Loretta Chase

VIXEN IN VELVET

* * *

© Loretta Chekani, 2014

© Перевод. И. П. Родин, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

Глава 1

Британский Институт. Старинные мастера.[1]

Эта ежегодная выставка – самое красноречивое доказательство ограниченности аристократии, которая скрывает от глаз публики шедевры изобразительного искусства, превращая коллекции картин в личную собственность.

«Атенеум», 30 мая 1835 г.

Британский Институт, Пэлл-Мэлл, Лондон, среда, 8 июля

Он лежит обнаженный, только кусочек ткани скрывает интимные части тела. Голова запрокинута, глаза зажмурены, рот приоткрыт. Его сон крепок, и он не замечает, как маленькие сатиры играют с его доспехами и оружием, а один из них дудит в раковину у него над ухом. Рядом полулежа располагается женщина, опираясь локтем на красную подушку. В отличие от него, она полностью одета. На ней расшитая золотом рубашка. Женщина бодрствует. Она разглядывает его с непроницаемым выражением лица. Уголки ее губ слегка приподняты. Это улыбка или осуждение? А может, ее мысли витают где-то далеко?

Леони Нуаро могла бы дать шестнадцать ответов на этот вопрос, и ни один из них не был бы удовлетворительным. У нее не вызывало никакого сомнения то, чем парочка занималась перед тем, как мужчина – римский бог Марс, согласно выставочному каталогу – крепко уснул.

О чем бы еще ни размышляла Леони – например, о причине, по которой она оказалась здесь сегодня, или где было это «здесь», или кто она вообще такая, – все отошло на задний план. Сейчас ничто не было важно, все вообще перестало существовать. Все, кроме картины.

Леони стояла перед полотном Боттичелли «Венера и Марс», но с таким же успехом могла бы находиться на другой планете или в другом времени, настолько картина поглотила ее. Она стояла, смотрела и изучала каждый мазок кисти, пытаясь понять секрет этой живописи. И не могла оторваться.[2]

Если бы вдруг кто-нибудь оказался между ней и картиной, Леони задушила бы этого человека. Но никого рядом не было. Ежегодная выставка Британского Института по-прежнему привлекала посетителей. Здесь было много художников, которые расставляли свои мольберты в галереях и перерисовывали работы старых мастеров. Эти художники сильно мешали посетителям, пока с отчаянием пытались воспользоваться единственной представившейся возможностью скопировать работы из частных собраний.

Но никто не мельтешил перед Леони. Никто не нависал сзади. Даже странно, почему. Она пришла сюда не ради искусства. У нее для этого имелась своя причина.

Исключительно важная причина… О которой Леони забыла в тот же миг, как только увидела картину. Она могла бы любоваться ею бесконечно или пока смотрители не вывели бы ее отсюда. Однако…

Сильный грохот, неожиданный, как удар грома, разразился в зале.

Подскочив, Леони отшатнулась.

И натолкнулась на стену, которая почему-то оказалась за спиной.

Нет, это была не стена.

А что-то большое, теплое и живое.

Оно пахло мужчиной: мылом для бритья, накрахмаленным бельем и сукном. Две крупные, явно мужские руки в перчатках легко легли ей на плечи и аккуратно вернули девушку в вертикальное положение.

Леони резко обернулась и подняла взгляд – нет, задрала голову! – чтобы посмотреть на стоявшего сзади.

«О черт!»

Хотя правильнее было бы воскликнуть: О Марс!

Вероятно, он все-таки не был точной копией изображенного на картине бога войны. Прежде всего потому что оказался полностью одет. И одет очень дорого. Но нос, лоб и рот у него были совсем как у Марса. А в особенности глаза. Правда, в отличие от бога войны, незнакомец не спал.

Глаза были зеленые с золотистыми искорками. Светлые пряди сверкали и в его темно-русых волосах, которые курчавились, как у Марса, и казались очаровательно непослушными. Что-то во взгляде и выражении лица тоже намекало на непокорность, но иного рода: едва заметная улыбка и чересчур невинный взгляд широко открытых глаз. Это что, проявление слабоумия?

– Кажется, от волнения я поставил вам подножку, – сказал он. – Искренне прошу меня извинить.

Нет, на слабоумного мужчина не походил.

Важнее было то, что он оказался в такой близости к ней, а Леони этого не заметила. Она не позволяла никому подкрадываться сзади. В Париже это могло стоить жизни. Да и в Лондоне риск был велик.

Все опасения Леони оставила при себе, чему научилась очень давно.

– Надеюсь, я не покалечила вас, – заметила она и опустила взгляд. Его сапоги оказались в идеальном состоянии. Камердинер наполировал их до блеска так, что пыль лондонских улиц не решилась бы осесть на них, ослепленная сиянием.

Мужчина тоже опустил взгляд и посмотрел на ее обувь.

– Разве такая маленькая ножка в кусочке атласа и серебристой коже может нанести мне хоть какой-то ущерб? Без шансов, вам не кажется?

– Эти кусочки атласа и кожи называются полусапожками, – сказала Леони. – И нога у меня не маленькая. Но очень галантно с вашей стороны сказать именно так.

– Учитывая обстоятельства, я просто обязан был сказать что-нибудь приятное, – поклонился мужчина. – Кроме того, нужно было придумать вескую причину, почему я подкрался к вам. Или найти какое-нибудь рыцарское объяснение, например, что я собирался защитить вас от падающих мольбертов. Но тогда вы бы сочли меня идиотом. Любой бы заметил, что объекты, которые могли представлять угрозу, находятся в нескольких ярдах отсюда.

Она была уверена, что слышит, как кто-то ругается тремя картинами левее, оттуда же доносились скрип дерева по дереву и шуршание тяжелой ткани. Леони даже не посмотрела в ту сторону. Девушки, которые теряют бдительность, когда боги отклоняются от своих путей, попадают в очень неприятные ситуации. Поинтересуйтесь об этом у Дафны, у Леды или у Данаи.

Сегодняшнее скрывающееся солнце вдруг решило показаться в небе. Его лучи играли золотистыми прядями волос незнакомца.

– Возможно, вас привлекла картина, – предположила Леони. – И вы потеряли равновесие.

– Хорошая причина, – согласился он. – Но так как эта картина моя, у меня было достаточно времени рассмотреть ее. Поэтому не годится.

– Ваша? – удивилась Леони. Она не удосужилась заглянуть в конец каталога, чтобы узнать имя владельца полотна. Ей казалось, что такое произведение искусства может принадлежать лишь королю или герцогам из королевского семейства.

– Ну, так говорится. Я, конечно, не Боттичелли, как вы понимаете. Парень умер сколько-то там веков назад. Я – Лисберн.

Леони сосредоточилась и мысленно пролистала страницы своей записной книжки, куда заносила персональные данные английских аристократов, а также важные и наиболее любопытные факты, которые встречались ей в бульварных газетенках или были услышаны в разговорах клиенток.

Соответствующую заметку она нашла довольно быстро, потому что буквально на днях дополняла досье. Лисберн – это Саймон Блэр, четвертый маркиз Лисберн. Возраст – двадцать семь лет. Официально признанный единственный потомок всеми оплаканного третьего маркиза Лисберна, чья вдова недавно вновь вышла замуж и поселилась в Италии.

Последние пять или шесть лет лорд Лисберн тоже жил за границей и вернулся в Англию в компании своего кузена лорда Суонтона две недели назад.

Именно виконт Суонтон был той причиной, по которой Леони оказалась в галерее Пэлл-Мэлл среди рабочего дня.

Она снова посмотрела на картину. Затем огляделась вокруг. На самом деле впервые. Она наконец поняла, почему никто не мешал ей наслаждаться картиной. Все стены галереи были увешаны пейзажами, сценами гибели мифических и исторических персонажей, воинскими сражениями и чем-то подобным, а кроме того, мадоннами и картинами на религиозные сюжеты. Боттичелли не имел к этому отношения. Никакой тебе дидактики, никакого насилия, и уж совершенно точно никакой буколической невинности.

– Интересный выбор, – заметила Леони.

– Она висит особняком. Теперь вы это заметили, – сказал он. – Кажется, Боттичелли никого не волнует в наше время. Мои друзья уговаривали меня выставить здесь какую-нибудь батальную сцену.

– Вместо этого вы выбрали момент после.

Лорд Лисберн окинул картину своими зелеными глазами, а потом снова вернулся взглядом к Леони.

– Я мог бы поклясться, что между ними произошло любовное сражение.

– А я могла бы поклясться, что она одолела его.

– Ах, но ведь он восстанет снова, чтобы сражаться на следующий день.

– Может, и так. – Она развернулась и подошла к картине еще на шаг, понимая при этом, что рискует попасть под ее влияние. Снова. Разумеется, Леони видела работы ничуть не хуже. В Лувре, например. Но эта…

Хозяин картины подошел и встал сбоку. Какое-то время они разглядывали ее молча. В напряженной тишине, как ей показалось.

– Меня страшно интригует выражение лица Венеры. Интересно, о чем она думает?

– Существует единственная разница между мужчиной и женщиной, – отозвался Лисберн. – Он спит, а она думает.

– Должен же кто-то думать, – пробормотала Леони. – И, кажется, это чаще всего выпадает на долю женщин.

– Я всегда удивлялся, почему они потом тоже не засыпают.

– Ничего не могу сказать по этому поводу. – Она была честна. Ее представления о физической любви между мужчиной и женщиной – хотя старшие сестры весьма подробно описывали, как это происходит, – не основываются на собственном опыте. Для нее на первом и последнем месте всегда было дело. В особенности теперь. – Что интересует меня больше всего, так это внешний вид дамы.

Открыв свой ридикюль, Леони достала визитную карточку и протянула маркизу. Это была очаровательная карточка. Такой она, конечно, и должна была быть, чтобы соответствовать самому передовому предприятию Лондона в особой сфере деятельности. Размер у нее был такой же, как у карточек, с которыми дамы наносят визиты, и гравировка элегантная, и цвет. Однако это все-таки была деловая карточка, на которой значилось – «Модный дом Нуаро», Туалеты для дам, Лондон, Сент-Джеймс-стрит, № 56.

Лисберн изучал визитку какое-то время.

– Я одна из владелиц, – объяснила Леони.

Он поднял глаза и встретился с ней взглядом.

– Это не на вас женился мой кузен Лонгмор?

Она даже не удивилась тому, что ее новый зять доводится кузеном лорду Лисберну. Все в этом мире связаны между собой родственными узами в той или иной степени, а плодовитая семья Фэрфаксов, к которой принадлежал граф Лонгмор, имела массу ветвей и продолжала пускать новые побеги, словно виноградная лоза.

– Нет. Это моя сестра Софи, – сказала Леони. – На будущее, Софи – блондинка. – Ей было известно, как лондонский свет воспринимает владелиц «Модного дома Нуаро»: три сестры, а иногда три ведьмы или три французские колючки – брюнетка, блондинка и рыжая.

– Понял. А одна из вас замужем за герцогом Кливдоном.

– Да, моя сестра Марселина. Она – брюнетка.

– Здорово, что ваши родители позаботились о том, чтобы было проще вас различать, – сказал он. – И как мило, что вы все мне объяснили. Не то, скажем, я перепутал бы вас с графиней Лонгмор и стал бы ухаживать, а ее суровый муж попытался бы проучить меня. Например, помял бы мой шейный платок, который я сегодня завязывал полчаса.

В свои двадцать один Леони была опытной деловой женщиной, а не какой-нибудь юной мисс, выросшей в тепличных условиях. Она посмотрела на шейный платок маркиза с профессиональной точки зрения. Вернее, попыталась. Но сделать это оказалось труднее, чем должно было бы быть.

Под точеной линией подбородка шейный платок с идеально заложенными складками был повязан настолько безупречно, что казалось, будто его вырезали из мрамора.

Все, во что был одет маркиз, производило впечатление какого-то нечеловеческого совершенства. Это относилось и к его лицу, и к фигуре.

У Леони вдруг слегка закружилась голова, и она подумала, что сейчас самый удачный момент упасть в обморок. Однако профессионализм победил, и Леони смогла критически оценить шейный платок.

– Вы потратили время с толком.

– Разве это имеет значение? – сказал Лисберн. – Никто не посмотрит в нашу сторону, когда Он рядом.

– Он? – удивилась Леони.

– Мой поэтичный кузен. Я сыт по горло своими кузенами. О черт, вот и они!

Со стороны центральной лестницы доносились голоса.

Она повернулась на шум и увидела верхушки шляп, потом головы, а затем и туловища. После короткого замешательства группа, состоявшая главным образом из молодых женщин, выбрала путь и направилась к арке, ведущей в галерею, где в этот момент находилась Леони. Здесь они и остановились, вполне умеренно, но совсем не так, как подобает настоящим леди, потолкавшись и поработав локтями. Потом расступились и дали пройти вперед высокому, стройному, божественного вида джентльмену. Его соломенно-желтые волосы были слегка длинны, а одежда казалась несколько театральной.

– Я говорил о нем, – объяснил Лисберн.

– Лорд Суонтон, – догадалась она.

– Кто же еще может быть в окружении двух дюжин девушек, которые заглядывают ему в рот с одинаковыми влюбленными лицами.

Леони обвела взглядом компанию. Девушки были примерно одного с ней возраста, за исключением горстки мамаш или тетушек, которые выступали в роли сопровождающих. В последних рядах почитательниц лорда Суонтона и их недовольных спутниц она вдруг увидела новую золовку Софи – леди Клару Фэрфакс. Вид у той был скучающий. Рядом с ее светлостью стояла простая на вид девушка, которая была потрясающе дурно одета.

Леони воодушевилась. Можно расширить клиентуру. Это даже выходило за рамки того, на что она рассчитывала.

На миг Леони забыла о новом знакомом и даже о картине. Почти. Но, справившись с возбуждением, снова повернулась к лорду Лисберну.

– Благодарю вас, милорд, за то, что не дали мне рухнуть, как тот мольберт, – сказала она. – Спасибо и за то, что выбрали именно эту картину для выставки. Терпеть не могу сцены с насилием, которые, судя по всему, здесь очень популярны. А безгрешные существа такие скучные! Этот опыт был благотворен.

– Какой именно опыт? – поинтересовался маркиз. – Наше знакомство было кратким, однако наполненным событиями.

Ей очень хотелось задержаться здесь, чтобы пофлиртовать с ним. Он был в этом хорош. Более того, в дополнение к своей красоте Лисберн был еще и аристократом, владевшим бесценной картиной – не важно, популярной или нет. Вне всякого сомнения, он владел еще несколькими сотнями бесценных или, по крайней мере, невероятно дорогих предметов искусства в дополнение к двум или трем огромным особнякам в разных уголках Великобритании. Если – или, вернее, когда – лорд женится и (или) заведет себе любовницу, ему придется нанять для нее дом, слуг, карету, лошадей и так далее. И тогда самым главным в этом «и так далее» будут наряды.

Однако подруга Клары чувствовала себя явно не в своей тарелке и была готова развернуться и уйти. А такой приз выпадает не каждый день. Леони уже добилась внимания лорда Лисберна в любом случае. На днях он заявится к ним в магазин, если она хоть что-то понимает в мужчинах.

– Да, действительно, – согласилась она. – Тем не менее я здесь по делу.

– По какому?

– Дамы… – сказала Леони. – Наряды… – Она показала на свое платье. Жест Леони репетировала полчаса специально для этого случая. – Возможность заявить о себе…

Вежливо присев в реверансе, она быстро направилась к лорду Суонтону и компании его воздыхательниц. За своей спиной Леони услышала приглушенное бормотание, но у нее не было времени обернуться. Дурно одетая девушка тянула леди Клару за руку, чтобы уйти.

Леони прибавила шагу.

Не спуская глаз с подруги леди Клары, она не заметила брезента, расстеленного у нее под ногами.

Запнулась за него и полетела головой вперед.

Компания замерла, послышались смешки, когда Леони, совсем неизящно размахивая руками, падала на пол.

* * *

Лорд Лисберн тоже не обратил внимания на брезент. Он был слишком увлечен, разглядывая уходящую мисс Нуаро со спины, хотя до этого уже воспользовался возможностью понаблюдать за ней на расстоянии, а также в почтительной близости, пока она стояла перед Боттичелли, не замечая никого и ничего вокруг. Когда девушка обернулась и посмотрела на него, он чуть не споткнулся, решив, что боттичеллиевская Венера ожила: то же самое – или невероятно похожее! – лицо в форме сердечка, соблазнительный носик с небольшим изъяном… Загадочная улыбка, за которой могла скрываться как глубокая задумчивость, так и тяжелый опыт… И неожиданно решительный подбородок.

Его воображение уже готовилось разыграться и создать малоприличные фантазии, но тут в дело вмешались рефлексы. В одну секунду он оказался рядом с мисс Нуаро и одним мягким движением подхватил падавшую девушку, заключив ее в объятия.

За шесть лет, которые Саймон Блэр провел вне Англии, женские наряды в своей экстравагантности стали еще более причудливыми. Трудно было с уверенностью сказать, какая часть девичьей фигуры настоящая, а какая создана ради художественного эффекта. И хотя ему нравились художественные эффекты, он с радостью обнаружил, что чудесные формы этой девушки оказались искусственными в самой незначительной степени. Судя по теплу, которое ощущалось при прикосновении, тело у нее было щедро-округлым, как он и предполагал. И пахло от нее тоже очень приятно.

Лисберн увидел широко открытые глаза, синева которых могла бы затмить сапфиры и тосканское небо, и сочные пухлые губы.

– Теперь вы добились своего, – шепотом произнес он. – Все смотрят на вас.

Так оно и было, без преувеличения. Все остановились, прекратили разговаривать и смотрели на них, раскрыв рты. И кто стал бы винить их за это? Ведь не каждый день рыжая роскошная особа падает в объятия мужчины.

Возникшая суета привлекла людей из других залов.

Сегодняшний день становился не таким скучным, как обещал.

– Мисс Нуаро!

Суонтон заторопился к ним, проталкиваясь сквозь толпу своих обожательниц, по ходу дела пару раз наступив кому-то на ноги. Барышни последовали за ним. Даже кузины Лисберна – Клара и Глэдис Фэрфакс – тоже не остались в стороне. Хотя на их лицах не было заметно сильного беспокойства, а энтузиазма – и того меньше.

– Зевс Великий, что произошло? – всплеснул руками Суонтон.

– Даме стало дурно, – ответил маркиз.

Он знал, те несколько человек, кто смог оторваться от созерцания Суонтона, видели, что происходило на самом деле. Лисберн оглядел собравшихся, лениво предлагая свидетелям возразить ему. Никто не шевельнулся. Даже два отъявленных мерзавца Меффат и Тикер молчали. В кои-то веки!

Правда, леди Глэдис Фэрфакс фыркнула, но на нее никто не обратил внимания – кому же захочется превратиться в объект кровной мести. С другой стороны, она ведь тоже недавно вернулась в Лондон после нескольких лет отсутствия. Ее, конечно, никто не забыл, как не забывают эпидемию чумы, например, или Лондонский пожар, или приступ водобоязни.[3]

– Merci. – Мисс Нуаро поблагодарила его вполголоса по-французски. Лисберн не услышал ее, а скорее ощутил сказанное, в такой близости к его груди она находилась.

– Je vous en prie, – с готовностью ответил маркиз.[4]

– Это была мгновенная слабость, – уже более отчетливо сказала Леони. – Вы можете опустить меня на пол.

– Уверены, мадам? – спросил Суонтон. – Вы раскраснелись, что неудивительно. Эта ужасная духота! Ни глотка свежего воздуха сегодня. – Он бросил взгляд на небо за окном. Все сделали то же самое. – А солнце! Оно палит, словно перепутало Лондон с Сахарой. Кто-нибудь, будьте так любезны, подайте мадам стакан воды.

Мадам? Тут Лисберн вспомнил ее элегантную визитную карточку. На таких карточках портнихи, в особенности самые дорогие, именуются «мадам», вне зависимости от их семейного статуса.

Суонтон, оказывается, был знаком с ней. И ведь словом не обмолвился, подлец. Нет, подлость не в его характере. Скорее всего, им овладело очередное поэтическое вдохновение, и он просто забыл о мисс Нуаро, пока не увидел ее снова. Вполне типично для него.

Отец Суонтона погиб молодым при Ватерлоо, и тогда отец Лисберна принял мальчика в свой дом. Саймон стал ему старшим братом, его защитником и сохранял данное положение, пока Суонтон не стал Суонтоном.

– Милорд, вы слишком любезны, – сказала она. – Мне не нужно воды. Все в порядке. Это была минутная слабость. Лорд Лисберн, прошу вас, отпустите меня.

И начала изгибаться в его руках, что было забавно.

Будучи мужчиной отменного здоровья, у которого все части тела пребывали в рабочем состоянии, ему страшно не хотелось отпускать ее. Но так как последнее все равно пришлось бы сделать, Саймон решил продлить удовольствие и поэтому поставил девушку на пол с величайшей осторожностью, позволив ее телу проскользнуть вдоль своего, и не выпустил ее из объятий, пока она твердо не встала на ноги.

Прикрыв глаза, Леони тихо что-то сказала, потом снова открыла глаза. На губах заиграла улыбка, которая предназначалась только ему. Улыбка сияла, как и ее глаза. От двойного эффекта у Саймона даже немного закружилась голова.

– Мадам, если вы пришли в себя, может, позволите представить вам моих друзей? – встрял Суонтон. – Я знаю, они в полном нетерпении желают познакомиться с вами.

Джентльмены – да, вне всякого сомнения. Им только дай возможность завязать отношения с красивой женщиной, особенно в подобной ситуации, когда другие не обращают на них внимания и лишь вьются роем вокруг Суонтона.

Но дамы? Они что, желают быть представленными хозяйке модной лавки?

Почему бы и нет, решил Лисберн. Три сестры Нуаро завоевали себе известность. Недавно он слышал о них в Европе.

Саймон заметил, как ее улыбка и сияющий взгляд буквально обворожили аудиторию.

– Вы очень любезны, милорд, – сказала она. – Я и так уже доставила много беспокойства. Дамы знают, где меня найти – здесь, за углом, дом пятьдесят шесть по Сент-Джеймс-стрит. А дамы, как вам известно, моя главная забота.

Договорив, Леони бросила взгляд на кого-то в толпе. На кузину Клару? Потом сделала реверанс и направилась к выходу.

Оставшиеся вновь переключили внимание на Суонтона, женщины, разумеется, сделали это первыми. Тот продолжал поэтизировать или романтизировать, или чем он там занимался, и все перешли к «Юности между Добродетелью и Пороком» Веронезе.

Однако Лисберн продолжал смотреть вслед мисс Нуаро. Ему показалось, что девушка еще нетвердо держится на ногах, что движется не так грациозно и естественно, как раньше. В начале лестницы она положила руку на перила и поморщилась.

* * *

Ей не удалось уйти быстро.

Леони услышала шаги за спиной. Она поняла, кто это, даже не обернувшись. Наверняка из-за того, что маркиз несколько минут назад страстно прижимал ее к себе, а потом в высшей степени неприличным образом поставил на ноги. Леони дрожала всем телом до сих пор.

Или, может, он сообщил о себе неким импульсом, посланным через все помещение, как это делают некоторые божества, оповещая о своем приближении необычными сполохами огня, волшебными звуками, неземными ароматами.

– Мне кажется, вам все еще больно, – обратился к ней Лисберн. – Позвольте, я помогу вам.

– Я надеялась исчезнуть незаметно, – сказала она.

– Это нетрудно. Все столпились вокруг моего кузена. Суонтон сейчас разглагольствует по поводу «Добродетели и Порока», и им кажется, что он скажет нечто особенное. – Продолжая говорить, маркиз завладел ее левой рукой, закинул ее себе за шею и обнял Леони за талию.

Она затаила дыхание.

– Вам, наверное, чертовски больно, – заметил Лисберн. – Я подумал, может, лучше осмотреть вашу лодыжку, прежде чем мы двинемся дальше. Вдруг вы пострадали намного серьезнее, чем нам кажется.

Если маркиз дотронется до ее лодыжки, Леони потеряет сознание, и не обязательно по причине медицинского свойства.

– Я просто подвернула ее, – сказала она. – Если было бы что-то серьезное, я сейчас сидела бы на ступеньке и рыдала от боли.

– Я могу нести вас на руках, – предложил он.

– Нет! – воскликнула Леони и добавила после паузы: – Благодарю вас.

Они начали медленно спускаться по лестнице. Она сделала усилие, чтобы отвлечься от присутствия рядом большого, излучающего тепло тела, поддерживавшего ее. Это было не так-то просто. Слишком долго она смотрела на Боттичелли, у нее перед глазами все еще оставались обнаженные мускулистые руки и ничем не прикрытый мужской торс.

К тому времени, когда они добрались до первой ступеньки, мысли ее, обычно упорядоченные, забрели в какую-то неизведанную область, и Леони вдруг обратила пристальное внимание на свои физические ощущения.

Ей потребовалось сделать усилие, чтобы заговорить.

– Могу только надеяться на то, что люди подумают, будто у меня закружилась голова от короткой встречи с лордом Суонтоном.

– Именно это я им и скажу, если хотите, – предложил маркиз. – Но у меня сложилось впечатление, что вы уже были знакомы.

– В Париже, – кивнула она. – Вечность назад.

– Та вечность не длилась долго, – заметил он. – Вы, конечно, хромаете, но не выглядите дряхлой.

– Это случилось во время его первого визита в Париж, – сказала Леони.

– Значит, пять с лишним лет тому, – прикинул Лисберн.

Тогда Леони было почти шестнадцать. Она радовалась работе, чувствовала себя счастливой в семье, в особенности от того, что у нее имелась маленькая племянница, получала удовольствие от успехов «Эммелин» – прелестного ателье, которым владела кузина Эмма.

До тех пор, пока все не рухнуло.

– Лорд Суонтон появился в магазине моей кузины, чтобы купить подарок своей матери, – объяснила Леони. – Он был милым, мягким и обходительным. В Париже джентльмены очень часто путают ателье по пошиву одежды с борделями.

Те, кто упорствует в своем заблуждении, потом часто попадают в неприятные ситуации.

Самое первое правило, которое усвоила Леони, гласило: мужчинам требуется лишь одно… Кузина Эмма учила своих юных подопечных, как защищаться от агрессивных мужчин, наравне с тем, как кроить и шить. К сожалению, она не рассказала девочкам, как вести себя с римскими божествами. Это было более хитрое дело, чем заниматься коммерцией, хотя у Леони хватка была не то что у ее сестер. Это сразу становилось очевидным, как только дела выходили на первый план. Марселина и Софи всегда витали в облаках – мечтательницы и авантюристки. Так типично для семейства Нуаро! Так типично для семейства Делюси!

От него пахло чистотой. Так пахнет в воздухе после дождя. Как это ему удается? Это такой одеколон? Или какое-то новое чудодейственное мыло?

Когда они спустились на первый этаж, пульсирующая боль в лодыжке ослабла.

– Мне кажется, вы можете меня отпустить, – сказала Леони.

– Уверены?

– Лодыжка болит не сильно. Я уже могу не опираться на вас.

На самом деле ей нельзя было опираться на него вообще, потому что он слишком тесно прижимал ее к себе. Она ощущала каждый дюйм мужской мускулистой руки и – несмотря на нижнюю рубашку, корсет, лиф и пелерину – что его пальцы касаются самого низа ее грудной клетки.

Леони перестала обнимать его за шею. Лисберн отпустил ее талию, предложив теперь руку. Она протянула ему свою ручку в перчатке, и он взялся за нее так же решительно, как перед этим за талию.

Ей пришлось сказать себе, что в этом нет ничего интимного по сравнению с тем, как он держал ее в объятиях, прижимая к себе. Однако это не могло объяснить, почему у нее возникло желание развернуться и убежать прочь. Она знала, как защитить себя, разве не так? Знала, как не подпасть под очарование красивого мужского лица и стати, а также низкого, обольстительного голоса.

Леони не могла позволить, чтобы ею руководила паника. Лодыжка перестала болеть лишь в самой малой степени. Ей придется без помощи хромать до ателье по жаре. Хоть расстояние невелико, но надо будет тащиться в гору. Пока доберется до места, она только еще больше растревожит ногу и станет ни на что не годна.

Дело на первом месте, и на последнем, и всегда! Когда они вышли на Пэлл-Мэлл, Леони сосредоточилась на том, чтобы подсчитать, каким капиталом он обладает, напомнив себе про его будущую жену и (или) любовницу и подавив неприятные эмоции цифрами, как ей частенько приходилось делать. Подругу леди Клары теперь можно будет сбросить со счетов. На сегодня это было ее единственным делом.

– Вы что-то начали говорить про свое дело, – напомнил Лисберн.

– Разве? – Сердце быстро заколотилось. Она что, начала говорить вслух сама с собой и не заметила этого?

– Перед тем, как заторопились к моему кузену.

– Ах, это… – расслабилась Леони. – Да, верно. Куда бы лорд Суонтон ни отправился, его всегда сопровождает большая группа молодых девиц. Он сказал одной из наших клиенток, что собирается сегодня после обеда побывать в Британском Институте. Мне показалось, что это удачная возможность познакомить с работой нашего ателье тех, кто еще ничего о нем не знает.

– Значит, никакого отношения к его поэзии это не имеет.

Она пожала плечами и получила в ответ новый приступ боли.

– Я содержу ателье по пошиву дамской одежды, милорд, – напомнила Леони. – И напрочь лишена романтической чувствительности. – Она трудилась с детства. Барышни, которые поклонялись лорду Суонтону, не жили в Париже во времена хаоса, невзгод, они не умирали от эпидемии холеры. Так что в скорби, страданиях и смерти для нее не было ничего поэтического.

– Должен признаться, меня это приводит в замешательство, – сказал лорд Лисберн. – Я не вижу в этом ничего романтичного. Как и большинство мужчин. Эта болезнь, мне кажется, поражает только юных созданий, за небольшим исключением. Кузина Клара, хоть пребывает в уязвимом возрасте, явно скучала. Вид у кузины Глэдис был кислый. Правда, он у нее всегда такой, поэтому невозможно с уверенностью сказать, поклонялась ли она ему.

– Кузина Глэдис? – переспросила Леони. – Это девушка, которая появилась вместе с леди Кларой?

– Леди Глэдис Фэрфакс, – пояснил маркиз. – Дочь лорда Боулсворта. Знаменитый дядя Клары, ну, вы знаете. Герой войны. Понятия не имею, что заставило Глэдис вернуться в Лондон, хотя у меня есть кое-какие безрадостные подозрения. Я вижу, вы пока не очень хорошо себя чувствуете, мисс Нуаро.

Они как раз добрались до Сент-Джеймс-стрит. На Пэлл-Мэлл при выходе из Института уже было жарко, но сейчас духота навалилась на них вместе с обжигающим ветром, который вдобавок нес пыль, поднимавшуюся от проезжавших мимо карет, всадников и даже от пешеходов. Теперь у Леони еще разболелась и голова, причем так же сильно, как нога. Она пыталась вспомнить, когда в последний раз слышала о леди Глэдис Фэрфакс, но голова отказывалась работать из-за жары, боли и общего замешательства.

– Так и есть, – сказал он. – Я возьму вас на руки.

Что и сделал. Леони не успела отказаться, а потом ее протесты были заглушены его шейным платком.

– Да, все на нас будут смотреть, – согласился Лисберн. – Но это же отличная возможность заявить о себе, вы так не считаете? Знаете, я уверен, что набью себе руку в этом деле.

* * *

Тем временем в Британском Институте

Сэр Роджер Тикер и мистер Джон Меффат, эсквайр, были среди немногих, кто обратил внимание на то, что лорд Лисберн ушел вместе с мисс Нуаро. Эти два господина появились в Институте вместе с группой почитателей Суонтона, но не принадлежали к их числу, хотя в прошлом были одноклассниками поэта.

Они не относились к любимым одноклассникам, потому что почти год нещадно третировали его, пока лорд Лисберн случайно не узнал об этом и не проучил их. Причем неоднократно. Ведь они не поняли с первого раза, что к чему. Но эти молодые люди оказались не только непонятливыми, но еще и злопамятными.

Они следовали за толпой почитательниц Суонтона в нескольких шагах, отчасти из-за того, чтобы оставаться на безопасном расстоянии от лорда Лисберна.

Тикер проводил маркиза взглядом до лестницы. Как только Лисберн с мисс Нуаро исчезли из поля зрения, он заявил:

– Все, можно не сомневаться, маркиз готов.

– Если кто готов, так это французская модистка, – откликнулся Меффат. – Ставлю десять фунтов.

– У тебя нет десяти фунтов, – заметил Тикер.

– У тебя тоже.

Роджер снова повернулся к поэту. Они понаблюдали, как юные женщины уже вовсе не исподтишка толкали друг друга, чтобы оказаться ближе к своему идолу, а он в это время целенаправленно двигался к Веронезе.

– Надоедливый сопляк, не так ли? – сказал Тикер.

– Всегда таким был.

– Пишет сплошной вздор.

– Всегда так писал.

Никто не смог бы осудить их за то, что они не сделали все возможное, чтобы просветить читающую публику. Перед возвращением Суонтона в Англию эти двое распространили через различные журналы полдюжины анонимных памфлетов, имевших отношение к его поэзии, в дополнение к паре непристойных лимериков. Большинство критиков поддержали их.

Но одна молодая светская особа проигнорировала мнение критиков и купила «Алцинт и другие поэмы» – сборник мрачных стихотворений Суонтона, и, судя по всему, выплакала все слезы. Она рассказала своим подругам о новом лорде Байроне, которого открыла. Потом весть о нем распространилась, и типографщики не успевали удовлетворять спрос, возникший на его книги.[5]

Так как наблюдать за поэтом доставляло мало удовольствия, Тикер и Меффат обратили свое внимание на незадачливого художника, который, вновь установив мольберт, пытался подправить свою пострадавшую картину.

Они подошли к нему ближе, чтобы в шутку посоветовать что-нибудь и вроде как невзначай смахнуть на пол принадлежности для рисования, которые он с такой тщательностью выставил перед собой. Советы касались их любимых тем, а кроме того, они начали спорить, напоминает ли то, что написано в углу картины, дамскую шляпку или это женский половой орган. Полностью поглощенные представившейся возможностью помучить того, кто слабее, беднее и не может постоять за себя – впрочем, обычная манера поведения этой парочки! – они совершенно не обратили внимания на молодую женщину, которая оказалась рядом с ними, и заметили ее, когда она уже практически зажала их в угол.

– Мне нужна ваша помощь, – сказала незнакомка. Им хватило ума не поднимать ее на смех, что также было обычным делом, когда не особенно важная персона обращалась к ним за помощью. Они даже не стали делать ей непристойных предложений, что тоже было странно. Ведь незнакомка была исключительно хороша – светловолосая, стройная и юная. Джон Меффат посмотрел на нее раз, второй. Казалось, он был в недоумении. Повернулся и вопросительно глянул на своего друга. Тикер на секунду нахмурился, словно ему в голову пришла какая-то мысль.

Потом ответил предостерегающим взглядом, и Меффат прикусил язык.

Затем Тикер расплылся в любезной улыбке. Лицо у него, должно быть, при этом заныло от боли.

– Почему бы и нет, моя дорогая, – сказала он. – Давайте найдем менее публичный уголок, и вы нам все расскажете.