Контрперенос требует от аналитика – в данном случае я говорю о тех случаях, когда нарциссический дискурс не превалирует над речью аналитика – придавать нарциссический характер разрозненным осколкам дискурса пациента, т. е. он должен принимать их, придавая им другую форму. Закрытый нарциссический дискурс заставляет его отказаться от решения этой задачи, потому что в нем принимать нечего, ведь этот дискурс всегда более или менее замкнут на самом себе. Следствием этого становится дезинвестиция ситуации анализа и, после сильной, стенической реакции на фрустрацию в анализе, более или менее выраженный нарциссический уход в себя.
На всепроникающую, инклюзивную форму нарциссического дискурса аналитик отвечает либо пассивным согласием быть поглощенным, либо, если он пытается от этого защититься, – вытеснением: Noli me tangere. Таким образом, и, вероятно, сам того не подозревая, он повторяет отталкивание материнской заботы либо ледяную отстраненность недоступного отца.
Аналитик, который не присутствует на этой картине, является зрителем, свидетелем происходящего. Но поскольку он чувствует себя отрезанным от мира сновидения, возможно, ему не остается ничего другого, кроме как стать сонливостью человека, видящего сон.
В эксклюзивном дискурсе объекта аналитик отвечает чувством изоляции: будучи отъединенным от пациента, от его аффектов и его тела, он может выдавать в качестве реакции агрессию или даже ярость (нарциссического характера), скуку, а то и засыпание. Пациент как будто переживает сон, который он видит и одновременно рассказывает.
Таким образом, мы неизбежно приходим к контрпереносу как к слушанию и как к следствию переноса. Перенос, в свою очередь, понимается как следствие контрпереноса в широком значении [55], т. е. в том смысле, что аналитик определяет порядок общения: речь лежа, невидимость адресата, обращение к идеям в бессознательном, кодирование собственных расшифровок через психическую деятельность аналитика, которая подчинена особенностям его психического аппарата, подключенного к аналогичному аппарату пациента. Следовательно, анализ характеризуется двойным движением: это нарциссизация аналитика, принимающего на себя весь дискурс, адресатом которого он в конечном счете является, и объектализация этого дискурса в интерпретации, которую он ему дает. Таким образом, в качестве предварительного условия вступления на этот путь необходимо, чтобы аналитик позиционировал себя как аналог своего анализанта, одновременно такой же (через идентификацию) и другой (через различие).
Психоаналитический трансфер входит в такую модель и оказывается между совершенно особенной, а в крайнем проявлении и вовсе не поддающейся трансферу, кульминационной точкой нарциссического кадра и объектальной кульминационной точкой, которая делает трансфер неизбежным для поддержания отношений между передатчиком и адресатом, а также внутри каждого из них. Количественные и качественные аспекты здесь взаимосвязаны так же, как экономическая, топическая и динамическая точки зрения. Их осевыми референтами являются связь и разъединение, То же и Другое, объединенные в структуру взаимозависимых отношений.
Репрезентация связывает и развязывает. Она связывает в единое движение мир, дискурс, субъекта, по природе своей не способного отделяться от структуры мира. Но в лучшем случае она будет только разъединенной репрезентацией.
И несмотря на то, что мы замечаем место того, что нельзя произнести, результат достаточно хорош и для того, чтобы отнести его скорее к восполнению несказанного, чем непережитого, непрожитого, несделанного. Потому что для этого нужны как минимум двое: один и другой.
Но нарциссизм является гранью, поскольку всякое описание предполагает наличие того, кто описывает. Эту грань нельзя назвать ни преодолимой, ни непреодолимой, в том смысле, что ее можно или нельзя перейти. Однако она предполагает, в связи с самой ее лимитирующей сущностью, что другая вещь есть объект, который позволил ей сформироваться как таковой. Особенностью этой границы является тот факт, что она представляет собой ту точку, в которой инвестирование претерпевает радикальные изменения, оборачиваясь на себя и превращаясь в свою противоположность в нарциссическом пространстве, где его ждет работа речи. В этом случае инвестирование выполняет роль трансфера. Речь – это последствия рефлексии о невозможном акте.
