Оглавление

Слова и мысли Наполеона (и не только его) или, приписываемые ему:

«Со смелостью можно все предпринять, но не все можно сделать»

(Наполеон)

«На коленях можно стоять только… перед Богом!» (Наполеон)

«Как они могли позволить этим гнусным канальям вломиться во дворец!? Почему они не рассеяли пушками несколько сотен? Остальные живо бы убрались со сцены!»

(Реакция Наполеона на французскую революцию)

«Максимилиан был намного выше всех, стоявших вокруг него!»

(Наполеон о Робеспьере)

«…Сначала нужен залп, а лучше — пара, боевыми патронами!!! Именно он залог последующего „гуманизма“…»

(Наполеон об усмирении парижского восстания 13 вандемьера 1795 г.)

«Мадам, вы раздеты, идите оденьтесь!»

(Реакция Наполеона на слишком откровенное платье парижской модницы)

«Мною не будут управлять шлюхи!»

(Наполеон о парижской моде времен революции)

«Ах, мадам! Какая Вы у меня неосторожная шалунья! А если бы Вас застал в „этом реприманде неожиданном“ кто-то другой, а не… я!? Что тогда!?»

(XVIII век: времена галантной эпохи: муж — супруге, застав ее в «пикантной ситуации» с любовником)

«Я думаю, что любовь приносит больше зла, чем добра»

(Наполеон)

«Любовь быдла переменчива и недорого стоит!» (Наполеон)

«Скорее обольстительная, чем хорошенькая!»

(Современник — о Жозефине де Богарнэ: полулегендарный маркиз де Сад, «посещавший» её «врата рая»? )

«…Дама не первой свежести, но нашедшая способ ему понравиться»

(маршал Мармон о Жозефине де Богарнэ и Наполеоне)

«В тюрьме совершенно естественно, взять в любовницы проститутку, но это не значит, что ее следует делать законной женой»

(Генерал Гош о любовной связи с Жозефиной де Богарнэ)

«Я действительно любил Жозефину, но я не испытывал к ней уважения. У нее была самая прелестная маленькая „…“ в мире…»

(Наполеон генералу Бертрану на о-ве С. Елены)

«… В ряду людей, которых она могла любить, этот маленький „кот в сапогах“ был, конечно, последним…»

(Любовник Жозефины Баррас — о ее любви к Наполеону)

«… Целую тебя в то место, где у тебя сердце, потом немного ниже, еще ниже, гораздо ниже…»

(Наполеон в письмах из Итальянской кампании 1796—97 гг. своей супруге Жозефине)

«… Как бы я был счастлив, если бы мог присутствовать при том, как ты раздеваешься, эти маленькие тугие белые груди <<…>> ты знаешь, что я никогда не могу забыть короткие посещения твоего маленького черного лесочка… Я целую его тысячу раз и с нетерпением жду того момента, когда окажусь в этих зарослях. Оказаться внутри Жозефины равносильно жизни на Елисейских полях. Целую твой рот, твои глаза, твои груди, целую всюду, всюду»

(Любовные письма Наполеона Жозефине времен Итальянской кампании 1796—97 гг.)

«Тысячу раз целую твои глаза, твои губы, твой язычок, твою грудь, твою…»

(Наполеон в ранних письмах Жозефине)

«Он умел писать о поцелуях в такие места тела, названия которых не найти ни в одном толковом словаре Французской Академии, как никто другой!»

(Проспер Мериме об эпистолярном наследии Наполеона)

«Вокруг вас беременеют все, даже животные, но не Вы, мадам!»

(Наполеон своей супруге Жозефине)

«…нарушение супружеской верности — это всего лишь диванное происшествие» (Наполеон)

«… До встречи, я шлю тебе тысячу нежных поцелуев — и я вся твоя, вся твоя»

(супруга Наполеона Жозефина — своему любовнику Шарлю Ипполиту)

«Жозефина была чудная женщина и очень умная. Я горячо оплакивал ее потерю. День, когда я узнал о ее смерти, был несчастливейшим днем моей жизни»

(Наполеон о смерти своей супруги Жозефины)

«Право же, дело не во мне! Я стараюсь изо всех сил!»

(Реакция любовницы Бонапарта времен Египетской экспедиции Полины Фуре на его упрек, что она не может от него забеременеть — «Глупышка не знает, как это делается!»)

…Лишь на время, лишь на миг, лишь на мгновение мы все оказываемся на этой маленькой, но такой прекрасной планете, чье имя — Земля! Из этих мгновений — наших жизней — и складывается история, история человечества!! Огромное значение играют мгновения из жизни великих людей, чьи причудливые судьбы наложили свой неизгладимый отпечаток на историю планеты Земля!!! Серия этих книг посвящена им: канувшим в вечность мгновениям — судьбам тех, чьи имена — от Александра Македонского (Первого Бога Войны!) до Наполеона Бонапарта (Последнего Демона Войны!) — до сих пор заставляют задуматься над ролью личности в истории…

Настал черед одной самых харизматических личности в истории Нового Времени — Наполеона Бонапарта — одного из самых обсуждаемых (если не самого обсуждаемого!?) исторических деятелей всех времен и народов!

«Ах, Сир! Одни объявляют вас Богом, другие считают вас дьяволом, но все сходятся в том, что вы больше, чем просто человек».

(Граф де Нарбонн в ответ на вопрос Наполеона о том, как его воспринимают французы)

Написать что–либо новое, не повторяясь, о столь хорошо известной фигуре в мировой истории, о которой написано так много, что сложилось убеждение в её полной изученности, крайне трудно. В то же время многое в ней до сих пор является предметом споров и дискуссий как между отдельными историками, так и целыми национальными историографическими школами, поскольку остаются нерешенными многие вопросы, имеются и явно ошибочные представления как о нем самом, так и о тех исторических обстоятельствах, в которых он действовал, а не только воевал.

Тем более, что все нам известное о нем: либо слишком залакировано, либо «нарисовано» в чрезмерно мрачных и зловещих тонах, либо утонуло в словесно-фактологической полемике ярых «бонапартистов» и их столь же рьяных противников — «наполеоноведов»!! Впрочем, таковы гримасы истории…

Истории человека, который половину своего состояния завещал офицерам и солдатам французской армии: «… тем, кто сражался с 1792 года по 1815 год ради славы и независимости нации».

Не претендуя на «аптекарскую точность», «по-медицински» откровенные «кадры», оригинальность изложения или срывание завес с отдельных весьма неоднозначных обстоятельств, «пробежимся» по некоторым вехам фантастической биографии человека, жившего и творившего историю в эпоху полномасштабного социального разложения, когда события накатывались одно на другое с бешеной скоростью, причем, порой, не без его активного вмешательства.

Моему главному консультанту по Жизни

— жене Галине Владимировне, посвящаю…

Свет показывает тень, а правда — загадку

(Древнеперсидская поговорка)

Человек растет с детства

(Древнеперсидская поговорка)

Мы живем один раз, но если жить правильно, то одного раза достаточно…

(Древнеперсидская поговорка)

Все дело в мгновении: оно определяет жизнь

(Кафка)

Мой долг передать все, что мне известно, но, конечно, верить всему не обязательно…

(Геродот)

…Кто умеет остановиться, тот этим избегает опасности…

(Лао-Цзы)

Пролог

…Это было мучительное отступление. Нещадное южное солнце стояло в безоблачном небе, обжигая иссушающим жаром. Нестерпимый зной, казалось, расплавлял кожу; измотанные солдаты с трудом передвигались по раскаленным пескам. Питьевая вода давно закончилась. Рядом шумело бескрайнее море, и плеск воды буквально сводил с ума мучимых жаждой людей. Они выбивались из сил, но продолжали идти: кто отставал и падал — погибал. Над последними рядами растянувшейся на многие километры колонны кружили хищные грифы, ждущие очередной жертвы, чтобы с пронзительным клекотом наброситься на нее и рвать ее своими страшными когтями и клювом…

Люди боялись этих ужасных птиц больше, чем внезапно налетавших летучих конных отрядов беспощадного врага. Напрягая последние силы, солдаты старались не отрываться от походной колонны. И все-таки, обессилевшие, падали, и тогда уходящие слышали за спиной противный резкий, гортанный клекот…

Небольшая армия стремительно таяла. Более трети ее состава погибло…

Полководец приказал всем идти пешком, а лошадей отдать больным. Он первый подавал пример: в поношенном сером мундире и старых высоких сапогах времен его первой славы, как бы нечувствительный к испепеляющему зною, с почерневшим от неудачи лицом, он шел впереди растянувшейся длинной цепочкой колонны, не испытывая, казалось, ни жажды, ни усталости. Шел и шел вперед, а вернее, назад. Он и его армия отступали…

Двадцать пять дней и ночей длилось это отступление по зыбучим пескам негостеприимной Сирии. И все это время впереди колонны молча шел невысокий, но великий умом и духом человек, впервые проигравший военную кампанию…

…Он не знал, что впереди его ждут Легендарные Победы и Всемирная Слава, … Крах и Бессмертие! До фиаско под маленькой бельгийской деревушкой со звучным названием Ватерлоо оставалось 15 лет. Пятнадцать лет вошедших в историю, как фантастическая эпопея наполеоновских войн, превративших Европу в огромный военный лагерь…

* * *

Итак, самый конец XVIII в. и начало XIX в. ознаменовались героической эпохой наполеоновских войн. Они потрясали Европу и на суше, и на море. Шла грандиозная борьба между Англией и Францией за политическое господство, колонии и военно-морские базы. Мало кому в Европе удалось избежать вольного или невольного участия в этой борьбе.

Главным возмутителем спокойствия был генерал Бонапарт, а затем — французский император Наполеон Бонапарт — блестящий полководец и талантливый государственный деятель. Штыки и палаши, сабли и пушки его Великой армии (Grande armee) громили европейские армии одну за другой. Наполеоновская армия родилась из вооруженных сил революционной Франции и сохраняла боевые традиции республиканских времен. Возглавлявшие ее маршалы были видными военачальниками, имена которых наводили ужас на противника. В течение нескольких лет Франция вела постоянные войны, закалившие ее войска. Бонапарту казалось, что уже ничто не сможет помешать воплощению его честолюбивого замысла — покорить весь мир! К этому он приложил всю силу своего гения и, зачастую зло перевешивало в этом добро!

Впрочем, каждый, кто ознакомится с серией книг о «генерале Бонапарте», в праве сам определить, так ли это на самом деле.

Глава 1. Корсика, Аяччо: место события — «врата в рай» Марии Летиции Рамолино; время действия — 15 августа 1769 года… или???

Общепринято, что 15 августа 1769 г., три месяца спустя после завоевания о-ва Корсики французами, в городе Аяччо родился Наполеоне ди Буонапарте (Де Бонапарте; впрочем, есть и иные трактовки написания его первоначальной фамилии).

Его считают вторым сыном мелкопоместного корсиканского дворянина, адвоката и политика Карло-Мария ди Буонапарте (Шарль Мари Бонапарт) (27 марта 1746, Аяччо — 24 февраля 1785, Монпелье). Карло-Мария был младшим из трёх детей юриста Джузеппе Буонапарте (1713 — 1763). Карло изначально пошел по стопам своего отца, получив юридическое образование в Пизанском университете.

В 1764 г. он служил помощником главы Корсиканской республики Паскаля Паоли, который посылал его с дипломатическими поручениями в Париж (к Людовику XV) и в Рим (для переговоров с папой Климентом XIII). Во время кампании 1769 г., завершившейся завоеванием Францией Корсики, он был адъютантом Паоли. После падения корсиканской независимости Карло эмигрировал, но вскоре вернулся и примкнул к профранцузской партии.

Поскольку он предпочитал жить на широкую ногу и был страстным игроком, то после его ранней смерти (в 38 лет) от рака во время поездки на воды в Монпелье, его семья осталась без средств к существованию, а она у него была большая.

Когда Карло было 17 лет, родственники устроили его брак с 13-летней Марией Летицией Рамолино (24 августа 1750 года, Аяччо — 2 февраля 1836, Рим), вошедшей в историю как Мадам Мать Императора (фр. Madame Mère de l’Empereur), т.е. мать Наполеона I Бонапарта.

Мария Летиция была дочерью Жана Жерома Рамолино (1723—1755), капитана в армии Генуэзской республики, генерального инспектора мостов и дорог на Корсике, и Анжелы Марии Пьетра-Санта (1725–1790) из благородного семейства генуэзского происхождения. Уже (или еще!?) в 13—15 (данные разнятся) лет рано созревшую (как все женщины южных кровей) Летицию выдали замуж за юриста Карло Буонапарте.

…Кстати, она родила 11—13 детей (данные разнятся), из которых до зрелого возраста дожили 5 сыновей и три дочери, остальные умерли в детстве и/или младенчестве: Наполеоне Бонапарте (1764/1765 — 17 августа 1765), Мария Анна Бонапарт (3 января 1767 — 1 января, 1768), Жозеф Бонапарт (7 января 1768 — 28 июля, 1844), Наполеон (15 августа 1769 — 5 мая 1821), Мария Анна Бонапарт (14 июля 1771 — 23 ноября, 1771), Люсьен Бонапарт (21 мая 1775 — 29 июня, 1840), Элиза Бонапарт (13 января 1777 — 7 августа 1820), Луи Бонапарт (2 сентября 1778 — 25 июля, 1844), Полина Бонапарт (20 октября 1780 — 9 июня 1825), Каролина Бонапарт (24 марта 1782 — 18 мая, 1839), Жером Бонапарт (15 ноября 1784 — 24 июня, 1860). Если первые двое умерли в младенчестве, то некоторые другие вполне могли быть рождены не от законного мужа.

…Впрочем, это всего лишь предположение, а истина была известна лишь ей одной, но как все дальновидные представительницы сметливого слабого пола Летиция предпочла унести эту «тайну» с собой в могилу. Вскоре мы еще вернемся к этой «мутно-щекотливой» теме: кто еще помимо супруга мог посещать «врата рая» Марии Летиции Рамолино!?.

В 1769 г. о-в Корсика, где проживало семейство Буонапарте, перешёл под контроль Франции, однако Летиция так и не выучила французского языка. В 1785 г. она овдовела и через 8 лет, в 1793 г. вынуждена была с детьми перебраться на материк, в Марсель — под заботливое крыло своего второго сына — Наполеона Бонапарта, в ту пору еще Наполеоне ди Буонапарте.

После коронации (на которой она присутствовать не пожелала) Наполеон даровал матери специально учреждённый для неё титул «Мадам Мать Императора» (фр. Madame Mère de l’Empereur) и подарил имение Пон-сюр-Сен под Парижем. Мария Летиция Рамолино осталась в истории единственным носителем этого титула. Прожившая 8 лет на грани нищеты, она, несмотря на полученное благодаря сыну огромное состояние, отличалась скупостью, делами Франции не интересовалась и редко бывала при дворе. После свержения сына Мария Летиция вместе со своим братом, кардиналом Фешем, бежала в Рим, где и провела остаток жизни, почти лишившись зрения, в Палаццо Бонапарте на площади Венеции.

Она пережила своего гениального сына на 15 лет, скончавшись в возрасте 85 лет. Была похоронена в Италии. Во времена правления Наполеона III по его приказу её останки были перевезены в Аяччо.

…Если Карло-Мария ди Буонапарте был человеком беспокойным и экстравагантным, склонным к поэзии, постоянно нуждавшимся в деньгах, вечно пытавшимся добиться успеха и с восхитительной легкостью делавшим детей всем мало-мальски хорошеньким женщинам любого возраста, встречавшимся на его жизненном пути, то Летиция ди Буонапарте была замечательной красавицей-брюнеткой с обольстительной фигурой и железным характером. Ее боялись и уважали в семье все. До самого конца своей очень долгой жизни, скончавшись лишь в 1836 году, т.е. много позже своего гениального сына, перевернувшего вверх дном всю Европу, именно она — «сударыня мать» твердо и решительно правила всеми своими многочисленными детьми. Даже тогда, когда четверо ее сыновей стали носить короны европейских монархов. Никто из них, в том числе и Набулио (так уменьшительно-ласкательно называла Наполеона в редкие минуты материнской снисходительности его суровая мать), никогда не могли ни на минуту забывать о должном почтении к матери — главе семьи.

Рассказывали, что когда после коронации, став императором, Наполеон, то ли забылся, то ли от собственного величия разум его помутился, но он самонадеянно протянул свою руку для поцелуя… своей матери, то случилось нечто непредвиденное. Энергичная пожилая дама, величаемая к тому времени не иначе как «Госпожа Матушка» (Madame Mere), публично дала своему сыночку-императору такую пощечину, что знаменитому полководцу мало не показалось. То ли — быль, то ли — небыль…

Согласно историческому анекдоту трезвомыслящая Летиция относилась к триумфу своего сына с чувством тревоги и вела крайне экономный образ жизни, постоянно откладывая деньги (и это при том, что сын положил ей ежегодную ренту в миллион франков!) и на недоуменные вопросы окружающих (будто бы однажды и сам император Наполеон ненароком поинтересовался у Мадам Матери о причинах её чрезмерной бережливости!?) отвечала просто и откровенно: «Вы же знаете, в моей семье то ли семь, то ли восемь королей, которые однажды все окажутся у меня на руках». Она имела ввиду своих сыновей и дочерей, ставших ими по воле их великого брата-завоевателя половины Европы. Дети действительно потеряли свои троны, но обошлись без материнской помощи. И Летиция смогла провести остаток дней в Риме в условиях, достойных матери императора французов, хоть и низложенного…

Говорили, что много лет спустя, когда ей сообщили, что в столице Франции возводят статую Наполеона, а прах ее гениального сына собираются привезли с о-ва Св. Елены в Париж для перезахоронения в Доме Инвалидов, то полуслепая к тому моменту «сударыня-мать» лишь философски изрекла: «Ну что ж, мой сын снова в Париже… Все в этом мире со временем возвращается на свои места…»

…Между прочим, ходили весьма настойчивые слухи, что истинным отцом Наполеона мог быть очень близкий друг семьи ди Буонапарте французский губернатор Корсики, генерал Луи Шарль Рене де Марбеф (1712—1786) из старинного и знатного бретонского дворянства, принявший слишком живое участие в его определении в военное училище во Франции! Тем более, что сегодня никто не отрицает любовную связь Марбефа с Летицией (расхождение вызывает лишь время ее начала: то ли с 1773 г., то ли еще раньше — с лета 1765 г.!?), а один из младших братьев Наполеона — Луи Бонапарт — и вовсе походил на Марбефа как две капли воды!? Если, все же, это так, то тогда не исключается, что Наполеон мог родиться не 15 августа 1769 года, а в феврале 1770 года. По некоторым данным среди документов, оставшихся от Карло-Марии ди Буонапарте был найден следующий, весьма любопытный: «Список детей моей супруги, г-жи Летиции: Жозеф (Джузеппе) — мой сын, Наполеон — …, Люсьен — …, Мари Анн — моя дочь, Луи (Людовик) — мой сын, Паолетта (Полина) — …, Мария-Аннунцитта (перебравшись во Францию, она стала зваться Каролиной) — моя дочь, Жером — мой сын». Интересно, что ди Буонапарте обозначил этот список, как «список детей г-жи Летиции», а не «список наших детей»!? К тому же, он сам уточняет, кто из них — его дети, а кто — …!? Если он имел на это право, то весьма сомнительно и самонадеянно с его стороны, что он мог считать себя отцом и остальных пяти детей «г-жи Летиции»!? Тем более, что первые их два ребенка с «г-жой Летицией» — мальчик, а потом девочка — родившиеся еще до начала ее любовной связи с Марбефом мертвыми (из-за незрелости ее организма?), вызвали среди их знакомых разговоры о несовместимости крови Карло и Летиции, выданной замуж по расчету в 13—15 (данные разнятся) лет!? И наконец, у обоих супругов глаза были цвета черного бархата, у Наполеона — серые (!), чей взгляд мог быть обвораживающим, но в гневе мог метать стальные искры, точь-в-точь как у… Марбефа! Впрочем, это запутанная тема отдельного рассказа и подлинный ответ на это могла дать лишь сама многодетная «сударыня-мать». Но по этому щекотливому вопросу эта, безусловно, очень сильная и умная (судя по количеству детей еще и темпераментная!) женщина хранила полное молчание до конца своей жизни. Ответа на этот вопрос у нас нет: очевидно, (повторимся) ей было лучше знать, как поступать, или ей нечего было поведать о столь присущих женщинам всех времен и народов «женских тайнах»!? Всяк бывает!? Так или иначе, но для нас это всего лишь «заметки на полях», оставляющие за читателем право на свои выводы…

Глава 2. Отрочество «Ля пай о нэ» и юность «Кота в сапогах»

О раннем детстве Наполеона известно немного и весьма смутно. Хотя написано не мало.

Его предки происходили из Флоренции и жили на Корсике с 1529 г. Семья была небогата и, повторимся, многодетна, и чтобы дать сыновьям образование, не отягощая скудный семейный бюджет, отец, по протекции всесильного французского губернатора Корсики Марбефа, отвез двух старших — Жозефа и 9-летнего Наполеона — в декабре 1778 г. во Францию, определив на казенное содержание. Жозеф оказался в семинарии в Экс-ан-Провансе, куда чуть позже оказался пристроен благодаря Марбефу и единоутробный брат Летиции (сын ее матери от второго брака) — Жозеф Феш.

По началу (с 1 января по 12 мая 1779 г.?) Наполеон несколько месяцев провел за счет Марбефа в Отенском религиозном колледже для укрепления во французском языке, с которым у него были проблемы и это вызывало множество насмешек и ехидство со стороны сверстников-французов. Только в мае 1779 г., уже сносно болтая по-французски (но сильный корсиканский акцент у него оставался всю жизнь) благодаря усердию одного из жалостливых учителей, в неполные 10 лет корсиканец смог сдать экзамен по языку и попал в Бриеннское военное училище (кадетскую школу или коллеж в Бриен-ле-Шато, Шампань) с его знаменитой потом липовой аллеей из-за того, что там так любил уединяться с очередной книжкой маленький книгочей Буонапарте. Все было для него здесь непривычно: начиная от туманного климата и еды. Более того, он остро ощущал свое одиночество.

«В Бриенне я был самым бедным из моих товарищей; у них бывали карманные деньги, у меня же их не было никогда, — вспоминал он, всесильный повелитель Европы, много лет спустя с усмешкой, — но я был горд, и я делал все возможное, чтобы этого никто не замечал. Из-за этого я не умел ни веселиться, ни смеяться. И поэтому не был никем любим…» Недаром соученики прозвали его «спартанцем», причем, не только за это, но и за умение постоять за себя. Дрался он… до крови и поэтому его старались не задевать.

Кто-то из авторов бесчисленных биографий Наполеона очень емко и доходчиво описал состояние души и настроения маленького и тщедушного, мрачноватого и замкнутого корсиканского мальчишки в поношенной мешковатой одежде: «Никто никогда не видел, чтобы этот мальчик смеялся». Так говорили о мальчике, со временем ставшим корифеем смертоносного ремесла — военного дела.

Здесь ему, неказистому и бедному, нелюдимому и усердному, пришлось нелегко. «Добрые» однокашники, чьи богатые и знатные родители оплачивали их обучение, считали его корсиканской «чернью». На таких стипендиатов они смотрели свысока, считая их «нищебродами», намеренно коверкая на французский лад его непривычное для них имя Наполеоне, дразнили созвучным «Ля пай о нэ», т.е. гнусавый, буквально — «Соломой в/на носу». (Спустя некоторое время имя Наполеон станет известно каждому французу и превратится в предмет национальной гордости!) Дети, как известно, могут быть жестокими при любых обстоятельствах. И это приходится воспринимать как данность.

Жил Наполеон, как и все остальные кадеты в маленькой комнате в кадетской казарме. Спартанское существование его не беспокоило. Он поставил себе цель преуспеть в военных науках. И очень скоро выяснилось, что именно он безусловный лидер в… игре в снежки, весьма популярной игре среди кадетов в зимнее время: его меткости и скорострельности мог позавидовать любой сокурсник.

…Кстати, именно в Бриенне Наполеон подружился с Луи-Антуаном Фовеле де Бурьенном (1769—1834), его будущим секретарем с 1797 по 1801/1802 гг. Рассказывали, что причиной их сближения стал весьма банальный факт: Луи-Антуан, чуть ли не единственный среди сверстников, кто не насмехался над Бонапартом и тот это оценил, предложив ему свою дружбу. Бурьенн был его личным секретарем в Италии и Египте и во времена консульства. Бурьенн потом прославился редким лихоимством, за которое, в конце концов, поплатился должностью. Он получал деньги со всех сторон, — и от военных поставщиков, и от министра полиции Фуше за… шпионство за Бонапартом и, от агентов Бурбонов. Он был замешан в банкротстве торгового дома братьев Кулон — главного поставщика кавалерийского обмундирования. Его уникальное умение извлекать для себя финансовую выгоду из любого порученного ему дела стало притчей во языцех. Бонапарт долго терпел рядом с собой ловкого «делягу» — он вообще обычно проявлял терпимость к личным грешкам человека, если он хорошо ему служил — и все же отправил его на дипломатическую работу подальше от себя — в Гамбург, где он продолжил оказывать услуги… Бурбонам. Наполеон обо всем знал, но оставил старого друга без наказания. «Это был настоящий вор — раз он даже украл шкатулку с брильянтами с каминной доски!» — вспоминал с усмешкой уже на о. Св. Елены Наполеон. Он в обще до самой смерти удивительно тепло относился к этому пройдохе. Спустя годы после смерти Наполеона Бурьенн решил заработать на мемуарах. Свой многотомный и весьма тенденциозный труд он опубликовал в 1829 г. Особый интерес в них вызывают сведения о ранних годах Последнего Демона Войны — так порой его величают ярые «бонапартисты» и рьяные «наполеоноведы»…

Юный кадет пробыл в училище пять лет (с мая 1779 г. по 14 октября 1784 г.?), обнаружив исключительные способности к математике, истории, географии и другим дисциплинам, кроме искусств и языков, к которым у него не было склонности, вплоть до того, что преподаватель немецкого языка Бауэр считал «ученика Бонапарта глупым». Кроме того, он делал довольно много ошибок при написании, но благодаря любви к чтению стиль его стал намного лучше. Зато он очень любил фехтование и был в нем весьма опасен. Рассказывали, что будущий гений военного искусства весьма посредственно играл в шахматы, но был хорош на «коротких дистанциях» — в одной из самых азартных игр: в игре в «очко», где все определялось умением рискнуть и ему везло чаще, чем его визави. Если все это — так, то получается, что именно тогда проявилось одно его очень важное качество — умение рискнуть, когда другие не решаются?

…Кстати, интересно, что согласно заведенному в училище правилу, все кадеты были обязаны заниматься… садоводством, обрабатывая свой маленький участок земли — не был исключением и будущим французский император Наполеон Бонапарт. И он находил в этом смысл¸ поскольку, испытывая проблемы с деньгами, он не имел возможности для развлечений и помимо учебы получал возможность отвлечься в физическом труде на земельном участке…

19 (22?) октября 1784 г., 15-летнего подростка в числе пятерых лучших учеников перевели в «Эколь Милитэр» — Парижскую военную школу (по сути дела академию) — огромное красивое здание на Марсовом поле, что неподалеку от Дома Инвалидов.

Рассказывали, что после окончания экзаменов помощник инспектора королевских военных училищ Франции, маршал де Керальо, впечатленный познаниями Наполеона, предсказал ему военно-морскую карьеру. А в Бриенне на казенном коште Наполеона «сменил» привезенный отцом (он тогда в последний раз виделся с ним: меньше чем через год Карло ди Буонапарте не станет) младший брат — Люсьен, тоже вознамерившийся стать военным — они в ту пору являлись элитой общества, а в королевской Франции, тем более. (Два брата не имели права быть стипендиатами в одно и то же время.) А ведь незадолго до этого скончался благодетель его семьи де Марбеф, но Наполеон успел сдать вступительные экзамены и остался на государственном содержании — в грандиозном Париже и вскоре смог соприкоснуться с его богатым на «излишества» миром, что произвело на него неизгладимое впечатление. Именно тогда у него возникла страсть к равенству и он стал… «якобинцем».

В «Эколь Милитэр» все было пропитано армейским духом, что было очень по душе юному корсиканцу. В классы курсантов собирали барабанным боем, у ворот стояли часовые, курсанты делились на роты, в каждой из которых один исполнял роль офицера. Здесь был настоящий простор для ума — военного ума. Процесс закалки шел своим ходом, но корсиканский курсант Буонапарте уже не выглядел столь сильно отчужденным от сокурсников¸ как это было с ним в Бриеннском военном училище. Правда, и здесь у него были враги, например, Пикар де Фелиппо. Рассказывали, что Анри-Рене-Мари Пико де Пикадю (1770 — 1820), сидевший между ним и Наполеоном, вынужден был сбежать со своего места, поскольку ему постоянно доставались удары в их скрытых драках.

…Кстати, этот будущий фельдмаршал-лейтенант австрийской службы, эмигрировавший в годы Французской революции и сражавшийся на стороне войск антифранцузских коалиций и роялистов, окончил школу с наиболее выдающимися результатами одновременно с Наполеоном и получил назначение в Страсбург, где быстро продвинулся по служебной лестнице. Вскоре после начала революции он эмигрировал, служил капитаном артиллерии в эмигрантском полку принца Рогана, затем перешёл в австрийскую армию и сражался против своих соотечественником в рядах интервентов. В австро-русскую кампанию 1805 г. он попал в плен при капитуляции при Ульме, но через некоторое время был освобождён. В австрийскую кампанию 1809 г. снова дрался против французов, уже в чине полковника, опять попал в плен, на этот раз к Даву, и снова был отпущен. В 1811 г. сменил фамилию на немецкую — фон Герцогенберг; получил титул барона. В Саксонскую кампании 1813 г. участвовал в сражениях под Дрезденом и Кульмом и был ранен. Позже был назначен начальником кавалерийской школы Марии-Терезии в Вене. Умер фельдмаршал-лейтенантом в возрасте 50 лет — за год до смерти своего великого однокашника с которым делил одну школьную скамью, отдав армии почти 35 лет…

Наполеоне оставался таким же молчаливым, погруженным в своих глубоких размышлениях, причем, не только на военную тематику, где он слыл среди других более основательным чем все вокруг. Рассказывали, что будучи одним из первых в математике, он уже тогда готовился стать офицером-артиллеристом.

…Между прочим, не исключено, что ещё в Бриенне Наполеоне решил специализироваться по артиллерии. В тот год на поступление в Парижскую военную школу претендовало 202 выпускника различных кадетских школ Франции, из которых лишь 136 прошли финальный экзамен и только 14 человек поступили по классу артиллерии. В этом роде войск были востребованы его математические таланты, здесь же были наибольшие возможности для карьеры независимо от происхождения…

Любопытно, что и в «Эколь Милитэр» он окажется лучшим в игре в снежки и все захотят заполучить в свою команду лучшего «артиллериста» среди учащихся — в будущем большого мастера по использованию больших артиллерийских батарей, с помощью огня которых он будет валить своих врагов на поле боя. В его новом учебном заведении в ту пору преподавали такие европейские знаменитости, как математик Гаспар Монж и астроном Пьер Лаплас. Именно последнему Наполеоне сдавал устный выпускной экзамен. Нам не известно, как он прошел, но лишь четверо курсантов смогли ответить на все вопросы великого ученого и третьим в списке этих счастливчиков оказался Буонапарте.

Примечательно, что в будущем оба ученых сотрудничали со своим учеником, побывав — уже под его началом — в Египте в 1799 г. А выдающийся математик и геометр, автор уравнения Монжа-Ампера и теоремы Монжа, создатель начертательной геометрии Гаспар Монж (1746, Бон, Бургундия — 28 июля 1818, Париж) в период наполеоновской империи ставший ее графом (1807), сенатором, кавалером Ор. Почетного Легиона, оставался верен своему великому выпускнику и во время «Ста дней», за что был потом лишен всех своих научных званий и изгнан из академии, правда, всего лишь на год. Имя Гаспара Монжа внесено в список величайших учёных Франции, помещённый на первом этаже Эйфелевой башни.

Уже здесь — в марте 1785 г. — его настигло прискорбное известие о смерти отца (?) (перемещаясь по приемным Парижа и Версаля в надежде на лучшую долю для себя и своей семьи он переиначил на французский лад свое итальянское имя — Карло и фамилию — ди Буонапарте — на Шарль де Буонапарте), скончавшегося 24 февраля на юге Франции в Монпелье на 39-м году жизни после тяжелой болезни — от рака желудка, оставив семью в жутких долгах. Очень скоро Наполеону придется взять на себя роль главы семьи, хотя по правилам это должен был сделать его старший брат Жозеф, но тот, как говорится, предпочтет «воздержаться». Смерть отца (?) стала тяжелейшим ударом для юнца, которого он любил и уважал. Спустя много лет, став императором, он как-то горько признался матери: «Какая жалость, что отец не дожил до сегодняшнего дня!» Более того, Наполеон окончательно понял, что такое настоящая нужда.

Согласно уставу училища Наполеон имел право удалиться в лазарет училища и там, вдали от чужих глаз оплакать свое горе, но ответ его оказался совершенно неожиданным: «Слезы — это женское дело. Мужчина должен уметь переносить страдания…» До конца его бурной жизни очень редко кто увидит его плачущим, разве что по безвременно ушедшим безмерно преданным ему боевым соратникам — Мюирону, Дезе, Ланну и Дюроку.

…Между прочим, Парижская военная школа — одно из лучших военных училищ Европы той поры. После фиаско в Семилетней войне французский король Людовик XV (вспомним хотя бы «галантный» конфуз французов под Россбахом от прусского короля-полководца-музыканта-«философа» Фридриха II Великого!), стремясь восстановить реноме французской армии, провел два важных мероприятия. В первую очередь, он распорядился отправить своих офицеров, не раз битых Фридрихом II, к… нему на учебу! Во-вторых, были созданы двадцать офицерских военных школ! Парижская военная школа по своему духу и царящим в ней порядкам была элитной — настоящий бастион роялизма и аристократии. Когда спустя годы разразится буржуазная революция, большинство ее выпускников покинут страну и даже будут сражаться против своей революционной родины под знаменами разных стран чуть ли не четверть века! Но внесут свой вклад в историю военного искусства лишь два ее выпускника: Наполеон Бонапарт и один из его лучших маршалов Луи-Николя Даву…

Надо сразу сказать, что тяга Бонапарта к военному делу, проявившаяся еще с детства, всем в его семье, где никогда не было профессиональных военных, казалась странной. Рассказывали, что Наполеон часто заставлял своих братьев маршировать, в то время как сам «репетировал» на них всевозможные военные команды. Когда однажды они попробовали взбунтоваться, то он на спор показал им, как надо нести караул на часах, невзирая на погоду. После того, как Наполеон под проливным дождем четыре часа провел стоя на вытяжку перед входом в дом, никто из братьев уже не помышлял противиться «братским забавам».

От природы впечатлительный, не вышедший ни лицом, ни фигурой, но горячий и гордый, Наполеон казался типичным неудачником, каких очень много. Он жестоко страдал от безденежья и презрительного отношения малолеток, в том числе, девчонок-«тинэйджерок» из знакомого ему семейства Пермонов — Сесиль и Лауры (последняя много позже выйдет замуж за его друга юности Жюно и станет герцогиней д`Абрантеc, оставившей очень любопытные мемуары о наполеоновской эпохе), дразнивших его «Котом в сапогах» из сказки Перро — столь он был худ: его тощие ноги торчали из огромных ботинок как пестики из ступок.

Но этот коротышка обладал уникальной памятью. Как-то он попал за какую-то незначительную провинность на гауптвахту, где, будучи заперт, совершенно случайно нашел неизвестно как попавший туда старый томик по древнеримскому праву. Наполеон прочел его и потом спустя многие годы поражал всех знаменитых французских юристов на заседаниях по выработке Наполеоновского гражданского кодекса, цитируя наизусть целые параграфы по римскому праву. Цитаты из Плутарха и Тита Ливия, Данте и Корнеля, Вольтера и Руссо были для него обыденны и точны. Спустя годы он будет безошибочно называть имена солдат и офицеров, которых знал лично, указывая год и месяц совместной службы и нередко — наименование полка, а иногда и батальона, в котором состоял его знакомый. Более того, он помнил, что например, этот солдат храбр и стоек, но пьяница и бабник, а другой — умен и предприимчив, но невынослив из-за мучившей его грыжи и т. п. Так как-то уже на о-ве Св. Елены Наполеон в кругу близких вспоминал свою Египетскую кампанию и в связи с какой-то военной операцией перечислил около десятка полубригад своей экспедиционной армии, принимавших в ней участие. Когда же супруга гофмаршала Бертрана выразила удивление тем, как можно через двадцать лет так хорошо помнить всю эту нумерацию армейских частей, то в ответ услышала совершенно неожиданное и обезоруживающее сравнение: «Мадам, так мужчина вспоминает своих любовниц…»

Этот редкий дар и способность быстро ориентироваться очень помогли ему в учебе на артиллериста. Хотя Наполеон по сумме баллов закончил военное училище лишь 42-м из 58 выпускников, но дело в том, что он за всего лишь за год освоил весь курс, на который у других уходило 2—3 года. Именно поэтому его незаурядные военные способности отмечали все преподаватели, с которыми его сводила судьба в подростково-юношеском возрасте. Один из них оставил истории весьма прозорливые строчки по этому поводу: «Корсиканец по происхождению и своей природе, этот молодой человек пойдет далеко, если ему будут благоприятствовать обстоятельства». Правда, в его выпускной характеристике были и такие очень емкие и доходчивые слова: «Сдержан и трудолюбив… Молчалив, своенравен, горд и с большим самомнением… Обладает большим чувством собственного достоинства… Чрезвычайно честолюбив». Время покажет, что все они были исключительно точны.

…Между прочим, карьерный рост во французской королевской армии той поры, если офицер не происходил из высшего дворянства (так называемой «исторической знати», когда список знатных предков теряется в глубине веков!), был крайне труден. И Наполеоне ди Буонапарте — провинциальному дворянчику «корсиканского разлива» — ничего серьезного не светило. Пожизненное сидение в захолустном гарнизоне и под старость — в самом лучшем случае — чин майора. Оставалось лишь два пути для карьеры: высокие связи либо платить за повышение наличными, но ни того, ни другого у будущего императора Франции не было. Приходилось уповать на… прилет «черных лебедей», т.е. внезапные случайные события, в частности, внутриполитические катаклизмы. Только в этом случае нашему герою светила самореализация…

И вот 28/30 сентября (данные разнятся) 1785 г. (офицерский патент был датирован 1 сентября, чин был подтверждён лишь 10 января 1786 г. после трёхмесячного испытательного срока) после 10 месяцев обучения военным наукам — 16-летний Наполеоне ди Буонапарте был выпущен из Парижского военного училища в звании суб-лейтенанта артиллерии (лейтенанта 2-й степени, младшего лейтенанта или в русской терминологии той поры — подпоручика), причем, как уже отмечалось выше, лишь в пятом десятке по успеваемости. Повторимся, что этому есть вполне понятное объяснение: почти все его сокурсники учились не менее двух лет, а он сумел пройти все науки за один год.

Глава 3. Первые шаги по службе корсиканского дворянчика, Наполеоне ди Буонапарте — Артиллериста От Бога

С 3 ноября начались его муторные семилетние (?) скитания в этом звании по артиллерийским полкам провинциальных гарнизонов, начиная со 2-ой роты бомбардиров полка «де Ла Фер» в Валансе на юге Франции (Дофинэ), кстати, ближайшего к Корсике военного гарнизона. Поскольку после смерти отца его семья осталась почти без средств к существованию, а старший брат Жозеф явно не горел желанием надрываться ради родственников, то в сентябре 1786 (?) г. он специально взял длительный отпуск с сохранением содержания для побывки на родине и личной поддержки своих родных, который он затем дважды продлевал. (В ту пору он вообще использовал любую возможность побывать в отпуску и повидать родственников.) Во время отпуска Наполеон пытался уладить дела семьи, в том числе, ездил в Париж.

После отпуска по семейным обстоятельствам (данные о его продолжительности сильно разнятся) в июне 1788 г. он возвращается из Аяччо на военную службу и едет в Оксонн (Осон) с его нездоровой болотистой местностью, куда был переведён его полк. Вернувшись в часть, в ситуации когда Жозеф самоустранился от заботы о родственниках, он продолжил свою заботу о матери, братьях и сестрах, высылая им большую часть своего небольшого (мизерного?) жалованья, оставляя себе деньги лишь на обед (кружку молока и кусок хлеба), тем самым вызывая у полкового врача опасения из-за мертвенной бледности и малокровия. Жил он чрезвычайно бедно, однако старался не показывать своего удручающего материального положения.

Зато из-за бедности юный младший лейтенант в это время прочитал столько разнообразных книг, сколько не осилили за всю свою жизнь многие из его сослуживцев, а затем и подчиненных. Служа на берегах Роны во все том же полку «де Ла Фер» в Валансе, он снимал комнатку в доме старой девы Бу, у которой он потом еще не раз останавливался. Так вот, там на первом этаже была лавка то ли букиниста, то ли просто книжная лавка. Ее владелец некий Марк Орель с пониманием относился к молоденькому офицерику и либо давал тому книги для прочтения совершенно бесплатно, либо тот приходил туда и там духовно обогащался. Штудировал будущий повелитель Европы абсолютно все, что попадало ему в руки: от книг по любимым математике с историей до Вольтера, Руссо, Дидро и Гете с Мольером и Бомарше. А вот религиозными книгами он не увлекался. Свое самообразование он продолжит и на следующих местах службы…

…Кстати, не исключено, что волею судеб Наполеон Бонапарт мог быть стать не артиллеристом, а… военно-морским офицером! Рассказывали, что военно-морская карьера считалась тогда престижной и модной, поскольку она обещала более быстрое продвижение по карьерной лестнице, чем в других родах войск. Во-первых, еще в 1783 г. Наполеон сам проявил желание стать военным моряком и даже отправил письмо в Британское адмиралтейство, прося предоставить место в военно-морском колледже, но не срослось, к тому же, вроде бы он прислушался к мнению матери, не одобрившей такой предполагаемый поворот в судьбе сына. Во-вторых, на выпускном экзамене в Парижском военном училище генеральный инспектор военных учебных заведений Рено де Мон категорично решил, что выпускник Наполеоне ди Боунапарте не подходит для специфической службы на флоте, и помимо того, в том году не было набора во французский флот (который к тому же, уступал британскому) и собственноручно сделал пометку в его личном деле: «артиллерист»! Это назначение было подписано лично королем Франции Людовиком XVI. Впрочем, сам Наполеон, преуспевая в математике и геометрии, уже давно высказывал предпочтение именно к этой военной специализации. Тем более, что артиллерийские войска считались элитными и служба в них (после военно-морской карьеры котировалась высоко) давала прекрасные возможности для продвижения по служебной лестнице. К тому же, французская артиллерия в ту пору была на подъеме. Тогда как военно-морской флот Франции в те времена, да и позднее, не отличался особой мощью и еще не известно как сложилась бы карьера Наполеона-морского офицера. А так своим волевым решением де Мон «подарил» миру гениального полководца и артиллериста по специальности. Таковы парадоксы судеб великих людей? Впрочем, Наполеон был гением и не нам судить, как бы обстояло дело, если бы не «провидческое» решение де Мона…

Ближе к концу XVIII в. роль артиллерии в бою изменилась. Протеже всесильного военного министра французского короля герцога Этьенна-Франсуа де Шуазёля (28.6.1700/19, Нанси — 8.5.1770/85, замок Шантелу, Амбуаз; данные разнятся), знаменитые теоретики артиллерии французы Лагомер и Грибоваль, очень много сделали для модернизации вооружения французской армии. Мортиры первого (8-и, 10-и и 12-и дюймовки) были приняты на вооружение в 1785 г.

…Артиллерийский «гуру» XVIII в. — инженер-разработчик многочисленных усовершенствований в артиллерии, генерал-лейтенант (1764 г.) Жан Батист Вакетт де Грибоваль (15 сентября 1715, Амьен — 9 мая 1789, Париж) не только скрупулезно изучал артиллерийское дело и в Пруссии, и в Австрии, но и успел вдосталь навоеваться, как на войне за Австрийское наследство, так и в Семилетнюю войну. Он родился в семье амьенского судьи Жана Вакетта де Грибоваля. Во время учёбы проявил большие способности в естественных науках и математике. В 1732 г. поступил на службу во французскую королевскую артиллерию. В 1735 г. получил первый офицерский чин, разделив своё время между службой и научными занятиями. В 1752 г. — капитан роты минёров, был послан в Пруссию для изучения полковой артиллерии прусского короля-полководца Фридриха II, в 1757 г. уже — подполковник. Как представитель Франции, служил в австрийской армии, в том числе, во время Силезских войн. На службе у австрийцев Грибоваль имел возможность детально ознакомиться с организацией австрийской артиллерии — наиболее передовой в мире на то время. Именно тогда он начал разрабатывать основы новой артиллерийской системы, которую потом с успехом ввёл. Во время Семилетней войны, в сентябре и октябре 1762 г., находясь на австрийской службе, Грибоваль командовал артиллерией в сражении при Глаце и осаждённой пруссаками крепости Швейдниц в Силезии. Во время обороны крепости потери прусского войска в семь раз превысили потери австрийцев, и она сдалась, только полностью исчерпав запасы боеприпасов. Действия артиллерии Швейдница вошли в тогдашние учебники артиллерийского дела как образец для артиллерии осаждённой крепости. Грибоваль попал в плен к пруссакам, но вскоре получил свободу в процессе обмена военнопленными. После окончания войны Грибоваль вернулся в Австрию (где получил от Марии Терезии чин фельдмаршал-лейтенанта), а затем — и во Францию. Поражение Франции в Семилетней войне показало устарелость французской артиллерии — на новой должности ему было поручено реформировать полевую артиллерию, что он с успехом и выполнил. Став в 1764 г. — генеральным инспектором артиллерии, генерал-лейтенантом, с 1765 г. принимал участие в реорганизации артиллерии и инженерного корпуса. После некоторых «подковерных телодвижений» — в 1774 г. Грибоваль впал в немилость и удалился в своё имение в Бовеле…

…Кстати сказать, примерно тогда же — в 1779 г. — внес свой вклад в совершенствование французской артиллерии и генеральный инспектор артиллерии той поры, генерал-лейтенант (20 мая 1791 г.), граф Филипп-Жозеф де Ростэн (9 октября 1719, Мобеж — 21 апреля 1796, Париж). Образование он получил в Артиллерийской школе Меца (Ecole d, artillerie a Metz) и в 1735 г. в возрасте 15 лет поступил на военную службу, сделал карьеру в колониальных войсках в Индии и на о-ве Маврикий, где совместно с графом Латуром де Сент-Иже (1721—1776) устроил первый завод по изготовлению пороха и селитры, в 1744 г. — капитан Королевского корпуса артиллерии, в 1759 г. — подполковник, с 1762 по 1764 г. возглавлял артиллерийские экипажи (парки) в Испании, 15 октября 1765 г. — полковник, командир Гренобльского артиллерийского полка, в 1769 г. — бригадир. В 1774 г. возвратился во Францию, где был назначен командующим Артиллерийской школы Гренеля и Оксонна, в 1779 г. — генеральный инспектор артиллерии, будучи ветераном колониальных кампаний, спроектировал лёгкую 1-фунтовую пушку, которую могли транспортировать по бездорожью 9 человек (пятеро отвечали за ствол, двое — за колёса, двое — за скобы и один — за ось). Первое успешное испытание 60 орудий прошло в Гавре, где опытные образцы сделали по 22 выстрела за 1,5 минуты, за что Ростэн получил королевский грант размером в 1.180 ливров, а его орудия эффективно использовались в условиях горной местности и на канонерских лодках вплоть до реформы артиллерии 1802 г. 20 мая 1791 г. он — генерал-лейтенант, 25 августа 1793 г. во время инспекции артиллерии Оксонна отстранён от своих обязанностей по приказу представителя Конвента — Андре-Антуана Бернара, известного как Святой Бернар (Bernard de Saintes) (1751—1818) и 3 декабря 1794 г. арестован как «подозрительный». Был доставлен под конвоем в Париж, где и умер в тюрьме 21 апреля 1796 г. в возрасте 76 лет…

В 1776 г. Грибоваль по просьбе военного министра графа Сен-Жермена возвратился к активной службе, продолжил реформы и разработал знаменитую «Артиллерийскую систему Грибоваля» (Systeme d, artillerie Gribeauval). Это была новая система устройства пушек и тактика ведения боя «Table des constructions des principaux attireils de l, artillerie de M. de Gribeauval». Она благополучно просуществовала до 1827—1829 гг. Правда, в 1803 г. Наполеон принял было попытку несколько изменить систему Грибоваля (на систему XI года). Этот процесс растянулся на несколько лет, а после отречения Наполеона в 1815 г. система Грибоваля была официально восстановлена…

Символично, что это было не только строгое соблюдение одних и тех же правил отливки на разных пушечных заводах. Это не только изменение процесса литья: новый ствол отливался целой болванкой, а затем в нем высверливался канал, что позволяло повысить точность пушки. Тогда как ранее ствол отливался вокруг внутренней сердцевины, которая вполне могла отклоняться от оси центра ствола и поэтому заготовку высверливали, доводя до требуемого калибра. Это не только очень строгие технические требования к сферичности ядра и зазору между диаметром снаряда и стенками канала (диаметром) ствола, превосходившие любые европейские образцы, кроме, британских, что увеличивало дальность и кучность стрельбы. Это не только увеличение продолжительности их эксплуатации (уменьшение зазора снижало «эффект карамболи», когда слишком свободное ядро, проходя при выстреле через канал ствола, начинало колотиться в его стенки и, тем самым, ослабляло ствол и «время» его жизни). Это не только облегченные за счет укорочения стволы орудий. Это не только более удобные лафеты — способные принимать на себя силу отдачи по двум направлениям — назад и вниз, отсюда и характерный прогиб лафета, более заметный, чем у иностранных конкурентов. Это не только упорядочение калибров (4-х, 8-и, 12-ти фунтовые ядра). Это не только появление прицелов, позволявших соответственным образом изменять направление орудия в вертикальной плоскости, в зависимости от дистанции. Это не только — картечь с железными кованными пулями и железным поддоном, обладавшая более сильным поражением. Это не только усиление и увеличение колес. Это не только «отвоз» — специальный 9—12 метровый канат (либо кожаные лямки-ремни через плечо с отрезком этого каната) для перекатывания орудия силами прислуги на огневую позицию вручную и, что особо важно — для стрельбы при отступлении. Это не только металлическая ось. Это не только вкручиваемый медный запальный канал (когда он изнашивался его было легко заменить) или затравочный стержень, сберегавший орудия от порчи вследствие разгара запальных каналов при стрельбе. Это не только чугунные втулки в колесных ступицах, облегчавшие движение; и прочие весьма специфические технические приспособления, перечисление которых имеет смысл только для узких специалистов («визир», червячное подъемное устройство, «подвижная звезда», «двойной гандшпуг» и др.). Это не только дышловые передки со стандартизированными зарядными ящиками. Это не только 4-колёсные фуры для перевозки боевых припасов. Это не только разделение артиллерии на полевую, осадную и гарнизонную: 12-фунтовые и 8-фунтовые пушки были назначены для полевой артиллерии, а 4-фунтовые — для полковой. Это не только введение 8-ми и 6-дюймовых коротких гаубиц, а вес орудий стал принят равным весу 150 снарядов и отношение веса заряда к весу снаряда — 1/3. Это не только организация стандартной батареи из 6—8 пушек. Это не только придание каждой пехотной дивизии не менее одной батареи.

…Кстати сказать, под термином «фунт», применительно к калибру пушек, в европейских странах подразумевались разные единицы измерения. Одни и те же калибры у австрийцев, у англичан и у французов, порой, не просто было сравнивать. Более того, если во всех европейских странах, кроме Франции, калибр определялся диаметром ствола, то у французов — диаметром ядра…

Это, прежде всего, признание за артиллерией самостоятельной роли в бою.

Теперь лошадей запрягали парами (по четыре — на 4-х и 8-и фунтовки и по шесть — на 12-ку) в прочные и достаточно легкие повозки, со специальными отделениями для ядер и пороха.

Так артиллерия стала мобильной и чрезвычайно гибкой.

По сути дела Грибоваль создал самую совершенную артиллерийскую систему той поры, превосходившую все придуманное до него и оказавшую влияние на все аспекты артиллерии — от материальной части орудий и тактики до обучения артиллерийскому ремеслу. Внедренное им, потом использовалось другими реформаторами артиллерии и даже иностранные «коллеги по цеху» отдавали ему должное.

…Между прочим, единственное до чего у Грибоваля «не дошли руки» — это конная артиллерия и вопросы обороноспособности артиллерийской прислуги. Эти важнейшие вопросы он предоставил решать военачальникам революционной Франции, а совершенствовать их… выдающемуся артиллеристу-практику Наполеону Бонапарту, причем, уже в преддверии кровавой эпохи наполеоновских войн, т.е. в самом начале XIX в. Jedem das seine…

Система Грибоваля была в то время самой эффективной в Европе. Просуществовала она, как уже отмечалось выше, с некоторыми изменениями, до конца 20-х гг. XIX в. и имела огромное влияние на развитие артиллерии в большинстве стран мира.

Сам Грибовал скончался еще до революции, на 74 году жизни, отдав любимому делу — Богу Войны, Артиллерии, более полвека. Но его орудия сняли богатейшую «кровавую жатву» в последующую почти что четвертьвековую эпоху нескончаемых революционных и наполеоновских войн, причем, с обеих сторон, так как все его новшества получили безоговорочное признание по всей Европе.

Новая роль артиллерии ярко проявилась на рубеже ХVIII — ХIХ вв. Ушли в прошлое старые добрые времена, когда противники выстраивались в линии друг против друга и по рассказам даже учтиво предлагали друг другу право дать первый залп.

…На эту тему даже сохранился крайне занимательный исторический анекдот, в основе которого лежала быль.

Якобы в ходе войны за Австрийское наследство (1740 — 48 гг.) в известной битве при Фонтенуа 10 мая 1745 г. французская и англо-ганноверская гвардии сошлись без единого выстрела на расстояние ок. 50 шагов. Высокородные офицеры с обеих сторон стали соревноваться в галантности, любезно предлагая друг другу, сделать первый выстрел: «О нет, господа мы никогда не стреляем первыми!». На самом деле все прекрасно понимали, что сторона, которая даст залп первой, окажется в проигрыше — по сути дела она останется безоружной на несколько минут, пока солдаты будут перезаряжать оружие. В конце концов, англичане взяли и дали первыми залп, который оказался таким убийственным, что половина французской гвардии полегла, а оставшаяся часть без командиров дрогнула и побежала…

По другой версии все было отнюдь не так красиво и галантно.

Командующий английской армией герцог Камберленд решив прорвать центр французской позиции, смело повел 14-тысячный ударный отряд ганноверско-английских гвардейцев вперед. Размеренным парадным шагом подойдя к французским позициям, он приказал выровнять ряды перед решающим таранным ударом. В этот момент некий подполковник лорд Чарльз Хэй, взял и вышел перед строем. Обратившись к противостоящим ему французским гвардейцам Людовика XV, Хэй вынул армейскую фляжку с ромом, рявкнул какой-то тост во здравие английского короля и хорошо приложился к ней. Потом лорд Чарльз отсалютовал обалдевшим французам троекратным «Ура!», дружно поддержанным его гвардейцами и скрылся в их рядах. Пока изумленные французские гвардейцы кричали ответное «Ура-а-а-ааа!!!», англичане грохнули такой залп, что в центре французской обороны образовалась огромная дыра — замертво рухнуло сразу 460 солдат и офицеров…

Примечательно, что французы благодаря таланту своего маршала Морица Саксонского (1696 — 1750 гг.) все же выиграли эту так оригинально и неудачно начавшуюся для них битву. В последний момент герцоги де Бирон и д`Эстре сумели нанести сокрушительный удар конной лейб-гвардий французского короля Людовика XV — La Maison du Roi — лично наблюдавшего за побоищем. И уже было торжествовавший победу, герцог Камберленд вынужден был уносить ноги, окруженный лишь горсткой офицеров…

В тоже время, не исключено, что:

<<… на самом деле в сражении у деревни Фонтенуа (в 9 км к юго-востоку от крепости Турне, провинция Геннегау в Бельгии), где сошлись французы маршала Франции Морица Саксонского и союзные силы англичан, голландцев и ганноверцев сына британского короля Георга II 24/26-летнего принца и капитан-генерала Уильяма Августа герцога Камберлендского и графа Лотаря-Йозефа-Доминика фон Кёнигсегга-Ротенфельса, все обстояло отнюдь не так импозантно и картинно-героически, а гораздо банальнее: «матерый волчара» (Морис де Сакс) переиграл «молодого задиристого волчёнка» (Камберленда).

Стремясь деблокировать крепость Турне, союзники приготовились штурмовать очень сильные (от природы и из-за умелой военно-инженерной подготовки) позиции французов.

Скорее всего, силы противников были примерно равны либо у кого-то было чуть больше конницы и, наборот, чуть меньше пехоты, что было не суть как важно..

По некоторым данным французская армии насчитывала 48—50 тыс. солдат: 32 тыс. пехоты (55 бат.), 14 тыс. кавалерии (101 эскадр.) и 90—110 орудий, из которых не менее 86 были малыми 4-х-фунтовыми орудиями.

Силы союзников колебались от 52 до 53 тыс. солдат (52 бат. и 85 эскадр.) и от 80 до 101—105 пушек. Причем, из них — 22 тыс. были голландцами, 21 тыс. — британцами, 8 тыс. — ганноверцами и 2 тыс. — австрийцами.

К тому моменту уже смертельно больной водянкой Мориц Саксонский был бывалым военачальником, прошедшим через горнило пяти крупных европейских войн. Причем, под началом таких выдающихся полководцев своего времени, как принц Евгений Савойский и герцог Мальборо. Он отчетливо понимал, что его храбрая пехота уступает вражеской в дисциплине, обученности и тактике и очень грамотно распределил свои силы на линии фронта, оставив в самых проблемых местах серьезные резервы на случай исправления ошибок.

Тогда как командовавший союзниками молодой Камберленд, не имел столь внушительного командного опыта большими армиями (в частности, лично не достаточно внимательно провел рекогносцировку внушительной линии вражеской обороны), а лишь грезил захватом Парижа!

Французы, чей центр опирался на небольшую деревню Фонтенуа (здесь расположились их лучшие силы — швейцарская и французская гвардии), встали в очень крепкую оборону, равномерно разместив по линии фронта всю свою артиллерию. Правый фланг упирался в местечко Антьене, а левый укрывался в лесу Барри. Оборонительная линия находилась на краю возвышенности, чей наклон вниз еще больше усиливал урон для врага от артиллерийского и мушкетного огня французов, стрелявших сверху вниз. Помимо этого позицию дополнительно укрепили редутами.

11 мая в 14:00 союзные войска вышли на свои позиции. Британцы вместе с ганноверцами встали справа (причем, островитяне оказались на самом краю), а голландцы при поддержке небольшого числа австрийцев (в основном, кавалеристы) расположились слева.

Несмотря на интенсивный трехчасовой обстрел большой союзной батареей (по французским данным — от 40 до 50 пушек) ущерб был минимален, поскольку большинство французских солдат укрылось в лесу и на редутах, защищённые земляными насыпями, или в укреплениях в Фонтенуа.

Британская пехотная бригада из четырех полков под началом бригадира Инголсби готовилась атаковать правый фланг врага, пока голландцы принца Карла Августа Вальдек-Пирмонтского с австрийцами и ганноверцами графа фон Кёнигсегг-Ротенфельса буду брать центр и левый фланг неприятеля.

Командующий британской пехотой генерал Джон Лигоньер (Лигонье) доложил Камберленду, что готов пойти в атаку справа, как только голландцы атакуют Фонтенуа.

Засевшая в укреплениях французская пехота подпустила голландцев максимально близко к своим позициям, после чего открыла убийственный огонь. Оставшиеся в живых от такого «гостеприимства» наступавшие предпочли отступить.

Получив подкрепления в виде австрийской кавалерии и двух британских батальонов, голландцы снова пошли в атаку, но она опять была отражена частой ружейно-артиллерийской стрельбой французов. Обескураженные двойной неудачей, голландцы после этого уже не участвовали в сражении.

После безуспешных действий на флангах (голландцев с австрийцами и ганноверцами — слева, а затем и британцев — справа), Камберленд попытался выиграть битву атакой по центру уже без поддержки со стороны своих опростоволосившихся «крыльев». Несмотря на сильный огонь французов, его британско-ганноверская пехота все же добралась до вражеских укреплений, но дальше прорваться не смогла, поскольку Мориц Саксонский очень во время подкрепил этот участок своей обороны резервами.

В общем, французский маршал искусно вел бой, сохранил за собой все позиции и в итоге понудил врага отступить, правда, организованно. Битва показала большое умение французов в обороне, основанной на огневой мощи и сильных резервах.

Молодому Камберленду безусловно не хватило полководческого мастерства одолеть, откровенно сделавшего ставку на гибкую оборону давно «обкуренного порохом» маршала Франции Мориса Саксонского. Французы удержали местность за собой, а Турне вскоре пал…>>

Обе стороны понесли большие потери. Французы — не менее 7 -7.500 чел. (ок. 2.500 убитыми и ок. 5.000 ранеными). Тогда как союзники — еще больше: от 10 до 12 тыс. чел. (ок. 2.5 тыс. убитыми, ок. 5 тыс. ранеными и примерно 3.5 тыс. пленных), а также ок. 40 пушек.

А ведь в последний раз такие масштабные потери случились в битве при Мальплаке в 1709 г. в ходе войны за Испанское наследство, свидетелем которой был в ту пору 13-летний Мориц. Кроме того, Фонтенуа развеяло миф о превосходстве британской армии в Европе, заложенный победами ещё герцога Мальборо во время вышеупомянутой войны, хотя выучка ее пехоты, все же, оставалась высокой — лучше, чем у французов. Более того, победа при Фонтенуа сделала маршала Франции Мориса де Сакса героем в глазах… прусского короля-полководца Фридриха II, которого он посетил в Сан-Суси еще в 1746 г. Любопытно и другое: спустя много лет Наполеон Бонапарт выскажется в том смысле, что победа королевской Франции при Фонтенуа на 30 лет продлила жизнь монархии Бурбонов…

С началом революционных войн, которые поведет Франция за свою независимость, все изменится. В сражениях станут участвовать огромные массы пехоты. Глубокие колонны будут атаковать боевые порядки противника в том пункте, от которого зависела участь боя. Эта тактика требовала огромных жертв людьми. Но смерть в эпоху революционных войн Франции была ничто, если «Patrie en danger!» — «Отечество в опасности!» Тем более, что полузабытый вскорости Руже де Лилль уже обессмертил свое имя легендарной «Марсельезой», со словами которой на устах голодные, оборванные и босые французы погибали за «Свободу! Равенство и Братство!» (Liberte, Egalitе, Fraternite). Важна была победа любой ценой. С солдатами революции нельзя было заниматься сложными маневрами: они не были высокопрофессиональны. Искусство маневрирования приходилось заменять быстротой передвижения! Революционный маневр был маневром быстроты!

Это было веление времени.

На самом деле идея использования войск в атаке колоннами уже давно витала в военных умах.

…Не исключено, что чуть ли не первым ее высказал в своих сочинениях французский военный писатель Жан-Шарль де Фолар (13 февраля 1669, Авиньон — 23 марта 1752, там же), причем, еще во времена расцвета линейной пехотной тактики. По крайней мере, так принято считать в западной исторической литературе. В 18 лет де Фолар поступил рядовым в Беррийский пехотный полк. Боевое поприще своё он начал во время Войны за Испанское наследство. Был ранен в сражении при Кассано, а затем сражался под начальством маршалов Буффлера и Виллара, причем при Мальпаке был снова ранен. В 1712 г. вышел в отставку. В 1714 г. он поступил на службу Мальтийского рыцарского ордена, которому угрожала Турция. Недовольный гроссмейстером, не всегда принимавшим его советы, Фолар вернулся во Францию и вскоре определился в шведскую службу, на которой оставался до смерти Карла XII. Только после смерти последнего он окончательно вернулся на родину, где и умер глубоким стариком.

…Кстати, именно находясь при особе Карла, Фолар наконец вывел свою военную концепцию, которая предполагала быстрые решительные действия и удары (стремительные неожиданные для неприятеля атаки, штыковой бой) в противовес медлительной военной доктрине тогдашней Европы, целиком и полностью опиравшейся на линейный огнестрельный бой…

Все свободное от службы время он посвящал литературе и оставил несколько замечательных сочинений. Известны две основные работы Фолара: «Новые открытия о войне» (Nouvelles découvertes sur la guerre) 1724 г. и семитомная «История Полибия» (так же известная как «Комментарии к Полибию»), вышедшая в 1727—1730 гг. В его «Комментариях на Полибия» сравнительно рассмотрена тактика греков и римлян, а так же тактика древних и современная. Основательное изучение древней тактики и личный опыт, особенно сражения при Кассано, навели его на мысль о негодности развернутых батальонов, как боевого порядка, и о преимуществе над ними колонны, для которой он указывал и форму построения, и образ действий в бою. Свою колонну Фолар составлял из одного или нескольких (до 6) батальонов, каждый в 500 человек, из которых — 400 фузилёров и 100 алебардистов; назначение последних — оцепление фронта, флангов и тыла. Каждая колонна, строясь в 16—30 рядов (смотря по местности), разделяется в глубину на 3 отделения и по фронту на 2 крыла, каждое из 5-рядных дивизионов. Эти деления были необходимы для перестроений. Гренадеры, как отборные войска, располагались вне колонны, для прикрытия флангов и в качестве резерва. Колона, прорвав неприятельскую линию, должна была разделиться пополам: одна половина поворачивала направо, другая налево и, наступая, окончательно уничтожали противника. Фолар был сторонником перемешивания в боевом порядке различных родов оружия. Также большое внимание он уделял осмыслению войны как науки: пытался вывести универсальные и рациональные принципы ведения войны, психологические основы ведения войны, которые он определял как «воинский дух». А ведь в условиях только-только победившей «огнестрельной революции», в ходе которой мушкет окончательно вытеснил пику с полей сражений, данная концепция не могла не вызывать вопросы. Вероятно, на подобные рассуждения Фолара натолкнул отчасти опыт службы у шведского короля Карла XII — большого поклонника стремительного штыкового удара. Именно благодаря решительным атакам с близким контактом он одержал большинство своих побед. Колонны, по задумке французского теоретика, были более мобильны, чем развернутый линейный строй, и такая тактика делала бы боевые порядки более гибкими. Он даже рассматривал возможность применения по ситуации рассыпного строя — предоставление солдатам больше свободы в угоду маневренности и скорости передвижения. Сам принцип плотных атакующих колонн пехоты впоследствии использовали многие военачальники, включая Наполеона, который довел этот механизм до совершенства. В идеях Фолара была своя логика — несмотря на усовершенствование огнестрельного оружия и изобретение в XVII в. сначала багинета, а затем и подствольного штыка, непосредственная эффективность ружейного огня в то время была достаточно невысокой. Фолар считал, что чрезмерное упование на силу огнестрельного оружия может негативно сказаться на воинском духе французских солдат, которые впредь будут неохотно вступать в рукопашную схватку и вести наступление. У него нашлось достаточно много критиков — Фридрих II и Мориц Саксонский. Последний считал, что «… его друг Фолар ошибался, полагая колонну самым совершенным построением, универсальным и одинаково успешным в любой ситуации». Фридрих Великий, заядлый любитель военных трактатов, даже приглашал писателя к себе в Берлин, чтобы провести маневры в соответствии с наставлениями последнего, однако француз из-за плохого самочувствия не смог принять это приглашение. Сам же прусский король, хоть и не разделял всех положений концепции Фолара, все же, рекомендовал его сочинения своим офицерам, отмечая, что в них «скрыты сокровища». В основном ему вменяли в вину недооценку мощи плотного мушкетного огня и откровенное пренебрежение артиллерией. Другой мишенью критики был принцип атаки колоннами — при всех его достоинствах критики отмечали, что фланги колонны могут быть ее уязвимой частью, и мощный боковой удар неприятеля при должном стечении обстоятельств может привести армию к поражению. Фолар, в свою очередь, отмечал, что если атакующие колонны будут сохранять мобильность, то их фланги будут не так страдать от вражеского огня. В 1748 г. современник Фолара маршал Пюисегюр выпустил свою работу «Искусство войны» (Art de la guerre), в которой обосновывал необходимость следовать по пути технического прогресса. В противовес стремлению своего визави вернуть некоторые архаичные черты в военную практику, Пюисегюр, напротив, высказывался за как можно более широкое применение огнестрельного оружия и даже предлагал массово переводить армию на новые, более легкие, модели ружей. Рассуждения Фолара об атаке и обороне крепостей также как это делали в древности вполне заслуживают внимания, и только в вопросе об артиллерии его увлечение доходило до смешного: он ставил её ниже метательных машин древних и ручался взять в самое короткое время, посредством таких машин, крепость, защищаемую современною ему артиллерией. Идеи Фолара были забыта вследствие позднейших успехов Фридриха Великого и его линейной тактики; только во время революционных войн они были применены на полях сражений…

В тоже время, среди отечественных историков сложилось твердое мнение, что еще в пору 1-й русско-турецкой войны (1768—1774) в середине XVIII в. выдающийся российский полководец Петр Александрович Румянцев, не отказываясь от тактики ведения боя в рассыпном строю, умело сочетал его с действиями колонн и каре в зависимости от особенностей местности. Румянцевские войска умело отражали нападения вражеской конницы, будучи в колоннах, прикрытых густой цепью стрелков и огнем пушек. Он стал собирать войска в ударную группу на решающем участке фронта и бросать ее на противника, ведя бой до полного его уничтожения. Уже тогда в России нашлись незаурядные военные умы, весьма внимательно (если не сказать, очень пристально) и высокопрофессионально следившие за всеми румянцевскими переменами в российской армии. В частности, исключительно амбициозный и болезненно честолюбивый современник Румянцева — А. В. Суворов, видевший во всех своих «коллегах по смертельно-кровавому ремеслу» конкурентов в гонке за славой первого полководца своего времени. Развивая свою «науку побеждать», он заинтересованно (или даже завистливо?) наблюдал за новациями Петра Александровича в боях с турками, внося в них свои концептуальные идеи, шлифуя на учениях и, доводя до ума в боях, где любая ошибка не только вела к смерти солдат, но если их (ошибок) оказывалось много, то и к проигрышу. Уже тогда, т.е. в ходе все той же войны русских с турками, Александр Васильевич старался варьировать и сочетать различные виды построений войск (колонна, каре, линии) в зависимости от ситуаций (рельефа местности, тактико-технических характеристик противника), делавших их максимально эффективными. Он прекрасно понимал, что хотя колонна (в 6 или даже 12 шеренг) и гибче всех построений и если движется без остановки, то пробивает все, но если она использует стрельбу, то менее эффективна, чем каре и линия. К тому же, по его мнению «вредны ей картечи в размер», имея в виду огромные потери, наносимые густой колонне артиллерией. Именно поэтому Александр Васильевич не отвергал, как «устаревший», строй в линию и призывал максимально использовать ее огневые возможности. Удобнейшим для массированной стрельбы он считал линейный строй из двух шеренг. Но линии, как таковые, им использовались, все же, редко, а их кульминацией в любом случае был стремительный удар в штыки. А глубокие колонны он предпочитал только для развертывания.

Только в самом конце XVIII в., все эти новшества войдут в практику у прогрессивно настроенных французских революционных генералов. Они блестяще ими воспользуются: доведут их до ума и они принесут им немало блестящих побед, в первую очередь, над шаблонно воевавшими австрийцами и пруссаками. «Отцами» этой революционной тактики на западе будут считать выдающегося французского генерала-самоучку Лазаря Гоша и военного министра, верховного главнокомандующего и начальника генерального штаба революционной Франции Лазаря Никола Карно (1753—1823). Последний был учеником знаменитого военного теоретика XVIII в. Жана-Антуана Ипполита графа де Гибера, ратовавшего за полный отказ от обозов ради повышения гибкости и подвижности армии.

…Выдающийся французский генерал и военный теоретик, участник Семилетней войны Жак-Антуан-Ипполит де Гибер (12 ноября 1743, Монтобан — 6 мая 1790, Париж) начал Семилетнюю войну в рядах пехотного полка, но обнаружил большие военные дарования и был зачислен в Генеральный штаб. Затем он участвовал в экспедиции на Корсику и, во главе сформированного им на свои средства отряда, отличился в сражении при Понте-Нова (1769 г.), что позволило Франции завладеть этим островом. Вернувшись во Францию, он занялся научными литературными трудами, прославившими его на всю Европу. Из его сочинений наиболее известны: «Общий очерк о тактике» («Essai de tactique générale»), Liége, 1772 и «Défense de système de Guerre moderne ou Réfutation complète du système de M. Mesnil-Durand», Neufchatel, 1779. Его сочинения затрагивали краеугольный вопрос военной тактики той поры. Кто-то предпочитал следовать взглядам Фолара, восставшего против линейной тактики, возведенной в абсолют королем-полководцем Фридрихом II Великим. Так, Мениль-Дюран издал в 1775 г. трактат о преимуществах глубокого строя древних греков и римлян. Спор этот разгорелся с новой силой после Семилетней войны, когда Гибер выступил противником Мениль-Дюрана. Для разрешения принципиального спора французским правительством в 1775 г. были назначены маневры, а маршал Брольи, пользовавшийся в то время большим авторитетом в военных кругах, был избран судьей. Маневры так и не смогли поставить точку над «i» в этом вопросе. Брольи больше склонялся на сторону Мениль-Дюрана, хотя и не ратовал как тот, за применение в бою исключительно холодного оружия и только в глубоких колонн. Сам Гибер, особенно в своем первом сочинении, показал себя сторонником линейной тактики прусского короля. Зато во втором труде он стал более терпим и выказал желание примирить обе концепции. Среди французских офицеров сочинения Гибера вызвали почти единодушное осуждение, и начальство даже запретило их распространение. Для публикации своего труда Гиберу пришлось отправиться в Пруссию, под покровительство Фридриха Великого, чьи взгляды, методы и принципы были ему по душе. В «гостях» у прусского короля Гибер пробыл ок. 2 лет и в 1775 г. вернулся на родину, где за это время его идеи уже успели упасть на благодатную почву. Здесь его опять приняли на службу и поручили командовать полком. В 1782 г. его производят в генерал-майоры и назначают окружным инспектором пехоты в графстве Артуа. Затем он оставил строевую службу и посвятил себя военно-административной деятельности. Гибер принимал деятельное участие во всех армейских реформах, рекомендуя распространить военное обучение во всех классах населения, вплоть «до самых бедных деревень». В его обязанности входила редакция всех положений и уставов (в частности, в пехоте), проходивших через военный совет. Будучи человеком чрезмерно нетерпимым и самоуверенным он нажил массу врагов. Его обвиняли в желании ввести во французской армии суровую немецкую дисциплину, телесные наказания, цепи и др. меры, не соответствующие духу французского народа. Все его попытки оправдаться оказались тщетны и когда на заре революционных событий в 1789 г. он выставил свою кандидатуру от Бургундии в Генеральные штаты, то был забаллотирован. Эти неприятности и неудачи так на него подействовали, что он заболел и вскоре умер. Одному из «отцов» французской военной науки было всего лишь 47 лет и более 2/3 из них он отдал военному делу…

После реформ Грибоваля именно Гибер в своем первом серьезном обобщающем труде — «Общем очерке о тактике», изданном в 1772 г. — подчеркивал необходимость налаживания гибкого взаимодействия разных родов войск на поле боя, а также отмечал превосходство индивидуальности над универсализмом и схоластичностью, которые ограничивали военачальника. Гибер писал, что «основной задачей артиллерии должна являться не атака живой силы противника на всей протяженности фронта, но акцентированный прорыв его порядков там, где может быть нанесен мощный встречный удар». Проще говоря, артиллерия должна была эффективно и слаженно бить по уязвимым точкам неприятельской армии, чтобы сломать строй и обеспечить успех атаки. Работу Гибера прочел и высоко оценил Наполеон, который сделал артиллерию мощнейшим наступательным инструментам на полях сражений.

А теперь вернемся к Карно, который не только знал толк в военном деле, но и был административным гением. Недаром он получил прозвище Организатора Победы! Именно он содействовал слиянию частей состоящих из опытных ветеранов и энергичных новобранцев — этот сплав существенно улучшал их боеспособность, а для связи с фронтом использовал оптический телеграф Шаппэ, аэростаты для разведки и т. п. Гоша осенила идея быстрых атак колоннами и он вкратце изложил ее в своей докладной записке правительству, а Карно возвел ее в абсолют как руководство к действию всем революционным генералам Франции в своем нашумевшем «Общем очерке тактики». Классически законченной она стала благодаря Наполеону Бонапарту и его бесконечным войнам.

Теперь маневренные орудия, объединенные в конные батареи (по 8 штук), наносили массированные огневые удары по наиболее уязвимым местам обороны противника. Если менялась боевая обстановка, кавалерийские батареи (в отличие от пешей артиллерии, чьи канониры обычно шли пешком рядом со своими пушками, их прислуга передвигалась верхом на лошадях, что было быстрее, нежели когда она ехала на орудийных лафетах, передках или зарядных ящиках и, тем самым, увеличивала массу орудия), словно «гончие спущенные со сворок», быстро срывались с места галопом без передков, неслись вперед и занимали новые позиции. Их можно было усилить новыми орудиями или, наоборот, расформировывать. Каждая батарея составляла единую команду. Она была очень подвижна и стреляла залпами.

Заряжали орудия быстро. Если раньше надо было сначала отмерить нужную порцию пороха, засыпать ее в канал, забить деревянную пробку и только потом вложить заряд, то теперь зашивали снаряд вместе с заранее отмеренным количеством пороха в «картузы» — холщовые мешки. Последние, хотя и не представляли собой новейшее изобретение, но позволили серьезно увеличить скорость стрельбы по сравнению с заряжанием рассыпным порохом и затем ядром. Поскольку Грибоваль разработал шкалу прицела и улучшил винтовой механизм вертикальной наводки (поднимающийся/опускающийся ствол давал более точную наводку), то это существенно повысило точность французской артиллерии.

Наступающие колонны противника встречали плотным огнем, способным остановить целые дивизии. На дальние расстояния стреляли ядрами. Для разрушения полевых земляных укреплений и поражения живой силы использовали бомбы и гранаты (той же конструкции, что и бомбы, но меньшего диаметра). Если же враг был рядом и готовился штурмовать батарею, в его порядки в упор выпускали картечь — снаряды, состоящие из обвязанных просмоленной бечевой или уложенных в жестяные картузы (цилиндры) свинцовых или чугунных пуль.

К началу XIX в. артиллерия стала мощным, подвижным и действительно грозным родом войск. Ей стали придавать особое значение. Пройдет совсем немного времени и для ведения сосредоточенного огня на месте предполагаемого прорыва пехоты начнут формировать «большие батареи» примерно из 100 пушек: если под Ваграмом у французов окажется немногим более двух орудий на тысячу солдат, то спустя три года — под Бородино — их будет уже целых три, дальше — больше.

…Но все это будет хоть и скоро, но потом, а пока в провинциальных гарнизонах южной Франции — сначала Валанса, затем Оксонна, потом Ниццы — жизнь Наполеона протекала размеренно и обыденно.

Он был ревностным офицером, прекрасно знавшим свое дело, в особенности тайны артиллерийского искусства. Его познания в этой области неизмеримо превосходили знания многих товарищей по полку. Недаром рассказывали, что Наполеон был одним из любимых учеников сколь знаменитого… дамского угодника, столь и прославленного артиллериста, его Оксоннского начальника барона Жан-Пьера Дютейля-Старшего, чьим наставником был сам прославленный Грибоваль.

Он был ревностным офицером, прекрасно знавшим свое дело, в особенности тайны артиллерийского искусства. Его познания в этой области неизмеримо превосходили знания многих товарищей по полку. Недаром рассказывали, что Наполеон был одним из любимых учеников сколь знаменитого… дамского угодника, столь и прославленного артиллериста, барона Жан-Пьера Дютейля-Старшего, чьим наставником был сам прославленный Грибоваль.

…Генерал-лейтенант королевской Франции (30 ноября 1791 г.), прослуживший в артиллерии 61 год (!!!), потомственный барон, сеньор Помье, Чарс, Руссельер и Во, старший брат рыцаря Жана дю Тейля де Бомона-Младшего (1738—1820), автора очень популярного среди военных той богатой на артиллерийские дарования поры трактата «Использование новой артиллерии в маневренной войне» (1788), Жан-Пьер Дю Тейл (Дютейль) де Бомон-Старший (14/15 июля 1722, Шато-де-Помье в Помье-де-Борепайре/Изер — 22/27 февраля 1794, Лион/Рона) — вошел в историю как один из самых влиятельных защитников юного Наполеоне ди Боунапарте. Сын артиллерийского капитана Франсуа дю Тейля (1704—1758), рыцаря орд. Св. Людовика (Сен-Луи), убитого в самом начале Семилетней войны (1756—1763) в битве при Крефельде и Маргариты де Шамбаран (скончавшейся тогда же), в 9 лет (!) поступил на военную службу в марте 1731 г. добровольцем в артиллерийский корпус. 29 марта 1746 г. он — лейтенант. Потом по состоянию здоровья на полтора года уходил в отставку, правда добровольцем принимал участие в битве при Варбурге. 25 ноября 1761 г. возвращается на военную службу, а 1 января 1777 г. его назначили полковником артиллерийского полка в Ла Фере. С 3 июня 1779 г. он руководит Оксоннским артиллерийским училищем. Не сочувствовал идеям Революции, но службу не оставил и с 1 апреля 1791 г. он — генеральный инспектор артиллерии. 30 ноября 1791 г. его производят в генерал-лейтенанты, а в апреле 1792 г. назначают командующим артиллерией в Рейнской армии, но из-за болезни на свой пост он так и прибыл. В сентябре 1793 г. — командующий артиллерии Альпийской Армии генерала Келлермана, с 22 августа по 9 октября 1793 г. руководил бомбардировкой мятежного Лиона. В феврале 1794 г. 71-летний Дю Тейль был обвинен в задержке отправления артиллерии в Тулонскую осадную армию, арестован тремя членами революционного комитета Гренобля. Отправленный в Лион с представителями народа Колло д'Эрбуа и Фуше (будущего знаменитого министра полиции Наполеона Бонапарта), он был приговорен к смертной казни военной комиссией как роялист и гильотинирован (расстрелян?) 22/27 февраля 1794 г. Наполеон не забыл своего любимого учителя и завещал сыну или внуку (?) Тейля-Старшего 100 тыс. франков «в качестве подарка благодарности за заботу, которую взял этот отважный генерал за него»…

Учителя юного Наполеоне ди Буонапарте — королевского генерала Ж.-П. Дютейля-Старшего не надо путать с его младшим (более «звездным»!? ) братом республиканским генералом Ж. Дютейлем-Младшим, под чьим началом (?) молодой корсиканский артиллерист начинал службу (?) в артиллерийском полку гарнизона в Оксонне.

…Один из видных теоретиков французской артиллерии, дивизионный генерал (11 августа 1793 г.) Жан (порой, в литературе его величают Жан-Филиппом и даже Жозефом!?) Дю Тейл (Дютейль) де Бомон-Младший (7 июля 1738, Ла-Кот-Сен-Андре/Изер — 25 апреля 1820, Анси-сюр-Мозель), младший брат генерал-лейтенанта Жана-Пьера Дю Тейль де Бомона–Старшего (1722—1794), очень рано, как и его брат, определился в артиллерию (11 октября 1747 г., т.е. в 9 лет!). Правда, внештатно в артиллерийском корпусе в батальоне Фонтене. Лейтенантом он стал 1 января 1757 г. А 26 февраля 1769 г. он уже капитан в артиллерийском полку Страсбурга. Потом были артиллерийские полки Тула, Меца и Оксонна. В последнем он был командиром (?) полка в котором довелось служить юному Наполеоне ди Боунапарте. В отличие от старшего брата с энтузиазмом воспринял идеи Революции. В его послужном списке командующего артиллерией были Рейнская, Альпийская  и Итальянская армии. 8 июля 1793 г. — дивизионный генерал (утверждён в чине 11 августа 1793 г.), в том же году благодаря его стараниям с капитана Бонапарта были сняты обвинения в дезертирстве. 31 октября 1793 г. вместе с генералом Франсуа-Амеди Доппе прибыл под Тулон в качестве начальника осадной артиллерии, но (по некоторым данным!?) уступил свой пост Бонапарту, о котором был высокого мнения — «Большие знания, большой ум и слишком много отваги — вот краткий набросок добродетелей этого редкостного офицера». 19 января 1794 г. из-за аристократического происхождения его отстраняют от должности, а 4 апреля 1794 г. отправляют в отставку. 24 августа 1798 г. вернулся к активной службе. 14 июня 1804 г. его посвящают в Коммандоры орд. Почетного легиона. 23 декабря 1813 г. вышел в отставку и умер 25 апреля 1820 г. в Анси-сюр-Мозель в возрасте 82 лет, оставив после себе важные теоретические работы по артиллерии: «Пехотные маневры противостоят кавалерии и нападают на нее успешно» («Manoeuvres d, infanterie pour resister a la cavalerie et l, attaquer avec succes») 1782 г. и, конечно, знаковый тракт той поры — «Использование новой артиллерии в полевой (маневренной) войне; необходимые знания для офицеров» («Usage de l, artillerie nouvelle dans la guerre de campagne; connaissance necessaire aux officiers destines a commander toutes les aunes») 1788. Именно Жан Дютейль-Младший первым стал призывать к превращению артиллерии из привычного в прошлом придатка к пехоте в отдельный род войск, способный самостоятельно вести наступательные действия во взаимодействии с пехотой. В частности, он рекомендовал вести артиллерийский огонь, в первую очередь, не по батареям противника, а по его живой силе, переключаясь на вражескую артиллерию только за неимением других целей или же, если ее пушки наносят слишком большой урон собственным войскам…

Его старший брат, Жан-Пьер Дютейль-Старший одним из первых почувствовал великое будущее юного Бонапарта. Его поддержка и отеческая опека очень помогли Бонапарту максимально глубоко изучить военное искусство в целом и артиллерийское дело в частности. Именно тогда юный Наполеон сочиняет свой первый небольшой военный трактат, естественно, посвященный столь любимой им баллистике, «О метании бомб». Старик давал читать своему любимцу необходимые ему книги и всегда находил время обсудить их. Очень скоро Бонапарт стал большим знатоком творческого наследия великих полководцев прошлого: от персидского царя Кира Великого до прусского короля Фридриха II Великого. При этом он позднее говорил, что из их ошибок и недостатков он извлек для себя не меньше, чем из их успехов.

…Между прочим, повторимся, что спустя годы «фронтовые пути-дороги» Наполеона с братьями Дютейлями пересекутся, причем, как напрямую, так и косвенно. Это случиться при осаде Тулона в 1793 г., где Наполеон будет командовать артиллерией французской революционной армии, а его старого учителя в артиллерийском ремесле вместе с прославленным младшим братом-артиллеристом-генералом туда закинет нелегкая судьба гонимых революцией аристократов. Рассказывали, что вроде бы и на этот раз наставник весьма поможет своему любимому ученику дельными практическими советами, вплоть до поставок снарядов. Правда, часы Дютейля-Старшего уже сочтены. Его, как уже говорилось выше, ретиво выполняя революционные разнарядки по уничтожению старорежимных военспецов, отправят на гильотину революционные комиссары, будущий наполеоновский министр полиции Фуше и бывший актер странствующей труппы и драматург-комедиограф Жан-Мари Колло д’Эрбуа (19 июня 1749, Париж — 8 июня/8 января1796, Кайенна) из семьи парижского ювелира, начавший театральную карьеру в качестве актёра, а в 1787 г. ставший администратором театра в Лионе. В 1789 г. д’Эрбуа оказался в Париже, и быстро стал известен как оратор, получив к тому же премию, назначенную якобинцами за книгу для чтения крестьянам, лучше всего объясняющую выгоды конституции. Колло был одним из руководителей восстания 10 августа 1792 г., депутатом Конвента. 21 сентября он предложил отменить королевскую власть и провозгласить республику; позже он подал голос за смерть короля. 13—27 июня 1793 г. занимал должность председателя (президента) Конвента. 7 ноября 1793 г. Колло прибыл в Лион по поручению Комитета общественного спасения для расследования убийства революционера Шалье. Следствием этой лионской миссии д’Эрбуа, которому ассистировал Фуше, стали массовые казни противников республики. Для экономии времени Колло д’Эрбуа заменил обычную практику гильотинирования расстрелом картечью, которую он впоследствии назовёт проявлением гуманности. 9 термидора д’Эрбуа принял участие в термидорианском перевороте, но затем был обвинён Директорией как «палач Франции» и в 1795 г. сослан в Кайенну, где предпринял неудавшуюся попытку организовать восстание негров против белых. Здесь «палач Франции» и умер от жёлтой лихорадки в возрасте 47 лет. Такова вкратце судьба палача одного из любимых учителей будущего императора Франции Наполеона Бонапарта! Напрасно старый артиллерист показывал им (Колло и Фуше) присланные ему Наполеоном письма с благодарностями за разумные советы, распоряжения и энергию при организации артиллерии под Тулоном! В списке приговоренных к казни напротив фамилии Дютейль уже был поставлен крестик, перечеркнувший его жизненный путь на 72 году жизни! Если Колло д’Эрбуа вскоре сгинет в ссылке в жарко-влажной Гвиане, то судьба Фуше гораздо интереснее. Спустя годы, всегда осторожный Фуше, не зная о дружбе старого королевского генерала и молоденького корсиканского офицерика, как-то необдуманно хвастливо проболтается могущественному Наполеону и об этом «подвиге» из своего «славного революционного прошлого». «Дютейль был добрым человеком и… — здесь Бонапарт сделал театрально-длинную паузу — и моим любимым учителем!» — добавил он. В мгновенно наступившей тишине французский император бросил такой взгляд своих редко мигающих серо-стальных глаз на министра полиции, что тот мгновенно побелел как мел и покрылся мокрой испариной… Продолжения этой истории не последовало: Фуше, как блестящий профессионал своего дела, был нужен своему патрону, а дела тот всегда ставил выше всего остального! Хотя с Фуше, как потом стало ясно — очень сильно (роковым образом!?) ошибался…

…Лучший сыщик Франции конца XVIII — начала XIX вв., а заодно и цареубийца, Жозеф Фуше (21 мая 1759, Ле-Пельрен близ Нанта — 25 или 26 декабря 1820, Триест), человек с рыбьими глазами и мертвенно-бледным лицом, «прославившийся» своими зверствами в Лионе (количество отправленных им на гильотину до сих вызывает споры у историков), считался чуть не главным конкурентом Талейрана в хитроумии и интриганстве. Именно к нему относятся слова Наполеона — «он интриговал всегда, везде, всеми силами и против всех!» И тем не менее, этот безусловный гений всепроникающего политического сыска, знаменитый министр полиции Наполеона, все же, не был самым крупным интриганом своей эпохи. В этом весьма неблаговидном занятии он уступал пальму первенства несомненному корифею продажности Талейрану. Будучи человеком государственного ума и тонким политиком, Фуше предавал потому, что никогда не хотел оказаться на стороне… проигравших. Будущая «звезда сыска» (а сыск, как мафия, наркомания и проституция — бессмертен!) получил духовное образование: учился в Париже в конгрегации ораторианцев; по окончании курса поступил в ту же конгрегацию и был в разных учебных заведениях профессором математики и философии. Несмотря на принадлежность к духовному ордену, он постоянно и очень охотно глумился над религией и выставлял напоказ свой атеизм, в особенности, когда начались бурно-мутные годы Французской революции. Эта всеобщая анархия застала его начальником колледжа в Нанте. Фуше покинул его и выступил в том же городе адвокатом и вместе с тем горячим членом крайних радикальных клубов. В 1792 г. его выбрали в Конвент, где он примкнул к партии монтаньяров. В числе прочих он голосовал за казнь Людовика XVI, против апелляции к народу и против отсрочки. В марте 1793 г. Фуше был отправлен Конвентом в департамент Нижней Луары, с обязательством собрать там ополчение. В июне того года он уже — в западных и центральных департаментах бурлящей Франции, чтобы там «приглашать граждан вооружиться против вандейцев». Во время этой командировки он усиленно насаждал революционные идеи. Так, в Невере он запретил всякие религиозные манифестации вне церквей, не исключая и похорон, которым придал таким образом чисто гражданский характер. Более того, он удалил с городского кладбища все кресты и поставил статую с риторической подписью: «Смерть есть вечный сон». В октябре 1793 г. он вместе с Колло д'Эрбуа был отправлен в Лион для восстановления там спокойствия после федералистского восстания, что он и исполнил, расстреляв уйму народа: этим ужасным кровопролитием он потом с гордостью хвастался. Вернется Фуше в Париж незадолго до казни Дантона, где его изберут председателем клуба якобинцев. Однако неожиданно для многих он станет порицать крайности террора и окажется противником Робеспьера, который добьется его удаления из клуба якобинцев и уже будет готов предпринять ещё более крутые меры против него. Лишь падение и казнь Робеспьера, в котором Фуше примет деятельное участие, позволит последнему спасти свою шкуру. Несмотря на то, что Фуше после 9 термидора окажется в рядах умеренных, всё-таки в августе 1795 г. его арестуют, как террориста, но общая амнистия 4 брюмера IV года позволит ему выйти на свободу. В 1798 г. он, по рекомендации Барраса, с которым был в хороших отношениях, получит пост посланника в Цизальпинскую республику, но скоро его отзовут оттуда из-за затеянной им вместе с генералом Брюнном попытки государственного переворота, и переведут посланником в Голландию. В августе 1799 г. он займет пост министра полиции. И тут окажется, что именно в этой должности Фуше, более чем где бы то ни было — на своём месте. Издавна посвящённый в интриги различных партий и отдельных личностей, он прекрасно знал их отношения и внутреннее состояние и умел искусно пользоваться своими знаниями. Фуше сумеет превосходно организовать шпионство и провокаторство, благодаря чему в значительной степени будет руководить деятельностью многих лиц и властвовать над ними. В это время всходила «звезда» генерала Бонапарта: дальновидный Фуше решит стать на его сторону и энергично поддержать при совершении им переворота 18 брюмера. От старого радикализма останется уже весьма немного: Фуше в первые же дни после переворота примет крутые меры против якобинцев, клуб которых был им закрыт ещё до 18 брюмера, запретит 11 журналов и т. д. Однако он не сумеет предупредить покушение на жизнь Наполеона при помощи адской машины (1800 г.), что вызовет у того недовольство против него. Тем не менее, он сохранит свой пост до сентября 1802 г. Наполеон вознаградит его денежной «премией» в 2,4 млн. франков и постом сенатора. Неспособность его заместителей следить за действиями и замыслами враждебных Наполеону партий и лиц (хотя они раскрыли заговор Кадудаля и Пишегрю) и услуги, оказанные ему Фуше в качестве сенатора при основании империи, заставили Наполеона, в июле 1804 г., вновь назначить его министром полиции. Его здравый смысл и немалая гибкость позволяли ему держать баланс между доверием и недоверием ко всем тем неисчислимым тысячам доносов, которые ежедневно ложились к нему на стол. Хорошо известно его изречение на эту тему: «Полиция — это факел правосудия, но не его меч». Высказывая это он явно руководствовался тем, что «агент обязан регулярно доносить о кознях врагов государства, а если ему ничего не этот счет не известно, то он начинает попросту измышлять». Именно поэтому при нем репрессивная машина Наполеона не пошла вразнос. Коек-кто из историков не исключает, что вроде бы Фуше мог быть против нашумевшего в монархической Европе расстрела герцога Энгиенского в марте 1804 г. и ему даже приписывают по этому поводу слова: «Это хуже, чем преступление, это — политическая ошибка» (на самом деле это мог сказать совсем другой политик, и кстати, отнюдь не Талейран; позже мы вернемся к этому событию). В тоже время это весьма сомнительно, поскольку тогда бы Фуше вряд ли вернулся бы в министерское кресло столь особо значимой важности. В 1809 г. Фуше получит титул герцога Отрантского и значительное поместье. С того же года начиная, министр полиции Франции, предусматривая падение Наполеона, вступит в тайные переговоры с одной стороны с легитимистами, с другой — с республиканцами, а также с правительством Великобритании. Правда, предав французского императора в 1809 г., Фуше просчитается: он недооценит эффективности тайной полиции генерала Савари, человека приставленного Наполеоном следить за всеми теми, кто следит за… всеми. В 1810 г. император даст Фуше отставку. Тогда Фуше сожжет или спрячет значительное количество важных документов своего министерства, желая поставить в затруднительное положение приставленного Бонапартом следить за ним Савари, или, может быть, воспользоваться ими впоследствии против Наполеона. Опасаясь преследования за это, он скроется за границу. В 1811 г. Фуше получит позволение вернуться в Париж и скоро — в 1813 г. — добьется назначения на пост посланника в Неаполь. Как только Людовик XVIII вернется в Париж, Фуше окажется в числе горячих сторонников Бурбонов. Но когда Наполеон покинет о-в Эльбу и высадится во Франции, то Фуше в числе первых приветствует его как Избавителя Отечества. Наполеон, ради собственной безопасности, вынужден будет в третий раз назначить его министром полиции только потому, что у него не было другой достойной в профессиональном смысле кандидатуры на этот важнейший в государстве пост. Ничего хорошего из этой затеи Бонапарта не получится — Фуше все это время будет «играть против Наполеона», в частности, он и на этот раз продолжит свои тайные переговоры с Людовиком XVIII и австрийским канцлером Меттернихом. После Ватерлоо он будет рьяно настаивать на очередном отречении Наполеона и станет членом Временного правительства, назначенного палатами. В этой должности Фуше окажет содействие Второй Реставрации Бурбонов. Людовик XVIII в награду назначит его в четвёртый раз на все тот же пост министра полиции. Однако в немалой степени поспособствовав вторичному отречению Бонапарта, сам Фуше от этого шага, все же, ничего не выиграл: нападки на него ультрароялистов, не желавших простить ему его революционного прошлого, понудят Людовика XVIII убрать из своего окружении человека, «обагрившего свои руки» кровью его родственника Людовика XVI. Гения сыска переместят в сентябре 1815 г. на пост французского посланника в Дрездене. Здесь его настигнет декрет от 6 января 1816 г. об изгнании из Франции цареубийц. Фуше потеряет своё место и уедет в Австрию, где получит гражданство и проведет конец жизни. Он умрет на чужбине — в Триесте — за несколько месяцев до смерти человека, сказавшего на о-ве Святой Елены: «Мне, конечно, нужно было приказать повесить Фуше, когда я мог это сделать. Теперь же я оставляю это дело Бурбонам!» Трижды кавалер орд. Почетного легиона (Легионер — 2.10.1803 г., Великий офицер — 14.06.1804 г. и Большой орёл — 2.02.1805 г.) скончается в 61 год, оставив своим сыновьям Атанасу и Жозефу-Либерте огромное состояние — 14 млн. франков.

…Кстати, изданные в 4 томах в Париже 1828—1829 «Mémoires de Joseph F., duc d’Otrante» — не подлинны; Фуше действительно написал мемуары, но они до сих пор не опубликованы и судьба их неизвестна. В последние годы жизни он написал, с целью оправдания, несколько политических памфлетов, представляющих мало интереса, из-за имеющихся в них фактологических ошибок…

Более того, значительная литература, специально посвящённая Фуше ещё при его жизни и в первое время после его смерти, представляет собой ряд памфлетов, в основном крайне враждебных ему и тоже часто страдающих сильными преувеличениями и искажениями действительности…

Глава 4. Ошибка генерала Заборовского или Перст Судьбы либо всего-навсего — «фэнтэзи а-ля рюсс»?

В июле 1789 г. во Франции ударила молния (народ взял Бастилию!), громыхнул гром (началась революция!), но эти кардинальные потрясения никак не сказались на карьере (все еще!) младшего лейтенанта Наполеона, а значит и на его очень скромном бюджете — 4 доллара и 45 центов (разумеется, в весьма условном современном эквиваленте) в неделю. В письме к матери он откровенно пишет: «У меня нет других доходов, кроме жалованья». Не чаще одного-двух раз в день он посещал трактир. Его трапеза была, по-прежнему, более чем скромна: все те же, стакан молока и кусок хлеба. Он приучил себя довольствоваться одним лишь грубым хлебом еще в детстве! Отправляясь тогда в школу с маминой сладкой булочкой на обед, он регулярно обменивал ее на… грубый казарменный хлеб у солдат из французского гарнизона Корсики. На выговор матери, что он использует ее материнскую еду не по назначению, последовал по-армейски категорично-лаконичный ответ: «Я должен приучить себя есть этот хлеб — ведь когда-нибудь я непременно стану солдатом!» Он отказывал себе во всем: со времени отрочества бедность шла за ним по пятам.

Не раз он делал попытки покончить с ней…

…Рассказывали, что якобы одним промозглым зимним вечером 1788/89 (?) г. в двери русской военной миссии в Ливорно (?) постучался юный поручик (младший лейтенант), без гроша в кармане, в обшарпанном, местами протертом мундире и дырявых мокрых ботфортах.

Услышав о наборе, Наполеон подал прошение о готовности служить российской императрице, но с обязательным сохранением за ним чина поручика. Вскоре из походной канцелярии Заборовского он получил лаконичный отказ. С превеликим трудом Наполеон добился, чтобы его принял глава русской военной миссии.

Могущественная Россия в то время вела очередную войну с Турцией, и командующий ее экспедиционным корпусом генерал Заборовский приехал в Ливорно, чтобы набрать