Критика Х. Рао

Небесный город

Kritika H. Rao

THE SURVIVING SKY

Печатается с разрешения автора и литературного агентства BookEnds Literary Agency. Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Дизайн переплета Ольги Жуковой.

Copyright © Kritika H. Rao 2023

© Бойченко Е. А., перевод на русский язык, 2025

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025

* * *

Для тебя, замечательный читатель! Я начала мечтать о тебе, когда впервые поняла, что очень хочу писать книги.

1. Ахилья

Папоротник никак не отреагировал на Ахилью, хотя должен был. Она попробовала еще раз, изо всех сил стараясь донести свое желание до растений, чтобы они раздвинули листья, образовав окно.

– Открой. Я хочу посмотреть.

Никакой реакции. Это было неестественно – даже жутковато. Растения вели себя вызывающе и отказывались повиноваться. Похоже на то, как если бы конечности отказались двигаться, несмотря на приказ мозга.

Она стояла одна на широкой, с изящными изгибами террасе Накшара – парящего в воздухе города. Часом ранее на набережной собралось с дюжину горожан в надежде последний раз взглянуть на открытое небо, прежде чем Накшар приземлится в джунглях. Но Ахилья жаждала уединения, не желая проводить исследования в их присутствии, и теперь смотрела на пустые скамейки из коры, на тенистые деревья, на пол из мягкого мха. Все выглядело так же, как и час назад. Тогда почему стена из папоротника вела себя совершенно иначе? Раньше он был ей по пояс, как обычное парапетное ограждение, а сейчас уже возвышался над ней, быстро разрастаясь. Его побеги сворачивались в тугие колючие шарики. Ветви сжимались в одно целое, скручиваясь в замысловатые решетки, и вся эта конструкция быстро твердела, словно отрицая присутствие Ахильи. Ни одно из растений не реагировало на ее желание заглянуть за пределы города, чтобы узнать, что там происходит.

Ахилья побежала вдоль стены, пока не нашла небольшой просвет в листве. Там, внизу, под густыми облаками в сумеречном небе их ждала поверхность земли. Она сняла с плеча сумку и, не сводя глаз с просвета, порылась в ней, пока не нашла телескоп, затем осторожно опустила сумку к ногам.

Ахилья прижала телескоп к лицу с такой силой, что прищемила кожу. Изображение сфокусировалось как раз вовремя, чтобы она увидела еще один взрыв пыли. Дыхание участилось. В образуемых пылью узорах была некая закономерность, смещение, о котором она однажды высказала предположение. Впервые она увидела эпицентр затихающей бури. Ей очень хотелось достать из сумки планшет и стилус и зарисовать узоры, но времени на это совсем не было. Листья на городской стене видоизменялись слишком быстро, и ей просто нужно было запечатлеть этот взрыв в памяти…

Темно-зеленый цвет застилал обзор. Ахилья опустила подзорную трубу и попыталась снова раздвинуть листву, но стена была неумолима.

– Давай, – пробормотала она. – Ну давай же. Да что с тобой случилось? Откройся хотя бы чуть-чуть.

– Растения Накшара пока не будут реагировать на запросы тех, кто не является архитектором, – раздался у нее за спиной веселый голос.

Ахилья резко обернулась.

С поднимающегося деревянного постамента, который появился из отверстия в полу, сошла Наиля. Она была одета в униформу архитектора: вышитая зеленая курта[1] расширялась к подолу, накрывая узкие плиссированные брюки, а длинная полупрозрачная мантия развевалась на ветру. Шею Наили обвивало толстое ожерелье из черных бусин; еще больше бусин, соединенных вместе тонкими прозрачными оптоволоконными проводами в браслетах и кольцах, звенело у нее на запястьях и пальцах. Наиле было, наверное, лет двадцать пять, почти на десять лет моложе Ахильи. Она была Младшим архитектором, но количество бусин рудракши[2] указывало на то, что она несет огромную ответственность за их летающий город, которую вряд ли когда-нибудь доверят Ахилье. Ее единственным украшением было обязательное к ношению кольцо гражданина, предоставляемое всем горожанам Накшара.

– Обычные граждане временно лишены возможности управлять архитектурой, – повторила Наиля, делая шаг вперед.

Ахилья выдавила улыбку.

– Здорово, что я тебя встретила. Мне кажется, я увидела кое-что… там внизу образовался просто невероятный узор из пыли, который может помочь выявить источник нестабильности. Открой мне, пожалуйста, стену. Хочу его зарисовать.

– Ты хочешь зарисовать… пыль?

– Я хочу зарисовать пыль во время приземления, – поправила Ахилья. – Это лучший способ понять природу гнева и ярости земли.

– Ах, это. Сейчас я тебе объясню, – сказала Наиля, откидывая прядь темных волос за спину. – Это взрывные или катастрофические бури…

– Спасибо, я знаю. Я пытаюсь понять, почему они вообще возникают.

– Из-за разрушения сознания…

– Нет, я имела в виду, что изначально стало причиной для таких проявлений земной ярости.

– Да ведь они существуют столько же, сколько и мы…

– Как?

– В самом деле, Ахилья, – произнесла Младший архитектор, шмыгнув носом. – На все эти вопросы уже даны ответы. И эти узоры из пыли, которые ты хочешь зарисовать, архитекторы изучали их годами.

Ахилья снова повернулась к стене. Она просила у архитекторов чертежи, но они просто отклонили все ее запросы, сославшись на то, что их архивы являются конфиденциальной информацией для архитекторов, – пощечина, которой она никогда раньше не получала.

– Конечно. Хорошо, спасибо, – сказала Ахилья. – А сейчас открой мне стену, пожалуйста. Может, я еще успею сделать несколько грубых набросков.

– Нет, я не могу…

– Конечно можешь. Ты же архитектор. И растения в прямом смысле подчиняются вашим приказам.

Но эти слова не произвели ни малейшего впечатления на Наилю, которая невозмутимо смотрела на нее.

– Это очень упрощенный взгляд, Ахилья. Не понимаю, как можно быть замужем за Старшим архитектором и не разбираться в тонкостях траектирования?

– Мы стараемся не говорить на эту тему, чтобы не начать спорить о взглядах на мир, – сказала Ахилья.

Голос у нее оставался мягким. Способы манипулирования растениями всегда были слишком загадочны для нее, а правда заключалась в том, что с тех пор, как ее мужа повысили и сделали членом совета, дома они вообще перестали говорить о том, чем занимаются во время работы.

– Пожалуйста, – тихо повторила Ахилья, теребя пальцами листья. – Не надо открывать полностью – достаточно небольшого просвета, чтобы я могла увидеть, что происходит.

– Я же сказала, что не могу, – раздраженно ответила Наиля, будто разговаривала с капризным ребенком. – Теперь, когда в земной ярости наконец-то наступило очередное затишье, и теперь, когда мы наконец-то приземляемся, архитекторы храма ввели строгие ограничения, связанные с воздействием на архитектуру города. Поэтому неархитекторы пока не смогут взаимодействовать с…

– Но ты же…

– Да, я знаю, но я Младший архитектор. Все, что идет вразрез с выпущенными в храме инструкциями, сделать практически невозможно, особенно мне. Кроме того, они закрывают город. Оглянись вокруг. Это все равно, что лететь против ветра.

Ахилья оставила стену в покое. Опавшие листья соскользнули на покрытый мхом пол, но мха больше не было – он превращался в кору. Скамейки и деревья исчезли. Со всех сторон к ним устремились колючие кусты, жадно поедая изгибы террасы. Стена папоротника вытянулась еще выше, закрыв террасу куполом. Листья и стебли переплетались, образуя сотню различных слоев по мере того, как уплотнялась листва. Через несколько секунд станет совсем темно.

Брови Ахильи свелись к переносице. Накшар всегда был парящим в небе городом, устроенным в горизонтальной плоскости. Его холмы, сформированные архитекторами, с массивными деревьями, на которых гнездились библиотека, школы и жилые дома, обычно занимали большие площади. По краям шахматной доской раскинулись поля, а дождевую воду собирали в каменные бассейны и водопады. Она никогда не видела, чтобы архитектура менялась так кардинально.

– Не переживай, – сказала Наиля. – Как только приземлимся, совет снова начнет выдавать разрешения на выход за пределы храма. Неархитекторы смогут вновь формировать удобную для себя архитектуру, и эта часть террасы превратится в точку входа рядом с джунглями. На твою экспедицию это никак не повлияет.

Ахилья нахмурилась и отошла от стены, забыв об узорах пыли, которые ей так хотелось изучить. В словах, небрежно брошенных Наилей, было что-то, чего она никак не могла понять. Она взглянула на архитектуру, не реагирующую на ее запросы, изучила безразличную позу Наили, подумала о заверениях, которые так легко делать.

По спине у нее пробежал холодок беспокойства.

Она прожила в Накшаре всю жизнь, но в последнее время ситуация в городе изменилась. Вряд ли хоть кто-то обратил на это внимание, но Ахилья следила за изменениями. Сначала ей отказали в доступе к архивам архитекторов. Затем пришлось побороться, чтобы получить разрешение на экспедицию. Теперь это? У граждан медленно и незаметно, так или иначе, отбирали возможность участия в управлении городом – опасная закономерность.

Осознание этой закономерности тяжестью давило на плечи. В конце концов, разве не в этом на самом деле заключается суть жизни в парящих в воздухе городах? Похоже, что ее и других, ей подобных, лишают самостоятельности в отношении собственных жизней? Ее экспедиция, ее работа с Дхрувом, вакантное место в совете, которое она рассматривала для себя, – все, что она делала всю жизнь, было направлено на то, чтобы сбалансировать это неравенство, но сейчас ситуация достигла апогея. Ахилья чувствовала это.

Она откашлялась и снова сосредоточила внимание на Наиле.

– А зачем изменили дизайн?

– Я же говорила. Ввели более строгие ограничения…

– Да, но почему?

Младший архитектор наклонила голову и целую секунду изучала ее. Затем улыбнулась.

– По причинам, связанным с архитектурой, – холодно произнесла она. – А зачем историку лезть в джунгли? – добавила она, задав собственный вопрос. – Разве в библиотеках нет наших подробных летописей?

Ахилья вздрогнула. Вопросы прозвучали как намеренное оскорбление.

Наиля знала, что Ахилья была археологом, а не историком. Она также знала, что все летописи мира – ее летописи – летописи архитекторов. Она знала, почему Ахилья исследовала джунгли – именно там зародилась жизнь. И все исследования Ахильи были нацелены на то, чтобы найти способ вернуться туда снова, найти способ выживать на суше, а не в летающих в небе городах, которые слишком сильно зависят от архитекторов.

Это либо была преднамеренная попытка заманить ее в ловушку, либо Наиля не удосужилась познакомиться с документами, которые Ахилья предоставила для подготовки к экспедиции. Вероятно, Младший архитектор сочла ниже своего достоинства получать какие-либо инструкции от какого-то неархитектора. Ахилья решила не потакать самолюбию и отказалась от любых попыток пристыдить Наилю, закрыла телескоп и опустилась на колени, чтобы положить его в сумку.

Если бы только они рассказывали ей хоть что-нибудь. Наиля упомянула недавний приступ земной ярости как причину нового дизайна, и, основываясь только на этом факте, Ахилья могла бы помочь архитекторам, поделиться с ними информацией о том, что обнаружила, даже кое-что поисследовать для них.

Но она не была архитектором, она была претенденткой без законных прав. Какой толк от археолога для цивилизации, которая только и знает, что парит в небе? Ахилья практически изобрела этот термин. Не собирались они ей ничего рассказывать. Младший архитектор просто напомнила, где ее место.

Ахилья с усилием сбросила напряжение, закрыла сумку и поднялась на ноги. За те несколько секунд, которые потребовались ей, чтобы упаковать прибор, терраса полностью закрылась, так что они с Наилей оказались лицом к лицу на квадрате из коры. Со всех сторон их окружали колючие кусты, закрывая обзор.

– Ладно, а где же Дхрув и Оам? – спросила Ахилья, имея в виду двух других членов своей группы.

Наиля наклонила голову.

– В храме. С остальными горожанами.

– А почему? Я велела им быть здесь.

– Приказ Иравана-ве. Он утверждает, что храм – самое безопасное место, пока Накшар полностью не приземлится.

Ахилью раздражал уважительный суффикс, который всегда приставляли к имени ее мужа-архитектора, но никогда к имени Ахильи-археолога. Она крепко сжала сумку в руках. Ираван бросил ее на семь месяцев, а теперь вздумал отдавать приказы экспедиционной группе без ее ведома? Внутри у нее вскипело с трудом сдерживаемое раздражение, сдавив горло.

– И они послушались? – спросила она. – Даже Оам?

– Оам пытался протестовать, говоря, что мы нужны тебе здесь. А Дхрув… ну, не думаю, что ему хотелось вступать в конфликт с советником.

Оаму было столько же лет, сколько Наиле. Ираван запугал бы мальчишку одним взглядом. Что касается Дхрува… с тех пор, как несколько его последних изобретений потерпели неудачу, гелиотехнолог стал опасаться смущать покой совета. Может, он и был самым близким другом Ахильи, но навряд ли стал бы открыто выступать против Старшего архитектора Иравана.

– Понятно, – сказала она.

– Ираван-ве просил, чтобы ты тоже пришла в храм. Поэтому я здесь. Я должна привести тебя туда…

– Привести меня?

– Сопроводить, – сказала Наиля. – Попросить тебя прийти. Он не требовал этого…

– Но с таким же успехом мог бы и потребовать, – закончила Ахилья, стиснув зубы.

Наиля покачала головой в яростном протесте.

– Нет-нет, это не так. Это вопрос безопасности. Никто не должен оставаться здесь.

Ахилья осталась стоять как вкопанная. Купол над головой продолжал опускаться и теперь находился на расстоянии всего лишь вытянутой руки. Остроконечные листья уже свисали так низко, что щекотали ей уши, но в тот момент, когда они соприкасались с кожей, их острые кончики осыпались сами собой и вместо них на стебле появлялась более мягкая листва. Ахилья почувствовала теплый, липкий сок регенерации.

Если она в ближайшее время не пошевелится, то будет погребена под слоем листвы. Живая архитектура Накшара заключит ее в оболочку – в собственную деревянную броню. Таков был план Ахильи – для нее и ее экспедиционной группы. И пусть Ираван провалится в гнев и ярость вместе со своим непрошеным рьяным вмешательством в ее дела.

– Я остаюсь здесь, – холодно произнесла она. – Так и передай Иравану-ве.

Наиля протянула закрытую туникой руку вверх, к кокону, в котором они оказались. Кожа у нее, как и у Ахильи и большинства уроженцев Накшара, была терракотово-коричневой. Но вены Наили вспыхнули радужно-зеленым светом, пока она воздействовала на растительность вокруг. На руках под прозрачными рукавами ее форменной мантии проклюнулись и начали расти тысячи татуировок в виде вьющихся и ползучих растений. Некоторые листья, касавшиеся Ахильи, втянулись.

– Пожалуйста, пойдем. Это действительно неразумно, – снисходительность исчезла из голоса Наили. – Я знаю этот дизайн. Он эллипсоидальный, как семечко подсолнуха. Мы находимся в самой внешней оболочке. Именно здесь будет происходить наибольшее воздействие. Вот почему всех пригласили – попросили – прийти в храм, в самое сердце Накшара. Ты же тоже получила инструкцию на кольцо гражданина? Я точно знаю, что получила.

Ахилья потерла большим пальцем единственную бусину рудракши.

– Она вспыхнула и зазвенела несколько часов назад. Но я знаю, что город может предоставить альтернативу.

– Это будет очень дорого стоить. Архитекторам в храме придется выделить дополнительную энергию траектирования, чтобы обеспечить твою безопасность здесь. А это поставит под угрозу надежность всей конструкции. Накшар может врезаться в джунгли вместо того, чтобы благополучно приземлиться.

Наиля позвенела бусинами рудракши на запястьях, как бы подчеркивая бремя своей ответственности. Ее слова и действия были типичными манипуляциями архитектора, но Ахилья не зря более десяти лет провела замужем за Старшим архитектором.

– Это действительно правда, Наиля? – тихо спросила она. – Потому что я спрашивала об этом в храме. Мне сказали, что я могу подождать здесь.

– Это было до того, как Ираван-ве изменил дизайн приземления. Твои старые разрешения больше не действуют.

Ахилья вцепилась в сумку. Конечно. Ей следовало догадаться, что за изменением дизайна стоял Ираван. И все же она не могла справиться с внезапными гневом и потрясением, пульсирующими под кожей.

Ираван знал, почему ей было важно выйти из города в джунгли сразу же после приземления. Если у нее не будет данных экспедиции, о выдвижении в совет можно забыть. Но он, конечно же, никогда до конца и не верил, что она способна стать членом совета. Не поэтому ли изменил дизайн? Из-за вакантного места в совете? Ираван уже состоял в нем, но у него были свои планы на эту вакансию. И в эти планы в качестве претендентки входила Наиля.

Ахилья изучала Младшего архитектора, ее жесты, внезапно ставшие нервными, вновь наигранную озабоченность, едва скрываемое презрение. Предостережения Наили о безопасности звучали логично, но было в них и что-то иное, а в ее словах сквозила скрытая непреклонная догма. Архитекторы настолько привыкли, что мир подчиняется им, что никогда не могли понять, как ужасно осознавать, что цивилизация изначально была спроектирована таким образом, чтобы зависеть от архитекторов.

Ахилья не стала бы так сильно выражать недовольство непосредственно в этот самый момент, если бы не все остальное, связанное с Ираваном. При одной мысли о том, что она сейчас сдастся, уступит его молчаливому призыву к повиновению, у нее начала болеть голова. Его попытка манипулировать ею была настолько бездарной, что казалась почти оскорбительной. Внезапно она почувствовала усталость и жестокое поражение.

– Тебе следует уйти, – сказала она. – Иди туда, где безопасно.

– Я не могу оставить гражданина в потенциальной опасности, – сказала Наиля с раздражением в голосе. – Если я тебя оставлю здесь, этот проступок включат в мой послужной список в качестве угрозы Накшару. Будучи Младшим архитектором, я не могу позволить себе нарушать инструкции.

– Хорошая попытка, – парировала Ахилья. – Ты точно на верном пути к тому, чтобы однажды стать Старшим архитектором. Разве не по этой причине Ираван дал тебе ключ, чтобы ты сопровождала мою экспедицию? Приплюсовала джунгли к своему опыту, и тогда он сможет выдвинуть тебя в совет? Не думаю, что он привлечет тебя к ответственности из-за моего упрямства.

Верная своей профессии, Наиля сразу сменила тактику.

– Ну подумай сама. Старшего архитектора я ослушаться не могу. Если ты не пойдешь со мной, Ираван-ве будет сомневаться во мне. Возможно, даже вообще запретит сопровождать экспедицию. И где тогда будешь ты? Ты же знаешь, нет архитектора – нет экспедиции.

Ахилья уставилась на нее.

– Тебя, как архитектора, учат влиять и на людей тоже?

Наиля улыбнулась, плотно сжав губы.

– Нет, мы сами это понимаем. Мы можем влиять и воздействовать только на растения, но, полагаю, принципы траектирования одинаковы для всего и всех.

Против воли Ахилья почувствовала странное нездоровое веселье. Это было почти впечатляюще, насколько умелой была Наиля. Ни один из других Младших архитекторов, которых совет предоставлял ей для предыдущих экспедиций, не демонстрировал столь эффективное изменение стратегии так быстро. Неудивительно, что Ираван предложил ей стать своей протеже. В быстроте мышления и небрежном высокомерии Наили Ахилья уловила проблески личности самого Иравана. Она вздохнула, прижала к себе сумку и коротко кивнула.

– Подожди, – пробормотала Наиля.

Она закрыла глаза и раскрыла ладони перед собой. Ее вены снова вспыхнули, и от радужного свечения у Ахильи заслезились глаза. На коже у Наили образовалась и умерла целая дюжина головокружительных узоров из лоз и лиан. Они стояли без движения довольно долго.

– Ну? – спросила Ахилья. – Мы идем или ждем?

– Мы уже идем, – сказала Наиля, приоткрывая один глаз. – Мы же спускаемся. Неужели ты не чувствуешь?

Ахилья моргнула.

Их гнездышко выглядело точно так же, как раньше. Купол из листвы все еще касался голов, со всех сторон торчали колючки, и она не чувствовала никакого потока воздуха.

Может, они падали вниз, к центру города? Или Наиля меняла растения вокруг них, за пределами гнезда? Возможно, гнездо и не проходило через туннель, а разрушало и перестраивало само себя, используя растения города, чтобы распределить их по архитектуре.

У Ахильи закружилась голова. Вопреки тому, что она сказала Младшему архитектору, она действительно кое-что знала о траектировании. Эта сила была врожденной; этому нельзя было научиться. Несмотря на то, что при обычных обстоятельствах Ахилья могла просить растения города исполнить ее желания, это был всего лишь жест доброй воли архитекторов, которые позволяли своей энергии течь сквозь листву для использования горожанами. У Ахильи никогда не было настоящего контроля. Только архитекторы могли напрямую влиять на сознание растения, заставляя его менять форму.

А Наиля делала это так естественно, так незаметно…

Либо Младший архитектор была более опытной, чем Ахилья считала, либо архитекторы научились новым трюкам за то время, что прошло с тех пор, как Ахилья и Ираван говорили на эту тему.

– Как ты это делаешь… – начала она.

Гнездо дернулось. Колени Ахильи подкосились.

– Прости, – выдохнула Наиля, поддержав ее. – Вышло жестче, чем я планировала. За пределами храма ориентироваться сложнее, особенно непосредственно перед приземлением.

– Думаю, ты могла бы взять меня с собой, не дожидаясь моего согласия, и я бы ничего не узнала, – неохотно сказала Ахилья.

Наиля бросила на нее еще один удивленный взгляд.

– Архитекторы же не тираны. Сюда.

Ее пальцы дрогнули в приветственном жесте. Листья перед ними раздвинулись, открывая небольшой дворик. Они шагнули внутрь, и новая кора сомкнулась за ними.

Вдалеке сложились гармошкой огромные стволы деревьев, будто раздавленные гигантской рукой. Листва завернулась сама в себя, затем покрылась каменной корой. То, что когда-то было жилыми комплексами на деревьях – школы, игровые площадки и дома, – все изменилось, пока Накшар спиралью заворачивался сам в себя. Ахилья оглянулась и увидела, как буквально за ней по пятам следует кора. Маленькие соцветия превращались в твердые семена. На гибких папоротниках появились грубые мозоли. Там, где мгновение назад топорщились вялые побеги, выросли иголки и шишки. Двор преобразился у нее на глазах.

Она понятия не имела, где находится. Архитектуру Накшара не зря называли лабиринтом. Даже во время обычного полета росло и менялось все, кроме неподвижных ориентиров города. Путь для горожан обеспечивался за счет траектирования, которое меняло растения – вот только Ахилья больше не могла оказать никакого влияния на архитектуру. Она поспешила за сине-зеленым свечением Наили. Одно дело – находиться в коконе на террасе, которая станет лучшей точкой входа в джунгли, и совсем другое – оказаться в неизвестном слое города. Она с горечью подумала о том, как мало у нее силы и власти, и от этой мысли над верхней губой выступил пот.

Она потеряла представление о том, какое расстояние они преодолели, когда наконец достигли еще одной стены и радужное сияние Наили вспыхнуло с новой силой. Деревянная стена превратилась в дверной проем. Они ступили в узкий затененный проход, и кора у них за спиной сомкнулась.

Наиля замедлила шаг, раздраженно выдохнув. Младший архитектор усмехнулась и жестом пригласила Ахилью идти перед ней.

Сначала возник аромат: насыщенный, пьянящий запах влажной земли. Затем раздались мелодичные звуки возбуждения и смеха. Из листвы выглядывали крошечные светящиеся шарики – светосферы, изготовленные с использованием гелиотехнологий. Они напоминали звездочки, попавшие в ловушку растений, и теперь освещали путь Ахилье, чтобы она могла идти дальше. Ахилья прищурилась, пока ее глаза привыкали к усиливающемуся свету.

В конце коридора манила к себе узкая арка, с которой, образуя занавес, свисали крошечные белые бутоны. У Ахильи перехватило дыхание. Это был жасмин, ее любимый цветок. Может, это как-то связано с Ираваном? Нет, вряд ли. Только не после их ссоры и расставания в последний раз. И если его карающее молчание было хоть каким-то показателем чувств, то она вела себя просто глупо.

Какое-то время Ахилья колебалась, глядя на жасмин. Сердце бешено колотилось в груди. Она вспомнила выражение его лица, когда он уходил от нее. Он был страшно зол. В ней забурлили все страхи, и возмущение, и запутанная любовь – все, что она лелеяла в течение долгих семи месяцев.

Ахилья глубоко вздохнула, раздвинула ветви и двинулась к свету.

2. Ахилья

Она вышла на переполненный узкий балкон с деревянным ограждением, почти полностью облепленным собравшимися людьми. Большинство горожан стояли, но иногда между ними можно было увидеть кресла из исцеляющей ветви, изготовленные специально для тех, кто в них нуждался. Арка за спиной у Ахильи характерно скрипнула и превратилась в кору. Наиля оставила ее в галерее, полной знакомых лиц, но почти никто не заметил прибытия Ахильи. Сама же Младший архитектор исчезла, вероятно, отправившись исполнять свои обязанности по приземлению. Ахилья начала пробираться сквозь толпу, бормоча приветствия семьям других архитекторов. Ей помахал Виханан, мужчина с темно-коричневой кожей, как у Иравана, коренной житель города Ейкшар. Улыбнулась Рения, малыш которой крепко держался за мамино сари пухлым кулачком. Женщина скользнула взглядом по одежде Ахильи, и глаза у нее изумленно расширились.

Все вокруг были одеты в лучшие курты и сари, без сомнения, в ожидании встречи со своими супругами-архитекторами, которые несли вахту в храме. Одежда Ахильи – ремни рабочего снаряжения поверх курты и чуридаров[3] – бросалась в глаза, как сорняк на тюльпановом поле. На голове у нее, поверх волос, был закреплен налобный фонарь, а на запястье вместо браслетов – компас. В таком виде ей была прямая дорога в экспедицию, а не на праздник, посвященный долгожданному приземлению. Ахилья изобразила улыбку на лице и, избегая взглядов, стала пробираться сквозь толпу. Большинство присутствующих выросли вместе с ней в Накшаре, но с годами стали меньше общаться и превратились в просто знакомых. Конечно, в этом есть и ее вина: ее занятия наложили на нее отпечаток, сделали странной. Ахилья проглотила нарастающий стыд и перевела взгляд на остальную часть храма, видимую в промежутках между телами.

Храм имел овальную форму. По стенам, от пола до потолка, располагалось пятьдесят балконов, и на каждом было полно переговаривающихся горожан. В самом центре возвышалось дерево рудракша. Ствол у него был огромным. Чтобы обхватить его, понадобилось бы человек двадцать, стоящих плечом к плечу. Бесчисленные воздушные корни, словно тонкие ветки, свисали до пола. Ираван часто отмечал, что главное дерево – дерево-основа Накшара – стоит многих лет изучения, и на мгновение Ахилья согласилась с ним. Верхние ветви дерева сияли неземным мерцающим сине-зеленым светом, придавая ему мистический вид.

Она протискивалась сквозь толпу, пока не наткнулась на сестру Тарью, ерзающую на стуле, прямо у корявых перил галереи.

– Наконец-то! – сказала Тарья. – Где ты была?

Старшая сестра Ахильи была ниже ростом, чем она сама, и очень красива. Ее иссиня-черные волосы блестящими локонами спадали по плечам. Кожа, хотя и была такой же коричневой, как у Ахильи, казалось, светилась. Большие, подведенные сурьмой глаза сияли от счастья. Тарья снова беспокойно задвигалась на стуле, пытаясь усесться поудобнее, но это было довольно-таки трудно с ребенком, спавшим у нее на руках.

– На вот, подержи его, – сказала она.

Ахилья глазом моргнуть не успела, как Арт уже был у нее, и она почувствовала себя неловко. Племянник оказался неожиданно тяжелым. Она попыталась уложить его поудобнее, сначала на локоть, потом на плечо, чтобы было легче его держать.

– Давайте я его подержу, – раздался тихий голос рядом.

Старший сын Тарьи Куш протиснулся сквозь толпу, забрал Арта, а затем вернулся туда, где все вместе стояли остальные дети среди грохота и шума.

Тарья крикнула, чтобы Куш внимательно присматривал за братом, затем взглянула на Ахилью.

– Где тебя носило? – спросила она. – Не могу поверить, что ашрам наконец-то приземляется. А ты?

Она расправила складки сари на талии и поправила бинди[4] на лбу.

Накшар, лабиринт, город – слов, чтобы описать парящее в воздухе сооружение, в котором они жили, было много, но ни одно из них не было таким претенциозным, как ашрам. Этот термин означал «убежище» или «обитель», но архитекторы присвоили его себе, добавили в него больше смыслов, и теперь так называли городское сообщество, его жителей, общее чувство цели. Когда-то Ахилья находила это милым, но прошли годы, и она поняла, что это была лишь очередная манипуляция архитекторов, и вообще перестала использовать это слово. А ее споры с Тарьей по этому поводу только добавили различий между ними. И все же Тарья выглядела такой сияющей в этот вечер, а ее счастье было редким и потому драгоценным. Сейчас было не время ее поправлять.

– Выглядишь прекрасно, как всегда, – просто сказала Ахилья, улыбаясь. – Бхарави не сможет отвести от тебя глаз.

– Ну уж нет, пусть лучше отведет. У меня на примете есть кое-что другое, чем мы вдвоем должны заниматься каждый день, пока длится это затишье.

Тарья закончила поправлять сари и потянулась, чтобы обнять Ахилью, но замерла на полпути, как будто только сейчас заметила, как та выглядит. Сестра застонала и отстегнула компас с запястья Ахильи, не обращая внимания на хрупкость инструмента.

– Правда, Ахилья. Неужели ты думаешь, что Иравану нравится, как ты выглядишь?

Ахилья поймала руки Тарьи, пока та не успела нанести еще больший урон.

– Мне нравится, как я выгляжу.

– Но разве ты не знаешь, что означает приземление?

– Я наконец-то отправлюсь в экспедицию в джунгли?

– Твой муж-архитектор наконец-то освободится от работы. И вы сможете все время быть вместе. Тебе больше не придется торчать в библиотеке, изучая непонятно что…

– Уверена, мы с ним увидимся, когда я вернусь, – сказала Ахилья.

Ее раздражение снова вскипело и булькало уже у самой поверхности, но она научилась сдерживаться, общаясь с Тарьей. Ссора с нею не приведет ни к чему хорошему. Ахилье пришлось напомнить себе, что у них с сестрой не всегда были такие отношения. Тарья впала в отчаяние, когда их родители переехали в другой город. Их отъезд сильно повлиял на нее – больше, чем хотелось признать. Ахилья перегнулась через перила, надеясь найти в толпе Оама или Дхрува, и проглотила презрение, прозвучавшее в словах Тарьи. Но найти двух единственных человек, которые хоть немного верили в ее исследования, среди тысячи горожан было невозможно.

– Мне не терпится увидеть Бхарави, – продолжила Тарья. – Последний раз она приезжала давным-давно и всего на неделю. Мальчики скучают по ней. И я тоже скучаю.

Ахилья отступила от перил.

– Бхарави навещала вас во время полета?

– Конечно. А почему ты… Ираван не навещал тебя?

Ахилья покачала головой.

– Каждый раз, когда ты говорила, что разговаривала с ней, я думала, вы общаетесь по кольцу.

Ее палец потер единственную бусину рудракши. Такая бусина была у каждого жителя Накшара, ее выдавали как знак гражданства. С ее помощью архитекторы могли при необходимости связываться с населением города, а горожане – следить за изменениями в архитектуре Накшара, чтобы знать, какие районы безопасны, а в каких идет строительство. С течением времени в кольцо гражданина также стали встраивать разные разрешения, но изначально оно было создано для обмена сообщениями, и эта функция по-прежнему оставалась основной.

– Я и не знала, что Бхарави в действительности покидает храм, чтобы навестить вас, – сказала Ахилья, нахмурившись.

– Конечно покидает. Она навещала нас несколько раз.

– Я думала, они оба несли вахту. Были заняты.

– Они и были заняты, но у Бхарави появлялись перерывы на отдых между дежурствами, как и у Иравана, и у всех остальных архитекторов. Неужели он ни разу не навестил тебя?

Ахилья снова покачала головой.

– Ты хотя бы по кольцу с ним разговаривала?

Ахилья промолчала. Сразу после того, как было объявлено об очередном приступе гнева и ярости земли, она отправила ему сообщение, что хочет помириться, но Ираван не ответил. В течение семи месяцев Ахилья писала ему сообщения и тут же уничтожала их, так и не отправив. Она проводила долгие ночи в библиотечной нише, с головой погружаясь в работу, а домой возвращалась только для того, чтобы поспать – ведь дома все напоминало о нем. Каждый раз, когда Тарья спрашивала об Ираване, Ахилья небрежно отвечала и меняла тему. И как ей теперь объяснить Тарье проблемы, возникшие у нее в браке, не предав при этом себя и Иравана? Она хорошо знала мужа, и такое поведение было для него характерно – его уже не переделать. У них и раньше случались похожие конфликты, и его гневное молчание было таким же резким и красноречивым, как и его слова.

Тарья обеспокоенно коснулась локтя Ахильи.

– Вы двое поругались…

– Это не имеет значения, – сказала Ахилья.

– Но…

– Тарья, пожалуйста, не надо. Я сыта по горло этими разговорами. Весь Накшар наблюдает за моей свадьбой и все судачат о моих исследованиях и шепчутся о моих планах относительно города.

– Тогда, возможно, пора прислушаться, – ответила Тарья, и в ее голосе прозвучало раздражение. – Пора отказаться от детских амбиций, особенно если они влияют на ваш брак. Ахилья, то, что ты делаешь… ты пытаешься изменить историю… но какой ценой?

Ахилья отдернула локоть. Когда она видела Иравана в последний раз, они тоже спорили о ее детских амбициях – утомленные и расслабленные после близости. Но он был слишком изобретателен, чтобы сформулировать это таким образом. Он начал издалека, медленно приподнявшись на локте и нежно прижав ладонь к ее животу.

– Ахилья, – сказал он. – Мы готовы, как ты думаешь? По-моему, уже готовы.

– Готовы… – пробормотала она, слишком расслабленная, чтобы что-то спрашивать.

Она поняла, что больше не чувствует его прикосновений, открыла глаза и увидела, что Ираван сел. На коже у него танцевал солнечный свет – то высвечивая яркие пятна, то накрывая темной тенью. Он провел рукой по седым – соль с перцем – волосам.

– Я хочу ребенка, Ахилья, – сказал он. – Кого-то, кто заполнит растущую внутри меня пропасть… – Он горько рассмеялся, глядя на руку, прижатую к сердцу. – Разве ты этого не чувствуешь? А ты хочешь? Неужели больше не хочешь? Ты же хотела раньше.

Конечно, она хотела ребенка. Всегда хотела.

– Почему сейчас? – вместо ответа спросила она, садясь.

Сердце забилось быстрее. Они избегали говорить на эту тему, зная, что это закончится ссорой. И сейчас… сейчас, когда им удалось урвать минутку покоя, он снова поднял этот вопрос.

– Почему? – спросил он. – А почему бы и нет? Чего мы ждем, Ахилья? Мы женаты одиннадцать лет. – Он потянулся вперед, чтобы погладить ее по волосам. – Ты можешь родить мне… нам ребенка. Если это сделает нас счастливыми, то почему бы тебе не решиться?

– Потому что ты хочешь ребенка не ради того, чтобы стать счастливым, не так ли, Ираван? Точнее, не совсем и не только ради счастья.

Он убрал руку и стал наблюдать за ней, пока она пыталась найти одежду.

– Есть и кое-что еще, – продолжила она. – Твое желание связано с требованиями совета. Которые касаются субъективных условий, придуманных для архитектора, – его материальных или, иначе говоря, супружеских уз. Речь идет о том, чтобы завести ребенка ради ребенка?

– Если рождение ребенка поможет убедить остальных, что моя приверженность Накшару непоколебима, то почему это так ужасно?

– Я не буду рожать ребенка в угоду совету, Ираван. Ребенок – это большая ценность, и не следует его заводить, руководствуясь соображениями и выгодой для архитектора.

– Ты так считаешь? Считаешь, что это единственная причина, по которой я хочу семью? Гнев и ярость, Ахилья, я хочу быть отцом. Почему в это так трудно поверить?

Ахилья возилась со своей многослойной одеждой и на самом деле не верила его словам, и отсутствие веры делало ее движения неуклюжими. Но тем не менее она не могла не восхищаться его деликатным подходом. Он действовал не с наскока, а подождал, пока она насытится, и лишь затем поднял этот вопрос.

– Архитекторы и дети… – сказала она. – Мои родители… то, как они себя вели по отношению к нам, ко мне и Тарье… Мы не унаследовали их способности траектировать и всегда были недостаточно хороши для них. И отчаяние, в которое впала Тарья, – тоже из-за них, хоть она не признает этого, но ситуация ухудшилась, когда они… они никогда не примут…

Ираван перебил ее.

– Я не думаю, как они…

– Возможно, сейчас ты так не думаешь. Но пройдет время, и начнешь злиться, что ребенок не такой, как ты. Разочаруешься, что он похож на меня.

– Это смешно, – отрезал он. – Разве я когда-нибудь говорил, что ты мне не ровня?

– Напрямую не говорил. Но у тебя появились от меня секреты, – сказала она, невольно рассердившись. – Когда ты стал Старшим архитектором и советником. Это началось пять лет назад, Ираван.

– Дело не во мне. Дело в тебе, – голос Иравана стал жестким. – Все, что ты делаешь, связано с твоей обидой, что ты родилась, не имея способности траектировать. Твои исследования, твое нежелание иметь ребенка… и теперь ты обвиняешь меня в том, что я хочу ребенка, потому что я – архитектор?

– Я же не идиотка, Ираван. Ты серьезно надеешься, что я поверю, что у тебя нет других причин хотеть ребенка? Нет никакого давления со стороны совета?

– Ты проецируешь свою неуверенность…

– Да или нет?

Ираван вскинул руки, звеня бусинами рудракши.

– Все архитекторы подчиняются указаниям совета. Если моя профессия так тебя раздражает, зачем ты вообще согласилась выйти за меня замуж?

– Потому что любила тебя, – сказала она. – Потому что ты любил меня…

– И до сих пор люблю!

– А еще потому, что ты отличался от других архитекторов. Раньше ты не считал обычных граждан менее достойными. Наши представления о мире были одинаковыми. Ираван, ты должен был сделать мир лучше – вместе с нами. Таков был план. Вот почему мы так усердно работали над тем, чтобы ты стал Старшим архитектором. Чтобы ты мог изменить ситуацию.

– Гнев и ярость, Ахилья, я таким и остался.

– Да неужели? – грустно спросила она, и злость тут же сменилась усталостью. – Тогда почему, когда есть место в совете, ты пытаешься выдвинуть кандидатуру Наили, Младшего архитектора, а не обычного гражданина?

– Потому что это не так-то просто, – возразил он. – В совет могут быть номинированы только те, кто вносит значительный вклад в выживание ашрама. И Наиля много делает в этом направлении. Это не означает, что я считаю, что неархитекторы меньше…

– Думаю, означает, – тихо сказала Ахилья.

На сердце у нее было тяжело. Теперь, после всех споров, они наконец пришли к этому.

– Ты изменился с тех пор, как стал Старшим архитектором, Ираван. С тех пор, как стал частью совета, со всеми его тайнами и обоснованиями, поднялся над всеми остальными. Тебе не хочется это признавать, но теперь я тебя компрометирую. Ты смотришь на меня и на остальных из нас, кто не умеет траектировать, свысока – возможно, всегда так смотрел. Наши истории или их отсутствие, сама наша жизнь в этом мире, созданном архитекторами, – все это ничего для тебя не значит. Возможно, ты даже считаешь, что с нашей цивилизацией все в порядке. И я не собираюсь заводить ребенка, пока ты не поймешь, что правильно, а что нет.

Глаза Иравана блестели. Его красивое лицо потемнело от нарастающего гнева.

Он встал, схватил одежду и ушел.

А через несколько часов объявили об очередном приступе гнева и ярости земли, и с тех пор она его не видела.

Тарья все еще бросала на нее частично озабоченные, частично раздраженные взгляды. Ахилья вздохнула, потянулась к руке сестры и сжала ее. Губы Тарьи дернулись, и она вырвала руку.

Дерево рудракша перед ними начало вибрировать. Толпа заохала и заахала, несколько человек зааплодировали и восторженно закричали. На верхних этажах дерева появилась большая платформа в форме кольца – Диск архитекторов, – а на нем отчетливо проявились очертания сотни светящихся архитекторов Лабиринта – источник неземного сине-зеленого свечения. Тарья в волнении схватила Ахилью за руку. Где-то на Диске, вместе с двумя другими Старшими архитекторами Накшара, Ираван и Бхарави дирижировали архитекторами Лабиринта. Ахилья старалась не приглядываться слишком внимательно.

С появлением Диска пространство в храме уплотнилось. Галерея, на которой находилась Ахилья, подползла ближе к дереву рудракши. Город, вольготно раскинувшийся на небесных просторах, во время приступа земного гнева и ярости сжимался, становился меньше, но крепче и сильнее.

В ушах возникло давление, но, чтобы не стало больно, Ахилья вдохнула и поработала челюстью. В легкие проник резкий запах исцеляющей ветви. Из деревянных перил потянулись зеленые усики, они росли и вились над ладонями; корни сплетались между ногами, руками и талией, добрались до шеи и неподвижно зафиксировали ее. Ахилья закрыла глаза, представляя, как Накшар должен выглядеть снаружи: продолговатый клубок корней, листьев и ветвей, связанных и стянутых сотнями разных слоев, падающий вниз, к джунглям. Она почти чувствовала его контролируемый полет, треск разрушаемых деревьев, когда он проносится сквозь джунгли, как комета. Она глубоко вздохнула, борясь с чувством всепоглощающего головокружения и турбулентности. Внутри ее заполнила воля города, воля всех горожан, настраивающих свое сознание на то, чтобы обеспечить безопасность для всех, а затем…

Затем наступила тишина.

Город ненадолго завис.

Момент невесомости.

Выдох.

Накшар осторожно пролетел последние несколько футов, и Ахилья почувствовала глухой удар. Она открыла глаза. Панцирь из коры снова уступил место корням и листьям, сквозь которые прорывался тусклый зеленый свет. Накшар вновь начал расширяться, заземляться, освобождаться от пут. Лозы, лианы и побеги расцеплялись и растягивались, встраиваясь в новый дизайн города. Ахилья глубоко вздохнула, испытывая облегчение, несмотря ни на что, когда все удерживающие ее лозы снова растворились в перилах.

Взвилось вверх и дерево рудракша и теперь стояло, высокое и стройное, в центре храма. Пол превратился в покрытый травой двор с каменными бассейнами, в которых журчала вода, между скамейками из коры. Из Диска архитекторов высыпали, переговариваясь, улыбающиеся архитекторы Лабиринта в вышитых коричневых куртах и брюках. Они сбрасывали на ходу полупрозрачные мантии, и на лицах у них читалось облегчение. На Диске осталось лишь несколько архитекторов Лабиринта, когда он снова взмыл вверх, к куполу – так высоко, что даже сине-зеленый свет траектирования больше не был виден.

Ахилья открыла рот, чтобы что-то сказать, но оказалось, что она стоит совсем одна на широкой галерее. Тарья вместе с Вихананом, Ренией и остальными уже начала спускаться по извилистому пандусу, который теперь соединял галерею с новым двором храма, а ее стул растворялся в земле. Возник возбужденный гул разговоров, который постепенно стих, когда граждане проложили тропы за стенами из коры, чтобы покинуть храм. Теперь, когда они приземлились, совет, очевидно, снова позволил растениям реагировать на все запросы.

Ахилья почувствовала покалывание в шее. Она обернулась и опустила подбородок. Там, во дворе, глядя на нее, стоял ее муж.

Ее глаза встретились с глазами Иравана. Он снял с себя полупрозрачную мантию, но остальная часть его униформы Старшего архитектора – белая курта длиной до голени поверх белых брюк-чуридаров – была ярким пятном на фоне коричневой униформы обычных архитекторов Лабиринта. Рукава курты были закатаны, запястья покрывала дюжина браслетов из бусин рудракши. Она знала, что под одеждой, ожерельями и нарукавными повязками у него было еще больше бусин, гораздо больше, чем у других архитекторов, и каждая содержала особые разрешения. Кожа Иравана была слишком темной, чтобы издалека можно было различить какие-либо узоры, но скрыть сине-зеленое свечение, пульсировавшее на его жилистых руках и каменном лице, было невозможно. Все его тело, казалось, было залито светом изнутри.

Ахилья уставилась на него, на то, как он держался, высокий и гордый. Его густые волосы цвета соли с перцем были спутаны, отросли и еще больше поседели, а челюсти сжались, как обычно, когда он пытался контролировать себя. Он смотрел на нее, сверкая почти черными глазами, но не предпринимал никаких попыток подняться по пандусу. Они долго стояли, глядя друг на друга. Грудь Ахильи как будто стянули жестким панцирем, и она никак не могла вдохнуть.

За спиной у нее вежливо кашлянули.

– Дхрув и Оам отправились к месту встречи, – сказала Наиля. – Хочешь… Я могу попросить их подождать, если ты хочешь встретиться с…

– Нет, – Ахилья первой отвела взгляд. – Пойдем, – сказала она, обращаясь к Младшему архитектору.

3. Ираван

Когда Ираван траектировал, его зрение распадалось на две формы восприятия. В первой он стоял в расширяющемся дворе, сжимая и разжимая челюсти, глядя вслед уходящей от него жене. Пальцы у него дернулись. Ноги чуть не подкосились. Он прерывисто дышал, желая последовать за ней, простить ее, подчиниться ей. Но заставил себя успокоиться.

Он искал ее глазами, пока стоял на Диске архитекторов. В тот момент, когда ашрам приземлился, он спрыгнул с Диска и поспешил туда, куда ее привела Младший архитектор. Но, когда он увидел ее, то замер в неподвижности. Она была так красива: из узла выбились пряди волос, а большие глаза светились глубоким умом. Он ждал от нее любого знака – подъема губ, смягчения взгляда – чего угодно. Он ждал, пока она сделает шаг.

А она взяла и ушла.

Сердце бешено колотилось в груди. Тоска боролась с яростью и сожалением. Двор был заполнен радостными членами семей других архитекторов. Мимо собравшихся взрослых бежали дети, чтобы прыгнуть в долгожданные объятия родителей. Находили друг друга в толпе влюбленные, и их лица расплывались в счастливых улыбках; кто-то обнимался и целовался, раздавались веселые голоса, в которых звучало облегчение. И только Ираван стоял молчаливый и одинокий.

Во втором восприятии он существовал как пылинка, подвешенная в бесконечной вселенной.

Во всех направлениях сияли золотые огни, которым не было конца и от которых захватывало дыхание. Вселенная была Моментом: неподвижная реальность, отражающая сознание растений, которые представляли собой строительные блоки Накшара. Каждая застывшая в Моменте звезда была возможным состоянием бытия растения.

Для любого из них существовало бесконечное множество таких состояний, но Ираван знал каждое так же хорошо, как самого себя. Внутри этой звезды водяная лилия существовала как полностью созревший цветок, застывший навечно. На другой звезде, расположенной чуть дальше, пребывало в вечном упадке подвешенное железное дерево. Вокруг мерцали бесчисленные возможности бытия – от рождения до смерти. Ираван плыл сквозь Момент, окруженный жизнью.

Вместе с ним его вселенную населяли около пятидесяти пылинок, и каждая была архитектором, выполнявшим свой долг по стабилизации Накшара.

На глазах Иравана некоторые пылинки образовывали линии созвездий и вились между звездами. Линии пересекались и замыкались, соединяя разные звезды. Вокруг него в сложном лабиринте разворачивалась архитектура Накшара.

Ираван улыбнулся. Это было то, чего неархитекторы никогда не могли понять. Живая архитектура Накшара представляла собой нечто большее, чем просто лабиринт растений. Это был перекресток жизней, обещаний и намерений. Это были элегантность, красота и гармония.

Вот храм, по форме напоминающий лабиринт коридоров. Дальше впереди росла библиотека, и ее петли указывали на личные ниши. Ираван блуждал по линиям гелиолаборатории. Затем вышел за пределы лазарета. Он пролетал над визуализированными мостами, нырял под арки беседок, скользил над очертаниями игровых площадок. В его втором восприятии царил покой. А сам он испытывал чувство умиротворения и сопричастности.

В первом же восприятии он стоял во дворе храма, глядя на то место, откуда ушла Ахилья.

– Ираван, – раздался рядом мелодичный женский голос. – Твой дизайн приземления оказался успешным. Сейчас ты уже можешь выйти из Момента. Архитекторы Диска знают, что делать дальше.

Бхарави подошла к нему, все еще окутанная полупрозрачной мантией, хотя, как и у других архитекторов, собравшихся во дворе, ее кожа больше не сияла светом траектирования. Она недовольно прищурилась, и архитекторы, закончившие дежурство, поспешно уступили ей место.

Старший архитектор остановилась прямо перед ним и скрестила руки на груди. Бхарави была стройной женщиной с темными волосами длиной до подбородка и розово-коричневой кожей. Роста она была невысокого, доставая лишь до груди Иравана, но это не помешало ей нависнуть над ним. Ее лицо приблизилось, и на нем стали четко видны морщины и тени под глазами, темные и тяжелые. Вероятно, он выглядел почти так же.

– Ты меня слышал? – сказала она. – Уже можно остановиться.

Ираван продолжал траектировать.

Как пылинка, он плыл над звездами, пока не достиг периметра Накшара. Внешний лабиринт, где ашрам граничил с джунглями, представлял собой клубок разрозненных линий. Ираван наблюдал, как там парит дюжина пылинок: дежурные архитекторы Лабиринта, которые сейчас занимались траектированием с Диска архитекторов. Пылинки образовали новые линии созвездий, соединяя разрозненные звезды, но линии разбились прежде, чем успели собраться вместе.

Ираван нахмурился. Он узнал пылинки и Мегху, Гаурава и Крию среди них. Его превосходные навыки и вхождение в состав совета создали между ними естественную дистанцию, но когда-то и их номинировали на то же место в совете, которое сейчас занимает он. Каждый из них был компетентным архитектором Лабиринта. Тогда почему их линии созвездий разбились? Затишье между приступами земной ярости и последующее приземление должны были облегчить траектирование.

Он бросился в бой, создавая собственные линии созвездий, проявляя силу своего желания повлиять на растения ашрама. Ираван соединился со звездой, содержащей куст шиповника, обвил красное дерево и прикрепил свои линии к сотне других звезд сложным сетчатым узором. К нему потянулась дюжина пылинок, вытягивая свои более простые линии. Его линии созвездий вибрировали почти на пределе, борясь с ним, отрицая его волю. Ираван полностью сосредоточился на этом действии. Он крутился и кружился между пылинками, извиваясь и вертясь…

Созданный им контур встал на место. Несколько тысяч звезд соединились. Развернулась и встала на место еще одна часть лабиринта. Пылинки взмыли ввысь мерцающими брызгами, радуясь и выражая благодарность. Ираван широко улыбнулся. Его место было здесь. Здесь он был необходим, здесь в нем нуждались. Ему стало легче дышать. Он оставил парящие пылинки и снова начал дрейфовать в Моменте.

Бхарави во дворе храма уже барабанила ногой.

– Ты меня не слушаешь, – сказала она.

– Траектирование в этот раз было сложным, Бха, – сказал Ираван. – Не говори мне, что ты этого не почувствовала. Диску нужна вся возможная помощь.

– Твой дизайн приземления был новым. Необходимо дождаться, когда архитекторы Лабиринта адаптируются к нему.

– Мой дизайн приземления был простым. И все же наши созвездия продолжили разрушаться. Это произошло не потому, что архитекторы Лабиринта не были знакомы с проектом.

– Возможно, все просто устали из-за ужасно долгого приступа земной ярости, который мы пережили, – сказала она.

Ираван пристально посмотрел на нее.

Оба знали, что продолжительность приступа ярости земли не имеет значения. Архитекторы работали посменно, с обязательными перерывами на отдых, специально, чтобы избегать переутомления. Благодаря этому ашрам мог парить в небе вечно. Затишье было своего рода передышкой для архитекторов Лабиринта, чтобы они с легкостью могли траектировать дальше.

Во время затишья траектировать все растения Накшара было тем легче, чем ближе они находились к джунглям. Именно поэтому совет решил приземлиться.

– Дело не в усталости, – категорически возразил он. – Я слежу за архитекторами Лабиринта с тех пор, как было объявлено о приступе ярости земли. Виана совершила столько ошибок, что мне пришлось отправить ее назад в Академию. А Карн почти рыдал, когда бился с базовыми узорами. Это знак. Растения… они больше не реагируют на нас так, как раньше. Траектировать становится все труднее. Диску нужна моя помощь.

Во втором восприятии он остановился.

Там он патрулировал внешний лабиринт, помогая архитекторам Лабиринта. И там, за сиянием гигантской звезды, колыхалось и дрожало… нечто. Он замечал его и раньше, на протяжении всех месяцев жизни в храме. Оно пряталось за каждой созданной им траекторией. Сначала он думал, что это пылинка, просто еще один архитектор, которого он знал недостаточно хорошо и потому не узнал в Моменте. Однако в отличие от других пылинок эта частица не вращалась вокруг звезд. К ней не вела ни одна из линий созвездий. Эта частица просто колебалась, как ртуть, серебристая, расплавленная капля, пульсируя, словно сердце.

Ираван направился к ней. Частица, приближаясь, пульсировала. Он остановился. И частица остановилась.

Он метнулся влево, и она метнулась, отражая его движение.

«Что же ты такое?» – подумал он, пораженный.

Бхарави переступила с ноги на ногу.

– Ираван, ты хочешь сказать, что во время полета вообще не покидал храм?

Он едва услышал ее. Медленно, очень осторожно он подошел ближе к частице. Она ждала, пульсируя. В ней он вдруг увидел себя, хотя это было не его лицо, не в Моменте. На самом деле он уловил свое… эхо. Словно упал в зеркало и увидел отражение своего глаза раз сто, пока изображение не потеряло смысл. Это было похоже на…

«Резонанс», – подумал он.

Другого термина для этого явления у него не нашлось.

– Бха, – сказал он тихим голосом. – В Моменте что-то есть. Что-то странное.

Она расцепила руки и постучала по одному из браслетов из бусин рудракши. У нее над запястьем возникла голограмма – фотография Иравана рядом со списком имен. Она немного повисела, а потом исчезла, и Бхарави опустила руку.

– Я вижу, ты записался на дежурство на посту наблюдения, – сказала она. – Разве сегодня не очередь Чайи?

Он махнул рукой, чтобы успокоить ее.

Резонанс покачивался перед ним, расплавленно-серебристый. Ираван сделал шаг назад, и Резонанс повторил его движение. Ираван отступил еще на шаг, и Резонанс сделал то же самое.

Затем, быстрыми мигающими вспышками, которые заставили Иравана подумать о злобной ухмылке, Резонанс развернулся и унесся прочь, пронзая вселенную.

«Чертовы гнев и ярость», – подумал Ираван.

Он помчался сквозь Момент, пытаясь удержать взгляд на пульсирующей частице. Они кружились в свете огней, проносясь мимо линий созвездий, пугая пылинки. Он промчался мимо архитектора, почувствовал его негодование. Попытался отсечь Резонанс, но частица остановилась и бросилась назад – туда, откуда пришла. Ираван снова выругался и развернулся, пролетев над звездой, перескакивая через длинные линии лабиринта. В движениях частицы было что-то знакомое, как будто он должен был знать, что она сейчас сделает. Он обогнул золотую звезду и остановился перед Резонансом. Частица подобралась, одновременно встревожившись и забавляясь.

«Ха», – подумал Ираван и завис, надеясь увидеть, что та предпримет дальше.

Бхарави положила руку ему на плечо.

– Скажи мне, когда ты в последний раз видел Ахилью?

И в этот момент Резонанс его атаковал.

Ираван с ужасом увидел, как по его зеркальной поверхности пронеслась ярость, а потом частица врезалась в него.

Звезды Момента погасли.

Он, кувыркаясь, летел сквозь черноту.

Падал и падал. Бесконечно.

Ираван пришел в себя во дворе храма, наткнувшись на Бхарави и не успев подобрать отвисшую челюсть. Вселенная исчезла, исчезли все звезды, осталось только ощущение падения в черную дыру. Он открывал и закрывал рот, пытаясь произнести хоть слово, глядя на Бхарави. Желудок свело, и он наклонился, тяжело дыша.

– В чем дело? – сразу спросила она. – У тебя слились оба восприятия?

Она схватила его за плечи, поддерживая.

Задыхаясь, он покачал головой. Оглядевшись, Бхарави увела его подальше от суеты двора и поближе к основанию дерева рудракши, где не было других архитекторов.

Во втором восприятии Ираван дернулся и замер в бесконечной бархатисто-черной дыре. Он в панике кружил в ней, выискивая свет, любой свет, пытаясь обнаружить пылинку, звезду, Резонанс, хоть что-нибудь…

Резонанс снова обрушился на него.

Корчась от ужасной боли, Ираван рванул обратно в Момент. Снова замерцали звезды, знакомые и успокаивающие. Снова появился лабиринт Накшара, перекрещивающиеся сине-зеленые линии созвездий. Ощущение парения, которое всегда сопровождало Иравана при входе во вселенную, вернулось, но Резонанс все еще мерцал перед его пылинкой, как будто не он только что атаковал его. И в его серебристых боках отражалась невинность.

Ираван отскочил от него так быстро, что врезался в ближайшую звезду – буйное и ярко-зеленое рисовое поле, – и лишь затем бросился обратно, чтобы зависнуть в Моменте. Он обернулся, в его втором восприятии закружились огни, но Резонанс исчез.

Бхарави все еще смотрела на него с беспокойством, она держала его руки в своих, прижимая их к огромному стволу дерева рудракши. Ираван выпрямился, весь в поту, кивнул в знак благодарности. Бхарави отпустила его руки и отступила.

– Что с тобой случилось? – повторила она тихо. – У тебя слились формы восприятия?

– Нет, – его голос прозвучал надтреснуто. – Это… что-то другое.

Каким бы ужасающим ни был опыт падения в черную дыру, по крайней мере, Ираван остался самим собой. Если бы его восприятия слились воедино, он потерялся бы внутри страектированной звезды, потерялся бы в застывшем мгновении сознания растения. Он бы не знал, как оттуда выбраться, забыл бы, кто он. Если бы его восприятия слились, разделить их было бы практически невозможно. Только очень опытные архитекторы могли вырваться из такого плена.

– И что? – потребовала ответа Бхарави.

– Я… я не знаю, – голос у него все еще прерывался. – Там была такая штука – сущность. Нет, не сущность. Нечто, похожее на пульс. Вмешательство в Момент. Э-э… своего рода резонанс.

Бхарави нахмурилась сильнее. Она сжимала и разжимала кулаки, и ее ладони выглядели как распустившийся бутон ужаса.

Паника от случившегося волнами прокатилась по Иравану. В тот же миг он нырнул к звезде цветущего жасмина, привязал звезду к самому себе по простой траектории, затем полетел к домам в пределах архитектуры Накшара и к собственному дому. Там он прикрепил линию созвездия к пышному кусту иксоры. Линии созвездий сверкнули в Моменте и встали на место. К нему вернулась некоторая степень контроля.

Он кашлянул, пытаясь выровнять голос.

– Да, Резонанс. Вмешательство. Он… он… – Ираван потер лицо рукой, ощупывая щетину. – Бха, думаю, именно он выбил меня из Момента.

Бхарави оглядела двор, но Ираван говорил тихо, а ближайшие архитекторы находились в нескольких футах от него.

– Это невозможно.

– Я знаю, что чувствовал.

– Ираван, ты переутомился. Нужно ли объяснять, что происходит, когда архитектор так сильно устает?

– Не надо меня опекать, Бхарави. Я больше не твой ученик. Я сам – Старший архитектор и знаю, что такое усталость в Моменте. И это было совсем другое.

Она уставилась на него. Ираван расправил плечи и прислонился головой к дереву. Он закрыл глаза, глубоко дыша. Уставшие архитекторы могли потерять связь с Моментом, а иногда вообще не могли войти в него. У Иравана такой трудности не возникло. Он завис в своем доме, между гигантскими звездами, а затем снова улетел туда, где архитекторы Лабиринта завершали работу над другими сооружениями. Где цвели фруктовые сады и ширились бульвары. Знакомая картина успокоила сердцебиение Иравана. Когда он открыл глаза, Бхарави все еще пристально смотрела на него.

Он заговорил раньше, чем она успела открыть рот.

– Если он начнет вмешиваться в траектирование, это может привести к аварийному отказу системы. И в следующий раз мы можем рухнуть в ярость земли прямо в полете.

– Оставь решение всех проблем с лабиринтом архитекторам Диска, – вздохнула Бхарави. – А тебе нужно отдохнуть, провести время с женой.

Ираван покачал головой. Он протиснулся мимо нее обратно во внутренний двор. Храм начинал напоминать расширяющуюся пещеру. Архитекторы практически полностью сгладили эллипсоид дизайна для посадки. Сквозь трещины в высоком, покрытом корнями потолке тонкими лучами падал вечерний солнечный свет. В каменных бассейнах журчала вода, добавляя звон к эху, доносившемуся от затвердевших стен. Свободные от дежурства архитекторы уступали ему дорогу, стараясь держаться на почтительном расстоянии. Ираван попытался стереть с лица угрюмое выражение.

Бхарави шла в ногу с ним.

– Зачем ты записался на дежурство на посту?

– Тебе объяснить, как работает пост наблюдения? – хмыкнул он. – Я записался, потому что эту обязанность должен выполнять Старший архитектор.

– Не пудри мне мозги, – отрезала она. – Сейчас очередь Чайи. Почему ты решил заменить ее?

– Она беременна. Я вызвался добровольцем.

– Как благородно! А когда ты в последний раз видел Ахилью?

Бхарави была одной из немногих людей в ашраме, кто мог расспросить его о браке, но Ираван, тем не менее, недовольно прищурился.

– А почему ты спрашиваешь?

– Но ведь Ахильи здесь нет? – махнула она рукой в сторону двора храма. – А всех остальных архитекторов Диска пришли встретить члены их семей.

– Мы же приземлились, не так ли? В это затишье я только и буду заниматься тем, что смотреть на нее.

– Я знаю, сколько смен у тебя было в этот раз. Очень много. Слишком много.

– Да, но, учитывая, что слишком много архитекторов столкнулись с проблемами при базовом траектировании, это было оправдано.

– Это вредно для здоровья, Ираван. И небезопасно.

Ираван поднял руку.

– Можешь и дальше громить меня по поводу моего выбора, Бха, а можешь пойти к своей жене. Тарья ждет.

Он указал на фигуры, движущиеся в толпе. Тарья осторожно спускалась по последнему футу пандуса, держа на руках ребенка, рядом шел Куш.

Лицо Бхарави смягчилось. Возможно, зная, что Ираван последует за ней, она начала пробираться сквозь скопления людей, не говоря ни слова. Ираван шел медленнее. Когда он увидел Тарью с детьми, грудь ему свело судорогой от внезапного приступа тоски. Перед ним моргнул образ, который он создал в голове задолго до этого: мальчик и девочка с темной кожей, как у него, и с неистовыми завораживающими глазами Ахильи. Он заставил себя прогнать этот образ прочь.

Бхарави подошла к своей семье, поцеловала Тарью, затем взяла на руки Арта. Она что-то шепнула Кушу, и мальчик засмеялся. Тарья с любовью посмотрела на нее, затем повернулась к Иравану, и на лице у нее отразилось раздражение. Понятно, что оно было предназначено не для него.

– Ахилья, – начала она.

– Я видел ее, – коротко сказал он.

Тарья пожала плечами, сделав неловкий жест.

– Мне жаль. Ты знаешь, какой своенравной она может быть. Она что-то говорила о своем эксперименте и о том, что ей действительно необходимо уйти.

– Об экспедиции, – поправил он.

– И куда же ей надо было уйти? – в то же время спросила Бхарави.

Тарья закусила губу.

– Джунгли, – ответил Ираван. – Она проводит археологическое исследование. Изучает якш[5].

– Я думала, она забросила эту идею, – сказала Тарья, поморщившись. – Переросла ее. Такое ощущение, что она изо всех сил старается убедить себя, что ее исследования дадут ей шанс попасть в совет, как если бы она сама была архитектором. Она просто не понимает, насколько заблуждается, и, гнев и ярость, даже не хочет говорить на эту тему. Разве она не понимает, как это влияет… ну, на вас двоих? – раздраженно покачала головой Тарья.

Ираван отвел взгляд. Тарья произнесла вслух то, о чем другие в его компании осмеливались только шептаться.

Он всегда считал любые подобные разговоры большим оскорблением для Ахильи, а уж про такое фамильярное обсуждение его брака и речи быть не могло. Но внезапно почувствовал, что не может не согласиться с Тарьей и что ему совсем не хочется спорить с ней. Амбиции Ахильи попасть в совет, по сути, были несостоятельными изначально. Эти экспедиции в джунгли были бесполезны – именно поэтому остальные члены совета вообще не хотели давать ей разрешение на выход, чтобы она не питала ложных надежд. Ираван же все-таки принял решение и удовлетворил ее просьбу, но сделал это не ради экспедиции, а ради нее. Не мог же он действительно поверить, что архитекторы лучше неархитекторов.

Тарья долго изучала Иравана, ожидая ответа, но так и не дождалась.

– Пойдем, любовь моя? – сказала она, взглянув на Бхарави.

– Минуту, если ты не возражаешь, дорогая, – ответила Бхарави.

Она вернула Арта жене, и Тарья отошла на несколько шагов, поманив Куша.

Бхарави схватила Иравана за руку и оттащила его от стоявших поблизости архитекторов назад, в укромные уголки дерева рудракши.

– По-моему, ты должен был защитить Ахилью.

– Она взрослая женщина и сама принимает решения, что ей делать. Ей не нужно, чтобы я защищал ее от сестры.

– Ты с ней поругался, да? Вот в чем дело.

– Это она поругалась со мной, – отдернул руку Ираван. – И я не собираюсь извиняться, если ты хочешь говорить об этом. Я не сделал ничего плохого.

– Не веди себя как ребенок. Ты знаешь, тебе нужно это исправить.

– Я и так исправил. Я помог ей получить разрешение совета на экспедицию. Я даже назначил ей Младшего архитектора, чтобы у нее был кто-то, кто мог бы прокладывать для нее траекторию в джунглях.

– Навряд ли это значит «исправить», Ираван.

– А что ты хочешь, чтобы я сделал, Бхарави? Навязал ей свое присутствие? У нее была возможность встретиться со мной. Она была там, стояла рядом с Тарьей. Но даже не подошла. Она не хочет меня видеть. Разве это не ясно?

– У тебя тоже была возможность навестить ее. А ты навестил? Хоть раз за семь месяцев полета?

Ираван отвел взгляд от ее понимающего взгляда.

– Я был зол.

– Что же такого она сделала, чтобы так тебя разозлить?

Он не ответил. Каждый раз, когда он собирался покинуть храм, каждый раз, когда подключал свое кольцо гражданина, чтобы ответить на сообщение Ахильи, в голове у него возникали осколки образов их последней встречи, вновь и вновь разжигая холодную ярость: Ахилья обвиняет его в том, что у него появились тайны, Ахилья сомневается в его намерении стать отцом. Ахилья никогда не понимала, насколько сильное давление он испытывает, исполняя обязанности Старшего архитектора. Она была права, опасаясь перемен, которые принесло его повышение. Он действительно изменился, но в этом ведь не было ничего плохого. Это было необходимо: он рос, развивался, хранил непростые тайны своего положения – один, без ее поддержки.

Бхарави правильно прочитала его молчание.

– Ничего она не сделала, да? Гнев и ярость, семь месяцев, Ираван! Ты же знаешь, она не может прийти в храм во время полета без разрешения. Поэтому ты должен был пойти к ней. А ты ее ни разу не навестил. И что она должна была подумать?

– Давай закроем эту тему, Бхарави, – прорычал он. – У нас всегда была такая модель отношений. Мы с Ахильей не такие, как ты и Тарья. Нам не нужно разговаривать друг с другом каждый час и каждый день.

– Ты серьезно? Тонкости вашего брака меня не касаются, но что-то идет не так, так что не смей даже пытаться убедить меня в обратном. Если ты вообще не видел Ахилью, возможно, нам нужно снова проявить бдительность и усилить надзор за тобой.

Ираван нахмурился. Старшие архитекторы подчинялись тем же правилам, что архитекторы Лабиринта, но и Ираван, и Бхарави уже давно игнорировали требования к надзору, который заключался в том, чтобы тщательно отслеживать материальные узы друг друга. В течение семи месяцев Ираван в самых общих чертах записывал, где он находился, и Бхарави подтверждала это, не слишком внимательно изучая эту информацию, точно так же, как и он подтверждал ее записи, что было признаком доверия друг к другу и их положению. Но теперь, когда она скрестила руки на груди и стояла неподвижно, он понял, что она не шутит и снова заставит его отчитываться за каждый шаг, как если бы он был архитектором Лабиринта.

Он постарался сохранить спокойствие на лице.

– Это не настолько серьезно. Ты слишком много читаешь…

– Неужели? – сказала Бхарави. – Я так не думаю. Я вижу закономерность. Ты был в храме на протяжении всего приступа гнева и ярости земли. Ты записался на дополнительное дежурство на посту наблюдения. Ты явно избегаешь жену. И хотя ты больше не на Диске, ты все еще траектируешь.

Ираван взглянул на руки. Кожа у него мерцала, по ней кружились лозы и лианы, образуя простой вьющийся параллакс[6]. Он вплел еще больше жасмина у себя в доме – для Ахильи, подумал он с жалостью, – точно так же, как сделал это у входа в храм, несмотря на то что это оказалось бесполезным. Но после слов Бхарави Ираван обрушил линии созвездия и прекратил траектировать. Сине-зеленые татуировки у него на руках исчезли.

– Очень хорошо, – сказала Бхарави. – А теперь выйди из Момента.

Ираван выпрямился во весь рост.

– Ты не имеешь права мне приказывать, Бха.

– Тогда считай это предложением профессионала. Выйди из Момента.

Ее голос не допускал возражений. Какими бы равными они сейчас ни были, старые привычки отмирали с трудом. Ираван отпустил второе восприятие. Сине-зеленое свечение у него под кожей погасло. Он моргнул и теперь полностью ощутил себя в шумном внутреннем дворе. Подвешенное чувство в животе исчезло, как только он вышел из Момента, и на него вдруг навалилась жуткая усталость, а конечности будто налились свинцом.

– Если бы мне захотелось рискнуть, – сказала Бхарави жестким голосом, – я бы не стала заниматься этим в храме, где за тобой, вероятно, наблюдают все остальные члены совета.

– Что ты имеешь в виду?

– Хочешь, чтобы я объяснила доступно? – она сократила расстояние между ними и начала тыкать ему в грудь пальцем, словно пронзая каждым предложением. – Архитектору опасно траектировать без перерыва, потому что он может потерять связь с материальным миром. Если он потеряет связь с материальным миром, он потеряет контроль над собой. Если он потеряет контроль над собой, он начнет разрушать архитектуру в Моменте вместо того, чтобы строить ее. Он впадет в состояние экстаза.

– Бха, я не впадаю…

– Если совет заподозрит состояние экстаза у архитектора, – продолжала она, перебив его, – может потребовать, чтобы он прошел экспертизу.

– Это не…

– Если архитектор провалит экспертизу, – продолжала Бхарави, и слова вырывались у нее изо рта с низким рычанием, а палец прижимал бусины рудракши к его груди поверх курты, – ему произведут отсечение.

Это слово повисло между ними: темное, опасное, злобное.

Отсечение.

Теперь, когда Ираван больше не концентрировался на траектировании, у него в сознании возникли образы архитекторов, которым когда-то произвели отсечение. Их горе выражалось по-разному, но всех их объединяло одно – у них отсекли способность к траектированию. Это было высшее наказание, предназначенное для Архитекторов, впавших в экстаз.

– Ты мне угрожаешь? – холодно спросил он.

– Я тебя предупреждаю.

– Нет, ты цепляешься за сорняки. Когда я проходил проверку в последний раз, я был членом совета, Старшим архитектором. А Старший архитектор может траектировать, когда захочет.

– Старший архитектор знает ограничения траектирования. Старший архитектор понимает, почему здоровая семейная жизнь является показателем крепких материальных – супружеских – уз. Старший архитектор ведет себя умнее. Или ты так быстро забыл Манава?

Пять лет назад Манав был Старшим архитектором и членом совета. Ираван лично отсек у него способность траектировать, и с тех пор должность Манава оставалась вакантной. В этом свете лепет Иравана о Резонансе, его ссора с Ахильей, его переживания по поводу архитекторов Лабиринта – все это приобрело более мрачные оттенки. Он смотрел на Бхарави, а она не сводила с него безжалостного взгляда: она была его другом, его сторонницей, но, если он когда-нибудь впадет в отчаяние, она без сомнения станет его палачом. Она слишком – чертовски – бдительна для его же собственного блага.

– Возможно, тебе стоит повторить все эти уроки, – сказала она. – Потому что я могу попросить остальную часть совета проголосовать, чтобы проверить тебя на состояние экстаза прямо сейчас. Ты этого хочешь, Ираван?

– Нет, – сказал он. – Нет, не хочу.

Рука Бхарави снова крепко сжала его руку.

– Если я замечаю эти закономерности, то и другие заметят, поверь мне. Моя ответственность очевидна. Пожалуйста, не давай мне повода информировать остальных о том, что вижу я. Что бы ни происходило между тобой и Ахильей, исправь ситуацию.

Она еще раз предостерегающе взглянула на него, развернулась и присоединилась к семье.

В сознании Иравана перед ним открылось два пути: один – к Ахилье, а другой – к собственной интуиции. Призыв второго был столь соблазнительным, что игнорировать его было невозможно, – он уговаривал его вернуться в Момент, найти таинственный Резонанс и выяснить, что это такое. Однако Ираван не мог позволить себе игнорировать прямое указание Бхарави. Она была его наставницей, она выдвинула его в совет, и она была его самой активной сторонницей. Ираван вспомнил, как Ахилья уходила от него. Вспомнил, как сам оставил ее. Гнев, обида, оскорбленная добродетель – все это снова всколыхнулось в нем, воюя с воспоминанием о Резонансе.

Ты этого хочешь, Ираван?

Вздохнув, он повернулся спиной к Диску архитекторов и подошел к стене. Филодендрон раздвинул стебли, реагируя на его желание. Стиснув челюсти, Ираван направил растение, чтобы проложить кратчайший путь к внешнему лабиринту и к жене.

4. Ахилья

Когда Ахилья и Наиля подошли к внешнему лабиринту, остальные уже ждали их. Младший архитектор проложила путь прямо от храма, но им обеим пришлось остановиться, чтобы Наиля сменила униформу на одежду, лучше подходящую для джунглей. Теперь на ней была более короткая курта, очень похожая на курту Ахильи, а длинные волнистые волосы были собраны в аккуратный узел. Вместе они поспешили во внешний лабиринт, к Дхруву и Оаму, пробираясь сквозь густые заросли ежевики.

Там, где раньше была терраса Накшара, теперь раскинулась тенистая роща с высокими деревьями и мягким, пружинящим под ногами мхом. Вечерний солнечный свет падал между деревьями, окрашиваясь в полупрозрачные оттенки зеленого. Высоко в ветвях щебетали и пронзительно кричали городские птицы. Возможно, все это выглядело мирно, но Ахилья застыла как вкопанная, пораженная такой знакомой картиной, что сердце у нее чуть не выскочило из горла.

Поляна так сильно напоминала ту самую рощу, где они с Ираваном поссорились несколько месяцев назад. В следующее мгновение она вспомнила нежный занавес из жасмина у входа в храм и то, как он смотрел на нее, такой холодный, такой непреклонный. Наверное, это он построил внешний лабиринт. Это было очень на него похоже – знак для нее без слов, мрачное извинение. Дыхание у Ахильи участилось, и она почувствовала себя неловко, как будто неожиданно столкнулась с ним лицом к лицу. Вина давила на плечи.

Материальные узы всегда имели решающее значение для траектирования архитекторов, и их очевидным признаком был здоровый брак. А Ахилья оставила Иравана, зная об этом. Ее поступок был порожден холодной яростью, но до сих пор у нее в памяти всплывало, как он хватает свою одежду и уходит после ссоры. Он так долго наказывал ее молчанием, хотя она не сделала ничего плохого. Немного взбунтовалась. Но чем был ее маленький бунт по сравнению с его? И теперь они ходили кругами, злясь друг на друга. Она уже не могла вспомнить, было ли так всегда. Желудок у нее скрутило от растерянности и гнева.

– Ахилья, – позвал Дхрув, ворвавшись в ее мысли. – Иди сюда.

Она моргнула и отвела взгляд от рощи, повернувшись к нему. Высокий и долговязый, в очках в тонкой оправе, Дхрув выглядел непревзойденным гелиотехнологом. Его курта в желтую полоску переливалась в последних лучах заходящего солнца. Он указал на блестящие устройства в сумке, стоявшей у его ног.

Ахилья сглотнула и подошла к нему. Наиля уже присоединилась к группе, поворачиваясь туда-сюда, поправляя ремни рабочего снаряжения, надетого на нее Дхрувом. Еще один участник экспедиции стоял, прислонившись к дереву, и наблюдал за происходящим с непринужденным весельем, ремни его снаряжения были расстегнуты и просто висели.

– Оаму нужна помощь, – сказал Дхрув. – Помоги ему, пожалуйста, пока я закончу с Младшим архитектором.

Ахилья глубоко вздохнула. Роща, казавшаяся такой знакомой, воспоминания о ссоре с Ираваном, наступающие сумерки – все это, словно сговорившись, усиливало ее дурные предчувствия. Но сейчас она не могла позволить себе отвлекаться. Сейчас значение имела только экспедиция. Ахилья ждала ее слишком долго, боролась слишком упорно.

Она кивнула Дхруву и заставила себя вернуться в эту рощицу и сосредоточиться на том, что она представляет собой на самом деле, а не на том, что она ей напоминает. Рядом с гелиотехнологом стоял Оам, на лице которого при ее приближении расплылась порочная улыбка. Он широко раскинул руки, словно приглашая Ахилью броситься в его объятия. Ростом он был с Ахилью, а по возрасту – ровесником Наили. На нем до сих пор был костюм медбрата из лазарета, но он хотя бы собрал дреды в хвост в качестве уступки ради экспедиции. Когда Ахилья протянула руки к ремням его снаряжения, он заулыбался еще шире, и выражение его лица навряд ли можно было назвать уважительным.

Ахилья сдержала унижение, волной накатившее на нее, и ответила натянутой улыбкой. Не стоит обманываться: Оам рвался в экспедицию из-за увлечения ею, а не ради исследований. Но со временем он станет ее первым настоящим учеником и вторым археологом Накшара. Ее работа будет продолжаться и после завершения ее жизни. Она должна быть благодарна, что совет вообще позволил ему сопровождать ее.

Оам опустил руки, когда она затягивала на нем ремни. Его пальцы проникли в ее сумку, и, прежде чем Ахилья успела отреагировать, он вытащил ее гелиопланшет и начал свайпить, просматривая заметки.

В Ахилье вскипело раздражение, но она глубоко вздохнула, заставив себя успокоиться. В любом случае она собиралась отдать планшет Оаму в джунглях, потому что его единственная обязанность во время этой экскурсии заключалась в том, чтобы зарисовать якшу-слона, которого они выслеживали. Краем глаза она увидела, как на стеклянном экране мелькают изображения, картинки, которые она рисовала сама в предыдущих экспедициях: якша-горилла с массивными плечами, якша-волк с грозным взглядом, якша-тигр, лакающий воду из пруда.

– Готов к приключениям? – спросила она, туже затягивая ремни у него на плечах. – Будет интересно.

– Никогда раньше не видел такого, – сказал Оам вместо ответа.

– Мало кто видел, – пробормотала Ахилья.

Якши были частью мира почти так же давно, как и люди, однако обычный гражданин мало что знал об этих существах. Якши вообще нигде не упоминались, разве что случайно, что было характерно для историй архитекторов, которые описывали вопросы полета и обеспечения жизни и быта архитекторов. В их историях редко упоминались даже люди, которые не умели траектировать, за исключением случаев, когда они были сторонними наблюдателями, и то только для того, чтобы подчеркнуть, насколько архитекторы превосходили их по всем качествам.

Ахилья жестом предложила Оаму повернуться, чтобы поправить фиксаторы спереди. Он повиновался, слегка нахмурив брови. Находясь так близко, она чувствовала его едва сдерживаемую нервозность, скрытую за юношеской бравадой, подергивание глаз, учащенное дыхание, капли пота.

– Знаешь, бояться – это нормально, – тихо сказала она. – Хотя страх может сбить с толку.

– Я не боюсь, – тут же ответил он, напрягаясь. – Значит, эти якши… они огромные, да? – спросил он, выдав себя. – А маленьких ты когда-нибудь видела?

– Нет, они всегда гигантские. Последний раз я видела якшу-слона высотой в двадцать футов. Архитекторы считают, что именно благодаря размерам эти существа выживают во время ярости земли, но дело, конечно, не только в этом.

– Мои отцы говорили, что якша-птица чуть не напала на ашрам, когда они были молодыми…

– Она не нападала, – сказала Ахилья, покачав головой. – Она просто чуть не столкнулась с городом. Я помню этот случай. Архитекторам тогда пришлось резко изменить траекторию полета, и Накшару удалось избежать столкновения. Но так произошло потому, что эти существа нас вообще не замечают, даже наши города. На каком бы уровне существования они ни находились, мы не являемся его частью. Сами по себе они действительно пассивны.

Оам закусил губу и медленно кивнул.

– Не переживай, – сказала она мягко. – Я буду тебя беречь.

– Может, я буду тебя беречь, – сказал он, выпрямляясь, затем подмигнул ей, расправил плечи и снова сосредоточился на гелиопланшете.

Ахилья больше не пыталась его успокоить. Оаму предстояло многое узнать о личных границах, но она не могла отрицать его способности задавать практические вопросы. Единственная причина, по которой совет разрешал ее вылазки, заключалась в том, что она убедила их в преимуществах задолго до этого. С ее данными они могли избежать столкновения с воздушными воплощениями якш, могли оценивать изменения в растительности джунглей после приступов гнева и ярости, могли находить лучшие места для посадки во время затишья.

Ахилья неоднократно призывала совет Накшара использовать ее исследования для решения этих вопросов, и хотя на ее последние запросы они хоть как-то отреагировали, большая часть отчетов томилась в какой-то невидимой части их официальной переписки. Она знала, что они теряют терпение из-за ее выходов в джунгли. На этот раз ей просто сделали уступку в последнюю минуту. В следующий раз ее могут вообще не выпустить из Накшара.

В ней росло желание поскорее покинуть город, не медля ни минуты, и пальцы заработали быстрее, защелкивая один фиксатор за другим.

– Здесь говорится, что на самом деле ты не ожидала, что экспедиции сработают, – пробормотал Оам.

Ахилья присела и поправила ремни у него на поясе.

– В таких вылазках всегда есть элемент неопределенности.

– Но, похоже, дело не только в этом, – сказал он. – Здесь сказано, что ты считаешь, что экспедиции нужна удача. Что, – и он процитировал: – «археология – это шутка. Пока я не предложу альтернативу, все будут довольствоваться голословными объяснениями архитекторов».

– Да, я считаю, что их объяснения действительно голословны. Якши каким-то образом приспособились к жизни в джунглях – помимо того, что говорят архитекторы. Если мы узнаем, как они это сделали, нашей цивилизации больше не придется постоянно летать. И тогда мы перестанем зависеть от архитекторов.

Оам помолчал, у него вырвался нервный смех.

– Тебе действительно не нравятся архитекторы?

Ахилья взглянула на него, встретив его неуверенный взгляд.

– Архитекторы… необходимы, – осторожно ответила она. – Было бы глупо это отрицать. Они нужны нам в городе, и они нужны мне в джунглях. Больше никто не сможет страектировать нам путь снаружи.

– Но то, что ты здесь написала, – продолжал он тихим голосом. – Что ты имела в виду?

– Лишь то, что, возможно, существуют и другие способы выжить, Оам. И эти способы могут быть лучше бесконечных полетов. Если мы с тобой найдем их, то, возможно, у нас получится немного изменить этот мир.

– Но это не наша проблема. Проблему выживания должен решать совет. Пусть об этом переживают архитекторы и гелиотехнологи.

– Мы – тоже часть города. Значит, это и наша проблема. Если мы обнаружим что-то полезное, что-то, что будет способствовать выживанию, возможно, однажды обычный гражданин, такой как ты или я, сможет получить место в совете.

– Но такие люди, как мы, ничего не смыслят в полете и архитектуре…

– Если мы найдем альтернативное решение, возможно, нам и не потребуется…

– Если архитекторы так сильно тебя раздражают, – серьезным голосом заговорил Оам, – почему ты вышла замуж за архитектора?

Вопрос прозвучал так невинно и был настолько очевидным, что Ахилья на мгновение ошеломленно отшатнулась. Она открыла и закрыла рот, и внезапные горячие слезы обожгли ей глаза.

«Потому что Ираван другой», – подумала она, но не смогла заставить себя произнести эти слова вслух.

Когда-то, давным-давно, Ираван и правда был другим. Он с энтузиазмом стремился изменить старые методы работы совета. В Накшар он прибыл из Ейкшара и тогда действительно был готов взглянуть на нее и на мир по-другому. Но повышение по службе очень его изменило. Горло у нее сжалось. К лицу прилила кровь. В мыслях она снова увидела, как он уходит от нее.

Ахилья отошла от Оама, выдернув у него из рук свой гелиопланшет.

– Ну вот и все, – тихо сказала она. – С твоей экипировкой мы закончили.

Она отвернулась от испуганного взгляда Оама и обратилась к Дхруву.

– А ты закончил? Якша может уйти в любую минуту.

– Пока не совсем, – ответил Дхрув. – Здесь приборы для вас обоих.

Он подтолкнул сумку с приборами в ее сторону, и Ахилья направилась к ней, а Оам последовал за ней со смущенным выражением лица.

Когда Оам задал вопрос, она как будто снова погрузилась в долгие дни одиночества, последовавшие за молчанием Иравана. В памяти вновь возник образ мужа, лицо которого потемнело от возмущения, когда она усомнилась в его честности, усилив его гнев. Но Ахилья яростно вытолкнула этот образ из головы и сосредоточилась на блестевших в сумке устройствах. Ее рука наткнулась на прибор в виде половины медальона ромбовидной формы, вис