Оглавление

Классная Сказка для всех возрастов «ВЛЮБИТЬСЯ ДО ЧЁРТИКОВ»

Вечный вопрос терзает мир от века к веку:

Любовь аль ненависть — что зло?

Какое чувство ближе человеку?

С какой эмоцией нам больше повезло?

Любовь необходима, конечно она ближе.

В море жизни она спасительный плот.

А ненависть позицией намного ниже!

Обида и зависть её губящий плод

От Автора:

Начало истории:

Семнадцатый век. В густых лесах, вблизи Рязани прячутся деревушки, где компактно проживают ещё со времён крещения Руси коренные народы, некоторые из которых до сих пор чтут языческие традиции.

В одном из таких селений произошёл случай, отозвавшийся в столетиях. Было ли это на самом деле, никто утверждать не пытается, но люди из уст в уста передают эту историю, конечно, добавляя немного от себя. Кто-то придавал ей немного романтики, кто-то мистики, а кто и вообще нагонял чёрного страха, переходя на шёпот, холодя слушателей. В конечном итоге места эти стали славиться, пугать и притягивать гостей.

Вроде она и звучала как сказка, но у неё у истории этой, имеется монументальное доказательство, коим является деревянная церквушка, которых множество по землям государства. Эта особенная. Словно медленно падая, её бронзовый купол упёрся крестом в землю перед входом, будто сильная природная стихия сдула её с остроконечной крыши прямоугольного срубового здания, украшенного резьбой. Что бросалось сразу в глаза, так это краснота брёвен, словно они облиты кровью. Хотя люди утверждают, что она была построена из сырой, плохо тёсанной сосны, и с годами под жарким солнцем смола протекла через не до конца очищенную кору, из-за чего коричневые пятна казались красными. А самое главное, мистическую ауру этой церкви придавало то, что возрастом почти в четыреста лет она выглядела свежей, не подгнила, не почернела, хотя никто за ней не ухаживал, а ведь в округе, в ближайших деревнях до сих пор отсутствует работающая церковь.

Так — этот случай, эту сказку или реальную историю рассказывают наши современники — старожилы:

— После прихода власти Романовых в стране, церковь усилила своё влияние и продолжала вытеснение старообрядцев и язычников, получивших от Бориса Годунова послабления. Слово Божие несли во все потаённые уголки необъятной страны, строились церкви, молельные дома в самых глухих деревнях.

В одну из таких церквей, в деревушку, прячущуюся в плотном лесу между Рязанью и Москвой, назначили священнослужителем протоиерея Никифора, в быту, в народе просто отец Никифор. Человеком он был властным, телом грузный, почти круглый, как дубовая бочка, с маленьким острым красным носом, седыми редкими волосами и бородой, с мутными глазами. Этакий медведь с лицом пропитой, хитрой и наглой лисы. Шустро вынюхивая все вокруг своими лиловыми ноздрями и грозя гневом господина, он быстро оседлал деревню, сделавшись её полновластным хозяином. Свободолюбивые жители были сжаты налогами, долгами, иногда взрывались недовольством, но подавлялись быстро прибывшими служивыми людьми из Рязани. В итоге смиренные крестьяне трудились во благо живота отца Никифора, а он всё богател и креп во власти, загоняя угрозами в церковь и не христиан, чем ещё более заработал ненависть среди народа.

Как -то раз ранним утром, священник грелся на щадящем солнце, перебирая чётки на животе, как на подушке. Засаленная серая ряса до пят, крест до пупа и самодовольная рожа с жирными губами после плотного завтрака икала от удовольствия пуская слюну. В этот самый момент мимо шла группа молодых местных девушек в нарядных платьях, и одна из них, самая высокая, стройная, красивая приглянулась ему. Отец Никифор поздоровался с девчонками, хотел было что-то спросить, но увидев её большие синие, как небо, глаза и озорную улыбку только и смог нервно затеребить толстыми пальцами края рукав.

Людмила, девушка, была не только глазу видная, но и нравом строптивая и настырная. Конечно, она дала ему отворот. Но разве могла бесправная крестьянка что-то ему противопоставить? Тут всплыли и долги родителей, и нужда в большой многодетной семье. Сначала угрозы, потом валяющиеся в ногах, плачущие отец с матерью вынудили, точнее, принудили её выйти замуж.

Сыграли свадьбу. Отец Никифор не скупился, закатил пирушку. С каждого двора, которых в селении не менее пятидесяти, были приглашены старшие. Молодёжь подглядывала из укрытий. Все бы хорошо, но все видели отрешённую Людмилу, её брезгливый взгляд на мужа. Народ сделал вывод: насильно мил не будешь! Горе ждёт эту семью; ей и двадцати нет, а ему за шестьдесят. Куда это годится!

Но народ есть народ; побурчал, почесал языки и успокоился.

Скоро пошли слухи, что избивает старый муж девку.

— Гуляет она! — кричал пьяный Никифор, побивая Людмилу.

А потом и на самом деле её стали видеть с неким молодым красивым человеком богатырского вида.

— Как Дьявол, красив! — говорили местные бабы, видевшие их вместе. Кто из них мог знать, как выглядит Дьявол.

Люди понимали Людмилу и жалели. Конечно, кто знает, кем был тот парень, откуда, из соседней деревни или из города? Но всё зашло, видимо, далеко. Прихожане стали часто слышать скандалы во дворе, то в трапезной. Отец Никифор стал редко вести службы, больше злоупотреблял алкоголем, гонял своих холопов, чтобы те сопровождали каждый шаг Людмилы и докладывали.

— А если столкнётесь с полюбовником, убить того без жалости! -Кричал он в сердцах.

Вместе любящих не застали. А как Людмила за брюхатила и резко обозначился живот, её закрыли под замок в сенях и строго сторожили.

— Всё же, кто возлюбленный Людмилы? — задавались вопросами крестьяне, погружая шушуканьем деревушку в мистический трепет.

— Злые силы! От Сатаны плод носит! — добавлял в пьяном угаре отец Никифор.

Как бы не шептали языки, коих полно в каждой деревне, что бы не придумывали, но более в деревне никто не видел Людмилу.

Слухи стали затихать, прихожане все меньше и меньше посещали службы. Проходя мимо церкви, торопились, крестились. Так бы это и стало обыденным, если — бы последовавшие далее события совсем уж не шокировали и вконец не запугали народ.

Ранней осенью у Людмилы отошли воды. Повитухи в бане принимали роды. Хлопчики недоверчиво наблюдали за чёрным проёмом двери в сенях, а отец Никифор нервно расхаживал по двору с красной, с ещё более раздавшейся от пьянок рожей, не переставая отрыгивать и сплёвывать, кряхтел и ругался.

Ночь выдалась как никогда светлой, луна не по времени года была яркой, отчего видимость была хорошей, что днём.

Вдруг в один голос залаяли собаки, загоготали птицы, даже из деревни на окраину доносился безудержный лай. В бане громко от боли закричала роженица. Она долго не могла разродиться. Страшно было её слушать. Тут она затихла, и закричало дитя, но странным голосом, не человеческим, почти поросячьим визгом.

Загремела в бане посуда, следом выбежали повитухи, крича во все горло от ужаса. Старые бабки вылетали как пробки, видимо, увиденное очень испугало их.

— Нечистая! Сатана! — орали они изо всех сил, убегая от церкви, — порождение Дьявола!

Напуганные услышанным и увиденным, холопы и отец Никифор застыли у дверей бани, не решаясь переступить порог. Внутри сеней что-то зашумело, кто-то неуверенно шёл на выход. Показалась роженица с оторванным подолом платья, по дрожащим ногам текла кровь, лицо её было измученное и растерянное. Она плотно прижимала к груди завёрнутое в лоскут платья дитя.

— Бежать! Спастись! — читалось в её глазах. Она сверкала ими по сторонам. Везде забор, на пути к калитке стоял обезумевший от злости пьяный муж, рядом трое здоровенных холопов.

Людмила с трудом переступила порог окровавленными босыми ногами.

— Взять её! Забрать ребёнка! — задребезжал отец Никифор, не переставая накладывать на себя крестное знамение.

Молодчики неуверенно стали приближаться к Людмиле. Она было бросилась в направлении выхода со двора, но была сбита с ног одним из них. Упав, она прикрыла собой ребёнка, который заплакал и человеческим голосом, и поросячьим. Хлопчики испуганно отпрянули. Ошалевший муж затеребил суетливо края рукава, не переставая креститься.

— Боже, упаси! Что творится -то! Заберите ребёнка! — истерично орал он на холопов.

— Сам иди! Там Сатана! — наотрез отказались они, пятясь назад.

— Заколите её вилами! Неси солому, сожжём эту тварь! ё брызгал пеной отец Никифор, увидев, что супруга поднялась. Он сам бросился к ней, ударом ноги сбил её опять на землю и принялся избивать, пока Людмила не разжала руки и дитя не оказалось в его толстых пальцах.

— Не тронь! Оставь дитя, изверг! — через боль с трудом произнесла Людмила, пытаясь схватить за ноги мужа.

— Что это? — изумленный отец Никифор открыл лицо дитя, а увидев, что у поросячьего вида тела конечности человеческие, он брезгливо отбросил его к лестнице у входа в саму церковь.

— Неси больше соломы! — не переставая кричал отец Никифор. — Сожжём плод Сатаны! А сам наотмашь вбивал твёрдые носки сапог в обессиленное тело жены.

— Тварь, с кем нагуляла? Ты мне не давала дотрагиваться до себя, когда с Дьяволом нагуливала!

— Я тебя никогда не любила! Ты меня силой в жены взял, — она пыталась дотронуться до подола рясы мужа. — Это мой ребёнок! Не бери грех на душу! Отпусти меня в лес, я исчезну! — отчаянно молила Людмила.

— Сдохни, падла, сдохни! — обида на безответную любовь, ревность затмила разум священнослужителя.

Холопы натащили в центр двора горку соломы.

— Неси факел! — злость скрипела на зубах отца Никифора. Он стряхнул ногой пытающуюся зацепиться Людмилу, выхватил вилы из рук холопа.

Ярко загорелась свежая солома, языки пламени зловеще запрыгали, как черти у котла.

— Пощади, батюшка! Пощади! — умоляла Людмила, валяясь в ногах Никифора, который брезгливо поднял свёрток у лестницы. Дитя тихо плакало, приближаясь к огню, жар бил в лицо.

— Милый! — Людмила встала на колени, поднимая руки к небу. — Помоги, милый! Не оставь меня! — что есть силы, закричала она так, что эхо разнеслось далеко по округе.

— Милый? Теперь милый? — злорадствуя, отец Никифор бросил ребёнка в центр костра, отчего мелкие искры сгоревшей соломы, хлопнув, высоко поднялись в ночное небо, чёрная гарь потянулась следом.

— А! А! А! — отчаянный голос Людмилы, бросившейся в костёр, заставил развернуться отца Никифора, который с размаху встретил её вилами, проколов насквозь худенькое тело жены.

— Куда ты, змеюка! — прижал он её черенком, потом испуганно оглянулся по сторонам и стал неистово раз за разом втыкать острие вил в грудь Людмилы, которая откуда ещё находила силы. Хрипя через губы, выплёвывая кровь, произнесла она последние слова:

— Ну, где же ты, любимый?

Как только Людмила произнесла последний звук, небо почернело, будто кто-то резко убрал луну. Воздушный поток плотной волной ударил по двору, потушив последний источник света — костёр. Купол церкви накренило. Зловещая тишина окутала пространство, замолчали собаки и птицы. Метеоритом цвета раскалённого металла с красноватым оттенком с неба появилось у тела Людмилы свечение, медленно трансформировавшееся в ангела с крыльями, склонившись над убитой. Он тяжело дышал. Нет, это был не ангел! Крылья как у огромной летучей мыши с когтями на конечностях, красный телом. Это был сам Дьявол. Это был Сатана! В его грозном профиле, просматривались черты лица того самого красивого мужчины, с которым её не однократно видели.

— Людмила, любовь моя! Кто с тобой так поступил? — тихо свистел он через острые зубы. Но она молчала, ответить не могла. Она уже испустила дух. Поняв это, Сатана встал в свой гигантский рост, держа на мускулистых руках маленькую девушку, которую любил больше всего, больше самого себя.

— Кто о о о о? — эхо громом прошило всю округу. Казалось, что деревья остались без листьев.

— Ктоооо? — взмахнув крыльями, он только заметил испуганных людишек. Отец Никифор в ужасе застыл в паре метров рядом с холопами. Их парализовал страх. Подавленные, они тряслись.

— Не убивай! Не губи! — завизжал отец Никифор, понимая, что натворил. — Я хочу жить! Господи, помоги! — заплакал он, как женщина, тряся подбородком, как свинья.

Сатана свысока взглянул на них горящими глазами, отняв последнюю волю в убийцах. О чём думает он, понять по его взору невозможно. В огне нет эмоций, есть только жар. Сатана развернулся и пошёл в церковь, неся возлюбленную на руках. С каждым шагом ему было все труднее идти и труднее, вход Дьяволу в церковь запрещён, губителен. Войдя в неё, он вспыхнул, сгорая в пламени, с трудом приблизился к алтарю, обдувая тело своей любимой, чтобы огонь не обхватил её. Положив тело Людмилы на пол, он склонился над ней, поцеловал, прощаясь, вознеся руки вверх.

— Создатель, я вновь ошибся! Я виноват! Прости этого человека! Прими душу дочери своей Людмилы к себе. Я любил её как никого и никогда! — он упал на колени, опустил голову. Пламя перестало пожирать его, вмиг загорелись все не догоревшие свечи у алтаря и потухшие лампады.

Сатана в последний раз взглянул на свою любимую, взмахнул крыльями и исчез.

Снова раздался воздушный хлопок, ночь стала видимой, появилась луна. Отец Никифор и холопы ожили, отойдя от оцепенения.

— Господь упас! — упал на колени перед накренившимся куполом батюшка, бил лбом о землю и рыдал от счастья, непрерывно крестился, — есть Господь! Он упас меня!

Встав, он отряхнул подол рясы, глубоко вздохнул, обретя спасение, самодовольно хмыкнул, обернулся к калитке. Со стороны деревни светили факелы, приближаясь. Народ с вилами и косами бежал к церкви, купол которой тихо скрипнул и