Что скрывается за гротескной, местами комичной эстетикой Иеронима Босха? Какое отношение к современному ему обществу художник выражал через свои эксцентричные сюжеты? Чем инфернальное Средневековье Босха так цепляет нас? Откуда на холсте появился беременный император и почему, наконец, совы — не то, чем кажутся? Ответы на эти интригующие вопросы — на страницах этой книги, глубокого и насыщенного исследования творчества нидерландского мастера. Легенда мировой живописи, Босх прославился не столько как талантливый рисовальщик, но как искусный мистификатор, изобретатель собственного живописного языка, в котором низменное переплетается с возвышенным, порочное безжалостно обличается, а повседневное и «нормальное» извращается в макабрической пляске. Познать Босха — значит заглянуть в сознание средневекового человека, понять, над чем он смеется, чего боится, что презирает, а перед чем благоговеет. Подобрать ключ к витиеватому символизму художника удалось Валерии Косяковой — автору нашумевшей книги «Апокалипсис Средневековья», кандидату культурологи, преподавателю РГГУ и сотруднику Центра визуальных исследований Средневековья и Нового времени.
Хорошая книга для того, чтобы попытаться познать искусство Босха. Нам, живущим в 21 веке, сложно понять культуру века 15 го. Переломный период в истории человечества, на почве которой зародился такой феномен, как Босх. Но мы являемся его прямыми наследниками и продолжателями. Что есть сейчас, есть следствие того, что было тогда. Что больше всего приятно в этой книге, так это то, что искусство в ней не разделяется на формы, а рассматривается как единое целое. Литература влияла на живопись и наоборот. Всё смешивалось, перемешивалось, с течением времени, в угоду моде формировалось что-то новое, взяв за основу старое.
Босх как своеобразный скриптор и комбинатор визуального соединял и синтезировал в пространстве своих творений разные тенденции, интуитивные векторы и смысловые потоки своего времени. Наиболее наглядно такой синтез предъявляется в образах странных существ, мутантов, гибридов, состоящих из частей различной природы
Технологии XX века радикально изменили облик мира, не просто пошатнув, но разломав, расщепив вековые устои и традиции. Телеграф, телефон, гоночные машины, самолёты, электричество, и т. д. – это изобильное множество технологических новшеств кардинально преобразило жизнь.
Крах проекта христианства, отрефлексированный Фридрихом Ницше и выраженный в словосочетании «смерть Бога», «отчуждение» Карла Маркса и «бессознательное» Зигмунда Фрейда бесповоротно поменяли представление о человеке. Расщеплённый субъект, не принадлежащий сам себе в отчуждённом кафкианском мире, ворвался в трагический XX век работами экспрессионистов, авангардным бумом и революционным бунтом. Осознание нагрянувшей эпохи началось с приходом Первой мировой войны, когда первые орудия массового уничтожения пожрали жизни миллионов европейцев, бесславно сгинувших в небывалой дотоле баталии с сородичами по культуре и цивилизации. С концом войны мир не стал прежним: рухнули стразу четыре империи, – Российская, Австро-Венгерская, Германская, Османская. Старая Европа затонула подобно «Титанику», ушедшему под воду в 1900 году и ставшему вестником грядущей грандиозной беды. Корабль, бывший прежде утопическим образом спасения, прототипом христианского храма, стал символом распада, смерти и краха: как в «Смерти в Венеции» Томаса Манна или же в «Господине из Сан-Франциско» Ивана Бунина. Корабль вновь стал важной метафорой. Как тут не вспомнить «Корабль дураков» Иеронима Босха. В период исторических разломов, когда рушился старый мир, а новый ещё не возник – зритель XX века узрел и узнал собственные травмы, тревоги, кошмары и страхи в инфернальных, странных, но чарующих работах Босха. Так художник всего внутреннего и потаённого, Судного дня и ада вновь обрёл своего зрителя.
Увлечённый собой модернизм решал проблемы и основания искусства так такового. Реформы, революции, Первая мировая война, – казалось бы, человеку первой трети XX века совершенно было не до наследия Босха. Однако именно в эту быструю, сумбурную, страшную эпоху мирового обновления начинается долгий путь назад, к Иерониму.