Оглавление

Пролог

Я — Автор.

Вы именуете меня Системой и ищете слова, пытаясь договориться со мной. Вы находите их, и я даю вам желаемое.

Я — Автор света и цвета.

Я безграничен в своей щедрости для тех, кто готов нести ответственность за свой выбор и платит назначенную цену не торгуясь.

Я — Автор. Автор облаков и ветра.

Я беспределен в своих намерениях для тех, кто готов менять и меняться.

Я — Автор. Я не создаю, не поощряю и не порицаю. Вы это делаете сами.

Я — Автор.

Глава 1. Мартин

С Мартином это случилось в конференц-зале, когда он произносил последние слова доклада, представляя Сообществу Авторов Идей новый замысел. Все стало ясно по возникшему облаку тишины, окутавшему огромное, наполненное золотистым вечерним светом, рассеянным в изгибах стен, помещение. В тот же миг ослепительная белая вспышка возвестила: идея доктора Мартина Поста принята и подтверждена. Этот момент мог бы стать триумфальным. Согласно Этикету, прозвучали аплодисменты — неровные и сразу же затихшие. Отвернувшись от отстраненных и сочувствующих лиц, с усилием, будто пробираясь сквозь толщу воды, автор идеи памяти направился к выходу. Все мысли были о том, как бы не споткнуться о сгустившийся воздух: тело не слушалось, в ушах мерно постукивали гулкие молоточки.

Дверь демозала с оглушающе-тихим шипением закрылась за спиной, похоже — навсегда. Право приватности, положенное в таких случаях, обеспечивало возможность не опасаться, что кто-либо посмеет побеспокоить до второго выбора.

Белая лента дороги привела к корпоративному номеру по едва заметно мерцающим под ногами линиям карты. Войдя в небольшую светлую комнату, Мартин установил ночной режим, разделся и, нащупав углубление в стене, не глядя, бросил костюм — утром там снова появится безукоризненная одежда. «Не понадобится», — помрачнев, споткнулся о невысокую упругую выпуклость, образовавшуюся на полу. Сил на поиски цилиндрического валика, помогающего комфортно заснуть, не хватило. Устроившись внутри прохладной темноты, поджал ноги и отключился, не пытаясь распутать обрывающуюся паутину мыслей и не решившись взглянуть в зеркало.

Проснувшись, удивился ясности отпечатка случившегося в памяти. Не ощущалось утренней сонливости — вечерние неяркие полосы, тянущиеся от оконного проема к стене, казались слегка припыленными на просвет. Упругое ложе, принявшее за ночь форму тела, бесшумно выровнялось и отвердело, приглашая к действию. Мартин сидел на жестком полу, размышляя, не установить ли повторно ночной режим, но сон безнадежно рассеялся.

— Доброе утро, — хмуро пробормотал доктор Мартин, уставившись в мутную матово-серую дугу стены. Тишина вчерашнего дня взорвалась в голове густым паром. — Иди, — собственный голос показался приглушенным и ласковым. — Смотри.

Но Мартин не спешил это увидеть. Отвернувшись от поблескивающей зеркальной панели, прошел в стеклянную, как во всех апартаментах Корпорации, личную кабинку, и стоял под теплыми струями соленой воды так долго, как позволял авторский кредит быта.

Прошло уже так много времени с момента первого выбора. Пройдя популярную процедуру фиксации возраста, Мартин перестал непрерывно — «линейно», как говорилось в давних записях, стареть. Множество длинных циклов оставаться молодым мужчиной с ясным осознанием жизненной силы, безусловно, приятно. Он считал себя обыкновенным: не обладал ни выдающимся ростом, ни особенной складностью фигуры. Иногда романтически настроенная жена называла его карие глаза медовыми или даже янтарными, и он морщился, смущенный этими клише, но не мог удержаться от довольной ухмылки.

Выбирая годы для остановки линейного старения, решил дождался возраста, в котором не стало отца: стремился быть похожим на него, если уж не характером, то внешне. Мама так горевала и бессильно злилась, когда Мартин-старший однажды не вернулся домой. Не смогла простить казавшемуся несокрушимо надежным мужу неожиданный уход в Архив, хотя всем известно, что это так и бывает — внезапно, без объяснений и прощаний.

Мартин тогда был вполне взрослым. Непритворно сочувствовал маме, но не разделял в полной мере горя. Гордился отцом: уйти отсюда дано немногим, это редкая удача. Появляется выход и человек оказывается перед потусторонней дверью. Безусловно, можно отказаться открывать ее, но отец поступил иначе — его право. Мартин полагал, что лишь избранные способны найти выход за линию Архива, но со временем стал допускать мысль о банальной случайности.

От ушедшего в Архив всегда остается какой-нибудь предмет, и именно по этому бессловесному посланию близкие узнают о случившемся. После ухода Мартина-старшего на подоконнике лежала сложенная треугольником потрепанная карта дорог с отмеченной чернильными штрихами сетью дальних маршрутов. Больше ничего — тогда не существовало доступных средств для сохранения воспоминаний.

Галерея сведений всегда была ограничена для использования, и в ней хранились самые важные материалы Сообщества — никаких личных файлов там не содержалось. А к откровенным разговорам отец не стремился, поэтому Мартин так и не успел по-настоящему узнать его. Мартин Пост-старший много смеялся, любил перемещаться налегке, не имел в собственности предметов и не боялся линейного старения. И, вероятно, забыл о семье, едва очутившись в Архиве. Мартин-младший предусмотрительно брал с собой багаж и искал способы помнить.

Бывало, до спазма в горле скучая по отцу, Мартин пытался вообразить, насколько все могло сложиться по-другому. Но и в такие моменты не позволял себе сожалений — это было бы неблагодарностью. Понимал: невосполнимая потеря обеспечила обретение собственных смыслов.

На запотевшем стекле медленно проявлялось пятно. Вспыхнул жар внутри при виде лица — точной копии деда Мартина, взирающего из зеркала пристальным, изучающим взглядом свинцово-коричневых глаз.

— Здравствуй, — Мартин подмигнул отражению, все четче обозначавшемуся на высыхающем стекле.

Он предчувствовал, что, зафиксировав возраст, попадет в ничтожно малый процент тех, кого коснется возвратный эффект — «эффект Катра», названный именем великого профессора. Опасался столь нежелательного развития событий, как оказалось — не напрасно. К тому же все случилось крайне несвоевременно. В точности как с учителем, и, пожалуй, единственным другом Катром. Автор идеи цвета, вмиг наверстав прожитое время, вскоре предпочел уйти, оставив свое имя в истории.

Мартин, в тот период увлеченный идеей памяти и раздумывающий, не пройти ли популярную, казавшуюся безопасной и такой заманчивой, процедуру, был потрясен необъяснимым исчезновением наставника. Позже, все-таки решившись, старался не думать о Катре, несмотря на то, что мир щедро подбрасывал напоминания о легендарном авторе на каждом шагу. Но в последние дни, готовясь представить Сообществу новые разработки, все чаще вспоминал свой самый первый доклад.

Улизнув тогда с официальной части торжества, они с профессором вдвоем отмечали в корпоративном баре одобрение дебютной идеи Мартина и присвоение ему докторской степени. Учитель, до смешного не ладивший с крепкими напитками, после второго бокала начал путанный монолог. Катр заплетающимся языком поверял свои догадки о том, что происходит за линией Архива, и Мартин слушал, боясь моргнуть, чтобы не сбить настрой рассказчика. Но тот, замерев на полуслове, уснул прямо за стойкой, преобразовавшейся в уютное кресло. С тех пор прошло несколько десятков длинных циклов, но забыть ту незаконченную беседу не получилось.

Больше они не виделись: тогда еще совсем молодой доктор Мартин, став автором идеи памяти, получил авторский допуск в Галерею сведений и занимался систематизацией имеющихся там данных, а Катр, после настигшего его возвратного эффекта, не искал ни с кем встреч. Вероятно, профессору было еще сложнее пережить случившееся — он стал первым, кто столкнулся с этим досадным явлением. Теперь, оказавшись в сходном положении, Мартин понял друга, и давняя обида исчезла. Но незаданные вопросы будоражили воображение и требовали ответов. До сих пор оставалось сожаление об упущенной возможности составить представление о потустороннем мире. В Сообществе не принято говорить об Архиве. Лишь профессор Катр, игнорируя негласные правила, мог поделиться столь специфичной информацией. Но ничего не поделать: автор идеи цвета, уходя навсегда, не счел нужным даже попрощаться. Катр не отличался сентиментальностью.

«Интересно, Э-Ли кто-нибудь сообщил?» — уныние нарастало с каждой новой мыслью. Как правило, утро, где бы ни застало их с женой, начиналось с вибрации синхронизировавшихся колец, которыми они с Э-Линой обменялись в качестве подтверждения своего союза. Сегодня этого не случилось, и неудивительно — сон был необычайно долгим.

Наверняка жена знает и выдерживает паузу.

Э-Ли безошибочно чувствовала мужа, да и Этикет в этой ситуации предписывал соблюдение дистанции. Однажды они с Эл говорили о ничтожности риска побочного эффекта, и она удивлялась опасениям мужа: на ее памяти подобного не случалось. Мартин тогда обмолвился, что не будет возражать против прекращения брака, если самые неоптимистичные прогнозы сбудутся. Как разделить с ним внезапные драматические перемены юной девушке, не имеющей ни малейших отметин прожитого опыта? Оказаться спутницей старика, пусть даже вполне энергичного и перспективного автора… Все, все, все до единого несостоявшиеся изменения разом настигают «счастливчика», попавшего в эту вероятность. Назойливой спиралью в голове раскручивались одни и те же слова: «Возвратный эффект. Эффект Катра». Будь он неладен.

Кольцо неподвижным тонким холодным ободком охватывало палец. Мартин тихо выругался и замер, глядя блеклыми, когда-то светло-карими, а теперь будто подернутыми сизой пленкой глазами, на свои — чужие, старые руки, изборожденные зеленоватыми узлами вен, с кожей, усыпанной тускло-серыми пятнами, с трещинками на потемневших ногтях.

Настойчивое шуршание отвлекло от горестных мыслей, и, вздохнув, он повернулся к двери, не собираясь ее открывать. Никого не желал видеть. Звук усиливался, и пришлось приглушить настройки приватности до полупрозрачности. Возле порога маячила низкая округлая тень. Надо бы встать и открыть настойчивому гостю. Если не прогнать эту штуковину, она будет тут ошиваться бесконечно: терпения инструктам не занимать.

— Заходи, — посторонился, приглашая автопомощника.

Неужели это тот самый, из лаборатории Э-Лины? У него одного макушка мерцала разнообразными оттенками в зависимости от настроения. Остальные инструкты выражали свои механические эмоции интенсивностью белого цвета.

— Приветствую тебя, доктор Мартин! — по всей форме поздоровался визитер.

— Угу, — было не до церемоний. — Чего тебе? Если ты не принес известие от моей жены, катись, откуда приперся.

— Сожалею, доктор Мартин, но у меня другая задача, и я обязан ее выполнить.

— Какая такая у тебя задача в моей комнате?

Инструкт мигнул голубоватым светом и официально произнес:

— Мне поручено выяснить твои планы в связи с произошедшим. Этикет препятствует инициированию контакта с тем, кто не сделал второй выбор после наступления возвратного эффекта, поэтому никто из членов Сообщества не уполномочен выполнить эту функцию.

— Ясно. Планы… Посмотри на меня, какие у меня могут быть планы? — пожаловался Мартин машине.

— Ты отлично выглядишь, доктор Мартин, — деликатно ответствовал посетитель.

— Ладно, молчи уж. Что ты хочешь от меня услышать? — Мартин начинал нервничать.

— Повторяю: тебе предстоит второй выбор. Огласи свои намерения, и я передам твое решение Сообществу, — терпеливо разъяснил инструкт.

— Ты уж извини, — все больше досадовал Мартин, — но я в подобном положении впервые и не настолько разбираюсь в своих правах, чтобы удовлетворить всеобщее любопытство.

Автопомощник несколько раз неритмично мигнул, и можно было поручиться, что это знак не меньшего недовольства, чем если бы незваный парламентер закатил глаза. Но никаких глаз, разумеется, не имелось: слабый свет маячил из горизонтальной щели на металлопластиковом корпусе.

Поначалу из зачитанного механическим голосом списка вариантов не обозначилось никаких открытий. О праве на приватность до второго выбора Мартин знал, но и не догадывался, что эту поправку в Этикет внес лично профессор Катр перед своим загадочным исчезновением. Не стало открытием и то, что допускается оставить все как есть, будто ничего не произошло. Никто и намеком не обмолвится об очевидных изменениях внешности. На это Мартин тоже рассчитывал.

Выслушав предложенные альтернативы, призадумался. Еще положено право на попытку уйти навсегда, получив доступ к капсуле покоя, и это не представляет сложности — очередь туда не стоит. Или пойти иным путем и переместиться в любом направлении, развернув карту своих дорог. Корпорация огромна, Сообщество Авторов Идей — лишь малая ее часть, и принадлежностью к ней Мартин чрезвычайно гордился.

— Доктор Мартин?

Пауза затянулась, а ответа он так и не дал. Мартин устало опустился на пол рядом с инструктом и процедил:

— Пока приватность. А там посмотрим. Это все. Уйди, а?

— Благодарю за информацию. До свидания, доктор Мартин.

— Погоди! — окликнул Мартин автопомощника, плавно двигающегося к двери. — Ты сообщишь кое-что Э-Лине? Почему-то не могу с ней синхронизироваться. Передай, пожалуйста, что буду ждать ее возле башни каждые двенадцать пунктов короткого цикла.

— Сожалею, доктор Мартин. Выбранный тобой способ коммуникации ограничивает социальное взаимодействие до второго выбора, — отчеканила безжалостная машина.

— Понятно.

Автопомощник мигнул и провозгласил витиеватую формулировку:

— Этикетом не возбраняется добавление в круг контактов неограниченного количества лиц при помощи личного сообщения.

— Превосходно. — Мартин недовольно нахмурился, глядя, как за дверью растворяется мерцающий силуэт.

Автор идеи памяти не выносил невнятной подачи информации. Все файлы в Галерее сведений у него безупречно выверены.

— «Личного сообщения лицам…» — передразнил он. — Кто вам тексты пишет, умники. И где же мне этих лиц лично встретить, спрашивается?

Мартин покосился на кольцо и приуныл. Несмотря на случившееся, новый виток его идеи одобрен. Как автор, он вправе делегировать полномочия тому, кого сочтет достойным. От мысли о проекте внутри зародилось смятение: на сей раз вдохновенно трудился один, и выбрать преемника затруднительно. «Я не готов к решению», — медлил, все еще находясь в каком-то непонятном ступоре.

Снова погрузившись в невеселые раздумья о том, что уединение обеспечено, кредиты доверия и быта достаточны для комфортной жизни в любой дуге высокоразвитого и безупречно этичного мира, Мартин ждал просвета в несвойственном ему подавленном настроении.

Второй выбор… Никогда не возникало необходимости вникать в тонкости права, но радовала уверенность, что, воспользовавшись положенной приватностью, можно будет неограниченно долго ни с кем не контактировать. «Ха, неограниченно! — отчаянно начал подсчитывать. — Ну и сколько мне осталось? Как смириться с неизбежностью пребывания в ставшем таким некомфортным, теле?»

Случившееся не укладывалось в логику планов, несмотря на то, что в мыслях не единожды прокручивался крайне нежелательный, но возможный сценарий. Слишком долго не менялся и привык к стабильности. И допускал — не наблюдая изменений постепенно, будет трудно пережить резкую метаморфозу. Но не представлял насколько.

Матери пока не сообщит. Она рано или поздно узнает и поймет, что сын нуждается в одиночестве. После ухода отца мама пыталась вести размеренную жизнь, но вскоре приняла решение расширить карту своих дорог и с тех пор выглядела довольной. Путешественники не следят за свежими новостями, так что в ближайшее время не придется объясняться. Ма не одобряла манипуляций с возрастом: все еще оставалась энергичной и красивой пожилой леди. Женщин не принято называть старыми, это слово мужское: крепкое, сухое, безжалостное — старик. «Вот я теперь он и есть — старик», — мысль промелькнула ставшим уже привычным напоминанием и угасла. Они с мамой не были близки, казалось, ее мало интересовал взрослый сын. Мартин замечал, что их воспоминания о детстве обрываются на счастливом раннем периоде. Нечастые встречи сберегли взаимную нежность и уважение.

«Я тоже постарел, Ма», — с усилием встал и пошел варить неэтичный, требующий непостижимых и таинственных действий при производстве, но зато органический кофе. Конечно, проще взять готовую к употреблению дымящуюся чашку из специальной ниши, где безотлагательно появлялось все необходимое, но он все же изредка позволял себе роскошь личного участия в приготовлении напитка. Приятно самому совершать простые успокаивающие движения: наливать из тонкостенного кувшина журчащую воду, открывать емкость из легкого стекла и вдыхать первый, самый яркий аромат маслянистого темного порошка.

Кофейный запах напоминал о том воображаемом пространстве, называемом мамой уютным словом «дом», когда она пересказывала за редкими совместными завтраками легенды о том, как устроен быт Архива. Слабо верилось в достоверность этих историй. Как и все члены Сообщества, доктор Мартин жил в индивидуальных комфортабельных помещениях: невидимая система Корпорации и смышленые машины — инструкты выполняли бытовые задачи в соответствии с пожеланиями. Корпоративное жилье — выверенный и растиражированный чертеж: белесые полупрозрачные стены, сгущающиеся матовым туманом для уединения, плавные линии пола, меняющиеся в соответствии с потребностями жильцов, регулирующие освещение овальные окна, пластичные подоконники, послушно изменяющиеся от легкого касания руки.

Э-Ли периодически добавляла в их жилище дополнительные элементы: питала необъяснимую слабость к стульям из материалов, имитирующих так называемое дерево. От жены, увлекающейся потусторонними историями, Мартин узнал, что в Архиве есть органические растения с твердым стволом и ветвями, образующими крону, что бы это ни значило. Эл пыталась объяснить, чем так ценны эти предметы обстановки, но сбивчивые оправдания ее расточительности не производили впечатления. Мартин не препятствовал обустройству, хоть и не считал громоздкую мебель необходимой и уж тем более, удобной — куда приятнее развалиться на принимающей форму тела выпуклости, исчезающей, как только в ней пропадает надобность.

Временами и сам чудил: настраивал параметры быта таким образом, чтобы всякие мелочи оставались неприбранными. Накапливалось некоторое количество табличек, карточек, каталогов и прочих безделушек, и он подолгу перебирал их, раскладывая на специально приобретенном для необычного развлечения высоком стеллаже. Кто-то счел бы это вопиющим беспорядком, но Мартину нравилось, что его территория ненадолго наполнялась необременительным содержимым.

Доктор Мартин Пост пил остывающий кофе, сидя на низком подоконнике, и смотрел сквозь прозрачную арку окна на широкую извилистую улицу с ровным светлым полотном дороги. Внизу неспешно двигались автоуборщики, устраняя пушистый слой нежданно выпавшего утром снега. Один из них закружился и замигал крошечным огоньком на овальной макушке, подставляя ее тонкому лучику, пробившемуся сквозь низкие слоистые облака. Мартин зачем-то помахал рукой, совсем как в тот вечер, когда в последний раз видел уходящего по заснеженной дороге отца.

Глава 2. Э-Ли

Э-Ли стажировалась на должность эксперта в сфере цветовых преобразований — статусная и редкая специальность. Не всякий готов посвятить себя лишь одной идее. Уровень защиты данных по допустимым параметрам модификации так высок, что участникам проекта приходилось смириться с прямотой карьерной линии: все силы будут отданы однажды выбранному делу. Должно состояться что-то исключительное для появления иных вариантов. Она в подобные нюансы не слишком вникала. Кто в здравом уме откажется от такой роскошной миссии? Младший эксперт Э-Лина мечтала стать первой, кто разберется с одной нерешенной задачей, как будто нарочно оставленной давно покинувшим мир автором идеи цвета.

Сидя в небольшом временном номере, в котором поселилась ради удобства — поближе к отделению исследований, неторопливо разбирала записи на гладких тончайших полимерных карточках, уложенных в удобном ей порядке. Э-Ли знала, что вряд ли кто-то нарушит уединение — плотность стен сделала ее невидимой для нежелательных посетителей. Стажерский кредит доверия гарантирует защищенность от внешнего мира на восемь пунктов короткого цикла. С каждым длинным циклом драгоценный лимит увеличивается пропорционально вкладу в общее дело. Скоро она приступит к очередному витку проекта, станет настоящим экспертом, и личное время достигнет двенадцати пунктов. Об абсолютной приватности пока и мечтать не смела. Да и зачем ей привилегия незначительного времени полной изолированности? Еще не знала ценности тайн, у нее их пока совсем мало.

Все утро не покидало ощущение, что что-то упущено. Какое такое важное событие произошло вчера? Что именно надо вспомнить? Пришлось начать заново пересматривать палитры, в надежде выявить ошибку и избавиться от тревожного чувства.

По кабинету слонялся лабораторный инструкт, всем своим видом демонстрирующий незаинтересованность. Где этот лентяй пропадал, когда его вызывали, хотелось бы знать?

— Как дела, младший эксперт Э-Лина? Нужна ли тебе помощь? — нейтрально осведомился автопомощник.

Это было что-то новое: обычно угождения от этой заносчивой машины не допросишься.

— А что случилось? Ты хочешь мне что-то сказать?

Инструкт замер. Задай младший эксперт Э-Лина прямой вопрос про своего мужа, активировались бы резервные настройки, позволяющие передать информацию, не нарушив приватности доктора Мартина.

— А что ты хочешь узнать? — намекнул, подмигнув макушкой.

— Ах, с чего это сегодня такая любезность? Где-то открылся портал щедрости? Я много чего хочу знать, дружочек.

— А ты спроси, — настаивал автопомощник.

— Все что угодно? И ты ответишь?

— Отвечу.

— Ну хорошо. Скажи-ка мне, почему автор идеи цвета установил запрет на сочетание процедур цветовой модификации тела и фиксации возраста? — не особо надеясь на ответ, задала интригующий ее вопрос Э-Ли.

— У-у-у, — разочарованно загудел инструкт и закрутился на месте, обрабатывая полученный запрос.

— Так я и знала! — вздохнула младший эксперт.

— У-у-у, — продолжал гудеть автопомощник.

Исходившие от него горячие волны напугали Э-Лину.

— Эй, ты чего? Перестань, я пошутила! Ну что ты, малыш, остынь, не надо так стараться, ты же сломаешься! Я знаю, что это вопрос, ответ на который не найден.

— Отмени некорректный запрос! — взмолился инструкт, продолжая нагреваться. Макушка покраснела и неритмично пульсировала. Еще немного, и изменения станут необратимыми. Ответить нельзя — обработка такого рода информации заблокирована системой Корпорации по требованию автора.

— Отменяю, отменяю! — крикнула Э-Лина.

— У-у-ф-ф…

— Так, умник, выкатывайся отсюда, не мешай работать!

От нахлынувшего облегчения Э-Ли разозлилась. Не хватало с утра пораньше сломать персонального автопомощника начальницы. Выпроводив инструкта с напутствием остудить горячую голову, вернулась к своим каталогам, но дело не клеилось. Мысли разбредались, и пришлось последовать за ними, смирившись, что поработать не получится.

В самом начале карьеры, погружаясь в тему цвета, Э-Лина наткнулась на невостребованные старые, сделанные размашистым почерком записи о том, как там, в Архиве, где, по слухам, возможности общества диктовались неведомыми правилами, оттенок тела мог быть связан не то с получением неких невнятных привилегий, не то, напротив, с их лишением. Скорее всего, это выдумки. Немногочисленные ушедшие за линию Архива в тот, потусторонний мир, не возвращались, и получить подтверждение не у кого. Не верилось и в озабоченность различиями параметров организма. Э-Ли считала, что это всего лишь страшилки — слишком уж абсурдно!

Она увлеченно коллекционировала разнообразные нелепые мифы, связанные с изменениями внешности. На первом цикле обучения профессор Юнита изложила залинейную версию осуществления ухода за ногтевыми пластинами: якобы их покрывали неким веществом, изменяющим цвет снаружи. Более того, некоторые, почему-то, преимущественно, женщины, устанавливали на кончики пальцев специальные удлиняющие накладки. На вопрос, с какой целью это делалось и насколько ограничивало функционал кисти, многоопытная наставница не знала, что и ответить. Э-Ли недоумевала, зачем делать такое с руками, и радовалась, что в каждой индивидуальной кабинке имеются специальные перчатки, аккуратно выполняющие гигиенические и эстетические процедуры. Непродолжительные и приятные манипуляции — и любуешься гладкими, блестящими пальчиками без намека на излишки рогового нароста.

Слухи про приклеивание дополнительных волос на веки или изменение цвета глаз путем наложения тонких полимерных накладок прямо на роговицу, а уж тем более про добровольное искажение черт лица всерьез не воспринимала — как-то невообразимо такое. Кто в здравом уме станет отказываться от уникальных особенностей? Это неэтично и наверняка незаконно! Каждый ценен неповторимостью, ею дорожат, не разменивая на готовый шаблон. Совершенно ясно, что полезно преображать лишь исходные параметры, поддающиеся переменам изнутри.

Идея цвета обеспечивает осуществимость благоприятных модификаций: увлекательную игру с пигментом. Естественный и приятный процесс, деликатно запускаемый без каких-либо последствий для организма. Процедуры все еще затяжные и требуют пристального контроля, но проект развивается, и в будущем появятся дополнительные заманчивые альтернативы. Как чудесно будет уснуть, к примеру, голубоглазым брюнетом с оливковой кожей, а проснуться кареглазым блондином с лазурным телом. Расширением спектра цветовых решений и динамикой изменений и занимаются эксперты проекта. Пока что это роскошное развлечение не для всех — статусная забава для молодежи, готовой потрудиться ради перспективы получения перемен. И утешение для выбравших естественное линейное старение.

Цель у Э-Лины для обыкновенного младшего эксперта нетипично амбициозна: сделать индустрию цветовой модификации общедоступной. Попытаться как-то обойти непонятное табу, установленное давным-давно самим автором идеи цвета — профессором Катром. Младший эксперт сомневалась в том, что знаменитый исследователь был приятным человеком. Изучала немногочисленные незасекреченные карточки профессора, и ее пугали описанные методы. То, как автор начинал свои опыты, вызывало одновременно интерес и отвращение. Она бы так не смогла. Но великий — не значит хороший, это Э-Лина тоже понимала.

Досадуя на авторское вето, она твердо вознамерилась дать цвет остановившим возраст — для них особенно значима допустимость перемен! С ума ведь впору сойти от безнадежной неизменности.

Э-Лина ценила имеющиеся вероятности и мечтала стать причастной к их расширению, в том числе и ради себя. Втайне от всех она и сама прошла процедуру фиксации возраста, импульсивно воспользовавшись приоткрытым профессором Юнитой входом в специальный модуль. Не удержалась от искушения: любопытство заставило проникнуть туда и все испробовать. Само действо не оправдало ожиданий: просто всполох зеленого света. Зато теперь останется такой же юной и прелестной, как в тот день. Ничуть не смущало, что скрыла первый выбор от Мартина — это ее право. Догадываясь о его мечтах добавить ей цвета. Видя наивные попытки скрыть горячее желание, даже сочувствовала мужу. Он будет разочарован, узнав, что это уже невыполнимо. Когда-нибудь обнаружит, что жена не меняется, тогда и придется признаться. Скорее опасалась гнева наставницы, но гнала прочь пугающие мысли, надеясь, что Юните еще долго будет недосуг присматриваться к помощнице.

«Времени предостаточно», — успокаивала Э-Лина иногда досаждавшее чувство вины. Когда разберется с нелепым препятствием к получению цвета для остановивших возраст, Юнита простит небольшой обман. Э-Ли и не подозревала, что это бескомпромиссный вопрос. Ни у кого не имелось на него ответа, кроме самого автора идеи цвета, без пояснений покинувшего Сообщество почти пять десятков длинных циклов тому назад.

— Эл, дорогая, тебя ждет Джей-Апельсинка, о чем ты опять мечтаешь, детка? — ставшие полупрозрачными стены не скрывали негодующего мелькания синеватой макушки вернувшегося и потребовавшего внимания лабораторного инструкта. Судя по бодрому нагловатому тону, за целостность нахала можно не волноваться.

— Апельсинка! — фыркнула Э-Ли. — Что себе позволяет эта избалованная машина? — и прокричала в сторону двери: — Скажи ему, пусть подождет!

Джейли считался одним из самых перспективных младших стажеров проекта модификации. Замечательный ученик и напарник. Э-Ли с Джеем занимались цветовым разнообразием. Парень смело участвовал в испытаниях новых параметров палитр, всецело доверяясь младшему эксперту. Сегодня как раз планировалось добавить мальчику немного пигмента роскошного оранжевого оттенка. Наконец-то удалось добиться желаемого результата после многочисленных проб.

Пробежавшись по гулкому коридору и не встретив ни одного отражения, Э-Ли проскользнула в открывшуюся от звука ее шагов дверь. Выдохнув, с наслаждением упала на стул, покрытый достоверной имитацией дубового шпона — забавное слово из диалога с системой обслуживания корпоративных помещений, принимавшей заказ на дополнительное оборудование.

— Привет, Эл! — звонкий голос с пробивающейся хрипотцой окликнул ее из глубокой дуги стены.

Э-Лина вздрогнула. Взгляд уперся в яркий зеленый глаз, выглядывающий из плотно-матового закутка. «Когда я включила режим приватности?» — рассеянно попыталась вспомнить, и сразу же отвлеклась.

— Полностью покажись, будь любезен. Привет, Джейли, — строго начала она, но, увидев симпатичного несуразного светло-оранжевого ясноглазого парнишку, не выдержала, широко улыбнулась и защебетала. — Как себя чувствуешь? Выглядишь отлично. Скоро станешь сочным апельсином!

Оранжевый худенький мальчик посмотрел, посерьезнев, сначала на нее, затем на приглушенную сплошной пеленой стену.

— Эл, это я включил. Не ругайся, пожалуйста. Я решил зафиксировать возраст. У меня накопился соответствующий требованиям кредит доверия, и я записался в лист ожидания процедуры.

— В смысле, ты включил? С каких пор младшие стажеры имеют доступ к моим настройкам быта?! — возмутилась Э-Ли, но, осознав вторую часть услышанного, опешила.

Джейли, не зная, куда деваться от предсказуемой, но все же расстроившей его реакции напарницы, стоял, и, едва сдерживая желание поковырять в носу, почесывал ухо. Этот признак крайнего замешательства юного коллеги настораживал.

— Джей, ты не можешь! — волнуясь, затараторила Э-Ли. — Во-первых, ты слишком молод для остановки возраста. Формального запрета нет, но так не принято. Ты осознаешь, что, скорее всего, навсегда застрянешь в своей юности? Да ты будешь мечтать о возвратном эффекте, когда ровесники повзрослеют! Во-вторых, идет цветовая модификация, ты меняешься, и мы не в силах прогнозировать последствия незавершенного процесса! Хочешь получить попу в оранжевый горошек? — попыталась перевести разговор в шутку, постепенно смиряясь, что не выйдет.

— Эксперт Э-Лина, — льстиво повысил ее в звании младший стажер, — требую немедленно прекратить вмешательство в мой организм. Я выхожу из проекта. Официально.

Э-Ли негодующе вскочила со стула и подошла к окну. Шел снег, падая крупными хлопьями, кружась и образуя широкие круги перед тем, как слиться с полотном дороги. В иной ситуации заинтересовала бы чудесная смена сезона: накануне за окном подрагивало жаркое марево. Без энтузиазма полюбовавшись редким погодным явлением, сделала глубокий вдох.

— Но… Зачем? Что с тобой, стажер? — Э-Ли не осталась в долгу и опустила приставку «младший» в должности Джея-Апельсинки.

— Пока не могу объяснить, Эл. Мне нужен нейтрализатор, я готов отказаться от изменений. Мое право прекратить опыт. Ты не должна препятствовать.

Э-Лина прислушалась — почудился звук легких шагов, от которого почему-то замирает сердце. Это удивляло, ведь Юнита никогда не подвергала сомнению компетентность сотрудников. Непоколебимое спокойствие наставницы вселяло уверенность в правильности действий, но внимательный профессорский взгляд не выдерживал никто. В коридоре было тихо, и стало ясно, что сердце так прерывисто бьется по другой причине. Младший эксперт нехотя взяла из появившейся от ее касания ниши в стене небольшой прозрачный контейнер.

— Проходи в лабораторию, Джейли, пожалуйста, — подчеркнуто нейтрально пригласила юного коллегу.

— Пожалуйста, — вежливым эхом отозвался паренек и галантно сделал вид, что приоткрыл перед ней автоматическую дверь.

— Не паясничай, младший стажер, — проворчала Э-Лина и направилась к выходу.

Джейли проводил взглядом неестественно выпрямленную спину напарницы. Она не видела, как от прежней широкой апельсиновой улыбки уцелела лишь ускользающая тень.

В лаборатории сегодня не появилось ни окон, ни подоконников — ничего, кроме небольшого гладкого возвышения ровно в центре круглого зала. Мягкие волны стен глушили звуки. «Напрасно», — расстроилась Э-Ли. Говорить не о чем. Все решено. В ее руке тихо зашипела ампула с нейтрализатором цвета.

Глава 3. Юнита

Профессор Юнита редко смотрелась даже в личное зеркало, потускневшее от времени, а глянца отражающих панелей и вовсе избегала. Так вышло, что она «остановилась» уже вполне взрослой женщиной и поначалу изредка ловила себя на мимолетной зависти к тем, кому это удалось в более юном возрасте. К молодежи не испытывала подобного. У них впереди нелегкий первый выбор. К счастью или сожалению, Юнита оказалась избавлена от сомнений. Ее первый выбор состоялся не так, как у всех: пришлось стать по-настоящему первой, и произошло это так давно, что правильнее сказать — всегда.

Дурной тон — бесцельно считать собственное время, а для дела периоды исчисляют короткими и длинными циклами, разделяя их на части. Длинных циклов с тех пор утекло столько, что предпочтительнее игнорировать это знание. Юните нравилось свое стройное и сильное тело на пике активности. Без ложной скромности и кокетства знала, что не только умна, но и мудра. То решение, бесспорно, было верным. Но все же… Оказалось, довольно-таки непросто быть непокорной времени. Видеть застывшее в своем совершенстве отражение, словно однажды запечатленный фрагмент. Все чаще посещали думы о последнем выборе. В такие моменты отчаянно хотелось взглянуть на себя настоящую, встретиться лицом к лицу с неслучившимся, и тогда возвратный эффект представлялся недостижимым благом.

Юнита поправила ювелирно спроектированную прическу: в уложенной замысловатыми узлами короткой косе поблескивали серебряные паутинки. Незначительные приметы того времени, когда перемены еще происходили. Потрясла головой, отгоняя навязчивые мысли. Внеся чуточку беспорядка в изысканную конструкцию гладких волос, вернулась к утомительному незаконченному делу.

Необходимо разобрать картотеку и систематизировать файлы для передачи доктору Мартину в Галерею сведений. Определить, какими материалами целесообразно поделиться с Сообществом Авторов Идей, весьма затруднительно. Если бы решение принимал ее ушедший наставник — профессор Катр, то радикально упростил бы задачу, зашвырнув все подальше с комментарием: «Обойдутся». Но она не обладала ни скрытностью, ни решительностью бывшего начальника. Может, имеет смысл свалить скучную работу на персонального автопомощника? Ну уж нет, дерзкий механический головастик сделает наперекосяк, а потом беззастенчиво обвинит всех в отсутствии логики.

Давно пора отправить строптивую железяку на доработку: у инструкта вошло в привычку куда-то пропадать на десятки коротких циклов, и как его ни распекай по возвращении, только подмигивает и напряженно гудит. Но было жаль подвергать риску утраты уникальные сведения, содержащиеся в его оперативной памяти, поэтому приходилось терпеть выходки наглеца. Да и стажеры Э-Ли и Джей необъяснимо к нему привязались несмотря на бесцеремонную, даже для высокофункциональной машины, манеру общения. Как раз сегодня утром инструкт заявился после очередной длительной отлучки каким-то поникшим, но взбодрился от полученного нагоняя и теперь невозмутимо разъезжает по корпусу, раздавая стажерам ценные указания.

Перебирая таблички, профессор остановилась, наткнувшись на свою подпись в одном из документов. В файлах Сообщества Юнита значилась как Ю-Нита, Соавтор Идеи Цвета.

Катру чем-то нравилась короткая черточка, разделяющая ее официальное имя, и он часто, обращаясь к Юните, с особой тщательностью выделял голосом это разграничение. Говорил, что так меняется цвет имени: переходы оттенков становятся ярче и глубже. Автор идеи цвета усердно пытался объяснить: «Ну послушай, Ю! Юнита — Ю-Нита… Неужели ты не видишь различий?» Она не видела, а Катр раздосадовано отворачивался, сокрушаясь, что раз уж собственный ассистент не понимает очевидных вещей… Дальше Юнита обычно не слушала, уверенная, что у нее имеется множество других достоинств, признавая которые дотошный учитель простит эпизодическую нечуткость.

С облегчением отложив принятие сложного решения о степени секретности материалов, профессор поспешила на экстренный вызов личного ассистента. «Вот неугомонная девчонка, что еще затеяла?» — подходя к персональному лифту, Юнита вспомнила о предыдущем срочном вызове. Тот случай, несомненно, добавил бы ей седых волос, если бы такое было возможно, но сейчас та история уже неактуальна. Ассистент Э-Ли умела не только создавать проблемы, но и справляться с ними.

Юнита открыла дверь лаборатории, и пол начал уплывать из-под ног: они стали легкими и гибкими, а плечи будто придавила каменная плита. На центральном возвышении, освещенное широким синеватым лучом, лежало… Лежал некто, абсолютно лишенный цвета, как в просмотренном ею однажды черно-белом учебном фильме про… «Черт возьми, о чем я, какой фильм, что ЭТО?»

Попыталась сфокусировать взгляд на бесцветном лице и узнала Джейли. Джея-Апельсинку, как прозвали его за пристрастие к пигментам оранжевого цвета. Младшего стажера, бойкого и обаятельного мальчишку. Предположительно сына главы Сообщества. Ахроматическое тело юноши сотрясали конвульсии. А тело Юниты онемело от ужаса и подрагивало в такт трясущемуся парню.

— Джей, балбес, прекрати ржать! — истерически прошипела Э-Ли.

— Что. Здесь. Происходит… — металл в голосе Юниты подрагивал, как рассыпающиеся по гладкому мрамору ртутные шарики.

— Здравствуй, профессор Юнита! Как дела, профессор? — лепетала, тщетно пытаясь улыбнуться, ассистент Э-Лина, озабоченно поглядывая на обмякшего, уже бессознательного сообщника. А в том, что эти двое сообщники и нарушили все мыслимые и немыслимые протоколы, сомнений не было даже у инструкта, смущенно отсвечивающего позеленевшей макушкой.

Юнита усилием воли вернула контроль над ставшими непослушными конечностями. Вдвоем с Э-Линой они уложили на зыбкую поверхность, считывающую показатели жизненных функций, подрагивающее тело парня, возвращающееся в нормальное состояние, но теперь меняющее цвет, как бешено крутящийся калейдоскоп. Не став слушать объяснений, профессор отчеканила:

— Он справится.

— Профессор Ю…

Юнита молча вышла, подчеркнуто тихо затворив за собой створку двери, не дожидаясь автоматического закрытия.

Войдя в наполненный прохладным воздухом и светом овальный зал башни, столь же аккуратно затворила дверь, сделала глубокий вдох, потом еще один. Этого оказалось недостаточно, и она тихонько выругалась. Почувствовав облегчение, распахнула окно, извлекла из сейфа коробку и включила режим, защищающий от нежелательных посетителей. Она понятия не имела, откуда в сейфе берутся цилиндрики, скрученные из хрустящих листьев, обернутых тонкой бумагой, но была признательна Катру за то, что передал оборудование вместе с настройками нехитрого профессорского быта.

На коробочке выгравирован знак опасности: две перекрещенные молнии. Слабо верилось в гипотетический вред дымящихся палочек, но система корпорации явно считала иначе, судя по строгому лимиту, увеличить который не удавалось в свое время даже самому профессору. Юнита вспоминала о них лишь изредка, и теперь как раз такой случай. Усевшись в кресло и пошарив в ящике стола, извлекла прозрачную миниатюрную бутылочку с кнопкой на горлышке. Нажав на нее, полюбовалась голубоватым огоньком и усмехнулась, вдыхая ароматный дым. Однажды автоуборщик осмелился произвести очистку от недопустимых режимом безопасности элементов — с тех пор жестянка с электронной начинкой заикалась и мигала, пробираясь мимо неприкосновенного и опасного места.

Снова пробормотала ругательство, но без прежнего запала. «Если бы с глупым мальчишкой в нашей лаборатории случилось непоправимое… Интересно, его папаша нарушил бы принцип невмешательства?» — от пережитого ужаса, гнева и зарождающегося особенного ощущения нервно хохотнула. Произошедшее не укладывалось ни в какие рамки, но, к своему удивлению, Юнита не желала в это вмешиваться.

«Ну какова девчонка, а? Моя школа! Если так дальше пойдет, то скоро смогу преспокойно планировать свой последний выбор», — промелькнули неожиданные мысли и плавно перетекли в прежнее русло. Юнита знала, что никто, включая ее саму, не имеет представления, откуда взялся зеленоглазый юноша. Однажды Джейли появился, как и многие другие: неизвестно откуда, без памяти о прошлом и планов на будущее. Да так и задержался в качестве напарника Э-Лины. В Сообществе не принято задавать вопросы без острой нужды, а ее не имелось: мальчик всем нравился. И главное — его тело удивительно послушно откликалось на любые творческие придумки младшего эксперта Э-Ли. Идеальная модель — отзывчивый и неунывающий помощник.

В лабораториях видели, как ревностно оберегала Э-Лина паренька от любых вмешательств со стороны. Она считала Джея-Апельсинку драгоценной добычей. Никто и не возражал против их тандема, стабильного и продуктивного. Почему поползли домыслы, что мальчик — сын Шефа, теперь не вспомнить, но Джей и сам со временем в это поверил.

Вздохнув, Юнита устало склонилась к высокому подлокотнику. Кресло, похожее на какой-то нелепый трон, также досталось ей от соавтора. Вряд ли у кого-то еще хватило бы фантазии и таланта не просто сформулировать системе быта образ такого несуразного и одновременно уютного предмета мебели, но и получить его в личное пользование.

В башне никто не посмеет докучать Юните своим присутствием. Привилегии ею заслужены и неоспоримы. Она — тестовый образец. Эталон. Первая. Катр честно предупредил тогда: «Ю, мы с тобой или получим непредсказуемую опасную чушь, или совершим прорыв». Катр был автором инноваций, разделивших все на «до и после». «Существующие за линией Архива непременно сочли бы его сумасшедшим, мы же считаем великим», — признавала бывший ассистент автора идеи цвета.

Юнита вглядывалась в причудливо клубящийся туман бледно-сиреневого дыма, видя очертания призрачного силуэта. Дым рассеялся вместе с наваждением, и она, вздохнув, начала уговаривать себя собраться с силами. Нужно все же выбрать опрометчиво обещанные сокровища из наследия великого первого автора и пойти в Галерею сведений — избавиться от надоевшего дела. Юнита нечасто посещала Галерею. Слишком велико искушение установить там частный режим и отвлечься от утомительных обязанностей, завладев своим сокровищем.

Щедрость Катра не ограничилась содержимым сейфов. Благодаря ему Юнита, в отличие от малоинформированных коллег, не питала иллюзий о залинейном мире. В ее распоряжении осталась полная картотека Галереи, включая тайный фонд Архива, бывший достоянием профессора, что позволило составить мнение о происходящем там, откуда никто не возвращался. Пытался ли Катр великодушным жестом искупить вину от внезапного ухода или хотел заручиться светлой памятью о себе, не имело значения. Юните льстило, что учитель отдал именно ей высший уровень допуска к своим кодам, и она никому не проговорилась: фильмы Архива были его любимой и тайной игрушкой.

Изученные материалы давали обобщенное представление о тягостном потустороннем быте в уродливых бетонно-пластиковых трущобах. Неудивительно, что несчастные обитатели подобных мест неминуемо угасали, не успев толком насладиться положенным природой веком, и уходили из жизни дряхлыми стариками, утешаясь множеством нелепых и нелогичных идей. А вот что поражало, так это необъяснимое необузданное веселье жителей потустороннего мира.

Юните не доставляло удовольствия на это смотреть. Предпочитала разглядывать других залинейных существ и поражалась тому, насколько многие из них дружелюбно расположены к людям. Она видела лабораторных мышей у Катра, но не предполагала, что с ними можно как-то взаимодействовать. В Архиве же общались с самыми разнообразными зверьками. Вспомнилось, как профессор рассказывал о неких красивых загадочных дельфинах, живущих в бескрайней воде. Ее ужаснула история о том, как они играючи завлекают людей от берега на глубину, а потом уплывают, предоставив воле судьбы. Всегда считала себя достаточно разумной и неспособной вступить в такую игру. Но шло время, и Юнита склонялась к признанию печального факта — похоже, Катр проделал с ней именно это.

Решительно поднявшись, сгребла стопку первых попавшихся карточек, так долго и ревностно оберегаемых от посягательств коллег, и подытожила:

— Тебе ведь уже все равно, не правда ли, автор?

Галерея встретила зеркальной пустотой. В ближайшее время сюда никто не войдет. Статус Юниты позволял обеспечивать необходимое ей одиночество. Пройдя вдоль изгиба стены, погладила массивные белые колонны, с наслаждением ощущая их прохладную гладкость. Положив принесенные дары, повернулась к потайному экрану. «Недолго, всего несколько пейзажей», — пообещала себе и включила первый попавшийся фильм Архива. Когда рассеялся широкий луч и задрожала яркая картинка, вскрикнула. Появилась новая функция: кадры вдруг стали цветными.

Придя в себя от шока, повернулась к противоположной стене, запросила общедоступные данные и выборочно проверила файлы из фонда Сообщества. Все они остались обыкновенными — черно-белыми. Поразительная перемена коснулась исключительно потусторонних сведений. Не найдя внятного объяснения чуду, решила считать это подарком и наслаждалась просмотром пустынных зеленых ландшафтов и аквамариновых просторов. В ее избавленном от излишеств мире нет такого изобилия форм. Не удержалась и включила городские пейзажи. Любопытно взглянуть, пока есть цвет. Неизвестно, останется ли эта опция или пропадет столь же внезапно, как и появилась.

Увиденное потрясло до такой степени, что потусторонние смыслы перестали казаться удручающе безнадежными. Вдруг стало ясно, что не стоит судить строго: в Архиве далеко не всем удавалось вести полноценную, долгую и активную жизнь при линейном течении взросления. Старость обитателей этого размалеванного зачастую несочетаемыми оттенками пространства приходила в сопровождении немощи и скуки. Их глаза тускнели от слепящей насыщенности красок, тела изнашивались от непрерывной необходимости избегать столкновений с острыми углами и утомительного бесплодного хождения по прямым жестким дорогам.

Не существовало там и метода, предоставляющего долгие годы жизни в выбранном возрасте. «Только вот проклятый возвратный эффект может так жестоко обмануть наши надежды…» — признавала Юнита неприятный факт. Как бывший ассистент профессора, благодаря которому есть этот непростой и заманчивый выбор, осознавала и свою ответственность за последствия.

Выключив экран и полюбовавшись на глянцевую глубокую черноту, поймала взглядом тонкую тень и сделала шаг ей навстречу. Свое отражение видела недавно, но сейчас, снова встретившись с собой, никак не удавалось отогнать навязчивую мысль. Предстоит трехзначный юбилей, и, одно дело, встретить не особо радостное событие молодой женщиной, а совсем другое — вмиг получить тело столетней старухи и пытаться в нем существовать. Высчитав, какой возраст ее ожидал бы, исчисляйся он архивными годами, уже не могла обманывать себя и отказаться от малоприятного знания. Половина этого срока посвящена памяти наставника и развитию его идеи цвета.

Наверное, и в самом деле пора стремиться к последнему выбору — попытке уйти навсегда в капсуле покоя. Это решение казалось самым простым. Считалось, что так поступил ее учитель и практически создатель. «Катр, как ты мог уйти, не попрощавшись», — далеко не впервые мысленно обвинила автора Юнита. Так и не смирилась, не привыкла к отсутствию его вечной готовности переворачивать мир. Рядом с Катром все наполнялось смыслами. До сих пор не хватало его беспредельной мрачности и заразительного хохота, незыблемой правоты и нелепой опрометчивости, жестоко высмеиваемой Юнитой к его нескрываемому удовольствию.

Чем стремительнее проносилось время после потери наставника, тем равнодушнее и безучастнее становилась бывшая помощница автора идеи цвета — по большому счету, ее устраивал любой вариант развития событий.

Глава 4. Мартин

Мартин повертел болтающийся ободок из белого металла и понял, что не сможет его снять: сустав усохшего пальца увеличился чуть ли не вдвое. Кольцо неподвижно молчало. Жена так и не вышла на связь.

Он видел, что для Э-Ли не существует прошлого. Она живет будущим, а настоящее необходимо для планирования и предвкушения событий. Собирает реальность, как сложный пазл, радуется совпадениям и не огорчается, если картинка отличается от первоначального замысла. Когда все сложилось, увлекается созданием новой мозаики. Не считает неудач, не гордится успехами, а то и вовсе устраняет из памяти лишние сюжеты. Мартин со смехом говорил в таких случаях: «заархивировала». Э-Лина способна напрочь забыть о том, что не касается любимого дела: о полученном впечатлении, совершенном действии и даже о данном обещании. Эл не помнит и тяжелых событий, неприятных разговоров, трудных решений.

Такая ее особенность раздражала и одновременно восхищала, ведь будущее — бессмыслица, неопределенная субстанция. Он-то как раз живет именно прошлым. А в настоящем систематизирует и анализирует прожитое, бережно хранит в памяти значимые имена и лица, собирает воспоминания и дорожит ими. Жизнь — копилка из впечатлений, ошибок и побед. Мартин тот еще скряга и ни за что не согласен терять хоть частичку былого.

Вера в надежность прошлого с опорой на факты сохранялась до тех пор, пока не обнаружилось, что воспоминаниям не всегда можно доверять. Впервые убедившись в этом, будучи совсем юным, продолжал искать и находил новые доказательства зыбкости реальности, и подобные эпизоды пугали.

Однажды вспомнил приятное утро, ярко и достоверно увидел, как завтракает с родителями, сидя за накануне заказанным отцом круглым столом. Стол на расширяющейся книзу, как гигантская капля, ножке не помещался в комнате, поэтому его перетащили поближе к свету — в широкий эркер. Мартин до слез смеялся, наблюдая, как отец дурачился, пытаясь, не вставая с места, добыть из ниши в стене то кофейник, то чашку, и издавал торжествующий возглас, радуясь своей ловкости. Но в следующей ретроспекции открывалось, что отца тогда никак не могло быть с ними — в помещение с эркером Мартин с мамой поселились вдвоем после того, как Мартин-старший отправился в первое далекое путешествие. А к моменту его возвращения Мартин жил в отдельных корпоративных апартаментах.

На этом эпизоде странности не закончились: на какой-то период напрочь забылась мать и все, что с нею связано. Не просто закрутился в карусели повседневности и не вспоминал, а по-настоящему забыл, и довольно надолго. Не случилось ничего из ряда вон выходящего, никаких сложностей не наблюдалось. Учился у профессора Катра, и тот не перегружал стажеров знаниями, а, напротив, виртуозно создавал их дефицит, стимулируя учеников к самостоятельному поиску гипотез. Даже когда Мартин заметил нехватку в насыщенной жизни чего-то важного, то не сразу вспомнил, что давно не общался с Ма. И ее саму вспомнил не сразу.

Мама не держала обиду, и не пришлось объявлять причину длительного отсутствия, оправдываясь занятостью. Но он-то знал, в чем дело. То, что порой творилось с оказавшейся ненадежной памятью, пугало.

С тех пор Мартин стал рисовать места и лица, записывать планы, регистрировать последовательность событий. И посетила мысль, что неплохо бы обладать более надежным способом фиксации доказательств реальности произошедшего, чем рисунки и записи. Он не имел представления, по какой причине это неосуществимо, была ли подобная опция, и, если была, то из-за чего ее не стало. Неудивительно, что горячее желание найти метод сохранения информации дало такие значительные плоды.

Идея памяти, по мнению Мартина, давно буквально витала в воздухе, ожидая, что кто-то подхватит эти флюиды и обретет достаточную увлеченность для ее реализации. Искренне не понимал, почему до него никто так сильно не желал вернуть ускользающие воспоминания и факты. Бесспорно, в Галерее сведений содержатся все материалы, когда-либо публично демонстрировавшиеся. Но как быть с частными завершенными событиями? Неужто никого в безмятежном мире не тревожила их неизбежная утрата? Усердно продолжал делать записи на многочисленных табличках и воспроизводить карты пройденных дорог, но этого оказалось недостаточно.

Представляя на суд Сообщества идею памяти, мечтал лишь об одном: не растерять прошедшее, сберечь моменты жизни. Идея имела успех: Мартин обрел право на внедрение изменений в структуру Галереи сведений и начал педантично систематизировать беспорядочно располагавшиеся там файлы. Создал фонд хранения личной информации, куда мог попасть каждый, запросив временный пропуск, и вернуть частичку своей истории, насладиться счастливыми мгновениями прошедшего.

Коллеги оценили изобретение и стали хранить в разделе фонда знаний записи и эмпирические данные. Достигшие особо высокого положения имели право на изучение авторских файлов. Авторы идей охотно делились знаниями: щедрость и открытость в Сообществе одобряется и всячески поощряется.

Единственным, с кем не удалось договори