Оглавление

Избранный. Книга первая

Глава I. Пентарра

Он шёл к своей цели, не зная пути и не ведая, куда тот ведёт. Однако туман рассеялся, тьма озарилась сиянием, и он увидел эту цель. Именно тогда он понял, что назад дороги нет.

Вечный Сержант

Эти люди не были сильнее или мудрее нас, но они были глубже и увереннее. Это их и спасало, заставляя жить с той болью, с какой никто другой не протянул бы и дня.

Эрнест Силокс иль Имайн

XXVIII вТС

Пустота космоса была абсолютной.

Крошечные искры доступных опознанию физических объектов отсвистывали своё, разворачиваясь веером характеристик, и снова исчезали во мраке небытия. Косой треугольник опорных светил Системы, таких далёких и холодных теперь, превращал патрулирование в математическую задачу — лоция выворачивала субъективное пространство-время наизнанку, выстраивая столбцы курсовых коэффициентов, которые сознанию ничего не говорили. Он висел в пространстве, покуда ему навстречу шёл пустой космический дождь, опасно близкий и одновременно бесконечно далёкий.

Позади же него царила всепорождающая, всепоглощающая тьма.

Сектор Керн был расположен в самой удалённой от Ядра области Рукава Ориона, наиболее заселённой человечеством области Галактики, здесь само пространство меж редких звёздных систем было пронизано одиночеством. Можно лететь вперёд годы и столетия, приближаясь своим упрямством к безысходному одиночеству полёта светового луча, и ничего на своём пути так и не встретить. Потому квадранты пространства в направлении проекций основных виртуальных трасс здесь нуждались в сетях спасательных бакенов, непрерывно сканирующих эту звенящую пустоту в поисках искры жизни, нештатно вышедшей в «физику» — жизни, нуждающейся в помощи.

Бакены были гениальным творением человеческой инженерной мысли, связка из сотен тысяч машин в режиме строжайшей экономии могла без обновления ресурса, на голом саморемонте, просуществовать сотни лет, однако и они ломались, в последний миг издавая в пространство зов о помощи. Если успевали издать. Потому это пространство регулярно патрулировалось одиночками, такими как он, «номерными пилотами», накручивающими по Сектору петли своих бесконечных траекторий.

Полубесконечных, напоминал себе он старую присказку патруля.

Тральщик-ремонтник бортовой номер 7328, порт приписки База «Керн», уже второй месяц рвался навстречу пространственному дождю. Изо дня в день по расписанию и без оного погружаясь в пилотажный транс, он становился своим кораблём, утлым судёнышком посреди пустоты, но ничуть этими не тяготился. Большое или малое, здесь было неважно, он засыпал условными вечерами по корабельному времени, беспокоясь только о подтверждении расчётных координат выхода на контакт, в остальном его жизнь была тиха и монотонна, как это чёрное пространство вокруг.

Перед тем, как покинуть узкую, зажатую между двух излучателей поля кабину пилотирования, он напоследок по заведённому ритуалу делал две вещи.

Следуя акцентированному сдвоенному движению напряжённых пальцев, утопленных в сенсорной «ловушке» управляющих контуров, навигационная секция издавала короткий недовольный гудок, но потом, словно смирившись, подавала на его зрительные нервы реальный сигнал.

Голое, пустое пространство разом становилось яркой, ослепительной сферой, пронизанной переплетением разноцветных огней.

Таково было настоящее, неотфильтрованное сенсорами космическое пространство внешней части Галактики. Где-то за спиной струились жгуты скрученного воедино света миллиардов солнц чудовищного звёздного скопления. На таким масштабах — лишь бесполезной красоты фон для реальности, ничуть не изменившееся на протяжении всей прошедшей человеческой истории начиная с первого костра и заканчивая освоением россыпи пригодных для жизни планетарных систем. Некоторые могли бесконечно любоваться этим великолепием щедро растраченной впустую энергии, его интересовало нечто иное.

То, на что сейчас был направлен его взгляд. Почти такую же, как раньше, мёртвую пустоту. С одним отличием — эта чернота жила своей, недоступной ничьему пониманию жизнью. Внешнее, свободное пространство Войда. Миллиарды таких же Галактик, рассеянных в пространстве щедрой рукой нарождавшейся Вселенной. То, куда рвалась его душа.

Флот ГКК за время его скучного вояжа по утлым бакенам снова отправится туда, в очередную экспедицию. Нет для жителя Пентарры большей чести, чем принять участие в одной из них. Когда-нибудь, лет через пару сотен, он тоже поведёт один из кораблей к неизведанным просторам чужих Галактик. Пока же нужно просто служить… и сожалеть, что этот раз — не твой.

Однако он не был бы плоть от плоти пилотом патруля, если бы стал нетерпелив. О таких как он ходили байки, что их жизнь удлиняется не благодаря релятивистским скоростям, на которых они тянули свои субъективные полётные человеко-годы, а банально потому, что в действительности проживают они от силы слабую толику отведённого им времени, как если бы их регулярно упрятывало по старинке в свои объятия холодное нутро криогенных камер. Если люди их эпохи жили две сотни стандартолет, иногда больше, патрульные же могли похвастаться и десятком веков от роду, отрешённые от самого понятия жизнь.

Это их выбор.

А теперь — последнее, без чего не сможешь ни поесть толком, ни заснуть.

Свистнули верньеры наведения, пересчитались сотый раз координаты, и громадная чёрная линза телескопа упёрлась в одной автоматике известный квадрат южной гемисферы. Скоро она совсем скроется из виду, желтовато-зелёная капля, постепенно ставшая точкой даже в для самых чувствительных приборов. Пентарра.

Этот свет невозможно ни с чем спутать. Свет родной планеты. Многие покидают свои миры, свободно странствуя по Галактике, находя себе дом по душе там, где их талантам и темпераменту найдётся лучшее место. Где им самим будет тепло и уютно. Но оттенок неба родного мира забыть нельзя. Даже потерявшись навсегда в этом прозрачно-чёрном шаре космоса.

«Отключить».

Образ погас, как обычно, мгновенно и без следа. В процессе того, что пилотам заменяло обычное зрение, глаза не участвовали, а значит, нечему было хранить пятна негативов ослепительных образов живого, обнажённого Пространства. И к этому тоже привыкаешь. Что это не сон, а реальность, порой приходилось себя уговаривать.

Выбираясь из биококона, он проводил взглядом зелёные россыпи огней контрольной секции, и лишь после этого согласно процедуре замкнул контуры в режим самоподавления. Бортовые системы тотчас забыли о его скромном существовании, принимаясь с дотошностью влюблённого самостоятельно рассматривать складки и извивы любимой своей пустоты.

Теперь можно было отдохнуть, просмотреть догнавшие его субпространственные информационные пакеты с Базы, послушать новостные сводки, пролистать приказы, весь этот бытовой мусор огромной космической крепости, настигавший его и здесь, в его добровольном заточении.

Размеренное скольжение строчек текста, в нём было что-то домашнее, как будто попиваешь сок у себя на балконе, выходящем на царство ночи почти у самой вершины жилой башни густонаселённого сектора Полиса. Будто это всё не оторвано от тебя световыми месяцами прямого пути, а здесь, рядом, протяни руку и почувствуешь прикосновение. Только пилоты ГКК, пусть и такие неопытные как он, могут рассказать, насколько на самом деле бездонно это пустое пространство, и насколько оно на самом деле опасно.

После прыжка дом становился для тебя ничуть не ближе, чем эти далёкие галактики. А потому — лучше об этом и не думать.

Он распечатал рекомендованный ему на сегодня продуктовый набор, вдыхая горячий пар чего-то мясного, помахал в воздухе никак не застынущей гелевой посудиной, заменявшей пилотам в зависимости от химического форм-фактора и тарелку с чашкой, а заодно и скатерть, дабы не пачкать стерильный стол кают-компании. Он усмехнулся. Какая уж тут компания. Тральщик-ремонтник мог вместить экипаж до трёх человек в активном состоянии и неизвестно сколько в виде капсул, однако летали на таких в одиночку, людей всегда не хватало, техники же на центральной Базе Корпуса всегда было вдосталь.

Фыркнув всосавшем недоеденное утилизатором, он активировал «свой» ложемент, как обычно оставив остальные два неизвестно для кого. Можно было оставшиеся до положенного полётным графиком сна три часа почитать что-нибудь, или даже посмотреть что-то из личных запасов эрвэ-иллюзий, а может спектакль какой — здесь не Изолия, но прекрасных актёров и на Пентарре было довольно.

Но в тот условный корабельный вечер ему хотелось чего-то иного, что хоть как-то разнообразило бы монотонный полёт. Выбор пал на музыку, которую он в общем-то не любил, так как богатством слуха природа и родители его наделить забыли. Однако в небогатой для гурмана, но вполне солидной для обычного человека бортовой библиотеке отыскалась коллекция кого-то из классиков двухтысячелетней давности, в меру ритмичная, в меру шумная музыка счастливо одарила его настроением азартной бесшабашности. Он даже немного, для виду, попрыгал по каюте, разминаясь, вволю побоксировал с силовым экраном, заменявшим ему при случае нормальные физические тренажёры, потом нырнул под душ, и уже после этого, довольный и усталый, увалился на ложемент, неподобающе задрав ноги на полого изгибающуюся стенку бежевой смарт-краски.

Хорошо.

Музыка отчего-то стала громче и уже отчётливо бухала по ушам, напоминая что-то жутко знакомое… болевой импульс в висках заставил его выключить звуковой фон. За которым уже буквально визжал, заходясь, тревожный сигнал. Автоматика исчерпала возможности звуковой головки и перешла к более эффективным средствам — прямому воздействию на мозговые центры. Отключив какофонию чиркающим жестом ладони, он ринулся в кабину, на ходу сдирая с себя ещё не просохший после душа халат. Ему нужно попасть обратно в кокон.

Журнал регистрации события мерцал красной пометкой инородного объекта неизвестной природы. Открытый космос — царство крошечной случайности, тут может столетиями ничего не происходить, но если произойдёт — закончится скорее всего печально. Так их учили в академии ГКК. И оспаривать эту сентенцию отчего-то совсем не хотелось. Как не хотелось стать и её подтверждением. Раз он жив, значит, ничего особенного не произошло. Шальной метеорит, или спонтанно промелькнувший вдоль сенсорных сетей корабля, развёрнутых в пространстве на сотни тысяч вокруг, когерентный пучок вещества-поля, который не удалось идентифицировать небогатым корабельным библиотекам, это же не исследовательская «Сирена» с её лабораторным комплексом. Однако проверить всё-таки нужно.

Спешно откопированный в сторону по сигналу тревоги массив информации, полученной с внешних сканеров корабля, был заново пущен в работу и теперь его погружённому в подвеску «кокона» оставалось лишь пристально наблюдать за трассировками фильтров подобия, бегущими перед его незрячим взором. Кажется, в те мгновения он даже прекратил мыслить, окончательно слившись с корабельными системами, став их придатком.

Но планировщик уже прозвенел окончание работ, а лоток с выходными данными был по-прежнему пуст, лишь продолжала мерцать пометка инородного тела. Событие смазало целую группу сенсоров, но понять, что это было, бортовому церебру было не под силу. Значит, придётся разбираться в инциденте уже на Базе. Отключив взведённые по тревоге аварийные системы, он сделал пометку в бортовом журнале и снова дал приказ на выход.

Событие повторилось спустя восемь минут двадцать одну и шесть десятых секунды после первичной активации сигнала тревоги.

И на этот раз корабль сумел распознать угрозу.

По воле сработавшей в недрах бортовых интеллектуальных систем программы включилась на полную мощь стартовая последовательность генераторных воронок, был в доли секунды отстыкован мешавший манёвру внешний грузовой ремонтно-буксировочный модуль, а в направлении Базы отправлен упакованный пучок тревожного сигнала с параметрами контакта.

Он тоже делал всё, что от него зависело в подобной ситуации.

Забит в командный стек код прыжковой последовательности. Выбраны маркеры входа-выхода. Поставлена задача поиска оптимальной траектории достижения точки-импульса входа. Подана максимальная мощность на ворота накопителя.

«Это они… мне нужно было сразу…»

Он был хорошим пилотом, он почти успел спасти свой корабль. Однако получить ответ срывающего генераторы в форсаж пилотажного модуля он уже не успел.

«Сигнал не сумел покинуть физику».

А значит, импульс теперь достигнет Системы Керн лишь долгие световые месяцы спустя.

То, что уничтожит его корабль, окажется там гораздо раньше.

В тот миг он не жалел себя. Не рассуждал о долге. Не думал о других. Он работал. До конца.

Серебристый шпиль Немезиды возносился на двенадцатикилометровую высоту, достигая вершинами пусковых шахт границ стратосферы, так что в час, когда над Полисом проносилось невидимое крыло ночи, в небе ещё долго продолжал сиять кинжал ослепительного солнечного света, окружённый зыбким гало остаточной флуоресценции силовых полей. Словно сияющая тропа вела в небо, не давая продохнуть, маня своей удивительной близостью.

Рэдэрик Иоликс Маохар Ковальский, лётный капрал Планетарного корпуса обороны, тридцати лет отроду — Рэдди. Каждый раз после двухмесячного дежурства на орбите он не мог отказать себе в удовольствии вот так постоять здесь, у самого подножия, вслушиваясь в биение собственного сердца, чувствуя, как всё его существо наполняется осмыслением ценности самого его существования в этой Вселенной. Здание Немезиды олицетворяло собственную вновь исчерпавшуюся в эти секунды причастность к Галактике. Отчего-то именно это было важнее всего.

Каждое соцветие переливающихся огней, из которых была соткана могучая конструкция, каждый выступ атмосферной погрузочной платформы, каждая шахта приёмного блока стратосферного канала, каждый чернильный провал заглушенного оборонительного модуля, все они вместе и по отдельности были грандиозным символом чего-то из совсем иной жизни, почти невозможное здесь, в тиши планетарного мирка. Последним сигналом возвращения — можно теперь успокоиться, застыть в этом ощущении удовольствия. Он вернулся домой.

Рэдди тряхнул головой и, более не оглядываясь, направился в сторону ближайшей транслинии, ведущей в восточный сектор Полиса. В этот поздний час желающих прокатиться в лёгком снаряде, стремительно проносящемся над вершинами деревьев, почти не было. Это было хорошо, Рэдди, известный их два-третьему Отряду под личиной Рэдди-Везунчика, некогда нахала, задиры и сердцееда, вдали от товарищей отчего-то жутко смущался своего тёмно-серого с серебром кителя пилота истребителя-заатмосферника.

Всё хорошо, когда уместно, и парадная форма хороша на построении посреди платформы ангара, а не здесь, внизу. Перед кем тут ею красоваться. Пентарру, которая хоть и была домом Галактического Корпуса Косморазведки, в основном населяли люди, отказавшиеся от карьеры, связанной с Галактикой, оставшиеся жить у себя дома, не затевая всех этих игр с бесконечностью пространства.

А кто такой он, Рэдди? Застрявший на полпути пилот ПКО, более чем рядовых кондиций и столь же невысоких надежд на будущее.

Усевшись в уголке, он погрузился в собственные мысли, убаюкиваемый окружившей его тишиной. Темно за окном, видны одни лишь неподвижные теперь звёзды.

О чём он думает. Какая Галактика, какие планы на далёкое и туманное будущее. В их распоряжении две недели. Оля, вот о ком тебе стоит думать.

В груди потеплело, словно он уже чувствовал биение её ласкового сердца. Оля — пепельного цвета волосы рассыпались по плечам, глаза распахнуты навстречу тому теплу, что может дать ей этот мир, и главное — навстречу ему. Маленькая милая девушка.

Золотой снаряд транслинии умчался дальше на восток, беззвучно рассекая ночной воздух. Тихая станция пятого радиуса. Полчаса лёта. Ну, и немного пешего ходу.

Здесь повсюду рос один из сортов той неприхотливой террианской сосны, которой любили населять свои миры люди без особых пристрастий к изысканной флоре. Стоило вдохнуть, грудь наполнилась густым настоем нагревшейся за день хвои. Рэдди немедля шагнул из освещённого круга, темнота разом захватила его, снова оставив наедине с лишними здесь звёздами, что вечно так мешали Рэдди остаться с собой наедине.

Прогулка была частью его собственного ритуала возвращения домой. Кто-то из его товарищей любил шумно ввалиться чуть не верхом на собственном истребителе, а потом до самого утра дружной компанией орать нетрезвым голосом дурные песни, благо отметить всегда было что и было с кем. Для Рэдди же дом с некоторых пор стал именно домом, уголком, где отдыхаешь от суеты, и где по соседству (пара километров — пустяки) его ждали.

Непременно ждали, хотя они с Олей, похоже, так ни разу и не разговаривали по-настоящему о собственных чувствах.

— Если это важно, то нужно обязательно… — отчего-то вслух ворчал он, сворачивая на едва заметную тропинку, которая должна была привести к дому.

Надо же, всего два месяца назад он отсюда вот так же уходил, что такое два месяца для его взбалмошной жизни? Вот, успел соскучиться.

Тропинка виляла из стороны в сторону, обходя стороной стволы деревьев, сверху сыпался всякий мелкий сор, верещали что-то сами себе страдающие вечной бессонницей маленькие рыжие белочки-эйси. Как это знакомо, как это ужасно глупо и как прекрасно. Он любил рукотворный в своей неловкости, чуть покосившийся дом и то, что его окружало. Некогда он сам, от первого до последнего бревна, построил его сруб. Пилил, строгал, с ругательствами извлекал двадцатую за день занозу, которые будто назло пробивались сквозь все перчатки, а вечерами выпивал с друзьями-помогальщиками на развалах строительного мусора. Пять лет с тех пор прошло. Рэдди успел привыкнуть к мысли, что его настоящий дом — здесь. А тот, другой, постарался забыть.

Поднимаясь на крыльцо, он улыбался. Две недели, всего две… ой, пропадёшь, парень!

Дом его дожидался стаканом тоника и прохладной постелью. Спустя четверть часа Рэдди уже беспробудно спал.

«Борт три-ноль-пять каппа-урбан, выходи на траекторию».

Интонации дежурного навигатора напоминали скорее синтезированные автоматикой модуляции, нежели голос живого человека. Ему было скучно. А потому слова нехотя срывались в пространство, чтобы мгновение спустя вновь пробудиться у Рэдди в голове, неприятно царапая нервы свистящими обертонами.

Да не дёргайте вы меня… сейчас, у меня всё получится.

Ну вот, Рэдди опять принялся себя уговаривать, привычно же сам себя одёрнул, мучительно концентрируясь на навигационных секциях визуального поля.

Пилотирование было искусством, сравнимым с залихватской джигой на столе, уставленной хрупкой посудой — мощности, что сейчас находилась под его управлением, хватило бы, чтобы разнести док вдребезги, так что его потом проще будет целиком списать, чем восстанавливать. Даже эта пронизанная силовыми экранами громадина, тянущаяся своими гибкими отростками в глубины пространства, не была рассчитана на прямое попадание неподготовленного олуха в самые свои недра. Оборонительные рубежи орбитальной станции ПКО были вынесены далеко за пределы доступности доковых узлов, тут уже ошибки в наведении даже лёгких транспортников могли привести не только к печальным последствиям для самого пилота, тут ты мог натворить настоящих бед.

«Ну что, подавать резерв на экраны, или дадим ему шанс?»

Это другой голос, кажется, знакомый. Кто-то из инструкторов.

«Если надо будет, я его сам изловлю. Вон манипулятор, видишь?»

Час от часу. Рэдди скосил глаза, высматривая предательскую руку помощи.

«Ковальский, ты когда отучишься пытаться водить визуальное поле глазными яблоками? Отправлю на неделю тренажёры гонять!» Смех.

Так, забыть, сосредоточиться. Ему нужно банально повторить то, что сто раз делалось на симуляторах. Это не симулятор, но с точки зрения формальных ощущений — никакой разницы.

Пространство вокруг послушно принялось выписывать положенные прецессионные конические петли, пока неловкое крюкообразное тело такелажника не выровнялось, медленно проскальзывая вдоль путеводных направляющих.

«Ладно, не перестарайся, стажёр. Запускаю последовательность. Грузов со смещённой массой не обещаю, но и ты не лихачь, делай, как подсказывает модель. Запускаю».

«Старшие братья» рассказывали, что общение с диспетчером это как последний голос дома перед отправкой, мол, ради нас же, пилотов, их заставляют каждый раз сопровождать все команды с пульта голосом, традиция. Сейчас Рэдди был готов убить того, кто ввёл эту традицию. Потому что стоило этому болтуну открыть рот, всё начинало валиться из рук. Поперечный момент рывками полз к красной отметке, неустойчивая конструкция пустого покуда такелажника мучительно пыталась вывернуться из многообещающего второго круга, а где-то там уже отрабатывали разгонные двигатели его сегодняшние цели — четыре стандартных контейнера пригодного для фиксации типоразмера, но произвольной массы и разбросом как по времени выхода на пространство контакта, так и по угловым характеристикам этого выхода. Чтобы жизнь мёдом не казалась.

Рэдди всё-таки вырубил звуковой канал, оставшись в одиночестве. Так, с инерцией справились, отошли на безопасное расстояние от не спешащей прятать свои щупальца гигантской н-фазной актинии. Теперь можно начинать ускоряться.

Послушный бортовой церебр начал выдавать в основное поле облако виртуальных траекторий, обеспечивающих попадание в рабочее пространство, а секция наведения уже отрабатывала первую цель. Активированная последовательность рыкнула ходовыми генераторами и неуклюжий такелажник попёр вперёд с грацией полупустой цистерны.

Есть. Первый контейнер плавно, по касательной, вошёл в горловину ловушки и мягко ткнулся в подбрюшье такелажника, намертво увязнув в тенетах направляющих, шлейфом тянущихся в пространство южной гемисферы от выпирающей пилотской кабины, отягчённой носовыми генераторами.

Церебр проворчал что-то недовольное и немного сузил поле виртуальных траекторий — сказалась лишняя масса. Так, второй контейнер, куда легче первого, но асимметричный, опасно прецессирующий вдоль боковой грани, к этому недостаточно подойти, его нужно по спирали подцепить, и уже потом втянуть внутрь силового кокона, когда вязкое трение силовых полей об обшивку рёбер жёсткости контейнера не приведёт эту юлу в чувство. Виртуальные траектории по команде расщепились на три довольно узких жгута. Выбирая самый широкий на выходе, Рэдди едва удержал себя от входа в пилотажный транс — пусть работает автоматика, сказал инструктор, будем надеяться на реакцию следовой начинки и известную долю везения. Куда без неё пилоту.

Второй контейнер вошёл, как приклеенный, даже не шелохнулся напоследок в силовом гнезде. А за ним и третий, шедший по пологой эквипотенциали вдоль дальнего сектора зоны приёма. Рэдди уже было с облегчением вздохнул, как тревожный гудок заставил его сместить оперативную модель в сторону приближающегося четвёртого, последнего на сегодня контейнера. В ответ на приказ расчёта траекторий гудок повторился, а широкая воронка комплексных возможностей корабля начала быстро таять.

Рэдди бросился запускать тестовые последовательности секций контроля, наведения, управления, систем расчёта и силовой секции, управляющей мощностью ходовых генераторов. Пока длинные ряды зелёных огней не перестали перемигиваться и не засветились обычным ровным цветом, Рэдди всё пытался сдвинуть угасающую воронку, заставить её потесниться в сторону кувыркающегося на самом пределе дальности треклятого четвёртого контейнера.

Он же чувствует, его можно достать, почему же упёртая техника никак не желала этого признавать, выдавая на концах цепочек уравнений пустоту? Решение принял уже словно кто-то другой. Стремительно холодеющее сознание гасило контрольные блоки один за другим, не обращая внимания на разгорающийся в углах поля зрения пожар предупредительных огней.

Траектория ожила перед ним, пронизывая пространство головокружительной петлёй. Подняться на силовой гребень внешнего оборонного контура станции, и оттуда, согласно классическим кеплеровским законам механики, ухнуть вниз…

Пилотажный экшн вцепился в него мёртвой хваткой, не давая и секунды на размышления. Объект уходил, но Рэдди знал, в его воле было его достать, ухватив в этот никчёмный обломок вещества всей наличной мощностью…

Всё происходящее теперь походило на сон — он чувствовал каждую частицу своего корабля, он невооружённым глазом видел каждый блок, каждое ограничение систем управления, и дальше, вглубь силовых агрегатов — пределы по нагрузкам на мощности и конструкции. Нужно только дать приказ, и эта послужившая, но ещё могучая машина сделает своё дело.

Тридцатиметровый металлический крюк медленно, словно нехотя, выходил на проложенный пилотом курс. Предельно узкая траектория, ничтожные допуски на время отсечки контуров воронок, тройная перегрузка на изломах курсограммы… он всё равно не успевал, контейнер упорно уходил из его рук, проскальзывая сквозь невидимые его пальцы, протянувшиеся в пространство.

Ну же, стоит только потянуться.

Приходя в себя, Рэдди слабо понимал, что на него нашло. Был же приказ, просто выбирать из предложенных траекторий, это же тривиальный тест на оптимальный проход по траекториям, заданным штатным интегратором уравнений теории игр… но с другой стороны, его ведь в любой момент могли «погасить» дистанционно, вся учебная техника была настроена на полный внешний командный доступ, да и не стали же они ради рядовой проверки устраивать весь этот кавардак с нерасчётными траекториями.

Звуковой канал обрушился на Рэдди грохотом отборной орбитальной ругани, кажется, в этом словесном упражнении принимал участие не только древний Галакс, но и какие-то забытые планетарные языки.

Фамилия Ковальский в речах проходила центральной фигурой.

Понять, ругают его или хвалят, было непросто, потому что произносимые заклинания сексуального и членовредительского характера слабо вязались с бурным весельем в интонациях. И то хорошо. Значит, ранним утром его завтра на расстрел вести не собираются. Бывал, кажется, когда-то такой человеколюбивый космический обычай. Или дело было ещё на Старой Терре?

«Ковальский, живо дуй в док, будешь у меня рапорт писать, подлец».

Не очень понимая, что же ему такого писать, Рэдди поспешил выполнить приказ. На сегодня приключений достаточно. В голове было пусто и гулко.

Запись замерла, продолжая лишь по инерции выписывать биопараметры испытуемого — биопараметры, в точности соответствующие характеристикам обычного обучаемого, проходящего очередной полётный тест. Только сгорбившиеся в креслах фигуры не проявляли по этому поводу никакой видимой радости.

— Пилоты мы или нет? Год прошёл, а я до сих пор не понимаю, что же мы такое перед собой видим.

Чуть шевельнувшись, фигура снова замерла.

— Мы видим нештатную ситуацию на учебно-пилотажном борту три-ноль-пять каппа-урбан, обычном списанном такелажнике, конструктивно переоборудованном для проведения тестовых полётов. Три системы контроля, две дублирующиеся и раскрытые наружу системы управления. В них произошёл сбой, позволивший не в меру ретивому стажёру уйти из-под нашего контроля, слава Галактике, не убившемуся за эти несколько секунд и других не поубивавшему.

— Началось-то всё куда раньше.

— Четвёртая цель? Обычное дело, ну запускающая баллистика сбойнула, техника-то в учебных центрах…

— Мы это уже слышали, и ты прекрасно знаешь, сколько раз до этого выходила из строя баллистика. Ни разу.

Послышался короткий кашель.

— Ну, мелкие помарки… хотя в общем да, церебр перебрал память системы по кубиту, следов ошибок нет, по логам запуск был штатный, с хорошей погрешностью, в пределах заложенного разброса параметров. Он должен был его поймать. Значит, всё-таки ошибся.

— Ты сам считал траекторию. Она безупречна. Вплоть до захвата третьей цели. Ты сам бы не пролетел лучше. Это уже потом он сходит с ума и бросается на четвёртую цель, как… как там эту вашу птицу зовут…

— Неважно. Цель уходила вопреки всему, она уже практически покинула зону нашего контроля, а за её пределами двигатели такелажника заблокировались бы автоматически, разорвалась бы контрольная цепь. Но он успел, поперёк всех расчётов. Что это доказывает?

— Что у этой вашей рухляди был повышенный запас прочности, что разработчики проглядели какие-то логические сбои в системе перехвата контроля, что парень — гений, увидевший в последний момент просвет в пустеющей трубе траекторий, действовавший по непонятному наитию и добившийся своего. Он неплохой пилот, вы это знаете.

— Даже «неплохой пилот» не может считать быстрее квантоптоэлектроники своего корабля. И будь он сто раз более прирождённым, блоки ему всё равно не снять. А они были пробиты, все, грубо и эффективно.

— Может, всё-таки вернуться к моей версии?

— Внешний контроль? Чем больше я над всем этим думаю, тем увереннее мне кажется, что выйди он тогда за пределы зоны, борт всё равно бы продолжал двигаться. Или этот твой «внешний контроль» мог продублировать полностью идущий через наш пульт инфоканал? Дело тут в другом, и один занимательный документ проливает некоторый свет на всё это расследование.

— Интрига.

— Ничуть. Но сперва — для протокола, — голос стал суше и чеканнее, пошла запись. — В связи с тем, что расследование зашло в тупик, и никаких свидетельств того, что оно сумеет выйти на какой-то иной уровень понимания происшествия, не предвидится, а также ввиду полного отсутствия в послужном списке Рэдэрика Ковальского иль Пентарра, пилота-стажёра ПКО каких-либо иных отметок, позволяющих как-то соотнести его персону с предметом разбирательств, а также по причине исчерпания источников дополнительных сведений по делу, комиссия принимает решение признать дело закрытым, а причины происшествия — не поддающимися выявлению. Мой личный маркер, маркеры членов комиссии.

Остальные двое хмыкнули, но промолчали.

— Простите, что не спрашиваю вашего мнения, и за канцелярит тоже простите. Сегодня наше последнее собрание, у каждого масса дел на орбите, подготовка к Экспедиции требует от личного состава полной отдачи. Всем спасибо. Мы прекрасно поработали.

— Хоть и не добились никаких результатов. Ты, кажется, хотел показать нам какой-то документ?

— О, ничего особенного, я даже не стал его подшивать к делу. Личное сообщение, пара слов: «Просим прощения за случившийся инцидент». И маркер Корпуса инвестигейторов Совета чуть ниже. Всё, мне пора, и так не сплю уже третьи сутки.

Несмотря на понемногу растущее население, Пентарра, обладающая значительными площадями суши, была обжита довольно слабо, заметные участка до сих пор были заняты каменистыми, либо песчаными пустынями — сказывалась невеликая история колонизации, в основном же повсюду были обустроены несложные лесные экосистемы, в зелени которых прятались корпуса исследовательских лабораторий, биологических процессоров, энергостанций и прочих традиционных элементов инфраструктуры современного высокотехнологического мира.

Любители поотшельничать вроде Рэдди проживали тут же — в специально благоустроенных районах вдоль длинных щупалец-отростков всепланетного Полиса, занимавшего центральную часть единой материковой системы. Скоростной транспорт мог доставить тебя от дома в любую интересующую точку планеты за разумное время, а потому число таких отшельников насчитывалось преизрядно, щупальца росли, прокладывались новые линии энерговодов, развивались экосистемы, заселялись невысокие здешние взгорья — в отличие от бесконечных равнин тут было на что упасть взгляду, журчали речки, а зимой сходили управляемые лавины. Пентарра была весьма специфическим фронтиром человечества в Галактике — это был фронтир без бытовых неудобств первопроходца, но зато со схожей романтикой.

Впрочем, куда больше на планете оставалось людей, больше тянущихся к традиционному индустриальному комфорту искусственных миров, иначе два миллиарда человек давно заселили бы планету без остатка, разбросав по её лику россыпи крошечных домиков. Нет, большинство предпочитало близость к Галактике, каждодневный труд ради неё, постоянное, хотя и скорее кратковременное мотание на орбиту и дальше, да и просто жизнь в гигантском Полисе-спруте, возносящемся ввысь на километры.

Урбанистический трёхмерный мир центра Полиса всегда представлялся Рэдди эдаким наземным отражением кипучей жизни космических Баз, где миллиарды людей проводили всю свою жизнь, не бывая в родных мирах по дюжине стандартолет. Как это можно, он не понимал, но факт оставался фактом — для многих его соотечественников Пентарра была вот такой — армированным силовыми полями клубком транспортных магистралей, стартовых площадок, административных зданий и жилых домов-колоссов, рассчитанных на миллион одновременно проживающих человек каждый.

Рэдди здесь бывал часто в гостях, ещё чаще — по делам службы, и не чувствовал, находясь в самом сердце Полиса ни малейшего дискомфорта, да и масштабы на той же Базе «Керн» были куда серьёзнее, но получать удовольствие от этого биения жизни так и не научился.

Для него Пентарра была тихой лесной провинциальной планетой, а никак не крупным галактическим центром — сюда, в нервный узел другой ипостаси его родного мира он летал куда чаще, чем в космос.

— Любуешься?

Мак-увалень, как обычно, находился в приподнятом настроении. И куда-то, скорее всего, уже вознамерился вприпрыжку унестись. Рэдди его задерживал, иначе и быть не могло. Этому дай только волю, он тут же разовьёт третью космическую, разыскивай его потом вне пределов родной ЗВ. Ничего, потерпит, у него все дела срочные, особенно — поесть.

— Не любуюсь. Размышляю.

С двухсотого яруса вид на Полис открывался в вечерних лучах Керна как-то поистине демонический — кровавые брызги на торчащей ввысь кристаллической поросли. Любоваться этим можно было днями и ночами, но Рэдди эти урбанистические красоты мало волновали.

— А вот ты, похоже, именно любуешься.

— Чего бы не полюбоваться — красота. Облачность сегодня очень удачная, свет между облаков проглядывает, и небо оттеняет творящееся внизу.

— Хорошо, что ты ко мне зашёл, такое, поди, раз в год увидишь!

Рэдди скорчил гримасу, вежливо-саркастическая улыбка должна была всё сказать лучше всех слов.

— Дикий ты человек, Рэдди.

— Да уж, дикий. Отсюда двести километров лёта, в горах, можно увидеть такие закаты, что здешние — просто человеческая тщета воспроизвести то, что влёгкую может изобразить только сама вселенная.

— Умничаешь?

— Правду говорю. Ты посмотри вокруг, знаешь, на что это похоже?

Мак с удобством развалился в кресле, задирая ногу на балконные перила. Силовой экран возмущённо загудел.

— Ну?

— На космобазу «Инестрав-шестой». Все эти пилоны, направляющие, нити транспортных сетей, их терминальные узлы, посадочные площадки. Мы копируем, строя города на поверхности, то, что построили до того в космосе. Любой, выбравшийся хоть на день за пределы ЗСМ, тащит потом на свою планету следы восторга, который он испытал там.

— Это плохо?

— Это не плохо и не хорошо, это копия. Настоящее — оно там, а не тут. Потому я предпочитаю горы и леса, а лучше — тихий прудик. Вот оно всё — настоящее. И чего ты смеёшься?

Мак разевал пасть и тыкал в Рэдди пальцем. Ему было весело. Он был доволен.

— Так этот твой «прудик» — тоже копия, ты так и не понял?

Рэдди облокотился на перила и под смех и улюлюканье приятеля принялся смотреть на Полис. Керн быстро заходил, погружая нижние ярусы в призрачное царство разливающихся огней. Что-то там суетилось внизу, ни на секунду не останавливая своего движения. Полис жил круглосуточно, как и его космические собратья.

— Ты прав, Мак. Это тоже копия. Ты когда-нибудь бывал на Старой Терре?

— Пару раз собирался, даже маршрут был подобран, на таких расстояниях не всегда складывается — а то в итоге годами лететь, а потом всё равно пришлось почему-то эту затею отложить.

— Жалеешь?

— Да нет, жизнь долгая, успеется ещё. Знаешь, что про неё говорят?

— Что?

— Там ничего нет. То есть — огромные леса, сложнейшие, детально воссозданные экосистемы разных геологических эпох, гигантские животные, застилающие небо мигрирующие с континента на континент птичьи стаи. То, что показывают потом в эрвэ-записях. Но всё это — пустое, безжизненное. Старая Терра умерла, и мы так и не можем её возродить, бесконечно копируя в меру таланта от мира к миру. В точности, как ты тут сказал. Только всё это — бледные копии. А оригинал — утерян. Возможно, навсегда.

Рэдди смотрел на темнеющее небо и пытался вызвать в себе то воспоминание, чувство утраты, которое каждый человек переживал, покидая родной мир. И не мог, хотя не раз сам испытывал. Это нельзя в должной мере осознать, а значит, нельзя запомнить. Также как нельзя избавиться от того, с чем жил всегда.

Как и любой человек в Галактике, Рэдди сжился с постоянной тягой в космос и с постоянной тоской по тому, чего он даже не знал. В отличие от остальных, иногда он ловил себя на смутной мысли, неуловимом ощущении — он знает, чего ему не хватает, и знает, что искать. Только не знает — где.

Он всё-таки не привык думать за других, решать за других, всего две недели непрошенные капральские нашивки струились синими огнями на его воротнике, но реальность уже успела мумифицировать следы былой эйфории, придавливая голову к палубе, будто под гнётом чудовищной силы тяжести, которую ощущал только он. Чужие ошибки теперь становились его ошибками, и то, что случилось вчера, ещё недавно вызывало лишь смех и шутки в пилотском кубрике, но сегодня Рэдди было стыдно. Стыдиться не хотелось, оттого он всё больше раздражался сам на себя.

Чужие ошибки? Его, рэддины ошибки выглядывали отовсюду, отражались в зеркальных панелях, стен, мерцали в огоньках иллюминации. Хороший командир узнал бы обо всём заранее и… Что именно «и», Рэдди ответить толком не мог, и это злило ещё больше. Нужно ли ему всё это, зачем? Нашивки эти не значили за пределами гравитационного колодца Пентарры ровным счётом ничего. Да и ему самому ещё, похоже, только предстоит понять им цену.

— Осторожнее!

Кажется, Рэдди наткнулся на кого-то в полутьме перехода. Голос женский, скорее необязательная предостерегающая фраза, чем искреннее возмущение. И в самом деле, с кем не бывает.

— Извините, что-то я разошёлся… Я вас не ушиб?

— Нет, ну что вы!

Ура, на него и вправду никто не обиделся, он и сам понимает, что — хам и невежа. ПКО на марше. Рэдди-Везунчик. Проклятье.

И чего они творят по углам эту темень?

В ответ на его душевный стон тут же стало светлей. Теперь он мог оглядеть собеседницу, не прибегая при этом к десантным фокусам смещения области зрения. Худощавая, нескладная, губы чуть более полные, чем ему нравится, пепельные волосы гладкой волной на хрупких плечах, укрытых тонким слоем ткани. В её облике не было ничего, что выделило бы из толпы. Обычная жительница периферийного мира Пентарры. По крайней мере, с первого взгляда. Хотя нет. Что-то всё-таки выделяло. Рэдди чуть не поперхнулся, заметив ответную оценивающую щекотку её глаз.

— У вас кто-то из близких болен?

Признаться, нетривиальное утверждение. Но, спасибо за продолжение разговора, ещё немного, и от неловкости он начал бы кусаться. Девушка спасала его от собственных раздумий, но толку с того. Сегодня он был явно не в ударе по части разговорчивости.

— Нет… подчинённый. Несчастный случай при выполнении упражнения в реальных полётных условиях. Там нужно было пройти такую петлю… простите.

Она уже открыто смеялась, пряча взгляд где-то в тени ресниц.

— Да бросьте вы! Ничего же страшного? Он же скоро поправится?

— Да, в общем… Скоро, конечно скоро!

— Ну, так что же огорчаться?

Не сговариваясь, они вместе двинулись вдоль изгиба очередной галереи. Выход к подъёмникам где-то в той стороне. Незаметно для себя он перешёл с ней на ты, а, может, это она первая отбросила величательные артикли? Рэдди не заметил.

— Да как сказать, служба. Просто есть вещи, которые там сами собой разумеются. Правила хорошего тона, назовём их так.

— Ну… — протянула она, — не нужно так уж строго следовать каким-то правилам. На то они и нужны — указывать, как нам поступать, если всё равно, делать что. Выбор должен быть перед самим человеком.

— Да, согласен, но тут уж мой выбор просто совпадает с предписаниями, ничего не поделаешь. Иначе фиговый будет из меня командир.

Он снова нескладно усмехнулся. Как ни странно, поганого настроения как не бывало. А девушке всё не надоедало выслушивать его бредни. Что ж… это ему нравилось.

— Я как будто и в самом деле чувствую свою ответственность, безобразие. Пусть небольшую, но вполне весомую, и я же для этих людей в конце концов не отцом с матерью должен стать, а командиром.

— Странно тебя слушать, общее мнение о Флоте вообще и о ПКО в частности — стоят в строю ряды мужиков в латах, нечувствительных к боли, немых каменных гардианов, а тут ты мне раскрываешь глаза, мол мы такие простые работяги, не очень умные, не очень…

— Ну, знаешь, если я примусь озвучивать все бедовые идеи, что поселились у меня в голове с момента рождения, то мы здесь и заночуем.

— Знаю-знаю, — она звонко рассмеялась. — Только есть ли в таком случае вообще что-то правдивое в этом, признаюсь, довольно художественном образе?

— Есть, — твёрдо ответил Рэдди. — Только и под этими «латами» есть люди. Живые и, увы, не чуждые обычной человеческой рефлексии. Мы, вон, ошибаемся, бывает. И не одни у нас сплошные «мужики». В Корпусе их, рассказывают, и вовсе половина. Да и те — дети, вроде меня.

Она продолжала смеяться.

— Отлично, ПКО вырос в моих женских глазах. Ладно, поболтали и хватит, нужно расставаться. Я и так уже опаздываю.

Рэдди тут же захотелось выдать какую-нибудь банальность про то, как можно настолько загружать делами такую красивую девушку, но отчего-то так и остановился с открытым ртом.

— Ну? — подбодрила она.

Быть банальным, так по-крупному.

— Было бы величайшей глупостью с моей стороны по итогам столь удачного знакомства не спросить у тебя, о, девушка неземного образа, твоего контактного кода! — Рэдди шёл ва-банк, выдавая залпом всю ту чудовищную чушь, какую только был в состоянии нести.

Она улыбнулась.

— Вот, держи, о, рыцарь в сверкающих доспехах, мою карточку любезную, и да пребудет с тобой покаяние!

Кажется, это была какая-то цитата. Рэдди стоял на безумно ровном газоне подстриженной травы перед порталом третьего пандуса Госпиталя, и, глупо улыбаясь, разглядывал переливающуюся искру крошечной эрвэграфии.

Дела. Служба. Жизнь. Друзья.

Много всего. Они очень нескоро встретились снова. Должны были пройти годы, чтобы это случилось. Он не пытался с ней связаться, она ничего не знала о его делах. Но. Её звали Оля.

И это был его приговор.

Это был приговор им обоим.

Первый молча выводил носитель на курс точки финиша, Песне Глубин так и не было суждено в тот раз родиться в недрах его сознания — основные силы группировки мобильного реагирования оставались где-то в недрах виртуального пространственного кокона на подходе выходу в «физику». Там же где-то двигался «Цербер», модуль нулевого ранга класса «Тор» с Воином Фениксом в рубке. Сколько субъективных веков Первый не участвовал в боевых действиях, избегая контакта с Воинами, зачем и начинать снова.

Сегодня будет петь другой.

Контроль Т-Робота осуществлялся традиционными средствами, и Песня отступала, ещё не начав струиться в чёрные глубины пространства. Миллиарды инфоканалов шнурами сверкающей плазмы окружали плазмоидную искру, что заменяла Вечному саму его душу, управляя тераваттами силовых установок Т-Робота, словно то была его собственная ладонь.

Огромная машина свернула окружавший её сияющее тело беспросветно-чёрный саван, замерла на миг, словно раздумывая, а потом камнем рухнула в наш мир, некогда неразумно выпустивший её из рук. Тут же снова возник в пространстве этот мертвенно-тихий диалог, долгие тысячи лет продолжавшийся на дне великого разума. Вселенная содрогнулась. Ей было невыносимо слушать.

Защитник.

Отозвалось:

Да.

Когда прозвучал сигнал?

Около десяти объективных часов назад, точнее пока не известно. Локальное время из…

Отставить. Обстановка?

Без изменений. На границе Системы обнаружен рассыпающийся строй рейдеров. В том числе высших классов. Предположение: с их появлением на границе ЗВ была инициирована экстренная эвакуация. Других сигналов тревоги уже не последовало, вторичное эхо ходовых генераторов до сих пор не обнаружено. Конфигурация Системы в настоящий момент крайне неудачная — враг подходил со стороны ближайшего выступа ЗСМ, для отхода был доступен исключительно Колодец Раше, расположенный оверсан от Пентарры. В таких условиях по предварительным расчётам соотношения сил вероятность транспортам достигнуть…

Отчёт расшифрован? Почему им это вообще удалось? Что-то технологически новое?

Технологический прорыв у Железной Армады, главная страшилка Совета на все времена.

Расшифровка идёт, но в данном случае это не принципиально. Ошибка была допущена ещё при планировании Экспедиции.

Я знаю.

Всё это неважно. Почти всегда. Сколько планов они строили. Сколько раз они прибывали слишком поздно. Этот — не станет исключением. Субъективное время, оно движется, но словно стоит. Век Вне, Битва Тысячи Лет, падение Первого Барьера, затем кровавый Мирофаит. Уже всё совсем иначе, уже победы следуют за победами, а поражения нечасты, исчезающе редки… И тут снова нечто ужасное, пускай у самого фронтира, но сколько лет прошло! И, как назло, именно там, где враг мог остаться безнаказанным, ударить и снова уйти в вековое безмолвие прыжка.

Предательское время. Оно никогда не перестанет быть его врагом.

Силы группировки Флота достаточны для контратаки?

Все доступные резервы подняты по тревоге, КГС закрывает Сектор, Галактическая База «Мерк» приведена в нулевую готовность, но эти меры неэффективны, вероятность именно такого поворота событий составляла менее…

Да, это их ошибка. Пропустили. Не предусмотрели. Сколько субъективных веков…

Сто пятьдесят пять лет по Террианскому Стандарту, — услужливо подсказал Защитник.

Оценки потерь?

Никаких оценок, только констатация. Два миллиарда людей гражданского населения, четыреста тысяч представителей остальных рас Содружества плюс гарнизон Базы ГКК «Керн», по минимальному расписанию — основные силы Экспедиции сейчас в прыжке к Дрэгону.

Да, им ещё предстоит узнать, что ждёт их теперь дома.

За всю свою полную крови и страданий жизнь Первый так и не научился спокойно переносить подобное. Галактика, почему Хранители опять промолчали? Что они увидели за всем этим?

Значит, два миллиарда жизней.

И два миллиарда смертей. Ты уже привык. Не обманывай себя. Это всё иллюзия. Фантомные боли, не более. Я знаю.

— Я не хочу к этому привыкать! К этому нельзя привыкать! — это была не речь, а кашель, его сжатые губы разлепились, произнося слова вслух, не в силах сдержаться, не в силах молчать. Впрочем, ярость была пустой. Некогда на одном из кораблей-ковчегов во время Века Вне сорвавшиеся с цепи мятежники заставили одного из Хранителей умереть, но тот так ничего и не сказал, скорее всего — просто ничего не почувствовав. Они никогда ничего не говорят.

Услужливая память Вечного напомнила. Он сам — почти один из них, из Хранителей. С тех самых пор, как появились первые из них, часть этого проклятия передалась и ему, путешественнику во времени и пространстве, видевшему слишком много.

Земля. Не то, что сейчас называют Старой Террой, а настоящая, ещё живая Земля. Смерть Матери. Синий, мертвенно-синий лёд Антарктиды. Неумолчный срывающийся визг допотопных силовых барьеров, развёрнутых прямо в тропосфере. Ослепляющие вспышки в небе над головой, где гибли последние оборонительные силы человечества, так и не успевшего вырасти из собственной колыбели. Та оборона была долгой, невыносимо долгой, всепоглощающе долгой. Смертоубийственно долгой.

Здесь тоже недавно были люди, и их тоже уже нет. Защитник прав. Там, где десяток часов властвовали рейдеры врага… там уже никого не осталось.

Не надейся, Первый.

— Молчать, — бесформенная туша носителя прямо на ходу выдвигала свои чудовищные орудийные стволы за пределы силового кокона. — Они ещё не все ушли. Выбрать цель.

У нас недостаточно наличной мощности для эффективной атаки.

— Это Т-Робот. Это носитель класса «Ню-Файри», — прорычал в ответ Первый. В душе у него сегодня было пусто. Одна тоска. И ненависть.

— Первый, не нужно, они уже уходят, осталось шестьсот тридцать субъективных секунд хода до границы ЗСМ. Нам никак не успеть.

Голос Защитника? Первый не помнил, слышал ли его когда-нибудь вне своих мыслей. Это создание не снисходило до синтеза живой речи. Значит, это Дух. Величайшая загадка Совета. Гость из ниоткуда, далёкого будущего, из самой Вечности. Для него всё вокруг — лишь повторение пройденного. Там, откуда он пришёл, нет никаких ЗСМ, нет никаких кораблей, нет даже миров в космическом пространстве. Но он знает, чем сегодня всё кончится.

Неподвижное тело Первого напряглось в липких тенетах силового кокона, упрятанного в н-фазных глубинах носителя. Ровно на мгновение. И тогда голубое сияние носового силового щита степенно отделилось от красноватой россыпи огней удаляющихся рейдеров, огромная машина ринулась к замершей в полной тишине и отчаянии планете.

Зачем я туда спешу? Чего жду там услышать? Никто больше не позовёт на помощь, никто не расскажет, как тут всё было. Даже те, кто знает. Кандидат и Хронар… чем вы обернётесь для меня теперь… Защитник, подать полную мощность на ворота накопителей.

Рэдди проснулся против обыкновения как-то разом, с натужным вдохом выбрасываясь на поверхность напряжённого сюжетного сна, ещё секунду назад захлёстывавшего его с головой. От кого-то он там убегал или кого-то мучительно догонял.

Вот, даже в первый день долгожданного отпуска не дают нормально поспать.

Сноп невыносимо яркого света щекотал ноздри, мешая мыслям вновь уложиться на дно сознания.

Пришлось нехотя подниматься, под соскользнувшие простыни тут же забрался ветерок, оцарапал кожу студёным прикосновением. И чего он ставни не закрыл, спрашивается?

Рэдди в последний раз вздохнул вслед ускользающему сну, что-то в нём было не так…

— А ну подъём!!!

Его крик вырвался на свободу, заметавшись меж деревьев. Ура! Тренированное тело пилота стрелой мелькнуло в сенях, так что перепонка двери еле успела его пропустить.

Три круга вокруг дома, прямо так, нагишом. Прохладный воздух вокруг — со свистом, хлёсткие удары листвы по щекам, роса под ногами. Хм, ему казалось, что уже поздновато для неё. И тут же, с разбегу — налёт на ягодник, автоматика в его отсутствие прекрасно справлялась, кроваво-красные гроздья висели на крепеньких черешках, такие огромные, такие сочные… М-м… Слюна во рту лилась потоком, яркий сок капал с кончиков пальцев ему на колени, пока Рэдди тянулся к очередному плодово-ягодному чудовищу.

Эх! Прыжок под собранный в стороне самодельный душ исторг из его груди второй вопль — вода в бочке была совсем ледяная. Какого рожна домовой сегодня над ним так издевается? Прыгая на одной ноге и отчаянно скрипя заледеневающими суставами, Рэдди дурным голосом поминал всех тех отщепенцев и моральных уродов, которые избаловали его личный дом вместе с его обитателями, запихали в его глупую внутренность всяких банальностей про близость к природе и закаливание. На кой ляд ему сдалось это всё, он и на орбитальной Базе ПКО от начальства регулярно получал по разнарядке требуемую дозу дискомфорта, но тут! Дома! Терпеть эти издевательства!

Рэдди выскочил из-под издыхающе булькающего потока воды. Фу, еле дотерпел.

Пилоту заатмосферного истребителя крайне необходима ежедневная порция тренировок, мышечные и нервные реакции требуют постоянной шлифовки, и лучшее для этого время — раннее утро, когда организм отдохнул и готов к максимальным нагрузкам, так и знайте, но Рэдди в тот день решил оставить всё на вечер. Ну его, этот распорядок. Хватит покуда и водных процедур. Сегодня его планы были далеки от служебных обяза