Оглавление

1. Базовая машина
2. ГЛАВА 01— Т Шумиха
3. ГЛАВА 02— К Эргокресло
4. ГЛАВА 03 — М Подестат
5. ГЛАВА 04 — Т Клеймо
6. ГЛАВА 05 — К Бусы
7. ГЛАВА 06 — М Брак
8. ГЛАВА 07 — Т Перстень
9. ГЛАВА 08 — К Ювелир
10. ГЛАВА 09 — М Кулон
11. ГЛАВА 10 — Т Тревога
12. ГЛАВА 11 — К Дядя
13. ГЛАВА 12 — М Пуговицы
14. ГЛАВА 13 — Т Пустошь
15. ГЛАВА 14 — К Крематорий
16. ГЛАВА 15 — М Цветок
17. ГЛАВА 16 — Т Иоффы-I
18. ГЛАВА 17 — Т Иоффы-II
19. Эпилог

ГЛАВА 01— Т Шумиха

— История твоя с душком, — проворчал Те́рри, втолкнув тощего дале́та в вагон. О снятом минуту назад шлеме он успел пожалеть, хотя ветерок приятно холодил взмокший затылок. Далета щедро обсыпали дезинфекционным порошком, обдули и выдали ему чистый комбинезон, но избавиться от разъедающей глаза вони это не помогло.

— Технический отстойник, — громко сказал Мельо, вытряхивая из рыжих волос дезинфекционный порошок. — По планам место, откуда я выловил этого тушканчика, называется техническим отстойником. Прошу так в отчёте и указать.

— Как выгребную яму не назови, — злорадно заметила бойкая Рина. — Запах славы будет преследовать тебя до конца.

На пассажирский монорельс с таким ценным грузом их не зарегистрировали, вписав в маркированный крематорский поезд. Придется ехать зиг-загом, с четырьмя остановками по двадцать минут. Но, после недельного высиживания далета в полузаброшенном секторе, Терри был счастлив возможности уехать даже на труповозке.

Разместили их в полупустом вагоне с широкими металлическими стеллажными полками, приваренными к стенам. В дальнем левом углу на них громоздилась пара десятков рассохшихся ящиков с маркировкой текстиля, а в правом валялась куча ржавого металлолома. Пол, зашитый разномастными кусками композита, опасно проседал под ботинками. Замызганные вытертые сидения нашлись по бокам вагона. Напротив, у узкой двери их было четыре, а со стороны действующих грузовых ворот только два. Ржавые квадраты с дырами от креплений на полу подсказывали, что кому-то два других сидения оказались нужнее.

Терри подошел к дальней паре кресел, проверил крепления и усадил далета в угол, пристегнув наручниками к перекладине. Кастовик с момента поимки не прекращал скалиться, старательно демонстрируя полукомплект гнилых зубов, и всё заглядывал в глаза. Поведение для низшего нехарактерное и неправильное, но они и ловили сбоящий «образец». Тут одного взгляда достаточно, чтобы убедиться, что у этого далета не все в порядке с головой. А насколько его ненормальность подходит под нужды учёных, пусть сами и выясняют.

Мельо и Рина всё упражнялись в остроумии на платформе, как вдруг их прервал грохот. Терри обернулся и увидел медика, который распластался у входа в вагон. Севар, который шёл следом, поспешил поднять сослуживца в функциональное положение.

— Команды лежать не было, — буркнул Терри.

— Платформа ходуном ходит… — хмуро оправдывался Бальдр. Терри выглянул за спину медика и нашел платформу совершенно неподвижной, и более того — вровень с полом вагона, что на окраинах Воратума было редкостью. Бальдр тряхнул головой и поднял на Севара красные глаза.

— Откуда царапина? — возмутился медик, тыча перчаткой в район уха Севара. Седой силовик автоматически отклонился, чтобы не получить оплеуху, и усадил Бальдра на кресло у входа. То, что медик принял за царапину, было следом подшлемника на лбу. — Знаете какую головомойку мне устроят за ваши царапины? А вас на недельный карантин посадят. Тут же где-то эпицентр был…

— М-м-м, карантин, — мечтательно пропел Мельо, заходя в вагон.

— Твои истории про древнюю эпидемию и могильник заразных торнежских мумий мы за неделю наизусть выучили. Ужаснулись, свыклись и смирились, — отозвалась Рина, принимаясь рассматривать лоб Севара. Седой силовик не был рад вниманию к своей персоне, но к манипуляциям Рины отнесся более благодушно. — Успокойся, Бо-бо. Нет там ничего, вмятина только.

— Ты в курсе, что у тебя зрачки разные? — спросил Терри, рассматривая медика.

— Когда давка началась, мне намордник сбили. Наверное, схватил дозу, — отозвался Бальдр.

— Прогноз?

— Не летальная, иначе бы уже в конвульсиях бился. Похоже на легкое отравление.

— Тор.. Тордэш.. шма, — старательно прошепелявил из своего угла далета.

По платформе пронесся длинный гудок. Двери с лязгом закрылись, поезд дернулся и стал плавно набирать скорость. Через пять часов они будут в Башне.

Севар терпеливо вынес осмотр, а Рина технично отвергла все попытки медика наказать седого силовика. Бальдр успокоился, и команда расселась по местам. Рину оставили присматривать за медиком у дверей, остальные пошли в компанию к далету. Мельо отвели почетное место рядом с добычей, а Севар сел у прохода. У седого силовика была патологическая нелюбовь к углам, он подсознательно занимал позиции, с которых просматривалась местность, будь это дорожная развилка или центральное эргокресло в рабочем зале. Вбитая в голову при обучении у Бирна и абсолютизированная с возрастом предосторожность, выполняемая автоматически, не раз оказывалась полезной, поэтому в бытовых мелочах излишнюю привередливость и неуступчивость Севару прощали. Терри сам прошел Бирна и хорошо помнил его методы, но у него таких привычек не появилось. По крайней мере, он думал, что не появилось.

Терри занял место у дверей вагона, напротив далета. Устроившись на узком скрипящем сидении, он нахлобучил шлем и занялся отчётом, который планировал сдать по приезду в Башню. Связь работала отвратительно, а в шлеме был хоть какой-то шанс подключиться к стабильному каналу. С удовольствием Терри выставил статус на «выполнено». По разным причинам половина его дел висела мертвым грузом в приостановленном статусе. Он постоянно прорабатывал новую информацию, перепроверял факты, но обычно такие дополнения не давали ответов на старые вопросы и, к тому же, открывали новые. Поэтому закрытие заявки от учёных вызывало искреннее удовольствие. Положительно выполненное дело повысит его шкалу полезности, накинет несколько баллов, которые пригодятся на переаттестации. С выполнением задания можно будет прекратить общение с Четвёртым приоратом, удовольствием это было малоприятным.

Эсска, наконец прогрузив данные об итогах, запросила ворох информации и предложила шаблоны действий. Терри подготовил уведомления, чтобы передать далета в руки учёных Четвёртого сразу на платформе буфера. С синхронизацией вышла заминка, а потом пришел отказ, эсска по-прежнему работала на минимальной мощности. До стольни района далеко, да и там наверняка всего пара дохлых операторов. Неудивительно, что всю операцию они просидели в информационном вакууме.

Без поддержки системы отчёт не собирался. Это раздражало, так же как налипший на спину нижний костюм, или смердящий далета, или монотонный бубнеж под ухом. Мельо рассказывал что-то Севару, который, судя по взгляду, если не спал, то точно не слушал.

Поезд с воем въехал в тоннель. Освещение вагона со своей задачей справлялось плохо, а эсска отключилась вовсе. Терри перевел взгляд на очертания Мельо и постарался вслушаться в то, что тот рассказывал. Севар развернулся к проходу, то и дело отвлекаясь на движения на периферии — в полутьме незакрепленный лом дрожал и гремел на полках. Мельо воспринял действия сослуживца за молчаливый интерес, поэтому готов был разбиться в лепешку, чтобы получить похвалу от Севара. Рыжий развивал теорию о том, что ширина посадки глаз напрямую связана с характером. По его мнению, чем глубже глаза утоплены в череп и чем ближе сведены, тем больший человек садист. Если при рождении ему не досталось пропорции «глаз между глаз», то выбора у него не оставалось — глаза теснили мозг и давали больше зрительных искажений. Размышления Мельо тянули на строгое замечание в личное дело от главного идеолога Первого приората, которого он, кстати, приводил в пример.

— Тордэшма, — улыбчиво заявил далет из своего угла.

— Весело тебе? — спросил Терри.

— Тордэшмадорэта! — старательно проговаривал далет какую-то бессмыслицу. — Тодэра! Дорэта! Тор-дэ-ш-с-с-ма!

Севар и Мельо синхронно повернули головы и уставились на далета. Получив порцию внимания, тот пискляво захихикал и резко приложился головой по наколеннику Терри. Тело среагировало автоматически, в следующее мгновение силовик уже стоял на ногах, направив нейтрализатор на далета.

— Хозяин… рит, тебе передать, — заявил далет, подставляя лоб к дулу ружья. — Ты не успеешь.

Терри убрал нейтрализатор в кобуру и, под истеричный смех далета, стал стягивать с рук перчатки, чтобы использовать их как кляп. И тут до него дошло, что Севар не среагировал на резкое движение рядом, а Мельо никак это не прокомментировал. Оба с отсутствующим видом смотрели на низшего, покачиваясь в такт вагона. Далета визгливо хихикал:

— Не успеешь, ха!

У Терри по загривку поползли мурашки.

— Эй! — окликнул Терри рыжего, но тот лишь немного повел головой. — Мельо, встать!

Рыжий подскочил на ноги и вытянулся в струну. Вслед за ним дернулся Севар. Поезд выехал из тоннеля, внутри сразу стало значительно светлее. Далет фырчал, с чавканием слизывая кровь из-под сбитого набок носа.

— Командир, а что у него с лицом? — спросил Мельо, непонимающе оглядываясь.

— Будто вы не видели, — раздраженно заявил Терри.

— Так точно, — отозвался Мельо. — Но, чего именно мы не видели?

— Перебьете друг друга, — заорал далет. Терпение Терри дало трещину. Он сложил перчатки пластинами внутрь и затолкал их в рот низшему. Жалко вещь, конечно, но слушать и взвизги этого шакала Терри не имел никакого желания.

— Командир, — сказал Севар. — Разрешите обратиться?

— Что?

— У него сломан нос. Он может задохнуться с кляпом.

Терри скривился. Далет издавал странные звуки, но он охотнее списал бы их на попытку хихикать с кляпом во рту.

— Бальдр! — позвал Терри.

— Да, командир, — вяло отозвался медик.

— Ты как, живой?

— Громкие звуки немного раздражают, в остальном нормально.

— Посмотри далета, он тут головой приложился… — спросил Терри и, как назло, далет проделал свой трюк ещё раз, и снова прилетел лбом ровно ему по наколеннику. Мельо подорвался и зафиксировал низшего.

— Привяжи его за плечи, — приказал Терри, с трудом сдерживая раздражение. Вероятность не довезти образец до учёных неуклонно росла.

— Хорошо, — вяло отреагировал Бальдр.

— Два раза приложился, — прокомментировал Терри.

— Я слышал, — Бальдр встал и подошел к рядам сидений. Махнул рукой, чтобы Терри и Севар освободили проход. — Я в этом состоянии слышу даже больше, чем нужно.

— Командир же сказал, что мы ничего не видели и не слышали, — встрял Мельо, удерживая далета.

— Особенно твой голос раздражает, такой писклявый, — Бальдр смерил рыжего тяжелым взглядом.

— А док шутит, это внушает надежды, что мне не придется привыкать к новому медику в группе, — парировал Мельо.

— Свали, — отпихнул рыжего Бальдр. Вся группа столпилась у кресел и наблюдала за осмотром. Первым делом медик нащупал чип, следом вытащил у далета кляп изо рта. Потом что-то долго щупал, а затем резким движением вправил низшему нос. Действия Бальдра были чуть-чуть заторможенными. Далет зашипел, но спустя мгновение снова оскалился, но пока молча.

— Ты носом дышать можешь? — спросил медик далета, но тот не среагировал. — Следи за рукой.

Бальдр поочередно опустил руку вниз, поднял, отвел в правую сторону и в левую. Низший всё время неотрывно смотрел на него самого, а не на руку, а когда медик отвернулся, чтобы достать что-то из чемоданчика, плюнул в того кровью. Бальдр невозмутимо вытер щеку и достал какие-то палочки.

— Мельо, держи его, — приказал Терри.

— Можно и подержать, — пробубнил Бальдр, запрокидывая далету голову и начиная прочищать тому палочкой нос. Мельо зафиксировал голову далета, чтобы тот ничего не вытворил.

— Ты весь свет закрыл, — сказал медик и наклонился вплотную к далету. Псих тут же воспользовался представленной возможностью и цапнул Бальдра за нос. Медик вырвался и, инстинктивно закрывая лицо руками, повалился на сидение. Терри усадил его с краю и приказал убрать руки. Бальдр шипел и ругался, глаза у него слезились. Нос был цел, но слева немного кровил. Из небольшой ранки торчал зуб.

— Сев, засунь ему в рот перчатки, — рыкнул Терри. — А ты, Бальдр, рассказывай, чем его уколоть, чтобы он вырубился на четыре часа. И что делать с твоим носом?

— А что там? — прогнусавил медик, скашивая глаза в попытке рассмотреть рану. — Не хватало мне отравления, будет ещё заражение. Меня только через дезинфекцию, поняли?

С Бальдром разобрались, зуб вытащили и положили ему в карман, рану залили гелем-антисептиком. Лицо у медика было бледное, а нос распухал на глазах. Неохотно, но Бальдр согласился с необходимостью усыпить далета. Тот снова вопил. По инструкции медика отмерили треть дозы, с которой далета сразу сморило. Проблемой меньше.

К отчёту Терри смог вернуться, когда поезд уже въехал на территорию пятого района. Здесь эсска работала на обычных скоростях, которые после недели «воздержания» казались заоблачными. Терри ощущал, как медленно ворочаются в голове мысли, сосредоточиться никак не удавалось — отвлекали сотни просроченных уведомлений. Он составил несколько секций отчёта по шаблонам и бросил это дело. Закончит, когда счистит с себя пыль Воратума. В удобном эргокресле с прямым доступом к башенной эсске отчёт он закончит за минуту. Если нет, можно будет принять стимулятор.

В буферной зоне группа разделилась. Терри пошел передавать далета учёным, остальных отправил на ближайшем монорельсе до Башни — сдавать медика. Бальдр совсем сник, апатично смотрел в одну точку и не реагировал даже не прямые вопросы. Показатели у него медленно снижались. Терри отправил данные Бальдра в медблок и запросил консультацию, но там ничего толком не посоветовали, кроме как быстрее доставить его в стационар.

Терри отнес далета к месту встречи — двери в техническое подполье, недалеко от платформы. Щуплый вадар, который принимал «образец», почесал макушку и вызвал подмогу. Втроем люди в синих комбинезонах молча утащили далета за мощную дверь. Ни один не выразил неудовольствия по поводу запаха. А Терри, казалось бы, уже привык к нему. Оставалось надеяться, что не сросся. Хотя пару дней мерещиться будет.

Избавление от далета не заняло много времени, поэтому Терри поехал в Башню на следующем поезде. Через специальный ход он вышел на узкий локализованный кусок платформы и сел в специальный вагон. На контрасте с монорельсом Воратума поезда Артрата выглядели нереально: красивые, новые и функциональные. Плавные линии белой обшивки салона успокаивали, чистые серые сидения с мягкими подголовниками давали отдых спине, кондиционирование и подача обеззараженного воздуха позволяли дышать свободнее, а полная автоматизация освобождала голову от ненужных забот. Двери откроются только на станции назначения в цоколе Башни — этот вагон зарезервирован под нужды Первого приората и везет потенциально заразного служащего. В соседний вагон входили и выходили кастовики в башенной форме, а Терри ехал один. Ему было неловко от того, что Городу приходится гонять целый вагон ради одного человека, но любое решение удел Города. Не пустили на пассажирский монорельс в Воратуме, здесь вроде как сказали «спасибо» и не заставили ждать пока наберется вагон.

При прохождении тоннелей Терри приятно вжало в сидение, и он немного отключился от реальности, поэтому шипение дверей показалось ему резким звуком. Поезд привез его на служебную платформу Башни и снова высадил на узкий кусок, выход с которого вел прямо к блокам дезинфекции. Терри кивнул двум служащим в мутно-белых костюмах, которые пошли обрабатывать вагон, и сам пошел делать то же самое с собой.

Сектор, где они неделю просиживали штаны, работал с падучим грибом. Пребывание там больше часа делало тебя переносчиком спор, нахождение больше суток увеличивало риск заражения падучей болезнью: когда гриб начинал расти в слизистых и на внутренних органах. К тому же Воратум пользовался дурной славой из-за периодически вспыхивающих инфекций, особенно частых в секторах, граничащих с торнежскими поселениями. Служащие Башни в большинстве своем работали в локализованном Артрате безвылазно и на пятый-седьмой год напрочь лишались иммунитета к «воратумской заразе». Поэтому для возобновления допуска в Башню Терри предстояла отменная мойка и медосмотр. Вероятность подхватить болезнь была всегда, но Терри не в первый раз делал длительные вылазки в Воратум, и всегда организм справлялся. В тамбуре у блоков дезинфекции он нашел свою группу, лишенную медика.

— Почему вы ещё тут? — спросил Терри.

— Очередь, — сказал Мельо. Он сидел на белом стуле, вытянув ноги. — Поисковики вернулись минут за десять до нас, моются

— Кого опять завалило? — без интереса спросил Терри. Он отщелкнул застежку манжета и, задрав рукав, прислонил чип к панели регистрации. Запрос на цикл дезинфекции улетел по системам Башни.

— Вроде никого, они помогали завалы разбирать. В первом районе просел грунт, а с ним пара зданий. Не успели буквально на пару часов — вадары уже согнали туда технику чтобы эксперименты ставить — закачивать в пустоты какой-то специальный раствор. А оно у них на глазах и обвалилось.

— Ага, а они сказали «хм, как интересно» и запрягли Первый вручную расчищать завалы, потому что всё равно будут туда что-то заливать, — добавила Рина. — Четвёртый в последнее время всё чаще снабжает нас работой.

Терри хмыкнул и, отдавая дань бесполезным действиям, потер измазанный в засохшей крови рукав. Он ослабил застежку воротника, уселся на стул рядом с Севаром, и тоже вытянул ноги. Работать с Четвёртым сомнительное удовольствие, теперь и поисковики это подтвердят. Мышцы ломило, хотелось размяться, а лучше устроить нормальную тренировку. Но, прежде чем расслабляться нужно подать отчёт.

Терри пересмотрел наработки и скорректировал их по мелочам. К итогу «выполнено» он прицепил подтверждение от Четвёртого, что далета они приняли. Сбоящих ловить непросто, форменные психи. Ты не ждешь от человека, что он станет прыгать с двадцати метров на арматуру или сигать головой в темный колодец. Ждешь страха, отчаяния, но не безумия. Но теперь у Четвёртого есть живой образец и запрос можно с чистой совестью закрыть. Главное не прослыть специалистом по ловле «тушканов».

Терри стряхнул с мыслеобразов тягучесть, максимально сократил и выверил формулировки, запаковал всё в надлежащую форму и отправил на формальное утверждение вышестоящему. Делать отчёты не так тягостно, когда есть что в них писать. Рина и Мельо о чем-то тихо переговаривались, но в суть Терри не вникал. Он хотел избавиться от грязи Воратума, переодеться в удобную форму и очутится дома. Память тут же подкинула ассоциацию с диковинным словом «дом» — приглушенный пряный аромат и мягкие волосы жены.

С тихим шорохом открылись двери, система присвоила им номера боксов дезинфекции. Терри пошел первым. Обработка была максимально автоматизирована, медик появлялся в самом конце. Нужно было раздеться, сложить одежду в прозрачный контейнер. Убедится, что нет открытых ран. Взять пакет с одноразовой маской, берушами и напульсником. Затем зайти в кабинку, нажать на утопленный в корпус рычаг, расставить руки и ноги — и ждать. Длительность обработки зависела от программы. Терри полагал, что ему назначат самую длинную — проторчит тут двадцать одну минуту, три полных цикла. Раствор — порошок — воздух — лампы. Не самая приятная процедура.

На этот раз Терри даже не заметил, как прошло время. Задумался. Кабина настойчиво пикнула, предлагая покинуть её. Терри стряхнул с волос остатки воды и вышел в следующее помещение. В небольшом боксе сидел медик. Окинув Терри оценивающим взглядом, она принялась обрабатывать ему лицо, запястье и уши, попутно осматривая кожу и задавая общие вопросы. По итогу она взяла четыре вида анализов и заменила заглушку к катетеру на руку. Терри пошел в общую раздевалку. Там уже находился наполовину одетый Севар и голый Мельо, активно вытряхивающий что-то из ушей.

— Да честно говорю, она смеялась над моими шутками, — жизнерадостно говорил Мельо, меж прыжками на одной ноге. — Я ей понравился! Кстати, у нас же смена свободная сейчас, командир?

— Да. Организовывай досуг, — ухмыльнулся Терри. Он провел чипом по панели доступа и через пару секунд в ячейку выпал упакованный в вакуумный пакет чистый комплект формы. — Сев, чем займешься ты?

— С молодняком позанимаюсь.

— Чему в этот раз будешь учить? — поинтересовался Мельо.

— Если разрешат, то стрельбе. Если нет, то ближний бой закрепим.

— Нравится тебе с ними возиться? — спросил Терри.

— Они толком ничего не умеют, — отозвался Севар, усмехнувшись. — Нужно же из них силовиков делать.

— Не все через Бирна проходят, — буркнул Мельо, посматривая на сослуживцев. — Может, я им тоже что-нибудь покажу? У нас стиль разный.

— Ты же хотел медика смешить? — спросил Терри с улыбкой. Не хватало Рины, которая бы точно ввернула бы что-нибудь про «посмешище».

— Я всё успею.

Терри ухмыльнулся. Он тоже не прочь был присоединиться к Севару на полигоне, но в отличие от остальных у него был «дом» и была «жена», по которой он ужасно соскучился, поэтому решил первым же поездом отправиться к ней. Он уже застегнул форменную куртку и приглаживал влажные волосы. На канал пришло уведомление по отчёту. Терри его открыл, не ожидая никаких проблем, и застыл. В сообщении было сказано, что против него назначена служебная проверка. Статус задания откатили к «нерезультативно». Отчёт с корректировками пошел на рассмотрение высшему руководству.

Терри быстро пошел на выход. Автоматическая корректировка статуса ещё не значила проверку по соответствию! В этот год Терри планировал получить повышение, а служебная проверка накануне аттестации резко понижала его шансы. Он четвертый год сидел на одной должности, в то время как другие, даже гиммелы, получили повышение дважды. И, главное, непонятно, с чего служба собственной безопасности с такой прытью решила рыть под него. Терри сверился с системой и посмотрел, кого закрепили за его делом. Лицо, против воли, сложилось в гримасу отвращения. Старый знакомый.

Службистов не любили, а последний год так и вовсе возненавидели. Виной тому были кадровые перестановки — место второго Советника при военном Приоре занял идеолог. Кроме закономерных чисток, что всегда следуют за сменой Высшего, поменялся и подход к работе — идеолог притащил с собой канцелярщину. Внутренняя нормативка пухла, с ней усложнялись процедуры и отчётность, полнились предупреждениями личные дела и, что самое неприятное, тормозилась полевая работа. Это продолжалось с месяц, пока спецы не взвыли и этот вопль не докатился до самого Приора. После стало немного легче, но прошлых свобод было не вернуть.

К перебежчикам, которые променяли почетную полевую работу на выискивание нарушений и организацию подстав своим же, относились прохладно. Несмотря на внутренний бойкот «предателей», штат службистов к середине года распух в три раза. К идеологу уходили и хорошие спецы. Впрочем, только пара из них сохранила уважение коллег, большинство же превратилось в бюрократических блох.

Дело Терри отдали одному из таких — Токту. Один раз из-за не оспоренного решения службиста в крематорий отправился квалифицированный силовик, который мог ещё пять лет приносить пользу Городу. Списали его из-за глупой отметки в личном деле о травме, которая требует медицинского сопровождения. Если бы Токту изучил прошение, то понял бы, что это травма требует сопровождения только при интенсивной полевой работе, но никак не проявляет себя при нормальных нагрузках. Терри был очень зол, но сделать он ничего не успел, гиммела списали в тот же день. Он узнал обо всем постфактум. Обычно Токту согласовывал и пропускал его межприорские отчёты без проблем, словно понимая свою фиктивную функцию. Терри уже больше двух лет напрямую работал с учёным приоратом и прекрасно изучил их требования. Он, алфар, лучше знал, как подать информацию высшей касте, нежели чем заурядный гиммела. Не всегда наверху действовали по правилам и вадары лучше других каст знали, что иногда правила следует нарушать — в угоду результату, конечно. Слово высшего закон, а значит, пару раз в этих спаррингах Токту выглядел бледно.

И вот Токту снова вмешивается. Интересно, что он не так понял в этот раз?

«Токту, почему ты мой отчёт завернул?».

«Легкой смены, Лефтери́с. По существу ничего не знаю. Из Четвёртого пришел запрос. Твой отчёт сейчас на рассмотрении у Высшего. Статус автоматически откатили».

«Что за запрос? Почему мне тогда проверку назначили?»

«Далета, которого ты сдал в Четвёртый, умер. Они даже тесты не успели прогнать. Валят на свежие травмы головы».

«А я тут причём? Я привез им живого, они подтвердили».

«Да, но в твоем отчёте упоминается о двух ударах головой. Но подтвержден показаниями команды только один, который он сам себе нанес. Ты не „успокаивал“ его?»

«Нет. Ты считаешь, что я его головой бил? После недели, потраченной на его поимку? Зачем мне это делать?»

«Для объяснения несоответствий и назначена проверка. Пока от тебя ничего не требуется. Можешь идти на пересменку».

«А покажи мой отчёт, который пошел наверх?»

«Я же сказал, от тебя ничего не требуется».

«Но потребуется. Хочу знать, к чему готовиться».

Токту согласился и отключился. Секундой спустя на канал Терри пришла «утвержденная» версия отчёта. Она была настолько исковерканной, что алфар не удивился — по таким отчётам и назначают проверки. Внутри гулом поднималась волна негодования. Терри возмущало то, насколько выборка фактов Токту была необъективна. Он не мог понять, целенаправленно это делает службист или по скудоумию, но с этим нужно было что-то делать прямо сейчас. Ждать опасно.

Терри запустил сравнение двух версий отчётов, добавил комментарии и отправил руководителю своего подразделения — Сури́те. Этот недоотчёт, по словам Токту, должен быть как раз у неё на рассмотрении. Сурита среагировала сразу же:

«Стой на месте».

Терри остановился и отошел к стене, чтобы не мешать потокам людей. Меньше, чем через полминуты Сурита показалась в поле видимости. Она, как и Приор, предпочитала говорить глаза в глаза.

Обычно собранная и строгая, с кривой ухмылкой, сейчас Сурита выглядела возбужденной и взъерошенной. На левой щеке у неё набухала свежая царапина. У воротника формы торчали нитки от вырванных потайных крючков. С тренировочного полигона, не иначе. Интересно, кому в этот раз досталось?

— У меня нет никакого отчёта, — сказала она, резко останавливаясь. Терри обдало знакомым пряным ароматом, который совершенно неуместно было ощущать рядом с Суритой, которая обычно пахла кислым железом.

— Я привёз и сдал далета в Четвёртый, затем подал отчёт. Когда вышел с дезинфекции, увидел, что против меня стоит проверка. Службист сказал, что передал отчёт выше — я думал, он у тебя.

— Странно… — Сурита отвела взгляд в сторону, сверяясь с системой. — Ушло по линии второго Советника. Межприорские дрязги. Пока ничего не понятно — когда будут результаты, тебе сообщат.

— Мне на пустом месте вкатили проверку по несоответствию, — упрямо заявил Терри. Он закрыл висяк длиной в полгода, сделал практически невозможное, но это ему «засчитали» в минус.

— Ну, выдадут предупреждение, чтобы ублажить Четвёртый, и тьма с ним, — саркастично заметила Сурита. — С этим живут.

Терри на секунду закрыл глаза и вдохнул. Разговор шел неправильно: либо он что-то делал не так, либо Суриту кто-то вывел из себя. Вероятнее второе, поэтому Терри решил попытаться ещё раз.

— Я уже четыре года на этой должности. Мне нравится то, что я делаю, но я думал, что на пятый год меня повысят. А эта проверка всё портит. И ладно я был бы виноват, но нет — я не виноват. Они выяснят это и закроют дело. Но сам факт проверки, понимаешь?

— Да, — кивнула Сурита. — Терри, ты снова пройдешь переаттестацию на сотню, тебя автоматически рекомендуют, но куда? Дивизионы укомплектованы.

— Я не понимаю. Сколько висяков я должен закрыть и какую эффективность выдать, чтобы получить повышение?

Сурита прищурилась, словно что-то прикидывая и сказала:

— Четыре.

— Закрыть четыре дела? — Терри понял, что с заявкой Четвёртого у него как раз выходил бы нужный результ.

— Вылизать четыре задницы, — Сурита криво ухмыльнулась. — Чтобы дослужиться до офицера нужно хорошо работать и выполнять приказы. Чтобы забраться выше придётся менять тактику. Чем ты отличаешься от других таких же исполнительных работяг, чтобы повышение ушло именно тебе?

— Я алфар, я лучше, — передернул плечами Терри и убрал руки в карманы.

— Лучше кого? Лучше меня? Или лучше Советника Шеду? Или Приора лучше? Мы все гиммелы.

— Я не это имел в виду.

— В нашем Приорате только один алфар и тот горбатый. Да, у него как раз кадровые подвижки намечаются — износился главный службист. Вот должность достойная алфара. Хочешь, я тебя отрекомендую?

— Сурита, я не это…

— Когда раздают назначения выше дивизионных на личные дела смотрят в последнюю очередь. Докажи, что ты лучше и займешь любое место. А пока всё это пустой треп.

— Есть, — опустил голову Терри, посчитав разговор оконченным. Но Сурита вдруг спросила:

— Как зовут твою дочь?

— Иоланта, — ответил Терри на автомате и поднял голову.

— А что тогда значит это «Номи»?

— Так её называет стаби. «Дочка» или «маленькая девочка» по-торнежски. Там какое-то собирательное значение.

Сурита хмыкнула, смахнула выступившую на левой щеке кровь, и быстро зашагала прочь. Не успел Терри сделать и пары шагов, как его личный канал в эсске взорвался десятком посланий. Жену бросало в крайности. Что-то случилось, но что именно, она упорно не говорила. Из хаотического нагромождения эмоций, что сейчас представляли её мыслеобразы, Терри не выяснил ровным счетом ничего.

«Эва, что произошло?»

«Он не отдал мне Номи!»

«Кто? Что-то с Номи?»

«И выгнал!» — мыслеобраз жены взорвался шквалом гнева.

«Скоро буду» — коротко ответил Терри и прибавил шагу. Бесполезно через систему чего-то добиваться от Эвы в таком состоянии. Попасть домой и обнять жену, вот что поможет. Тем более, что сделать это Терри хотел уже больше недели.

Приорские дома находились в двух станциях от Башни, в самом начале жилого квартала Артрата. Терри дольше поезд ждал, чем ехал. По правую сторону платформы простиралась широкая крытая аллея, вдоль которой стоял десяток одноэтажных блоков из бетона и стекла, каждый под отдельным куполом. Часть из них не использовалась, потому как их владельцам было сподручнее жить в Башне, другая часть выглядела обжитой — в неурочные часы там мелькали комбинезоны обслуживающего персонала. Терри не знал, были ли остальные дома такими же огромными, но их куб состоял из двух блоков и семи отдельных помещений, плюс придомовая территория с собственными многолетними растениями.

Быстрым шагом Терри преодолел расстояние от платформы до входа под купол. Замок отреагировал на чип алфара с заметной задержкой. Получить отказ в доступе было давним страхом Терри, сердце каждый раз пропускало удар. Но, как и сотню раз до этого, послышался знакомый писк и дверь с тихим шипением отъехала в сторону. Терри ступил внутрь. В нос тут же ударил густой дурманящий запах свежескошенной травы и цветов, а на лицо осели мельчайшие капельки воды. У входа работала система автоматического полива, которая волнистым узором разбрызгивала воду. Терри до сих пор не мог привыкнуть к таким тратам, он автоматически считал в бутылках: на одну сессию полива, которая работала около трех минут, тратится примерно семь штук. Полив включается четыре раза в день. Получается, только на траву уходит дневная норма воды для тридцати человек. Но дальше подсчетов у него дело не уходило. Находиться под куполом было во много раз приятнее, чем даже в вагоне монорельса, именно из-за влажности. По гравийной дорожке Терри подошел ко входу в дом и снова приложил чип к панели доступа.

— Эва? — позвал он, как только оказался внутри. — Я дома.

Он закрыл входную дверь и прислушался — его встретила странная тишина, словно в кубе никого не было. Терри прошел в общую комнату и обнаружил там небольшой погром: на полу валялась бежевая форменная куртка, одно из мягких кресел опрокинуто, вереница мятых салфеток вела в их с женой комнату. Вдруг, с искаженным и зацикленным воплем «дрянь» из спальни выкатилась одна из шумих сына. Шарик на механических ножках подбежал прямо к Терри и стал биться об его ботинок.

— Эва? — алфар пошел к спальне. Попрыгунчик выдал писклявое «яяяяяя», подскочил прямо под подошву ботинка и с хрустом покончил с собой. Терри выругался. Эти бегающие по кубу мячики с паучьими лапками знатно раздражали — двигающийся предмет на периферии, Терри постоянно на них отвлекался. Но ломать изобретения сына, хоть и бесполезные, он не хотел. Шумиха сейчас агонизировала, вполне уместно сопровождая это дело заевшим «ааааа». Терри поднял расплющенную игрушку, которая разваливалась в руках, и бессильно осмотрел — починить такое ему не под силу.

Из спальни горделиво выплыла невысокая черноволосая женщина в белой термокофте и бежевых брюках с высокой талией. Терри не видел её так долго, поэтому будто заново оторопел от её красоты. Как бы активно не насаживался идеологами пустынный стандарт прекрасного, почти всё считали его безликим. Ну что такое типичная пустынница? Высокая худая блондинка с голубыми или серыми глазами. С агиток, конечно, смотрели красивые и правильные женские лица, но в жизни канон выглядел серо и невыразительно: бледно-синие лица с невидимыми бровями, маленькими подбородками, глазами навыкат и жиденькими светлыми волосами. Другое дело метисы, такие как Эва. Она была смягченной, улучшенной копией отца-торнега и словно вобрала в себя лучшие черты обоих народов. Иона был низкорослый, а Эва миниатюрной. У Ионы были черные жесткие волосы в тугой завиток, а мягкие волосы Эвы имели золотистый отлив и вились крупной волной. У Ионы было широкое лицо с квадратной челюстью и маленькие черные глаза. Лицо Эвы, смягченное молодостью, за счет выраженных скул и высокого излома бровей смотрелось скорее точеным и надменно-насмешливым. И глаза у неё были большие, светло-карие, почти золотистые.

Только в одном она оказалась большей торнегой, чем отец — в буйном нраве. Иона легко заводился, был громок и грозен, но даже в самые бурные приступы себя контролировал. Эва заводилась ещё легче и отдавалась гневу исступленно, самозабвенно, не страшась и не предвидя последствий своих действий, а ещё она долго помнила обиды. С таким характером было сложно ужиться в обществе, да ей это особо не было нужно, поэтому она вела вынужденное затворничество и редко одевала бежевый «внешний» костюм. А если одевала, заканчивалось это какой-нибудь ссорой, о чем Терри и подумал в первый момент. Но затем он увидел разбитую нижнюю губу и прижатый к правому плечу охлаждающий пакет.

— Что случилось? — опешил Терри. Обычно дальше словесных перепалок никогда не заходило, а тут явные следы физической расправы.

— Меня избили, — буднично заключила жена.

— Кто?! — внутри Терри планомерно вскипала ярость. Это даже звучало дико, никто бы не посмел поднять руку на таби Первого приора. — Имя, номер, как выглядел?

Эва подошла вплотную запрокинула голову, она была Терри по плечо. Он наклонился, чтобы осмотреть её лицо, на что жена чмокнула его в щеку и, вывернувшись, пошла собирать с пола грязные салфетки.

— Кто это сделал?

— Новая наложница отца, — фыркнула Эва.

— Что? — растерялся Терри.

— Ты знаешь сколько раз за эту неделю он был дома? Два! Всего лишь два раза! Он нашел себе новую подстилку и всё время торчит в Башне. Я не думала, что у него может быть что-то серьёзное. Ему же просто неприличное количество лет! Он старик! — со злостью запричитала жена.

— Эва, посмотри на меня, — он подошел к жене и аккуратно взял её за плечи. — Кто тебя обидел?

Эва передернула плечами, её глаза, словно по команде, мгновенно увлажнились. Она медленно моргнула, и слеза крупной гроздью потекла по щеке.

— Ты её знаешь, — дрожащим голосом сказала она. Затем уже ровно добавила: — Как же её имя… какое-то глупое. Сорита?

— Сурита?!

— Говорю же, глупое имя.

— Эва, что случилось? Сурита не могла напасть на тебя.

— Я повыдирала ей волосы! — Эва сверкнула безумным взглядом. — Я размозжила ей голову! Я втоптала её в землю!

Учитывая, что Терри видел живую и здоровую Суриту не более пятнадцати минут назад, Эва явно нафантазировала эту расправу. Что она нафантазировала еще? У жены случались приступы, когда она всё до невозможности драматизировала — Терри списывал это на торнежскую импульсивность. Но побои были вполне реальные — рваная ранка на губе, из которой так обильно капала кровь, что запачкала грудь белой термокофты. Что у жены с рукой он пока понять не мог.

— Успокойся, — Терри прижал жену к себе, осторожно обняв. Глазами он рыскал по полкам, на которых хранились всякие коробки с мелочевкой: витаминными блоками, лекарствами, жевательными кубиками, иголками, ножницами и пинцетами. Повыше, чтобы малышня не достала. Так высоко, что сама Эва без стула не доставала, поэтому она не любила ставить их на место. — Где коробка с таблетками?

— А потом я взяла нож и вырезала все её гнилое нутро, особенно матку! — продолжала мстительно выплевывать слова Эва, но попыток вырываться не предпринимала. — И раздавила всё!

— Тшш, тихо. Тебе нужно успокоиться.

— Ты не понимаешь, что происходит? — отстранилась Эва. — Он спятил. Решил завести детей. Ему шестьдесят четыре! А что, если у них будет мальчик? Он же выкинет меня. Выкинет, выкинет, выкинет! Он не раз говорил, что ненавидит меня и не понимает почему терпит. А что мы без него делать будем, Терри? У нас же всё от него.

— Эва, сядь и успокойся, пожалуйста, — Терри принудительно усадил жену в кресло и встал рядом на колено. — Иона тебя любит и никуда не выкинет.

В ссорах Ионы и Эвы не было ничего удивительного. Торнежский характер. Иона, закаленный управлением миллионным военным приоратом, не умел или не хотел меняться в рамках семьи. Его прямолинейность и приказной тон ранили Эву. И, будучи его дочерью, она отвечала ему тем же. Они находились либо в стадии затяжной ругани, либо наигранного хрупкого перемирия. Их отношения не поддавались никаким объяснениям и систематике — они мирились в самый разгар ссоры или внезапно начинали ругаться посреди идиллии. Поводом могло стать что угодно, но, признаться, инициатором в большинстве случаев была мнительность Эвы. У них были странные отношения. Эва полностью зависела от Ионы, а вела себя так, словно всё было наоборот.

— Любит он меня, да? — взъелась жена, мигом подлетев на ноги. — Думаешь кто мне лицо разбил? Так это он и разбил, когда оттаскивал от той образины! А ещё плечо! Он плечо мне сломал, так оно треснуло, когда он меня за руку дернул.

Эва крутанулась, демонстрируя вполне рабочее «сломанное» плечо. Вероятно, когда Эва напала на Суриту, та автоматически провела захват и случайно выбила Эве кость из сустава. А Иона вправил. Стандартная травма гиммел.

— Я не думаю, что он сделал это намерено. Он не хотел делать тебе больно. Но лучше наложить фиксирующую повязку.

— Хотел! ещё и придушить хотел… и угрожал. Считает меня какой-то бешеной психичкой, дочку мне не отдал. Это он меня так любит?

— Тебе нужно успокоиться. Что бы вы друг другу не наговорили в ссоре, он всегда отходит и прощает. Тебе тоже нужно остыть. Иона тебя любит.

— Почему он тогда её защищал?

— Он тебя защищал. Сурита боевой офицер. Эва, давай договоримся — я сейчас принесу тебе таблетку, и ты её примешь. Тебе станет полегче, ты успокоишься. У тебя был очень сложный день, ты переволновалась, но сейчас я рядом и всё будет хорошо. Договорились?

— И ты больше никуда не уедешь? Тебя так долго не было, даже в эсске!

— Нет, больше никуда не поеду. У меня целая смена свободная, я только твой.

— Ну, раз так… ладно.

— Куда ты убрала коробку с мелочевкой?

— Не знаю, — жена неуклюже потянулась обниматься, заулыбавшись. Но Терри было не провести, он знал, что за видимой улыбкой и спокойствием в следующую секунду могла последовать ещё большая вспышка. Все-таки он хотел дать жене успокоительное. — Может в нашей комнате.

— Я сейчас принесу тебе воды. Дай отдых плечу. И тебя нужно показать медикам. Если это тот захват, о котором я думаю, плечо снова может выйти из сустава. У тебя оно болит?

— Немного.

Терри поцеловал жену и направился в сторону их с Эвой спальни. В небольшой квадратной комнате стояли рядом два эргокресла с пенным матрасом. С двух сторон по тумбочке, а в углу за дверью рабочий столик жены, за которым она шила одежду и мастерила перчатки с украшениями.

Приор настоял на том, чтобы у дочери была профессия и Эва обучилась швейному и закройному делу. Долгое время она ходила в цех и отшивала там форму, но с появлением детей делать это перестала. Вырастив Номи, Эва сразу же потребовала второго ребенка и погрузилась в заботы о появившемся Юкки. Этот период «безделья» затянулся почти на семь лет. В последнее время её стал активно привлекать к делу третий Советник Ионы господин Отто́н. Эва помогала проектировать новые виды формы силовиков Первого и шила костюмы для Советников. Но, конечно же, больше всего ей нравилось делать маленькие копии формы для детей и украшать стекляшками и вышивками приорские перчатки. Эти её таланты оказались востребованы среди стаби, форму под детей Город не производил, поэтому Иона организовал ей рабочее место на дому — лишь бы она перестала вручную отшивать ему тысячную пару перчаток.

Терри размышлял, куда жена могла спрятать коробку — в одну из тумбочек или в стол. Он не хотел надолго оставлять её одну. При беглом осмотре содержимого тумбочек искомого найдено не было. Оставался только стол Эвы. С того угла, Терри услышал тихое нашептывание. За дверью кто-то стоял, скорей всего Юкки. Испугался громких голосов и спрятался.

Терри заглянул в закуток за дверью. Его догадки были правильными лишь отчасти. Там действительно был его сын. Он крутил в руках одну из своих шутих, а из непонятной кучи темного тряпья ко лбу Юкки протянулась длиннопалая рука с острыми когтями. Ладонь была настолько большой, что легко обхватывала голову мальчика. Пальцы гипнотизирующе постукивали длинными желтыми когтями по воротнику-стойке на спине сына. Терри не успел испугаться. Он действовал быстро — резко сбил тощую руку с головы Юкки и схватил сына. Мальчик моментально оказался у сердца Терри. От неожиданности сын выронил шутиху и та начала, пощелкивая, крутиться на месте.

Тварь забилась под стол и шипела оттуда. Терри осмотрел голову Юкки, ничего подозрительного на ней не нашел, но всё равно несколько раз провел по ней рукой, пытаясь стряхнуть что-то невидимое. В следующий момент он вылетел из комнаты, прижимая сына к себе.

— Что морниец делает в нашей комнате? — с трудом сдерживая себя, спросил Терри у жены. — Он должен быть заперт в приорском блоке.

— Спроси у Юкки, — отмахнулась Эва, поднимаясь с кресла. — Это он замок в отцовский блок выломал.

Жена пошла в спальню выгонять морнийца, а Терри непонимающе заморгал. Это казалось абсурдом, чтобы трехлетка смог вскрыть замок с приорским доступом — у мальчика просто не было сил на это, а про эсску речи быть не могло, систему Юкки просто не знал. Застрявший в горле вопрос «всё ли нормально», моментально превратился в удивленное:

— Как ты это сделал?

Юкки насуплено посмотрел на Терри и уткнулся лицом тому в плечо, свернувшись на руках. Из комнаты кубарем вылетел морниец, что-то бурчащий про себя. Он сверкнул затравленным взглядом и быстро облизал губы. Следом за ним шла Эва и брезгливо пинала его. Морниец запутался в своих тряпках и упал, снова зашипев.

— Ты ему руку сломал, — сказала Эва.

— Он держал Юкки за голову.

— Не смей трогать моего сына, тварь! — крикнула жена и с силой пнула кучу тряпья.

— Сына… лоно… трогать лоно да, — запричитал морниец, стараясь поскорее уползти.

— Что ты сказал? — спросила Эва.

— Ша, маленьк человек, малчел! Мальч, — сказал морниец странный набор слов, не сводя взгляда с Юкки. Говорить на пустынном языке он умел плохо, поэтому выдавал какой-то бессвязный набор обрубленных слов. Но Эве этого хватило, чтобы зайти на новый круг истерики — она услышала то, что хотела.

— У них будет мальчик! — с детской обидой в голосе вскричала она и начала с остервенением пинать морнийца. Он шипел и царапал одной рукой дверь в тамбур, пытаясь открыть путь для бегства. Юкки завозился на руках Терри, стараясь вжаться в него ещё сильнее.

— Эва! Ты пугаешь Юкки — окликнул жену Терри. Женщина резко замерла, перевела на Терри взгляд и жутковато улыбнулась.

— Ты же её знаешь? — елейно спросила она.

— Кого?

— Суриту.

— Да, она мой начальник, — осторожно ответил Терри. Разговор с Эвой сейчас напоминал ему ходьбу по проржавевшему подвесному мостику в заброшенном районе Воратума. Все перекладины одинаково ненадежны, но какая именно провалится под ботинком, можно узнать только попробовав её на прочность.

— Она тебе доверяет? Ты же сможешь отравить её? Или в живот пнуть?

— Эва! — зашипел Терри, закрывая ладонью уши Юкки. — Ты себя слышишь?!

— Я шучу, — Эва растянула губы в мертвой улыбке. — Пойду и попрошу у неё прощения. Что это я, в самом деле. Если отцу удобно спать на этой подстилке, не буду мешать. Он ещё на меня разозлится за это. А мне не надо, чтобы он на меня злился. Мне надо, чтобы он меня любил.

Терри нахмурился, у него мурашки побежали по загривку. У жены остекленел взгляд.

— Нам обязательно нужно показать папе Юкки. Он всю жизнь хотел мальчика. Понимаешь? Он обязательно ему понравится. Смотри какой хороший у нас подросший мальчик! — залепетала жена нежным голоском и подошла к Терри, принявшись механически поглаживать сына по волосам. — Какие у него могут быть дети, в самом деле. Он же старик! А тут уже готовый мальчик. И умненький какой! Да, мой хороший? Хочешь к маме?

Юкки повозил головой, видимо это означало кивок, и стал отталкиваться от Терри. Алфар вспомнил, что он ещё не нашел успокаивающих таблеток. Терри опустил Юкки на пол.

— Эва, у тебя болит плечо. Не нужно его поднимать. Юкки уже взрослый и тяжелый, — хмуро сказал Терри, пристально разглядывая Эву. Эти скачки настроения категорически ему не нравились. Юкки обхватил маму за ногу и уткнулся лицом той в бедро, кашлянув.

Терри снова пошел в спальную комнату и практически сразу на рабочем столе жены нашел нужную коробку. Правда подходящих таблеток там не оказалось, но они нашлись рядом. Видимо, Эва сама хотела их принять, но пришел Терри и отвлек её. Алфар взял полупустой блистер, бутылку воды из тумбочки и вернулся в комнату. Жена, встав на колени, ворковала с сыном: вытирала лицо, поправляла волосы, отдергивала рубашку. Идиллия, если бы движения Эвы не были такими рваными и резкими.

— Дорогая, прими таблетку — как мы договаривались. Тебе станет легче, — Терри протянул жене блистер и бутылку с водой. Как ни странно, Эва подчинилась без вопросов и послушно стала выщелкивать таблетки, жевать их и запивать водой. Юкки сначала наблюдал, потом потянул руки, желая тоже съесть парочку. Эва улыбнулась и объяснила, что ему нельзя. Юкки захныкал.

Терри присел рядом с сыном на корточки и взял того за плечи, повернув к себе. Мальчик тер кулаком глаз и готов был заплакать.

— Юкки, скажи, что ты хочешь? — попросил Терри. Была у сына особенность, он становился молчаливым, когда испугается. Он умел и очень хорошо говорил.

— Таблетки он хочет, глупый, — прокомментировала Эва, прожевывая уже третью таблетку.

— Дорогая, тебе хватит. Я надеюсь, ты до этого не успела их принять? — мягко сказал Терри, забирая у Эвы блистер.

— Нет.

Юкки снова захныкал и потянул руки к блистеру, который Терри убирал в карман.

— Проговори, что ты хочешь. И я обязательно тебе это дам. Я мычание не понимаю.

Юкки насупился и потянулся к шее Терри, требуя, чтобы его взяли на руки, но ни слова так и не сказал. Терри подхватил сына и поднял на руки.

— Эва, сядь и отдохни. Может, ты всю бутылку выпьешь?

Как струна, натянутое всё это время нутро Терри, стало потихоньку расслабляться. Эва успокоилась, сын перестал прятаться и любопытно глазел кругом. Нужно вызвать медика жене, пусть плечо посмотрит, она как-то резво рукой махала. Терри давно понял, что порог боли у Эвы пониженный — она могла устроить истерику из-за уколотого пальца, но только ради внимания. В остальном эта женщина поразительно спокойно переносила боль.

— Я хочу круглые… белые, в твоем кармане, — прошептал Юкки.

— Сладкие? — Терри улыбнулся и обнял сына.

— Да, — кивнул мальчик, тоже начав улыбаться. Терри вытащил из кармана глюкозные конфеты, которые ему выдали после дезинфекции и вручил сыну. На канал пришло уведомление с меткой повышенной важности и Терри тут же его открыл. Сообщали, что в завалах Воратума нашли куски ткани и, судя по биркам, это форма пропавшего около трех недель назад Приора по идеологии. Дело о пропаже Приора было в ведении Терри, но его приостановили из-за отсутствия данных. Видимо скоро возобновят. Может найдут останки и дело автоматически закроют, если причина смерти будет «естественной». Хотя может ли быть «естестественной» гибель из-за схода поезда с рельс?

Эва из кресла продолжала механически лепетать, о том какой Юкки хороший. Сам мальчик активно грыз глюкозные конфеты и покашливал. Уже три раза. Терри напрягся.

— Ты подавился?

Юкки замотал головой и с трудом проглотил конфету, с новой силой начиная кашлять. Теперь с хрипом. В Терри поднялась паника — он знал, что начинается, но верить в это не хотел. Он взял у Эвы воду и дал мальчику запить, ведь он всего лишь подавился. Юкки честно постарался проглотить воду, но не смог. Вода потекла у него изо рта, брызгами попала на форму Терри. У сына из уголков рта начала проступать серая пена. Терри сжал зубы. Приступ. Ещё один.

Эва подорвалась на ноги с перекошенным от страха лицом и закричала:

— Я так больше не могу! Не могу!

— Эва, успокойся. Принеси воду. Я займусь им, — сквозь зубы проговорил Терри, перекладывая мальчика так, чтобы он не захлебнулся. Проводив коротким взглядом быстро удаляющуюся в спальню Эву, Терри понес Юкки в его комнату. Там была специальным образом настроена вентиляция, а особого запаха воздух давил воспоминаниями о десятках приступов. Сейчас Терри снова сядет рядом и будет бессильно смотреть, как его сын мучается.

— Тс-с, Юкки, вот так… — проговорил Терри негромко, сел на кровать и устроил худенького мальчика у себя на коленях. — Всё будет хорошо.

Юкки, затихший было, снова зашёлся в громком булькающем кашле, и из перепачканного рта полилась чёрная пузырящаяся жижа, заливая подбородок ребёнка, оставляя тёмные пятна на бежевой форменной куртке пустынника. Терри лишь крепче прижал его к себе, осторожно поддерживая маленькую светловолосую головку, рассеянно бубня под нос: «Всё будет хорошо». Мальчик стонущее заныл, а затем заплакал, перемежая плач страшными сиплыми вздохами. Терри лишь вытирал лицо сына и тихонечко покачивал.

Каждый раз в этой комнате он по-новому кругу вспоминал данное восемь лет назад обещание. Во время одной из ссор с дочерью Иона сбежал. Эва выставила Терри следом, приказав «добить» его, ведь прямо перед побегом тот начал трястись и задыхаться, сердечный приступ отца Эва восприняла за слабость.

Иону он нашел по кашлю. Приор сидел за углом дома, ругался и дрожащими руками пытался выудить из блистера таблетки. Терри замер, не решаясь приблизится. Приор отправил в рот одну таблетку, прожевал её и снова закашлял.

— На что ты пялишься? — просипел он, закидывая в рот следующую. Терри понял, насколько идиотски он выглядит, ведь Приору прекрасно его видно — подглядывающего из-за угла. Терри метнулся за стену, сжал кулаки и замер. Он боготворил Иону, возносил на недосягаемую высоту, и панически его боялся, потому что он обладал властью, он был словом Города, он был Город.

Терри резко выдохнул и с огромным усилием сделал шаг, затем осторожно второй и так несколько раз, пока не оказался рядом с Приором. Он готов был в любой момент развернуться и «проваливать прочь», но Иона молча сносил эту неловкую и долгую попытку приближения. Произойди то же самое сейчас, Терри шел бы ещё медленнее, если бы вообще нашёл в себе силы подойти. Иона пыхтел и кашлял. Терри упорно отводил глаза в сторону, взглядом цепляясь за порванный приорский браслет и перстень, которые валялись в траве.

— Что она со мной делает? — зарычал Иона и вытянул вперед дрожащие ладони. Терри дернулся. — Меня так не трясло, когда я людей на рейдах убивал. Я чуть не списал её, знаешь? Я ещё тысячу раз пожалею об этом. Не списал тогда, не списал сейчас, не спишу и потом. Она повиснет на моей шее камнем и задушит.

Иона спазматически вдохнул и закрыл лицо руками. Терри было до оторопи неловко от этих откровений. Он томился в безвыходном положении слушателя информации, которую предпочитал бы не знать. Не слышать. И не видеть Приора в таком состоянии.

— Что я должен сделать, а? — спросил Иона, убрав руки от лица, на котором остались белые полосы от пальцев — так сильно он вдавливал их. Терри застыл, кажется, без возможности дышать. — Что я, по-твоему, должен сделать?

— Разрешить, — севшим голосом сказал Терри и тут же добавил: — Господин Приор, Высший.

— Ты знаешь, — сказал Иона после длинной паузы, — моя жена была из твоих… чистопородный пустынник. Вся из себя: высокая, тонкая, надменная и больная. Я ненавидел как она на меня смотрела. Теофлидора. Двадцать лет её имя не произносил. Она сошла с ума, пока носила Эву. Ей невыносимо было знать, что в её чреве вызревает ублюдок. Во время родов она умерла. Я остался с младенцем на руках. Я хотел сдать её в Питомник, девочка, что с неё толку? Но перед этим я решил посмотреть… И вот я подошел к ней, ума не прикладывая, где там моя кровь. Она орала, словно перед тем, как отойти к предкам хотела сделать меня глухим. Мне нужно было дать ей имя. Обременительная честь, и я не знал, что можно отказаться, это бы всё упростило. Я посмотрел на нее, такую сморщенную и синюшную, в каких-то белых засохших разводах, и понял, что назову её как то дерево, что растет в саду под куполом Башни — она показалась мне похожей на его оголенные корни. Я городил ошибку за ошибкой — я посмотрел, я назвал, а потом я дотронулся. Она сжала мой палец в маленькой ладошке и замолчала. Я не смог убить её сам и не могу позволить, чтобы это сделал Город. Понимаешь?

Терри толком не понял, зачем Иона рассказал это и что он хотел услышать в ответ, поэтому неуверенно начал:

— Господин Приор, но у Эвы же хорошее здоровье и её репродуктивная система…

— Я слышал, — перебил его Приор, — что среди пустынников родительский инстинкт редко встречается. Это правда?

— Да, господин Приор.

— Зачем ты ей потворствуешь? Тебе должно быть всё равно. Или ты та погрешность?

— Нет, у меня нет этого сбоя, — отрицательно замотал головой Терри. — Детей хочет Эва. В любом случае, наш ребенок будет воспитываться в Питомнике, как и все…

— Наивный юнец, — Иона засмеялся. — Она оставит ребенка при себе. Проблема не в том, что она не родит, Терри. Проблема в том, кого она родит. У неё третий сертификат здоровья, потому что её мамаша была больная на голову и это наследуется. Она родит ребенка, но он не пройдет сертификацию. И что потом?

— Господин Приор, вероятности низкие…

— Прекрати называть меня так. Здесь я не Приор, а подкаблучник. Я предпочитаю отделять эту сторону характера от работы.

— Извините, — сказал Терри, с трудом зажевав «господин Приор». — Эва… все эти вопросы изучала и настроена оптимистично.

— Ты не ответил на вопрос — зачем это тебе?

— Я люблю её, — ответил Терри и наконец смог поднять на Приора глаза. Иона смотрел на него с малообъяснимой тоской.

— Помыкать её желаниям не значит любить, Терри. Почему ты стоишь на своём, даже узнав, что ребенок будет расти при тебе?

— Не знаю. Но я знаю другое — в таком темпе ни вы, ни она долго не протянете. Разрешите попробовать, все анализы дают хорошую вероятность. Она очень хочет детей, она бредит мальчиком. Наследником для вас, чтобы это ни значило.

— Ты сможешь сделать правильный выбор, когда его придется делать?

— Какой выбор?

— Город не должен узнать, что моя дочь явила свету дефектного. Иначе её переведут на четвертый сертификат и стерилизуют. Она сойдет с ума, как её мать. Если ты берешь на себя ответственность, ты обещаешь мне, что не допустишь больного ребенка до сертификации — и она об этом не должна узнать. Я снова введу в рацион Эвы эти… добавки. И ты больше не будешь заикаться о детях.

— Так точно.

— И до сертификации я этих детей даже видеть не хочу.

— Так точно.

— Ты вообще видел младенцев?

— Да, одного Эва мне показывала в саду.

— А теперь представь, что это твой ребенок и ты сворачиваешь ему шею. И ещё раз ответь на мой вопрос.

— Так точно.

— Может дело и правда в этом инстинкте… Я не смогу. За меня это сделает кто-то другой.

Тогда Терри не понял, что Иона имел в виду под «выбором». Точнее умом он обработал гипотетическую ситуацию, о которой говорил ему Приор, и разрешил её в соответствие с идеологией: дефектные дети должны быть уничтожены. Логичный постулат, который вдалбливался всем с Питомника, рядом с тем, что твоя ценность напрямую зависит от пользы, которую ты можешь принести Городу. Пользу может принести только здоровый человек.

Страшно стало потом. Он нарушил обещание дважды. В первый раз, когда ему показали Иоланту, Терри осознал, что родительский инстинкт в нем всё же есть — это делало его напрочь дефектным. Он понял, о чем говорил Иона, когда рассказывал про имя Эвы. А второй раз он нарушил обещание, когда перепуганная Эва протягивала ему хрипящего и задыхающегося мальчика, настоящего, реального и вовсе не гипотетического. Его ребенка. И вмиг все идеологические установки летят во тьму, а в голове пульсирует одна мысль — помочь, спасти любой ценой.

Поначалу скрывать приступы Юкки было страшно, но за год они довели свои действия до автоматизма. Терри понимал, что это было легко — Приор не желал иметь никаких дел с детьми до сертификации. Приходя в куб, он запирался в своем блоке, нянчил Номи, но чаще его просто не бывало дома. Однажды утаив от него правду, скрываться после было легко.

Терри решил выяснить, что за болезнь у Юкки. Он просил Бальдра. Медик-гиммел не нашел никаких отклонений. Когда же случился приступ, он растерялся так же, как и Терри в первый раз. В его инструкциях не было заболевания с такими симптомами. Эва шипела — что медик-гиммел может знать о болезнях высших? Нужно достать медика-вадара! Через коллег Бальдра им удалось отыскать медика из Четвёртого приората — Сааведро. Он не сказал ничего нового — переждать спазмы, настроить вентиляцию, давать много пить. Он тоже не знал из-за чего происходят приступы и что за черная пена лезет из ребенка. Легко было сказать «переждите приступ», ведь с каждым разом это длилось всё дольше. Юкки задыхался, а они ничем не могли помочь.

Но Сааведро взял анализы, проявил дотошную заинтересованность. И, видимо забыв о сотню раз повторенной просьбе, записал эти исследования на Эву. Об этом сразу же узнал Иона, от статуса которого отщипнули непонятный медицинский ресурс. С огромным трудом, краснея и заикаясь, они на ходу что-то выдумали, в глаза врали Приору. Точка невозврата была пройдена. Одно дело скрывать что-то, совсем другое дезинформировать.

Теперь, по прошествии года с момента первого приступа, Терри понимал, что всё безнадёжно. Над ними грозно нависала сертификация — событие, обязательное для каждого гражданина Города. Его проводят, как только ребенку исполняется четыре года. Это прохождение тестов на физическую и интеллектуальную пригодность. Город определял на кого из детей стоит тратить ресурс в дальнейшем, а кого лучше умертвить, для блага остальных. Условно, перед обладателями первого сертификата были открыты все двери, те же, кому доставался четвёртый были обречены на крематорий.

Юкки был умным мальчиком, с тягой к изобретениям. Он быстро решал головоломки и составлял свои, хорошо считал в уме. Он постоянно что-то изобретал и ломал, но лишь для того, чтобы понять, как все устроено. Юкки был рожден в семье Приора и, ему хватило бы слабого третьего сертификата здоровья, чтобы продолжать жить. Но его забракуют при малейшем намёке на приступ. Это однозначно четвёртый, на интеллектуальные показатели и статус смотреть не станут. Сразу из тестовой комнаты мальчика повезут в крематорий. Дальше гарантирована проверка членов семьи. Тогда всплывёт третий сертификат Эвы, у неё в крови «наследуемые» дефекты. Ей, а не Лефтерису, владельцу «счастливого» первого, придется расплачиваться за дефектного ребёнка. Её саму загонят на стерилизацию. В один день она лишится ребенка, будущих детей и, вероятно, мужа. А может и разума. Иона предупреждал…

Чтобы всего этого избежать, Терри нужно всего-то не допустить Юкки до сертификации. Свернуть шею собственному сыну. Сможет ли Терри принять правильное решение? Только сейчас это решение, несмотря на все аргументы, казалось неправильным!

Терри вздрогнул. Юкки затих, а он так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как морниец подполз чуть ли не вплотную к его ногам. Своими жуткими глазами тварь прямо смотрела на Терри. Совершенно черный белок, ярко голубого цвета радужка, сейчас сжавшаяся до узкого обруча вокруг черного зрачка. Немигающий взгляд. Возникало единственное желание — затряхнуть его на месте. Но это был морниец Ионы.

— Я… помощь. Дай, — в голосе твари слышалось требование.

— Уйди или я сломаю тебе вторую руку. Если это не поможет — шею, — потребовалось бесконечное усилие, чтобы не заорать — Терри боялся напугать затихшего Юкки. Морниец, вопреки угрозам, подполз ближе, протягивая к Юкки ладонь. Руки у него были сплошные кости и сухожилия, обтянутые тонкой кожей, вытянутые, с длинными пальцами и отвратительными желтыми ногтями. И Терри четко видел закрытый перелом и неестественно торчащую под кожей предплечья кость.

— Дай, — поманил морниец к себе, снова завозившись в груде тряпья на полу, откопал непонятную полосатую пластинку и постучал по ней длинным ногтем мизинца. — Я помочь.

— Уйди, — повторил Терри. — Ему нельзя помочь!

Сказал и осёкся, осознавая, что… проговорился. Пустынник прижал сына к себе сильнее, отгородившись от морнийца. Безумно страшила мысль о том, чтобы дать этой твари хотя бы тень власти над Юкки, или над собой. Слишком сильны были заложенные с самого детства паттерны — морнийцы зло, их нужно убивать не раздумывая. Бессилие вкупе с раздражением давали острую смесь злобы. Об их способностях и возможностях ходили легенды, говорили, что они могли подавлять волю, контролировать тело, читать мысли, владели непостижимым оружием, способным уничтожать целые города в мгновение ока. И именно морнийцы были повинны в том, что стало с миром. Много что про них говорили, и не всему Терри верил, но эта тварь его пугала. Одни глаза чего стоили.

— Ша-а-а, туптамаш кромба тар! Ша-а-а! — прошелестел со странной горячностью и убеждённостью морниец, впрочем, тут же отдёрнул узловатую конечность.

Мальчик снова захныкал, выворачиваясь из рук отца, ему было тесно и душно — капли пота выступили на лбу, тёмные, грязно-серые. Как и слёзы. Юкки выгнулся и, толчками, вторя конвульсиям, у него изо рта снова потекла серо-бордовая жижа. Морниец поймал её в ладонь, размешивал когтем и пристально разглядывал. Терри била крупная дрожь, ему было физически противно наблюдать, как тварь копошится в рвоте Юкки.

От безысходности ныло нутро и внутренний голос требовал сделать хоть что-то. Например, убить морнийца. Ведь от него все беды. Терри оттолкнул тварь ногой, удерживая хрипящего Юкки. На мгновение глаза застлала горячая пелена и Терри ослеп. Всего лишь слезы. Юкки резко обмяк у него на руках. Терри зажмурился и прижал к себе маленькое тельце. Дышит. Приступ миновал. Его обдало жгучей радостью, следом за которой навалилась отупляющая слабость. Терри переложил мальчика в постель. Машинально поправляя сбитые тонкие волосы на лбу, он отметил на щеке сына проступившую маленькую царапину, на которой набухала капелька крови. Ранка от чего-то острого. Терри проверил всю выступающую фурнитуру на своей форме и так и не понял, как он мог поцарапать Юкки. Слишком сильно прижимал?

— Эва? — севшим голосом позвал он жену. Она слишком долго несла воду. Не услышала. Придется встать. Говорить громче он не может, да и нельзя — Юкки заснул. Он всегда после приступов спал. Терри какое-то время смотрел на безмятежное лицо мальчика, который ровно и глубоко дышал. Ему только хотелось поскорее стереть со светлой кожи разводы болезни.

Терри встал и натолкнулся на одичалый, почти лишённый разума, затравленный взгляд морнийца. По некрасивому шрамированному лицу то и дело пробегала болезненная судорога.

— Что с тобой? — неожиданно даже для себя спросил пустынник. Морниец, когда Терри приблизился, попытался вжаться глубже в угол, хотя, казалось бы, дальше просто некуда, и теперь старался укрыться в своём тряпье.

— Хозяину говорить слова… о… он, — неожиданно залепетал морниец, кивая на спящего мальчика. Кажется, его звали Даккой, это проблема. Он может сказать Приору. Иона не должен узнать! Терри ощутил удушающую панику.

— Не говорить слова о мальчел, — продолжил морниец.

— Не было ничего — грубо сказал Терри, отходя к двери. — Выметайся.

— Ядрума браха, яд гро́йя. Гройя убрать. Не надо гройя к браха. Яд гройя… — зашептал морниец, вытянув снова вперёд руку и указывая тощим длинным пальцем на мальчика. Терри проследил куда указывает морниец и холодно повторил:

— Выметайся!

Дакка ломанулся к двери, ведущей в коридор и быстро за ней скрылся. Терри вышел следом и осмотрелся в поисках жены. Эва сидела в кресле в обнимку с бутылкой воды. Женщина грызла ногти, уставившись в стену невидящим взглядом.

— Он уснул. Его надо умыть, а мне — сменить куртку… — мягко проговорил Терри, подходя к жене и поглаживая её по волосам. Но Эва вывернулась из-под руки, неожиданно напряжённым и злым взглядом смерив мужа.

— Мы должны рассказать отцу. Сейчас же. Сегодня, — заявила она, поднимаясь с кресла и с силой бросая бутылку на пол. Судя по дрожащей интонации, от этой перспективы она сама приходила в ужас. — Юкки умный мальчик, талантливый, хорошо говорит и считает. Он должен понравиться папе. Он прекратит возиться с Номи, забудет про свою подстилку, ведь тут такой хороший мальчик…

— Он задыхается, Эва, — Терри старался говорить спокойно. Он чувствовал себя опустошенным, на самой грани того, чтобы сорваться. Апатия легко превратится гнев. Они говорили об этом сотню раз. Приор не должен знать.

— Да, но что нам делать?! Ему скоро четыре! Его же забракуют! — вот уж чего Эва не любила — это понижать голос. Говорить на повышенных тонах было её своеобразным талантом. — А так отец его полюбит и что-нибудь сделает… Он любит меня, любит Номи, полюбит и Юкки. Я просто буду убирать за ним грязь, мыть его, на время приступов уносить подальше. Я умею делать вид, что все хорошо. Вот смотри!

Жена замерла и натянула на лицо безжизненную улыбку.

— Эва, — Терри взял её за плечи. — Мне нужно ещё немного времени. Я решу эту проблему. Ты не должна ничего говорить Ионе. Обещаешь мне?

На лице Эвы отразилась гамма эмоций, весьма далёкая от интереса или надежды — брезгливость, раздражение, злость. Но лишь на секунду, следом она снова остекленела и напустила на себя отталкивающую маску.

— Как ты решишь? — сказала она со снисходительной улыбкой. — Ведь ты уже четыре года не можешь получить повышение.

Она злится и бьет по самому больному. Сколько раз он наблюдал эти приемы на Ионе. Оказаться целью таких нападок неприятно, но апатия делает его невосприимчивым. Тем более она права. Терри четвертый год не может получить повышение. И в этот раз не получит. Но даже если получит, это ничего не изменит — до статуса стаби ещё два уровня должностей. Он решит по-другому. Пока не знает как, но обязательно решит. У него нет другого выхода.

— Пожалуйста, дай мне ещё время. Сертификация через месяц. Я успею.

ГЛАВА 02— К Эргокресло

Скрипя ходовой частью поезд медленно входил в крутой поворот. Грузовой вагон шестого класса ехал вхолостую, а оттого гремел ещё сильнее. Привинченные к полу полки дребезжали и щелкали, а потолочные ремни с лебёдками глухо стучали друг об друга. Убранные под решетки потолочные лампы заливали вагон синеватым светом. Внутри царила духота, перемешанная с едким запахом от недавно обновлённого пола.

Посередине вагона стояло старое массивное эргокре́сло с красной потрескавшейся обивкой. Под его разбитыми заслонками мертвели подлокотные датчики, держатель для инъекционных бутылей уныло свешивался с погнутой ножки, а сзади торчали вырванные провода подключения. Это кресло имело бы сомнительную ценность, даже если бы было исправно. Но его новый владелец, мужчина тридцати пяти лет в засаленной форме идеолога второго уровня, лежал на нём с чрезвычайно довольным и даже мечтательным видом. Он задумчиво ковырял бородавку на заросшей щетиной щеке и чопорно касался пальцем бруска гро́йи, которую пристроил в выжженую дырку на обивке подлокотника. Сразу после он причмокивал, касаясь языком гнойной лунки на месте выдранного на днях клыка, и снова принимался теребить бородавку. Па́рма Э́лой готовил отчёт.

Рядом, на прикрученных к полу сидениях, насуплено сидел его молодой ученик — Кира́н. Юноша был из высших, о чем кричал весь его холёный вид: начиная от формы последних образцов из дорогой технологичной ткани, заканчивая здоровым румянцем достатка на щеках. Белокурый парень будто сошел со старых идеологических агиток, являя собой образец «чистокровного пустынника»: высокий, голубоглазый, моложаво поджарый и классически красивый. Но этот образ безвозвратно устарел и превратился в карикатуру, ходячей иллюстрацией которой, к своему разочарованию, Киран являлся уже семнадцать лет. По логике многих, если уж ему досталась такая внешность, то к ней в комплекте обязательно должна идти врожденная гениальность высшего вадара, уровня Инженера, не ниже. Поэтому если Киран в пятилетнем возрасте не изобрел новую Базовую машину, то его смело можно списать в паразиты.

Причина обиды, затаившейся между двумя пассажирами старого вагона, заключалась как раз в этом.

— Вы не могли бы… — не выдержал Киран и испепеляющим взглядом пробуравил парму. Чавкающий звук, который тот издавал каждые пять секунд, раздражал неимоверно.

— Ну, наконец, — улыбнулся Элой и снова причмокнул. — Я думал, ты лопнешь.

— Вы специально это делаете?

— Что?

— Звук вот этот издаёте!

— Я бы посмотрел, какие ты звуки будешь издавать, когда тебе передний зуб накануне отчитки выдерут, — проворчал Элой.

— Вот и дали бы отчитку мне вести, раз у вас зуб болит, — буркнул Киран. Парма захихикал. Киран посмотрел на него и с трудом удержался от гримасы отвращения. Гнилых зубов во рту у наставника было предостаточно.

— Ну, давай, выкладывай.

— О чём вы? — спросил Киран, пытаясь вдыхать ртом, чтобы не чувствовать запах, источаемый старшим идеологом. Поезд ощутимо тряхнуло, и он стал с воем набирать скорость. Киран расставил ноги, чтобы случайно не свалиться.

— Ты явно хочешь мне что-то сказать. Разрешаю, — Элой снова причмокнул.

Киран смерил парму брезгливым взглядом и отвернулся.

— Люблю смирных, — ухмыльнулся парма.

— Вы даже не пытались, это не отчитка была, а объявление! — выпалил юноша, не в силах более терпеть пренебрежительный тон Элоя. — При том производстве было много старых далет, для них самые сложные техники внушения. Я ведь их изучал. Почему вы не позволяете мне их освоить? На ваших далетах отрабатывать нельзя, ладно, их могу испортить… но там было пять тысяч человек на списание, мне хватило бы пары штук.

— Семь шестьсот, — поправил Элой.

— Почему не сделать настоящую отчитку? — отмахнулся Киран. — Посмотреть их мысли, настрой, оценить верность Городу, увидеть нарушения директив, кастовых законов. Через эсску или локально. Идеолог может досмотреть мысли любого.

— А зачем? — бросил Элой, вновь с видимым неудовольствием касаясь ранки языком.

— Так инструкции! — задохнулся в возмущении Киран. — И вы… вы должны меня учить!

— Таби не учат, за ними присматривают. Твое дело — архив.

Кирана снова назвали бесполезным просто из-за факта рождения в таби.

Каждый кастовик, которого выбирали на должность Приора или Советника Приора, получал статус «стаби». Это значило, что человек переходит в надкасту, на него перестают действовать ограничения кастового закона, и ему полагается обеспечение в неограниченном объеме. Город признавал их наиболее полезными гражданами и заботился о том, чтобы стаби ни в чём не нуждались. А ещё им разрешалось иметь «семьи»: заключать устаревшую форму сцепки — «брак». Эта умирающая традиция поддерживалась только парой чистокровных семей: среди пустынников редко возникало желание воспитывать детей. Но стаби могли не сдавать детей в централизованную систему воспитания. Таких детей называли «таби»: они во всём зависели от своего родителя-высшего, жили по его желанию и для его развлечения. Как правило, им не давали знаний и профессии, ведь приносить пользу не их задача. Они были игрушкой, обеспечивали стаби отдых и умирали вместе с ним или раньше, если стали обузой.

Но не все таби были бесполезны. Киран знал примеры, когда таби переходили в касту и начинали приносить пользу Городу. Но после введения селекционных программ размножения и строгих систем отбора детей в Питомник, рожденные в браках таби уступали кастовикам и по уму, и по здоровью. Таби, добившиеся перехода в высокую касту, стали исключением. Но это не значило, что таких таби не существует. Киран причислял себя к последним — он получил знания идеолога и теперь осваивал профессию, чтобы приносить пользу. Он хотел стать алфаром и добиться таких же высот, как отец. Он истово верил, что у него получится. А Элой как раз должен был ему в этом помогать.

Но парма по инерции считал его бездельником, который присосался к статусу высшего, и совсем не хотел его обучать. В этом парень находил противоречие. Уж если Элоя так раздражает, что у «бесполезного» Кирана доступ ко всем благам высших, не правильнее ли дать ему отработать? Не логичнее ли помочь стать полезным? Обучить, показать, загрузить работой. Тем более парень сам хочет быть полезным. Элой, каким бы мерзким не был, обладал огромным практическим опытом. Хотя за пять лет безделья в приграничном секторе мог растерять всё, в том числе рассудок — уже дряхлые кресла ворует.

— Парма Хайна меня учил, — веско сказал Киран.

— Ты тоже сидел у него в архивах, — парировал Элой.

— Да… — запнулся парень, пытаясь быстро придумать контраргументы, потому что подход пармы Хайны к его обучению был схожим. Пришлось врать. — Но он показывал мне техники внушения, мы с ним разбирали декодировки касты далет. Он учил меня…

— Если тебе так с ним нравилось, почему тебя сюда скинули? А? — Элой подался вперед и впился в Кирана злым взглядом. Парня обдало волной прогорклой вони. — Что ты здесь ищешь?

— Что? — отшатнулся Киран. Он растерялся от такого резкого перехода.

— Зачем ты лазишь по моим учётам, стервец?

— Я идеолог и это моя работа, — попытался возмутиться Киран.

— Нет, твоя работа — архив. А ты копаешься в моих учётах и всё время ищешь одно и то же: высокий мужчина, двадцать восемь лет, декодирован четыре месяца назад, голубые глаза, рыжие волосы. Кто это?

— Я не понимаю, о чём вы, — севшим голосом сказал Киран. Тот факт, что Элой заметил запросы, стал для юноши неприятным открытием.

— Это Хайна тебя надоумил?

— Не понимаю, о чём вы, — упрямо повторил Киран, отводя глаза.

— Не понимаешь во что лезешь. Сиди и разбирай архив. Ещё раз замечу, что шаришься в учётах — доложу кому следует. Понял меня?

— Понятия не имею, о чём вы, — процедил Киран.

— Понимать не обязательно, а вот делать как я сказал — да. Чтобы больше не занимался глупостями, понял? — Элой откинулся на спинку кресла и пятерней зачесал назад редкие сальные волосы. — Повышу тебе норму выработки в архиве. Это шанс приносить в два раза больше пользы. Всё во славу Города. И возьми респиратор.

Киран, придавленный подозрениями Элоя, в полемику вступать не стал. Это было так же бесполезно, как и разбор архива. Делать в этом секторе решительно нечего. Держало его только одно, а точнее один: высокий мужчина, двадцать восемь лет, декодирован четыре месяца назад, с голубыми глазами и рыжими волосами. Киран почти его нашел.

Сектор ноль-восемь-эс, к которому четыре недели назад Киран был прикреплен младшим идеологом, располагался на юго-восточной границе Города. Справа он граничил с обветшалым ноль-восемь-а, снизу с полузаброшенным ноль-восемь-я, а слева с законсервированным несколько часов назад ноль-восемь-э. Последний формально присоединили к эс и он стал головной болью Элоя, который теперь должен был следить, чтобы дикие торнеги не растащили остатки заводского имущества. Но даже с учётом этих территорий сектор пармы был катастрофически мал и ущербен. Городских заводов здесь не было, только производства для собственных нужд вроде таропомывочных и швейных цехов. Где-то на границе располагалась сеть выработанных пещер с падучим грибом, который периодически ощипывали. Это давало примерно полвагона сырья в неделю, что не закрывало даже дневной потребности сектора в еде. А в одном из новых ангаров, что виднелись из стольни, развернули полевой крематорий, в котором уничтожали тела торнегов из приграничных поселений. Такое соседство давало более-менее стабильное расписание монорельса в буферную зону — крематорские постоянно что-то возили к своему основному заводу.

При секторе по учётам числилось три тысячи пятьсот шесть низших кастовиков — далет, бо́льшая часть которых не была задействована в постоянных работах. Казалось, что непременно должен воцариться хаос: воображение рисовало полторы тысячи голодных далет, штурмующих стольню с требованием дать работу. Но когда дошло до раздачи нарядов, на маленькой площадке у бараков Киран с трудом насчитал полсотни желающих. Куда делись остальные? Трудно поверить, но они ушли за границу, к торнегам. Это стало одним из шокирующих открытий, которые Киран сделал в Воратуме — не торнеги ломились в Город, а городские уходили на спорные территории. Он-то представлял, что огромные полчища примитивных дикарей штурмуют городские границы с требованиями еды и работы. А оказалось, что низшие кастовики идут к торнегам за едой.

Вторым ошеломляющим открытием было то, что Элой с этим ничего не делал. Он сидел в кабинете, пил из бутылок с мутным осадком, бессвязно бормотал и стабильно посылал в Башню фиктивные отчёты, по которым дела в секторе обстояли образцово-показательно. Эти отчёты были предельно доскональными и даже красивыми в своей выверенной структурированностью. Но Киран не понимал, почему парма тратит столько сил на видимость, когда в треть этих усилий мог навести реальный порядок. Если ему самому это делать не хотелось, то у него было два помощника: Киран и Дорий. Но им тоже не давали работы, кроме разбора архива. Поэтому создалась патовая ситуация, когда Киран нужного человека по учётам видел, а вот где его искать вживую, понятия не имел.

Поезд, подёргиваясь, прибыл под обветшалый навес стандартного перрона. Три маломощных прожектора желтым светом разгоняли сумерки по узкой бетонной платформе. Под одним из таких, у выхода к крытому переходу в главное здание стольни, стояли четверо: идеолог в бежевой форме с бордовыми обшлагами и трое худосочных далет в серых рабочих комбинезонах. Поезд последний раз дёрнулся и лениво распахнул двери. Киран подскочил и вышел первым.

От платформы волнами исходил жар, она ещё не успела остыть после заката. Дыхание на секунду перехватило, и Киран прикрыл рот рукавом. К нему, сильно прихрамывая, подошел Дорий, тоже при Элое числился младшим идеологом — перешел из учётников полтора года назад. Ему двадцать, он невысокий и щуплый брюнет, с крупными, выступающими вперед зубами. Кирану Дорий казался глуповатым, но с ним единственным здесь можно было поговорить. Он интересно рассказывал, особенно истории про воспитание в питомнике. Но иногда становился чрезмерно навязчив и требовал странных откровений. Киран не мог понять, то ли это особенность питомничьих, то ли его Элой подсылает.

— Легкой смены, — улыбнулся Дорий. Киран кивнул, но рот предпочел не открывать, пыльный воздух мог вызвать приступ удушливого кашля.

Элой, остановившись в дверях вагона, проворчал:

— Я же просил взять гиммел.

— У нас в бараках накрылась вентиляция, — жизнерадостно заявил Дорий. — Они следят там за порядком. Пришлось взять этих.

Далеты отвесили вялые поклоны и прошли в вагон. Спустя пару секунд послышался грохот, а следом проклятья:

— Осторожнее, олухи! Это тонкий механизм, вам его вообще лапать не полагалось! Да возьмите вы его с разных углов и поднимите, — орал Элой, быстро скатываясь в нецензурщину.

У Кирана кончилось терпение, он развернулся и пошел прочь. Дорий, хромая, увязался за ним:

— Подожди, ты куда?

Киран остановился и пнул носком ботинка край выступающей плитки. Она выскочила и, отлетев сантиметров на тридцать, начала крутиться. От Дория легко можно было оторваться, но парень решил его подождать.

— В архив, куда же еще, — буркнул Киран, поворачиваясь.

— Как прошло? — спросил Дорий, оглянувшись на новый шквал криков из вагона.

— Элой собрал всех в цеху, сказал три раза «Город лучше знает», потом пустил порошок. Всё. Остальные три часа кресло выламывал, — пожал плечами Киран. Он понял, что не хочет делиться с Дорием своими эмоциями по поводу несостоявшейся отчитки. — Зачем ему это древнее кресло, я не понимаю. Там даже купола нет.

— Ну хоть съездил, посмотрел… — ответил Дорий с легкой завистью в голосе. — Меня он никуда не берет.

— Ты не много потерял, — решил закончить разговор Киран. Он сунул руки в карманы и пошел к выходу с платформы. Формально до конца смены было ещё два часа, поэтому он должен идти в архив, но юноша подумывал забронировать ячейку и лечь в развлекательный сеанс. После нескольких часов безделья и дороги он чувствовал усталость. Элой слишком занят эргокреслом, вряд ли он вспомнит про Кирана до следующей смены. Дорий упрямо ковылял следом. Киран пошел чуть медленнее:

— Что с ногой?

— Такая история! Провалился, — с внезапным оживлением ответил Дорий и задрал правый рукав формы. Под ним виднелось перемотанное запястье. — ещё руку потянул.

— Где умудрился?

— Так на третьей балке. Пошел я, значит, к главной дороге за порошками для Эло… — бодро начал Дорий, но судя по оборванному звуку, бывший учётник сообразил, что история не для ушей Кирана. Он почему-то боялся рассказывать про свои походы к торнегам. Наверное думал, что Киран обязательно его накажет или сдаст кому следует. Это было глупо, потому что знание о том, что Дорий ходит к торнегам за порошками для Элоя, было таким же общедоступным, как и привычка последнего ковырять бородавку. У пармы были плохие зубы, от него несло прогоркло-пряной ржавью и частенько он ходил с мутными глазами и плутоватой улыбочкой. Все это прямым текстом говорило о том, что Элой подсел на выпарки из падучего.

Во многих пещерах в пределах Города падучий выродился в то, что называли ржа́вью: большой белый пластинчатый гриб с водянистой шапкой превращался в мелкие рыже-серые пучки вьющихся нитевидных трубочек, которые на любое движение выстреливали дурно пахнущими токсичными облаками спор. До конца было непонятно, почему так происходит, учёные говорили, что из-за недостатка воды и мутаций. И если падучий перерабатывали в едовые концентраты, то ржавь была токсичной, вызывала привыкание, а вдыхание спор и вовсе приводило к смертельной болезни, когда гриб прорастал на внутренних органах.

Город использовал переработанную ржавь в малых концентрациях в стимуляторах и напитках вроде дарзи, которые для поднятия настроения цедили высшие. Однако стимулятор выдавали по показаниям, а достать дарзи за пределами Башни было практически невозможно. И вот здесь появлялись чернозубые седиты, с их выпарками, смесями и самокрутками, которые назывались шира. Они обещали эффект ржави без привыкания, но с парой неудобств вроде испорченных зубов, галлюцинаций и тремора. Городские соглашались, ведь эффект от торнежских смесей был схож с мощным разгрузочным сеансом, только без промывки мозгов, да и стоил в десятки раз дешевле. А зубы у всех к двадцати и так были плохие.

Только одна проблема — ходить за границу запрещено, а обменивать у торнегов городское имущество на ржавь и вовсе противозаконно. Но никого в приграничном секторе эти запреты не останавливали. Кроме Элоя. Что было странно, учитывая глубину канавы, которую он под себя вырыл фиктивными отчётами в Башню. Дважды в неделю Элой посылал за границу Дория и последний очень гордился тем, что парма доверяет ему это задание. Учитывая зависть, которую младший идеолог испытывал к Кирану, только этой благосклонностью Элоя он и мог похвастать. Но обычно он раньше вспоминал о том, что про эти «просьбы» нельзя говорить.

— Для Элоя? Продолжай, — улыбнулся Киран. Замешательство, с которым пытался бороться Дорий, его позабавило.

— Нет, для э… эксперимента. Да, я затеял эксперимент, — попытался выкрутиться младший идеолог. — С порошками. За которыми я и пошел.

— А почему он сам не ходит?

— Кто?

— Э… эксперимент, — передразнил Киран. — Почему он сам за порошками не ходит? Там же половина его сектора, должен чувствовать себя хозяином. И торнеги его любят, ведь столько обеспечения уходит за границу из-за его попустительства.

Киран пнул плитку и быстро пошел прочь. Он переоценил своё спокойствие. Хлипкий пол наспех построенного перехода между платформой и зданием стольни грохотал под ботинками. Было темно и душно. Кирану хотелось разбить что-нибудь от бессилия. Находиться рядом с Элоем и его прислужниками было невозможно. Можно попросить у дяди нового наставника и приказать, чтобы его учили, а не запирали в дурацком архиве. Мысль о такой возможности приятно остудила пыл. Дядя не откажет, он ни разу ещё не отказывал. Но этой просьбой Киран в очередной раз докажет, что ни на что не способен сам. Его отец в этом возрасте уже получил повышение до идеолога, а Киран только научился копировать архив.

«Еще два часа смены, — послышался гнусавый голос Элоя в системе. — Бери респиратор и иди разбирай архив!».

Киран со злостью стукнул кулаком по стене перехода. Вся конструкция загудела, а лист стеклопластика, вместо того чтобы разбиться, вылетел наружу больно щелкнув Кирана по костяшкам. Юноша ругнулся и поплелся вниз по винтовой лестнице.

Под архив в секторе был приспособлен бывший производственный цех в восемьсот квадратных метров. Большое помещение, забитое высокими, под потолок, стеллажами, на которых в древних целлюлозных коробках складировались разномастные бруски гройи. На пластинках значились сухие данные о местных кастовиках: имя, номер, каста, социальная группа, год рождения, сертификат здоровья, место рождения, образ, краткий психологический потрет, место распределения, выполняемый функционал, места работы, выдержки из личного дела по нарушениям и поощрениям, место и дата смерти, отметка крематора. Некоторым записям лет по сто, там мыслеобраз ещё совсем неумелый и неразборчивый.

Киран третью неделю перезаписывал данные с древних пластинок в новые формы эсски и сбрасывал гройю в ящики. Эти ящики потом отправляли в Башню и засыпали в ствол, который служил ядром симуляторной среды. Для увеличения мощности эсски Башне нужна была вся гройя Города. После смены в архиве наступала апатия, хотелось просто смотреть в стену или запустить первый попавшийся, самый примитивный развлекательный сеанс в системе. Киран чувствовал, как деградирует.

Зачем Городу эти архивы? Зачем хранить данные о далете, которого списали тридцать лет назад и единственным его достижением была переработка нормы в полтора раза? Киран полагал, что эта информация из буферной зоны эсски сразу идет на уничтожение. Если учёты тридцать лет назад велись такими же халтурщиками как Элой, то ценности в них нет даже для статистики.

Юноша сидел на табурете и насуплено переводил взгляд с длинного ряда стеллажей на громоздящиеся ящики в углу у железных ворот. Далеты выгружали архив с сектора ноль-восемь-э. Простые подсчеты говорили, что каждые пятнадцать минут на скрипящей тележке подвозят полтора месяца работы. Задерживаться здесь так долго Киран не планировал, поэтому просто бездельничал, дожидаясь конца смены. Он крутил в руках исцарапанный респиратор и пытался думать. Рядом сильно шумел швейный цех, в уме вяло ворочались мысли о том, как и где найти рыжего.

Не идти же самому за границу? А что, Дорий вон ходит, значит ничего сложного. Хотя он там умудрился руку и ногу повредить, а может и головой стукнулся. Всё же Киран зря сорвался на Дория, его можно было раскрутить на разговор. Может он видел рыжего или знает, куда местные далеты переселились. У Кирана спазмом свело живот, а секундой спустя, как насмешка, пришло напоминание о времени приема пищи. Юноша стянул с руки грязную перчатку и достал из внутреннего кармана помпу с концентратом. Она оказалась последней, а значит придется снова идти в медблок. У Кирана было новейшее поколение едовых концентратов, которые присылали из Башни специально под него, и которые почему-то хранились у медиков. Те с благоговением разглядывали белые ампулы автоматического ввода и каждый раз как-то нехотя отдавали их парню. Сорвав защитную упаковку, Киран аккуратно приспособил носик ампулы под плоскую клипсу катетера на левом запястье и немного надавил. Содержимое баночки впрыснулось в вену. По руке побежали мурашки.

Парень вздохнул и поднялся на ноги. Концентрат — это хорошо, но, чтобы в желудке прекратились спазмы, нужно идти к автомату за жевательными кубиками, которые он получал уже по общим правилам. Скучнее занятия, чем бесполезно работать челюстями, разжевывая волокнистый клейстер, и представить нельзя. Но Кирана запугали, что если он будет забывать про кубики, то у него вывалятся зубы. Наверняка пустые угрозы, но парень решил не рисковать.

Ближайшие автоматы с жевательными кубиками были в общем коридоре второго яруса главного здания стольни. Киран прошел вглубь архива, вышел к лестничной площадке, поднялся на четыре пролета и, миновав большой складской прилавок выдачи, вышел в замызганный коридор. Он был раздражён — ходить по такой духоте занятие малоинтересное, а вентиляция накрылась, видимо, не только в бараках, но и во всей стольне. Под ботинками скрипел песок, пахло чем-то горелым. У поворота вяло подметал пол какой-то далет, у прилавка склада ошивалась громкая тройка гиммел, но в коридорах было подозрительно пусто для ночной смены. Киран подошел к одному из ржавых аппаратов и прислонил браслет к исцарапанной панели. Агрегат задумался.

Боковым зрением Киран отметил, что в коридоре кто-то появился, а по прихрамывающей походке, он узнал в этом человеке Дория. Тот выглядел раздосадовано, на щеках красными пятнами проступало раздражение. Киран убрал браслет от панели аппарата и, выждав секунду, снова прислонил. Вопреки ожиданиям ничего не произошло. Дорий подходил всё ближе и Киран услышал, как он ругается себе под нос. Наверняка идет от Элоя. Говорить с ним сейчас не лучшая затея.

Киран вернулся к созерцанию ржавой коробки автомата и повторил свою попытку. Снова ничего не произошло, аппарат задумывался и ничем этот мыслительный процесс не заканчивался. Киран уже хотел попытать счастья в другом ржавом ведре, но тут к нему подошел Дорий:

— Стукни сбоку.

— Что? — не понял Киран.

Дорий кивнул вернуть браслет к панели доступа и сильно ударил по боку аппарата. Как ни странно, варварский метод сработал, и автомат предложил Кирану выбрать количество единиц. Парень указал один. Открылась заслонка и оттуда высыпался десяток кубиков.

— Зачем тебе столько? — удивился Дорий.

— Я один хотел, — ответил Киран и взял кубик.

— Новые какие-то, — сказал Дорий, разглядывая горсть синих упаковок. — Забирай и остальные, они явно на тебя записались.

— Мне только один нужен, — отозвался Киран на что удостоился непонимающего взгляда. Секунд десять они смотрели друг на друга, пока до парня не дошло предложить: — Хочешь? Забирай.

— Можно, да? — обрадовался Дорий, сгребая жевательные кубики. Киран избавился от упаковки, скинув её в ящик пустой тары, закинул кубик в рот и вздохнул. Дорий рассовал кубики в карманы.

— Есть не будешь? — уточнил Киран.

— Не-а, поменяю на что поинтереснее.

— Например?

— Да всё интереснее, чем жевать.

Киран пожал плечами и пошел обратно. Дорий захромал рядом. Видимо тоже в архив сослали отрабатывать последние минуты смены.

— Так что с ногой? — спросил Киран, но интерес вышел чересчур фальшивым.

— Я ж сказал, — буркнул Дорий.

— Торнеги побили? — попытался пошутить Киран.

— Торнеги идеологов не трогают, — серьезно отозвался Дорий. — Они, наоборот, помогли мне выползти.

Киран промычал что-то бессвязное. До лестницы они дошли молча.

— Знаешь какой вопрос мне покоя не даёт? — вдруг спросил пыхтящий Дорий, уже почти спустившись.

— Ну? — буркнул юноша без интереса.

— Чего тебе в Башне не сиделось?

Киран хмуро посмотрел на Дория. Этот вопрос в разных вариациях задавали ему много раз и отвечать на него порядком надоело.

— Какая разница, где мне будут говорить, что я бесполезный?

— В Башне ты можешь это слушать с удобного эргокресла, потягивая витаминизированную воду, — отозвался Дорий.