головой.

– Эгиль пытался спасти меня, но не сумел попасть в церковь. Он хороший человек, Фоула. Поверь мне. – Она опустила руки на живот и осторожно погладила его. – Когда я впервые встретила Эгиля, мне приснился мой малыш. – Она прикрыла глаза. – Я обязана подарить сыну жизнь. Чувствуешь, как он шевелится? Он ведь уже готов стать частью нашего мира.

У меня пересохло во рту. Я уселась на полы своего плаща. Искреннее счастье, звучащее в ее голосе, лишь туже затягивало узел в моем животе. Даже если забыть про мою неприязнь к смертным мужчинам, нам предстояло решить куда более серьезную проблему.

– Закон запрещает нам иметь смертных любовников, Роунат. Ты разве забыла? Совет тебя покарает.

– Я знаю. И готова понести наказание. Я с чем угодно справлюсь – только не сердись на меня.

Я выдохнула и накрыла подушечками пальцев последние ожоги, оставшиеся на ее шее. Мгновение спустя кожа затянулась, не оставив ни единого шрама.

– Я слишком рада, что ты жива, чтобы на тебя злиться. Я просто хотела бы …

– Чтобы я выбрала мужа из нашего племени?

Я кивнула.

– Сердцу не прикажешь, Фоула, – молвила Роунат, печально глядя на меня. – Иначе бы и ты давно вышла за Томаса.

– Не увиливай.

Роунат перевернулась на бок:

– Ладно. Не будем о Томасе: знаю, это больная тема. Но мне ведь нет дела до законов Совета. Мне суждено было зачать сына от смертного. Так нашептал мне ветер.

– А кто нашептал это ветру? – огрызнулась я. – Почему эти голоса обязательно должны желать тебе добра? Ты об этом подумала?

Роунат рассмеялась: после исцеления к ней сразу вернулись силы.

– Я слышу немало голосов: и хороших и плохих. Я уже хорошо с ними знакома и умею различать. Ветру ведь все равно, кто перед ним: Потомки или смертные. Раньше и нам с тобой было все равно.

– Да, давным-давно, когда я была несмышленым ребенком.

Я молча подсела ближе к Роунат и погладила ее волосы. Дар исцеления отнимает немало сил, если спасать стоящего на пороге смерти, и я слишком утомилась, чтобы продолжать этот разговор.

– Постарайся вспомнить, – мягко попросила сестра. – Вспомни того юношу, Колума, который жил в ро у подножия горы. Он каждое утро пел и все время кормил младших сестер своей едой. А еще помогал каждому нищему, который стучался в дверь. Я больше никогда не встречала такой доброй души: ни среди Потомков, ни среди смертных.

Да, я помнила Колума, его песни и кроткий нрав. Я восхищалась им не меньше, чем Роунат. Но мое последнее воспоминание о юноше было совсем другим. Он лежал под стеной родного ро с копьем в боку, навеки закрыв глаза. Об этом я никогда не рассказывала сестре. А возможно, стоило бы. Прозрела бы она, узнав, что Колума убили? Я сомневалась, что даже это переубедило бы ее. Она прожила на этом острове не меньше меня. Каждый уголок Ирландии осквернила война. В мире смертных царят насилие, смута и ненависть, а сестра наотрез отказывается это признать.

– Роунат, мы обе присутствовали на Совете, когда принималось Новое соглашение. – Поднявшись на ноги, я смахнула грязь с подола платья. – Ты прекрасно знаешь, почему понадобились эти законы.

– Совет ошибся, – нахмурилась Роунат.

– У Совета не оставалось иного выбора. Живя бок о бок со смертными, мы слишком полюбили их – настолько, что участвовали в их войнах и убивали собственных сородичей. Томас был прав. Если бы мы не покинули их, нашему роду давным-давно пришел бы конец.

Роунат погладила подбородок:

– Но ведь и в наших венах течет кровь смертных. Они – наши сородичи. Зачем же отказывать себе в их любви? Твоя дочь…

– Не впутывай сюда Ифу. – Мои слова прозвучали так резко, что улыбка Роунат пропала.

– Прости. – Она обняла меня. – Давай не будем ссориться.

Когда я прижалась к сестре, меня охватило невероятное желание разрыдаться, но я не хотела, чтобы она снова увидела меня в слезах.

– Пойдем, – сказала Роунат чуть погодя. – Нужно добраться до крепости. Тебе нельзя опаздывать на собрание, а Томас должен узнать, что здесь случилось.

– Может, тебе не стоит туда ехать?

Догадавшись, что я имела в виду на самом деле, сестра вывернулась из объятий и поцеловала меня в щеку.

– Я не могу просто сбежать и притвориться, что моего ребенка не существует.

– Но ведь рассказывать остальным не обязательно. Спрячься где-нибудь, а потом отдай ребенка в хорошую семью.

Роунат со вздохом взяла меня за руку. Я слишком хорошо знала сестру, чтобы пытаться ее переубедить. Мы молча направились к Энне, ждавшей неподалеку от церкви. Мы шли мимо убитых монахинь, и по щекам Роунат текли слезы. В воздухе стоял запах крови и горелой плоти, а на лицах несчастных навеки застыли страх и отчаяние. Сестра подошла к каждой, как могла прикрыла тела и прошептала слова прощания.

– Мне так жаль, Роунат, – произнесла я, помогая ей накинуть плащ на одну из женщин.

Она смахнула слезы рукой:

– Никто не заслуживает такой смерти.

Я кивнула и молча наблюдала, как она оказывает почести оставшимся. Почему сестра защищает смертных даже после такого? Как у нее поворачивался язык даже разговаривать с Эгилем, не говоря уже о том, чтобы с ним спать? Все признают, что смертные мужчины – настоящие животные. Из-за этих мыслей я вспомнила об Ифе, и слезы, с таким трудом сдерживаемые раньше, наконец полились ручьем.

К тому моменту, как Роунат закончила прощаться с монахинями, я сумела взять себя в руки. Я чувствовала, что у меня опухли веки, но сестра слишком погрузилась в свои мысли и ничего не заметила. Забравшись на Энну, мы молча пустились в путь.

Роунат все молчала. Я хотела заговорить первой, но тревога лежала на языке мертвым грузом. Хотелось верить, что Томас и Совет проявят милосердие. В конце концов, Роунат не вмешивалась в жизнь смертных, не призывала их к насилию и не помогала вести войны. А как же ребенок? Он родится смертным, как и его отец. Что ждет его?

Вопросы вихрем кружились в моей голове, а ответы так и не приходили на ум. Чем меньше оставалось до крепости, тем больнее сжималась грудь. Когда мы забрались на холм, вновь поднялся ветер: он со свистом и воем промчался по раскинувшемуся вокруг лесу. Трещали ветки, шуршала листва, беснующийся ураган напоминали мне о заблудившемся ребенке, который рыдал и звал на помощь.

Дублин, 992 год

Гормлат

Глуниарн восседал на троне в дублинских чертогах и попивал вино, откинувшись на спинку из тонких ровных деревянных опор.

Трон у него был так себе. Ему весьма далеко до парижского, принадлежащего Карлу Великому, украшенного шелками и золотом, который я знала по рассказам матери. Впрочем, Глуниарн – король Дублина, а королям не пристало сидеть на обычных стульях, пусть даже его подобие трона и вырезано из того же дерева, что и скамьи, на которых пируют остальные.

По крайней мере, вино он пил из серебряного кубка, а его роскошная мантия и вовсе не знала равных. Норвежские купцы рассказывали Глуниарну, будто она сшита из шкуры такого крупного медведя, что ее даже не пришлось кроить. Заплатить пришлось немало, но Глуниарн охотно расстался с золотом. Его грудь украшал мастерской работы крест из чистого золота, усыпанный драгоценные камнями. Через два года после ссоры Глуниарна с Амлафом из-за крещения короля в реке Лиффи, Глуниарн и сам последовал примеру отца. Разумеется, не из любви к Христу – не настолько он был тупым, – а из пристрастия к торговле. Английские, французские и испанские владыки не желали вести дела с ирландскими викингами, пока те не присягали на верность их Богу, которого сами чужеземцы называли Иисусом Христом. Чтобы доказать искреннюю приверженность новой религии, Глуниарн и нацепил роскошное украшение, которое мог себе позволить именно благодаря торговле с христианами.

Да, стоило признать: его драгоценности и великолепная одежда производили впечатление. Благодаря им Глуниарн походил на короля, пусть и сидел совсем не по-королевски. Подняв бокал, я одарила его мимолетной улыбкой. Он ответил тем же, и мы смотрели друг другу в глаза чуть дольше, чем дозволяли при- личия.

Ситрик плюхнулся на скамью рядом со мной. В одной руке он сжимал кружку с элем, а другой держал за талию молоденькую рабыню. Девица хихикнула, уселась ему на колени и наклонилась вперед, прижимаясь к нему полными грудями.

– Брат знает о твоем набеге, – шепнула я на ухо сыну.

Ситрик покачал головой:

– Нет, не знает. Ты слишком мнительна.

Откусив медового хлеба, я ущипнула рабыню за руку.

– Принеси мне еще вина.

Девица вспыхнула и вскочила, но вновь ухмыльнулась, заметив, что Ситрик провожает ее жадным взглядом. Я вздохнула.

– Серьезно, Ситрик?

Он пожал плечами:

– Я делаю то, что и пристало мужчинам моего возраста.

– Только не забывай, что вы все это делаете с одной и той же женщиной.

Ситрик закатил глаза, но тем не менее перевел взгляд со смазливой рабыни на золотой обруч, висящий на его запястье. Обруч Амлафа.

Я положила руку на плечо сына:

– Забудь о ней. Сегодня у нас есть дела поважнее.

Ситрик кивнул и посмотрел на королевский стол, за которым сидели Глуниарн, его жена Мор и их дети. Самому старшему мальчику, Гилле, уже исполнилось двенадцать. Ростом и силой он напоминал Ситрика в том же возрасте – правда, Глуниарн нещадно его разбаловал.

В отличие от меня Ситрик неотрывно смотрел только на короля, приходящегося ему сводным братом.

– Эгиль уже говорил с Глуниарном после возвращения? – прошептал он.

– Нет, но он мог отправить королю весточку.

Ситрик промолчал с недовольным видом, и я понимала причину его раздражения. Это я предложила сыну напасть на женский монастырь, а он отнюдь не сразу согласился.

Впрочем, я не собиралась извиняться. Ситрику было необходимо набраться опыта в роли предводителя и понять, кому из воинов можно доверять, а больше всего он нуждался в золоте. За последние месяцы он успел ограбить несколько торговых кораблей. Это было опасно, поскольку обычно их охраняют опытные воины, но, по крайней мере, в нападениях можно было легко обвинить независимые шайки викингов, рыскающие по побережью в поисках новых рабов.

Набег на монастырь был испытанием совсем иного рода. Многих воинов воротит от мысли о хладнокровном убийстве женщин, но Ситрик не мог позволить себе такой щепетильности. Он обязан был последовать по стопам отца, а уж Амлаф за свою долгую жизнь перебил немало женщин. Он не ведал жалости до конца своих дней и совсем не случайно оставался на дублинском троне, даже когда ему минул восьмой десяток.

Ситрик не знал, что я проследила за ним. Какому сыну захочется, чтобы мать наблюдала, как он обагряет руки кровью? И тем не менее я последовала за ним. Я видела, как Ситрик и его воины пронзали клинками беззащитных монахинь, а после разграбили монастырь и предали его огню.

Именно так мне стало известно, что за нападением наблюдал еще кое-кто – Эгиль, по неизвестной мне причине скрывавшийся в близлежащем лесу. Интересно, Глуниарн надоумил его проследить за Ситриком или это обычное совпадение? Так или иначе, сыну грозила серьезная беда. Эгиль – ублюдок Рагналла, погибшего сына Амлафа, он верно служит дяде. Он обязательно расскажет Глуниарну о произошедшем: вопрос в том, как скоро это произойдет. Жаль, что я не успела перемолвиться с Эгилем словечком до того, как его окружила шумная компания приятелей.

– Нет, – наконец произнес Ситрик. – Глуниарн еще ничего не знает.

– Отчего ты так в этом уверен? – полюбопытствовала я. Ситрик был смышленым малым, но и умные мужчины иногда становятся жертвой собственной самоуверенности.

Он провел большим пальцем по золотому обручу.

– Я лучше тебя знаю нрав брата. Знай он о нападении, он бы так не веселился.

Я поджала губы:

– Возможно, ему весело оттого, что он выдал Муире за верховного короля. Все провинциальные короли мечтали, чтобы Шехналл женился на их сестре или дочери. Дела Глуниарна идут в гору. У него хватает поводов радоваться жизни.

Ситрик пожал плечами:

– Глуниарн и верховный король – сводные братья. Мой брат выдал за Шехналла свою единокровную сестру – тоже мне, достижение.

– А разве это не так? – возразила я. – Мать Муире – дочь обычного торговца. Шехналл прекрасно знал, что она из простой семьи, и все равно на ней женился. Даже верховный король не может устоять перед богатством Дублина.

Внимательно посмотрев на брата, Ситрик покачал головой:

– Нет, я с тобой не согласен. Глуниарну по нраву сила и власть, но больше всего он любит ставить на место твоего сына. Прознай он о нападении на монастырь, он бы сейчас размышлял, как унизить меня посильнее.

Я отхлебнула вина. Еще несколько лет назад у меня не было бы поводов для беспокойства. Руки самого Глуниарна тоже запятнаны кровью монахинь. Но вместе с блестящим золотым крестом на шее король Дублина обзавелся и новыми обязательствами: христианский правитель не может допустить, чтобы рядом с его столицей безнаказанно нападали на монастыри. А раз подвернулся столь удобный повод, устоит ли Глуниарн перед искушением казнить законнорожденного младшего брата, который давно засматривался на его корону?

– Возможно, ты прав, Ситрик. Так или иначе Эгиль видел ваш набег. И если Глуниарн не знает об этом сейчас, то обязательно узнает совсем скоро.

Ситрик побледнел и стукнул кружкой о стол.

– Ну и глупец же я был, что внял твоему совету. Стоило выбрать цель поближе к берегу.

– Я дала здравый совет, поэтому ты ему и внял. Я не виновата, что ты не послал разведчиков осмотреть окрестные холмы.

Сын нахмурился и сжал кулаки так, что побелели костяшки. Его рассудком завладел страх. Я обязана показать Ситрику, что нельзя добиться желанных целей, не отринув его. Поглаживая бокал с вином, я окинула зал взглядом и очень быстро нашла подходящего человека.

– Ситрик, смотри. Видишь Вульфа?

Ситрик послушно отыскал его в толпе.

– Что ты думаешь о том, как он прожил свою жизнь?

– Зачем мне думать о жизни Вульфа?

– Потому что я – твоя мать, и я задала тебе простой вопрос.

Заслышав строгие нотки в моем голосе, Ситрик нехотя повиновался:

– Он беден, но выглядит счастливым.

– Да, он счастлив, – кивнула я. – Он хорошо зарабатывает резьбой луков, кубков и блюд, чтобы на его столе всегда была еда. Жена его любит и уже родила ему пятерых сыновей. Кто-то даже скажет, что Вульфу благоволят боги.

Ситрик неискренне улыбнулся:

– Он достойный мужчина, и я за него рад.

– Я тоже рада. Но, знаешь, ведь и через год он будет сидеть в этом зале или продавать товары на рынке. Его жизнь так и не изменится до самой смерти. Да, Вульф – свободный человек, но он обязан во всем повиноваться Глуниарну. Для истинной свободы необходима власть, а чтобы ее обрести, нужно стать королем.

Ситрик не сводил с меня задумчивого взгляда.

– Чего же ты желаешь, сынок? Либо ты хочешь стать королем Дублина, либо нет. Знай: как только ты выступишь против Глуниарна, дороги назад уже не будет. Если тебе по нраву жизнь Вульфа – пожалуйста, но у тебя есть и другой путь. Пора выбирать.

– Ты знаешь, чего я хочу, мама, – тихо молвил Ситрик, снова глядя на обруч. – Мне не нужно это повторять.

Я наклонилась и провела пальцем по золотому украшению, которое обрамляло его запястье.

– Перед смертью твой отец настоял, чтобы я передала тебе этот обруч – первый из завоеванных им. Амлаф знал, что тебя ждет великая судьба.

Ситрик покраснел.

– Итак, – продолжила я, поднося кубок к губам, – теперь ты знаешь, что ответить брату, когда он спросит про монастырь.

Не переставая теребить обруч, Ситрик наклонился и положил локти на стол.

– Признать, что это был я?

– Да. Лгать бессмысленно. Лучше воспользоваться случаем и показать дублинским воинам, что ты не боишься брата.

– Если он узнает об этом сегодня, схватки не избежать, – молвил Ситрик, не сводя взгляда с Глуниарна. – Он пьян. Он вызовет меня на бой на главной площади.

– Сумеешь победить?

Ситрик опустил голову и напряг мускулы. Несмотря на юный возраст, он обладал силой быка и умело владел мечом и секирой. Глуниарн тоже был могучим воином, но воинской жизни он предпочитал королевскую, подтверждением чему служил его растущий живот. Я нисколько не сомневалась, кто возьмет верх.

Однако Ситрик выглядел не столь уверенным.

– Возможно.

– Ты быстрее его и лучше сражаешься. Так говорили твои наставники.

– Да, – кивнул Ситрик, – но на его стороне опыт. И удача.

Мое сердце отчаянно забилось. Быть может, исход схватки и впрямь не был предопределен? Даже Амлаф говорил, что любой воин может пасть, если развернется не в ту сторону или пропустит внезапный удар. И все же Ситрику нельзя и дальше сидеть сложа руки. Он пользовался популярностью у дублинских воинов, и Глуниарн уже это заметил. Лучше честно сразиться на площади, чем получить кинжал в спину.

Я погладила руку сына:

– Как знать: дело может и не дойти до драки. Сначала надо выяснить, что затевает Эгиль. Ступай. Поговори с воинами, пирующими снаружи у костров. Пусть они заметят тебя. Стань их другом.

Дождавшись, когда Ситрик выйдет наружу, я встала и тут же услышала, как воины, собравшиеся возле уличных очагов, приветствуют его громкими возгласами. Они тоже защищали честь Дублина, но оказались недостаточно состоятельными для приглашения на пир в королевских чертогах. Ситрику понадобится их поддержка, если Глуниарн вызовет его на поединок. По меньшей мере они проследят, чтобы бой прошел честно.

Я перевела взгляд на Эгиля, в одиночестве сидящего на скамье возле очага в противоположной части зала. Все его друзья уже ушли. Наверняка мне есть что предложить ему в обмен на молчание. Я пошла к нему, минуя королевский стол. В центре его сидел Глуниарн, по правую руку от него – его жена Мор. Завидев меня, они улыбнулись. Я промолчала, хотя по лицу Глуниарна заметила, что он хочет поговорить.

– Эгиль. Не правда ли, дивный вечер? – произнесла я, подойдя поближе к его скамье.

Эгиль, краснолицый и изрядно подвыпивший, сплюнул на пол.

– А я ждал, что ты придешь.

– Правда? – Я широко распахнула глаза, хихикнула и села рядом. – Надеюсь, хочешь поделиться со мной чем-нибудь интересным?

Он нахмурился, и я заметила, как дрожит его челюсть.

– Я… пытался спасти… – Он сбился на неразборчивое бормотание и с размаху опустил руки на скамью.

Злоба в его голосе застала меня врасплох. Переживать из-за убийства христиан совсем не в духе Эгиля. Я прекрасно помнила, как он с младых лет отправлялся в набеги с Амлафом. Как хохотал, когда король убивал епископа Глендалоха.

Наклонившись, я взяла его за руку:

– В чем же дело, Эгиль?

– Ситрик напал на женский монастырь в Ласке. Его воины перебили всех монахинь. Всех до единой. – Его кулак обрушился на стол, опрокидывая кружку. – Зачем?!

На шум обернулись несколько гостей, но я как ни в чем не бывало жестом подозвала одну из рабынь и приказала убрать пролитый эль, а сама принялась стирать пятна с туники Эгиля. Ну посмотрите, как набрался. Любопытные взгляды скоро сошли на нет.

– С чего это ты вдруг печешься об убитых монашках? – тихо спросила я. – Все же знают, что там живут одни лысые старухи со зловонными ртами.

В глазах Эгиля стояли слезы.

– Все, кроме одной.

Он завалился вперед и едва успел подпереть голову рукой, чтобы не удариться лицом о стол.

– Ты знал кого-то из монахинь? – Я порылась в памяти. Иногда в монастырь отправляли девушек, рожденных в смешанных браках. Ирландские родители отчего-то считали, что христианский Бог охотнее прислушается к молитвам, если одна из их дочерей навсегда останется девственницей. Впрочем, до сего дня я не знала, что Эгиль положил глаз на кого-то из них.

– Такая добрая… такая красивая… Не то что другие монашки. – Кое-как выпрямившись, Эгиль посмотрел мне в глаза. – Ситрик не имел на это права. Глуниарн запретил нападать на христианские святилища. Я думал, ей ничто не угрожает.

Нахмурившись, я подлила эля в его кружку.

– Ты уж прости, Эгиль, но эта твоя влюбленность какая-то странная. Что за жизнь такая? Внуку короля не пристало тайком соблазнять монашек, когда он может заполучить любую женщину.

– Она мне так и сказала. – Эгиль снова спрятал лицо в ладонях. – Три месяца назад велела больше не приходить. Найти другую женщину. А я не смог. Думал только о ней. Вчера я пришел в монастырь, чтобы предложить ей выйти за меня, и увидел, как воины Ситрика убивают…

Эгиль глотнул эля, его лицо вновь исказилось пьяным отчаянием. Я терпеливо выслушивала сдавленные рыдания, прерываемые икотой, пока он не успокоился.

– Я так сочувствую твоей утрате, Эгиль, – прошептала я ему на ухо. – Но прошу, не говори об этом Глуниарну. Ему хватит малейшего повода, чтобы убить моего сына. А ведь Ситрик просто хотел пойти по стопам отца. Амлаф никогда не брал его с собой в походы, в отличие от тебя.

Эгиль утер очередную слезу, но я все еще не понимала, сумела ли его убедить.

– Чего же ты хочешь, Эгиль? – Я проникновенно взглянула ему в глаза. – У меня сердце разрывается, когда тебе плохо. Знаешь, ты ведь всегда напоминал мне об Амлафе. Ты так на него похож.

Эгиль одним глотком осушил кружку и вытер подбородок рукавом.

– Жену. Семью. Уважение. Любовь. Я уж думал, что нашел все это…

Схватив его за руку, я прижалась к нему теснее.

– Все это легко найти снова, Эгиль. Не нужно тайком шастать по монастырям, чтобы найти себе женщину. Многие девушки Дублина мечтают оказаться в твоей постели. – Я указала на рыжеволосую рабыню Ситрика, собирающую со стола пустые тарелки, пусть я прекрасно понимала, что услышу в ответ.

– Рабыня? – презрительно фыркнул Эгиль, с силой опуская кулак на стол. – Я внук короля и заслуживаю большего! Но Глуниарн не желает подыскать мне достойную пару.

– Потому что он боится тебя.

Эгиль хлебнул еще эля, и его тяжелые веки чуть поднялись.

– Конечно боится, – продолжала я. – Ты ведь так похож на отца. Глуниарн не хочет, чтобы воины увидели в тебе настоящего лидера, но это ведь легко изменить, не правда ли?

Я налила в его кружку вина из кувшина, стоящего в центре стола: оно куда крепче эля, который он хлестал весь вечер. Потом подняла повыше собственный кубок.

– Да обретем мы то, чего достойны.

Подперев голову рукой, Эгиль залпом осушил кружку. Я села рядом и немного подождала: вскоре он обмяк и уткнулся лицом в стол.

Настала пора уходить. Утром я собиралась вернуться и разбудить Эгиля. Пригласить его отдохнуть в моем доме, который совсем неподалеку… А уж там убедить его будет совсем не сложно. Я удостоверилась, что мой уход с пира заметили все, даже помахала на прощанье дальним родственницам Амлафа, и отправилась восвояси.

В моей жалкой лачуге стоял холод. Закрыв дверь, я сразу же закуталась в меха (большую часть которых вскоре после смерти Амлафа прибрала к рукам жена Глуниарна) и провела рукой над очагом, в котором уже лежала растопка. Из пальцев вырвался волшебный огонь, и хворост вспыхнул. Я не нуждалась в его тепле, поскольку никогда не чувствовала холода. Мать говорила, что виной тому горячая фоморская кровь, текущая в наших венах. Дождь и ветер раздражали меня не меньше, чем смертных, но не заставляли дрожать осиновым листом с наступлением зимы. А вот пламя… О, я любила, когда оно почти целовало мою кожу. Улыбнувшись, я села на кровать и зажгла свечу.

Танец огня отогнал прочь усталость, я завороженно глядела, как всполохи пламени и дым порождают причудливые образы. Дав свече догореть до середины, я вновь поднялась и открыла дверь.

Веселье в чертогах затихло, на смену ему пришли возгласы воинов, толпящихся вокруг очагов. Я часто слышала голос Ситрика. Кто-то решил устроить борцовское состязание. Такие турниры всегда пользовались популярностью, и, судя по крикам, на исход поединков сегодня ставили немало золота.

Я вышла из дома на цыпочках, обернув вокруг головы платок, и заглянула в открытые нараспашку двери королевских чертогов. Мне показалось, что зал опустел: я смогла разглядеть лишь очертания Эгиля, по-прежнему спавшего лицом в стол. Я