автордың кітабын онлайн тегін оқу  Врата пряностей

Прашант Шриватса

 

 

Prashanth Srivatsa
THE SPICE GATE
Copyright © 2024 by Prashanth Srivatsa
Published by arrangement with Harper Voyager,
an imprint of HarperCollins Publishers
All rights reserved

 

Перевод с английского Александра Яковлева

Оформление обложки Ильи Кучмы

Карта выполнена Юлией Каташинской

 

Шриватса П.

Врата пряностей : роман / Прашант Шриватса ; пер. с англ. А. Яковлева. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2025. — (The Big Book).

 

ISBN 978-5-389-30119-1

 

16+

 

Врата пряностей — чудесный портал, соединяющий восемь королевств. В каждом из них выращивают только одну специю, но не могут обойтись без остальных. Поэтому в торговле пряностями заинтересованы все — воины, жрецы, убийцы, блюстители престолов... Однако пройти через Врата могут только люди с врожденной меткой, и это вовсе не является привилегией. Их называют носителями, они принадлежат к низшей касте, презираемой и живущей в нищете. Проход через Врата всегда причиняет страдания, но неужели плата за неведомые грехи прошлых воплощений так высока?.. Вырваться из жестокой кабалы и увезти своих родных на далекий остров мечтает молодой носитель Амир. В попытках осуществить свой дерзкий план он невольно впутывается в заговор, который может навсегда изменить хрупкое равновесие между королевствами...

Впервые на русском!

 

© А. Л. Яковлев, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательская Группа
„Азбука-Аттикус“», 2025
Издательство Азбука®

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Посвящается моим дедушке и бабушке
и тем бесконечным мирам,
что вмещались в их хрупких телах

Действующие лица

В Ралухе

Амир — носитель

Карим-бхай — носитель, также слуга Сумана-Коти, министра шелка

Кабир — брат Амира

Нури — мать Амира

Хасмин — начальник човкидаров

Орбалун — блюститель престола Ралухи

В Халморе

Харини — раджкумари Халморы

В Иллинди

Файлан — командир юирсена

Макун-кундж — хранитель Врат пряностей, брат-близнец Сибил-кунджа

Сибил-кундж — хранитель Врат пряностей, брат-близнец Макун-кунджа

Калей — адепт юирсена

Кашини — правительница Иллинди, одна из Пяти Кресел

Маранг — один из Пяти Кресел, верховный жрец юирсена

Мюниварей — один из Пяти Кресел, ученый

Шашульян — один из Пяти Кресел

Алинджийя — один из Пяти Кресел

Мадира — блюстительница престола Иллинди

На празднике афсал-дина и в Джанаке

рани Зариба — блюстительница престола Джанака

Илангован — пират и беглый носитель

Секаран — пират, правая рука Илангована

раджа Сильмеи — блюститель престола Талашшука

рани Асфалекха — блюстительница престола Каланади

В Ванаси

Бинду — торговка

В Амарохи

рани Каивалья — блюстительница престола Амарохи

Глава 1

Человек, предлагающий тебе чай без имбиря, — более презренный, чем тот, кто не предлагает чая вовсе.

Крохи Согбенной Спины. Том 1

Амир стоял посреди шафрановых полей внутри кольца камней. Они окружали Врата пряностей. Клеймо специй жгло ему шею, давая знать о приближении к арке. Рядом переминался с ноги на ногу Карим-бхай: как всегда невозмутимый, нечесаные волосы, всклокоченная борода, на лбу глубокие морщины. Он держал в руке щепотку куркумы.

Амир пересчитал остальных: общим числом сорок носителей. По двадцать — в Ванаси и в Халмору. Они сидели на корточках близ наклонившихся мешков или примостились на коробках, заполненных до краев шафраном, кардамоном и ревенем, а также баночками с медом и шкатулками из палисандра. Дженгара, счетовод, располагался в голове очереди. Он насвистывал старинную мелодию, держа под мышкой кипу бумаг, и даже с двадцати футов было заметно, что его трясет от волнения.

Амир поежился. Никакой опыт не помогает унять нервы, когда стоишь на пороге Врат пряностей. Всегда одно и то же — что в первый раз, что в тысячный.

Врата виднелись впереди — громадная арка на пьедестале, одетая в серый мрамор и древний камень. Фундамент тонул среди лиан, извивавшихся между колоннами и оплетавших их цепкими искривленными ветвями. Но что всегда приковывало внимание Амира, так это закручивающийся вихрем ураган за аркой, как будто в пелене за жидким зеркалом, удерживающим бурю в своей темнице.

Душа восьми королевств сочилась через трещины в камне.

Душа, с которой он не хочет иметь ничего общего.

— Салам, — поприветствовал Карим-бхай одного из човкидаров.

Стражник махнул копьем в их сторону, наконечник оцарапал Амиру локоть. Карим-бхай покорно вскинул руки и продолжил:

— Ты не окажешь любезность сказать, чего мы ждем?

Човкидар пожал плечами и отошел. Амир сжал кулаки, но приставать к нему с дальнейшими расспросами поостерегся. У Врат стояла сегодня дополнительная стража, и даже сам Хасмин, начальник човкидаров, находился близ арки, окидывая исподлобья презрительным взглядом вереницу ждущих прохода носителей.

— Только не говори мне, что именно сейчас пришла весть о набеге Илангована на Ванаси, — шепнул Амир на ухо Карим-бхаю.

Он постарался не выдать напряжение, когда произносил имя самого разыскиваемого в восьми королевствах человека.

— Пусть гоняются за ним сколько влезет. — Карим-бхай явно волновался куда меньше. — Да только в этих проклятых Устами башнях легче найти оброненный стручок кардамона, чем поймать Илангована.

Это должно было несколько поумерить опасения Амира. Но как чашник из Ралухи, как член вратокасты восьми королевств он понимал, что его удача, подобно удаче Карим-бхая, трепещет, словно готовая погаснуть свеча.

Свеча, в которой, если уж начистоту, и так мало воска.

Илангован всегда был источником света для Амира и всей вратокасты. Амиру требовалось, чтобы свет этот теплился и дальше. А еще лучше, чтобы он горел где-нибудь подальше от Ванаси. Разумеется, Амир не был уверен, что Илангован вообще находится в Ванаси: никто не мог поручиться, что знает, где тот бывает, когда его нет в Черных Бухтах. Отступник из носителей был пиратом и почти в той же мере призраком. Зато Амир знал, что одна вещь точно находится в Ванаси — это Яд Ювелира.

И как бы ни хотелось ему повстречаться с Илангованом, время еще не пришло. И придет оно, только если ему, Амиру, удастся заполучить Яд. Такова уж ирония судьбы, преследующая вратокасту, — одно желание перечеркивается другим.

Нет, не если — когда он его заполучит. Яд должен быть в Ванаси. Ради этой уверенности Амир принес в жертву полуторамесячный паек пряностей. Он вдоволь налазился по лианам, доставил достаточно контрабанды и исползал коньки крыш, чтобы удостовериться, что Ювелир и его неуловимый Карнелианский караван поставляют Яд обитателям верхних этажей увитых ежевикой башен Ванаси. Амиру требовалось немного — одна-единственная склянка.

Карим-бхай уловил, должно быть, тревогу в голосе собеседника, обратил внимание, как опустели его глаза, когда голову затуманили черные мысли.

— Эй, пулла! [1] Ты уверен, что готов для этого?

— Что? — Амир заморгал. — Ах, ну да. Конечно готов. Ты о чем вообще говоришь, бхай? [2] Я просто обязан.

Он сразу пожалел о вырвавшихся словах. Придавая своим намерениям характер неотвратимости, он причинял боль Карим-бхаю и другим чашникам, не питавшим надежд изменить судьбу или, по меньшей мере, рискнуть ради этого своей жизнью.

Но Илангован этого достиг. Он вырвался на свободу.

Карим-бхай хмыкнул:

— Ты же вроде не хотел быть как отец? Ты во многих смыслах напоминаешь мне Арсалана.

— Вот, значит, каким я выгляжу в твоих глазах — склонным к иллюзиям?

— Это не так далеко от безрассудства, пулла. По мере того как нарастает отчаяние, граница между тем и другим размывается.

Амир усилием воли заставил себя не думать об отце. Он упрямо вскинул голову, посмотрел на проступающие за Вратами пряностей горы и густую лесную поросль на их склонах. В воздухе витали манящий и предательский аромат смерти и обещание темноты. Нет, он совсем не похож на отца. В отличие от аппы [3], он разработал план.

— Ювелир в Ванаси, — сказал Амир. — Я уверен в этом. Яд будет в моих руках еще до наступления ночи, бхай.

— Клянусь Вратами, я очень на это надеюсь.

— Не беспокойся за меня. Просто передай мое письмо Харини.

Карим-бхай, принявшийся чистить шершавым листком зубы, поцокал языком:

— Она станет волноваться, не обнаружив сегодня твоего имени в реестре для Халморы.

— В письме я все объяснил. Ты только устрой так, чтобы она его прочитала.

— Я сделаю то, что делал всегда, — доставлю. Но не забывай, пулла, — предостерег Карим-бхай, — если блюститель престола Халморы проведает, что его дочь читает письма от чашника из Ралухи, дела очень скоро примут скверный оборот и все твои мечты — примкнуть к Иланговану, увезти мать и Кабира в Черные Бухты — пойдут прахом.

Амир слишком часто задумывался о такой возможности, чтобы всерьез озаботиться предупреждением Карим-бхая.

— Она не похожа на других блюстителей престолов.

Карим-бхай рассмеялся в ответ:

— Если бы мне давали по горошинке перца всякий раз, когда высокожителей посещает подобная мысль о себе...

— Нет, она на самом деле не такая. Это не ее слова, а мои. Я ей доверяю. Десять лет — носителем, двадцать лет — в Чаше. Неужто ты считаешь, что мне неведомы тысячи способов, какими высокожители угнетают нас? Думаешь, что после плетей, после вони, после отторжения всеми я раскрыл бы сердце одной из высокожителей, да не кому-нибудь, а принцессе Халморы, если бы не был уверен?

— Ты сегодня много в чем уверен, пулла. — Карим-бхай продолжал жевать листок, массируя при этом челюсти. — Боюсь, как бы эта уверенность не вскружила тебе голову. Для уверенности нужна способность управлять жизнью. А мы? Пулла, мы не из тех, кто способен чем-либо управлять. В нашей жизни только одно постоянно — боль при проходе через Врата.

Амир готов был еще поспорить, — Врата свидетели, он устал день и ночь год за годом слышать от Карим-бхая одни и те же доводы. Но как раз в этот миг цепочка носителей двинулась вперед. Счетовод Дженгара стал насвистывать громче, подавая сигнал к началу акта торговли пряностями. Взгляд Хасмина ощупывал каждого носителя по мере того, как они взваливали на плечи тюки или поднимали коробки, ставя их на голову. Амир закинул за спину свой мешок и побрел, угнувшись, сосредоточив взгляд на пятках Карим-бхая, на иссохшей потрескавшейся коже, покрытой грязью, и перед его мысленным взором мерцала лишь размытая картина уходящего дня.

В какой-то момент Карим-бхай споткнулся, и Амир застонал. Плеть опустилась на старого носителя, и он скорчился, уронив тюк. Тяжело дыша, Карим-бхай опустился на землю. Одной рукой он массировал спину, другой — подтягивал упавший мешок. Над старым носителем выросла фигура Хасмина, и глаза у Амира расширились. На лице начальника човкидаров была ухмылка, от которой у Амира все перевернулось в душе.

— Эй, в этом нет нужды! — воскликнул Амир.

Но Хасмин не удостоил его вниманием, а, подобно хищнику, с упоением наблюдающему за трепыханиями жертвы, смотрел, как Карим-бхай тщится встать и поднять мешок. Под весом шафрана Карим-бхай едва не упал снова. Весь авторитет, весь общественный вес, который заработал Карим-бхай за пятьдесят лет службы, исчез в этот миг, когда он оказался пойман в сети долга. Долг — все, что остается, когда исчезают те крохи утешения, за какие цепляются чашники. Отчаянный момент, когда ты взваливаешь набитый пряностями тюк на плечо — вот единственная неизменность. Это, да разливающийся вокруг аромат специй, понятное дело.

Если бы не мешок на спине, Амир распрямился бы, расправив плечи и вперив взгляд в Хасмина. И плюнул бы ему в лицо, если набрал бы достаточно слюны во рту.

По счастью, ничего этого он сделать не мог.

Ему нужен Яд, а значит, стоит держать язык за зубами.

На секунду Амиру показалось, что Хасмин схватит его и бросит на землю. Или, двинув в подбородок, сломает челюсть.

Неприятная мысль.

Но вместо этого он удостоился плевка прямо в лицо. Плевка смачного, с обилием слюны в хорошо увлажненном теле. Сильного плевка благодаря тренированному движению языка и скул.

Хасмин скорее согласился бы пройтись перед чашниками голым, чем коснуться одного из них. А ударить плетью? Плюнуть?

Эти поступки не вызывали в нем отвращения.

Амир, которому требовались обе руки, чтобы удержать тюк, чувствовал, как слюна стекает по щеке, потом бежит по шее, где находится клеймо специй, но ничего не мог поделать. Даже взгляд начальнику човкидаров прямо в глаза мог быть расценен как вызов.

Дженгара перестал насвистывать. Свисток от Врат заставил Хасмина отвести взгляд. Последовал второй сигнал. Носители шагали дальше. Хасмин харкнул еще раз, на этот раз Амиру пришлось принять в сторону, чтобы обойти плевок, упавший в грязь у его ног. Начальник човкидаров грозно потребовал от носителей держать линию. Легкий ветерок доносил аромат шафрановых полей, стебли травы колыхались, коробочки игриво кивали.

Остальное представляло собой отлаженную как часы работу. Амир шел, стараясь не выказывать излишнего рвения. Обычно он держался в конце очереди — всегда, за исключением переходов в Халмору, где предвкушал встречу с Харини. С остальными доставками он вопреки всему надеялся, что, когда придет его черед, Хасмин его остановит — скажет, что произошла ошибка и уже прошедших носителей достаточно для торга. А он, Амир, может без зазрения совести возвращаться домой.

Вот только за десять лет в носителях ему такая удача ни разу не улыбнулась.

Зато сегодня ему хотелось идти вперед. И молодой человек просил у судьбы, чтобы Хасмин не задержал его. Едва Карим-бхай высыпал щепотку куркумы на завесу и исчез во Вратах, направляясь в Халмору, Амир сделал глубокий вдох и сделал шаг. Голова закружилась, когда вихрь под аркой наполнил ее монотонным гулом. Гулом, отдававшимся в костях. Гулом, визжавшим в ушах так, что не было сил терпеть.

Амир приладил тюк с шафраном, подняв его повыше на плечо. Уму непостижимо, как крохотные волокна или молотые семена могут быть такими тяжелыми, но, набитые в джутовый мешок так плотно, что тот едва не лопался, они давили так, что могли согнуть самую крепкую спину, а Амир едва ли мог похвастать таковой. Он стиснул зубы, но не издал ни звука, когда Хасмин выдавил ему на протянутую ладонь немного мускатной пасты. Это его ключ к Вратам.

Сознание мутилось. Амир не был уверен, пахло от Хасмина апельсином или имбирем. Амма [4] различила бы. Мысли продолжали путаться, Врата мешали сосредоточиться. На спину опустилась плеть, Амир вскрикнул. Один из човкидаров рявкнул, побуждая его двигаться дальше.

Амир с трудом сглотнул и сдержал готовый сорваться с языка резкий ответ. Привратники просто выполняют свою работу, но в присутствии Хасмина норовили стать его продолжением, уподобляясь ядовитым щупальцам, исходящим от безжалостного чудовища.

— Пусть я лучше не узнаю, что ты сбился с тропы пряностей, — прорычал Хасмин достаточно громко, чтобы Амир услышал, после чего толкнул его к ступеням.

Тень Хасмина заслонила все тепло, какое мог ощутить Амир, пока сущность Врат все сильнее вибрировала в его теле.

С трудом дыша под тяжестью норовящего утащить вниз мешка, Амир поднялся на семь ступеней к Вратам. Оказавшись в футе от арки, разжал кулак и влил мускатную пасту в завесу. Зеркало замерцало ярко, задрожало и задергалось, излучая волны жара — прямо как брошенная в кипящую воду масала [5], — прежде чем преобразоваться в рябую тень золотисто-коричневого цвета. Субстанция эта втягивала в себя воздух, как вакуум. Врата действовали. У Амира не было выбора. Он вскинул подбородок и шагнул через порог, предав себя богу пряностей. И как всегда, Врата разорвали его на части.

 

Этому не подобрать сравнения. Месяц сменял месяц, но у Амира захватывало дух от неуловимого, неосязаемого ощущения — тело будто складывалось и сжималось. Клеймо пряностей на шее жгло и горело, как рана, оставленная огненной плетью. Сознание приходило и уходило проблесками, пока он скользил из слоя в слой в космосе, как назвал это Карим-бхай. Космос. Пустота. Непреодолимое, негостеприимное пространство, оно разделяло два королевства, удаленные друг от друга. И связанные между собой.

Кабир, младший брат Амира, сгорая от любопытства, раз сто за эти годы расспрашивал, каково это. Амир же мог передать свои ощущения только так: «Представь, что тебя сжимают и тянут одновременно со всех сторон, пока не остается никаких иных чувств, кроме боли — резкой, терзающей боли. Ребра складываются. Плоть сдавливается, как шарик тамаринда перед кипячением. И прежде, чем осознание невозможности выжить доходит до тебя, ты оказываешься на другой стороне, в новой земле, как ни в чем не бывало. Только боль остается с тобой, она прячется в визжащих тенях изрубцованного мозга, чтобы остаться с тобой навсегда».

Амир втянул воздух, когда это воспоминание снова вплыло в него. Он обнаружил, что тело сопротивляется новому глотку воздуха. Боль запечатала поры, дыхание перехватило. Он уронил мешок. Агония перехода — к этому он привык. Но почему каждый мускул словно горит в огне? Амир стоял на коленях, безразличный к раздающемуся вокруг топоту.

Он вдруг почувствовал себя таким одиноким без Карим-бхая. Остальные носители тоже страдали, и их недоуменные взгляды выдавали один и тот же вопрос: почему Уста решили помучить их сегодня сильнее обычного? Не наказание ли это? Не раскрыли ли Уста каким-то необъяснимым способом, что Амир сумел, подкупив Дженгару кисетом семян кумина, переместить свое имя из халморского реестра в список направляющихся в Ванаси? Не навлек ли он своим поступком, сам того не подозревая, страдания на товарищей?

Но как при всяком проходе через Врата, боль постепенно отступила. Глаза перестали слезиться, окружающие предметы приняли четкие очертания.

Врата пряностей в Ванаси стояли на земляном кургане, возвышаясь над четвертой башней, и не выглядели такими заброшенными, как в Ралухе. Оказавшись среди сплетения лиан, Амир вытягивал шею, чтобы рассмотреть девять башен вокруг Врат. Каждая из них имела по меньшей мере от трехсот до пятисот метров в диаметре и насчитывала по двадцать этажей. Как скрюченные пальцы, они вонзались в небо. Среди башен не нашлось бы и двух одинаковых, но все в равной степени оказались в плену у леса, из которого вырастали. Подобно перекрещивающимся канатам, между ними раскинулись мосты, соединявшие башни на нескольких уровнях высоты. По переходам сновали телеги, возы, вереницы людей, наполняя висячие базары, мелькали флаги, которые дети вывешивали между этажами, трапами и лестницами, работали приводимые в действие шкивами деревянные подъемники. Все это придавало Ванаси вид непрестанно кишащих жизнью джунглей. И все это неотделимой частью вплеталось в природный гобелен из ветвей и лиан.

Амир резко втянул воздух, позабыв на миг о боли в плечах и в крестце. Далекий аромат муската атаковал его обоняние, но Ванаси было чем-то бо́льшим, чем мускат. Тени в чревах башен нашептывали о причудливых секретах, об алхимии и заклятьях, о приютах хронистов-отшельников, астрологов и мантравади [6], комнаты которых пропахли чернилами и священным пеплом, чьи окна выходили на крышу, чтобы их обитатели могли наблюдать за ночным небом со звездами, сиявшими в Ванаси ярче, чем в любом другом королевстве. Приятным, резковатым, почти бальзамическим был аромат галии, сочившийся из лесного подножия Ванаси. Амир задержался, чтобы подхватить мешок, и следом за другими носителями зашагал к третьей башне.

Ни в одном из восьми королевств не найти такого богатства запахов, как в Ванаси, за исключением разве парфюмерного рынка в Талашшуке. Запахи окутывали Амира, вокруг щебетали птицы, стрекотали сверчки, хрустела под ногами зеленая поросль. Солнце пекло носителям затылки, и Амир, чувствуя себя маленьким и ничтожным, вытягивал шею, стараясь через множество окон заглянуть внутрь башни. По сравнению с башней все выглядели карликами, и среди этих внушительных сооружений Ванаси Амир казался себе равным высокожителям, насколько это для него возможно.

Когда они вошли в третью башню, Амир ощупал взглядом толпу, выискивая признаки присутствия Ювелира и его неуловимый Карнелианский караван. Они должны доставить для него склянку с Ядом. Нужно только с ними встретиться.

Для носителей всегда существовала особенная тропа от Врат до хранилища. Оттуда им предстояло доставить в Ралуху другие мешки, набитые мускатом и мускатным орехом, или ящики, полные до краев пузырьками духов, с ароматами от камфары и мускуса до мастики и загадочного хаоуляна. Иногда это бывали тюки с астрологическими картами и книгами заклинаний, страницами религиозных писаний — для их передачи услугами носителей пользовались неохотно, поскольку, принадлежа к вратокасте, те не имели права их читать. Сегодня, пока они поднимались по лестницам третьей башни, по другой стороне спускались корневики из Ванаси, представители той же вратокасты, как чашники в Ралухе. Название другое, судьба та же. Амир обменялся кивками с теми из корневиков, кого знал в лицо или по имени, с прочими же — короткой улыбкой. Совместно переживаемые страдания не требуют слов — достаточно едва слышного вздоха или шага в сторону, чтобы дать пройти другому — любезность, неприметная для глаз высокожителей.

Избавившись от мешков и ящиков, Амир и другие носители получили примерно час, — это время требовалось счетоводам и купцам из Ванаси, чтобы принять товар, сделать записи в книгах и подготовить обратный груз в Ралуху. Большинство носителей просто отдыхали, привалившись спиной к стене, закрыв глаза и дыша тяжело и прерывисто. Многие спали.

Только Карим-бхай и Амир представляли собой исключение.

Всегда находилось письмецо, которое требовалось доставить адресату в другом королевстве, тайное послание, подарок или проклятие, лекарство или книги, за которые при иных способах доставки приходилось платить пошлину. Нет конца перечню вещей и услуг, которые люди норовят продать за спиной у блюстителей престолов. Перед такими людьми Карим-бхай складывал ладони, кланялся и предлагал свои услуги теневого торговца, имеющего доступ даже к ушам министров во дворце Ралухи, — подобным преимуществом мог похвастать мало кто из чашников.

И поскольку Карим-бхаю не под силу было разнести все заветные предметы чужих желаний в одиночку, Амир сопровождал его, проклиная вполголоса каждый лишний шаг, каждую берлогу или башню, куда приходилось прошмыгивать. Всегда мог подвернуться дополнительный кисет со специями по сходной цене или плохо лежащая безделушка — все годилось ради того, чтобы жизнь семьи в Чаше стала более сносной. Более того, благодаря этим запретным вылазкам перед Амиром открывались все чудеса восьми королевств. И не будь одной из них, он никогда не повстречался бы с Бинду.

Сегодня, как всегда, привычка пришла ему на помощь. Амир выскользнул из хранилища, повязал платок вокруг шеи, чтобы спрятать метку пряностей, и пошел через мост к пятой башне, на висячий рынок.

Базар представлял собой последовательность круглых помостов из досок, окольцовывающих башню, словно браслеты. К мостам крепились платформы с лавками. Обернутые в сетку на манер коконов, они висели под перекладинами, как фонари. Боясь высоты, Амир держался за каждый столб или балку или иногда цеплялся за кого-нибудь из прохожих, когда с закрытыми глазами пробирался через толпу по краю башни. Время поджимало.

Бинду, женщина, снабдившая Амира во время предыдущего его прихода в Ванаси сведениями насчет Ювелира, держала магазинчик дешевых духов на одном из концентрических колец вокруг пятой башни. По пути не было недостатка в поводах отвлечься. Нос Амира улавливал запахи любых растений и приправ, и ему требовалась немалая сила воли, чтобы по прямой протискиваться среди толкотни и многоголосья туда, где располагалась лавка Бинду.

Но когда он дошел до магазинчика, выяснилось, что хозяйки там нет. Вместо нее среди пышных складок сетки восседал мальчуган и с видом обиженным и расстроенным подкидывал и ловил тамариндовый шарик. По его лицу можно было сделать вывод, что его временем жестоко злоупотребляют.

Амир протиснулся под перекладину и примостился рядом с мальчишкой:

— Эй, а где Бинду?

Вокруг громоздились наспех прилаженные полки с духами и маслами, ветер не слишком помогал рассеивать ароматы ладана, мирры и сандалового дерева. Соблазнительные благовония почти отняли у Амира силы, еще оставшиеся после перехода. Он не прочь был бы подремать тут немного.

— Нету ее, — ответил мальчик.

— Это я вижу. Не знаешь, когда она вернется?

— Ты кто такой? — Мальчик хмуро посмотрел на платок вокруг шеи Амира.

Амир облизнул губы и пристально взглянул на мальца. Ничего необычного. Обычный базарный житель Ванаси, из тех, кто с одного взгляда на мускатное дерево способен сказать, когда оболочка плодов начнет лопаться и опадать на землю.

— Я из Карнелианского каравана, — шепотом ответил Амир, прищурив глаза, поджав губы и снисходительно глядя на мальчика.

Если паренек ему не поверил, то сразу этого не выказал. Он продолжал играть с тамариндовым шариком, подбрасывая и ловя его, даже не отводя глаз от холодного взгляда Амира. Но мгновение спустя мальчик запулил ему шариком прямо в лицо и крикнул:

— Акка [7], беги! — Тамаринд угодил Амиру в нос.

Молодой человек повалился бы навзничь, не удержи его сеть. Он повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как человеческая фигура ринулась прочь по доскам рыночного прохода, расталкивая встречных.

Амир выругался и сердито глянул на мальца, а тот ухмылялся во весь рот, сверкая белыми зубами. Выбравшись из лавки на дощатый мост, Амир стал пробираться через толпу кричащих и торгующихся людей. Ветер обдувал его лицо и трепал волосы. Бинду растворилась в узком потоке покупателей на мосту.

Амир спешил за ней, опасаясь худшего — что она сохранит Яд для себя. Он даже про страх высоты забыл, представив, как вернется в Ралуху с пустыми руками: планам придет конец, а брат Кабир через месяц вынужден будет последовать за ним через Врата пряностей, сгибаясь под тяжестью мешка. Амир мчался по доскам, рискуя на каждом шагу угодить в трещину. Но за пятьдесят лет на висячем рынке в Ванаси не погиб ни один человек. Амир наделся, что не нарушит сегодня эту статистику.

Он бежал мимо продавцов джута, мимо лавок, где велась оптовая торговля травами и пряностями, мимо заготовителей мурайи и торговцев картошкой, через море морковки и сушеных перцев. Затем Амир одолел три лестничных пролета и поднялся на следующий уровень; едва не врезался головой в ноги спускающейся женщине и рассыпался перед ней в извинениях; потом помчался туда, где начинались ряды книг и свитков. Он шарахался от продавцов, обещавших ему скидки на товары. Взгляд его неотрывно был направлен на мелькающую впереди фигуру Бинду в черном шальвар-камизе [8]. Подобная темному фитильку на фоне неба, пронеслась она через рынок и юркнула в башню, где сумрак рассеивало пламя фонарей и свечей сотен форм и размеров.

В их свете Амир остановился перевести дух. Боль в спине усилилась, пришлось ухватиться за шест в палатке, и ее сердитый хозяин стал уговаривать купить бронзовую астролябию, висевшую у него под носом. Столь близкое соседство он явно истолковал как недвусмысленное стремление приобрести товар. Амир увернулся от продавца и снова бросился в погоню за Бинду.

Как он понял, она направлялась к лестнице, вдоль ряда стражников-ванасари. Одеты они были в серое, как башни, которые охраняли, и носили большие, угловатые шлемы, что раскачивались при каждом шаге. В руках у них были дубинки, а в глазах — постоянная подозрительность. Амир готов был побиться об заклад, что привлечет их внимание уже тем, что просто оказался поблизости. О нем доложат Хасмину, и даже тени этой угрозы хватило, чтобы перекрыть ему этот путь. Но от погони он тоже отказаться не мог, поэтому проскользнул между двумя лавками, мимо пустых тележек и шалашей вдоль внутренней стены башни и быстро обнаружил вторую лестницу. Построенная в каменной арке и более узкая, она использовалась слугами и корневиками.

Почувствовав себя в своей стихии, Амир скатился по лестнице мимо растянувшейся колонны, мимо семьи из семи человек, переводящей дух, и оказался на нижнем этаже, откуда через дверь снова попал на окольцовывающий башню базар. Ветер резко ударил в лицо, Амир побежал по деревянному настилу, стараясь сохранять равновесие на досках, наклонившихся к краю, промчался мимо россыпи капусты и свеклы, мимо порубленных на четвертинки тыкв. Потом прыгнул, ухватился за подножие лестницы, подтянулся и взобрался на десять футов, после чего спрыгнул на площадку. Настил задрожал у него под ногами. Амир восстановил равновесие и сердито зыркнул на продавца, обругавшего его за такое хулиганство.

«Прости, чача [9], но я уж как-нибудь в другой раз объясню, как мне некогда». Наконец он обогнул поворот, поскользнулся на доске, прыжками одолел три пролета лестницы до нижнего этажа — и в этот самый момент Бинду выскочила на него с противоположной стороны. Она остановилась перед ним как вкопанная, Амир врезался в нее и сгреб в охапку. Вместе они покатились по узкому проходу вдоль башни. Люди визжали, отскакивая в стороны, продавцы вопили и сыпали проклятиями. Амир вскочил, ухватил Бинду за шальвары и оттащил в сторону. Потом прижал к прилавку пустого магазинчика и, понимая, что на них направлены десятки взглядов, выдавил слабую улыбку.

— Бинду, я по природе вор, — проговорил он, отдуваясь. Каждое слово отзывалось болью в ребрах. — Ну неужели надо было все осложнять? Мы ведь вроде договорились?

Бинду кашляла, ее серебристые волосы выбились из пучка, грудь ходила ходуном. В таком растрепанном состоянии она выглядела ровесницей Амира, хотя он знал, что она по меньшей мере на десять лет старше. Женщина оттолкнула его руку и согнулась, переводя дыхание.

— Они ушли, — выдавила она.

Амир не был уверен, что правильно расслышал.

— Что-что?

— Они ушли, — повторила Бинду, распрямляясь.

Руки она положила на бедра и быстро взглянула по сторонам. Зеваки вернулись к торгу. Рынок снова зашумел.

— Ювелир?

Бинду зажала Амиру рот ладонью:

— Тише, ладно? Клянусь Вратами, ну и шумный же ты. Не здесь. Иди за мной.

— Не пытайся удрать от меня снова. — Амир схватил ее за руку.

Он последовал за ней через рынок обратно в башню. Они пересекли два моста, чтобы добраться до второй башни, отстоявшей от третьей примерно на милю. Оттуда он мог вернуться в считаные минуты. Амир не имел права опаздывать, если не хотел навсегда попасть на заметку к Хасмину и положить конец всем своим мечтам сбежать из Ралухи с матерью и братом. Он возложил так много надежд на Бинду, но той, похоже, не было дела до его забот. Она сама казалась сокрушенной, и Амир мог только гадать, что такое должно было случиться с женщиной-ванасари, чтобы испугать ее до потери рассудка.

Бинду привела его в помещение, по виду мастерскую столяра, где одинокий работник выстругивал доску для резки. Бинду знаком попросила плотника выйти, и тот сразу подчинился. В окно мастерской Амир разглядел первую и третью башни, а в отдалении виднелась половина арки Врат пряностей, ждущая его.

— Ювелир ушел, — безапелляционным тоном заявила Бинду.

Амир не сразу сумел это переварить. Он надеялся, что ослышался тогда на рынке, что, может, ветер сыграл с его ушами злую шутку.

— Что ты хочешь сказать? — пролепетал он с колотящимся сердцем. — Как это — ушел? Он же не... ты ведь знаешь, что его самолично и не могло здесь быть. Он тень, нечто, что существует в воображении людей. Как мог он уйти, если его, собственно, тут и не было?

Бинду положила ладонь ему на щеку:

— Я имею в виду, тамби [10], что он решил не поставлять больше Яда. Ни он, ни Карнелианский караван, которым он заправляет.

— Это невозможно. — Амир хмыкнул. — Не ври мне. Ты хочешь больше шафрана? Или меда? Назови свою цену, Бинду-ки, и я уплачу.

Бинду какое-то время внимательно рассматривала поверхность верстака, потом обратилась к Амиру:

— Пока мы тут разговариваем, верхние уровни девятой башни кипят. Раджа Джирасанда и рани Урганния созвали министров, гильдии и представителей корневиков. Поскольку никто не знает, как выглядит Ювелир, а его караван словно испарился с территории восьми королевств, всем только и остается, что орать друг на друга. Как ни крути, Яд средство более мощное, чем пряности. Поэтому нет, тамби, я не лгу. Мне нет в этом никакого прока.

— Думаешь, это он? — спросил Амир, затаив дыхание. — Илангован?

— Ювелир? — Бинду хохотнула. — Ну уж нет! Я Илангована видела, пусть и мельком. Не верь этим слухам. К тому же Илангован давно уже не показывается в Ванаси. Ему в Черных Бухтах хорошо. В конечном счете сейчас время сбора кориандра.

— Бессмыслица какая-то, — пробормотал Амир. — С какой стати Ювелиру исчезать?

— Может, в этом как раз и дело? — Бинду пожала плечами.

— В чем?

— В стирании смысла. В желании посмотреть, как люди, родившиеся без клейма пряностей, пристрастятся к наркотику, позволяющему безболезненно проходить через Врата, а потом взять и изъять его без предупреждения. Разве не отличная шутка?

— Не знаю, шутка или нет, но Яд ведь не для всех. Люди вроде меня — чашники, корневики — никогда к нему не допускались, так ведь? Я даже один пузырек купить не мог. И никто в Чаше.

Бинду посмотрела на него с обидой:

— Эй, это не только для вашей вратокасты. Очень немногие могли позволить себе Яд, даже вне Корня. Видел, чтобы я купила хотя бы склянку? Да продай я свой магазин и мамины браслеты в придачу, и то не смогла бы набрать на порцию. Когда в последний раз кто-то пил Яд и использовал Врата, не считая королевских особ или членов семей министров?

— Но это должен был быть мой шанс. Я нашел выход на тебя, у меня имелось достаточно пряностей и...

— И ты носитель. Носитель, спрашивающий насчет Яда. Ты сам-то себя слышишь, тамби? Ты скулишь, выпрашивая то, чего у тебя как бы и быть не может.

Слово «скулишь» задело его, как и намек на то, что она с самого начала водила его за нос.

— Яд был не для меня... Я не ради праздного желания попутешествовать по восьми королевствам просил. Врата свидетели, я этим сыт по горло.

— Тогда для чего он тебе понадобился? — Женщина бросила на него цепкий взгляд. — Вернее, для кого?

Амир закусил губу и сразу ощетинился.

— Это мое дело. Я тебе заплатил за сведения про Ювелира. Ты же имела свой интерес — ты сбыла весь шафран, не так ли?

— Да, сбыла, — немедля согласилась Бинду. — Что ты предложил бы мне с ним сделать? Хранить? Меня обобрали бы в первую же ночь. Все до единого тюки, доставляемые вами из Ралухи, идут в восьмую и девятую башни. До базара доходят крохи. Лишь призрак, тень шафрана подает на наши ладони.

«А корневикам и чашникам достается еще меньше», — хотел заметить Амир, но придержал язык.

— Я рассчитывал, что ты исполнишь свою часть сделки.

— Я сделала, что могла, — сообщила тебе сведения про Ювелира. И сведения состоят в том, что его здесь нет.

Амир, привалившись к стене, обхватил голову руками. Он растратил шафран из своего жалованья, пустил в ход заначки из других пряностей, полученных от Карим-бхая в награду за выполнение маленьких тайных поручений, — все, что он тащил в норку ради уплаты Бинду за помощь. Горько чувствовать себя вором, но куда горше — обворованным. Накатило ощущение беспомощности, ярость на систему клокотала в его сердце. Ему казалось, он заслуживает, чтобы хотя бы что-то складывалось по его воле. Заслуживает совсем маленькой удачи. Хотя бы щепотки.

Но разве возможно такое для чашников?

— Значит, всему конец? — простонал он. — Яда нет? Вдруг Ювелир вернется — не через пару недель, так через месяц? Он обязан вернуться!

— Если вернется, я дам тебе знать, — пообещала Бинду. — Но пока рынок высох, тамби. Ни единой капли. Афсал-дина наступит через неделю, и блюстители трона уже откупоривают последние свои запасы, чтобы отправиться в Джанак на сбор урожая и на праздник. Лучше тебе позабыть о том, ради чего тебе понадобился Яд.

— Ты должна знать, если у кого-то есть склянка, — взмолился Амир. — Хотя бы одна.

«Ради моей матери», — добавил он про себя.

Бинду покачала головой:

— Со времени исчезновения Ювелира Джирасанда постоянно устраивает рейды по девяти башням, включая Корень. Выжимает последние капли Яда, занесенные контрабандой, и свозит все в девятую. Но и этого мало. Все злятся, не помогает и то, что угроза Джанаку со стороны Илангована только усилилась. Блюстителям престолов нужно больше Яда, если они хотят направить больше стражников на флот Джанака в качестве подкреплений и покончить с проклятым пиратом. Но и этот план пошел теперь наперекосяк. На афсал-дина блюстители престолов соберутся в Джанаке, чтобы разрешить эту проблему раз и навсегда.

Амир перевел взгляд за окно и проглотил готовую сорваться с языка колкость. Он хотел защитить Илангована, но понимал, что тем самым только ухудшит свое положение. Он переживал, что Илангован, известный умением перетягивать вратокасту на свою сторону, побывал здесь и все испортил. Но теперь ему казалось, что было бы даже к лучшему, окажись этот контрабандист в Ванаси, — тогда Амир мог бы оценить, насколько способен этот человек помочь его семье. Вместо этого Амир положился на Бинду и на туманное обещание насчет Яда. Это явно было ошибкой. Но и верить тому, что Бинду говорит сейчас, тоже не стоило. В глубине души он знал, что Илангована не поймают. Вот уже сорок лет прошло, как вожак пиратов создал рай для беглых носителей, избегая цепких лап Лиги пряностей и всегда опережая ее на шаг.

И хотя методы Илангована могли зачастую показаться сомнительными, Амир не думал, что сумеет найти более подходящий дом для матери и Кабира, чем Черные Бухты.

И для себя самого. Он тоже это заслужил.

Бинду, должно быть, уловила отчаяние, написанное на его лице, и безнадежность в глазах. Она вздохнула и тихонько присвистнула.

— Клянусь Вратами, у тебя и верно все должно быть плохо, если судить по твоей физиономии. Что случилось? Есть возлюбленная из другого королевства, которую ты хочешь тайком ввезти в Ралуху? Я слышала, что есть дайини [11] среди женщин в Каланади, которые привораживают носителей вроде тебя.

— Нет, не возлюбленная...

— А, не важно, хватит с меня. Врата свидетели, я уже поплатилась за свое любопытство. И вся эта возня вокруг Яда — скандал в высоких кастах, а мне не претит видеть чашников, заливающих в глотку склянку-другую, поэтому, может, я и поделюсь маленькой сплетней, дошедшей до моих ушей сегодня.

Амир встрепенулся. Разумеется, исключения должны быть. Он же ведет разговор с Бинду, деловой рани из Ванаси, от которой не укроется ничего в этом чувственном королевстве. Дочерью по духу Карим-бхая. Она обманщица, это верно, но продающая тот обман, какой он желает слышать.

— Кто? — спросил Амир, учащенно задышав.

Лицо женщины оставалось спокойным и непоколебимым. Она медленно протянула к Амиру руку и раскрыла ладонь.

— Если ты вор по природе, Амир из Ралухи, то я среди ванасари крыса по части сделок.

Один ее палец согнулся в приглашающем жесте.

— Ну так отработай сделку, которую заключила прежде! — отрезал Амир. — У меня нет больше шафрана.

Его радовало, что в кои-то веки ему не приходится блефовать. Будь ты чашником, или корневиком, или представителем любой другой вратокасты среди восьми королевств, очень мало кто избегал одержимости пряностями. От потока, шумящего в богатых дворцах и отделанных мрамором особняках, тонкие ручейки стекали на базары, а оттуда в тощие заштопанные карманы низкородных. Семи уровней висячих рынков в башнях Ванаси не хватало, чтобы заполнить чрево одного королевства. Людям требовалось больше. Им всегда требовалось больше.

— Выворачивай карманы, — скомандовала Бинду.

Такая дерзость ошеломила Амира. Эта женщина имеет наглость требовать, после того как ни за что прибрала к рукам его шафран, и тем не менее ему сейчас не оставалось ничего другого, как подчиниться ей. Если она не врет...

Он вывернул карманы.

Выпал пергаментный свиток.

Это был подарок, который Амир забыл передать Карим-бхаю вместе с письмом.

Бинду подхватила пергамент и, не успел Амир выхватить свиток, развязала ленточку. Она развернула его, и глаза у нее округлились: на листе был изображен вид Ралухи с высоты птичьего полета. Врата пряностей среди пышных шафрановых полей, раскинувшееся поселение в форме чаши, дворец на севере, каменные усадьбы и мраморные особняки на западе, рынок между склонов, и на дне долины собственно Чаша. Дом вратокасты.

Бинду смотрела на чертеж, не находя слов. Она облизнула пересохшие губы и моргнула, а потом сложила пергамент и сунула в карман.

— Верни его, пожалуйста, — попросил Амир. — Это подарок для другого человека.

— Ты хочешь услышать сплетню или нет?

— Да, но не за такую цену.

— Эта картинка стоит не один кувшин пряностей, — возразила Бинду, и в голосе ее слышался восторг в предвкушении легкой добычи. — Мало кто в Ванаси знает, как выглядит Ралуха. Эти шафрановые поля...

— Эй! — воскликнул Амир. — Посмотри на себя. Едва ли ты это продашь.

«Знаю, что продашь, — подумал он. — Ты сам поступал так прежде, чтобы добыть еще немного пряностей для аммы».

Бинду печально улыбнулась, и у Амира мелькнула мысль, не видит ли он сейчас настоящее ее лицо.

— Нет, не верну.

Амир сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Тонкая улыбка не сошла с лица Бинду. Амир медленно улыбнулся в ответ, как если бы то была игра, в которую никогда не устают играть: этот таинственный аромат обмена, это наследие базара, струящееся в крови каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребенка в восьми королевствах. Он не питал сомнений, что у Бинду оказалось в руках целое состояние.

И потому смирился с фактом:

— Ладно, по рукам. Теперь говори, у кого есть Яд?

— Точно сказать не могу и продаю, за что купила. Но на базаре прошел слушок, что Ювелир прекратил поставки после того, как пять дней назад раджкумари Харини из Халморы обманула Карнелианский караван на целый бочонок Яда.

Глава 2

Каждая дочь Кобулья садится на одну чашу весов, на другую кладут мешки с кардамоном и арахисом. И когда чаши придут в равновесие, размер приданого для свадьбы считается определенным.

Джаннат Мунши. Шадигар:
критические заметки о ралухском браке

Чаша жила своей, особой жизнью. Дыхание ее было натруженным и хриплым, зачастую смешиваясь с производимыми ее обитателями звуками: чашники, в их числе и носители, храпели громче, чем кукарекают петухи, и более протяжно, чем звонят колокола каждое утро в храмах Уст. Кабир божился, что Амир храпит, как целый свинарник, и не помогало никакое количество толченого зеленого кардамона, добавленного в воду.

— Ну что, передал Харини рисунок? — поинтересовался Кабир на следующий вечер после возвращения Амира из Ванаси.

Говорил он тихо, поглядывая одним глазом на занавеску, за которой амма готовила ужин, поддерживая рукой округлившийся живот. Аромат специй был слабым, и Амир надеялся, что на следующей неделе башара наполнит их кувшины.

Он слабо кивнул брату, от спазмов в спине ломило кости. Амир поморщился и провел ладонью по позвоночнику вниз, насколько мог дотянуться, потом расправил плечи.

— Да-да. Ей понравилось. Она сказала, что повесит его на стену у себя в опочивальне рядом с другими рисунками.

Кабир оживленно задышал, на губах у него появилась широкая улыбка.

— Я еще нарисую. Как думаешь, может, другим блюстителям престолов тоже понравится?

В царившей дома полутьме Амир различил, как поблескивает метка пряностей на шее у брата.

— Это не важно. — Он рассеянно пожал плечами. — Рисуй просто потому, что тебе это нравится. Уверен, кто-нибудь обязательно сочтет твою картину достойной висеть у него в опочивальне.

Мысль, похоже, вдохновила Кабира: он бросился к полке, взял чистый лист пергамента и выбежал из дома, чтобы начать новую работу. Амир, слишком уставший, чтобы гоняться за братом, сел и стал просматривать другие его рисунки. В качестве объекта для изображения Кабира влекла не только Ралуха. В своем безграничном воображении одиннадцатилетнего мальчишки он пытался даже представить, как выглядят Внешние земли за пределами королевств. Горы, видимые с шафрановых полей, облака над ними, леса и предвещаемая ими тьма за их оградой. Брат рисовал сверкающие под солнцем реки, несущие воды через густые джунгли, и...

Амир помедлил, рука, взявшая следующий лист пергамента, задрожала. Изображение громадного зверя занимало почти весь лист. Черная злая тварь нависала над деревней. Кабир намеренно затемнил рисунок, оставил две алые точки для глаз, которые с ненавистью смотрели из сердца тьмы на Амира.

Забыв о собственных словах, он свернул рисунок и пошел за Кабиром. Он знал, где его искать.

Чаша пробуждается к жизни в точности так, как это происходит по вечерам с рыбным рынком в Джанаке. В отличие от высокожителей, здесь никому не нравится сидеть по домам. Это время обменяться мнениями и посплетничать, час, когда можно растереть мазью натруженную спину. В воздухе висел запах залежалого имбиря. Ручеек нечистот журчал в сточной канаве, опоясывающей Чашу, этот неизменный, как время, очаг упадка среди тусклого света фонарей, над которым Ралуха сияла в вышине, подобно осколкам золотой луны.

Единственный запах, который редко здесь встречается, — как ни странно, шафран. Нет, лишь одна золотистого цвета субстанция стекала в Чашу, и это не была королевская пряность.

Амира раздражал довольный вид многих чашников. Он застыл как вкопанный, услышав раскаты хохота и глядя, как Вени и Мадури шутливо препираются на завалинке. Чуть подальше пять-шесть человек пристроились у чайного прилавка. Дамини, с закрывающей половину лица повязкой, мела угол улицы и неуклюже пританцовывала, бедра ее качались в такт песне.

А может, именно так и стоит жить? Может, это он, Амир, неправильно все воспринимает? Что его стремление сбежать из Ралухи и вступить в ряды пиратов Илангована в Черных Бухтах есть иллюзия, как утверждает Карим-бхай?

Предмет своего гнева Амир нашел возлежащим на джутовой циновке, облаченным в лунги [12], с одной ногой, закинутой поверх другой, покуривающим трубочку-биди и пускающим колечки дыма из раскрытых буквой «о» губ. Кабир сидел рядом с Карим-бхаем и рисовал при свете свечи.

— Ступай обратно домой, — сказал Амир брату. — Амме нужна твоя помощь.

Кабир расстроился:

— Но я только начал рисовать. Дай мне немножко времени.

— Сейчас же, Кабир! — прикрикнул Амир.

Карим-бхай хмыкнул и вытащил биди изо рта, показав перепачканные бетелем зубы, после чего подтолкнул Кабира, чтобы тот не мешкал исполнять приказ брата. Последнего запаса терпения у Амира едва хватило дождаться, чтобы Кабир наконец ушел. Достав из-за пазухи лист, Амир развернул и сунул под нос Карим-бхаю:

— Это ты научил его рисовать Бессмертных Сынов?

Бегая глазами по пергаменту, Карим-бхай беспечно пожал плечами:

— Кто-то научил. Лучше сызмальства привыкнуть бояться тех, кто поджидает тебя за оградой Внешних земель. Так у нас будет меньше беглецов вроде твоего отца. Взял и пошел смерти прямо в раскрытую пасть, не так ли?

Амир отдернул рисунок, порвал и высыпал клочки на голову Карим-бхаю.

— Достаточно знать, что Внешние земли непроходимы. Нет нужды приправлять для вкуса тот религиозный бред, который скармливают нам высокожители. Бхай, я не хочу, чтобы Кабир стал рабом подобных историй.

— Ты говоришь как человек, никогда не бравший денег или специй за продажу картинок. И как ты объяснишь это бедному мальчику? Что ты даришь его работы людям в восьми королевствах? Даришь?

Время от времени Амир приторговывал рисунками Кабира. Пристрастие аммы к имбирю и кумину разрослось до такой степени, что без них она готова была уморить себя голодом. Естественно, Амир никогда не рассказывал об этом Кабиру. У его брата имелся единственный талант, и Амир не хотел пятнать это страстное увлечение, переводя его в разряд доходных предприятий. Особенно потому, что Кабиру вскоре придется вступить на тропу пряностей. Захотят ли тогда рисовать его заскорузлые пальцы? При мысли об этом Амира передергивало.

Карим-бхай сделал из биди еще одну затяжку, потом выбил из трубки пепел о подошву сандалии. Он усадил Амира рядом на кушетку, прихлопнул севшего на руку комара.

— Было время, пулла, когда твой отец тоже не был рабом этих историй. Вместо этого ему было любопытно. Он любил подобраться к ограде и поглядеть, а что там дальше. Бесстрашный он был, твой аппа. Ненавидел, когда ему указывали, что делать, и напоминали, где его место. Всегда находятся в Чаше люди, которые, раз выбравшись, уже не могут остановиться. Не знают как.

— Понять не могу почему, — огрызнулся Амир, думая про Илангована.

— Потому, что не так уж неразумно молиться. Оставаться связанным писанием.

— Писанием, исключающим нас из людского рода. — Амир сплюнул на землю. — Мы хуже рабов, бхай.

— Га! — Карим-бхай тихонько цыкнул. — Все мы уж слишком с этим носимся, не так ли?

— Тебе легко говорить, — рявкнул Амир. — Ты берешь все, что тебе нужно, у ног твоих драгоценных министров.

— Эй, пулла, а ты не берешь? Насколько помнится, мы с тобой были двумя тенями, крадущимися по восьми королевствам, не одной. Ты можешь не заходить в их залы, но разносишь для них ароматы, в точности как я.

Амира это уязвило.

— Я делал это, чтобы скопить на Яд!

Если Карим-бхая такая реакция обидела, он не подал виду.

— Войдя в раззолоченный дворец, пулла, я выполняю свой долг перед Чашей. Пятьдесят пять лет служу я дворцу, с возраста твоего брата. Как думаешь, кто убедил Сумана-Коти подписать разрешение чашникам открывать свои лавки на базаре? Как по-твоему, кто побудил министра зерна увеличить довольствие пряностями семьям тех, чьи сыновья и дочери были носителями? Если Орбалун подумывает закрепить хотя бы одно место в Совете за представителем вратокасты, так это потому, что я денно и нощно сидел у ног его министров, клянчил, сливался с тенью, разносил подарки и личные послания в далекие королевства, незнакомые с торговлей пряностями. Я пристроился между высокожителями и вами, чтобы принимать на себя по возможности первый удар.

— Тебе нет нужды так поступать, — обратился к нему Амир просительно. — Ты можешь уйти со мной в Черные Бухты. К Иланговану.

Карим-бхай захлопал в ладоши и покатился со смеху. Хохотал он так долго, что показалось, будто за это время успело уже стемнеть, но наконец вздохнул и закашлялся, хватаясь за грудь и разражаясь короткими приступами смеха. С тяжело вздымающейся грудью он наклонился ближе к Амиру и положил ему руку на плечо:

— Делай свое дело, пулла, а мне предоставь делать мое. В этой жизни Уста благословили меня меткой пряностей, и я намерен добросовестно исполнить свой долг.

— Хо! — воскликнул Амир. — Исполняй свой долг, ладно: таскай письма для высокожителей, а мои не передавай. Таков ведь твой подход?

Карим-бхай спихнул его с кушетки.

— Я целый час прождал у ворот дворца. Харини так и не появилась. Как и ее отец или стражники. Во дворце царила мертвая тишина, пулла. Не вини меня. Карим-бхай всегда доставляет письма.

Цепь размышлений Амира и его досада от приводимых Карим-бхаем доводов тут же нарушилась. Харини снова вплыла в его мысли, и сердце пропустило удар.

Зачем понадобилось ей столько Яда? Или Бинду соврала с одной только целью избавиться от Амира? Едва ли она могла знать о его чувствах к Харини. И казалось невероятным, чтобы из всех блюстителей престолов и их отпрысков Бинду ни с того ни с сего взяла и выдумала такую историю про Харини.

Столь же сильно хотелось узнать причину, по которой Харини не приняла Карим-бхая. Обиделась, что Амир не пришел сам? Он ведь обещал. Так или иначе, у него имелось больше вопросов, чем ответов, и старый простофиля-носитель, покуривающий биди и почесывающий бороду, ничем не мог помочь.

— Мне нужно в Халмору, — вымолвил Амир.

Карим-бхай улыбнулся, раскурив очередную биди и выдохнув облачко дыма в затхлый воздух Чаши.

— Тебе повезло. Через пять дней нам предстоит нести груз в Халмору. Я сверился с реестром Дженгары, там значится твое имя. Нас отобрали, чтобы доставить сотню фунтов куркумы для башары в честь махарани.

«Сотню фунтов, — устало подумал Амир, касаясь метки на шее. — И благословение, и проклятие».

 

При помощи плетки Хасмин выстроил носителей в ряд. Он лаял, отдавая ненужные приказы, и вообще был особенно придирчивым в тот вечер. Амира подмывало еще сильнее его позлить, просто давая понять, что его спина еще не до конца согнулась, но Карим-бхай не дал:

— Я просто не могу позволить ему вот так издеваться...

— Еще как можешь! Хасмину известно, как важна сегодняшняя миссия. Если на то пошло, сегодня он более сдержан, чем обычно.

— Скажешь тоже!

— Обрати внимание, как он оглядывается. Чувствует, что за ним следят.

— Следят?

— Мы идем в Халмору, чтобы обеспечить башару.

— Мне нет никакого дела до башары, бхай.

— Недооценивая значимость башары, ты только себе делаешь хуже. Не просто так министр шелка лично поручил мне пересчитать тюки. А как думаешь, кто поставил Сумана-Коти на его должность?

— Орбалун? — не наобум предположил Амир.

На Карим-бхая можно положиться в его стремлении при каждой удобной возможности оказаться поближе к махарадже Ралухи. Тут, впрочем, Амир отдавал должное старому носителю. Башара представляла собой священный ритуал во имя будущего королевства. Носителям она обещала дополнительный паек из пряностей для семей, а быть может, даже выходной. Первое Амира интересовало мало, зато выходной... Ах, соблазн был велик.

— Хо. — Карим-бхай кивнул. — Башара не может начаться, пока махараджа не смажет идол Уст куркумой.

«Сотня фунтов, — с горечью подумал Амир. — Этого хватит, чтобы с верхом засыпать идола Уст и еще несколько».

Выросший в Чаше Амир никогда не понимал непрестанного тяготения остальных жителей Ралухи к ритуалам. Чашникам нравилось, когда все по-простому. Быстренько помолились, пропели пару песен, а потом откупоривай бочонки с пальмовым вином. И напротив, дворец просто увяз в сотнях разных обрядов.

Не то чтобы Амир не имел понятия о башаре — мать никогда не упускала случая познакомить его с подробностями. Она рассказывала о ней, как о песне: как у королевы начинаются схватки, как все стараются услужить ей. Девять старух из купеческих кварталов приходят накануне родов во дворец, бормоча «башара» себе под нос. Украшенные жемчужными ожерельями и драгоценностями с вкраплениями аметиста, старухи будут утешать королеву во время ее мук и раздирающей душу боли, намазывая ей на щеки куркуму, вкладывая в рот чеснок и перец, втирая шафран в волосы. Мускат, если заслужит. Они окунут ее ноги в розовую воду с добавлением сандалового дерева и сухой золы и станут петь песни не родившемуся еще младенцу. Из дверей в дальнем конце родильной палаты жрецы будут звонить в колокольчики, пока ребенок не появится на свет, после чего гонцы побегут к не знающему покоя блюстителю престола, махарадже Орбалуну, с добрыми вестями.

Это все было немного чересчур. Нет, сильно чересчур. Но ему предстоит встреча с Харини, и в череде дней одной мысли о мгновениях с ней бывало достаточно, чтобы терпеть плеть и ругань Хасмина, даже если служба состояла в растрате специй на младенца.

— Запомни, не больше часа, — предупредил Карим-бхай, когда очередь двинулась и передние из носителей, бросив на завесу щепотку куркумы, исчезли во Вратах пряностей. — Тебе повезло со стражниками-ванасари, но халдивиры не так беспечны по части охраны.

— Я обернусь прежде, чем они что-то поймут.

— Я не был бы так уверен, пулла. — Карим-бхай понизил голос. — Что-то там творится.

— Ты о чем?

— Может, и ничего, только я вчера принес Суману-Коти письмо из Халморы. Письмо от мештского министра. Он просит возбудить торговое расследование и выяснить, почему Халмора передала носителям-мешти только четверть от условленного объема куркумы.

— Четверть? Но...

— Хо! — перешел на шепот Карим-бхай, потому как они приближались к Вратам. — Халмора всеми силами сбывала куркуму. Это всегда был ее основной товар. Почему она придерживает его сейчас? Разве что там случился неурожай, но это едва ли. В лесах вокруг форта растет полно куркумы.

— И какое это имеет отношение ко всему прочему?

— Хо, это просто странно, вот и все. А торговля пряностями не любит странностей, — ответил Карим-бхай. — Просто прошу, пулла, будь осторожен. При любом раскладе возвращайся через час. Сегодня все не как всегда.

— А Халмора не как Ванаси.

Разговор показался излишне нагнетающим, и Амир хотел пристыдить Карим-бхая за суеверную чепуху, но не успел: Хасмин налетел на них, словно ураган. Задержки они не вызывали — Карим-бхай успел преодолеть семь ступеней, Амир шел следом за ним, — но сенапати вклинился между ними и остановил Амира, уткнув ему пику в грудь.

— Ты... — Злая ухмылка исказила лицо Хасмина. — Думаешь, я не знаю, что ты затеваешь?

Амир заморгал, но взгляда не отвел. Он скроил гримасу под тяжестью мешка, но остался стоять на первой ступени, наблюдая, как Карим-бхай проходит через Врата пряностей.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь.

Хасмин надавил на копье. Неприятное ощущение разлилось по коже Амира, грызущее и холодное. Но последовавшие затем слова оказались еще хуже.

— До моих ушей дошел слух, — проговорил Хасмин, нависнув на миг над Амиром. — Не воображай, будто я не знаю, что произошло в Ванаси и кто повинен в беспорядках на висячем рынке.

Внутренне Амир содрогнулся, но внешне остался невозмутим, как всегда.

— Я совершенно не представляю, о чем таком ты говоришь, Хасмин-кака [13].

Он подался в сторону, чтобы обойти пику и продолжить подъем к Вратам, но Хасмин снова остановил его.

— Через шесть лун твоему брату исполнится двенадцать, — шепнул сенапати. — Дни, когда он шлялся по всей Чаше, чирикая по пергаменту, подходят к концу.

Улыбка не сходила с лица Хасмина, и Амиру больше всего на свете хотелось перекинуть мешок через голову и огреть им начальника човкидаров.

— Попробуй, — сказал тот, явно прочитав агрессию в глазах Амира.

Но Амир быстро овладел собой, понимая, что эта стычка ни к чему хорошему не приведет. Но он негодовал, слыша, как этот неприятный человек говорит о его брате.

— Если снова будешь отлынивать от исполнения долга, — пригрозил Хасмин, приблизив лицо к лицу Амира, которому вес мешка не давал отпрянуть. — Или если я снова услышу, что подданный Ралухи устроил дебош в чужой земле, твой брат завтра же станет носителем.

Амир сглотнул и кивнул. Эти слова оглушили его, обожгли плоть, вызвали ту самую ярость, какая подвигла его к мысли сбежать самому и увезти семью из Ралухи. Однако он обуздал гнев, эту клокочущую злобу, и покрепче сжал углы тюка, так, что побелели натруженные пальцы, и направил свой гнев так, чтобы он толкал его вперед, в Халмору. К Харини. К Яду.

Кое-как ему удалось отцепиться от Хасмина.

— Кака, — произнес он с напускной веселостью. — На носу башара. Мы же не хотим опоздать с куркумой, правда?

С этими словами он проскользнул мимо начальника стражи, с лица которого так и не сошла злобная ухмылка. Амир высыпал на покров щепотку куркумы. Голову его обуревали тяжкие думы, как в кошмаре. Посреди шафранового моря он вообразил на фоне качающихся стеблей лицо Харини и шагнул через Врата пряностей.

Амир втянул другой воздух, и воспоминания о Харини померкли, пусть даже на миг. Его гнуло к земле, внутренности возмущались, как если бы их заперли внутри тела, а они хотели вырваться на свободу.

Веки поднялись с трудом. День сменился поздним вечером. В небе рокотал гром, тучи поглощали остатки света. Моросил дождь. Вокруг Амира стояли начеку десятка два воинов Халморы. Лица у халдивиров были размалеваны, как кожаные щиты, волосы собраны в хвостики на затылке, а в ленты из золотых перьев, которыми они были перехвачены, вплетены ожерелья из костей и клыков. По мере того как день переходил в ночь, вид у этих парней становился все более пугающим.

Мало где следовало блюсти такую осторожность, как в Халморе, империи куркумы.

Другие носители, как и Амир, с трудом восстанавливались от последствий перехода через Врата. Карим-бхай ковылял, его держащие тюк руки слабели с каждой минутой. У самого Амира мышцы горели огнем, спину свело, а в мозг по временам словно вонзались шипы.

«Клянусь Вратами, — думал он, — так скверно еще никогда не было!»

Он поймал себя на мысли, что подумал так же после перехода в Ванаси и задался тогда вопросом, не всегда ли так кажется. Но нет, этот раз был другим, как и накануне. Он был хуже.

Что происходит?

Впрочем, халдивиров это не заботило. Не нося клейма пряностей, они не могли представить себе, каково путешествовать через Врата, не говоря уж о различиях в ощущениях. Их перемена в обличье не скрывала презрения к вратокасте, и это отношение они разделяли с облаченными в шафрановые одежды човкидарами из Ралухи и стражниками остальных шести королевств.

Амир бросил взгляд за спины воинов: узкая дорога между деревьями спускалась по склону к огромному форту-дворцу, притулившемуся среди бескрайних джунглей.

Халморская кила.

Под навесами рыночных лавок и в пустых окнах форта мерцали огни, напоминая о том, что ни темнота, ни дождь не способны помешать торговле пряностями.

— Не останавливаться! — рявкнул один из халдивиров.

Карим-бхай уронил мешок и сцепил трясущиеся руки:

— Прошу, сагиб, дайте нам немного времени.

Ближайший к нему халдивир не разжал губ, но на лицах его товарищей отразилось неодобрение. В воздухе ощущалось некое напряжение. Амир думал, что упадет, не дойдя до склада. Усилием воли передвигая гнущиеся под весом мешка ноги, он переключил мысли на домашний уют. Думал про самбар [14] аммы, благоухающий чесноком, тамариндом и хингом, плавающий в колодце из риса и ожидающий, когда его зачерпнут ложкой. Впрочем, дом, который он себе воображал, был где-то на одной из далеких звезд, рассеянных по небу. Насколько ему было известно, Врата соединяют мостами самые отдаленные уголки света, отодвигая родной край в еще более далекую даль. Дождь усилился. Краткий миг передышки истек. Халдивиры замахали плетьми, заставляя носителей поднимать тюки, укрыв их перед тем накидками. В итоге сами носители, бредя к форту-королевству, вынуждены были мокнуть под дождем.

Амир поравнялся с Карим-бхаем:

— Почему боль усиливается?

— Откуда я знаю? — прошептал в ответ Карим-бхай. — Но это так, а нам не дают продыха.

— Стражники торопятся, похоже, довести нас до склада и отправить обратно в Ралуху.

«Меньше времени, чтобы встретиться с Харини, — отметил он. — Если кто-то еще назовет меня везунчиком...»

Пара халдивиров верхом на лошадях нагнала их и поехала рядом, и разговор стих. Беспокойство закралось в душу Амира. Странные времена, как выразился Карим-бхай. И чем больше он размышлял о переданных Бинду новостях, тем больше готов был согласиться с мнением старого носителя. Ни одно из восьми королевств не ограничивало продажи производимых ими специй. В курсе ли происходящего Харини? Она всегда ненавидела политику или, по меньшей мере, держалась в стороне, пока родители надзирали за торговлей пряностями. Тем не менее именно ее имя назвала Бинду, а не раджи Вирулара или рани Бхагияммы.

Не попала ли Харини в беду? Что, если Ювелир решит вернуть украденный Яд?

Если Бинду сказала правду... Нет, этого он до сих пор не знал.

Проблема заключалась в том, что Амир не знал ничего.

Сердце застучало быстрее. Остатки терпения, еще сохранявшиеся в нем, испарились, как боль в голове после того, как пожуешь перец. Ему нужно найти Харини. Если между ними на самом деле что-то есть, она даст ему хотя бы один пузырек с Ядом и расскажет, что происходит.

Он отдал полуторамесячный паек специй и еще рисунок за этот шанс снова встретиться с ней. И не собирается упускать этот шанс.

Если его схватят, будет утешением, что он хотя бы попытался.

Но если нет...

Халдивиры провели их по дороге, затем через подъемные ворота в большую, обнесенную стенами крепость. В воздухе висел гомон голосов. В колонне никто не говорил вслух, не считая отдачи скупых приказаний, в какой склад что нести. Едва они оказались внутри форта, зуд нетерпения снова проснулся в Амире. Каждый шаг казался незримым препятствием, которое ему приходилось преодолевать на пути по этой усыпанной мусором тропе, что поднималась по спирали к дворцу на вершине холма, подобно мудрому блюстителю престола, восседающему на троне. По обе стороны возвышались стены из песчаника, расслоившиеся и намокшие, расселины в них служили оконными щелями, указывая на углубленные дома и лавки-пещеры. Амир как свои пять пальцев знал потайные коридоры, включая ведущие к подземельям и сводчатым подвалам килы; по словам Харини, древние блюстители престолов там разводили огнельвов, которых использовали для боев в ямах и наказания непокорных носителей.

Раньше, полагаясь на Карим-бхая в качестве прикрытия, Амир мог без особого труда ускользнуть. Харини ждала его в подвале в своем темного цвета павадае [15], пахнущем зверобоем и скородой, и нюхала палочку корицы с улыбкой, открывавшей сломанный зуб. Встречи всегда были короткими, и Амир старался насладиться ими сполна. Каждый удар сердца приближал его к мигу, когда ему нужно будет бежать и встать в хвост процессии носителей, обливаясь потом, запах которого смешивался с ароматом духов Харини. Поначалу он никак не мог поверить, что это происходит на самом деле. Что Харини, наследница правителей Халморской империи, встречает его в подвале, откуда они прокрадываются в дворцовый сад наверху, ищут в земле грибы, перепачкавшись грязью, и смеются до упаду. Она рассказывала ему про дворец, про семью, про вылазки в глушь верхом на кабане или на лошади, подражала звуку птиц и цикад, которых слушала, пока люди ее отца гнали кроликов и оленей до самого края леса, за которым кончался мир и начинались неведомые Внешние земли.

Амир всегда задавался вопросом о движущих ею мотивах и старался не допускать пауз в разговоре, которые побудили бы девушку задавать вопросы о его жизни. Да ему и не о чем было рассказать, кроме как о брате, который через год должен стать носителем, и о беременной матери, которой вот-вот предстоит родить. Не говорить же про тех, кто расхаживает над Чашей Ралухи, топча их по головам, называя их вратокастой, — будто у обитателей Чаши существовал иной выбор, кроме как влачить жизнь в нищете.

Амир давно уже опустошил сундук своих фантазий, в те первые недели, когда взахлеб рассказывал Харини про другие королевства. Про Амарохи с его водопадами и белыми облаками, где великий мост из гвоздики переброшен через ущелье такое глубокое, что тошнота подкатывает к горлу, стоит посмотреть вниз. Про Талашшук с его мраморными залами и библиотеками, бесконечными базарами, благоухающими имбирем и мускатом. Про Джанак и его шумный порт, про пьяных купцов и таверны, изобилующие пивом, корицей и мясом. Про то, как топил боль от Врат в кружке вместе с Карим-бхаем и другими, как разучивал песни моряков, везущих рыбу на шаландах и пирогах. Харини тонула в его речах, и, хотя ее семья время от времени покупала Яд у Ювелира, ей самой никогда не разрешали пользоваться Вратами.

Если это действительно так, то зачем Харини обманом заполучила у Карнелианского каравана Яд? Хватило бы одной склянки. Не было нужды настраивать против себя Ювелира ради желания увидеть другие королевства.

Амир нутром чуял здесь некий подвох. Знал: тут кроется что-то большее. И это был еще один довод в пользу того, чтобы разыскать Харини.

Вечнозеленые джунгли вокруг килы волновались, деревья стонали, сгибаясь под ветром, по листьям барабанил дождь. Как правило, халдивиры уходили или оставляли у складов всего несколько человек, и Карим-бхаю не составляло труда отвлечь их и дать Амиру сбежать. Но в этот раз в оцепление выставили три дюжины солдат. Не было никакой возможности увести их со священной дороги пряностей. Придется ему попытать счастья на обратном пути. Выругавшись, Амир приладил мешок на спине и зашагал следом за Карим-бхаем и другими носителями.

Рутина всегда проста.

За исключением того... что сегодня было иначе.

Как только показался форт, сотни свечей и факелов, даже лучинки в окнах разом погасли. Вся крепость-королевство Халмора погрузилась в дождливую мглу.

Амир видел только смутные очертания идущего перед ним Карим-бхая, а дальше можно было различить только неясные тени и пятна. Один из идущих сзади носителей врезался в него, и Амир едва не упал.

Конь одного из халдивиров громко заржал и поднялся на дыбы. Кто-то из стражей призвал к тишине. Прочие халдивиры бросились заново разжигать факелы по тропе пряностей, гадая, что за колдовство погасило разом все огни в Халморе. У Амира появился шанс отбиться от колонны всадников, съехавших с тропы, и броситься к главной башне килы.

Носители собрались у входа на склады, перешептываясь о внезапном наступлении тьмы, — ничто не могло быть более зловещим знамением накануне башары. Карим-бхай наскоро помолился Устам и заставил Амира сделать то же самое. В шуме дождя утонули и эти робкие бормотания.

В молитвы Амир не верил. Вместо этого его взгляд устремлялся к дворцу. Он сосредоточил его на самой западной из башен, отделявшейся от главной, как изогнутый палец. Покои Харини. Одинокий огонек мерцал в верхнем окне в море тьмы, и сердце у Амира екнуло.

Карим-бхай зашел с мешком вперед, пытаясь завязать разговор с халдивирами. Спустя пару минут он вернулся с таким видом, будто повстречался в темноте с перичали [16].

— В чем дело? — спросил Амир, утирая с глаз дождевые капли одной рукой, а другой придерживая тюк с размолотым в муку шафраном.

Карим-бхай тяжело вздохнул:

— Есть проблема.

— Это я вижу, — бросил Амир с досадой. Потом ожесточенно заморгал, пялясь в темноту, и добавил: — Вернее сказать, не вижу.

— Куркума... — Карим-бхай закусил губу. Вода капала с его косматой бороды, он сильно морщил лоб, силясь подобрать правильные выражения. — Куркуму не придерживают, пулла, — пробормотал он. — Ее украли.

У Амира открылся рот.

— Это невозможно. Как? Кто? Ювелир?

Его подозрения могли-таки оказаться верными. Ювелир решил поквитаться за Яд, забранный у него Харини.

Амир посмотрел на отряд халдивиров, нетерпеливо ожидающих дальнейших приказов.

— Им нечего сказать, — произнес Карим-бхай вполголоса. — Они растеряны не меньше нашего.

В этот миг взгляды всех носителей и халдивиров сосредоточились на высоком окне в опочивальне Харини, как будто ответы на их молитвы таились в этом хрупком, мерцающем язычке пламени.

В омытой дождем тишине текли мгновения. Амир скользил глазами от одной башни килы к другой и по их многочисленным окнам, казавшимся сейчас просверленными кем-то назло дырами.

Затем из окон что-то повалило. Поначалу это походило на пар, но затем дым обрел цвет. Кроваво-красный, потом шафрановый, желтый, фиолетовый, зеленый и белый — словно такое призрачное воплощение блюда тхали [17]. Испарения сгущались, становясь темнее ночи, а потом дождь поглощал их. В считаные секунды вся кила окуталась пеленой цветного тумана.

Нет. Амир сглотнул, уловив, как через дождь его носа коснулся намек на аромат корицы.

Это не краситель.

Пряности.

Если он чему и радовался в этот момент, так это тому, что все взгляды, включая Карим-бхая, были прикованы к дворцу.

Посему для Амира не было ничего проще, как скинуть мешок на землю, ускользнуть со священной тропы пряностей и протиснуться в щель между стенами. Память об аромате Харини влекла его к ее гибнущему дому.

Глава 3

Ошибаться свойственно человеку. Забыть добавить в обед специи — непростительное преступление, караемое заключением сроком от семи лет вплоть до смертной казни.

Торговля пряностями для непосвященных.
Глава 6: «Грехи»

По мере того как Амир пробирался через узкие коридоры и пещеры, громада крепости давила на него сильнее, чем мешок с пряностями.

Перед его мысленным взором продолжал трепетать огонек в окне опочивальни Харини. Тишина, мрак, дождь на улице и клубы дыма от горящих специй — все предрекало долгую ночь.

Харини никогда не провожала его собственно во дворец. Вместо этого они всегда бродили по окрестностям, держась в тени стен, по густым садам, по склонам, а иногда забирались на холодные, сырые вершины, куда попадали через винтовые лестницы внутри заброшенной башни и откуда могли при свете луны любоваться с высоты окружающими Халмору бескрайними джунглями.

Сегодня он был один. Сегодня он был напуган.

Мимо поварят и слуг он пролетел порывом ветра, делая вид, что находится в крепости по делу. Но пусть уверенные манеры и походка придавали ему некую тень авторитета, зато наружность, мокрые волосы, порванная одежда и неподходящее время суток свидетельствовали против него. А самое главное — на шее буквально кричало, заявляя о себе, клеймо пряностей.

Амира охватил внезапный приступ тоски: ему хотелось, чтобы Карим-бхай был рядом.

«Успокойся!» — сказал он себе. Все, что требуется, —это найти Харини и слой за слоем снять кожуру этой странной ночи. Ему нужен был Яд, но еще он хотел увидеть Харини. Амиру было не по себе от грызущего подозрения.

Что до Яда, то, если даже Бинду соврала, у Харини вполне может найтись лишняя склянка. Она постоянно говорила о желании стащить у отца пузырек для себя. У всех королевских особ имелся личный запас, необходимый для случаев, когда нужно посетить другие королевства — например, во время афсал-дина.

Впервые за вечер в душе у Амира затеплилась надежда.

Всего один пузырек. Для аммы.

Ведь именно в этом все дело, правда? Он не может бросить амму, как сделал это отец много лет назад. Карим-бхай ошибается. Именно тут крылось отличие Амира от родителя — в факте, что он готов обойти все восемь королевств и добыть Яд, лишь бы не оставлять мать одну. В том, что на поиски новой жизни он уйдет не один, а вместе с Кабиром и аммой, а также с ее не родившимся пока ребенком.

В новой жизни не придется служить носителем, особенно это важно для Кабира.

Каждый шаг напоминал об этой необходимости. Кости ломило эхом боли — цены, уплаченной за проход через Врата. Кабир не должен разделить эту муку. И он сам, Амир, тоже больше не будет. Все эти годы, глядя, как растет в Чаше брат, Амир так и не осознал до конца, как быстро придет черед Кабира заступать на службу восьми королевствам. И вот теперь, когда остались считаные месяцы, по жилам его струилось чувство вины. Нужно было действовать быстрее. Следовало раздобыть флакон с Ядом еще давно, когда имелся такой шанс, и оставить Врата, торговлю и Уста далеко-далеко позади.

Амир презирал Уста, это божество пряностей. Ну почему Карим-бхай не хочет видеть этого в своем слепом поклонении? Почему не видят другие носители? Почему не хотят для себя лучшей жизни, чем влачить жалкое существование в Чаше, почему не хотят бежать на свободу, как поступил Илангован много лет назад? Или хотя бы последовать примеру аппы, который предпочел гибель во Внешних землях мучениям переходов?

Писания, писания, писания! Амир сыт ими по горло. Будь это в его власти, он бы спас всех чашников в Ралухе до единого. Но выходит так, что даже избавление собственной семьи требует сил выше человеческих. И никаких гарантий.

Эхо писаний раздавалось в голове у Амира шепотом ритуалов и сумеречных гимнов Устам. Звук сочился из стен килы, и Амиру почудилось на миг, что он вовсе не в Халморе, а посреди Врат — не на одной стороне и не на другой, но в той самой пропасти, где, по слухам, обретаются Уста.

Стены обиталища Уст украшены колоннами с увитыми жасмином основаниями, в альковы встроены маленькие усыпальницы, где горят лампы в стеклянных вазах.

Харини шутила иногда, что, если бы Амир перебрался в Халмору, в ее семью, у него полжизни проходило бы в ритуалах. Облаченный в шелковый вешти, со священным пеплом на лбу, он сидел бы рядом с ее отцом, пока тот исполняет бесконечные хомы, призывающие Уста благословить обмен, используя пары куркумы и розовой воды, а также речения, полные покорности и вечной преданности.

Пряностные мечтания, от начала до конца! Никогда бы ему не позволили войти в дом правителей Халморы. Ни ему, ни его семье. Как ни осыпай его золотом, ничто не сотрет клеймо предыдущего низкого рождения и не очистит текущую в венах кровь нынешнего воплощения. Писания Уст навсегда преградили для него этот путь.

Взамен оставалось лишь туманное будущее в Черных Бухтах с Илангованом, под сенью его власти. Власти разбойника, который сам был некогда носителем. Илангован обеспечит ему и его семье если не благополучие, то хотя бы безопасность. На его попечении живут сотни представителей вратокасты, сбежавших из своих королевств. Это не были какие-нибудь басни, рассказываемые у костра: плакаты и объявления, провозглашающие Илангована бандитом и пиратом во всех восьми королевствах, служили доказательством его существования. Он станет защитой Амиру.

Если Иланговану и его собратьям-разбойникам удалось разорвать свои узы, удастся и Амиру. С объятиями Харини не сравнится, но хватит и этого.

Но эта цель казалась очень далекой сейчас, когда тишина Халморы пожирала его. Что произошло? Куда делись шум и гам халморского дворца, слышные обычно за много миль даже в сумерках?

В какой-то момент молодой человек поверил, что заблудился. Эта дорога не может вести к башне Харини. Неужели чувство направления его подвело? Может, следует вернуться к началу пути?

Послышались шаги. Амир проворно юркнул в один из примыкающих коридоров, сетью растекающихся по киле. Дорогу преградила шелковая портьера. А почему бы и нет?

Его окутал аромат корицы и жимолости, ноги ступили на ковер. Фрески на стенах изображали традиционные халморские праздники. Амир взял несколько виноградин из корзины на боковом столике и провел пальцами над пламенем в лампах. Тепло впитывалось в кожу, успокаивая нервы.

Коридор привел его в комнату, где половина свечей уже погасла, но вторая половина заливала тусклым светом стол с раскатившимися виноградинами и недопитыми стаканами с вином. На другом конце он увидел окно, завешенное сеткой. Не ведет ли этот проход в башню Харини? Уверенности не было, но Амир все равно скользнул через порог.

Дверей нет, лестниц тоже. Вместо них поваленные плюшевые диваны с матрасами и подушками в чехлах. Вокруг них разбросаны пустые кубки из-под вина и блюда с фруктами.

Внимание Амира привлекли голоса за окном. Он оперся коленом на диван и заглянул через сетчатую занавеску.

Дарбар [18] внизу был странным образом пуст. Двор был уставлен флагами, диванами и... ветками деревьев. Амир разинул рот. Никогда не доводилось ему видеть двор Халморы. Виноградные лозы и лианы — это одно, но тут целые сучья проникали через окна и стены как продолжение джунглей, и никто не препятствовал им. Большую часть пространства в центре занимали столы из березы. Фонари в форме грибов свисали с ветвей под сводом. Сотни светлячков порхали среди колонн, озаряя комнату гипнотическим мерцанием. При виде такой пустоты Амир недоуменно заморгал. От Харини он слышал рассказы про еженощные пирушки. Тишина завораживала, и молодой человек стоял, забыв на миг о намерении разыскать принцессу. Потом взгляд его упал на помост прямо внизу, со сделанным из дуба и янтаря троном, похожим на ядовитый гриб. Кто-то стоял рядом с троном, небрежно положив руку на подлокотник, как если бы располагался рядом с другом.

Харини...

Сердце Амира забилось неровно; он присел на то, в чем узнал теперь кресло с королевской обивкой, и вгляделся вниз. Харини собрала волосы в несколько черных пучков — она клялась, что никогда не использует этот стиль. По ее словам, от этого болели корни волос и выглядела она старше. Вдобавок на ней было материнское ожерелье из сурьмы — жуткого камня, из-за которого казалось, будто ей взрезали горло и брызнула кровь цвета пепла. Ожерелье она тоже ненавидела. На боку у нее висел тальвар [19]. Харини никогда не носила острые предметы. Амиру тревожно было видеть ее в окружении вещей, не свойственных ее привычкам. Он помедлил, стараясь залатать дыры в своих воспоминаниях и недоумевая, когда они успели превратиться в нечто неузнаваемое. Так же неузнаваема была и женщина, располагавшаяся напротив Харини. От нее исходила аура спокойствия, как если бы не существовало напряжения, охватившего о