Оглавление

Время близилось не из лёгких,

Скоро б волны покрыли дома,

Началась бы мучений долгих,

Иномирных существ пора.

Только долг был делом уплачен,

Всякий скот был загонен в дом,

День минувший, что с пользой потрачен,

Был Самайном благословлён,

Вышли люди к костру распалённому

И молили и день, и ночь,

Чтоб к наставшему времени тёмному

Бог спустился несчастным помочь.

И вот небо закрыли тучи

В миг, когда занялась заря,

И под звук леденящей кручи

Задрожала седая земля.

В тот же час отворились двери,

Что в иные миры врата,

И, соткав свой наряд из метели,

Вышла дева — как снег бела.

На глазах у всех постарела —

Обратилась старушкой седой,

И так ясно и ладно пропела:

«Не к лицу быть Зиме молодой».

Молот тяжкий с плеча опустила,

Сотворив горный вышний хребет,

Не укрылась в одеждах, подобных

Цвету вишни в закат сентября.

Всю гладь моря укрыло корою,

И от берега, словно мосты,

Шли дороги — до «дома» длиною,

Так прекрасны, кристально чисты.

Только трусам они не служили,

А в сердцах всех ютился страх.

Век от века так люди жили,

Смелость в диких слыла волках.

И тогда стара дева воззвала

К вечным силам земных широт,

А потом всех дрожащих собрала

У огромных морских ворот:

«Имя мне — Кайлэх, а второе —

Что Бейр, — я взамен отдаю

За покорность и веру, надвое

Сердце, стоя пред вами, делю.

Знайте, вы теперь вольные птицы.

Так летите во все края!

Вам не ведомы больше границы,

Весь ваш дом — ледяная земля».

Так поверил народ. И восславил,

И священную клятву принёс,

Неумелые крылья расправил,

Ветер зимний все страхи унёс.

Гром раздался над островом тихим,

Улеглась беспокойная гладь

Глава 1. Застывший город

Море было гладким, как шёлк, а ветер — нежным, как бархат. Погода на пристани сегодня убаюкивала всякого, кто решил бы насладиться ею. Рыбаки попрыгали в лодки с рассветом, надеясь застать сонную рыбу врасплох. Подвалы уже распухли от огромного количества морской живности, которую мужчины тащили в дом. Но припасов никогда не бывает много. Тёплая осень легко могла обернуться холодной весной.

Лёгкая морская рябь изредка покачивала суда, но рыбаки видели в этом лишь вызов. Каждый постарался отплыть подальше от остальных, чтобы спокойно заняться охотой. Пожалуй, стоит упомянуть, что сегодня вода была на редкость вредной и изворотливой, пряча всю рыбу в своих глубинах. Ноябрь уже подходил к концу, а значит, время охоты и собирательства прошло. Теперь настала пора затаиться и смиренно дожидаться зимы.

Но люди — создания во сто крат вреднее и настойчивее любой стихии. Вот один из них бросил свои сети в полусонное море. Оно вздрогнуло, встрепенулось и встало на дыбы. Лодку качнуло сильнее, но человек не обратил на это внимания. Он нагнулся и всмотрелся в своё пляшущее отражение. Улыбнулся — отражение ответило хмурой гримасой. Поднялась волна. «Таких волн не бывает при штиле», — сказал бы опытный моряк. «Такие волны бывают, когда море злится», — сказало море и вмиг проглотило судно вместе с его капитаном. Впрочем, пустая лодка вскоре всплыла.

Если углубиться в леса, расположенные к востоку от пристани, то, обходя стороной неприметные селенья, можно было попасть в Никс-Аргос — город непрекращающегося веселья, — хотя сейчас даже он начал погружаться в спячку.

Уже почти неделю стояла мерзкая промозглая погода. Люди ютились в своих домовых норах, топя камины и загружая подвалы едой. Здесь — в отличие от послушного собрата на пристани — ветер бушевал, взметал багровые листья и беспощадно сбивал с ног каждого, кто пришёлся ему не по нраву. Солнцу так и не удалось пробиться сквозь густой туман, и лишь его отголосок бледной дымкой освещал мостовые.

Фонари потушили ещё вчера. Повозки с лошадьми не ездили с воскресенья. А поскольку новый день наступил всего несколько часов назад, на улицах стояла гробовая тишина. Только ветер каждый раз ревел с новой силой, да изредка раздавался бой часов. Небо наполнилось тучами и готовилось обрушиться на землю тяжёлыми слезами — последние осенние дни мир всегда провожал дождём.

Трудно было сейчас поверить, что всего пару недель назад этот город сверкал и переливался, как какая-нибудь замысловатая, ласкающая сердце безделушка: все его улочки были наполнены смехом, танцами и весельем. Весь мир съезжался посмотреть на необыкновенные парады и фееричные цирковые шоу, которые проходили здесь каждый вечер. Яркие, местами вызывающие, костюмы, в которые были облачены буквально все жители Никс-Аргос, бросались в глаза приезжим. Город утопал в огнях. Повсюду сновали толпы детей, а следом — и родителей, пытающихся догнать своих неугомонных чад. Нескончаемый поток артистов и акробатов колоннами прокатывался по широкой мостовой. И так почти круглый год.

Сейчас же весь город окутала тишина. Замирая, он медленно покрывался слоями пыли, и лишь в пьяных наваждениях к нему возвращалось былое величие. Однако ничего не происходит просто так. И можно с уверенностью сказать, что всего через несколько месяцев огни снова зажгутся, и туристы рекой разольются по улочкам, вдыхая запах эля и истоптанных мостовых. Так что это — отнюдь не смерть. Всего лишь сон. А от любого сна, даже самого прекрасного, рано или поздно приходит время очнуться.

***

Около восьми утра в дверь приглушённо, но напористо постучали. Лилит, только встав с кровати, быстро завязала непослушные волосы в хвост и накинула поверх ночного платья плед. Босиком она торопливо спорхнула с лестницы, нервно оглядываясь в поисках матери. Стук умолк, но, очевидно, был готов вот-вот раздаться повторно. Девушка опередила его, распахнув дверь. Снаружи повеяло сыростью и холодом. Вместе с ними в дом вошёл доктор Эван Нильсон.

На вид мужчине можно было дать все пятьдесят, хотя на деле ему не было и сорока. Седина проклюнулась на его голове слишком рано, и уже успела захватить большую ее часть. Морщины покрывали весь лоб, минуя лишь брови. Тяжелые веки лежали на и без того маленьких глазках, делая взгляд печальным. У доктора был крайне усталый вид. То ли это было от ежедневной кропотливой работы, то ли от гнетущей панической боязни окружающего мира. Казалось, его всё пугало до чёртиков, и не было на земле такой вещи, которая не приводила бы его в ужас.

И всё же сегодня доктор Нильсон выглядел особо уставшим: под серыми потускневшими глазами виднелись мешки, пальто казалось помятым и истрёпанным. Такого не случалось прежде. Приближение зимы никого не красит, но, определённо, произошло что-то ещё.

Мужчина вошел в дом, чуть пошатываясь, и Лилит, испугавшись, что он упадёт, поспешила забрать из его рук старенький кожаный чемоданчик.

— Доброго вам утра, мисс Лилит, — как всегда приветливо, правда, слегка сонно, поздоровался Нильсон, снимая пальто. — Вижу, вы только проснулись. Остальные уже встали?

Девушка поправила чёлку и стыдливо кивнула, помогая гостю повесить одежду.

— С добрым утром, — слегка запоздало сказала она и бросила взгляд в окно, за которым продолжал бушевать ветер. — Похоже, погода ухудшается.

— В этом году всё с ног да на голову. Будем надеяться, что хотя бы без снега обойдётся.

Девушка вежливо улыбнулась, не желая развивать эту тему. Мать бы этого не одобрила, а Лилит и так умудрилась разозлить её два раза за последнюю неделю. Разговоры о снеге могли быстро усугубить ситуацию.

Они поднялись на второй этаж и прошли по длинному коридору в детскую спальню. Там-то гостя и поджидало всё семейство. Мальчик пятнадцати лет сидел на кровати, отстранённый от родительской беседы. Его взгляд ничего не выражал, но всё же явное недовольство в нём читалось. Мать с отцом стояли к сыну практически вплотную, при этом умудряясь совершенно его не замечать. Они прервались на полуслове, услышав шаги. Лилит вспомнила, как она выглядит, когда было уже слишком поздно.

— Милая, — на лице матери сияла улыбка, но в голосе слышалось явное раздражение, — пожалуйста.

Большего не потребовалось. Сгорая от стыда, девушка что-то пробормотала и практически выбежала из комнаты. Заслужить материнское недовольство трижды за неделю — это надо очень постараться. Подготовка к зиме никогда не проходила спокойно, но всему же есть предел. Хотелось запереться в комнате и не выходить целую вечность. Ну, или хотя бы до завтрашнего утра.

Пряди уже скользили между пальцами, когда девушка дошла до зеркала в своей комнате. Она ловко перебирала непослушные чёрные волосы, заплетая их в косу и пытаясь прижать сильнее к голове.

«Вот бы скукожиться и исчезнуть из всеобщего поля зрения», — думала юная О’Фаррелл, попутно выбирая, в какое из своих многочисленных блёклых и тяжёлых платьев ей облачиться.

В комнате продолжалась вялая беседа. Мать сидела в кресле, облокотившись на спинку, и пристально смотрела на дверь, за которой минуту назад скрылась дочь.

— Говорят, лесничие видели группу отшельников неподалёку от города. — Доктор Нильсон всегда любил рассказать какую-нибудь не слишком приятную новость. — В прошлом году их зимние набеги дорого нам обошлись: огромное количество еды пропало не только у городских крестьян, но даже у дворянских семей. Говорят, была похищена семейная драгоценность ваших соседей. А уж эти исчезновения… К сожалению, следует признать, что ни один из нас не может чувствовать себя в безопасности.

Он собирался развить эту неприятную тему, но мысль его резко скользнула в сторону, и, откашлявшись, доктор нехотя заговорил о более важном вопросе:

— …госпожа Адриана, как вы считаете? — обратился он к женщине, которая в тот момент слушала его крайне невнимательно, погруженная в свои мысли. Нильсону пришлось повторить:

— Стоит ли колоть вашей дочери препарат и в этом году? К этому нет никаких показаний. Я осматривал её в прошлом месяце и могу заверить вас: ей ничего не угрожает.. Тем более, препарат наносит некоторый вред здоровью, — говорил он медленно и осторожно, при этом глядя на мужчину. С хозяйкой дома доктор имел уже не один разговор на эту тему, и теперь надеялся на поддержку отца семейства.

— Я категорически против, — властно сказала миссис О’Фаррелл.

Она поднялась с кресла, выпрямилась и убрала выбившуюся золотистую с проседью прядь волос с лица. Всем своим видом Адриана О’Фаррелл показывала своё превосходство над остальными матерями, которые готовы спокойно согласиться с глупыми устоями общества, ставя этим под угрозу благополучие своего ребёнка. В её карих глазах горел настоящий огонь войны. Идти против этой женщины было бы ошибкой — Нильсон слишком хорошо её знал, чтобы не понимать этого.

Адриана О’Фаррелл всегда была строга к детям в меру своих убеждений и прививала им собственные взгляды на жизнь в обход их личных предпочтений. Но при этом она окружала их заботой и вниманием, поэтому вся семья жила под жёстким, но вполне комфортным контролем матери.

— Дорогая, может, стоит все же подумать? Наша девочка уже давно превратилась в девушку, и ты не можешь этого отрицать. Я в свои годы тоже был довольно хиленьким, но это никак не повлияло на качество сна. Времена меняются, и сейчас уже существует много исследований, результаты которых подтверждают, что это вещество вредно для здоровья. Если доктор говорит, что все в порядке, — кто мы такие, чтобы сомневаться? Может, пора избавляться от своих предрассудков?

Ирвин О’Фаррелл редко спорил с женой, так как его характер едва ли это позволял. Его настойчивость обычно ни к чему не приводила, и все принятые им решения жена оспаривала на раз. Порой казалось, что в сыне Ирвина таится куда большая сила, чем в нём самом. Однако сейчас был один из тех редких моментов, когда сказать своё слово всё же стоило.

— Думаю, она уже способна сама принять решение. В конце концов, рано или поздно она выйдет замуж и покинет нас.

Миссис О’Фаррелл и доктор Нильсон синхронно дёрнулись, услышав слово «покинет». Что-то в нём их страшно пугало. Интересно, какие тайны эти двое хранят от остальных членов семьи О’Фаррелл?

Когда Лилит вернулась, вопрос был уже решён, причём не в пользу мужчин. Как бы старательно они ни уговаривали Адриану, она была непоколебима.

— Наконец-то ты вернулась, и доктор Нильсон сможет провести осмотр. Хотя, если честно, не вижу в этом необходимости, — она обвела комнату критичным взглядом и остановилась на сыне. — Виллем, милый, если ты хочешь спать, можно вколоть препарат прямо сейчас.

Мальчик, всё это время пребывающий в каком-то своём мирке, замер и испуганно посмотрел на мать. Он сбросил сонливость и начал активно возмущаться:

— Нет! До зимы ещё три дня. Я хочу посмотреть на снег, — младший О’Фаррелл скрестил руки на груди.

И снова запретная тема повисла в воздухе. Лилит тихо вздохнула, поражаясь детскому поведению брата. Еще немного, и под этой крышей разразится настоящая битва. Возможно, мать перебарщивала, пресекая даже малейшую мысль о снеге. Девушке и самой это казалось странным. Но Вилл даже не пытался играть по правилам.

— Ох, ни минуты покоя с вами. Оба витаете мыслями, где угодно, но только не в реальности. — Брови на миг сошлись на переносице, но женщина тут же успокоилась и продолжила:

— Завтрак уже должен быть готов. Я пойду посмотрю. Те, кто после осмотра не сочтёт своим долгом обидеть мать, могут присоединиться, — и Адриана О’Фаррелл гордо выплыла за дверь.

За ней незамедлительно последовал отец. Доктор Нильсон замер в нерешительности, бросая на детей сочувственные взгляды. Лилит и Вилл переглянулись. Мальчик хотел что-то сказать, но сестра не дала:

— И не говори, что мать неправа. Мы должны её слушаться, — она машинально схватилась за косу.

— Хочешь сказать, мы должны растрачивать часть своей жизни просто так, и даже не задумываться на этот счет? И всегда-всегда-всегда слушаться маму, даже если она действительно неправа?

Девушка промолчала. Она старалась не поддерживать ни одну из сторон, и это было ужасно трудно. В конце концов, ее брат тоже не был дураком. Не каждый мог это заметить, но она-то знала, что мальчик на самом деле намного умнее, чем кажется. Почти все книги, которые покупались кем-либо из членов семьи, так или иначе оказывались у Вилла в комнате, какое бы заумное название не стояло на обложке. Способности мальчика к быстрому счету поражали воображение, а выиграть у него в шахматы и вовсе не стоило пытаться. И при всем при этом брат вел себя чересчур по-детски. В основном, из-за этого отношения у них и не складывались. Лилит притворялась умной, ни в чем особо не разбираясь, а Вилл строил из себя глупца.

— Почему нам не предоставляют выбора? — задумчиво проговорил Вилл, снимая рубашку и подставляя грудь под пальцы доктора.

— Значит, так надо. Зачем рушить то, что уже существует? Этот ритуал соблюдается веками! И если бы каждому мальчику давали выбор, представь, сколько бы вас перемёрзло в лесу. Или ты хочешь стать одним из отшельников? Будешь ходить, грабить и убивать спящих, — Лилит задрожала от одной мысли об этом.

— Пойдём завтракать, а то мама обидится, — сказала она после того, как Нильсон осмотрел и её.

— Что ж… В итоге, обиделся я, — и юный О’Фаррелл поспешил вслед за сестрой.

Завтрак уже остывал, когда дети уселись за стол.

— И что же вы планируете делать дальше? — неожиданно спросил доктор, тоже приглашённый к столу.

Лилит потупила взгляд, когда поняла, что вопрос был обращён к ней. Она покосилась на мать. Вот уж тема, которую ей совершенно не хотелось обсуждать при родных. Однако все взгляды присутствующих были устремлены на девушку, не давая возможности перевести разговор в другое русло. Юная О’Фаррелл начала едва заметно дергать ногой под столом.

— Пока я намерена продолжить домашнее обучение. В процессе заключу помолвку с одним из владельцев местных родовых земель или, как минимум, с местным влиятельным торговцем, — после несколько затянувшейся паузы достаточно спокойно сказала она. Во рту мгновенно пересохло, в комнате стало душно, несмотря на незажжённый камин. Но главное — выдержать нужный тон.

Мать одобрительно кивнула, отчего юная дворянка напряглась ещё больше. Теперь понижать планку было нельзя. Лилит выпрямила спину и поправила платок на коленях. Вилл фыркнул и уткнулся в свой салат, сгорбившись в три погибели. Его манерам явно уделяли слишком мало внимания.

— Вот как, — вздохнул доктор. — Это, конечно, не моё дело, но я заметил ваш интерес к лекарственнымрастениям.

Лилит неосознанно вцепилась ногтями в скатерть. Ну, неужели нельзя было поговорить о чём-нибудь другом?

— Вы не хотели бы развиваться на этом поприще? Я уверен, что мог бы помочь, изъяви вы желание обучиться траволечению. А уж если съездить в столицу…

— Это действительно не ваше дело, — довольно громко заметила миссис О’Фаррелл. — Любоваться цветочками — одно, а работать с больными людьми… Упаси высшие силы нас от такого доктора. У вас, мужчин, своё представление о таланте и призвании. Я же не предлагаю вам вязать носки! Вы читали, каков средний возраст врачевательниц и целительниц, решивших выйти замуж? Нет? И я не читала. Такого в газете попросту не печатают, потому что и так ясно: все они поголовно старые девы. Так что настоятельно прошу впредь держать своё сугубо личное мнение при себе, — женщина старательно скрывала раздражение под маской беспокойства, но голос её выдавал. Аппетит у всех тут же пропал.

Мистер Нильсон отодвинул стул, аккуратно поднялся и тактично поблагодарил за вкусный завтрак. Он заверил, что придёт завтра, ближе к полудню. Миссис O’Фаррелл проводила доктора до порога и, вежливо попрощавшись, быстро закрыла за ним дверь. Чаще всего именно этим визиты доктора и заканчивались: они с матерью расходились во мнениях, и Нильсон спешно ретировался, не имея возможности оказать сопротивление. Лилит слабо понимала, что не так с их отношениями, но на нее памяти так было всегда.

— Что ж, — настроение у хозяйки было здорово испорчено, — ещё столько всего нужно сделать, а мы толчёмся здесь. Ирвин, будь добр, сходи к Баррелам, забери мою настойку для спины. Мы с Лилит наведаемся в город и докупим масел для тела, а ты, милый… — женщина посмотрела на Вилла.

— Пойду отдыхать в свою комнату. Я устал, — быстро выпалил мальчик и показательно зевнул.

Мать понимающе кивнула. Лилит тоже хотелось как-то отвертеться от похода с матерью в город, но она не обладала ни находчивостью, ни убедительностью.

— Пойду переоденусь, — сдержав вздох, сказала девушка.

Прогулки с матерью всегда заканчивались плохо замаскированными упрёками и откровенными придирками, однако Лилит всё равно тщательно выбирала наряд, чтобы угодить матери. В конце концов, та была для неё не только авторитетом, но и единственной подругой. Дружить, правда, получалось не лучше, чем с девушками на приёмах, но зато хоть знаешь, что с тобой общаются не из-за статуса.

О«Фарреллы были очень древним родом. Предок их отца был выходцем из крестьян, причём самым младшим и болезненным сыном. Однако однажды он спас городского вельможу, который тонул в море, и тот даровал ему личные земли. Статус дворянина тоже не заставил себя ждать. Так что — слабый, да удачливый. Никаких войн или накопленных состояний. Его даже презирали за это. Но время всё сгладило, и теперь род О’Фарреллов был очень почитаем, по крайней мере, за свою длинную историю. Так что везде — а особенно на приёмах — хватало «милых» подруг и «дружелюбных» друзей.

Смена платья далась Лилит с трудом. Горничные, обычно помогавшие с переодеванием, уже отпросились до весны. Каждый год юная О’Фаррелл давала себе обещание научиться всё делать самой, и постоянно его нарушала. Ну, с какой стати ей выделять на это время?

Перед тем как спуститься вниз, девушка всё же решила предпринять попытку вытащить брата из комнаты. Приятнее прогулка не станет, но хотя бы придирки распределятся поровну. Так что она без стука открыла дверь и набрала в лёгкие воздух. Увиденное ей не понравилось: Вилла внутри не оказалось.

— Только не это, — не удержалась от очередного вздоха девушка.

Сперва она, как всегда, хотела рассказать всё матери, однако тогда поход в город сопровождался бы ещё и обвинениями в невнимательности. И почему сегодня всё идёт из рук вон плохо?

— Мама, — с нажимом произнесла Лилит, стоя на лестнице. — Похоже, я тоже засыпаю на ходу. Можно ли мне остаться дома?

Мать на удивление легко согласилась. Бросив загадочное «понимаю», она быстро вышла за дверь. Неужели её раздражение уже прошло? И она словно бы даже обрадовалась отсутствию компании. Впрочем, времени на размышления не было. Выждав около четверти часа, Лилит тоже вышла на улицу. Чудовищный порыв ветра чуть не сбил её с ног. Сапоги скользили по покрытой инеем земле, а шарф бешено извивался, так и норовя сорваться с шеи. Но девушка была настроена серьёзно. Попадётся брат — достанется и ей.

Лилит спустила с холма и дернула замерзшую калитку, отделявшую их район от остальной — более бедной — части города. Она шла по затемнённому проспекту в полной тишине. Было холодно и сыро. Дорогу покрывал густой туман. Здесь располагалось множество лавок, но на двери каждой виднелась табличка «Закрыто». Пришлось идти по уже не работающей улице, чтобы не наткнуться на мать. В другое время года отказываться от торговли было непозволительной роскошью. Туристы толклись в городе постоянно. Никс-Аргос был далеко не самым большим городом в стране, так что свободно пройтись по этому проспекту и не быть задавленным можно было разве что в конце ноября или в начале марта.

В стране вообще было немного мест для развлечения. Антис был страной-поставщиком лекарств, пушнины и дерева, поэтому основная часть населения занималась добычей и производством оных. Из пяти провинций только в одной было целых два туристических города. Никс-Аргос являлся одним из них — бесполезный для страны в целом, но незаменимый для местных жителей. Сюда приезжали со всех уголков королевства, даже из столицы, Римуэ, чтобы, наконец, повеселиться после многих месяцев работы. Так что неудивительно, что все встречающиеся О’Фарреллам лица были до ужаса угрюмыми.

Свернув на соседнюю улицу, Лилит ускорила шаг, очень надеясь не поскользнуться. Благо нужная лавка с ярко-красной вывеской находилась в начале ряда. Она ещё работала.

Колокольчик звякнул раньше, чем О’Фаррелл прикоснулась к дверной ручке. На пороге показалось круглое лоснящееся лицо владельца лавки.

— Доброе утро, Имир, — любезно поздоровалась Лилит, потирая замерзшие руки.

Мужчина одарил девушку лучезарной улыбкой и инстинктивно прикоснулся к золотой серьге в левом ухе (признак зажиточного торговца). Похоже, у лавочника прямо сейчас намечалась крупная сделка, а девушка его отвлекала. Этим можно было объяснить отсутствие приглашения войти, но не пренебрежение хорошими манерами.

— Ох, боги, мисс О’Фаррелл, какая удача. Думал, что уже не повидаюсь с вами в этом году. Вы хорошеете день ото дня.

Лесть — профессиональный навык любого торговца. Сейчас это раздражало Лилит сильнее обычного.

— Вы за маслами? Я уж думал, вы переметнулись к Треверу. Сейчас-сейчас. У меня где-то был список. — Он хотел юркнуть внутрь, но девушка вовремя спохватилась и подалась вперед.

— Вы не видели Вилла?

— Нет, — слишком поспешно ответил торговец.

В дверной щели она заметила разбросанные вещи и молодую женщину, которая, судя по выражению её лица, была явно обижена. Все вопросы отпали сразу. Чего ещё ожидать от богатого торговца, да ещё и иностранца? Лилит едва удержалась от смешка, но торговец и так прочел всё на её лице. Имир замялся и потупил взгляд.

— Сходите в таверну.

— Прошу прощения? — не поняла девушка.

Мужчина шагнул за порог и осторожно прикрыл дверь. Холодный ветер пробрался обоим под одежду, заставляя ежиться.

— Прислушайтесь, — сказал он, подняв палец. — Слышите?

Где-то на параллельной улице раздавались копошение, топот и громкое перешёптывание. Лилит нахмурила брови.

— Люди собираются в таверне. Точно не знаю, зачем, но… — он неосознанно покосился за спину, — мне сказали, что все, кто ещё не уснул, стекаются туда, как пчёлы на мёд. Похоже, приехал незваный гость. Мальчишка мог заинтересоваться и сунуться туда. Но надеюсь, это не так…

— Ясно, спасибо, — сухо поблагодарила девушка и двинулась в указанную сторону.

— Мисс О’Фаррелл, постойте. Ещё кое-что еще, — Имир быстро нагнал Лилит. Его смуглая рука легла поверх её. Девушка вскинула брови и замерла, неспособная даже возмутиться. — Она — тёмная. Не слушайте её. Если… она скажет что-то странное или… страшное — тут же идите ко мне.

— Вы ведь сказали, что не знаете причины всеобщего ажиотажа. Это женщина? Кто она?

— Я сказал, что не понимаю, зачем люди идут туда. Но причина мне известна. Если ваш брат там, берите его и уходите как можно скорее. Она не скажет вам ничего из того, что вы хотите услышать.

— Ничего не поняла. Объясните толком…

Но в этот момент из-за двери за спиной мужчины появилось лицо молодой женщины, которая до этого показалась дворянке обиженной. Сейчас же в её глазах отчётливо читалось беспокойство. Лёгким движением руки она поманила торговца внутрь. Её длинные пальцы слегка подрагивали.

— Простите, мне пора. Берегите себя, — бросил Имир и, крепко сжав протянутую девушкой руку, зашел обратно в лавку.

Отлично, подумала юная О’Фаррелл, стараясь унять внезапно громко застучавшее сердце.

Глава 2. То, о чём никто не просил

В таверне всегда было полно народу, так как это было единственно место в городе, где подавали вишнёвый эль. Однако в предзимние дни даже такое шумное место превращалось в безжизненную пустошь. Обычно отражавшийся от стен свет фонарей придавал таверне загадочный вид, но теперь, когда свет погас, было видно старое облезлое покрытие мышиного цвета. Железные решетки на окнах придавали всему этому особенно жуткий вид.

И всё же это не останавливало людей, толпившихся на входе. Лилит замерла чуть в отдалении и поморщилась от мысли, что нужно лезть в эту кучу. Вилла вполне могло внутри не оказаться. Но не проверить было бы глупо. По крайней мере, в это место точно не заглядывает мать, что делает его весьма привлекательным в глазах сбежавшего мальчишки. Дворянка постаралась осторожно вклиниться между двумя тучными женщинами, и они тут же взорвались колкостями и возмущениями. По мере продвижения девушка выслушала о себе столько нелестного, что хватило бы на целый год.

Внутри было тепло, стремительно перетекающее в «душно». Хотя, к удивлению девушки, в воздухе не стояли запахи алкоголя и табака, обычные для подобных заведений. У дальнего столика двое что-то негромко обсуждали за кружкой пива. Лилит кинула на них быстрый взгляд, концентрируя внимание на том, что привлекло сюда сегодня такую кучу людей: облокотившись на деревянную столешницу, у барной стойки стояла хозяйка таверны и вела напряженную беседу с незнакомой посетительницей лет тридцати. Сначала дворянка не поняла, что в ней такого особенного, за исключением малого количества одежды для столь холодной погоды. Оголенные плечи и едва ли скрываемые юбкой ноги всегда привлекали мужское внимание. Однако, приглядевшись, Лилит заметила особенности внешности женщины: смуглая кожа, темные волосы, золотые браслеты и кольца. О’Фаррелл охнула и попятилась, наступив мужчине, стоявшему позади неё, на ногу. Мысли о брате сразу вылетели из головы.

«Южанка».

Нет, иностранцы не были редкостью в Антисе, и людей с такой экзотичной внешностью можно было, хоть и редко, встретить на улице. Но внимание Лилит привлекла другая деталь. Пройдя чуть вперёд, так, чтобы наблюдать за женщиной сбоку, девушка убедилась в верности своих предположений: посетительница была гадалкой. Её глаза на протяжении всего разговора с хозяйкой были закрыты, а руки в толстых кожаных перчатках лежали поверх рук собеседницы. Поговаривали, что кисти гадалок исписаны руническими письменами, благодаря чему они читают будущее человека. Более того, у незнакомки отсутствовала обувь. Лилит даже огляделась по сторонам, надеясь заметить пару осенних сапог, но ничего не нашла. Теперь всеобщий ажиотаж себя оправдывал.

— Ну, что ты артачишься? — сухой и скрипящий голос гадалки почти утонул в гуле чужих перешептываний, и О’Фаррелл напрягла слух, чтобы разобрать слова.

Стоило гадалке открыть рот, хозяйка таверны непроизвольно вздрогнула. В её глазах читался ужас, она рада была бы выдернуть руку и броситься прочь, но кому охота злить такую особенную гостью?

Гадалка с весёлым огоньком в глазах наблюдала за своей собеседницей. Её забавляла такая реакция. Тактичностью эти люди точно не отличались. Лилит не доводилось раньше видеть гадалок, но слухи об их предсказаниях гудели по всей стране, и даже дальше. Всегда говорят, что вздумается, и даже не спрашивают, нужно ли это человеку. Обращение к гадалкам негласно осуждалось, однако любопытство чаще всего было сильнее. Хотя хозяйке таверны, судя по всему, интересно не было.

— Боишься? — женщина расплылась в улыбке, больше напоминающей оскал. — А что толку? Думаешь, я не скажу, и оно не сбудется? Милое заблуждение, — она сжала руку собеседницы. Все замолкли и затаили дыхание, — хотя, знаешь, я передумала, — с этими словами гадалка открыла глаза, подтянула перчатки и встала, собираясь уходить.

Люди, не скрывая разочарования, стали расступаться.

«Вот ведь показушница», — подумала О’Фаррелл, тоже направившись к выходу. Вилла в таверне не оказалось. Однако гадалка вдруг замерла у самого выхода и, не поворачиваясь, указала пальцем в дальний угол заведения. Все обернулись. Там было темно, но Лилит всё же разглядела знакомый силуэт.

— Пожалуй, я всё же ненадолго задержусь. Отчего-то мне очень захотелось прочесть твою судьбу, мальчик. — Она развернулась, заставляя толпу снова изменить положение. — Может, подойдёшь ко мне? Или тоже боишься?

Силуэт дрогнул. На свет появилось худое мальчишеское лицо Вилла. «Значит, прятался от меня», — раздражённо подумала Лилит. Ему, похоже, всё равно, что мать им потом жизни не даст.

— И вовсе я не боюсь, — Вилл вышел вперёд и присел рядом с женщиной.

Хозяйка уже успела куда-то исчезнуть. А вот зрителей только прибавилось. Теперь все молчали. В тишине было слышно, как звенят браслеты на руках женщины. Лилит теребила подол юбки, думая, как теперь быстро и без происшествий увести отсюда брата. Она прокрутила в голове слова Имира и городские сплетни, и поняла, что ничем хорошим ситуация не закончится. Но ведь и её семье конфликт с гадалкой мог выйти боком. От такой чего угодно можно ждать.

— Что ж, и как же тебя зовут?

Мало кто мог себе позволить обращаться в такой манере к дворянскому сыну. Вилл выпрямил спину и, посмотрев гадалке в глаза, с легким надрывом произнес:

— А вы сами мне не скажете?

— Милый чертёнок, — словно бы случайно произнесла вслух южанка. — Видения не называют имён. Я читаю людское время: вижу его образы, слышу голос. Заинтересован?

Вопрос не имел смысла. Лилит с другого конца таверны видела, как у брата заблестели глаза. Да будь его воля, он тут же бросил бы всё и уехал с этой проходимкой, куда глаза глядят. Лилит осторожно протиснулась вперёд, пока плотное людское кольцо окончательно не сомкнулось. Она постаралась незаметно для остальных привлечь внимание Вилла, но тот даже не взглянул на сестру.

У них будут большие неприятности. Даже исключая наказание матери, сложно оценить, какой вред нанесёт общение детей аристократов с гадалкой. Очернить дворянское имя можно, даже не имея повода, а тут такая благодатная тема для сплетен. Нужно было всё это прекратить, но Лилит не могла двинуться с места, горло словно что-то сдавило. Тяжелый запах чужих тел мешал думать.

— Ну и отлично. Раз никто здесь не против, заглянем немного в твое будущее. Надеюсь, твои родители потом не объявят на меня охоту? — беглый взгляд в сторону. О’Фаррелл показалось, что женщина смотрит прямо на неё.

— Да они и не узнают, — заверил Вилл, не отводя глаз от южанки.

— Самонадеянное заявление на глазах такой толпы, — женщина усмехнулась и закинула ногу на ногу, обнажив часть бедра.

Затем последовал ещё один приводящий в ужас взгляд. Все сделали шаг назад. Лилит инстинктивно повторила движение за окружающими. Кто-то в задних рядах уронил кружку с выпивкой, и дышать стало совсем нечем.

— Уверен, никто им не скажет.

Всеобщее молчание было тому подтверждением. Гадалка придвинулась ближе и накрыла ладони Вилла своими. Закрыв глаза, она с минуту сидела, не двигаясь. Наплыв людей спал, внутрь больше никого не пускали. Двое крепких мужчин подпирали собой дверь. Кто-то прижался спиной к окнам, закрывая зевакам снаружи обзор. Внутри стало неуютно темно, но никто не решился зажечь свечи.

— Какой пылкий юноша, — наконец подала голос южанка и рассмеялась. Мальчик тут же напрягся. — Да не нервничай ты так. Ты всё равно, скорее всего, не поймёшь сейчас моих слов. Но у тебя большое будущее. Я почувствовала это, как только ты вошёл. Хм, — протянула она, переходя на шёпот. — Вижу девушку. Холодную… мёртвую. Люди… много людей. И все смотрят. Они ждут от тебя ответа. Похвальны и твоя храбрость, и преданность, и вера, но как печальны последствия их сочетания в тебе. Внутри есть всё, что тебе необходимо, а ты всё ищешь что-то вовне. Когда придёт время принять решение — побойся собственных мыслей.

Гадалка резко убрала руки и с минуту смотрела на Вилла, не моргая и, похоже, обдумывая сказанное. Её глаза в полутьме стали совсем черными. В них читалось любопытство и смятение. Наконец женщина натянула перчатку на левой руке и переменила ноги.

— Запомни лишь то, что считаешь нужным. Я сама редко разбираюсь в своих предсказаниях.

— Вот как? И как мне тогда с этим разбираться? Не то чтобы я вообще хотел что-то из этого запоминать. Скорее всего, ничего, — откликнулся Вилл.

— Ну, я и не говорила, что будет приятно. Мои предсказания, честно говоря, вообще мало кому нравятся. Но я разве виновата, что ваша жизнь ужасна, м?

— Моя жизнь не ужасна, — мальчик вскочил со стула и свёл брови к переносице.

— Ну да. Чего не скажешь о бедной мёртвой девушке из твоего будущего. Не вини меня за собственные ошибки, — женщина тоже поднялась и натянула правую перчатку.

— Кто эта девушка? Я убью её?!

— Я не знаю, — медленно проговорила южанка. — Не мои проблемы.

Лилит видела, как у брата на лбу проступила пульсирующая вена. Она сжала подол платья так крепко, что даже сквозь ткань ногти больно впивались в ладонь.

— Скажи мне! Ты должна сказать мне!

Гадалка окинула мальчика безразличным взглядом, видимо, уже потеряв интерес к разговору. Отвернулась и внимательно посмотрела на собравшихся. Все молчали, боясь пошевелиться. Женщина сухо усмехнулась и снова потянула правую перчатку вверх.

— Пойду, пожалуй, пока у меня снова не появилось нестерпимое желание погадать кому-нибудь ещё из вашей трусливой компании. А тебе, Лилит, — она повернулась лицом к дворянке, — советую лучше следить за своим братом. Связь с гадалкой — не то, от чего его стоит оберегать. Впрочем… ты ведь даже на это не способна, — женщина подошла к Лилит практически вплотную, чтобы последнюю фразу услышали только они двое:

— У таких, как ты, даже нет времени, которое я могла бы прочесть. Печально.

Южанка отстранилась, и лишь тогда Лилит нашла в себе силы выдавить:

— Вы не имели права. Он ещё ребёнок. Как вы вообще можете так легко разбрасываться предсказаниями?!

Женщина едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Затем в её глазах отчего-то на секунду отразился ужас. И снова — ироничный прищур.

— Ребёнок? Хах! Ну, конечно. И что же тогда никто меня не остановил? Ах да, не захотели ссориться с гадалкой. А я ведь вам добро делаю. Лучше услышать то, чего знать не хочешь, и подготовиться, чем услышать то, что хотел. Я ведь не желания исполняю, а судьбы читаю. Уважайте мой труд, — она провела пальцем по толпе, — все вы. Хотя я не против и запоздалой благодарности. Так что найди меня, юноша, как предсказание исполнится. Или же, когда твоя сестра захочет получить своё.

Толпа снова расступилась и затаила дыхание в надежде, что теперь-то гадалка, наконец, покинет таверну. Так и случилось. Женщина в очередной раз подтянула перчатки, и с морозной сладкой улыбкой скользнула в открывшуюся дверь, бросив напоследок: «Передайте хозяйке, что она найдет сына в воде».

Мрачное молчание наполняло таверну ещё почти десять минут, пока не сменилось тихим убаюкивающим голосом хозяйки:

Постепенно ей стали потягивать другие голоса. Песня многим была хорошо знакома:

— «Не бывать зиме-богине!» — прошептали люди в унисон.

— – «Дать им плавать и поныне».

— «Положи на сердце руку!» — уже кричали голоса.

Гнетущая атмосфера растворилась в тёплом смехе. Лилит и Вилл, мертвенно бледные, вышли из таверны под всеобщий хохот.

До дома брат с сестрой дошли молча. Говорить было не о чем. У Лилит в голове то и дело всплывали обрывки фраз гадалки, и девушку передёргивало. Места для беспокойства о наказании не осталось, так что дети появились на пороге дома тихие, словно привидения, и постучали, не думая о последствиях. Дверь открыл отец и окинул Лилит и Вилла долгим изучающим взглядом. Пропустив их внутрь, он закрыл дверь на ключ.

— Где мама? — сердце сжалось уже от того, что О’Фаррелл решилась задать этот вопрос.

Отец прошел в гостиную и сел на край дивана. Его руки сомкнулись в замок и сильно сжались. Мужчина смотрел в пол, словно ожидал найти там ответ. Лилит никогда не доводилось видеть отца таким.

— Она ушла к доктору Нильсону, — выдавил он.

— Что-то случилось? Она заболела?

Ирвин О’Фаррелл медленно покачал головой. Девушка не понимала, чего он тянет. Отец никогда не был резким, но такая медлительность выглядела пугающей.

— Доктор Нильсон пропал, милая.

Лилит упала на диван так резко, что чуть не промахнулась. Быть такого не может, подумала она. Никто никогда ещё не пропадал здесь. Доктор, правда, жил за пределами городских стен, но его дом всё же стоял на холме. Участившиеся случаи исчезновений происходили только с лесниками, охотниками или просто отчаянными, забиравшимися глубоко в лес. Что там делать доктору?

Мужчина прочитал вопрос на лице дочери.

— Прошло всего несколько часов с нашей встречи. Я считаю, что рано уверенно заявлять об исчезновении.

— Но мама так не думает? — подал голос Вилл.

Отец нехотя кивнул. В его взгляде на секунду отразилось что-то чужое и враждебное. Он вздохнул и почесал затылок. Только сейчас Лилит заметила, что его одежда была грязной и мятой.

— Она ушла с господином Хили, главой городской охраны. Доктор Нильсон назначил ему встречу у себя, но дверь сняли с петель, а внутри было все перевёрнуто. Ваша мать тут же сорвалась с места, чтобы лично убедиться.

Лилит слабо представляла себе мать, срывающуюся с места, но серьёзный голос отца не позволял усомниться, что все так и было. А это значит, что Адриана О’Фаррелл уже что-то подозревала. Это даже могло объяснить её странное поведение сегодня. И ходила она, возможно, вовсе не по магазинам.

— Ладно, не будем придумывать лишнего, — сказал брат, словно прочитав её мысли. — Дождёмся её возвращения.

Остаток дня прошёл в затяжной тревоге, которую каждый старался унять по-своему: глава семейства заперся в своём кабинете и наверняка перекладывал бумаги с места на место, Вилл ходил кругами по двору, а Лилит занимала свои мысли братом, просто чтобы не думать о другом.

Дом был уже окончательно подготовлен ко сну: одеяла лежали рядом с кроватями, шторы были завешены, а все окна — наглухо закрыты. В лёгкой панике юная О’Фаррелл перемещалась из комнаты в комнату, дёргая шторы туда-сюда и хлопая окнами. Пару раз она спускалась в подвал — проверить еду на весну. Во время сна организм не требовал ни пищи, ни воды. Все естественные процессы замедлялись. Зато после пробуждения требовалось огромное количество полезных веществ для возращения в привычное состояние. Аристократы в удобстве себе, конечно же, не отказывают, поэтому для них готовились специальные блюда, распределённые по дням недели на весь март. Лилит обвела взглядом запасы и подумала, что теперь будет с доктором Нильсоном зимой.

К вечеру отец не выдержал и, выскочив из дома, быстрым шагом направился к выходу из города. Напряжение после этого стало почти невыносимым. Брат с сестрой уселись в гостиной. Лилит перебирала пуговицы, которые нашла на чердаке, а Вилл смотрел на это стеклянным взглядом, не притронувшись к книге, которую принес с собой. Они так толком и не поговорили после возвращения. За окном всё ещё бушевал ветер, и ветки неприятно царапали окно. Мальчик пару раз вздрогнул от неожиданного скрежета.

— Противная погода, — скривилась девушка, раскладывая пуговицы по цвету.

— А мне нравится, — задумчиво ответил мальчик. — По крайней мере, лучше, чем тишина. В ней бы только повеситься, — он сказал первое, что пришло на ум, но сестру всё же разозлил.

— Не говори так! Больше никогда! Нашёл тему, — она вздохнула. — И почему мы такие разные, — её голос прозвучал печально.

Ветка снова ударила в стекло, заставляя детей сжаться. Холодный ветер, проникший из дверной щели и стелющийся по полу гостиной, морозил ноги.

— Неправда. Просто я более честен перед самим собой, — огрызнулся брат.

— Не говори со мной таким тоном, понял? Я, знаешь ли, о тебе беспокоюсь. Как бы ты ни воспринял ту гадалку всерьёз, — она нахмурила брови.

— Всерьёз или не всерьёз — моё дело. Хоть ты не пытайся залезть ко мне в голову. Твоя забота мне не нужна. Тем более, просто на словах, — он знал, куда колоть. — Вечно перед зимним сном одно и то же. Нечего и начинать этот разговор.

И Лилит замолчала. Она не знала, как нужно правильно заботиться. На уроках такого не рассказывают. А в их семье с этим вообще тяжело. Каждый сам себе на уме, и заботится так, как сам это понимает. Да уж, подумала девушка, говорить и правда не о чем.

Они просидели в гостиной до поздней ночи, пока дверь не заскрипела, впуская внутрь людей вместе с промозглой погодой. Дети вскочили, но их резким жестом отправили по комнатам. Ни слова больше не раздалось в доме до самого утра.

***

Зимний сон висел над страной неизлечимым проклятьем уже более трёх веков. Пуская корни, оно разрасталось со страшной силой, подчиняя своей воле всё больше и больше людей. Даже боги ничего не смогли с этим поделать. В конце концов, страна потеряла слишком много рабочих рук, чтобы иметь способность прокормить себя зимой. Тогда королём было вынесено решение разработать препарат, ускоряющий распространение болезни, то есть помогающий организму погрузиться в длительную спячку. Так можно было избежать раскола в обществе.

Препарат изготавливался по особым технологиям, известным только самым искусным мастерам. Некоторые говорили, что на основе трав, другие — масел. Шла речь и про магию. Однозначного мнения не было, так как эти самые мастера не распространялись о способах приготовления. Знание дозировки было основополагающим. От самых первых неумелых экспериментов страна медленно перешла к необходимости врачебного образования. Многие целители, занимающиеся траволечением, спешно переучивались на мастеров, чтобы получать больше денег. Стариков, детей и особо нервных к работе не допускали. У аристократов в обязательном порядке был свой доктор, который знал особенности организма каждого члена семьи. Ведь при недостатке препарата человек мог проснуться раньше срока, при профиците — не проснуться никогда.

Сначала использование препарата носило лишь рекомендательный характер: каждый был вправе решить сам, засыпать или нет, и, в случае отказа, полагаться зимой только на себя самого. Однако чем дальше распространялась эта болезнь, тем больше страха у людей вызывало зимнее время года. Стали появляться различные, ранее неведомые этому миру, существа, бродившие по земле и нередко нападавшие как на скот, так и на людей. Из года в год увеличивалось число странных исчезновений. Однако спящие никогда не пропадали.

Исходя из всего этого, король издал закон, обязующий всех, кого болезнь еще не настигла естественным путем, стимулировать ее препаратом. В конце концов, человеческими устами проклятье было превращено в великое чудо, спасшее народ от жуткого «белого мира». На несогласных начались гонения. Даже знатные дома не смогли отказаться. Разве что один…

***

Утро наступило неожиданно, потому что солнце отказалось выглянуть из-за туч. Юная О’Фаррелл недовольно потянулась, ощущая сонную тяжесть. Доктор Нильсон должен был прибыть около восьми, но теперь это не имело значения. Оставалось только догадываться, что теперь будет.

— Лилит, ты проснулась? — монотонным голосом, но достаточно громко спросила миссис О’Фаррелл, поднимаясь на второй этаж. — Иди в комнату Виллема.

Быстро заплетя косу, которая уже доставала до локтя, девушка надела белое до пола платье с кружевными оборками по краю подола. От плеч по рукавам тянулась полоса голубой ткани. В народе довольно быстро прижилась традиция надевать на зиму одежду определённого цвета. Каждый цвет выражал ожидания человека в будущем году. Зима считалась временем отдыха, возможностью набраться сил для плодотворной работы.

Белый чаще всего являлся символом чистоты, нового начала. Его надевали те, кто только переступил порог молодости, чтобы после пробуждения вступить во взрослую жизнь. Голубой символизировал спокойствие и смирение. У женщин этот цвет был особенно распространён. Адриана О’Фаррелл его очень любила. Она в принципе любила традиции, поэтому платье было подготовлено заранее и лежало на кресле в комнате.

— Выглядишь, как тётя Тильда перед смертью. Такая же нарядная и с мертвенно бледным лицом, — пробурчал Вилл, когда Лилит вошла в комнату.

Она намеренно проигнорировала его слова. Это уже превратилось в традицию.

— Давайте без ругани хотя бы сегодня, — сказал отец, всё ещё пребывающий в ужасном расположении духа. Он стоял у кровати и смотрел в стену, даже не повернувшись к дочери.

Никто не заговорил о вчерашнем, но отсутствие доктора говорило само за себя. Миссис О’Фаррелл, похоже, вовсе не спала. Она впервые на памяти детей выглядела такой взъерошенной и неопрятной. Каждые пару минут её взгляд застывал на двери, словно в ожидании, что в неё вот-вот кто-то войдёт. Лилит грызла себя изнутри, желая задать повисший в воздухе вопрос, но боялась. Вместо этого она нещадно теребила юбку.

— Ладно, ложись, Виллем. Нечего больше ждать, — выдохнула мать. Её голос скрипел, как несмазанные петли.

Лилит никогда не доводилось видеть свою мать в роли доктора. Но теперь женщина сидела и внимательно вымеряла количество вязкой жидкости болотного цвета. Препарат сейчас использовали редко, так как надобность в нем уже давно отпала. Однако оставались ярые приверженцы «надёжных» методов, и мать была одной из них.

Адриана О’Фаррелл осторожно закатала сыну оба рукава широкой серой рубахи, похоже, ещё не решив, куда именно колоть. Вилл тут же машинально зажмурился.

— Не хочу засыпать, — громко и твёрдо сказал он.

— Ну что за глупое детское упрямство? — попыталась возмутиться мать. Однако было видно, как у неё задрожала нижняя губа.

Она выпустила пару капель и приставила шприц к вене на правой руке. И когда только успела научиться?

— Не упрямство, — серьёзно сказал Вилл. — У тебя ведь было вчера предчувствие чего-то плохого, да? Я тоже это чувствую.

Лилит вздрогнула, вмиг вспомнив гадалку и её предсказание. Родители тоже напряглись. Брат хотел сказать что-то ещё, но резко поморщился, когда игла вошла под кожу. Через секунду складка у него на лбу разгладилась, и он уснул. До самой весны. Хоть это время и пролетает, как один миг, девушке вдруг почему-то подумалось, что их следующий разговор произойдет очень нескоро.

— Пойдём, — скомандовала мать.

Если вчерашний день не принёс ничего хорошего, то этот был особенно жутким. Зимняя спячка — лишь жалкое мгновение, но Лилит шла и чувствовала, что надолго покидает свою привычную жизнь. Место, куда родители вели её, казалось странным и неправильным. Всё происходило так быстро, словно бы впопыхах. Взрослые хотели как можно быстрее разобраться с детьми, а потом… Что они будут делать потом?

В душу закралась непонятная тревога. Юная О’Фаррелл легла на кровать и глубоко вдохнула. Девушка закрыла глаза, и вдруг в голову ей пришла мысль, что она не проснётся. Глупости, конечно, но… вдруг препарат подействует не так, как должен? Может, его в организме накопилось уже так много, что её тело просто не выдержит. В конце концов, закон о принудительном употреблении отменили почти полвека назад. Думает ли об этом мать? О чём она вообще думает?

Лили покрутила головой, отгоняя дурные мысли. Мать наклонилась над ней, холодная игла царапнула кожу, но больше почему-то ничего не происходило. Девушка осторожно приоткрыла глаза. Отец остался стоять за дверью, и сейчас они с матерью были в комнате вдвоём.

— Что-то не так? — шёпотом спросила девушка.

Женщина долго молчала, но потом всё же произнесла:

— Это нечестно.

Сердце забилось чаще. Теперь Лилит была в полном смятении. Страх подступал к горлу. Почему её всегда уверенная и решительная мать так медлит?

— Я всегда хотела для вас с братом только лучшего, — Адриана опустила глаза и тихо продолжила:

— Тебе будет сложно понять это сейчас, но кем я буду, если не скажу? — её голос звучал приглушённо. Она боялась, что отец услышит. — За границей Никс-Аргоса есть очень много того, что не поддаётся описанию. Люди, живущее там, неподвластны чужому влиянию, в их крови течёт свобода, независимость, жажда приключений. Это завораживает и увлекает. Для одних это хорошо, для других — губительно. Там холодно, очень холодно, и я безумно боюсь, что ты не сможешь справиться с этим. Если бы я только смогла дать тебе больше. Если бы была хоть немного смелее в своих действиях и словах. Прости меня. Прости, что не сделала ничего, чтобы облегчить твой путь. Отыщи записи. И запомни: я люблю тебя, но найти своё время может только ты сама.

Дальше всё было как в тумане. Лилит не знала, когда мать успела вколоть препарат, но тело её стало неподвижным, веки опустились. Сон пробрался в самую глубь разума, не дав ни секунды на раздумья. Только обрывки фраз, только части слов. Всё смешалось. На секунду стало жарко. Бурлила кровь, жар подступил к горлу. Через мгновение тело покрылось холодным потом. Стало трудно дышать, словно дыхание заморозили. Боль прошла по всему позвоночнику. Пальцы рук и ног закололо. Ощущение близкой смерти не покидало. Потом всё прекратилось. Наступило затишье, длившееся минуту и год одновременно.

«Проснись, Лилит! Проснись и найди меня!»

Глаза открылись быстрее, чем девушка успела это понять. Она подскочила, резко сбросив с себя одеяла. Нестерпимо болела голова. Глаза лихорадочно бегали по комнате, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Осознание пришло лишь через пару минут. Удалось нормализовать сбившееся дыхание. Боль немного утихла, но всё ещё тошнило.

Всё в порядке, успокоила себя Лилит. Она была в своей комнате. Девушка осторожно встала с кровати, босыми ногами на ледяной паркет. Холод пронизал девушку до костей. Лилит не понимала, что происходит. От сна человек всегда отходил медленно.

Постепенно мысли начали проясняться. Всего секунду назад здесь была мама. Или всё уже закончилось? Но зимний сон никогда не ощущался таким коротким. Коснувшись заледенелыми пальцами штор, девушка рывком отдёрнула их. Яркий свет залил глаза. Затем прояснилось. Её бросило в дрожь.

— Что… это? — одними губами спросила Лилит, отшатнувшись от окна. — Что… это? — повторяла и повторяла она раз за разом.

Лилит слетела с лестницы, выхватила из кармана пальто ключ и вцепилась задеревеневшими пальцами в замок на двери. С третьей попытки она попала в замочную скважину. Дверь распахнулась. Девушка вывалилась на улицу, спотыкаясь о ступеньки. Остановилась. Закрыла глаза. Снова открыла. Вокруг ничего не изменилось. Лилит отказывалась верить собственным глазам: всё вокруг было белым, абсолютно белым.

Девушка стояла посреди двора одна, босыми ногами ощущая землю, полностью покрытую снегом…

Глава 3. Новая жизнь

Прошло десять минут, а может, и полчаса, прежде чем Лилит смогла прийти в чувство. Взгляд прояснился, и она огляделась вокруг. В ту же секунду пришло осознание холода. Пальцы на ногах заметно посинели и онемели, руки неприятно покалывало, а глаза сильно щипало. Малейший порыв ветра причинял телу жуткую боль. Накатывала тошнота.

Лилит развернулась и, поднявшись по ледяным ступенькам, зашла обратно в дом. Она, наконец, начала догадываться, что произошло. Сердце стучало невероятно быстро, к горлу подступали слёзы. В голове бушевал нескончаемый поток мыслей, но в нём были одни вопросы — и никаких ответов.

Следуя первому порыву, Лилит побежала к лестнице, но тут же была вынуждена сбавить шаг. Подниматься было невыносимо тяжело. Тело тянуло вниз, голова кружилась, ноги скользили по ступенькам… Её бледные тонкие и слабые руки не выдерживали тяжести тела. Наверно, это было одним из неприятных побочных эффектов пробуждения. Новых и потому пугающих.

Второй этаж стал с трудом покорённой высотой. Здесь легче дышалось, и девушка поспешила в комнату брата, почему-то надеясь застать его сидящим на кровати с перепуганными от непонимания глазами и с такими же дрожащими руками, как у неё. Ей очень хотелось услышать его голос. Молчаливые взгляды портретов на стенах сводили с ума.

Открыв дверь, Лилит тихо подошла к кровати. Было слышано, как за окном ветер треплет кроны деревьев. Вилл спал. Смуглая прежде кожа выглядела такой бесцветной, что Лилит не удержалась и прикоснулась ладонью к щеке брата: она была ледяной. Но его спокойное равномерное дыхание успокоило девушку.

Родители, вопреки ожиданиям, тоже крепко спали. Значит ли это, что она ошиблась в планах матери? Адриана О’Фаррелл не будила дочь. Тогда почему она проснулась? Лилит пошатнулась, прислонилась к стене и стремительно съехала по ней вниз, уже на полу обхватив колени руками. Её била дрожь. Она терялась в догадках и боялась подтверждения своих самых жутких мыслей.

Прошло ещё несколько часов, прежде чем Лилит поднялась и бесшумными шагами спустилась на кухню, а оттуда — вниз по лестнице — в подвал. Её одолевал нестерпимый животный голод. Банки с едой располагались строго по порядку, отмеченные цифрами, которые означали дни после пробуждения. Сначала шла лёгкая пища, в основном, фрукты и разные напитки, далее стояли более питательные мясные блюда.

Девушка недолго колебалась с выбором. Её руки дрожали, пока она пыталась отодрать кусок от заледенелой тушки (обычно этой работой занималась кухарка). Чтобы разогреть еду, следовало затопить печь, на что у девушки попросту не было сил. Пришлось приложить немало усилий, чтобы всё же утолить голод. Ледяная безвкусная пища не лезла в рот, но только так можно было заглушить мысли о будущем. Плана не было. Спать не хотелось, напротив, организм сопротивлялся сну, боролся с ним, боялся. И что же дальше? Еды не хватит на зиму. И сколько вообще ещё будет длиться эта зима?

Паника вернулась, и Лилит всячески старалась её унять. Первой пришла в голову мысль разбудить родителей. Она была настолько эгоистичной, что у юной О’Фаррелл тут же пропал аппетит. Если она так поступит — погибнут все. Но что же, теперь умирать одной? Жить и умереть так бессмысленно — слишком жестоко. Тут же мелькнула мысль о брате. Стало даже немного смешно, ведь именно он не хотел погружаться в сон, а проснулась та, что боялась зимнего мира больше всего на свете.

Лилит отдернула штору и снова посмотрела в окно: ветер у дома играл со снегом. Она собралась с мыслями и уже спокойнее, чем в прошлый раз, вышла во двор, перед этим предусмотрительно накинув пальто и надев сапоги. Снег показался девушке иллюзией, мимолетным видением. Он покрывал все вокруг, окрашивая все деревья и дома в свой цвет, словно на свете осталась всего одна краска. Девушка вытянула руку, и на её ладонь стали падать снежинки, мгновенно тая. О’Фаррелл вздрогнула и, отдёрнув руку, зашла обратно в дом. Этот холод был ей неприятен.

Чуть позже в голову стали приходить мысли о докторе Нильсоне. Может, он сейчас тоже не спит? Лилит показалось, что перед самым пробуждением она слышала его голос. Доктор звал её. Как? И почему? Дворянка не хотела выяснять, не хотела никуда идти. За окном — зима, а значит, по улице наверняка рыщут отшельник