автордың кітабын онлайн тегін оқу Больные души
Хань Сун
Больные души
韩松
医院
Copyright © Han Song, 2016
This edition published by arrangement with The Jennifer Lyons Literary Agency, LLC and Synopsis Literary Agency
Cover design by Will Staehle
Перевод с китайского Кирилла Батыгина
© К. Батыгин, перевод на русский, 2025
© Оформление, издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
* * *
Пролог. Красный крест на Красной планете
Суть любого путешествия заключается в том, что ты едешь именно куда-то, а не пускаешься в путь бесцельно. Вот и у космической миссии «Махамаюри»[1] был весьма определенный пункт назначения: Марс.
Аппарат пролетел 324 дня и 25 миллионов километров от Земли и наконец вышел на орбиту Красной планеты. Двухрежимный ядерный двигатель сбавил обороты, и космический корабль вошел в зону притяжения Марса.
Командир еще раз оглядел парившие по отсеку в россыпь, как стайка белых мышей, человекоподобные агрегаты. Это были частично механизированные живые организмы, в головах которых роились бактерии.
Генно-модифицированные микробы, имплантированные в металлические черепа, сцепляли воедино электронные нервы, которые не только задавали направление и скорость движения агрегатов, но и позволяли полулюдям посредством биохимического программирования имитировать состояние, похожее на медитацию. Эти квазироботы во время полета пребывали в состоянии отрешенной квантовой сосредоточенности. Благодаря этому у агрегатов возникало некое подобие сознания, дававшее им возможность вступать в контакт с «потусторонним миром».
Передовые полуфабрикаты, которых некоторые считали залогом светлого будущего всего человечества, выполняли функции исследовательских зондов. Им предстояло искать на Марсе Будду.
Но руководил на корабле по-прежнему человек из плоти и крови: Гусин – посвятивший многие годы самосовершенствованию буддийский монах.
Наука прогрессировала непрерывно и достигла того уровня, когда было сделано в самом буквальном смысле чудесное открытие: везде и повсюду в космосе обнаруживается Будда.
Организовать полет «Махамаюри» получилось только после того, когда было объявлено о полном окончании всех мировых войн. «Махамаюри» стала первым после возобновления программы космических исследований кораблем, который покинул Землю и отправился доставлять партию груза в другую часть Солнечной системы.
В войнах сгорели все империи прошлого, и им на смену пришли новые гиганты: Индия, Непал и прочие страны. На них и легла задача править миром. Началось возрождение буддизма, который, выйдя далеко за пределы Гималаев, стал религией новой эпохи. Человечество переформатировало все идеологические и материальные основы бытия.
Помимо командира на корабле было еще два космонавта помладше, его ученики: 22-летний Чжифань и 18-летняя Жунянь[2].
Гусину, для того чтобы погрузиться в состояние глубокого созерцания, никакие вспомогательные средства не были нужны. А вот Чжифань и Жунянь пока что не могли обойтись без помощи. В течение полета, продолжавшегося почти год, им приходилось то и дело подключать мозги и тела к машинам, чтобы ощутить все те чувства, которые приходят с отрешенной сосредоточенностью. Так молодежь готовилась к встрече с Буддой.
Еще в 2413 году по буддийскому календарю корабль «Аполлон» совершил посадку на Луне. Много времени утекло, а людям так и не удалось обнаружить Будду ни в одной из космических экспедиций. Впрочем, никогда еще в прошлом никто не преследовал в космосе каких-либо целей, способствующих достижению прозрения.
Марс – планета, просуществовавшая в полном безмолвии долгую вечность. Именно Красная планета во всей Солнечной системе была наиболее близка к Земле по всем параметрам.
Будда за последние 2500 лет являлся на Землю лишь единожды. Больше там его никто не видывал. Пройдя преисподнюю и чистилище мировых войн человечество преисполнилось надежд на повторное пришествие Будды. Однако, по всей видимости, этому не дано было свершиться на Земле.
Разработанный Индийской организацией космических исследований и Индийским технологическим институтом в Канпуре на основе технологий квантовой запутанности зонд для исследований дальнего космоса обнаружил за пределами Земли многомерное пространство, в котором, как утверждалось в отчетах, «существовало нечто, подобное божественной силе и подающее сверхъестественные признаки жизни». Возможно, это было свидетельством присутствия Будды.
Было выдвинуто предположение, что наибольшую ценность для исследований по этому направлению среди планет земной группы представлял Марс. Но пилотируемые корабли или беспилотные зонды направились и к другим планетам, а также кольцам астероидов и даже крайним пределам Солнечной системы и много дальше. Столь великую миссию воспели не в одном произведении верующие деятели искусств на Земле.
Во время полета молодые космонавты ощущали воодушевление. Чжифань поинтересовался:
– Наставник, а с чего это Будда решил отойти от земных дел?
Не он первый поднимал этот вопрос. Гусину уже многократно приходилось на него отвечать. Но наставник всегда охотно делился с учениками своими соображениями. Ведь такие рассуждения – сами по себе упайя, средство, которым учитель подводит подопечных к просветлению.
Гусин начал рассказ:
– Когда принцу Сиддхартхе Гаутаме Шакьямуни было 17 лет, его отец Шуддходана избрал сыну в жены Яшодхару, деву, лик которой был столь же прекрасен, как и ее помыслы. Принц, прожив столько лет на земле, выказывал прилежание в овладении благами воздержания, созерцания и мудрости и подавлял в себе яды неведения, жадности и ненависти. Перед лицом мирских забот его душа оставалась чиста, подобно цветку лотоса, который никакая грязь и скверна вовек не запятнают. По достижении 19 лет Сиддхартха ощутил, что слишком долго не покидал дворцовых покоев, и возжелал выйти за их пределы, чтобы в свое удовольствие погулять снаружи. С этой просьбой сын явился к отцу. Шуддходана согласился отправить принца на прогулку по саду, но только в сопровождении многочисленных чиновников и придворных дам. И еще наказал одному особенно мудрому сановнику, чтобы тот неотступно следовал за принцем и давал ему необходимые наставления.
Сиддхартха сначала посетил сад у восточных врат, и на пути ему попался старик, худой, как хворостинка, с седыми волосами, с испещренным морщинами лицом, с горбом на спине, со скрученной талией, с посохом в руке. Двигался старец с большим трудом, и вид его вызывал всеобщие сочувственные вздохи. Принц спросил: «Кто это?» Сопровождавший его сановник ответил: «Ваше высочество, это состарившийся человек». Принца этот ответ глубоко тронул, в сердце у него закралась тоска. Каждый человек на свете вынужден мириться со страданиями преклонного возраста. Нельзя ли людей как-то избавить от них? После некоторых размышлений принцу так и не пришло в голову средство, которое было бы способно побороть старость. Прогулка сразу лишилась всей своей прелести, и принц попросил отвести его обратно во дворец.
Минуло несколько дней, и принц Сиддхартха вновь потребовал организовать выход в свет. На этот раз он отправился к южным вратам, где обнаружил больного человека, лежавшего на обочине дороги в мучительных терзаниях. Его вид вызывал лишь нестерпимую жалость. Принц вновь спросил: «Кто это?» Сановник ответил: «Это больной человек». Принца ужаснул этот страждущий. Тело наше сформировано из земли, воды, пламени и ветра. И когда эти начала оказываются не в ладу между собой, человека одолевают всевозможные хвори. Причем страдания доставляют не только тяжелые недуги. Легкие недомогания вроде головной или зубной боли могут быть ничуть не менее невыносимыми. Можно ли как-то избавить людей от болезней? Принц опять задумался и вновь не придумал какого-либо средства, которое могло бы избавить человека от боли. Раздражение его высочества не знало конца. Вновь он почувствовал, что прогулка не в радость, и вновь он возвратился к себе во дворец. Издревле поговаривают: «Лишь когда болезнь настигает наше тело, мы ощущаем боль, а пять страстей[3] сбивают нас со здорового пути». И в этих словах есть свой резон.
В третий раз принц обратился к отцу с просьбой дозволить ему покинуть дворец. В сопровождении вереницы чиновников и придворных дам Сиддхартха добрался до западных врат, перед которыми как раз проносили тело мертвеца. Из покойника изливались гной вперемешку с кровью. От тела исходила страшная вонь. Скорбь одолевала посторонних при виде горько плачущих родственников почившего. Кончина происходит, когда составляющие тело четыре элемента расходятся в разные стороны. Тело тогда одолевают многие сотни мучений, и жизнь покидает человека. Представьте, что происходит, когда с быка сдирают заживо шкуру или с еще здравствующей черепахи отдирают панцирь. За печальным зрелищем было мучительно наблюдать. Принц вновь спросил: «Что это?» Сановник ответил: «Это умерший человек». Принц вновь задумался. Все люди, населяющие этот мир, рано или поздно будут вынуждены столкнуться со смертью. Конечная гибель – рок, которого никто не избежит.
На четвертый раз принц отправился к северным вратам. Вдруг перед его высочеством предстал державшийся величаво, с виду благочестивый и нравственный шрамана – странствующий монах. Одет он был в кашаю – одеяния цвета коры деревьев. В одной руке монах сжимал чашу для сбора податей, в другой – посох с кольцами из металла, которые звякали при ходьбе. Монах шел безмятежно своей дорогой. У Сиддхартхи при виде этого человека возликовало сердце. Почтенно сложив ладони перед грудью, принц поинтересовался у шрамана: «Что вы за человек?» Ответ: «Я – бхикшу». Принц уточнил: «А что делают по жизни бхикшу?» Шрамана пояснил: «Бхикшу – это монах, отошедший от всего мирского и посвятивший себя самосовершенствованию, чтобы найти свой путь. Отвергнувший все мирское мыслит лишь о самосовершенствовании и тем самым получает возможность освободить и себя, и все живое от страданий рождения, старения, болезни и смерти».
Услышав это, принц задумался. А ведь и он хотел разрешить основополагающие страдания рождения, старения, болезни и смерти, которые связывали все живое. Монах прекрасно облек эти помыслы в слова. Сиддхартха хотел было обратиться к шрамане за наставлениями, но того и след простыл. Принц испытал от исчезновения мудреца и печаль, и радость. Печаль – потому что ему было еще о чем спросить монаха по поводу пути к самосовершенствованию, а тот вдруг скрылся в неизвестном направлении; радость – потому что он обнаружил возможность избавления человечества от страданий старения, болезни и смерти. Воодушевленный принц вернулся во дворец.
Обойдя таким образом врата на всех четырех сторонах дворца, принц повстречал муки старости, недуга и гибели, а также ушедшего от мирских дел бхикшу. Все эти видения ниспослали небесные божества, чтобы помочь принцу уйти от мира и стать Буддой. Такова была воля судьбы.
На том Гусин довел заученную назубок притчу до конца и с таинственной полуулыбкой поглядел на Чжифаня и Жунянь.
– Так он ушел от мира и начал самосовершенствоваться, чтобы спасти всех от старости, болезней и смерти? – Такие вещи Жунянь всегда говорила с наигранным донельзя придыханием.
– Ну да, мы же не первый раз об этом слышим, – заметил Чжифань.
– Вот только… Медицина позволила нам обойти все эти три страдания. Тогда к чему нам искать Будду? – Жунянь охватило явное недоумение.
– Хороший вопрос, – признал Чжифань. – Того больного, которого Будда повстречал, мы бы сейчас вылечили вмиг. Наши высококлассные больницы лечат всех и продлевают дни старикам. Что же касается смерти, то и с ней мы вроде бы сможем разобраться благодаря науке и технологиям.
Верно говорил ученик. За счет геномики удалось взять под контроль абсолютное большинство заболеваний; а возможности регенерации и замены органов достигли того уровня, что, в сущности, люди уже обрели долголетие. Следующим шагом должно было стать единение с искусственным интеллектом, которое сулило человечеству бессмертие. Сознание умирающего человека можно было отсканировать и загрузить в механизированное тело. Тем самым жизнь и смерть действительно обратились бы в вечный круг перевоплощений и перерождений.
Но вслух Гусин ничего не сказал на замечания подопечных. Он всматривался в раскинувшийся за стеклом иллюминатора Марс, походивший на раскрывавшийся посреди бездны красный цветок лотоса.
Вплоть до недавнего времени люди смотрели на эту планету совсем иными глазами. Издревле все говорили о Марсе только в связи с «каналами», которые кто-то предположительно проложил на его поверхности. Потом все внимание переключилось на научные исследования, терраформирование и колонизацию космоса. И вдруг здесь решили искать Будду…
У Жунянь возник еще один вопрос:
– Наверно, главное – упорно учиться и верить в лучшее. Ну и набираться жизненного опыта. И настанет день, когда везде и всюду можно будет увидеть всеобще почитаемого Будду. У каждого человека в сердце хранится истинная таковость. Но большинство людей еще не прозрели и все еще остаются жертвами пустых метаний. К чему тогда лететь далеко в космос, искать то, что нам нужно, в столь далеких пределах?
Девушка полагала, что вся эта поездка была скорее перфомансом, чем научной экспедицией. Да, религия и искусство – неразрывно связанные вещи. Но Жунянь все равно ощущала неясный трепет от всей этой затеи.
Предпочитая не вдаваться в такие тонкости, Чжифань ответил ей вопросом на вопрос:
– А почему принц Сиддхартха не остался совершенствоваться у себя во дворце? И зачем монаху Сюаньцзану[4] потребовалось преодолевать многочисленные опасности, чтобы заполучить в Индии сутры?
У Жунянь на глаза навернулись слезы.
К тому моменту андроиды уже пробудились. Микробы у них в головах телепатически подключились друг к другу и принялись с жаром обмениваться откровениями, почерпнутыми во время медитации. Вскоре разгорелся нешуточный спор: получеловеки не сошлись во мнениях о том, какие истины заслуживали доверия. В прежде безмятежном космическом корабле запахло порохом дискуссии.
«А могут ли искусственные люди стать Буддами?» – подумала про себя Жунянь.
На все происходившее в каюте безмолвно взирала со своего портрета одноликая и четырехрукая Махамаюри. Восседала она на золотистом павлине. В руках богиня держала цветок лотоса, цитрон, гранат и перо павлина. Каждый из предметов воплощал определенное качество: лотос – почтительность, цитрон – дисциплину, гранат – удачливость, перо павлина – освобождение от бед.
Махамаюри – олицетворение Вайрочаны. Вайрочана – абсолютное проявление духовной сущности Будды – располагает двумя добродетелями: поглощением и переубеждением. Эти способности материализованы в форме двух драгоценных престолов: трона белого лотоса, который обозначает готовность всегда проявлять милосердие, и трона синего лотоса, который символизирует обуздание всех страданий.
По скромному мнению Жунянь, вполне возможно, именно Махамаюри выступала навигатором, который не позволял кораблю сбиться с намеченного пути.
Накрутив пятнадцать кругов вокруг Марса, Чжифань вывел корабль на перицентр в 450 километрах от поверхности планеты и начал снижение. Они вошли в разреженную атмосферу Марса.
Местом посадки было избрано плато провинции Фарсида в западном полушарии. Чжифань вклинился в перебранки андроидов и выпустил их наружу. Полуавтоматы-получеловеки сразу перешли в рабочий режим и либо полетели вперед, к небу, либо устремились вниз, к земле. Зонды ринулись искать следы Будды.
Сущность, которую посчитали за Шакьямуни, вероятно, нашла пристанище на одной из скал Марса. Но «увидеть» ее нельзя было ни живыми, ни механизированными глазами, только «аккумулированное сознание», возникшее благодаря слиянию андроидов и живой материи, могло зафиксировать присутствие богини.
Космонавтам открылся «другой берег существования» – опустошенный и безмолвный. Красный песок был усеян мелкой галькой. Повсюду высились вулканы и зияли кратеры. Над неровным рельефом нависло, подобно огромному зонту, розоватое небо. Со времени посещения этих краев первыми зондами прошло очень много лет. Марс вроде бы не изменился, но в то же время выглядел не таким, как прежде.
Встав на замершие в неподвижности камни всех возможных размеров, Гусин принюхался. Не это ли дыхание Будды? Командиру припомнился Даошэн, буддийский монах эпохи китайской династии под названием Восточная Цзинь[5]. Даошэн долго учился и постиг многие тайны буддийских предписаний. Монах полагал, что «все живое способно стать Буддой». Более того, он заявлял, что даже «нерадивый в вере может стать Буддой». Скандальная мысль по тем временам! Догматики объявили Даошэна еретиком, желающим ввести народ в заблуждение, и изгнали его из духовенства. Однако Даошэн не изменил своему учению. И тогда он избрал себе в слушатели камни и начал им проповедовать свои заветы. Дойдя до принципа, что даже неверующему дано стать Буддой, Даошэн обратился к камням: «Отвечает ли то, что я говорю, велению сердца Будды?» И камни все как один одобрительно закивали. Отсюда, кстати, афоризм про человека, который говорил так красноречиво, что смог растрогать даже твердые камни. Лишь позднее трактат «Нирвана-сутра» попал на юг Китая, и только там монахи смогли по достоинству оценить проницательные мысли Даошэна.
Камни на Марсе вроде бы тоже скучились и ждали поучений от Будды.
Группка андроидов прибыла в низину, напоминавшую по форме овраг. Считалось, будто это все, что осталось от высохшей реки. Поверхность Марса некогда была испещрена потоками воды. Отложения, оставшиеся от них, можно было наблюдать на промерзшем грунте. Более того, в некоторых местах обнаруживалась даже жидкость.
Отдельные зонды направились к укрытыми покровом снега вулканам и кратерам. И на Марсе когда-то была жизнь – это непреложный факт. Причем весьма вероятно, что на скалах и под снегом еще сохранились какие-то бактерии.
Современные буддологи полагают, что Будда приходит в мир вследствие заурядной эволюции обыкновенных организмов. Жизнь всему на Земле дали бытовавшие в океане устойчивые микроорганизмы, в которых начали сами по себе, чисто по законам химии, размножаться элементарные частицы. И вот, после неизвестно сколько продолжавшихся бесчисленных перерождений, была достигнута – очень поступательно – некоторая ступенька в процессе эволюции, и – вовсе даже не вдруг – сформировались все благоприятные условия для того, чтобы жизнь превзошла саму себя и вышла за известные рамки. Это как в китайском традиционном театре, когда артист резко меняет заранее заготовленную маску и по мановению руки неожиданным образом преображается, являя всем созерцающим его магию перевоплощения. Эволюция – вот действительно самое чудесное из всех чудес вселенной.
Когда Чжифань и Жунянь представляли себе, что все в мире – самое возвышенное и самое низменное, самое благородное и самое жалкое, самое благообразное и самое безобразное, самое приличное и самое отвратительное – в конечном счете способно преобразиться в Будду, у них все внутри трепетало, словно им в самое сердце загоняли серебряные иглы для акупунктуры.
Однако, исходя из всех имеющихся свидетельств и доказательств, за всю историю к человечеству прозревший снизошел лишь один раз. А потому вероятность появления второго подобного существа была невероятно мала.
И все же теория причинности, выработанная в рамках восприятия эволюции с позиций религии, указывала, что появление Будды в полной мере вписывается в принципы естественного отбора и выживания сильнейших. Так что даже если многие тысячи поколений в поте лица посвящали бы себя вере и самосовершенствованию, отсутствие должных условий свело бы все их жертвы в ничто или даже привело бы к тому, что все их усилия были бы на благо лишь нечисти, царившей в других учениях.
Вся тягость жизни заключается в том, что стать Буддой – крайне тяжелое занятие. Допустим, что на Марсе остались некоторые проявления жизни. Но эти реликты столь малочисленны и слабы, что приходилось задаваться вопросом: а смогут ли они вообще произвести на свет хоть что-то, уже не говоря о Будде?
Земля – прямая противоположность Марсу. На поверхности нашей планеты жизнь проявлялась в самых сложных формах. Возьмем для примера многочисленное царство насекомых. Одних жуков насчитывается где-то триста тридцать тысяч видов. Многие жуки в течение своего жизненного цикла питались одними цветами, что вынуждало потомков против собственной слабой воли эволюционировать в иные формы. Вот, собственно, как мы и получили то диковинное разнообразие животного мира.
И все же – при всем этом богатстве фауны – нашелся лишь один вид зверей, которому в конечном счете суждено было стать человеком. А из несметного количества людей, которые вступали на Землю, лишь один смог стать Буддой. И не так давно эти же «венцы творения» учинили на Земле очередную мировую войну, в которой почти что полностью истребили друг друга, едва избежав Судного дня.
Есть крылатое выражение: «если мое бренное тело не использовать в нынешней жизни для обретения освобождения, то в какой жизни мое тело обретет освобождение?» Эта фраза как раз свидетельствует о том, что жизнь необычайно трудна, а жизнь существ сущих – весьма ценна.
Пройдя через все эти невзгоды и достигнув некоего баланса, человечество все же переключило свой взор с Земли на необъятный во времени и пространстве космос. Ситуация тонкая: во Вселенной – великое множество миров, которые могут вмещать в себя огромное количество Будд, бодхисатв и людей, заключенных в шесть кругов перевоплощений. Все они, в теории, должны были быть распределены по иным пространствам, отличающимся от четырехмерных пределов, которые знакомы человеку, или же в мирах более высокого измерения. А если здесь еще учитывать параллельные вселенные, то пространство для поисков становится бесконечным. Каждый отдельный мир скрывал в себе неизвестные опасности, а также неизведанные сокровища. Несметное число миров позволяло надеяться на некоторую возможность появления Будды в одном из них.
Снова обращаемся к древним премудростям: «Смотрит Будда в пиалу воды и видит в ней сорок восемь тысяч живых существ».
Если бы на каждом небесном теле, где есть жизнь, появился бы хоть один прозревший, то число Будд могло бы быть неиссякаемым.
Кроме того, стоило принимать во внимание, что познания человека по поводу жизни весьма ограничены. А потому Будды в бесконечном пространстве и времени могли быть распространены сверх наших самых смелых ожиданий.
Еще до последней войны ученые смогли разыграть в лаборатории весь процесс эволюции с одной каплей нефти, показав, что даже химическая субстанция, начисто лишенная жизненных систем, может преобразовываться и эволюционировать. Тем самым было подорвано предубеждение, будто эволюция осеняет лишь живые организмы.
Выдвигались предположения, что во вселенной могли быть потоки энергии, способные породить некое сознание, и что даже некоторые светила могли быть специфическим видом живых организмов. То есть в Галактике где-то потенциально существовали материи, похожие на наши нейросети. Могли ли такие независимые и внутренне непротиворечивые существа трансформироваться в Будду?
В общем, цели исследования космоса вовсе не ограничивались посещением таких планет, как Марс, где в перспективе могла существовать жизнь. Будда мог быть везде.
Если прозревшие действительно существовали, то они вели так называемое «утонченное бытие». Ведь как только Будда приходит в этот мир, он способен превосходить все естественные феномены и даже материальные оболочки. Будда же – и «пустота», и «ничто».
Что же касается рядовых верующих, их жизнь вдобавок предполагает и некоторые материальные основы, в том числе плоть и кровь, в которые облечены все представители рода человеческого. Сколько бы быстротечным ни было наше бренное существование, из него надлежит извлечь максимальную пользу. «Тело человека столь же тяжело обрести, как цветок у фикуса». И еще: «единожды утрачивая человеческое тело и десяток тысяч раз его не вернешь». Даже в век долгожителей нельзя проявлять леность или неосмотрительность. Как раз наоборот, ценность медицины заключается в том, что она дает нам больше времени не предаваться лени и расхлябанности.
Гусин ощущал сильное воодушевление при мысли, что существование всего человечества вверено в его руки, и про себя он возносил хвалу современной медицине.
Молодость командира пришлась на разгар мировой войны. Бактериологическое оружие лишило Гусина обоих родителей. Юношу успели вовремя откачать подоспевшие медики. Неизвестно, в кого он обратился бы после преждевременной смерти: в голодного духа[6] или дикого зверя. Нельзя было исключать ни тот, ни другой поворот Колеса бытия[7]. После этого спасения Гусин вверил себя благости Будды.
Современная буддология подробно рассуждает на тему того, что «искусство врачевания есть благо». С точки зрения Гусина, медицина способствовала искоренению болезней и долголетию, но все же ее следовало отличать от полноценного превращения в Будду. Хотя, и это отрицать нельзя было, чтобы стать Буддой, человеку действительно нужно позаботиться о первооснове: здоровье. Есть легенда, что человек, испытывавший сильное недомогание, уединился в пещере где-то посреди Гималайских гор, просидел там безвылазно многие месяцы и, так и не прозрев, умер от запущенной простуды. С другой стороны, медицина скрывает в себе безграничный потенциал к проявлению милосердия и сострадания. Разве этого недостаточно, чтобы поставить ее в один ряд с заветами и заповедями буддизма?
Причину безустанных поисков людьми инопланетян можно связать с ощущением того, что жизнь дается нелегко. А вдруг у внеземных цивилизаций медицина достигла такой степени развития, при которой у них появляется гораздо больше прозревших?
Корабль прорезал звук сигнализации. Чипы зрительной коры судна выдали изображение, полученное от андроидов. Те, сгрудившись в большую стаю, неслись в сторону горы Павлина – щитовидного вулкана. Возвышенность покрывал купол алого тумана. Куда летели машины, было непонятно.
– Нашли Будду? – взволнованно спросил Чжифань.
Ответом послужили страшные крики андроидов. Сигнал прервался.
– Что там случилось? – В голосе Жунянь звучала тревога.
Гусин же утвердился во мнении, что космос по-прежнему был вместилищем не только Будды, но и непредсказуемых опасностей. Человечество давненько не заглядывало в этот край света, а вселенная в своем изменчивом коварстве была лишь отражением внутренней склонности человека к заблуждениям и искушениям.
На мониторах корабля промелькнула какая-то тень, силуэт, который сразу же испарился в дымке. Только при обработке изображения удалось разглядеть, что предмет походил на птицу, а точнее – летательный объект, сильно напоминавший павлина.
– Откуда такие штуки на Марсе? – Кровь отлила от лица Жунянь, будто ее уложили на операционный стол и подсветили яркими лампами. Девушка с самого начала питала сомнения по поводу задумки слетать на планету, слишком близкую по всем качествам к Земле. Может быть, Нептун был бы более подходящей целью.
– Так может, это Будда и есть? Быстро двигается. Как бы нам с ним пересечься? – Чжифань демонстрировал и полную сосредоточенность, и бурное ликование.
Махамаюри продолжала молча созерцать экипаж корабля со своей картины.
В сердце Гусина воцарилась скорбь. Ведь для того, чтобы найти Будду, самое главное – отказать себе в самом желании встретиться с Буддой. Вот почему им потребовались андроиды с бактериями вместо мозгов. Только таким аппаратам было дано отстраниться от собственного «я», которое связывает человека по рукам и ногам. И здесь скрывался даже больший парадокс. «Махамаюри» отправили в космос с весьма конкретной целью. Любое путешествие оборачивается провалом, если оно имеет заданную конечную точку. Отправление в путь с детально проработанным планом и однозначно избранным маршрутом, не допускающим никаких корректировок, – наивысший абсурд. Как только превращение в Будду становится целью, то человек лишает себя возможности стать Буддой.
Будучи командиром этой миссии, Гусин отлично все это понимал, но сказать об этом вверенным его заботам послушникам не мог. Вместо этого он приказал лететь к тому месту, где недавно побывали андроиды.
Корабль завис над горой Павлина, на высоте четырнадцати с лишним километров над поверхностью Марса. Пролетев сквозь густую пелену тумана, тайконавты увидели на крутом обрыве какие-то строения. Это была группка огромных конструкций мутно-белого цвета, напоминавшая скопление множества гарнизонов. Остатки полуразрушенных стен вздымались, как редкие клыки в пасти брошенной собаки.
Неужели и на Марсе строили цитадели? Это подумал про себя Чжифань. И у марсиан была своя Джетавана?[8]
На высоком сооружении, напоминавшем сигнальную вышку, виднелся странный предмет: монументальная красная крестообразная металлическая рама, встревавшая в ало-рыжее марсианское небо, будто желая его вобрать все в себя.
Штука эта напоминала упрощенную, подрезанную свастику – многозначительную розетку, к которой часто обращаются в буддизме.
Руины простирались во все стороны. Над ними зависла тишина. Ни одного следа чьего-либо присутствия.
Жунянь нахмурила брови. Ей показалось, что произошла какая-то нелепая ошибка.
– Больница… Это руины больницы, – с едва заметным волнением заметила она. Как заходящее солнце тонет в океане, так и образ Колеса бытия плотно засел в мыслях девушки.
– Точно. По всем признакам больница. Такая же, как те, что на Земле. Это не храм и не обитель, – заметил Чжифань.
Корабль приблизился к зданию. Датчики вывели на экраны поломанные вещи, лежавшие среди развалин: стеклянные сосуды и бугорки, похожие на эмбрионы павлина и, судя по всему, давно мертвые. Уродливые зародыши являли невооруженному взору все свои почерневшие внутренности.
– Амитабха… – Гусин молитвенно сложил руки перед собой.
У подножия скалы валялись разбившиеся от падения с высоты андроиды. Искусственные органы от встречи с землей разорвало на части и разбросало во все стороны. «Кровопролитная бойня», – подумал Гусин. Будто явившееся из пустоты невидимое лезвие прошлось по роботам.
Жунянь представила себе измызганный кровью операционный стол.
– Будда такое сотворил? – Чжифань не сдержался. Его вывернуло наизнанку.
Жунянь удрученно разглядывала красный небосклон Марса. Кажется, скоро начнется песчаная буря.
Когда они пролетали над пиком горы, им навстречу устремилось множество копий того силуэта, напоминавшего птицу. Существа быстро заполонили все небо и обрушились на корабль. Раз. Еще раз. И снова. Словно бы фигурам не терпелось распотрошить им все нутро. Каюту ожесточенно трясло.
На телах недоптиц виднелось клеймо: все тот же красный крест.
Все предшествующие – и последующие – летательные аппараты, направлявшиеся к другим объектам Солнечной системы, обнаруживали и на Меркурии, и на Венере, и на Юпитере, и на Сатурне, и на Уране, и на Нептуне, и на их спутниках, и даже на окрестных астероидах руины больниц с этим самым знаком: красным крестом. Получается, везде там успели побывать и отстроить больницы люди. Но когда? И зачем?
В голове Гусина роились многочисленные догадки. Больницы же существуют для того, чтобы спасать как можно больше жизней. В этом их священное предназначение. Не явил ли себя Будда исцеленным больным?
Больницы, конечно, могли построить и иные разумные существа, прилетевшие из других галактик. Тогда человечество – отпрыски инопланетян? И все эти строения для того, чтобы среди людей проявился Будда?
Даже можно было предположить, что эти же потусторонние создания тайно посодействовали тому, чтобы на Земле прекратилась последняя мировая война и чтобы людской род себя не перебил окончательно.
Что это за существа? Покровители, которых прислал на помощь человечеству Будда? Или, может бы, они и есть Будды? И не может ли быть так, что за пределами Солнечной системы, по всему Млечному Пути да и во всей Галактике можно обнаружить те же самые картины, что открылись им на Марсе?
Или больница сама по себе и есть та форма, в которую предпочел воплотиться вернувшийся в материальный мир Будда? Больница – врата на пути к истинной вере?
А может, все это лишь иллюзия, навеянная затянувшимся космическим путешествием?
В тот же самый момент за пределы Солнечной системы готовились отправить зонды, которым предстояло пролететь гораздо дольше и дальше. Такие аппараты должны были пилотироваться ИИ. Не могут ли во время дальних странствий сложиться оптимальные условия, чтобы механические космонавты, которым, в отличие от плотских тел, нестрашны вирусы и которые не тревожатся по поводу болезней, с легкостью превратились в Будд?
Для поиска ответов на все эти вопросы, скорее всего, нужно было затратить куда больше времени, чем даже на поиски Будды. Да и стоило ли убивать на эти размышления их и без того ограниченное время? Вселенная же по большому счету не ставит перед нами каких-либо вопросов и не требует от нас определенных ответов на вопросы, которые мы не от нее слышим.
Гусин сел в позу лотоса прямо посреди рассыпающейся на части «Махамаюри» и погрузился в созерцание. А вот в мыслях Чжифаня и Жунянь пылали одни красные кресты, которые лишали молодых послушников и воли действовать, и желания размышлять.
Также бхавачакра. Воплощение круговорота жизни и смерти в буддизме.
Голодные духи, или преты, – низший сегмент Колеса бытия, души покойников, которые остаются на свете и не знают покоя.
317–420 годы.
Буддийский монах эпохи династии Тан привез из Индии в Китай и перевел великое множество буддийских трактатов. Его история легла в основу классического романа «Путешествие на Запад».
Один из самых известных буддийских монастырей Индии.
Пять страстей согласно буддизму: тяга к богатству, женщинам, славе, пище и сну..
Имена путешественников – говорящие. Соответственно, Гусин – Идущий в одиночестве, Чжифань – Знающий путь обратно, а Жунянь – Достигшая возраста.
Буквально с китайского «Царица павлинов». «Владыка тайного знания» или видья-раджа в буддийской традиции. Доброе божество, уберегающее людей от всех отрав, как телесных, так и душевных. В Китае величается «просвещенной на павлине», поскольку ее часто изображают восседающей на этой птице. Образ павлина – неслучайный: эта птица пожирает ядовитых змей. – Здесь и далее примечания переводчика.
Часть I. Прием
1. Делайте что угодно, а болеть вам у нас нельзя
Перед отправкой в командировку я попросил оплатить мне проживание в относительно роскошном отеле. Так и комфортнее, и престижнее. Плюс сервисы всякие есть. Прибыл я самолетом в город К и объявил таксисту, чтобы тот отвез меня в гостиницу Н. У меня все уже было забронировано онлайн.
Это была известная международная сеть. Снаружи гостиница выглядела просто и лаконично. Одним словом: постмодерн. Швейцар любезно помог мне с чемоданами.
На стойке меня встретили почтительными улыбками. Все располагало к почти полному умиротворению. Я оформился и заехал в номер.
Захотелось водички, и я попил из предусмотрительно выставленной в комнате бесплатной бутылки минералки.
И вскоре меня неожиданно – ничто не предвещало – охватила боль в животе. Причем боль совсем невыносимая. Я рухнул на кровать и впал в сон. И, сам не понимаю как, проспал три дня и три ночи.
Когда я пришел в себя, я обнаружил у постели двух одетых во все серое администраторш. Когда и как они пробрались ко мне в номер – неясно. Увидев, что я очухался, дамы начали осторожно и последовательно объяснять мне, что происходит. Управляющий гостиницы распорядился, чтобы меня отправили в больницу. Каким образом в гостинице прознали, что у меня схватило живот, представить себе я не мог.
К тому же на меня же была возложена важная миссия, так что я никуда не собирался ехать. Но эти дамы – на вид им было по 35–36 лет, у одной были завитые локоны, у другой волосы собраны в косу, у одной лицо было заостренным, а у другой круглым – в один голос объявили мне:
– Нет-нет, вы же больны.
Они протянули ко мне руки. Я поспешил заявить:
– Я здоров! Слегка живот болит – вот и все.
Но гостиничные дамы заверили:
– Вы точно больны. Проспали три дня и три ночи.
– А вы-то откуда это знаете?
– Так это же наша работа – знать, что происходит у нас в гостинице!
– И что, мои дела настолько плохи?
– Да, это вам не шутки. Делайте что угодно, а болеть вам у нас нельзя!
Тут до меня дошло, насколько мое положение было печальным. Я действительно заболел? Но вслух все же заметил:
– Ну раз уж ехать, то поедемте в больницу, где оказывают услуги по полису. А то я не смогу отчитаться за медицинские расходы!
Дамы откликнулись:
– Об этом даже не беспокойтесь! Мы уже все продумали за вас! Наша работа – делать все, чтобы гости были довольны.
С этим они кинулись натягивать на меня рубашку, штаны, носки и обувь, подняли меня с кровати и поволокли за дверь. В сноровке они любому встречному дали бы большую фору. Похоже, им не впервой было спасать гостей. Мне оставалось только покориться моим спутницам. Главное – чтобы мне выдали все документы для возмещения расходов на лечение. Большего мне и не нужно было.
К гостинице уже вызвали «Скорую помощь». Сели мы втроем в машину и понеслись со свистом через город К в больницу.
2. Как личная инициатива оборачивается организационным действием
Город К располагался в горах, которые опоясывала река. В этом месте людей набилась огромная куча. Сюда стекались коммерсанты всех мастей. Развлечения здесь были на любой вкус. В центре города росли высоченные деревья гинкго, на обрывах грудились дома, высоко вздымая венчавшие их остроконечные шпили-копья, словно пытаясь проткнуть небосклон. При этом над городом К постоянно висел непроглядный туман, погода в этих местах была холодной и мрачной, вечно шли дожди, повсюду было липко, скользко, мокро и влажно. Весь город представлял собой поганую мешанину.
Правда, живот у меня так болел, что наслаждаться всеми этими видами не было сил. Меня мучала только одна мысль: прибыл я с командировкой в город К, оплатила мне поездку компания Б, которой нужно было, чтобы я написал им корпоративный гимн.
По основной работе я столичный госслужащий, каждый день строчу сводные отчеты и речи начальству. В свободное время пишу еще тексты к песням. Выплескиваю эмоции в любимое дело, преодолевая скуку рутинной работы. Человек я в нашем сообществе небезызвестный, ко мне нередко обращаются с предложениями что-то написать всякие компании. Для меня это лишний источник дохода, который позволяет худо-бедно сводить концы с концами. Так, собственно, на меня и вышла компания Б.
Вот только у моего босса есть особенность: он любит втихую следить за перепиской подчиненных. Перехватил начальник письмо от компании Б, прочитал его с пристрастием и отправил меня в командировку от нашей структуры. Вот как личная инициатива оборачивается организационным действием. Впрочем, это все безынтересные детали, ерунда. Я давно привык к фортелям за много лет работы. А то, что не успел я прибыть в город К, как сразу же заболел, – вот гром среди ясного неба.
Раз уж все равно речь зашла о больничках, то стоит признать, что это заведения, с которыми я отлично знаком. Они чем-то напоминают мою контору. И то и другое – крупные организации, в обеих контролируют, когда ты встаешь и где ты живешь, что ты делаешь и как ты отдыхаешь, а заодно решают, что с тобой сделать, когда ты родился и постарел, заболел и умер. В нашей стране гражданам приходится как-то уживаться с учреждениями обоих типов.
Здоровьем я не никогда не отличался, и мне чуть ли не через день приходилось наведываться в клинику за рецептами. Конечно, как и все, я боюсь ходить по больницам, но они меня притягивают к себе, будто я намагниченный. Не получается не посещать их. В больницы города К я прежде никогда не наведывался. Это даже неплохо, посмотрим, как у них здесь все устроено. Ой, только мне же еще песню надо написать. Самое худшее – когда в разгар работы неожиданно сваливаешься с болезнью. Сразу возникает куча хлопот, а я не из тех людей, которые любят делать одновременно много дел.
«Скорая помощь» то поднималась в гору, то устремлялась вниз, то кружила, то пробиралась каким-то окольными путями. Сколько мы так ехали – я не знаю. Наконец мы все-таки доехали куда нужно. Больницу соорудили под горой, отсюда открывался вид на реку. Выглядела больница, как и город, в котором ее построили, монументально и впечатляюще. На каждом полушаге стояло по строению, на каждом шагу – по зданию, между которыми закручивались в петли галереи и проходы. Стрехи высоко взмывали вверх хищными зубцами, рыщущими, чтобы что-нибудь урвать в окрестностях. Изогнутые крыши собирались в бесконечное множество углов, словно громадная стая чумазых, но грозных диких тварей, свернувшихся калачиком, чтобы укрыться от мелкого дождика.
Доставившие меня в больницу дамы с нескрываемым облегчением объявили:
– Это наша центральная больница. Лучшее заведение в нашем городе. Самый лучший сервис для вас, уважаемый господин Ян.
И они понеслись вперед, вероятно, по давно проторенной дорожке, уволакивая меня в амбулаторное отделение.
3. Неопровержимые доказательства болезни – гарантия жизни
У меня наработан богатый опыт хождения по врачам. С одного взгляда я понял, что больница действительно была устроена недурственно. Приемная амбулаторного отделения, высокая и просторная, словно желая показать в уменьшенном виде бескрайность вселенной и вобрать в себя все разнообразие внешнего и внутреннего мира, была обильно украшена декоративными балками и резьбой. Оловянно-белый свет, поступавший непонятно откуда, заливал все это великолепие, озаряя несколько десятков растянувшихся без конца и края шеренг людей. Понятное дело: очереди на регистрацию. У всех перспективных пациентов лица были размытые, словно они все плыли вниз по медленно струящимся параллельным речушкам. Кто-то тащил с собой чемоданчики, кто-то теребил в руках табуреточки. Со всех сторон к потокам подступали, будто притоки, многочисленные очереди из больных и родных. Временами в скоплениях людей возникали мощные волны. По «берегам» через каждые три шага стояло по караульному, а через каждые пять шагов – по дежурному, все в черной униформе, с красным шевроном на рукавах и противоударными щитами в руках, точь-в-точь как у полицейских. С весьма свирепым видом – прямо огонь и металл в глазах – караульные оглядывали столпотворение, поддерживая в приемной образцовый порядок и всеобщее смирение.
Отлично. Я не раз бывал в таких местах. На сердце немного отлегло. Дамочки покопались у меня в карманах и вытащили оттуда кошелек. Одна из дам встала в конец очереди, чтобы помочь мне получить талон и зарегистрироваться, вторая отправилась на поиски знакомых, которые бы помогли нам сократить время простаивания в очереди. Колонки, установленные по всей приемной, периодически громыхали и потом затихали, давая понять, что медработники в окошках вызывали на поклон следующего человека из очереди. Выкрики смешивались с ревом, походившим на мычание коров на оживленных торгах крупного рогатого скота. Перестуки и переклички сливались во вполне звучную симфонию.
Брюхо снова дало о себе знать, и я свернулся вмиг на лавке, которую и без меня облепили, подобно многослойному рою мух, другие больные, издававшие пронзительные стоны, словно желая сообщить мне: вот и радуйся, что вовремя оказался в больнице, а то бы так и издох в гостинице, и никто бы об этом и не узнал.
Меня настиг запоздалый страх. В момент, когда смерть подобралась совсем близко, я в первую очередь думал о том, как бы отчитаться за посещение больницы. В нашей стране это, можно сказать, даже в порядке вещей. Много люду мрет не от того, что болеют, а от того, что нет денег.
Деньги – вещь важная, что и говорить. Стены приемного покоя были залеплены огромными таблицами с тарифами за различные услуги, чтобы больные знали заранее, на что подписываются. Любой посетитель сразу узнавал, сколько придется заплатить за осмотр, лечение и лекарства. Плата за прием была разной: от десяти с чем-то до нескольких сот юаней[9]. Причем каждое направление обследования было подробно расписано, так что отдельно взятого человека делили сразу на составные части: глаза, уши, нос, голову, шею, грудь, живот, сердце, печень, легкие, почки, кровь, нервы, кожу и так далее. Дальше – больше. По одной только коже человека могли проверять на всевозможные заболевания: грибок, красную волчанку, опухоли, аллергии, сифилис, проблемы с соединительными тканями или пигментацией, псориаз, волдыри и тому подобное. И цена во всех случаях была разной. Четко было прописано, например, сколько с тебя возьмут за анализ крови из пальца и анализ мочи, за УЗИ и аутопсию. Ампулы для инъекций можно было приобрести и за несколько сот, и за несколько десятков тысяч юаней. Была здесь и своя градация на койко-места: обычные койки, койки для руководящих кадров, премиум-койки и специализированные койки. Депозит на них варьировался от нескольких тысяч до нескольких десятков тысяч юаней. Даже больных предусмотрительно разделили на различные классы: пациенты по муниципальной медстраховке, сельские пациенты по кооперативной медстраховке, пациенты за счет государства, пациенты за собственные деньги, пациенты по прочим видам страховки, ВИП-пациенты и так далее. И деньги с каждого больного ожидали разные, иногда суммы отличались в разы. Больнице все равно, кто ты: мужчина или женщина. Не это главное.
Больным, только прибывшим в амбулаторное отделение, было сложно сразу сориентироваться во всех тонкостях, так что по большей части все без разбору толпились вместе, словно пассажиры, ждущие один и тот же поезд. На первый взгляд – вплоть до ощущения дежавю – могло показаться, будто приемная чем-то походила на храм предков или императорский покой. В действительности же она больше напоминала зал ожидания на вокзале, а больные – рабочих-мигрантов из глубинки, которые горели от нетерпения, боясь упустить последний рейс до дома.
В воздухе парила какая-то взвесь, от которой щипало в горле. По полу были разлиты смешивающиеся в единую лужу грязь, дождевая вода, пот, моча, плевки и рвота. А по луже плыли рекламные листовки, на которых значилось:
«СВОЕВРЕМЕННАЯ РЕГИСТРАЦИЯ – ШАНС ВОВРЕМЯ ПОПАСТЬ В БОЛЬНИЦУ»,
«ЗАПИСЫВАЙТЕСЬ НА АНАЛИЗЫ ЗАРАНЕЕ»,
«НАЙМИТЕ СТРАХОВОГО АГЕНТА И СМОЖЕТЕ ОТЧИТАТЬСЯ ЗА ВСЕ РАСХОДЫ!»
и прочие наставления. Каждые четверть часа в приемной появлялась группка уборщиц в желтых халатах, которые вычищали и уносили с собой все эти выделения и мусор.
Вдруг во все это столпотворение вклинилась платформа, на которой стояли два молодых человека, облаченных в замызганные белые робы. В руках у юношей были засаленные поварешки, которыми они звонко били в котелок, заменявший им гонг. Молодые люди оказались продавцами съестного. В меню у них были и паровые пирожки, и отвар из разваренного риса, и соленья. Глаза будущих пациентов азартно загорелись. Тележку сразу же обступила галдящая толпа, походившая на стаю разъяренных орангутанов. Каждый норовил прорваться вперед, спешно раздавая тумаки и расталкивая окружающих в грудь. Торгаши заорали:
– Че шумите? Хватит на всех!
У меня рот сразу заполнила слюна. Вспомнилось, что я три дня и три ночи вообще ничего не ел. Но если сразу по прибытии в больницу я подумал о еде, то, наверное, с аппетитом у меня все в порядке? А если с аппетитом все хорошо – я, может, и не болен вовсе? А если я не болен вовсе – на кой черт я оказался в больнице? Но если я бы не поехал в больницу, то как бы я доказал, что болен? Не докажу, что болен, – будут серьезные проблемы.
Я едва сдержал усмешку. Жадный зверь все-таки этот ваш человек. Мне еще преждевременно зариться на что-либо. Лучше уж потерпеть боль и пока что обождать со жратвой. Все-таки я не в отеле, а в больнице. Больницы существуют не только для того, чтобы лечить наши болезни, но и для того, чтобы подавлять наши соблазны.
Я поднял голову и увидел над собой огромный ЖК-монитор, который выплевывал красные надписи:
«ОТЛИЧНЫЙ СЕРВИС, ВЫСОКОЕ КАЧЕСТВО, НЕПРЕРЕКАЕМАЯ ЭТИКА, ВСЕОБЩЕЕ ДОВОЛЬСТВО».
И еще:
«ВСЕ В ЖИЗНИ СВЯЗАНЫ ОДНОЙ СУДЬБОЙ. ВСЕМ НАРОДОМ ПРЕВОЗМОЖЕМ БОЛЕЗНИ».
Этими призывами я и удовлетворился.
Прошел час с небольшим. Прискакали ко мне обратно дамы из гостиницы, размахивая над собой номерком, будто тот был сигнальным флажком. Видимо, они призывали меня восхититься их стараниями. Мне же было так больно, что я даже подняться не смог, чтобы порадоваться вместе с ними.
В зависимости от курса 1 юань – примерно 10–12 рублей.
4. Препоручаю собственную жизнь больнице
Дамочки из гостиницы подхватили меня и потащили к стойке регистрации. Это было мое первое посещение больницы города К, и я сконфузился, словно бы меня вели на смотрины, а я сам не разобрался бы, куда соваться. Дамы тоном, от которого хотелось и орать, и смеяться, заявили:
– Да ладно вам! Все мы – больные, кто не сидит на больничных?
Я неловко буркнул:
– За меня не беспокойтесь.
Дамы, демонстрируя невероятное рвение, отправились на поиски моей медицинской карты, которая неожиданно нашлась где-то на цоколе. Я же силился понять, каким образом в больнице города, где я был в первый раз, обнаружилась моя медицинская карта. После некоторых раздумий я решил, что в этом нет ничего плохого. Все больницы под Небесами – одна большая система, все они связаны единой сетью, чтобы можно было в любой момент принимать по медицинской страховке не «своего» пациента. Конечно, современные больницы придумали на Западе, но подняли их до новых вершин именно в нашей стране.
Дамочки убежали за картой, а я остался один. Огляделся снова, обратил внимание, что помимо горячей еды в приемном покое всевозможные людишки много еще чем торговали: венками, свежими цветами, фруктами, наборами для вышивания, масками, гимнастическими тренажерами, инвалидными колясками, чистящими средствами, «утками», «пиратскими» книгами, контрафактной одеждой, просроченной косметикой, погребальными урнами, гробами, париками, женьшенем, петардами, ватными одеялами, биноклями, компасами, карманными фонариками, блокнотами, новогодними открытками, ножами для фруктов и овощей, четками, изображениями милосердной богини Гуаньинь, щипчиками для ногтей, поддержанными телевизорами, старыми радиоприемниками… На продажу было выставлено все, что только можно себе представить. Отдельно стояли лотки, где предлагалось посетить ту или иную гостиницу, снять квартиру, узнать судьбу по лицу или другой части тела, купить лекарства, подработать подставным пациентом. Из приемной получился громадный базар, где все кричало, зазывало, торговалось, плакало, вопило, разбивалось, плевалось, кашляло, задыхалось, топтало, резало, звенело, разливалось, падало, лепетало… Звуки шли нескончаемыми волнами.
И во всем этом зрелище – эх! – было что-то изумительно трогательное. Я начал приглядываться к больным, дожидавшимся очереди. Здесь были люди всех возможных видов. Внимание сразу приковывали к себе пожилые посетители. Как верно замечают в новостях, у нас в стране уже возникло седовласое общество. Стариков больше, чем младенцев. Престарелые больные перед лицом всеохватывающей какофонии, которая драла барабанные перепонки, сохраняли унылое молчание. Облепленные с головы до ног пластырями или повязками старики, от которых исходил легкий аромат пыли, привыкли сносить все с бесчувствием камня. Им не изменяло самообладание. Они слушали, но не слышали весь этот шум и, завернувшись в заношенные военные шинели и задрав вверх головы, просто сидели без дела, непоколебимые, как пики священной горы Тайшань[10]. У некоторых под мышками и между ляжками виднелась паутина. Покрытые наростами руки крепко держались за медицинские карты, походившие на высохшие лимонные шкурки. Между этими «сухарями» и окружавшими их бойкими и пышущими жизнью торговцами возникал прелестный контраст.
При виде стариков в моих мыслях наметилось некоторое просветление. Памятуя, что это мое первое рандеву с больницей города К, я достал мобильный и сфоткался. Пусть останется на память.
Тут же подскочили два охранника и вцепились мне в воротник. Я хотел что-то втолковать им, но они уже занесли надо мной кулаки. Так и напрашивался встречный вопрос: к чему это все? И на каком основании вы лезете в драку? Разве здесь где-нибудь висит объявление «ФОТОГРАФИРОВАТЬ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ»? Правда, мне сразу пришло на ум, что раз уж я явился сюда в качестве потенциального пациента, то, следовательно, уже препоручил собственную жизнь больнице. Тогда к чему эти «любезности»? Но я все же послушно удалил фотографию.
Охранники пошли прочь, продолжая поливать меня бранью. От этой интерлюдии у меня в животе еще сильнее засвербело. Товарищи-больные присматривались ко мне. Позор и порицание таким, как я! Я поднял себя усилием воли и побрел вперед.
Во все стороны вокруг меня разбегались бесчисленные коридоры. Я будто угодил в громадный лабиринт, паучье логово без входа-выхода. Меня занесло в чужой мир, где мне лишь предстояло отыскать собственное спасение. Кое-кто из больных, похоже, уже сбился с дороги. Некоторые чуть ли не с ног валились, другие лежали в обмороке. Я неуверенно слонялся долгое время, пока не обнаружил себя перед кабинетом врача. На двери было развешено множество разноцветных фотографий – вспышки пестроты посреди серо-белого однообразия больницы. На одной фотографии был запечатлен живот. Из массива грязной плоти выпирал налившийся кровью нарост. Еще на одной фотографии виднелся обесцвеченный пищевод, меж перепонок которого лежали, подобно россыпям мелких жемчужин, комочки мяса. На другой фотографии была изображена голубоватая штука, смахивавшая на кочан цветной капусты. Исходя из красочной надписи, дополнявшей изображения, «капуста» оказалась опухолью двенадцатиперстной кишки. К чему наведываться во всякие арт-зоны, вроде комплекса 798[11] в столице, если и в больнице выставляются такие экспозиции?
Думаю, понятно, что я забрел в отделение гастроэнтерологии. У двери толпилось множество пациентов, которые непрерывно пререкались, пытаясь продвинуться вперед. Я понаблюдал за ними и понял, что ждать придется чуть ли не до смерти, да и то не факт, что врач тебя примет, а не сбежит домой по окончании смены. Я растолкал больных, вырвался вперед очереди, толкнул дверь и зашел внутрь, чем сразу навлек на себя возмущение и недобрые взгляды всех окружающих. Но при этом никто мне ничего не сказал. Все языки оставались за крепко сжатыми зубами. Наверно, предположили, что я – знакомый доктора. Так мне сослужил хорошую службу многолетний опыт хождения по клиникам.
Одна из пяти священных гор Китая, ориентированных по сторонам света. Тайшань, расположенная в провинции Шаньдун, – условный восточный край света.
798 Art Zone – арт-комплекс на территории старой фабрики в Пекине. Близкий российский аналог – «Винзавод» в Москве.
5. Взяли с поличным
В кабинете стоял письменный стол, который обступили с трех сторон пациенты. Брызжа слюной и вырисовывая пальцами в воздухе разнообразные загогулины, они спешили втолковать каждый что-то свое сидевшему за столом врачу. Температура в комнате ощутимо накалилась, и некоторые больные снимали верхнюю одежду, обнажая животы. Один пациент втащил в кабинет традиционный пейзаж длиной где-то в два метра и пытался преподнести его доктору. Еще несколько человек выкладывали на стол врача арахис, грецкие орехи, яйца и прочие товары из тех мест, откуда они приехали. Были, наконец, и такие пациенты, которые вместе со всей родней валялись у врача в ногах и во весь голос причитали:
– Почтеннейший, дайте-ка нам талончик к вам на прием! Два месяца как ходим в больницу, а все никак не попадем к доктору!
Сам врач вроде бы ко всему этому давным-давно привык и не замечал того, что происходило вокруг него. Это был мужчина лет шестидесяти, худощавый и аккуратный, как декоративная горка в кадке с карликовым деревом. Одет он был в белый халат, под которым явственно проступали все углы тела. Причем это был именно стерильно-белый цвет, от которого в глазах становится больно, белый, как склянки, в которых заточают нечистую силу (в таких-то вещах я знаю толк). В нагрудном кармане у врача выстроились в ряд перьевые и шариковые ручки с красными, голубыми и черными чернилами и карандаши тех же цветов. Под халатом доктора виднелся костюм западного кроя и галстук. На ногах у врача блестели черные кожаные туфли. Сидел целитель посреди толпы с весьма грозным видом. Его немногословность вызвала во мне трепет. Как же он прекрасно смотрелся! К такому человеку душа сразу проникается почтением.
После затянувшейся паузы доктор наконец спросил меня:
– А с тобой-то что?
– Водички выпил… – Я говорил заранее заготовленными и отрепетированными фразами, пытался объяснить мое состояние как можно проще и четче, чтобы в моих словах не прозвучали ни жалоба, ни обвинение. Надо было произвести на врача хорошее впечатление.
– Минералка в гостинице, правильно?
– Эээ?!
А он-то откуда про это прознал? Откуда в больнице города К такие сведущие врачи? Еще подумалось, что надо было бы сразу прийти на прием с деньгами в красном подарочном конвертике. Но сделать я этого при всем желании не мог. Мой кошелек прихватили дамочки из отеля. Меня будто взяли с поличным, как вора на месте преступления. Я сразу побагровел до кончиков ушей.
– Ты не местный. – Врач объявил это с недовольным видом. Мне показалось, что я стою не во врачебном кабинете, а перед судьей в зале заседаний.
– Да, да, все так. – Парой фраз доктор сбил с меня всю спесь столичного служаки.
– Зачем пожаловал в наш город?
– Для… для того…
– Ты уверен, что выпил именно минералку?
– На-на-наверно…
– «Минералка»! «Минералка»! Да с чего ты вообще взял, что ту воду пить можно было? Ты не в себе, что ли? Ты же не за границей, а на родине!
Врач все это говорил с раздраженной миной. Да еще вынул карандаш и стал им постукивать по столу. Все-таки доктор – мастер своего дела. Едва взглянул на меня, жалобу мою не дослушал, не пощупал меня, а все равно сразу понял, в чем была моя проблема. То есть, получается, местная «минералка», с его же слов, – подделка? Хуже водопроводной воды, которую за границей можно хлебать прямо из-под крана? Не пряталась ли в той бутылке какая-то смертельно опасная бактерия? Или же, наоборот, местная водица такая хорошая, что от нее у чужаков сразу кишки скручиваются? В этом причина того, что мне так дурно? Что именно произошло со мной? И что теперь от меня ожидает доктор? Чтобы ему дали на лапу?
Я стоял в полной растерянности. Другие пациенты метали на меня полные злорадства взгляды.
И в этот конфузливый момент вдруг сильно задребезжал и сам собой открылся жестяной шкафчик, стоявший в кабинете.
6. Одному на прием к врачу идти стремно
Глянул я в сторону шкафчика и увидал тех самых дамочек, которые привезли меня в больницу. Вне себя от радости, они с трудом выкарабкались из шкафчика и триумфально вручили мне драгоценную вещицу, которая сулила мне спасение, – мою медицинскую карту. Похоже, через шкафчик можно было попасть на цокольный этаж больницы. Необычной архитектуры данное заведение, да и прием больных тоже – совершенно непредсказуемая процедура. Я на всякий случай потер глаза, чтобы удостовериться, что у меня не начались иллюзии вследствие болезни.
Врач слегка склонил голову в сторону дам и, никуда не торопясь, принял медицинскую карту, даже не требуя с меня заветный красный конвертик. Доктор размеренно вбил что-то в компьютер и отпечатал список назначений: анализ крови, анализ мочи, анализ кала, рентген, ЭКГ, УЗИ или, как его еще называют, Б-скан. Этот список врач передал дамам, а те без лишних слов потащили меня вон из кабинета. Огромная толпа больных, стоявших в дверях, с неприкрытой завистью наблюдала за нами. А я удосужился повернуть голову и бросить доктору:
– Спасибо. – После чего глянул на часы и с изумлением отметил, что на первичный осмотр ушла всего одна минута. В больницах течение времени как-то сжимается. Ну, или дела делаются резвее.
По возвращении в приемную нас накрыли пронзительные вопли торговцев, громыхавших с мощью праздничного фейерверка. Больные продолжали волнами омывать нас. Повсюду лежали носилки и подстилки. Кое с кем из конвульсивно брыкавшихся на земле приключалось недержание малой и большой нужды. За такими больными приглядывали стоявшие в сторонке охранники. Поддерживая меня по обе стороны, дамы с осторожностью продвигались вперед, словно в любой момент мы и сами могли безвозвратно рухнуть в бездну. Мы забили последние места в длинных очередях на оформление рецептов, оплату, регистрацию и запись. Дамы неизменно подмигивали, будто желая обнадежить меня. Я, собственно, и не поднимал шуму. Одному Небесному известно, что может приключиться с человеком в больницах нашей дорогой родины! Так что надо уметь терпеть. Но боль в животе давала о себе знать с возобновленной силой.
Не знаю, сколько времени ушло на все про все, но мы всюду записались. Мы пристроились к длинной очереди на анализы. Дамочка с химической завивкой и остреньким подбородком заявила:
– Вот видите же! Один бы вы точно не управились. – Я сразу закивал. Одному на прием к врачу идти стремно, это правда. Всегда лучше, чтобы кто-то был с тобой. Сходить в больницу – что пробежать марафон. Здесь нужны и сила, и выдержка.
Одна из дам заняла очередь, а вторая направилась со мной на заготовку анализов. Уборная оказалась настолько грязной, что туда и ступить было боязно. Прождали мы очередной час с лишним. Воззвал наконец голос:
– № 658, Ян Вэй!
Дамы сразу объявили:
– Идите скорее! Так мы еще быстрее управимся!
Они меня подтащили к окошку, где брали на пробу кровь, и окликнули медсестру. Близкая знакомая, не иначе.
Дама с косой и круглым лицом спросила:
– Что? Боитесь укола? А давайте-ка я за вас кровь сдам! – И сразу засучила рукав, показывая крепкую, как клубень ямса, играющую мышцами руку с пурпурным отливом.
Хрен ей с горы, подумалось мне, и я преградил дамочке дорогу.
– Ни в коем случае, сам как-нибудь управлюсь.
– Да разницы-то, чья там будет кровь! Ничего такого в этом нет.
– Как нет, конечно, есть!
Видя, что я стою на своем, дамы неохотно отступили в сторону.
Результаты анализов крови и кала обещали выдать часа через два. Дамы решили, что мы отлично проведем это время, делая рентген. Перед кабинетом специалиста тоже маячило много больного народу. Пациенты напряженно взирали друг на друга. Я не придумал, как можно выйти из сложившейся ситуации, но тут мне на выручку пришли гостиничные дамочки. Они меня повели на прием через задний ход.
7. В болезни нет правды и неправды
Рентгеном заведовала худощавая девушка с красивой копной золотистых волос. Она обнялась с сопровождавшими меня дамами, словно те были ей сестрами. Затем доктор повернулась ко мне:
– Стаскивайте штаны.
Мои спутницы потрепали меня по голове.
– Подсматривать не будем! – И вышли рука об руку.
Я снял брюки и остался в трусах. Собственные тонкие ноги показались мне плавящимися под знойным солнцем парочкой эскимо.
– Все снимайте! – не без кокетства крикнула врач.
Ну я все и снял. От боли в животе меня вдруг скрутило.
– Стойте прямо! – последовал очередной приказ. Стиснув зубы, я выпрямил хребет и прильнул спиной к студеной, как камень, металлической стенке. Девушку было не видать, до меня только доносились обрывистые фразы: – Голову подымите! Спину распрямите! Влево повернитесь! – Вся нижняя часть моего тела еле двигалась. К тому же ничего не было видно. Даже пальцы на руках… Но вот и это испытание подошло к концу. У меня по всему телу выступила испарина. Не успел я натянуть штаны, а врач уже заверещала: – Следующий! – На зов вошла женщина… Изможденный, я покинул кабинет. Гостиничные дамы, убедившись, что меня им вернули в целости и сохранности, задрали большие пальцы. Я же ничего не испытывал, кроме жуткого дискомфорта.
К боли в животе у меня начала примешиваться еще неизвестная колика. Эта новая мука – чудная и весьма обширная – начала опутывать меня удавкой, привязывая еще сильнее к больнице. Но я остановил себя мыслью, что это все жизнь и что стоило вверить себя в руки специалистов.
Результатов рентгена тоже надо было дожидаться часа два. Меня пока сводили на ЭКГ, а после ЭКГ – на УЗИ. Правда, в кабинете УЗИ отказались проводить исследование, заявив, что я опоздал на прием и к тому же залил в себя слишком много жидкости.
– Записывайтесь на другое время, – отсек врач.
– Какое время? – поинтересовались дамы.
– Через неделю.
– А раньше никак нельзя? Ему же еще, возможно, предстоит операция. – На лицах дам выступили маски глубоких угрызений совести. Но удалось обговорить все с доктором. Они вытащили у меня из кошелька пару банкнот по сто юаней. Врач лишь мельком глянул на деньги, но не принял их, а сказал, что только что отменился пациент, так что можно прийти на прием завтра.
До меня дошло, что доктор мне еще пошел навстречу. Из-за того, что я шел вне очереди, у других пациентов случались задержки. Кто знает, не привело ли это к опозданию на прием или ухудшению состояния – а то и смерти – других больных. Правильно ли играть чужой жизнью, чтобы спасти свою собственную?
Гостиничные дамочки обратили внимание, что я остолбенел, и заявили безо всякого стеснения:
– Благими помыслами вы никогда не вылечитесь. Больницы же – это не только технологии, это и человеческое общество в миниатюре. Смертельный исход настигает того, кто не понимает этого.
Я парировал:
– Никогда об этом не думал. Впрочем, разве я сейчас сам не пробился к доктору в кабинет? В болезни нет правды и неправды. Сначала надо позаботиться о собственном спасении. Это-то мне отлично известно. – Я поблагодарил врача. Еще одно препятствие позади.
Дамочки подхватили мое вспотевшее тело и потащили меня, как саквояж, прочь. Мы отыскали в приемном покое место, где можно было присесть, и стали ждать результаты анализов крови, мочи, кала и расшифровок ЭКГ и рентгена. Дамочка с косой и круглым подбородком, похоже, все еще злилась на меня за то, что я не позволил ей сдать за меня кровь, и вскоре исчезла из поля зрения. Со мной осталась только ее коллега с завитыми волосами и остреньким подбородком. Так мы и сидели – один мужчина, одна женщина – наедине друг с другом.
8. Излечение – вопрос веры
Время утекало минута за минутой, секунда за секундой, замедлившись, будто я уже болтался в петле. К боли примешалось смущение перед моей сопровождающей, и это чувство распустилось во мне пышным цветом лианы-ипомеи.
Вслух я предположил, что дамочка с завитыми волосами и остреньким подбородком тоже может вскоре покинуть меня. Я вполне мог управиться и сам по себе.
– Да как так можно! – без раздумий вскрикнула она.
– Так я же в больницах постоянно бываю. Да и моей жизни, кажется, ничто не угрожает.
– Ну а вдруг? Жизнь всякое может преподнести. Сами же только что говорили, что одному не стоит попадать в больничку.
– Так вы же и без того угробили на меня уйму времени. Мне очень неловко за это. К тому же я уже немного пообвыкся здесь.
– Вот уйду я, а после вы осуществите побег? – Ее лицо озаряли беспокойство и участие.
– Побег? – Щеки у меня горели, словно бы дамочка видела насквозь все мои тайные мысли.
– Ну конечно! Наверняка глубоко в душе только об этом и думаете. Точно: собираетесь убежать с места, где вас хотят полечить! И большинство пациентов только об этом и думает. Вы, больные, и любите, и ненавидите больницы, они вам и радость, и печаль. У меня было более чем достаточно возможностей убедиться в этом.
– Да что вы! Этого у меня и в мыслях не было! – поспешил запротестовать я. – Я же только что по собственной воле пошел к врачу! И кровь сдал, и УЗИ сделал без давления! Я люблю больницы. Для меня поход в больницу – что поездка в родные места.
– Я не виню больных за их чувства. Современные больницы обосновались в нашем городе уже давно, мы почти что срослись с ними. – Словно бы заприметив, что я что-то скрываю, дамочка вцепилась в мою руку.
– Вы в этом уверены? – пробурчал я. В общем-то, так и было. Но про себя я рассудил, что за прошедшие тысячелетия землю исходило много народу. Как же они все выживали? Я все-таки сдался под напором дамочки, не осмеливаясь огрызаться в ответ, и смиренно сидел на месте с запотевающими ладошками.
– Отлично понимаю ваши сомнения. В наше время они посещают любого. Было бы удивительно, если бы у вас сомнений вовсе не было. И думаю, что вы сейчас меня еще спросите: «А как это доктор прознал, что я выпил минералки»? Я попала в точку?
– Ну да. – Я пристыженно закивал головой, подивившись ужасающей осведомленности дамы.
– А все потому, что камеры видеонаблюдения нашей гостиницы напрямую связаны с серверами больницы.
– Вот оно как… А что, ваша гостиница и эта больница подчинены одному ведомству?
– Можно и так сказать. Забота о здоровье всех и каждого гостя – в порядке вещей для города К.
– А как это так получилось, что шкафчик в кабинете у доктора связан с цоколем, где вы искали мою медицинскую карту?
– Так вы же сами видели: больных здесь многовато. Вот здание и оснастили ходами, чтобы работа шла быстрее. Вам же известно о медицине больших данных? Центральный сервер больницы размещен под землей.
– Да, понимаю, цифровизация медицины и все такое. А у вас в больнице точно принимают страховку? Мне придется за что-нибудь заплатить из своего кармана? А то, знаете ли, денег, денег у меня…
Не успел я закончить тираду, как дама молниеносно выхватила мой кошелек, подняла его высоко над головой и, тряся им у меня на глазах, начала увещевать меня:
– Миленький Ян, вы все печетесь о денюжках. Не о том надо думать. Мы же вам уже объяснили: это самая что ни на есть современная муниципальная больница. Все здесь устроено на высшем уровне. Наши врачи окружают пациентов заботой и вниманием, будто те – последние большие панды на Земле. О чем вы все тревожитесь? Да, понятно, что без денег далеко не уедешь. И многие люди – ошибочно, между прочим, – полагают, будто самое важное в лечении – наличие средств. Есть деньги – выживешь, нет денег – жди скорой смерти. Но ведь на деле все не так. Излечение – вопрос веры. А вы что, не верите ни в больницу, ни во врачей? – Говорила она абсолютно не как рядовая служащая обычной гостиницы. Кто это сидел передо мной?
– Да верю я! Как тут не верить? Я чуть ли не всю жизнь по больницам. – Заявил я это, а в голове сразу пронеслись новостные сюжеты, от которых волосы становятся дыбом. Рассказывали, например, что у одного больного во время лечения умудрились по ошибке вырезать несколько метров тонкой кишки. Кому-то в больнице вырвали мозжечок, приняв тот за опухоль. Где-то анестезиолог оказался неумехой, и после операции пациент остался калекой на всю жизнь. И еще какой-то коновал так вспорол брюхо человеку, что тот сразу испустил дух. Прогремела в наших краях история с одной крестьянкой. Она приехала в больницу на самые что ни на есть заурядные искусственные роды с наложением акушерских щипцов. А врач мало того, что ей этими щипцами пробил матку насквозь, так еще и отказался подштопать ее. Как можно доверять подобным врачевателям? Может, они тебе перережут во время операции мочеточник, а когда будут закрывать тебя, уже не смогут его отыскать и решат вместо этого удалить тебе почку.
– Хм… Нет, по лицу видно, что вам не хватает веры. – Заметив мое смущение, дама негодующе огласила: – И так ведут себя многие больные: вроде бы поддакивают, всех слушаются, головой кивают, поклоны отвешивают, а в глубине души ни в грош не ставят врачей, в которых видят разве что противников, а то и врагов. Для пациентов поход в больницу – как полет на Марс. Думают, что докторам только и надо, что одурачить их и свести в могилу. Но, естественно, больные не говорят об этом откровенно, а валяют дурака. Вера в больницу, вера во врачей – это то же самое, что вера в нашу гостиницу. Даже если у тебя есть деньги, не факт, что тебе за них скажут, какая у тебя хворь. Неужто вы думаете, что вы бы так быстро сдали все анализы, если бы мы не трудились в поте лица, не помогали вам в очередях и не искали для вас специалистов? – Дамочка рассказывала все так проникновенно, что у меня аж сердце защемило. Да и все, что она сказала, было сущей правдой.
– Ой, только не сердитесь! Войдите в мое положение, я же совсем расклеился. – От упреков мне стало совестно. Глаза забегали, пристально следя за кошельком, качавшимся в ее руке, подобно маятнику часов. Все мое естество сосредоточилось в этом кошельке.
– Думаете, что я сержусь? Да я так счастлива, что и не успеваю рассердиться. – Тон ее голоса изменился. – Миленький Ян, вы все-таки человек приезжий, а город К – самое гостеприимное место. Нам важно, чтобы каждый гость, вне зависимости от того, зачем он приехал – с официальным визитом, с целью инвестирования денег, для отдыха или по работе, для поступления на учебу, для переезда к нам, проездом в наших краях, для получения милостыни, – отлично провел у нас время. Тогда всем полюбится город К. А мы на этом добьемся экономического процветания. Вот для этого-то мы и отстроили первоклассную больницу. Здесь созданы все условия, и если вам нездоровится, то ничего предпринимать не нужно. Вы только что приехали к нам, поэтому не понимаете этого. Но вскоре все ваши сомнения развеются, и вы научитесь жить по местным обычаям. Миленький Ян, вы обязаны жить и дальше! Вам еще предстоит внести свой вклад в общественное развитие. – Дама говорила так уверенно и без тени притворства, что мне нечего было ей возразить. Звучала она убедительно.
– Так в этом всем и заключается ваша работа? – поинтересовался я.
– Ну да, возим гостей в больницу. В городе К специально заведен такой порядок. Этими вопросами занимаются специальные люди. Это и для здоровья населения хорошо, и для наших дел неплохо. Процент занятости населения всегда высокий, экономика на подъеме, люди проникаются друг к другу искренней заботой, да еще и повышается – и это главное – доверие пациентов к больнице и врачам. Вот те ценности, который в наше время у всех на слуху, – объявила она с особой гордостью.
– Но ведь ваша сослуживица нас только что покинула.
– Не «сослуживица», а Аби. Так ее зовут. Она нас оставила не из неприязни к вам. У нее дома неотложные дела, вот она и рванула. Аби, как и я, изо всех сил идет в ногу со временем. Но никогда не знаешь, когда тучи покроют ясное небо. У нее на днях случилось несчастье.
– Несчастье?
– Да. У нее есть сын. Единственный ребенок. Учится на втором курсе универа. Не знаю, что у него перемкнуло в мозгу, но он в последнее время начал в сети распространять сплетни, чернящие репутацию города К. Вот его и задержали за преступные высказывания. Аби только что сообщили, что ее муж утром напился и умер. Муж Аби был большой шишкой в местном промышленном парке высоких технологий. Он каждый день должен был организовывать попойки для вышестоящих начальников. Тем самым привлекал к нам новых партнеров и инвесторов. В результате упился вусмерть. Аби отправилась устраивать похороны. У нее дел и так по горло. Город К же активно развивается и перепрофилируется. Для нас сейчас наступает самая горячая пора. Каждый из нас работает днями и ночами, чтобы подстроиться под новые условия. Аби каждый день бегает по больнице, присматривает за гостями, несмотря на то что муж ее напился до смерти, а сын сидит в кутузке.
– Вот оно как…
– И у меня все примерно так же складывается. Чтобы быть здесь с вами, я ребенка оставила без присмотра. Но это во имя вашего спасения. Я себя ни за что не корю. Точнее, если мне и есть, за что посетовать на себя, так это за то, что я не убедила вас позволить Аби сдать за вас кровь. Она бы так отбила деньги на залог для сына. Уф, я, кажется, вас озадачила. У вас прямо на лбу выступили знаки вопроса. Не стоит думать об этом! Но, в общем и целом, здесь вовсе не в деньгах дело. И не в том, есть они или нет. Сколько бы у вас ни было денег, лишнюю жизнь же себе вы на них не купите. Но почему вы не верите Аби? И верите ли вы мне? А больнице? А докторам? Если уж на то пошло, то верите ли вы всему городу К? Муж Аби пил же не минералку, как вы, а алкоголь. Вот совсем вы не понимаете, что в городе К все самое лучшее – только для вас.
– А что же вы раньше со мной этим не поделились? Премного виноват перед вами! – Я ощущал смутную тревогу и растерянность. Показалось, что я снова вижу перед собой вздувшуюся вену, сложившуюся в предлинный восклицательный знак на гладком предплечье Аби. И еще подумалось, что кончина ее мужа каким-то образом связана непосредственно со мной. Про себя я поклялся, что надо будет обязательно написать песню во славу этой дамы, которая посвятила себя такой необычной профессии. Прославлю ее отвагу, трудолюбие и бескорыстие. Я вечный, конечно, больной, опытный пациент. Но в общении с дамами из города К выяснилось, что я совсем ни в чем не разбираюсь.
– Ничего страшного. Аби все выдержит. Тех, кто не умеет справляться с передрягами, в городе К ожидает печальный конец. Вот мы все скрежещем зубами и терпим. Миленький Ян, и вам того же советую. Нельзя давать боли сломить вас!
Дама смерила меня многозначительным взглядом, в котором мне померещилось некое подобие презрительной усмешки. Будто профессионал наставляет профана. Во всех пояснениях ощущалась некоторая степень благосклонного участия. Мне стукнуло уже сорок, я явно был постарше, чем эта дамочка, а она говорила со мной как мамаша, отчитывающая сынка. Наверно, то была часть ее работы, этому ее обучили. Вот бы было хорошо, если бы по всей стране нашей было побольше таких специалистов.
Я учтиво уточнил:
– А как вас, кстати, звать?
– Зовите меня сестрица Цзян.
И тут приемный покой огласил отрывистый, но свирепый глас системы оповещения:
– № 1120, Ян Вэй! № 1120, Ян Вэй! – Снова меня вызывают, будто я пассажир, замешкавшийся с посадкой на авиарейс. Я сразу встрепенулся.
А сестрица Цзян заявила:
– Анализы уже автоматически доставили вашему доктору. Бежим! – Вскочила и, ухватив меня за локоть, понеслась вперед.
9. Изнурительно длительная борьба
Времени нам, кажется, катастрофически не хватало. Преодолев море людей, мы ворвались в кабинет. Больные обступали и нависали, как тяжелые облака поверх горы, над белолицей, худощавой врачихой средних лет с медицинской маской на лице. Доктор сосредоточенно и невозмутимо изучала мои лабораторные анализы, ЭКГ и рентген, словно пыталась разобраться с какой-то неразрешимой математической задачкой. Однако выглядела она скорее как скрипачка, готовая в любой момент начать пиликать свою партию.
Превозмогая боль, я навытяжку стоял перед докторессой. Прошло мучительно много времени. Наконец она подняла голову и, придавая вес каждому слову, обратилась не ко мне, а к сестрице Цзян:
– Здесь нет большой проблемы. Но не исключено, что у него кишечная непроходимость. Или камень в мочеиспускательном канале. Или язва двенадцатиперстной кишки. Или прободная язва. Ведите его в хирургическое отделение.
– Хирургия? Это обязательно? – Сестрица Цзян головой чуть ли не уперлась в доктора. Вела она себя так, будто мы с ней были члены одной семьи.
Впрочем, и я сам хотел понять, к чему мне операция. Или по поводу боли в животе от выпитой воды действительно нужно было стучаться не к гастроэнтерологам?
– Вам все объяснят в хирургическом отделении. – Врачиха размашисто вписала свой приговор в карту и тут же крикнула: – Следующий!
Я направил вопрошающий взгляд на сестрицу Цзян. Та заявила:
– Ну и ладно, порадуете своим присутствием все отделения. Лечение – изнурительно длительная борьба, и пациентам не дано понять, насколько тяжело приходится медперсоналу!
Сестрица Цзян вывела меня из кабинета. Я снова поблагодарил врача. Та довольно сурово отозвалась:
– Нам не доставляет особой радости лицезреть вас всех. Но мы в ответе за больных.
Мы уже обошли кучу врачей, а все вроде бы только-только начиналось. Спотыкаясь на ходу, я следовал за сестрицей Цзян. Боль в животе вышла на новый вираж. Теперь казалось, что у меня кто-то копается гаечным ключом в кишках. Все перед глазами – лица пациентов, непролазные коридоры, лужи из дождевой воды, блевотины, слюны и мочи, фургончики и товары, запачканный пол, силуэты охранников и уборщиков – заплясало, как в калейдоскопе. Хотя я это воспринял как само собой разумеющееся. Единственное, что меня беспокоило по-настоящему, – перспектива, что с меня сдерут три шкуры в хирургическом отделении. Ходила молва, что хирурги делали операции не до конца, останавливались на полпути и испрашивали лишнюю копеечку с пациентов, а если те отказывались, то так и оставались лежать с открытыми туловищами, пока ветерок не заветривал им все внутренности. Мне хотелось замедлить шаг, но сестрица Цзян шла все быстрее, утягивая меня за собой. Мне было стыдно за собственное малодушие. Ну как можно таить в глубинах души столько недоверия? Ведь правильно все изложила сестрица Цзян!
Хирургическое отделение располагалось на 33-м этаже, на высоте, где обычного человека начинает проедать мороз. Тишину нарушала набившаяся сюда толпа орущих больных. Порывы ветра с реки задували через распахнутые настежь окна капли дождя, окроплявшие разросшиеся по стенам буроватые грибочки, под которыми носилось несколько десятков подопытных крыс с полупрозрачными туловищами. Ой, нет, не то, наверно, мои глаза увидели. Как же могут крысы, предположительно сбежавшие из лаборатории, просто так бегать и чтобы их никто не ловил? Без крыс же все исследования пойдут коту под хвост.
Сестрица Цзян снова раздобыла для меня номерок. Но в этот раз у нас с очередью не заладилось совсем. Мы простояли с полдня, прежде чем настал наш черед. Врач, поглядев на меня, заявил моей спутнице:
– Он что, обдолбался?
– Эээ… – Я не знал, как отреагировать на это замечание.
– У него живот болит, – вставила сестрица Цзян.
– Вы чего-то не то съели? К нам сюда часто приходят люди, желающие поживиться морфином. – У врача, похоже, начисто отсутствовало чувство юмора.
– Спасите, умоляю. – Боль внутри меня становилась нестерпимой.
– Вам не сюда. Сходите в неотложку, – распорядился врач.
– Есть! – прямодушно воскликнула сестрица Цзян.
