Оглавление

Содержание

— Начало

— Шахматы

— Содом и Гоморра

— Моисеевы изыскания

— Казни Египетские

— Коммерциализация физики высоких технологий

— Песьи мухи

— Космическая энергия

— Странное предложение

— Пришелец

— Начинается

— Эксперименты

— Это возможно

— Неожиданный поворот

— Знакомство

После окончания факультета Кибернетики совершенно неожиданно меня направили работать в Институт Прикладной Физики. Председатель комиссии по распределению был сильно удивлен, когда озвучил персональную заявку от Института. Ошибки быть не могло, и я отправился в ИПФ в отдел кадров. Солидный мужчина встретил меня приветливо, и на мой вопрос, нет ли здесь ошибки, усмехнулся: «В нашем ведомстве ошибок не бывает». После этого я был отправлен в положенный мне после окончания ВУЗа месячный отпуск, который и провел с семьей, одновременно пытаясь узнать какие-либо сведения об ИПФ. Приятель с факультета Теоретической Физики сказал, что открытых сведений об ИПФ нет, это типичный «почтовый ящик» и, если туда попал, то остается лишь подчиниться судьбе и не выпендриваться. Тем не менее все студенты факультета мечтают там очутиться. Почему — непонятно, но мечта такая есть. Наверное, потому, что несколько преподавателей на факультете, так или иначе сотрудничавшие с институтом, излагали физику не так, как в учебниках. А некоторые из них допускали существование потусторонних сил и даже Бога, что для физиков-теоретиков было полнейшей крамолой.

Отгуляв отпуск, явился в отдел кадров ИПФ к тому же солидному мужчине. Он меня сразу признал и у нас состоялась небольшая вводная беседа. На мой повторный вопрос, почему они захотели принять меня на работу, ответил: «Нам нужны сотрудники сумасшедшие, но с устойчивой психикой. А ваша дипломная работа заняла первое место на конкурсе дипломных работ». Не поняв, причем тут моя дипломная работа и сумасшедшие, спросил: «А почему вы полагаете, что у меня устойчивая психика?». «А вот это мы сейчас выясним», — ответил он и пригласил меня пройти за ним.

Немного следует сказать о расположении ИПФ и его внутреннем устройстве. Это интересно для понимания дальнейшего. Чтобы в него попасть, надо было доехать на метро до Юго-Западной, а потом ехать полчаса на институтском автобусе. Они курсировали от метро до института каждый час. Вся его территория института была обнесена высоким забором, поверху, как было принято в те времена на почтовых ящиках, протянута колючая проволока. Территория была солидная. Неподалеку от проходной располагался главный, он же административный корпус, по бокам от него два корпуса — вычислительные центры, где мне предстояло работать, сзади — новый корпус, где, в основном, обитали теоретики. Позади нового корпуса располагался огромный парк с уютными аллеями. В его глубине был виден огромный экспериментальный корпус. Названия и назначения всех корпусов я уяснил позже, проработав в институте солидное время.

Мы вышли из главного корпуса и направились в правое здание вычислительного центра. Я полагал, что меня ведут представлять коллегам и начальству, но ошибся. В этом институте не было ничего принятого у нормальных людей. В этом я убедился сразу же по выходу из Главного корпуса. Навстречу нам шел деревенский мужик в шапке-ушанке (как никак было начало марта), в красной косоворотке, черных штанах, онучах и лаптях. Мой провожатый почтительно поздоровался с ним за руку, напомнил о каком-то мероприятии, и мы пошли дальше. «Это начальник отдела Исторической физики», — пояснил он, — «очень интересный человек». «А разве у физики есть история, которую следует изучать?» — спросил я. И по взгляду, которым меня «одарил» провожатый, понял, что сморозил глупость, не простительную для выпускника столичного ВУЗа. Поэтому решил больше смотреть и молчать.

По дорого в корпус встретили еще пару-тройку ничем не примечательных личностей. Все они были бородаты, лысоваты и в очках. С каждым из них провожатый здоровался, как с хорошим знакомым. А в их приветствиях было что-то теплое, как будто они давно мечтали о такой встрече. Сделал вывод: «Начальник отдела кадров здесь в авторитетах, и поэтому надо быть осмотрительнее».

Поднялись в корпус, но повернули не направо, где располагался вычислительный центр, а налево в неприметный коридор. Рядом с одной из дверей висела вывеска «Психологическая лаборатория». Вошли, мой провожатый меня представил гладко выбритому сотруднику в белом халате, произнес непонятное для меня: «Стандарт» и удалился. Так я попал в руки главного психолога института. Он сразу же представился: «Семен», — и предложил перейти на ты. Я машинально назвал себя, на предложение кивнул утвердительно, но все мое внимание было приковано к содержимому кабинета. На стенах висели картины, диаграммы и таблицы, как в обычном медицинском кабинете, которые мне приходилось посещать. Слева стоял стол хозяина кабинета, а всю правую часть кабинета занимало устройство непонятного назначения, центральной частью которого было большое, мягкое кресло, на него сверху свешивались разноцветные провода, оканчивающиеся разъемами, штекерами, клипсами и пр. Для кабинета психолога это было необычно, но я решил не задавать вопросов, чтобы не попасть в неловкое положение. Таинственный прибор я принял. Но слева не крючке висела клетка, в которой сидела ворона. Похоже она издевательски пялила на меня свой желтый глаз, наверняка зная каким испытаниям я буду подвержен. Этого для моей юношеской психики было уже слишком. Поэтому я вытаращил глаза и сжал губы, чтобы не сморозить очередную глупость, а Семен расхохотался и поставил отметину в какой-то таблице на столе. «Так, первое исследование пройдено! Пациент отличается впечатлительностью. Приступим к дальнейшему. Прошу». И он указал на кресло.

Что оставалось делать? Я сел в кресло. Как только мои руки удобно легли на подлокотники, откуда-то выскочили два бархатных ремня, и крепко их зафиксировали. После этого прибор мягко зажужжал, какие-то лампочки на его панели загорелись желтым и зеленым, и Семен надел на меня шлем, отличающийся от мотоциклетного лишь тем, что к его поверхности он прикрепил массу проводов. При этом он постоянно что-то говорил: о погоде, о психологии, как науке будущего, о физике, как о науке загадочной, даже о Боге, который по невнимательности допускает существование такого богопротивного места, как наш институт. Вставить даже краткую реплику на его тираду было невозможно. Ворона напротив нервно открывала и закрывала клюв. Что она этим демонстрировала было неясно. Потом Семен начал задавать разные вопросы. Один меня крайне удивил: «Если бы тебе предложили на выбор ванильное или шоколадное мороженое, чтобы ты выбрал». Я ответил вопросом: «А оба можно?», — чем вызвал хохот Семена. Ворона вздрогнула и переступила с ноги на ногу на своей жердочке. Но все, как известно, кончается. Кончилась и эта экзекуция, мои руки освободились, Семен снял шлем и нажал большую зеленую кнопку на панели. Из прибора полезла широкая лента с какими-то графиками. Взяв ее, он сел за стол и начал переносить данные в таблицу, лежавшую перед ним на столе. Что случилось потом повергло меня в состояние, которое я еще никогда не переживал.

Семен открыл клетку, вынул из нее ворону, протянул ей таблицу и сказал: «В отдел кадров. И никаких вольностей по дороге». Ворона каркнула, взяла в клюв лист бумаги с данными эксперимента и вылетела в форточку.

Увидев мою вытянутую физиономию, Семен опять расхохотался: «Привыкай! Первое время будет трудновато. Но потом принюхаешься. Только там — в миру, не особенно распространяйся, не поймут и могут отправить в психушку».

Потом мы долго беседовали о психологии и физике. Семен ругал какого-то академика — председателя Ученого Совета института, называя его ретроградом и другими неприличными словами, которые я не могу воспроизвести по причине врожденной интеллигентности. Этот почитаемый в физическом сообществе председатель завернул Семенову диссертацию на тему «Влияние Большого Взрыва на внутренний мир выпускниц физико-математической школы №245 города Москвы». Он раскритиковал ее, голословно утверждая, что представленных экспериментальных данных мало, что сам Большой Взрыв — это условность и существование его под большим вопросом. На возражение Семена, что в сборе экспериментальных материалов о Большом Взрыве ему помогал отдел Истории физики, в сборе материала о выпускницах — директор школы, председатель ничего вразумительного не сказал, но проголосовал против. Кроме того, против диссертации выступил отдел Теологии, который напрочь отрицал Большой Взрыв, но не отрицал выпускниц, и предложил подумать о смене темы, приблизив ее более к воздействию Божьего Промысла. Семена это крайне огорчила, т.к. в процессе экспериментов с выпускницами он видел многое, что можно было связать с Большим Взрывом, но не видел ничего, что можно было связать с Божьим Промыслом. В результате, сошлись во мнении, что тема крайне революционная и ее революционность выходит за рамки даже такого толерантного во всех отношениях заведения, как ИПФ. Один научный сотрудник из отдела Теология, отведя Семена в сторону, предложил для экспериментов Воскресную школу при столичном Богородском храме, где он преподавал. И сейчас Семен настойчиво обдумывал это предложение.

В это время за окном загудело и громко бабахнуло. Семен прикрыл форточку, звук стал глуше. Недовольно произнес: «Опять без предупреждения включили Иерихонскую Трубу. Интересно, что они сейчас натворят. В прошлый раз перевернули авианосец в Средиземном море. А пусть не шастает!». Увидев мой заинтересованный взгляд, Семен объяснил, что тема Иерихонская Труба была открыта по заданию министерств Обороны и Иностранных дел. Ответственным исполнителем был назначен отдел Истории физики. Они провели год в зарубежной командировке, вернулись загорелые, с множеством ящиков, полных артефактов, и надолго заперлись в экспериментальном корпусе. Наконец, после множества экспериментов, при этом чуть не спалив институт, они создали модель Иерихонской Трубы. С тех пор, по запросу заинтересованных ведомств, включают установку, которая своим направленным звуком через стратосферы, ионосферу, ноосферу и другие сферы, открытые еще Архимедом, проникает в самые отдаленные точки, производя там неизгладимое впечатление. В институте настойчиво циркулировал слух, что к этой тематике н