Оглавление

Кристин Эванс
Наследство

Глава 1. Обычный день

Осенний воздух был пронзительно холодным и влажным, пах прелой листвой, дымом из труб и приближающимся вечером. Наташа куталась в старом, но бесконечно любимом шерстяном плаще, стараясь идти быстрее по скользкой от дождя брусчатке. Город жил своей жизнью, шумной и стремительной, но здесь, в тихом переулке за библиотекой, царило почти деревенское спокойствие. Фонари уже зажглись, отбрасывая на мокрый асфальт длинные, расплывчатые тени, в которых угадывались очертания спешащих по домам людей.

Она шла, чувствуя приятную усталость в ногах после долгого дня. Ее пальцы, привыкшие к шершавой поверхности книжных переплетов, слегка замерзли, и она переложила потрепанную кожаную сумку с рабочего плеча на другое, пытаясь согреть их дыханием. В сумке лежали два романа, которые она взяла почитать на выходные, яблоко и блокнот с бесконечными списками дел, большинство из которых так и оставались невыполненными. «Купить маме новые таблетки, позвонить сантехнику (снова!), отнести туфли в ремонт…» Мысли плавно текли, перебирая рутину, как четки. Это был ее щит, ее способ не думать о главном — о том, что жизнь, кажется, протекает мимо, как эта река огней на большом проспекте, до которого было рукой подать, но который существовал в каком-то ином, параллельном измерении.

Наташа работала библиотекарем в старой, но уютной городской библиотеке имени Горького. Это место было ее убежищем, ее миром, где время текло иначе — медленно, вдумчиво, подчиняясь лишь тихому шуршанию страниц и мерному тиканью напольных часов в холле. Здесь пахло пылью, старой бумагой, древесиной полированных стеллажей и чем-то неуловимо сладким, возможно, духами той самой мисс Лидии, которая проработала здесь смотрителем фонда еще с советских времен и казалась такой же вечной и незыблемой, как сами книги.

Сегодняшний день был таким же, как сотни других. Она расставляла возвращенные тома, помогала студентам найти нужную литературу для курсовых, терпеливо объясняла пожилым посетителям, как пользоваться электронным каталогом. Ей нравилась эта тихая, упорядоченная жизнь. Нравилось видеть, как морщинистое лицо старика озаряется улыбкой, когда он находит ту самую, давно разыскиваемую книгу о войне. Нравилось наблюдать, как загораются глаза юной девчушки, впервые взявшей в руки «Алису в Стране чудес» с иллюстрациями Тенниела. В эти мгновения Наташа чувствовала, что ее работа имеет смысл, что она — маленький, но важный винтик в механизме, который сохраняет культуру, знания и человеческое тепло.

Но по вечерам, закрывая дверь библиотеки на большой железный ключ, она неизменно ощущала легкий укол грусти. Словно она оставляла позади не просто рабочее место, а целую вселенную, возвращаясь в свой скромный, немного унылый мир. Ей было двадцать девять лет, она жила в маленькой квартирке, доставшейся ей от бабушки, и ее самые смелые мечты редко простирались дальше отпуска на море раз в два-три года, покупки нового дивана или, может быть, когда-нибудь, машины.

Она мечтала путешествовать. Не в Турцию или Египет по путевке «всё включено», а по-настоящему. Увидеть туманные озера Шотландии, постоять на краю норвежских фьордов, побродить по улочкам Праги, ощущая под ногами булыжники, помнящие алхимиков и императоров. Но эти мечты были такими же далекими и нереальными, как полет на Марс. Они жили в ее блокноте на отдельном листе, озаглавленном «Когда-нибудь…», и были зарисованы завитушками и цветочками — наивными символами надежды, которую она уже почти похоронила.

Дойдя до своего дома, типовой пятиэтажки из серого кирпича, Наташа с облегчением юркнула в подъезд. В лифте пахло котом и влажной штукатуркой. Квартира встретила ее знакомым, уютным запахом вареной картошки, лавандового мыла и старого паркета. Она включила свет в прихожей, повесила плащ на вешалку и босиком прошла на кухню, чтобы поставить чайник.

Ее мобильный телефон заурчал, вибрируя на столе. На экране светилось имя «Мама». Наташа улыбнулась. Звонки матери были таким же неотъемлемым ритуалом ее вечера, как вечерний сериал или чашка чая.

«Привет, мам», — сказала она, прижимая трубку к уху плечом и доставая из шкафа чашку с ромашками.

«Наташ, ты дома? Добралась хорошо? На улице холодно, ты тепло оделась?» — голос матери звучал озабоченно и любовно одновременно.

«Дома, все хорошо, оделась тепло», — автоматически ответила Наташа, проходя по списку привычных вопросов. Она могла бы произнести эту фразу и во сне.

Последовал долгий, подробный рассказ о событиях дня: о том, что соседка снизу опять жаловалась на шум, которого не было, о том, что в поликлинике объявили о новых бесплатных лекарствах, но их, как всегда, не оказалось в наличии, о том, что по телевизору опять показывали что-то ужасное. Наташа слушала, кивая в такт, хотя мама этого не видела, помешивала заварочный чайник.

«…а у тебя как? Ничего нового?» — наконец, поинтересовалась мать, выдохнув.

«Да все как всегда, мам. Работа, дом. Ничего интересного». Она не стала рассказывать о том, как на нее накричала пьяная посетительница, которой не понравилось, что библиотека закрывается ровно в семь. Или о том, как молодой практикант из колледжа застенчиво пытался с ней заговорить, и ей было одновременно смешно и горько от этой неуклюжей симпатии.

«Наташ, а ты не думаешь… Может, тебе стоит сменить работу? Или записаться на какие-нибудь курсы? Знаешь, Лидочка, дочка Ивановых, вышла замуж за такого иностранца… познакомились в интернете!» — голос матери стал заговорщическим, полным надежды.

Наташа вздохнула. Этот разговор повторялся с завидной регулярностью. Мать искренне беспокоилась о ее неустроенной личной жизни и скромном достатке. Ей казалось, что счастье ее дочери — где-то там, за горизонтом, и его нужно поймать, вооружившись новой работой, новыми нарядами или, на худой конец, иностранным женихом.

«Мам, ну что ты. У меня все хорошо. Работа спокойная, мне нравится. А замуж я еще успею». Она старалась, чтобы в голосе звучала легкая, беззаботная улыбка, но внутри все сжималось от знакомого чувства вины и легкого раздражения. Она была взрослой женщиной, но в глазах матери — вечной девочкой, которой непременно нужен был принц на белом коне, чтобы спасти ее от… от чего? От самой себя? От этой тихой, предсказуемой жизни?

Они поговорили еще несколько минут, и Наташа пообещала приехать в выходные, помочь с уборкой и купить продуктов. Положив трубку, она села за кухонный стол, обхватив руками теплую чашку. За окном окончательно стемнело. В отражении в стекле она видела свое лицо — довольно милое, с большими серыми глазами, обычно спокойными, но сейчас тронутыми усталой грустинкой, и темными волосами, собранными в небрежный пучок. Лицо обычной девушки. Ничем не примечательное. Таких тысячи.

Чай был горячим и горьковатым. Она пила его медленно, позволяя теплу разливаться по телу, прогоняя осенний холод. Мысли вновь вернулись к ее жизни. Она не была несчастна. Нет. У нее была крыша над головой, работа, которая ей, в общем-то, нравилась, любимая мама и лучшая подруга Катя, готовая примчаться по первому зову. Но была какая-то тоска. Ощущение, что она стоит на месте, в то время как мир мчится вперед с бешеной скоростью. Что она лишь наблюдает за чужой, яркой жизнью со стороны, как смотрит на витрины дорогих бутиков — красиво, но не для нее.

Она вспомнила, как сегодня днем реставрировала старый томик Бродского. Его строки: «Не выходи из комнаты; считай, что тебя обокрали». Она чувствовала себя так, словно ее и правда обокрали. Украли будущее, полное возможностей, оставив взамен безопасное, но такое тесное настоящее.

Зазвонил телефон, вырывая ее из тягостных раздумий. На экране загорелось веселое селфи Кати с высунутым языком. Наташа улыбнулась. Катя была ее полной противоположностью — взрывной, амбициозной, вечно влюбленной и вечно в поиске новых приключений. Она работала менеджером в турагентстве и постоянно пыталась «расшевелить» Наташу, затащить ее на вечеринки или хотя бы в кино.

«Привет, зануда!» — послышался в трубке жизнерадостный голос. — «Сидишь дома, вяжешь носочки и читаешь занудную книжку? Признавайся!»

«Почти угадала. Чай пью и смотрю в окно», — рассмеялась Наташа.

«Ужас! Собирайся, через сорок минут заезжаю! Открывается новая кофейня на Пестеля, говорят, там божественный раф и глаз не оторвать от баристы! Молодой, красивый, и зовут его, кажется, Артем! Это знак!»

«Кать, я устала…» — начала Наташа, но та ее перебила.

«Никаких отговорок! Ты уже полгода не была нигде, кроме библиотеки и своей кухни! Я не позволю тебе засохнуть, как гербарий в твоих любимых книжках! Сорок минут! Одевай что-нибудь симпатичное!» — и Катя положила трубку, не оставив шансов на возражение.

Наташа покачала головой, но улыбка не сходила с ее лица. Катя была как ураган — разрушала все планы на тихий вечер, но зато приносила с собой столько энергии и жизни, что порой это было именно то, что нужно.

Она допила чай и пошла в комнату переодеваться. Достала из шкафа свои единственные «выходные» джинсы и простенький свитер. Не то чтобы сильно симпатичное, но Катя, конечно, будет ворчать. Она посмотрела на себя в зеркало. «Гербарий…» — усмехнулась она про себя. — «Возможно, она права».

Пока она красила ресницы, взгляд упал на небольшую пачку писем, которые она принесла сегодня из почтового ящика и бросила на тумбочку, не глядя. Обычно там были только счета за коммуналку и рекламные проспекты. Она машинально перебрала их. Квитанция за электричество, каталог из магазина косметики, какое-то официальное письмо с логотипом… Она остановилась и взяла его в руки.

Конверт был плотный, качественный, белоснежный. В левом верхнем углу строго и солидно выделялось название: «Вальтер и партнеры». Адрес был напечатан на принтере, ее имя и фамилия — «Наталья Петровна Соколова» — смотрелись на этом фоне чужеродно и даже немного пугающе. Обратный адрес указывал на Москву.

Сердце почему-то екнуло. Она не знала ни одной юридической фирмы. И уж тем более в Москве. Первая мысль — налоговая? Но нет, логотип другой. Может, ошибка? Или это какая-то новая схема развода? Она повертела конверт в руках. Он был тяжелым, внушительным. Внутри явно находилось не одно письмо, а несколько листов.

Любопытство заставляло вскрыть его немедленно. Но какое-то смутное, иррациональное чувство тревоги заставляло отложить. Официозные письма редко несли что-то хорошее. Судебные повестки, долги, какие-то проблемы… Ее жизнь была настолько простой и прозрачной, что в ней не было места для сюрпризов из мира «Вальтер и партнеров». Мира больших денег, крупных сделок и юридических сложностей, о которых она имела смутное представление из телесериалов.

Она положила письмо обратно на стопку. «Разберусь завтра», — прошептала она себе. Сейчас ее ждала Катя, кофе и попытки флиртовать с симпатичным баристой. Реальные, осязаемые радости жизни. А это письмо… оно было из другого измерения. Из того, которое пугало своей непонятностью.

Наташа нанесла на губы блеск, снова посмотрела в зеркало, стараясь отогнать навязчивую тревогу. Все будет хорошо. Обычный вечер. Обычная жизнь. Ничего не меняется. И это… это ведь хорошо, правда?

Она выключила свет в комнате и вышла в прихожую, чтобы ждать подругу. Взгляд снова скользнул по белому конверту, лежавшему на тумбочке. Он словно светился в полумраке, как немое предупреждение, как тихий набат, возвещающий о конце ее старой жизни. Но она еще не знала этого. Она всего лишь ждала подругу, чтобы выпить чашку кофе и посмеяться над чем-нибудь незначительным.

За окном засигналила машина. Наташа вздрогнула, отведя взгляд от письма, натянула куртку и выбежала из квартиры, стараясь не оборачиваться.

Глава 2. Загадочное письмо

Утро субботы было туманным и сонным, словно город нехотя просыпался после долгой недели, кутаясь в серое, влажное одеяло. В квартире Наташи царила тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем настенных часов в гостиной и редкими звуками с улицы — проехавшей машиной, чьими-то шагами внизу по асфальту. Она спала беспокойно, ее сон был поверхностным и обрывистым, словно сознание никак не могло забыть тот белый, плотный конверт, лежавший на тумбочке.

Воспоминания о вчерашнем вечере всплывали обрывками, словно кадры из старого, немого кино. Яркая, шумная кофейня, где пахло свежемолотым кофе и сладкой выпечкой. Катя, сияющая и громкая, жестикулирующая и смеющаяся, бросающая многозначительные взгляды на того самого баристу — Артема, который оказался милым, но до смерти загруженным работой студентом. Сама Наташа, пытавшаяся влиться в веселье, но чувствовавшая себя немного не в своей тарелке. Ее мысли то и дело возвращались домой, к тому молчаливому посланию на тумбочке. Оно висело между ней и подругой невидимой, но ощутимой пеленой. Один раз она даже собралась было рассказать Кате, но вовремя остановила себя. Зачем? Чтобы выслушать поток догадок, предположений и, возможно, насмешек? «Наташ, тебе почудилось! Налоговая, наверное, ошиблась в подсчетах!» Нет, уж лучше сначала самой во всем разобраться.

Она потянулась в кровати, с наслаждением чувствуя мягкость простыней. За окном плыл густой, молочно-белый туман, скрывая контуры домов и делая мир призрачным и нереальным. День обещал быть тихим, домашним. Именно таким, какие она любила больше всего. Можно было бы перечитать любимый роман, посмотреть какой-нибудь старый, добрый фильм, приготовить что-нибудь вкусное и просто наслаждаться покоем.

Но стоило ей лишь представить себе тот конверт, как по телу пробегали мурашки — смесь любопытства и непонятного, глубокого страха. Что, если это что-то серьезное? Что, если это извещение о каком-то долге, о котором она и не подозревала? Или, того хуже, какая-то судебная тяжба? Ее жизнь была настолько простой и прозрачной, что в ней не находилось места для подобных сюрпризов. Она была как открытая книга, а это письмо казалось страницей из какого-то чужого, запутанного и мрачного романа, вкравшейся в ее привычную историю.

С трудом заставив себя подняться с постели, Наташа накинула на плечи старый, потертый халат и босиком побрела на кухню. Ритуал утреннего кофе был для нее священнодействием, моментом, когда мир приходил в порядок, а мысли упорядочивались. Она медленно, почти медитативно, молола зерна, вдыхая терпкий, бодрящий аромат. Заливала кипятком в френч-прессе, наблюдая, как темная вода смешивается с маслянистой гущей. Ждала.

Пока кофе настаивался, ее взгляд снова и снова упрямо тянулся в сторону прихожей, туда, где на тумбочке лежало письмо. Оно словно излучало какое-то магнитное поле, притягивая к себе все ее внимание, отравляя умиротворяющую атмосферу утра.

«Нет, — сказала она себе вслух, наливая кофе в большую кружку с надписью „Тишина — золото“. — Это просто письмо. Возможно, реклама. Или ошибка. Нечего накручивать себя».

Она взяла кружку, прижала ладони к ее теплым стенкам, словно ища защиты и утешения, и прошла в гостиную, устроившись в своем любимом кресле у окна. За окном туман потихоньку начинал рассеиваться, и сквозь пелену проступали смутные очертания деревьев и крыш. Она взяла с полки томик Брэдбери — «Вино из одуванчиков», книгу о детстве, о лете, о простых радостях. Именно то, что нужно было сейчас ее встревоженной душе.

Но буквы расплывались перед глазами, не складываясь в слова, а слова — в предложения. Сюжет не захватывал. Ее мысли были там, в прихожей. Она читала одну и ту же страницу три раза, но так и не могла понять, о чем она. В голове звучало только одно: «Вальтер и партнеры. Вальтер и партнеры».

С досадой она захлопнула книгу и отставила ее в сторону. Кофе казался горьким и невкусным. Тревога, сначала тихая, как фоновая музыка, теперь нарастала, превращаясь в навязчивую, тревожную мелодию, которая звучала все громче и громче. Руки стали слегка потеть.

«Надо просто взять и открыть его, — убеждала она себя. — Сделать это и забыть. Выбросить и жить дальше».

Но ноги не слушались. Она сидела в кресле, как прикованная, и смотрела в окно, наблюдая, как туман окончательно сдает позиции, уступая место бледному, осеннему солнцу. Птицы на дереве под окном оживились, устроив шумную перепалку. Жизнь шла своим чередом, а она застряла в этом моменте нерешительности.

Она вспомнила случай из детства. Как она потерялась в большом универмаге. Она стояла посреди незнакомого отдела, окруженная чужими ногами и голосами, и ее охватывал ужас, холодный и всепоглощающий. Она боялась пошевелиться, боялась сделать шаг,